Хрупкое счастье хранят дневники (гет)

3 июля (про 2-ое, вторник)

Следующий день фестиваля. Чего еще желать? Живешь на берегу реки. Встаешь… нет, не на рассвете, конечно. Но довольно рано. Вот только это совсем не напрягает, не в школу же. Завтрак проходит на походный манер: что-нибудь быстро заваришь — и хорошо. На территории парка всегда оживленно: снуют туда-сюда волонтеры, толпятся участники, иногда и охранники в поле зрения попадают. Да, я их все как охранников выделяю, хотя и М-21, и Такео одеты в такую же форму, как и мы. Может быть, это у них такая маскировка? Или Франкенштейну надоело покупать такое количество классических костюмов, которые его подчиненные надевают к месту и не к месту? В любом случае, разбирать вторсырье в костюме — довольно нелепо.

Вчера наплыв посетителей с утра был чуть меньше. То ли все сдали, что хотели, то ли в городе проходит какое-нибудь интересное событие. Даже к Суйи никто не пристает с вопросами или просьбой дать автограф. Хотя болтается тут две подозрительных парочки, которые не очень-то похожи на влюбленных. Больше смахивают на доморощенных шпионов. Обе девчонки в масках, закрывающих пол-лица, парни — в плотно надетых кепках с козырьками. Ходят, уткнувшись в телефоны и постоянно делают селфи — неизменно на фоне Суйи. Ох уж эти поклонники… Наша звёздочка на них и не смотрит даже, привыкла к подобным проявлениям фанатской любви. А вот я всю шею искрутила, приглядывая за этими подозрительными личностями. Впрочем, волноваться не о чем, ведь М-21 тут всегда поблизости. (Написала так и поняла, что Такео-то даже ближе, просто я на него особо внимания не обращаю, все выглядывая в толпе веселое сочетание из солнечной футболки и серых волос).

Так как нам не пришлось принимать посетителей, мы наконец-то разобрали те вещи, которые спасли в прошлый раз, и тут как раз пригодился бы Тао, который слету может сказать, какой гаджет можно починить, а какой — нет. Но Тао все еще в городе, а М-21 и Такео разбираются в технике весьма условно. Так что заместителем Тао мы назначили Икхана, к его восторгу, и посадили возиться с проводочками. Мы с девчонками тем временем разложили на траве все то, в чем нет электронной начинки. Чего там только не было! И брошки, и кукольная обувь, и футляр для наушников, и та самая ледянка, и расческа, и кружки, которые несправедливо считаются одноразовыми, а прослужить могут лет двадцать спокойно. Теперь-то стало ясно, что будет призами на конкурсе, а еще — что пойдет на фримаркет.

— Если что нравится — забирайте, не жалко, — сказала наша координатор, девушка лет на пять постарше нас.

Я покосилась на симпатичное колечко — простенькое, обычная железка с пластиковым «камушком» (наверняка из какого-нибудь шоколадного яйца или другой конфеты), но почему-то заставившее сердце замереть, как будто от сладкого воспоминания. Я покачала головой, отгоняя мысли. О чем вспоминать? У меня такого никогда и не было. Это все десятки посмотренных дорам, где главным героиням чего только не дарят их вечно романтичные и заботливые парни. Почему в реальной жизни все не так?

Еще мы с ребятами вчера осуществили задумку покататься на велосипедах. Они стояли тут готовенькие — люди часто берут их напрокат. Такео вызвался нас сопровождать, хотя это мы его, по-моему, сопровождали. Во всяком случае, очевидно, что знакомство Такео с велосипедом не задалось: то ли ноги у оппы слишком длинные, то ли руль кривой попался. Ехать по прямой у Такео стабильно не получалось, как и правильно переключать передачи. Один раз у него цепочка вообще слетела, и Шинву помог все это приладить обратно. Такео только смущался и благодарил. Мы стояли в сторонке, любуясь такой сценкой. Потом Суйи подошла и протянула Такео несколько резинок, пробудив во мне воспоминание со школьного двора. Охранник одной рукой в растерянности схватился за длинный растрепанный хвост, другой — за резинки и сжал их пальцами. Потом этим резинкам нашлось место в сложной прическе парня, который к этому моменту уже — словно бы усилием воли — совершенно перестал загоняться по поводу того, как он выглядит со стороны. Удивительное дело, но баланс от этого явно улучшился! Такео хотя бы перестал ездить зигзагами. Неужели его так сильно назойливые сиреневые пряди отвлекали? Или наши быстрые девичьи взгляды? Так мы же с Суйи свои, что нас стесняться-то?

Лично меня тоже отвлекала моя челка, но не настолько. Гораздо хуже дело обстояло с дорогой: по асфальту я езжу спокойно, но вот песок не переношу. Там всегда колеса застревают, руль куда-то резко поворачивается, и я лечу на землю. Я уже привыкла. Поэтому, завидев коварную полосу препятствий вроде песка, тут же покорно слезаю с велика и иду пешком. Шинву говорит, что так я никогда не научусь кататься. (И, наверное, так и есть, ведь он это повторяет уже лет десять и до сих пор прав). Короче, кто ездить умеет, укатил вперед и носился по проселочным дорожкам в свое удовольствие. Кто не умеет, ковылял по тем же дорожкам с куда большей осторожностью и меньшим темпом. В любом случае, мы никуда не опаздывали и не торопились.

