ГП и Ткач-недоучка (гет)

Я почесал лоб, передал письмо главе рода. Старый Оливер пробежал текст глазами, отдал его Дэну. Лиззи тут же заглянула через плечо, и нахмурилась, когда дочитала до конца.

— Так ты даже за стол с нами не сядешь? А как же твои рождественские подарки?

— Я должен, Лиззи, — пришлось пояснить всем сразу. — Это ещё совсем недавно была семья одного из влиятельнейших Родов. Сейчас они проходят кризис, и если я смогу им хоть чем-то помочь...

— Да, это нужно сделать, — неохотно кивнул старый Крайтон. — Когда уезжаешь?

— Лучше бы сегодня, чтобы не откладывать.

— Хорошо... Дэн отвезёт тебя в Лондон.

— Не надо, — улыбнулся я, — лучше воспользоваться своим путём. Вы ведь поможете?

И начиркав пару слов, привязал письмо обратно к птичьей ноге. Попугай, успевший стрескать пару бараньих сосисок, тяжело вспорхнул, едва не опрокинув чайник с заваркой, выскользнул на улицу сквозь приоткрытое окно. Я поймал обалдевший взгляд Джинни, пояснил:

— Мой приятель — один из самых больших оригиналов в Британии. Прекрасно разбирается в собаках, держит в поместье коня уникальной породы, домашнего волка, и не признаёт никакой почты, кроме птичьей.

— Но это же долго!

— А куда ему спешить?

Провожать меня отправились всей семьёй. Дэн за рулём, Лиззи рядом с ним, а мы со старым Крайтоном на заднем сидении. Как ехать, я объяснил заранее, сразу после вручения подарков и сбора вещей.

Пока собирались, моей приёмной матери открыли глаза на происходящее. Не знаю, зачем форсировали события, — вроде бы, Лиззи собирались после праздников огорошить, — но когда пришло время раздавать подарки (коль скоро мне за Рождественским столом не сидеть, постановили вручить их сейчас), она ворвалась в мою комнату заплаканная, и крепко прижала к обширной груди.

— Колин!.. Я... У меня нет слов!..

Пришлось аккуратно выворачиваться из объятий, пока шумно задышавший Дэн мне не помог, и удивлённо смотреть на других Крайтонов.

— Я рассказал Лиззи про магию и про то, как убили твоих родителей — вздохнул приёмный папаня, — решил, что она должна знать.

— О!

Ничего лучшего сказать мне просто в голову не пришло. Потом всё постепенно успокоилось, Лиззи даже смогла улыбнуться, хотя глаза её всё ещё подозрительно блестели, и наступило время подарков. Как хорошо, что я об этом подумал заранее!

Мне вручили шикарное золотое перо какой-то старой английской фирмы, из тех ручек, что созданы по технологиям девятнадцатого века, исключительно из натуральных материалов, при производстве которых ни одна самая маленькая пластмасса не пострадала (только аристократы могут оценить такой понт, но я уже с ними пообтёрся, так что проникся, и старый Крайтон довольно ухмыльнулся, когда увидел моё изменившееся лицо). Кроме этого, я стал обладателем классного и тёплого свитера из Арана, кучи толстых вязаных носков, очень приятного Молескина, как раз под перо, который так понравился рукам, что прятал я его в сумку с огромным трудом, и всяких замечательных мелочей вроде шоколадок и здоровой пачки настоящего цейлонского чая. Вот теперь я напьюсь, хо-хо-хо!

В качестве подарков с моей стороны пошли кружки из Хогсмида, которые любой из здешних антикваров уверенно оценил бы девятнадцатым веком, если не старше. Одна дубовая, для пива, покрытая шикарной резьбой из стеблей хмеля с шишками, отправилась Дэну, стеклянный кубок с зимней деревушкой, как более изящный, ушёл Лиззи (осталось только пожалеть, что она не не видит, как падает снег на картинке, и детвора съезжает с горки), а хозяин Крайтон-мэнора получил вредноскоп, с кратким объяснением, что это за хрень такая вообще. Я помнил, что артефакт правды работал у Крайтонов в руках, так что почему бы и нет? Заряда должно было хватить минимум до лета, а там посмотрим.

