Барышня и Мародёры (гет)

Закончив переписывать статью, Протеус взглянул на предка и заметил печаль на его лице.

— Вот, теперь ты всё знаешь, — промолвил Бруно. — Почему мой собственный отец может взахлёб говорить о моих брате и сестре, но не хочет даже упоминать, что у него был ещё один сын. Почему мои собственные дети считают себя настолько обиженными мною, что «сослали» мой портрет на чердак вместе с ненужным хламом. Я хотел быть гордостью моей семьи — а стал изгоем. Из-за меня нашу, и твою, внучек, фамилию вычеркнули из списка «священных». Сколько их сейчас?

— Двадцать восемь.

— Ну, вот. Я последний из британских магов, кто так опозорил семью…

— Э-ээ… Нет, дедушка, я всё-таки не понял, что же такого вы сделали. Вы изучали вейл и очень хорошо были с ними знакомы. Разве это причина, чтобы ваша семья предпочла про вас забыть? Или… Погодите. Это, что, они вас тоже… хм… использовали?! Ну, странновато, конечно, но если рассматривать это событие, как вы пишете, всего лишь как «приключение», то вы можете даже гордиться, что вы — как бы выразиться? — и вейл оставили довольными, и выжили.

— Нет, нет, что ты! — замахал тот руками. — Я в ту колонию попал, скажу прямо, очень удачно: они уже все родили, так что мужчины их уже не интересовали, так сказать, в физиологическом смысле. Ладно, расскажу тебе всё с самого начала. Теперь уже всё равно ничего не исправить. Зато и хуже не будет.

Мне было тридцать лет, примерно в это время и был написан этот портрет. Я уже насытился путешествиями и собирался вернуться к родителям и осесть. Напоследок решил написать о вейлах. Статью, а если получится, то даже книгу. Перечитал всё то немногочисленное, что уже было о них написано, и решил найти какую-нибудь маленькую колонию, чтобы понаблюдать своими глазами. В Италии я узнал о подходящей колонии вейл, поселился в небольшом городке неподалёку. Я всё думал, как бы туда попасть, чтобы… не попасться. А пока думал, ходил повсюду, собирал материал, расспрашивал местных жителей. Но вот однажды в лесу я увидел девушку. Она сидела на пне и плакала. Хоть она и закрывала лицо руками, я при виде неё почувствовал, что никого красивее я в жизни не видел. Я буквально дышать не мог от нежности, и сам залился слезами. Помню как сейчас эту картину: она сидит, сгорбившись, на пне посреди леса, платье белое-белое, даже подол не испачкан, а её волнистые длинные волосы серебрятся на фоне тёмных стволов как лунный свет.

Когда я подошёл поближе, я даже не смог стоять, просто упал перед ней на колени. Она посмотрела на меня — и я понял, что без этих серых глаз мне не жить.

— Это была вейла.

— Именно. Я влюбился, просто потерял голову, хотя она даже не пыталась меня зачаровать.

— А почему? У вейл же, как я понял, это само получается, инстинктивно.

— Она была расстроена. У неё не было сил. Её прогнали из колонии, и к моменту встречи со мной она уже бродила по лесу дня два-три, без еды и воды. Она не могла вернуться к своим, её бы попросту убили. И к людям выйти не могла, не знала куда идти, ведь до этого проклятого дня она не выходила никуда из колонии.

— О Мерлин. За что же её прогнали?

— Когда она мне рассказала, за что, я так разъярился, что едва не помчался мстить. Так-то я человек довольно незлобивый, но тогда был готов поубивать там всех вейл голыми руками. Она была младшей дочерью главной вейлы. Когда она вошла в возраст размножения, в колонию заманили двух мужчин… Ну, ты понял. Нет, никто её не заставлял, это же нормально для них. Все так делали — и она тоже… Так вот. У неё родился мальчик. Мать рассердилась, ребёнка убила, убила бы и её, но другие вейлы уговорили дать ей ещё шанс. Через два года, как только пришло время размножаться снова, всё повторилось. Но она потеряла ребёнка.

— Бедняжка… Сколько ей было?