Это было уже под вечер, так что солнце перестало печь, а жара спала, хотя дуновения не было ни малейшего. Вот последнее играло против нас. Нет, не потому что мы фанаты ветреной погоды. А потому что налетели комары! А спрей, который взяла в поездку предусмотрительная Сейра, остался в палатке. Так мы все и страдали, пока сначала дожидались укативших вперед Шинву и Икхана, потом — пока ехали обратно. Руки-то заняты! Отмахиваться от комаров да мух, пока держишь руль, — задачка невыполнимая! Бросить велик нельзя, он взят напрокат! (А был бы свой — нельзя бросить тем более!) А уехали мы на порядочную такую дистанцию…

— Тьфу! — в буквальном смысле отплевываясь от комаров, ворчала Суйи. — И вот кто придумал эту мошкару! Вот налетели!

— Хорошо хоть, не пчелы! — поддержала я, пытаясь стряхнуть назойливых насекомых с плеч.

— Ты боишься пчел? — удивилась Сейра. Она спокойно крутила педали и восседала на своем велосипеде с такой царственной осанкой, что ее умению держать равновесие оставалось только завидовать. А ведь явно в первый раз на велосипеде едет! Я успела заметить недоумение в ее глазах, когда мы разбирали себе транспортные средства.

Регис и Рей тоже ехали так, будто катаются с детства, а не держат руль впервые в жизни, но я ничему не удивляюсь: я уже знаю о том, какие у уроженцев Лукедонии суровые тренировки. Разумеется, Региса вымуштровал дед, так что Регис с любым видом физической активности управится, а вот Рей… А Рей идеален во всем, так что было бы, о чем беспокоиться!

— У нее просто аллергия на укусы, — пояснила я, разумеется, вспомнив тот эпичный раз, когда Суйи покусали во время обычной прогулки по улице. По счастью, тогда она еще нигде не снималась, иначе съемки пришлось бы на неделю отменить.

— Ты бы тоже боялась, если бы тебя так ужалили!

— Мне сложно это представить, — снисходительно ухмыльнулся Регис. — Даже несмышленая пчела почувствует врожденное благородство Сейры и не посмеет… ЧТО?!

Что не посмела бы сделать «несмышленая пчела» мы так и не узнали, так как в этот момент Региса укусил — и того хуже! — безграмотный комар. Бедный благородный, не ожидавший от судьбы такого издевательства, чуть не свалился с велосипеда.

— Как смеешь ты?! — тоненьким голосом выкрикнул Регис, пялясь в воздух — наверное, надеясь разглядеть обидчика. Потом отнял руку от руля и почесал щеку. На глаза ему готовы были навернуться слезы обиды. — Меня еще ни разу в жизни… так не оскорбляли.

«Вспомни Раэля», — мысленно поправила его Сейра. Кажется, она только что нашла для неугодного ухажера новую ассоциацию. Если бы в Лукедонии был хоть один комар, это сходство девушка заметила бы куда раньше. Я про себя согласилась с благородной: судя по тем отрывочным воспоминаниям, что у меня проявились, Раэль действительно напоминает тощего черного комара-кровопийцу. И голос у него тоже похож. Такое же раздражение вызывает, как и комариное жужжание под ухом!

Короче, «врожденное благородство» не позволяло нашим друзьям скулить от беспомощности или ругаться при каждом новом укусе, зато совершенно не мешало комарам продолжать их наглую атаку. Мы с Суйи перестали объезжать каждый камушек и всякую неровность, надеясь уже хотя бы просто добраться до лагеря. «Хорошо, — подумала я, — что я взяла с собой в поездку корректор. Хоть замажу завтра с утра укусы, чтобы не ходить с рябым лицом перед М-21».

— Вам не кажется, что мы снова кого-то потеряли? — буднично осведомился Шинву, когда мы все-таки с победоносным кличем достигли спасительного лагеря.

— Рееей, — обреченно выдохнули мы все хором.

— Не может быть! — в сердцах воскликнул Такео. — Три минуты назад он был с нами!

— Поехали искать, — резюмировали мы и развернули наши велосипеды.

Долго волноваться не пришлось: Рея мы встретили практически сразу же. Он положил велосипед на бок и стоял на берегу реки, любуясь заходящим солнцем. Казалось, он совершенно забыл о том, что кто-то мог его хватиться. Ноблесс стоял, с блаженством слегка запрокинув голову и закрыв глаза. Я соскочила с велосипеда и тоже зажмурилась, пытаясь представить, что он сейчас чувствует. И подслушала!

Нежное солнце гладило его по щекам, и он благоговейно принимал эту такую редкую заботу. Перед веками танцевали бесформенные золотистые блики, а где-то в воздухе витал едва уловимый аромат полевых трав. Это место было таким простым! Совершенно непохожим на мрачный дворец лорда или высокотехнологичную лабораторию Франкенштейна. Здесь не было ничего — и было все! В каждой живой клеточке, в каждой крупице света и каждой песчинке была та самая энергия, которой никогда не хватало ему. Это место было противоположностью самой его сути — этому грозному, несущему неотвратимую кару Ноблесс. И все-таки казалось таким родным и желанным… Мы всегда жаждем того, что нам противоположно? Того, чем не сможем в полной мере обладать? И все-таки на мгновение ощутить эту гармонию — уже не так мало.

