Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

Это решение далось мне нелегко, но я всё же принял его: пора было расстаться с миссис Томпсон, моей доброй гувернанткой. Отец сказал, что выбор за мной, и я мучился сомнениями целую ночь, но это нужно было сделать. Миссис Томпсон изнывала от скуки большую часть года, да и летом ей не так уж и много дел оставалось — я всё больше оказывался на попечении мистера Паркера. И держать её при себе было бы просто эгоизмом, ведь её опыт и талант наверняка могли пригодиться другим мальчикам или девочкам. Мы прощались бурно. Я не расплакался, но крепко обнял её, а она наговорила столько добрых слов, сколько я от неё в жизни не слышал.

— Вы были мышонок мышонком, а теперь, смотрите, каким выросли! Уверена, ваши родители гордятся вами! — сказала она, а я искренне ответил, что буду безмерно скучать по ней, и пожелал послушных воспитанников в будущем.

Двор моего отца всегда был аскетичным (в этом они совершенно не сходятся с дядей, которого постоянно окружает толпа слуг), поэтому появление нового человека — большая редкость. А учитывая, что недавно возле меня появился мистер Грюм, я, честно говоря, надеялся, что этим дело и ограничится. В конце концов, как минимум десять месяцев в году я вполне справлялся с тем, чтобы одеваться самостоятельно!

Но мои рассуждения на эту тему оказались никому не интересны, и мне представили камердинера — мистера Джона Уилсона, человека за сорок, худощавого, довольно высокого, опрятно одетого и удивительно тихого. Он просто просочился однажды в мою жизнь и остался там надолго.

— Итак, у нас есть Паркер, у нас есть Уилсон… Мы в шаге от кроссовера! — прокомментировал назначение Паркер и подмигнул мне. Вздохнул и пообещал:

— Когда вам исполнится семнадцать, я куплю вам лучшие комиксы последних лет, сэр, обещаю.

Мистер Уилсон отличался тем, что мог за целый день не произнести ни слова. Но выбрали его на роль моего камердинера не за это и даже не за талант заваривать самый вкусный чай в мире. А в первую очередь потому, что он был сквибом.

Честно говоря, я как-то не рассчитывал на особые последствия, сообщая мистеру Дженкинсу о существовании людей, рождённых от волшебников, но неспособных колдовать. Даже появление Общества защиты магглорождённых прошло практически мимо меня. А вот Дженкинс и его загадочный отдел посчитали, что в сквибах таится огромный потенциал. Принадлежа, безусловно, скорее маггловскому миру, нежели магическому, они, при этом, обладали некоторыми особыми способностями: к примеру, видели магических тварей и легко проходили через антимаггловские чары.

— Разве магглорождённые волшебники не полезнее? — спросил я как-то у Паркера. Был очередной длинный переезд, и я скучал, так что тема всплыла сама собой.

— Видите ли, Ваше Высочество, — ответил Паркер, играясь с кнопкой, которая открывала и закрывала окно, — таких, как я, немного. Тех, кому нет особого дела до магического мира и кто не очарован волшебной сказкой. В большинстве своём магглорождённые пытаются стать частью нового мира и не беспокоятся о старом.

— А сквибы на волшебный мир обижены… — осознал я.

— Там они так или иначе — люди второго сорта. А у нас — ценные востребованные специалисты. Если как-нибудь вам вздумается сделать несколько покупок на Косой аллее, вы просто попросите об этом мистера Уилсона. Не говоря уже о прочем… Вы загрустили? В этот момент Дженкинс толкнул бы речь о том, что люди — это ресурс политика, и всё в этом роде. А я скажу вот что: такую зарплату, как во дворце, Уилсону не предложит на одна волшебная лавка, где он мог бы стать вечным подмастерьем!

И, весело фыркнув, Паркер решительно сменил тему.

* * *

Я не осознавал, до чего маленьким был мой мир до сих пор. Обитатели дворца, родственники, ученики и преподаватели школы — вот и все, с кем я общался. А тут внезапно этот мир расширился и его заполнили лица, имена и характеры.

Перед судом над Сириусом Блэком Паркер, кажется, вознамерился представить мне добрую треть всего британского Министерства магии. Во всяком случае, если бы меня с детства не тренировали, я бы точно начал путать, кто за что отвечает и чья жена какую благотворительную организацию поддерживает.