— Пятнадцать. Мать с трудом согласилась дать ей ещё один шанс, последний. Изо всех сил Стелла, так её звали, надеялась, что уж теперь всё будет хорошо. Но, как ты догадываешься, хорошо не было. Она опять родила мальчика.

— То есть, её прогнали из-за этого?!

— Да. Ребёнка опять убили, а едва Стелла смогла ходить — мать её прогнала. И она встретила меня. Конечно, в таком состоянии она не могла зачаровать даже муху. Так что, я до сих пор убеждён, то, что произошло со мной, не чары вейлы, а любовь.

Выслушав всё это, я сказал, что пойду и отомщу за неё, но она опять расплакалась, и сказала, что незачем мне становиться убийцей из-за такого никчёмного существа, как она. «Иди с миром своей дорогой, добрый человек, и оставь меня спокойно умереть», — сказала мне Стелла.

— Но вы, конечно же, не выполнили её просьбу.

— Разумеется, нет. Я накормил её тем, что взял с собой, напоил, закутал её в свой плащ, и отвёл в город. Никто не обратил на нас никакого внимания. Слава Мерлину, англичан-путешественников во всём мире считают… если не придурковатыми, то чудаками уж точно. Так что, она спокойно поселилась в моём номере в гостинице, никуда не выходила, пока совсем не выздоровела. К тому времени её благодарность переросла в любовь. Когда я с ней поделился своим желанием познакомиться с её сородичами, она сама отвела меня в свою колонию. Поскольку там все были с младенцами, ко мне отнеслись спокойно, а когда я сказал её матери, что собираюсь жениться на Стелле, та даже вздохнула с облегчением. Словом, я собрал массу материала о вейлах, так сказать, из первоисточника.

— Вы был счастливы и обзавелись любимой и любящей супругой.

— Именно так. Мы прожили какое-то время в Италии, Стелла быстро научилась вести себя как полагается настоящей леди. Потом мы жили во Франции, и во всех домах нас принимали достаточно благосклонно. Я писал свои статьи и книги, читал лекции… Всё было прекрасно. Родился наш первый сын, Джулиан. Она сначала перепугалась, бедняжка, когда ей сказали, что она родила мальчика, но я-то был рядом и успокоил её. Я сказал, что ей не нужно больше бояться, что кто-либо отберёт у неё сына, а тем более убьёт. Она была так счастлива, что ни на минуту не выпускала Джулиана из рук. Я не мог на них налюбоваться. Мы вернулись в Англию. Мои родители были рады ещё одному внуку, носителю фамилии Моул.

— Но раз так всё было хорошо, что же случилось, что стало так плохо?

— Вторым ребёнком у нас родилась девочка.

— Понятно. Вейла.

— И мой маленький счастливый мир рухнул. Родители отказались от меня. Дочку пришлось отправить в Италию, в ту колонию, и я больше никогда её не видел. Фамилию Моул вычеркнули из списка «священных». Я должен был быть благодарен за то, что мои сыновья по-прежнему считаются чистокровными. После дочки у нас родилось ещё двое сыновей, Дориан и Вителлиус. Стелла не прожила долго после этого, и я растил детей один. Я дал им всё, что мог. А потом умер. И во всех смыслах исчез.

— И вы ничего не знаете о своих внуках?

— Нет. Портреты со мной не общаются. Слава Мерлину, я теперь знаю, что фамилия Моул продолжена хотя бы в одном моём пра-правнуке.

Бруно встал с кресла, подошёл к Протеусу и обнял его. Протеус в задумчивости стал собирать свои вещи в сумку:

— У меня есть старший брат, Миллидор. Отличный парень, даже умнее меня будет. И две сестры. Ну, не вейлы, конечно… Но вполне симпатичные, особенно младшая. Старшая, Вероника, собирается замуж за Поттера. А Марсию отдадут за Блэка.