«Если бы он только знал, как объяснить это Франкенштейну», — вдруг пожалела я. Директор больше всего на свете мечтает Рея поддержать, дать ему все, что только тот пожелает! И Рею больше подходит жизнь на лоне природы, где он может ощущать эту энергию жизни во всей полноте! Зачем же в таком случае продолжать жить в городе?

«Он и без того все это понимает», — спокойно отозвался голос Ноблесс в моей голове, а потом Рейзел обернулся и медленно открыл глаза, безо всякого удивления разглядывая нашу компанию. Потом встретился взглядом со мной: «Он знает, что я всегда жаждал простой жизни. Она везде одинакова. Пока светят солнце и луна, я всюду буду счастлив».

От этих простых слов у меня вдруг перехватило дыхание, словно я только что увидела какую-то пронзительно-трогательную сцену в фильме. Рей легким движением отбросил с лица волосы, которые блеснули отраженным золотом, а может быть, и просто его особой магией. Той самой, к которой мы за год так пригляделись и почти не обращаем внимания, вольно или невольно давая Рею то, чего он так хочет: ощущения, будто он живет самой обычной жизнью, даже если это не так. Как раз поэтому и следующее наблюдение, хоть оно и было озвучено, так и не обросло никакими сомнениями и домыслами.

— Рей, тебя, наверное, совсем заели! Давай я тебя побрызгаю! — заботливо бросилась к нему Суйи с баллончиком в руке.

— Было бы зачем, — усмехнулся Шинву. — Вы посмотрите, что комары вытворяют!

— Они просто бессильны! Пусть признают это! — засмеялся Икхан.

— А почему мы так не умеем? — шепотом спросил у Сейры совсем уж расстроенный Регис.

А вокруг Рейзела вилась туча комаров, которые, видимо, прилетели вслед за нами, так как секунду назад никакой мошкары тут не было. Комары жужжали, бились о невидимую преграду с таким озлоблением, что, казалось, сам воздух вокруг почернел. Да только пробить энергетический купол не могли, так что Ноблесс остался неуязвимым. Стоял и разглядывал наши удивленные лица с грациозным спокойствием, а я чувствовала за этой вполне знакомой маской, что Рейзел чуть ли не светится от веселья, просто нам не показывает. Почему? Не знаю, наверное, просто привык быть таким сдержанным. Отмерять эмоции с чрезвычайной точностью, экономя энергию. Не показывать собственные чувства ни другим, ни самому себе… лишь бы только не выдать в себе… такое же живое существо? Ох, Рейзел, зачем же ты это делаешь? Почему выстроил вокруг себя стену еще более непреодолимую, чем та, о которую бьются эти голодные комары?

Про вечер

То ли территория лагеря чем-то обработана, то ли комары обиделись на Рейзела, но во время вечерней программы к нам никто не приставал. Довольные и уставшие, мы сидели на принесенных отовсюду скамейках и раскладных креслах, наблюдая за конкурсами на импровизированной эстраде. Это было не для посетителей; у нас был полусвободный день, чтобы мы перевели дух. Программа была для самих волонтеров и прочих работников лагеря. Нас тут не так и много, поэтому ничего удивительного, что скоро и нас вытащили на сцену. Я всегда рвалась поучаствовать в подобных конкурсах, но только когда была маленькой. Теперь у меня уже не хватает энтузиазма с такой готовностью выставлять себя на посмешище. Это в детстве совершенно нормально бегать на перегонки со связанными ногами или вести к финишной черте шарик, подбрасывая его в воздух зажатой в зубах ложкой. А вот в старших классах хочется вести себя подобающе, особенно когда двадцать четыре часа в сутки проводишь рядом с грациозными и утонченными благородными.

Тем не менее, Шинву вытолкал меня на сцену, и пришлось мне вспомнить детство. Мы с ним станцевали что-то совершенно не синхронное под вальс, побросали кольца на «спасенные» бутылки и даже поугадывали песню с пяти слов. Чем больше мы позорились, тем спокойнее мне становилось. В конце концов я расслабилась в компании фонтанирующего позитивом друга. Кажется, никто вокруг не считал, что мы за что-то серьезное сражаемся, что мы должны быть лучшими, достойно представить свою команду и так далее… Это были просто дружеские игры, где чем нелепей — тем лучше.

Возможно, М-21 руководствовался той же логикой, что и я поначалу, потому что ни в какие конкурсы не лез. Но от участия в фантах вовремя не уклонился, потому что народу резко стало меньше, когда целая группка старших волонтеров ушла отдыхать (им завтра было дежурить в первую смену), а ведущей понадобились все, кто остался. Так что продолжили мы все вместе, и М-21 всю игру переглядывался с Регисом, всерьез сражаясь на главный приз: шоколадный батончик. Сколько огненных взглядов было послано! Сколько шпилек отпущено! И сколько было разочарования в обоих, когда заветный приз достался… мне. Не то чтобы я была так хороша в конкурсах, мне просто повезло.