Но на этот раз у меня не было вопросов, зачем Паркер это делает. Мне предстояло выступать перед Визенгамотом — одновременно судебным и законодательным органом, в котором, как в палате пэров, заседали представители древних родов. Многие из них как раз и занимали высокие чиновничьи должности, и хорошо бы, чтобы они увидели меня впервые не в момент выступления.

Двадцать восьмого июля мы снова прибыли в Министерство, и прямо в атриуме я увидел друзей. Мистер Уизли привёз Рона и Гарри, а фрау Диркшнайдер — Блейза. Теперь они стояли рядом, но со стороны были видно, что взрослым очень не нравится находиться в обществе друг друга: мистер Уизли и вовсе пытался притвориться, что увлечён фонтаном. Но едва ли он не насмотрелся за много лет работы в Министерстве, правда?

— Ваше Высочество! — вместо привычного «мышонка» произнёс Блейз, подмигнул мне и перевёл взгляд в сторону. Я тут же увидел, куда он смотрит: с другой стороны фонтана стояла не меньше мистера Уизли увлечённая скульптурной композицией мисс Рита Скитер, корреспондент «Ежедневного пророка». Завидев нас, она вся подобралась, широко улыбнулась и ринулась навстречу.

— А ну, поаккуратнее, Рита! — грохнул посохом Грюм, привлекая к нам всеобщее внимание. — Там и стой, нечего вплотную лезть!

— Мистер Грюм тоже рад вас видеть, мисс Скитер, — улыбнулся Паркер, и я решил, что мне можно поздороваться.

— Что же, наш юный принц перестал спасать эльфов и начал защищать Пожирателей смерти? — спросила журналистка, и в её руках тут же появился блокнот с живым самопишущим пером — длинным, ядовито-зелёного цвета.

— У вас неверные сведения, мисс Скитер, — строго возразил Паркер, — во-первых, кампания по повышению осведомлённости волшебного сообщества о положении домовых эльфов продолжается. А во-вторых, Сириус Блэк — уж точно не Пожиратель смерти.

— Тогда кто он? — Скитер теперь смотрела не на меня, а исключительно на Паркера. Я этому очень порадовался — от цепкого взгляда мне становилось не по себе. — Безумец, который не может отличить реальность от фантазии? Вы считаете, что его стоит изолировать от общества? Он опасен для других или только сам для себя?

Я не сомневался, что Паркер вывернется из этих скользких вопросов. Но, оказалось, не все так сильно были в нём уверены. Едва Рита замолчала, как Гарри резко заявил:

— Он не сумасшедший!

Скитер повернулась к нему, перо запорхало над блокнотом.

— О, юный Гарри Поттер, впервые увидевший крёстного при таких драматических обстоятельствах! — манерно воскликнула Скитер и прижала к губам пальцы с длинными алыми ногтями. — Скажи мне, Гарри, ты готов на всё, чтобы защитить его? Единственный друг родителей, крёстный отец…

Я замер. Нельзя было Гарри отвечать! Никак нельзя! Но он уже открыл рот — и не произнёс ни слова. Закрыл. Открыл снова. Тут Паркер взял журналистку под локоть и проворковал:

— Пойдёмте, Рита, я вам расскажу кое-что весьма пикантное…

— Не стоит, юноша, — произнесла фрау Диркшнайдер, взмахивая изящной рукой. В отличие от Риты, она не красила ногти, да и одета была довольно скромно — и всё равно от неё невозможно было оторвать взгляда. — Не стоит бросаться словами в сомнительной компании.

— Вы меня заколдовали! — возмутился Гарри, снова обретя способность говорить.

— От этой Скитер лучше держаться подальше, — недовольным тоном заметил мистер Уизли. — Верно, Аластор?

— Проныра та ещё… Ты, значит, Поттер будешь?

Гарри отчётливо содрогнулся под взглядом волшебного глаза, но смело ответил. А пока они общались с Грюмом, ко мне подошёл Блейз, ухмыльнулся и спросил:

— Тебя там хоть кормят между всеми этими интервью, Мышонок?

— Кормят, — обречённо вздохнул я. — Иногда даже насильно.