— Почтенные фамилии, — кивал со слезами на глазах Бруно. — Я так надеюсь, что мой позор не испортил вам жизнь…

— Да о чём вы, дедушка, какой позор? Полтора века прошло. Нравы сейчас гораздо терпимее. Чистокровных волшебников осталось так мало, что входишь ты в «священные 28» или нет — уже не особо важно. Честно скажу, я уж и придумать не мог, что такого ужасного вы совершили, за что вас предпочитают не упоминать. Если вы, например, были бы сумасшедшим и швыряли Непростительные заклятья налево и направо — это ещё могло бы как-то испортить нам жизнь и репутацию. А родство с вейлой? Извините, сэр, но это просто пустяк. Или всего-навсего пикантная особенность.

— Ты же не говоришь так только затем, чтобы успокоить меня?

— Я правду говорю. Вот, например, сейчас в вашей альма-матер, Жез’лешарме, директрисой состоит… как вы думаете, кто? Ни за что не догадаетесь. Полувеликанша. Мадам Олимпия Максим. Во всех смыслах видная дама. И её все уважают. Да что там, мой декан в Хогвартсе, профессор Филиус Флитвик, наполовину гоблин. Но все ученики его просто обожают, более знающего волшебника ещё поискать. И никому в голову не придёт посмеяться над его ростом или упрекнуть происхождением.

— Неужели теперь моих потомков не упрекают за то, что я женился на вейле?

— Никто нас не упрекает. Уж по крайней мере, за это. Скажу больше, никто из нас даже не знает об этом. Сомневаюсь, что даже отец знает. Так что, дорогой мой пра-прадедушка Бруно, пора вашему портрету вернуться в гостиную. Я поговорю с отцом. А если не в гостиную, то я перенесу ваш портрет в свою комнату. Нечего вам больше делать на чердаке. Считайте, что сто лет отсидели в тюрьме — а теперь на волю с чистой совестью.

— Спасибо, Протеус, спасибо… — бормотал тот, опять заливаясь слезами.

— Я обязательно познакомлю вас с братом и сёстрами. Ну, и с мамой и папой, конечно. И с дедушкой, маминым отцом, Арфангом Лонгботтомом. Эту фамилию вы тоже знаете?

Бруно кивнул.

— Ну, давайте прощаться, пра-прадедушка, — раскинул руки с улыбкой Протеус. Волшебники снова обнялись. — Открывайте свой портал. Кстати, я пообещал Веронике, что возьму её в следующий раз сюда, к вам, в гости. Можно?

— Конечно! Я буду очень рад. Единственное, я должен предупредить, что не смогу колдовать портал часто. Я всё-таки не живой и не могу восполнять запас магии.

Бруно Моул вытер лицо и сосредоточился на колдовстве. Протеус Моул был так рад, что открытая им тайна не сможет стать препятствием между ним и его любимой девушкой, а также так спешил поделиться всем, что узнал, с семьёй и с Вероникой в первую очередь, что, как только портал замерцал перед ним, едва не прыгнул в него.

…Он совершенно позабыл, что у самого портрета стоит свеча.

Подолом мантии Протеус зацепил подсвечник, тот упал, и свеча подкатилась к самой картине. Сухое дерево рамы, сухой холст — всё вспыхнуло в один миг, словно охваченное Адским пламенем. Волшебник на картине закричал, так же отчаянно закричал Протеус. Он сообразил только отшвырнуть от себя подальше сумку, выхватить волшебную палочку, но его мантия моментально заполыхала тоже.

— Нет! Не-ет!!! — разнёсся по готовящемуся ко сну дому отчаянный, нечеловеческий крик.

Волшебники выскочили из своих комнат и заметались по дому в панике, не понимая, кто кричит и где. Пандора сразу же бросилась к Марсии, но та, хоть и напугалась, сидела в кровати целая и невредимая. Теряя драгоценное время, все Моулы собрались наконец в гостиной, но что произошло так никто и не понимал. Трясясь от ужаса, возникла перед хозяевами домовичка Тибби. «Огонь! Молодой хозяин! Чердак!» — вопила она.

— Пожар? Где остальные эльфы? — сразу наклонился над ней Мариус.

— Все там! Все там! Там огонь! Слишком много огонь! Старший хозяин! Спасите молодого хозяина!

Пандора прижала к себе Веронику и Марсию, Мариус схватил за руки тестя и сына, отчаянным усилием Тибби аппарировала мужчин из гостиной и рухнула на пол, сотрясаясь от рыданий.