Я положила шоколадку рядом с собой и запечатлела на телефон, как остальные игроки азартно вытаскивают из большой фетровой шляпы свои награды. Фотки, правда, получились вообще никакие: при нашем вечернем освещении мы были похожи скорее на расплывчатые цветные тени. Но, может, я все-таки смогу найти парочку относительно резких кадров и чуть-чуть подправить на компьютере.

Кстати, меня это так сильно не расстроило, потому что у нас есть море классных фоток с других дней. Да и во время веловылазки мы устроили отличную фотосессию с Сейрой и Суйи. Даже Регис и Рей там кое-где засветились. Необычно, но Шинву и Икхана не хватает: они же как раз укатили на своих великах далеко вперед. От Такео видно только палец, когда он нас неумело фоткал поначалу, но потом палец исчез из кадра: будь то езда на велосипеде или фотографирование с обычного сотового, Такео-оппа учится быстро.

Что касается фотосессии, инициатором выступила Суйи; она сказала, что фанаты давно ждут чего-нибудь непосредственного, но нельзя публиковать то, что у нас уже есть. «Непосредственное» для Суйи — это высший пилотаж бытовой съемки для меня. Так что мы потратили добрых полчаса, позируя и так, и эдак. Обнимались друг с другом, с велосипедами, с цветами гибискуса, который тут попался рядом. Ложились в траву, благо никто из нас не поехал кататься в белом, танцевали на фоне дорожки. Одинаковых фоток — миллион! Но если все разобрать и подчистить, останутся те самые, которые можно отдать взыскательной Суйи — и даже она будет довольна! Пока что я их только бегло просмотрела вчера вечером в палатке, морщась от яркого света экрана.

Но куда дольше я рассматривала не фотки, а узенькое колечко с красным камушком, которое отныне красуется у меня на пальце (и, наверное, будет мне мешать перебирать пластиковые контейнеры).

Когда до Региса и М-21 (проигравших все, что было можно и нельзя) дошла очередь тянуть призы, они одновременно сунули руки в шляпу, и на их лицах синхронно изобразилось удивление.

— А призы-то остались? — даже спросил Регис.

Пошарив по краям, они все же вытащили руки. У одного в пальцах был зажат едко-розовый ластик, а у другого — знакомое уже мне колечко. Глядя на эти расстроенные физиономии, ведущая смилостивилась и посоветовала им поменяться с кем-нибудь. Разумеется, их взгляды тут же обратились ко мне, обладательнице суперприза. Глаза Региса загорелись зарождающимся вдохновением: наверное, благородный как раз подобрал слова, с помощью которых мог бы меня убедить произвести обмен.

Но даром что они благородные, их способности все равно часто уступают обычной расторопности модифицированных. М-21 просто подошел и сунул мне в руку кольцо, никаких уговоров даже не заготавливая. Думаю, если бы он знал, какую реакцию получит взамен… сомневался бы даже меньше. Потому что я буквально окаменела, не смея поверить собственным глазам! Мужчина моей мечты! Только что! Подарил мне кольцо! Да еще и то самое, которое я так хотела! Пока в душе у меня распускались волшебные цветы и пели райские птицы, М-21 преспокойно забрал шоколадку, так как никто не сказал ему «нет».

По счастью, никто не углядел в этом обмене больше, чем в нем было. Ребята посмеялись находчивости Аджосси и пошли собирать стулья. Я все еще сидела в ступоре, зачарованно разглядывая подарок. Потом медленно надела его на палец, представляя, что М-21 это сам сделал. На каком пальце носят обручальные кольца, я не помню, но, кажется, как раз на этом.

Вот теперь про сегодня, четвертое число. (Вообще некогда записывать все!)

Очередной денек на природе отметился слегка облачной погодой и легким ветерком, который все пытался похитить у нас легкие пластиковые пакеты. После нашей обязательной утренней программы мы пошли запускать воздушных змеев.

— Какой смысл в этом занятии? — осведомился Регис, не желающий бестолково задирать голову или вертеть ею в поисках упавшего змея. — Мы соревнуемся, чей змей дольше продержится в воздухе?

— Да нет же, просто пытаемся, чтобы они все летали! Чтобы было красиво! — объяснили мы.

— Это очень странная забава, — вынес вердикт благородный, но несмотря на его ворчливый тон, было понятно, что он готов и к «странным забавам». Вообще путешествие в мир людей Региса интригует все больше, как и Сейру с Реем. Они все охотнее пробуют новое и начинают нам доверять в выборе занятий.

Как и следовало ожидать, столько змеев на квадратные… не знаю, сколько метров оказалось перебором. У Сейры и Шинву змеи ухитрились привязаться друг к другу, и нам потребовалось минут пятнадцать, чтобы распутать нитки. Мой змей вообще улетел, потому что я нечаянно отпустила катушку. Оказалось, что местом посадки он выбрал дерево, так что Шинву, махнув рукой на распутывание веревки — Сейра и сама справится — полез доставать моего беглеца. За Шинву мы нисколько не переживали, так как с детства он лучший древолаз. Но Сейра выглядела какой-то недовольной.

После веселой прогулки со спортивным уклоном у всех разыгрался дикий аппетит. Побросав змеев в палатку (написала и представила, что бы подумал какой-нибудь посторонний человек, если бы начал читать с этого абзаца), мы все поспешили в «столовую», где М-21 с гораздо более профессиональной уверенностью, чем в первый день, разливал нам рамен. (Еще бы, мы тут шестой день уже!)