— Так и надо, совсем отощал!

Бочком к нам подкрался Рон, взъерошил волосы, кажется, кем-то старательно уложенные с помощью лака, и пробормотал:

— Кошмар ходячий эта Скитер! Мы только вошли — она начала круги наворачивать с этим жутким пером.

— К маме близко она бы не подошла, мама и проклясть может. Это Скитер из-за тебя, Мышонок, осмелела. Поняла, что в присутствии принца ей ничего не грозит, — пояснил Блейз, и мы, ещё немного поругав настырных журналистов и папарацци (которые вовсе даже не честные фотографы!), перескочили на тему Блэка. Тут и Гарри вырвался от Грюма и, понизив голос, поделился:

— Я его видел! В Мунго! Только это секрет.

— Как тебя туда пустили? — изумился Блейз.

— С Дамблдором, — довольно улыбнулся Гарри. — Он… не Дамблдор, а Сириус, такой удивлённый. Говорит, солнце из окна палаты видно, книжки дают читать. Вес набрал, уже не похож на мумию.

— Мне чего не рассказал? — пробурчал Рон.

— А когда бы я успел? — пожал плечами Гарри и добавил с жаром:

— В общем, мы должны его вытащить. Ему нельзя обратно в Азкабан!

Вдруг Гарри помрачнел, сунул руки в карманы мантии и опустил глаза. Рон яростно рассуждал о том, что, конечно, никто Блэка в Азкабан снова не запихнёт, мы же свидетели, и суд просто не может решить иначе. Но я видел, что Гарри его почти не слышит, и осторожно тронул друга за плечо. Тот слегка встряхнулся, покачал головой и подхватил слова Рона, но я видел — Гарри что-то недоговаривал. Что именно, выяснить я не успел — Паркер, разделавшись с Ритой Скитер и несколькими её коллегами, сообщил, что пора идти в зал суда.

Нас, конечно, разделили. Я едва успел пожелать друзьям удачи, а Грюм уже вклинился между нам, ворча про безопасность в толпе. В этот раз на лифте мы спустились в самый низ, на девятый уровень, который назывался «Отдел тайн». Коридор оказался тёмным, с несколькими широкими рукавами. В один из них мы и свернули. Грюм толкнул дверь на лестницу, и в полном молчании мы спустились по каменным затёртым ступеням к ещё одной двери — огромной, закопчённой, тяжёлой. У меня по спине бегали мурашки, пробивал озноб. Не меня должны были судить совсем скоро, но тревога нарастала. Дверь распахнулась, едва мы приблизились, и моему взгляду открылся самый мрачный зал, который я только мог вообразить себе.

Он был очень тёмным — факелы на стенах до конца не разгоняли мрак, но наполняли всё пространство хищными тенями. Амфитеатром поднимающиеся ряды сидений терялись где-то далеко наверху. В центре стояло единственное кресло — каменное, жёсткое, с его подлокотников свешивались подрагивающие цепи.

— Один из самых знаменитых залов суда Визенгамота, Ваше Высочество, — неуместно громко сообщил Паркер, когда я замер на пороге. — Обратите внимание на сектора: в центре заседает сам Визенгамот во главе с верховным чародеем, слева…

Голос Паркера разносился по залу. На нас смотрели во все глаза, и мне хотелось попросить его замолчать, но где там! Как заправский экскурсовод, он всё сыпал и сыпал пояснениями, пока вёл меня к нашим местам в левом секторе.

— О, мистер Малфой!

Они стояли возле своих мест — все трое одинаково светловолосые, тонкокостные, бледные. Драко, увидев нас, дёрнулся было вперёд, но рука отца жёстко опустилась ему на плечо. Мы поздоровались формально и сухо, хотя занимали места на одной и той же стороне — среди свидетелей защиты. Я постарался взглядом показать Драко, что рад его видеть, и почувствовал лёгкое облегчение, когда получил в ответ едва заметный кивок.

Мы расположились ниже Малфоев, возле резных перил, образующих нечто вроде отдельного балкончика. На каменных скамьях лежали бархатные подушечки, но всё равно сидеть оказалось неудобно: ни к спинке не прислонишься, не расслабишься...

Паркер наклонился к моему уху и прошептал негромко:

— Вам здесь некого бояться, Ваше Высочество.