…Арфанг Лонгботтом поливал мощной струёй воды из волшебной палочки всё от двери до противоположной стены, где боролись с огнём, призывая бесчисленные бадьи с водой, домовые эльфы. Под защитой этой струи Мариус и Миллидор подбежали ближе и тоже стали поливать водой из палочек буквально всё, что могли видеть сквозь дым и пар. Оба искали глазами Протеуса, но боялись, что опоздали. Наконец, пламя было побеждено. Волшебники бросились туда, где понурившись столпились домовики. Там, рядом с обугленными щепками, остатками, похоже, рамы какой-то картины, без движения лежал лицом вниз молодой волшебник. Узнать его было нельзя, он был полностью покрыт сажей и копотью, даже волосы были не русыми, а чёрными. Но кто ещё это мог быть, если не…

— Протеус! Сынок! — бросился к нему отец, упал на колени и зарыдал.

Миллидор замер на месте, не в силах отвести взгляд от кошмарного чёрного нечто на полу, которое обнимал отец. Тяжёлые шаги за спиной заставили его вздрогнуть. Но это был Арфанг.

— Дедушка, — никогда в жизни Миллидор не говорил так жалобно, даже в детстве. — Дедушка, сделайте что-нибудь…

Арфанг Лонгботтом обнял его, потом отодвинул, чуть не оттолкнул, и сам наклонился над Протеусом. Через мгновение все трое исчезли с хлопком аппарирования. Миллидор так и стоял бледный, мокрый и закопчённый.

— Молодой хозяин Миллидор, — проскрипел самый старший домовик. — Что прикажете нам делать?

Остальные эльфы повалились на коленки, плача и осыпая себя и других ударами кулачков:

— Простите! Простите, молодой хозяин Миллидор! Не уберегли мы молодого хозяина Протеуса! Позор, позор всем нам!

От их визгов волшебник очнулся.

— Тихо вы! — прикрикнул он. — Приберите здесь всё.

И пошёл прочь с чердака. По пути под ноги ему попалось что-то мягкое. Он узнал сумку Протеуса и бездумно забрал с собой.

Пандоре казалось, что прошла целая вечность, пока в гостиную не вернулся Миллидор. Вероника была занята тем, что успокаивала Марсию, и до того преуспела, что сестра заснула. Никто из них не плакал, но они были бледные до синевы. Мать выпустила из объятий дочерей и шагнула навстречу сыну. Вероника вперила в него молящий взгляд.

— Где… все? — прошептала Пандора. — Что с ними?

Миллидор замотал головой и рухнул в кресло, закрыв лицо руками.

— Что?! Говори!

— Я не знаю. Там был пожар. Всё горело, как в геенне. Домовики тушили, дед полил на нас водой, потом тушил, мы с отцом тоже поливали…

— Протеус? — прохрипела Вероника. — Вы его нашли?

Брат кивнул.

— Что с ним? — надломленным голосом спросила мать.

— Он… там лежал. Отец… Потом дед подошёл и аппарировал всех. Я не знаю, куда.

С горестным вздохом Пандора опустилась прямо на пол. Вероника рассеянно посмотрела себе под ноги: там скорчилась её эльфичка.

— Тибби. Отнеси молодую хозяйку Марсию в её комнату. Потом отправляйся на чердак, помоги другим эльфам. И узнай что произошло, три тысячи гремлинов.

Домовичка исчезла вместе со спящей Марсией. Миллидор, поникнув плечами, так и сидел в кресле. Вероника с матерью, обнявшись, сидели рядом с ним на полу. Ночь медленно шла на убыль.

От хлопка аппарирования все трое вскочили на ноги. В гостиной появились Арфанг и Мариус. Под пылающими от нетерпения, страха и надежды взглядами остальных старший волшебник выдохнул:

— Он жив.

— Ненадолго, — мрачно сказала Вероника. — Вернётся — убью. За то, что заставил нас всех волноваться.

Все волшебники нервно рассмеялись в голос.

* * *

На следующий день, прежде чем отправиться вместе со всеми в лечебницу Святого Мунго навестить Протеуса, Вероника написала письмо:

«Дорогая Галатея!