— Ух, на такой жаре только горячий рамен и есть! — выдохнул Шинву, но едва ли с претензией; он тут же набросился на еду, даже не дожидаясь, что огненный рамен подостынет.

Вот мы с Реем переглянулись и принялись выжидать; я все время обжигаю горячим язык, а Рей просто любит, чтобы лапша набухла от бульона. Икхан оживленно пересказывал Аджосси, как Шинву спасал наших змеев, а Шинву пинал товарища ногой под столом, вероятно, опасаясь, что М-21 будет ругаться за спасение игрушек с риском для жизни. Но того меньше всего беспокоили лазающие по деревьям школьники. Похоже, М-21 безоговорочно доверяет физическим навыкам Шинву, хотя иногда и сомневается в нашей общей способности здраво оценивать ситуацию. В любом случае, за змеев Шинву никакого выговора не получил, и разговор ушел в другое русло. Мы как раз договаривались вечером пойти гулять вдоль пляжа, как вдруг наше планирование пресекла на корню Сейра:

— Вечером будет дождь.

— С чего ты взяла?! — тут же возмутился Шинву. — Ты взгляни, солнце так и шпарит! И погода такая сухая. Откуда возьмется дождь?

— Прогноз погоды может и врать, — поддержала его Суйи. — Ты на каком сайте смотрела? Давай откроем какой-нибудь другой. И вот увидишь, погода там будет, словно в другом городе!

— Прогноз тут ни при чем, — с величавым спокойствием вклинился Регис. — Сейре незачем полагаться на неточные интернет-ресурсы. — Да-да, Регис все еще коллекционирует модные словечки и очень рад, когда может их к месту использовать.

— Постой… Так Сейра будущее видит?! — ахнул Шинву, и благородная чуть заметно улыбнулась, не поднимая взгляда от тарелки.

— Да что ты! — Регис явно удивился такому предположению. — Просто чувствует приближение непогоды…

— Чудно́! — заключили мы. — Будем надеяться, что ты, Сейра, ошибаешься. Мы вообще-то гулять хотим.

— И прогноз таки на все дни фестиваля обещал солнце, помните? — сказала Суйи. — Нам директор про это говорил.

— То есть, вечером может быть дождь, — с хитринкой в глазах выдал Аджосси и пояснил: — Солнце-то ведь сядет. Защита от непогоды пропадет.

Вот так за легкомысленными разговорами мы и доели наш обед, а потом снова разбежались по фракциям. За эти несколько дней мы уже стали профи. Если я про это не пишу, это не значит, что мы постоянно отлыниваем! Вовсе нет! Просто не происходит ничего нового: все еще отдираем этикетки и объясняем людям, что их надо снимать самостоятельно. Те, кто приходит во второй или в третий раз, и впрямь понятливо выполняют наши требования. Мне вот только не ясно, почему нельзя с первого раза подготовиться правильно, но это я, наверное, хочу от них слишком многого. Умеют слушать и воспринимать критику — уже хорошо.

В этот раз мы притащили с собой колонку и включили веселую музыку, под которую и работалось бодрее. Я вообще очень люблю, когда не приходится просто стоять. Если кто-то что-то несет — замечательно, я помогу разобрать, отодрать, разложить, смять или прочитать маркировку. Если посетителей нет — то хоть потанцевать под музыку можно. И хотя М-21 на мои вихляния смотрит с легким недоумением, я совсем не стесняюсь. Хочу — и танцую, тут не обязательно уметь.

А если честно, мне очень хочется привлечь его внимание. Помните мой главный пункт плана? Выяснить, как М-21 ко мне относится! Кажется, и совместная чистка яблок, и это подаренное колечко, и оценивающие взгляды в мою сторону подтверждают, что ему не совсем все равно… Но все-таки я знаю, что это я просто играю. Сама с собой, с собственным воображением. Вот если бы придумать какой-то более действенный метод!

Нет, Юна, не надо ничего придумывать. И я объясню тебе, почему: во-первых, ты обязательно попадешь впросак. Во-вторых, тогда вся эта дивная сказка кончится. Не лучше ли притвориться, хотя бы и на несколько дней, что ты ему немножко нравишься? Хоть будет, о чем вспомнить, когда мы все вернемся по домам.

5 июля, пятница, ночь

Ой, что случи-и-илось! Никто бы в это не поверил, да я и сама не верю. Но долой эмоции и обо всем по порядку. (Сказала Юна, хотя от одной мысли сердце начинает бешено колотиться.)

Погода резко испортилась. Небо затянуло темными тучами, которые, кажется, даже не отражали света, который так щедро раздают городские фонари. Или так просто казалось здесь, вдали от цивилизации. Робинзоны, да? Выживание в походных условиях? Нас как ветром сдуло (собственно, не «как», а именно им), и все с визгом разбежались по тентам и палаткам, проворно прячась от первых капель дождя. Я бы не отстала от друзей, так как промокнуть мне совсем не хотелось. Но произошло кое-что, полностью изменившее линию поведения любого нормального туриста. Хотя, кого я обманываю? Я не турист, а волонтер, потому себя так и повела.