Мне стало стыдно до кома в горле. Неужели я настолько плохо держал себя в руках, что мой страх стал заметен окружающим? И чего я испугался? Каменного зала и кресла с цепями! На смену страху и стыду пришла уже привычная злость, и Паркер, отодвинувшись, заметил:

— Значительно лучше.

Народ постепенно прибывал, рассаживался. Кто-то занимал места напротив нас, среди свидетелей обвинения. Там я увидел важную женщину в изумрудно-зелёной мантии и с приметной шляпой, которую венчало чучело грифа.

— Миссис Лонгботтом, — пояснил Паркер, безошибочно, как всегда, угадав направление моего взгляда.

— Родственница Невилла?

— Бабушка и опекун. Его родители… Впрочем, сейчас неподходящий момент. О, смотрите, миссис Петтигрю.

Сухонькая старушка с почти прозрачными волосами, одетая в блёклую старую мантию, как-то неуклюже устраивалась среди свидетелей обвинения, на краю. Мне подумалось, что ей страшно и неловко здесь находиться.

Другие садились на сторону защиты. К нам присоединились профессор МакГонагалл, кивнувшая мне и ребятам, профессор Флитвик и несколько незнакомых людей. Крутить головой было неприлично, но я всё равно пытался рассмотреть их хотя бы боковым зрением. Кажется, в этом зале собралось куда больше взрослых волшебников, чем я видел за всю жизнь.

Последними из широких дверей напротив (тех, в которые вошли мы) появились судьи — весь состав Визенгамота, волшебники и волшебницы, облачённые в тёмно-сливовые мантии и квадратные академические шапочки. Среди них был — я узнал его по походке и пушистым седым волосам — министр магии Фадж, был и мистер Крауч, мазнувший по мне быстрым взглядом. И, конечно, нельзя было не узнать директора Дамблдора: он хоть и оделся в положенные цвета, но в его бороде и волосах позвякивали маленькие колокольчики, а шляпа была высокой и остроконечной.

— Даже удивительно, — услышал я сверху голос мамы Блейза, — что вы не среди коллег, Люциус.

Пауза.

— Это дело кузена моей жены. Визенгамот согласился с тем, что я буду более полезен как свидетель, — нарочито медленно и вальяжно произнёс мистер Малфой. — Тем более, что об этом просила меня моя дорогая Нарцисса.

Обернуться, конечно, я не мог, но почему-то от слов старшего Малфоя мне стало совсем не по себе. Но почему?! Ведь он в этот раз играл на нашей стороне! Я слегка повернул голову, чтобы увидеть выражение лица Грюма, и понял — не я один напрягся. Мой телохранитель никогда не лучился довольством и дружелюбием, но сейчас сидел совсем уж мрачный.

— Лучше десяток открытых врагов, чем один гнилой союзник, — произнёс он, не слишком-то понижая голос, и склонился вперёд, сильно опираясь на посох. Я глянул на Паркера, но тот только покачал головой, и я остался один на один со своей смутной тревогой.

Ударили в гонг. Звонкий женский, если не сказать — девичий — голосок объявил:

— Заседание суда от двадцать восьмого июля тысяча девятьсот девяносто четвёртого года объявляется открытым. Всем встать из уважения к суду!

Мы поднялись, потом сели, а голосок продолжил:

— Разбирается дело об убийстве Питера Тимоти Петтигрю и двенадцати магглов Сириусом Орионом Блэком, а также о разглашении тайны, которая привела к смерти…

Далеко не сразу я обнаружил говорящую. Взгляд всё соскальзывал в сторону: несоответствие голоса и облика оказалось слишком разительным. Секретарь суда, как она сама представилась, Долорес Джейн Амбридж, была женщиной уже немолодой, полной, низенькой. Из-под воротника мантии выглядывали розовые рюшечки, такие же торчали из рукавов. На голове, в седых кудрявых волосах, сидел большой расшитый блестящими камнями чёрный бархатный бант.

Произнося одну за другой формальные протокольные фразы, она умудрялась сохранять интонацию наивной безмятежности и какого-то непонятного восторга. Пока она называла Дамблдора, Фаджа и уже знакомую мне суровую Амелию Боунс, которым предстояло вести допрос, Паркер снова наклонился ко мне и шепнул:

— Она кажется нелепой, но у неё большое будущее. Фадж её выделяет. Говорят, не сегодня-завтра назначит заместителем.