Должна сообщить, что мой брат находится в лечебнице. Не волнуйся, с ним уже почти всё в порядке, но я подумала, может быть, ты захочешь его навестить. По крайней мере, ему твой визит будет приятен.

Искренне твоя, В. М.»

Мистеру Ломонду она строго наказала, чтобы отдал послание лично в руки Галатее Гринграсс. Филин улетел, а все Моулы подошли к камину.

…Что уж было тому причиной, вовремя оказанная помощь, знания лекарей Святого Мунго, любовь семьи или же забота и внимание его девушки, которая буквально поселилась в его палате, но Протеус Моул недолго пробыл в лечебнице. Через неделю он вернулся домой, полностью здоровый, почти без следа от страшных ожогов, которыми были покрыты его руки и лицо. Только голову пришлось обрить, да на правой ладони всё ещё оставалось коричневое пятно, сухое, трещиноватое, словно кора дерева. Но не о своей внешности печалился Протеус, и даже не о волшебной палочке, которая была с ним все семь лет учёбы в Хогвартсе и вмиг сгорела в том пожаре. Он сожалел о портрете пра-прадеда.

— Не поверишь, Вероника, — со слезами в голосе рассказывал он сестре, — это ведь он меня спас. Наш пра-прадед, Бруно Моул, был действительно выдающимся волшебником. Он не только провёл меня к себе в картину и вывел обратно, хотя и это смог бы сделать не каждый нарисованный колдун. Когда я уронил ту злосчастную свечу, и всё вспыхнуло, я бросился к его портрету, я не думал больше ни о чём, я хотел спасти его, понимаешь?

Вероника скорбно кивнула.

— Я хотел спасти его, как будто он живой, а не просто нарисованный…

— Я понимаю. Ты буквально минуту назад говорил с ним, обнимал как живого… Конечно, он и был для тебя живой.

— Но холст уже пылал, краски плавились, он отшатнулся назад… А когда вспыхнула моя мантия и палочка, он вдруг бросился прямо к самому огню. Наколдовал маленький портал, с ладонь величиной, и сквозь него покрыл меня всего, с головы до пят коркой льда. И всё. Картина сгорела. Я свалился на пол, вокруг бушевало пламя… Я прям’ чувствовал, как плавится и кипит на мне лёд… Конечно, надолго он меня не защитил, но, поклянусь чем угодно, если бы не это — я бы сейчас с тобой не разговаривал.

Сестра бросилась к нему, обняла, поцеловала и потрепала по колючему «ёжику» отрастающих волос.

— Как хорошо, что ты всё-таки жив!

— Ну, да, я тоже так думаю, — усмехнулся Протеус, целуя её в ответ.

— Зато нет худа без добра. Гринграссы убедились, что их дочь тебя любит. Какая она всё-таки молодец. Я, если честно, не ожидала, что она будет так о тебе заботиться. Думала, навестит, цветочки принесёт, в щёчку чмокнет — и привет. А она никакого труда не побоялась, ухаживала за тобой лучше всякой сиделки. Наши родители уже успели поговорить с её?

— Наверное, нет ещё. Обстановка неподходящая. Зато их пригласили на твою помолвку. Может, там… Кстати, это же ты ей сообщила?

— А разве не надо было?

— Не знаю. Вид у меня был… совсем не тот, в каком хочется красоваться перед любимой девушкой.

— Ну, извини, что не укрыла тебя вместо одеяла парадной мантией. Всё-таки как хорошо! Ты тоже женишься на любимой девушке. Теперь ты убедился, что никаких препятствий нет?

— Похоже на то.

И Протеус рассказал Веронике всё, что узнал от дедушки Бруно.

— Значит, наша пра-прабабушка была вейла… Не-человек, — задумчиво протянула она.

— Тебя это беспокоит?

— Нет, нисколечко.

— А что тогда хмуришься?

— Ищу в себе признаки вейлы.

Брат расхохотался:

— И что? Нашла?

— Не-а. А жаль. Тогда бы я не наворотила столько дел, завоёвывая Джеймса. Моргнула бы пару раз — и всё, он у моих ног.