Бежать мне пришлось через всю локацию, так как дождь застал меня у сцены, а палатки у нас стоят на самом краю. Можно было пробежать по периметру, но я припустила по протоптанной уже дорожке, чтобы меньше заляпать кроссовки грязью. Тогда меня еще это волновало. Пробегая мимо нашей точки, вдруг поняла: вторсырье!

Оно улетало. Подхваченное жадными и неистовыми порывами ветра, оно металось в воздухе, катилось по земле, утрачивая то самое единственно приемлемое чистое состояние, которое мы так тщательно проверяли. Я резко остановилась и замерла, разведя в стороны руки, то ли пытаясь хоть что-то поймать, то ли просто в бессильном жесте. Тут же вспомнился Франкенштейн, объявляющий Тао, что партия должна быть безупречной, иначе модифицированным придется отбраковывать все неподходящие материалы. Вспомнилось, как много времени М-21 и Такео потратили, чтобы организовать этот фест. Ну и опять мелькнуло перед глазами золотящееся лицо нашего директора, когда он с такой надеждой смотрел на то, как мы постигаем азы заботы об окружающей среде. А тут еще это «не посрамите школу и город»… Но добила меня мысль о том, что мы вот сейчас все это так тщательно собирали, чтобы природу спасти! Чтобы мусор не поехал на полигоны, чтобы его не выбросили где попало, откуда все эти бутылки и контейнеры рано или поздно по всяким речушкам попадут в мировой океан! Мы что же сейчас… облегчили мусору задачу? Вон как бутылки в сторону реки летят и катятся!

Похолодела я даже не оттого, что меня поливал разразившийся-таки наконец дождь, а от вот этой последней мысли. Реально последней, потому что потом я уже ни о чем особо не думала, кроме как о том, как бы укрыть и закрепить вторсырье и собрать то, что разлетелось. Если это не картон, это еще можно отмыть и сдать… Ветром повалило лишь наполовину заполненный бэг, и оттуда посыпались эти такие легкие бутылки. Я припустила за ними. Как будто играя со мной, вредный пластик то замедлялся, спотыкаясь о неровности настила, который тут играет роль пирса, то разгонялся.

Я даже толком не поняла, как именно это случилось. Вот я хватаю одну бутылку, вторую, третью. Мокрый пластик выскальзывает у меня из пальцев. Вот новый порыв ветра несет еще какую-то прозрачную крышку от пищевого контейнера. Я подпрыгиваю, но не дотягиваюсь. Моя нога приземляется на что-то скользкое и резко уходит вперед. Выпускаю ворох бутылок из рук, инстинктивно пытаясь смягчить падение. Но дух захватывает сильнее, чем если бы я падала на пол. И в следующий миг я уже с головой погружаюсь в воду и выныриваю, настолько ошалев от недоумения, что и не сразу отдаю себе отчет в том, что произошло.

А упала я в реку. Не думала, что тут так глубоко — я же у самого берега, а дно почему-то ногами не зацепила. Первая мысль была абсолютно дурацкой: что надо мной будут смеяться, когда я приду вся промокшая и в какой-нибудь речной тине. Вторая и того глупее: я вспомнила, что гналась за вторсырьем, а раз уж терять было особо нечего, то подгребла к одной из бутылок, которые разделили со мной это вечернее купание — только куда более охотно. Собирать остальное было бы совершенно непрактично. Вылезать надо, спасать то, что еще не разлетелось. (Мелькнула мысль, что и себя бы спасти неплохо, но я тут же утешила себя тем, что не должна буду разболеться: хоть и бултыхнулась в холодную воду, но вообще лето же, я не могу простудиться!) Хорошо хоть, течение тут небыстрое, в речке не потону.

Это, может, и верно. Но вылезти я тоже бы не смогла! Тут везде бетонное покрытие, наверное, чтобы берег не осыпался. И почти под прямым углом. Я не достану до горизонтальной поверхности. А если и достану, то не подтянусь! Речка здесь для купания не предназначена, а может, я просто не видела спусков к воде. Попробовать забраться по опоре для пирса? Страшно!

Пока я несколько мучительных секунд пыталась найти решение, небо вдруг рассекла белая резная молния, и в ее свете я заметила на берегу силуэт. Раскат грома заглушил звук, с которым человек нырнул в воду не особенно-то близко от меня. Потом М-21, а это был он, мгновенно подплыл и оказался рядом, схватил меня за руку и потащил к себе. Я с удивлением поняла, что М-21-то спокойно идет по дну, в очередной раз доказывая, что разница в росте у нас существенная. Без всякого предупреждения он подхватил меня на руки и поднял вверх так, что я смогла-таки ухватиться за край бетонной площадки и кое-как подтянуться. Аджосси выбрался следом, хотя я не видела, как.

Он рывком поднял меня на ноги, и я даже в надвигающемся сумраке заметила, что он опять чем-то разодрал себе руки. Наверное, когда пытался подтянуться на мокрых камнях.

— Ты чем думала?! — без всяких вам «Ты не пострадала?» и «Ты как?» наехал на меня он. Я аж обомлела. М-21 это посчитал отказом отвечать и убедительности ради обеими руками схватил меня за плечи и ощутимо встряхнул. — Ты совсем спятила, да? Ведь гроза!