— Мне предстоит с ней познакомиться? — спросил я, почти не разжимая губ.

— Пока нет, — тихо отозвался Паркер, — я вас знакомлю только с теми, кто не ест принцев на завтрак.

— Введите подсудимого, — строго произнёс директор Дамблдор, причём в его голосе не слышалось той лёгкой весёлости, с которой он обычно обращался к школьникам.

Дверь, через которую мы вошли, временно закрытая, снова распахнулась, и двое рослых мужчин в алых мантиях ввели Сириуса Блэка. Свет факелов очертил его красивое, уже не измученное лицо. В прошлый раз, когда я его видел, это был беглец и преступник. Теперь — уставший и, может, не совсем здоровый, но однозначно благополучный мужчина из хорошей семьи. Он оставил волосы достаточно длинными, и они спускались на плечи блестящей чёрной волной. Синяя мантия выглядела совершенно уместно и сидела отлично, подчёркивая осанку, которую, несомненно, ставили с раннего детства. Блэк сел в кресло, и цепи тут же обвили его запястья. Я вздрогнул, но тут же устыдился своей реакции под коротким пристальным взглядом Паркера.

Дамблдор проговорил, обращаясь к Блэку:

— Сириус Орион Блэк, вам предъявляется обвинение в убийстве Питера Тимоти Петтигрю и двенадцати магглов, имена которых несущественны для суда, а также в разглашении тайны укрытия семьи Поттеров. Вы признаёте себя виновным?

— Нет, — коротко, сухо ответил Блэк, — не признаю.

Я никогда не был на обычном суде, но достаточно хорошо представлял себе ход событий. Должен сказать, что магический отличался значительно. Не было барристера, который выступал бы от имени Блэка, не было и стороны обвинения — её роль играл, кажется, сам Визенгамот. И всё же, главное, что постепенно суд разбирался, что произошло. В тот момент, когда Блэк сказал: «С самого начала Хранителем тайны Поттеров был Питер», — раздался пронзительный крик:

— Ты врёшь! — и со своего места вскочила миссис Петтигрю. Она стояла, заламывая руки, и слова вырывались невнятно, торопливо, словно она копила их в себе слишком долго. И хотя она была слишком далеко и я не мог видеть её лицо, но в этом крике слышалось столько боли, что я был вынужден прикусить язык, и только так удержал лицо. — Ты врёшь, Блэк! Вы никогда, никогда не уважали моего мальчика! Никогда не доверяли ему! Он всегда был для вас просто смешным маленьким человечком! Вы обращались с ним, как с грязью!

— Это правда, — после долгой паузы веско сказал Блэк, — правда. Мы любили Питера и называли его своим другом, но слишком часто смеялись над ним, хотя не должны были. И именно поэтому Джеймс выбрал его Хранителем тайны. Я это предложил… потому что не хотел рисковать. Мы решили, что, пока Волдеморт будет охотиться за мной, тайна будет в безопасности в сердце Питера. Никто не подумает на него…

— Миссис Петтигрю, суд не давал вам слова! — вмешалась секретарь Амбридж. — А вы, подсудимый, должны отвечать на вопросы суда, а не на выкрики из зала!

Прошёл, наверное, час. Блэка допрашивали, в деталях выясняли всю историю с Поттерами и их магической защитой, потом — с погоней за Питером Петтигрю и тем взрывом в Лондоне. И, наконец, объявили перерыв. Авроры в красном увели Блэка, в зале началось какое-то движение, судьи переговаривались между собой, свидетели и зрители тоже шептались. А я спросил, слегка откинувшись назад:

— Почему они не используют Веритасерум?

— Не считая того, что бестолковые зельевары вместо сыворотки правды чаще всего варят болтушку для молчунов? — насмешливо спросила мама Блейза сверху. Я немного обернулся и увидел, что Блейз покраснел, а она продолжила:

— Потому что это зелье очень ненадёжно, как и все, завязанные на психических свойствах.

— Это значит, — пояснил Блейз слегка пристыжённо, — что любой легилимент обойдёт действие сыворотки легче лёгкого.