— Так надо было станцевать! — опять расхохотался Протеус.

— Дурак ты, и шутки у тебя дурацкие. Где бы я могла для него танцевать, а? В Большом Зале? В гриффиндорской гостиной?

— Я бы сказал, где, но тогда ты точно меня убьёшь, — давился смехом он. И вдруг посерьёзнел: — Хотя было бы лучше, если бы ты станцевала для Сириуса.

— Мерлин с Морганой, почему ты вдруг вспомнил о Сириусе? И с какого перепуга мне танцевать для него?

— Слушай, нам надо срочно разузнать о других сыновьях нашей пра-прабабушки вейлы.

— Протеус, ты меня пугаешь. Ты там на чердаке головой не слишком сильно ударился, а? Где связь?

— Нам нужно срочно найти и пригласить в гости девушку, у кого в предках была вейла. Лучше всего, если она будет наша какая-нибудь кузина, не будем же мы звать в гости кого попало.

— Протеус, — Вероника посмотрела на него с жалостью, — ты точно головой ударился. И сильно. Не хочешь мне всё объяснить?

— Я объясню, когда ты найдёшь мне эту девушку.

— Так. Я иду к маме, пусть вызовет для тебя лекаря. Зачем тебе какая-то девушка, у тебя почти-невеста есть!

— Да не мне, — замотал он головой, — а Сириусу!

— А может, Сириус сам себе найдёт девушку? — осторожно, очень мягко сказала она, как будто опасаясь, что у брата внезапно помутился рассудок.

— Он не найдёт. Не захочет.

— Да почему не захочет? Посмотрит на нас с Джеймсом, на своих друзей Питера и Ремуса, у которых тоже есть пары — и захочет. А с его внешностью и фамилией — легко найдёт.

— Не будет он искать. Только та девушка, которая имеет кровь вейлы, может вернуть парня на путь истинный, если он… сбился с этого пути. Ты отпадаешь, Марсия — тем более. Значит, нужна ещё одна. А где нам найти её, как не среди нашей родни? Родством с не-людьми, как ты понимаешь, не особо хвастаются.

— Погоди-ка. С какого такого пути сбился Сириус?

— Ну, он… ему нравятся парни.

— Что? Сириусу нравятся парни? Да не смеши меня. За ним же пол-Хогвартса девчонок бегало! Он же чуть не женился на мне! Что за абсурд, Теус!

— Во-первых, в Хогвартсе девчонки за ним бегали, а не он за ними. Во-вторых, он всё-таки не женился на тебе, и, если честно, даже не хотел поначалу. В-третьих, может быть именно об этом и сказал дедушка Арфанг, когда просил тётю Вальбургу отменить вашу помолвку. Пригрозил, что расскажет об этом всем. А в-четвёртых, мне Дор сказал, что сам видел, как Сириус заглядывается на какого-то парня в Дурмштранге.

— Мерлинова борода… Это точно? Хотя, зачем Миллидору врать… А с другой стороны, даже если смотрел Сириус на кого-то, что тут ужасного?

— Я так понял, что не «смотрел», а «засматривался». Чувствуешь разницу?

— Как ты на Галатею? — усмехнулась Вероника.

— Нет. Как ты на Джеймса, — парировал Протеус.

— Нет, я всё равно не верю, — сказала она, подумав. — Не может быть, чтобы Сириус Блэк влюбился в парня.

— Ладно, — устало вздохнул он. — Даже если этого не может быть. Что плохого, если мы просто познакомим его с нашей кузиной?

— Ты так говоришь, как будто точно знаешь, что она есть. Может, её и нет вовсе. Или, наоборот, их целая дюжина.

— Так давай узнаем.

— И узнавать должна я.

— Да. Ты только спроси у портрета прадедушки Джулиана, что он знает о детях его дядьёв, Дориана и Вителлиуса. Со мной он не стал разговаривать.

— Хм, а почему ты решил, что он будет разговаривать со мной?

— Во-первых, джентльмен не может не ответить на вопрос леди. Во-вторых, ты составляешь список гостей на будущую свадьбу и хочешь найти всю родню. Что в этом странного? Главное, ни слова о вейлах и дедушке Бруно.