— Вот именно… — пробормотала я, не понимая сути его претензии. А его разве что не колотило от ярости. Хотя, может, нас просто обоих трясло от холода и сырости. — Я не виновата, что так… Вторсырье сдуло…

— Несколько идиотских бутылок не стоят твоей жизни! — зло прорычал он, все еще не отпуская меня. — Я думал, у тебя достаточно мозгов, чтобы хотя бы под грозой в воду не лезть!

Тут до меня таки дошло, что его так взбесило.

— Я не нарочно в воду прыгнула! Я… поскользнулась и упала…

М-21 отцепился наконец от моих плеч и секунду смотрел на меня, ничего не говоря. Потом дернул головой и потащил меня за руку вверх по склону. «Куда он торопится, мы и так уж все до нитки промокли», — мысленно возмущалась я, потому что он не дал мне шанса нормально объясниться.

— На открытом пространстве на берегу вероятнее, что молния попадет, — пояснил он, словно угадывая мой вопрос.

— Так гроза далеко же… — робко вякнула я.

— Поэтому давайте бросаться в воду… извините, «случайно падать», гоняясь за бутылками! — все еще сердясь, с ядовитой горечью перебил он меня.

Я выдернула руку из его руки и остановилась. Чуть не плача, я просто стояла и старалась дышать поглубже. Но получалось плохо. Я сначала промокла, потом испугалась, а теперь он меня так несправедливо ругает. Я ведь не дурочка! Но я же не виновата, что мне так не везет.

М-21 никуда меня больше не тащил и не стыдил. Я подумала, что он просто удовлетворен безопасностью того лесочка, докуда мы дошли, все еще не торопясь бежать куда-то под крышу. Бредовость происходящего полностью выбила из головы нормальный алгоритм действий. Когда я подняла на Аджосси взгляд, я вдруг заметила, что М-21 мало чем отличается от меня. Его трясло точно так же, как и меня, да и на лице было такое же обиженно-испуганное выражение. Уже не сердится?

Я встретилась с ним взглядом, и хотя я не думаю, что это как-то связано, меня в ту же секунду буквально смыло накатившей на него волной эмоций. Это было совсем не похоже на то чувство, которое я испытала только что, кувыркнувшись в мокрую и холодную речку. Это скорее был десятибалльный шторм, прожевавший меня — то есть, М-21 — и выплюнувший куда-то на твердые камни. Не успела я спросить, чего это он так испугался, М-21 вдруг заговорил, словно бы ко мне и не обращаясь и все-таки желая, чтобы я услышала:

— Только за этот месяц… я тебя уже четыре раза чуть не потерял.

О чем это он? Тот инцидент с сотрясением, потом похищение, жуткие парни, теперь вот незапланированное купание… Я вдруг вспомнила, как яростно он бросился в схватку с Мэри и как его лихорадило после такой обыденной для него потасовки с пусанским хулиганьем.

— Я всё это не специально… — упрямо попыталась донести свою мысль я, но уже понимала, что незачем. Меня прошило чувством дежавю: мы уже это проходили, причем совсем недавно. И тогда я уже обещала себе, что буду осторожнее. Да только все впустую. М-21 лишь покачал головой и закрыл лицо рукой, как и я, довольно-таки тщетно пытаясь вернуть себе самообладание.

— Я привык к этому чувству, — сказал он наконец негромким голосом, и я уловила в нем какое-то почти неестественное для него смирение. — Я привык бояться, что потеряю их… своих товарищей.

Я удивленно вскинула на него взгляд, а он продолжал, не заботясь, слушаю ли я и могу ли понять. А я поняла, ведь его восприятие вдруг оказалось передо мной — кристально-ясное, такое близкое и родное, будто мое собственное. А он продолжал говорить, и его дыхание было прерывистым от все нарастающей дрожи.

— Я знал, что боюсь зря — не от меня зависело, выживут они или нет… Глубоко внутри… я просто знал, что мы все погибнем один за другим, и затыкал этот голос… Да только он стал частью меня, просто врос в мои мысли. Потом я думал… что в нормальной жизни смогу защитить тебя… Но теперь уже не уверен… Ты… как будто специально ищешь беды!

Не знаю, что именно произошло дальше. Может быть, его эмоции, так долго скрывавшиеся где-то в пучине его кажущейся бесстрастности, все-таки захлестнули с головой сначала его, а потом — и меня. Может, мне просто стало невыразимо стыдно перед ним. Может, я просто впервые поняла, насколько он сам беззащитен; не так, как когда он был пешкой "Союза". Тогда он всерьез намеревался убить в себе человечность ради банального выживания и думал, что это сделает его сильнее, а значит, полагал себя скорее хищником, чем жертвой. Не так, как когда его избивали в Лукедонии: тогда он хоть знал, что обрел свое «я» и имеет право пожертвовать собой ради друзей. Это преисполняло его гордости и делало хозяином положения. Не так, как когда в глазах мерк свет операционной лампы, раз за разом провожая его в неизвестность, из которой он мог и не вернуться. По крайней мере, кроме жизни, в целом жалкой и никчемной, не так уж много ему было терять.