— Легилимент, психопат, шизофреник или мечтатель, — добавила его мама, — то есть всякий, кто может сам поверить в свою ложь. Сыворотка никогда не использовалась на суде. Допросы с её применением иногда проводятся, но суд имеет право не засчитать показания, полученные таким образом.

— Именно поэтому, — проговорил Паркер, — ваши показания, добровольные и искренние, стоят так дорого. Чаю, Ваше Высочество?

Я отказался — здесь, в этом зале, мне бы кусок в горло не полез. Гарри, сидевший значительно выше, выглядел откровенно несчастным. Мне подумалось, что он, наверное, ожидал короткого процесса: пришли, сказали, что его крёстный невиновен, и разошлись. Поймав взгляд друга, я постарался в один кивок вложить всё ободрение, на которое был способен, снова сел прямо и опустил глаза на деревянное ограждение.

Узоры и потёртости заворожили меня, я разглядывал их, пытаясь успокоиться и взять себя в руки, и пропустил тот момент, когда простая расслабленность сменилась знакомой и такой ненавистной полудрёмой. Узоры задвигались, поползли, и я увидел коридор Хогвартса, солнце, бьющее в мутные пыльные стёкла, и двоих людей, идущих к нише за рыцарскими доспехами. В ушах раздался смех — громкий, радостный, похожий на заливистый собачий лай. На мгновение я увидел Гарри и Блэка, проследил, как Блэк закидывает руку крестнику на плечо — и очнулся. Суд продолжался, и, наверное, только это помешало Паркеру задать мне несколько лишних вопросов.

Чем ближе подходили к вопросу о том, жив ли Питер Петтигрю, тем сильнее я нервничал. Но, удивительное дело, не за себя — я понял, что не боюсь выступления перед судом, — но что насчёт Гарри? Его ведь тоже будут допрашивать, и что, если он ошибётся, скажет что-то не то из-за волнения? Картинка из непрошеного видения стояла перед глазами, и мне стало страшно, что она не сбудется. Но, раз я это видел, значит, так и будет?

— Суд вызывает свидетеля, Альберта Джорджа Эдуарда Маунтбеттен-Виндзора, — объявила Долорес Амбридж. Я поднялся, и следом немедленно встал Пакер. Грюм нахмурился, словно предпочёл бы тоже выйти со мной, но всё же остался на месте. А мы с Паркером спустились по ступенькам амфитеатра — и там разделились. Он замер, сложив руки на груди, а я прошёл дальше и повернулся лицом к суду. Пришлось задрать голову, чтобы видеть голубые пронзительные глаза профессора Дамблдора. Сердце принялось колотиться быстрее, но я постарался избежать паники. Я видел, что всё закончится хорошо, и верил в это.

Директор слегка улыбнулся мне и попросил рассказать, как всё было в тот вечер, когда мы встретили Питера Петтигрю. Я заговорил. Умолчать о нарушении школьных правил было бы невозможно, поэтому я честно рассказал, как мы решили навестить Хагрида, горевавшего из-за Клювокрыла, как Гермиона нашла в кувшине с молоком крысу, как Рон узнал в неё своего любимого питомца.

Я продолжил стоять, а ко мне спустился Рон. Он дрожащим голосом, теребя рукава школьной мантии, поведал, что происходило в Воющей хижине, пока нас не было. Амелия Боунс заинтересовалась сломанной ногой, и Рону пришлось объяснять, что, в общем-то, он сломал её сам, зацепившись за корни дерева.

Дальше к нам присоединились Блейз и Гарри и вместе мы довели рассказ до того момента, как выбрались из хижины. А вот дальше в нашей истории возникал неприятный пробел. Дело в том, что никто из нас не хотел рассказывать о профессоре Люпине: он не заслуживал такого позора, пусть и посмертно.

— Профессор Люпин отвлёкся, — проговорил Гарри твёрдо, глядя на директора. — Он плохо себя чувствовал, поэтому потерял бдительность и ненадолго остановился передохнуть. А потом появился оборотень, Петтигрю вырвал у Люпина палочку и… — он осёкся, замолчал, и я подумал, что на месте суда устыдился бы и не заставил подростка снова вспоминать эти ужасные минуты.

— Вы говорите, мистер Поттер, — своим обычным неприятным голосом произнёс мистер Крауч, — что волшебник, который преподавал защиту от тёмных искусств, не справился с оборотнем? Почему профессор Люпин не сжёг его?

— Вопрос отклонён, — тут же вмешался Дамблдор, — едва ли студенты могут рассуждать о компетентности преподавателей.

— И тем не менее, выходит, что только эти четверо видели Петтигрю живым, — заметил Крауч. — И всё, что у нас есть, это их показания. Можем ли мы им доверять?

Я встретился с Краучем взглядом, и мне стало трудно дышать. Я словно остался с ним один на один, и не было никого, способного прийти мне на помощь. Но я говорил правду! И да, я видел: Крауч мне верит. А потом внезапно Дамблдор заметил светским тоном:

— На самом деле, не только. Я прошу предстать перед судом профессора Северуса Тобиаса Снейпа.

Мне ещё не доводилось видеть декана этим летом, и, признаться, я заволновался. Причём не могу сказать, чего я испугался больше: что он даст неправильные показания или что предстанет перед нами, исполосованный когтями оборотня.

Второе опасение, во всяком случае, не оправдалось. Не считая бледного шрама, рассекающего бровь и слегка искривляющего переносицу, ничто не напоминало о нападении. Взмахнув полами чёрной мантии, такой же, какие он обычно носил в школе, профессор Снейп остановился чуть в стороне от нас и сложил руки на груди. Всем своим видом он показывал, что ему не хочется здесь находиться.

— Профессор Снейп, — проговорил Крауч, слегка щурясь, — вы знаете обвиняемого?

— Безусловно, — едко отозвался декан, — имею несчастье.

— Вы были Пожирателем Смерти, там вы познакомились с Блэком?

— Протестую! — немедленно оборвал его Дамблдор. — Профессор Снейп полностью оправдан…

— И тем не менее, — неприятно улыбнулся Крауч, — он был Пожирателем Смерти. Даже если потом поменял сторону.

— Отвечайте, профессор, — решила мадам Боунс, а декан процедил:

— Едва ли. Ни разу не слышал о том, чтобы Блэк служил Тёмному лорду.

— В таком случае, где вы познакомились? — продолжил Крауч.

— Мы имели несчастье учиться на одном курсе. Разумеется, на разных факультетах.

— Имели несчастье? То есть вы не находитесь с обвиняемым в дружеских отношениях?

Отвращение на лице Снейпа сделалось невыносимым.

— Я избегаю общества неуравновешенных болванов, коим был мистер Блэк в школьные годы.

Гарри, стоявший рядом со мной, сжал руки в кулаки. А я вдруг подумал, что показания профессора Снейпа не просто полезны — они необходимы! Человек, который действительно ненавидит Блэка, всё же свидетельствует в его пользу — это ли не лучшее доказательство!

Всё тем же недовольным тоном, цедя слова, декан рассказал о том, как к нему прибежали за помощью Драко и Гермиона, как он запер их в кабинете и поспешил на помощь.

— Следовательно, вы не видели Петтигрю? — уточнил Крауч, как мне показалось, довольно.

— Петтигрю — нет. Но, безусловно, я видел человека, который направил на себя палочку и исчез. Я не узнал его, но могу подтвердить, что в компании Блэка был ещё один волшебник.

Гарри обернулся на профессора с таким видом, словно не мог поверить своим ушам. А я подумал, что директор Дамблдор замечательно всё рассчитал. И не стал полагаться исключительно на ту шаткую репутацию, которую я успел заработать за последний месяц. Ещё один перерыв, несколько дополнительных вопросов — и Сириус Блэк был полностью оправдан, а Питер Петтигрю объявлен в розыск.

По залу сначала слабо, а потом всё громче разносились аплодисменты. Кто-то выглядел изумлённым, кто-то — напряжённым, миссис Петтигрю плакала, спрятав лицо в ладони, а Гарри уже обнимал за шею Блэка, которого отпустили цепи на кресле. И вдруг раздался громкий сильный голос:

— Уважаемый Визенгамот! Я прошу рассмотреть моё прошение об опеке над мистером Блэком по причине его недееспособности.

Люциус Малфой встал со своего места, и теперь все взгляды были прикованы к нему.