Теперь было. Он боялся потерять меня. И не мог ничего сделать. Только ходить по краю, наблюдая, как я вновь и вновь теряю равновесие, и в последний момент хватая за руку скорее вопреки всему, чем потому что у него было для этого достаточно сил и ловкости. Он стал беззащитен оттого, что теперь ему не все равно. Потеряв меня, он уже не убедит себя, что это был его выбор. Он этого себе никогда не простит…

Я не знаю, как я вообще поняла это. Он и сам толком не понимал этого, по-моему. Во всяком случае, до того момента, как я уже оказалась в его руках, попросту бросившись к нему навстречу. Было слишком невыносимо стоять здесь, под ливнем, промокшей, шокированной всем, что происходило в двух внутренних мирах и одном внешнем. Надо было что-то делать. Вот я и обняла его, плача и бормоча что-то несвязное.

Он вздрогнул от внезапного столкновения со мной, потом обхватил меня в ответ, прижимаясь всем телом — так, будто иначе меня у него отнимут, безвозвратно и навсегда. Слишком удивленная, я просто висела на нем, потому что с нашей-то разницей в росте он меня попросту поднял в воздух. В мозгу было такое же ощущение, как и в ногах — что я окончательно потеряла точку опоры и перестала соображать, что происходит. Наверное, М-21 понял, что мне неудобно, потому что вскоре догадался вернуть меня на землю.

— М-21, прости! Прости меня! — напрочь забыв о вежливости, заплетающимся языком выдавила я. Просто назвала его так, как уж привыкла — у себя в голове — на «ты» и по имени. — Я совсем не хотела, чтобы ты так переживал! Клянусь, я буду осторожнее, только успокойся! Я просто невезучая… но если бы я знала, что ты так волнуешься…

«А ты не знала?! — с какой-то безумной ноткой промелькнуло у него в голове. — Я тебе только об этом и твержу…»

И ведь верно, он мне говорил уже об этом. Я просто не всегда успеваю подумать, к чему могут привести мои действия.

— Я уже и не надеюсь, — с таким же смирением произнес он, — что ты одолеешь свое «невезение».

«Каждый раз, что она на краю, я должен быть рядом… Как М-24, который меня вытаскивал…» Не много ли он надумывает? Я не такая проблемная, как сам М-21.

— Я… я буду лучше стараться, — сбивчиво заверила я. — Раз вам так спокойнее…

«Называй меня, как начала», — вдруг отчетливо отпечаталось у меня в голове, и я опять удивленно вскинула взгляд, как раз вовремя для того, чтобы заметить, что М-21 чуть согнулся в поясе, нагибаясь ко мне. И потом он снова обнял меня, на этот раз уже удобно, и я сквозь его тонкую и насквозь промокшую липнущую к телу рубашку почувствовала разительный контраст температур. У меня-то от холода зуб на зуб не попадал, и Аджосси тоже дрожал, но при этом был теплым, как батарея. Прижиматься к нему было очень приятно, но я тут же дернулась и спросила:

— Ты что… ты успел простудиться?

— Это трансформация, — не отрываясь от меня, успокоил Аджосси, опять прижимая мое хрупкое тельце к себе. Вряд ли он таким образом хотел меня отогреть, потому что греться мы пошли потом. Вероятно, это просто было его не до конца понятое, но мощное желание.

Мне вдруг стало совершенно не важно, что партия вторсырья частично загублена, что в кроссовках хлюпает вода, да и по спине сбегают струйки дождя. Эту же самую спину сжимали теплые сильные руки — его руки! И прижимали меня все теснее, вопреки всем безумным страхам давая убедиться: нет, это не сон, это самая настоящая, бредовая и невероятная, явь! Грома больше не было слышно, а от порывов ветра М-21 закрыл меня собою, будто был щитом — не таким, энергетическим, как был у Рейзела, а вполне материальным, таким ощутимым и трепетно-надежным, хотя я и сама не знаю, как это может в нем сочетаться… Задумавшись о том, почему у меня возникла такая странная ассоциация, я чуть отстранилась, и М-21 посмотрел на меня, прямо в душу проникнув таким же неожиданно теплым взглядом. Серые глаза, обычно излучающие или насмешливое превосходство, или забавляющееся недоумение, или степенную уверенность, теперь пронзили меня какой-то совершенно несвойственной для них неуверенной лаской. В них словно светился невысказанный вопрос. Невысказанный не от того, что М-21 мне не доверял — он сейчас был открытой книгой и сам об этом знал, — а просто он сам не мог все это до конца отрефлексировать. Эти глаза приблизились ко мне, и я вдруг догадалась, что произойдет дальше, невольно закрывая свои. То ли инстинктивно, то ли от робости.

Но ничего не произошло. Лицо М-21 замерло в считанных миллиметрах от моего, и я чувствовала его такое умиротворяюще-беспокойное дыхание. (Опять же — как? Это же противоположные вещи!) Он то ли колебался, то ли пытался осознать, что вообще произошло. Потом отстранился от меня, странное тепло в глазах сменилось обычным выражением, и Аджосси произнес:

— Ты так точно простудишься… Я не подумал. Надо спрятаться от дождя.

«Да не все ли равно?! — как фейерверк, взорвалась у меня в голове мысль. — Да хоть пневмонию схвачу, плевать! И потом, мы уже минут пять под дождем торчим, еще одна ничего не решит. Почему ты меня… не поцеловал?!»

Странно предъявлять ему такую претензию, даже мысленно, учитывая, что эти самые пять минут назад я и не догадывалась, что значу для него… так много.