Для Спикманов приготовил набор симпатичных оловянных стаканов тоже из Хогсмидской лавки — наткнулся на посуду, из которой выдохлась магия, а новую вливать было невозможно, и приобрёл за смешные деньги прямо в резной коробке из старого ореха. Герб хозяев мне был незнаком, явно какая-то угасшая ветвь, проклятий на посуде не нашлось,так что дарил я этот сервиз с лёгким сердцем.

А Стиви ждал ковчежец первой помощи, из тех, что молодые хозяйки покупают, когда переходят в новый дом — от сглаза и урока, от простуды и аллергии, от ушибов и вывихов, от несварения и волшебных паразитов. Стиви у нас на месте не сидит, ему такая аптечка пригодится, а купить её можно только в волшебных лавках, так что, думаю, подарку он обрадуется.

А потом мы покатили безлюдными полевыми дорогами, въехали на задний двор и оставили машину возле погружённых в зимний сон яблонь. Я забрал чемодан, мы потопали по щебёнке к выбитым дверям, которые прикрывала временная завеса из брезента (Лиззи тихо ахнула, когда увидела эту зияющую дыру). Стиви нас уже встречал, заранее предупреждённый, и кроме него в доме и окрестностях не было ни одной живой души.

Ремонт дома уже начался, пахло древесной стружкой, штукатуркой, лежал плотницкий инструмент и сменная одежда. Мы прошли в гостиную, я накинул мантию, прицепил берет, тут же поправленный женской рукой «так, как надо», подошёл к камину. Коробка с порошком Фью по-прежнему стояла на полке, рядом с фигуркой пастушки и остановившимися часами.

— Ну вот, сейчас я сыпну волшебного порошка, произнесу адрес, и уйду в зелёное пламя. Это не настоящий огонь, он не обжигает — это всего лишь иллюзия, визуальное проявление всплеска магического поля. Он настолько силён, что его видят даже не волшебники.

Стиви звонко хлопнул себя по лбу:

— Блин, Колин! Секунду!

Он с топотом метнулся в двери, мы обменялись недоумёнными взглядами, и мужик вернулся со свёртком в руках.

— Держи! Миссис Спикман... коврик... — он задыхался, но я понял, что Стиви хотел сказать. В груди потеплело, я засунул мамин половичок в чемодан, сжал приятеля в объятиях:

— Спасибо, друг!

И на этом прощание закончилось. Я шагнул в камин, меня бросило в низкое серое небо, повлекло над зимними равнинами, спящими лесами и грязными городами, над которыми даже высоко в воздухе царало в горле. Я решил не рисковать, и серьгу-артефакт в полёте не вытащил, потому что хрен его знает, как система отреагирует на изменение размеров и веса — может, закружит так, что вестибулярка взбунтуется? Велики глаза будут у магов, когда из камина вывалится блюющий блондин!

Поэтому я только поглубже натянул берет, да покрепче прижал чемодан, когда подо мной растянулся Лондон, чёрные полосы железнодорожных путей и распахнутые печные трубы.

Я выпрыгнул из камина, удержавшись на ногах, и заторопился к выходу, прикидывая по дороге, как бы поудобнее вытащить серьгу, потому что столкнуться с каким-нибудь Малфоем сейчас было бы совсем не хорошо. А накидывать чары отвлечения внимания тоже не выход, потому что для каждого, кто умеет Видеть, это тревожный сигнал, ибо честному волшебнику скрываться незачем.

В конце концов пришлось нырнуть в удачно подвернувшийся проулок, и трансформироваться во взрослого мага, заодно вернув палочку на её законное место. Моя прелесть кольнула в ладонь обидой, что так долго моталась по чемоданам, но тут же сменила гнев на милость, пустив по руке волну радостного тепла. Подозреваю, что если бы могла, она бы и хвостом завиляла от радости.

Уже совсем безопасный, то есть, никому не известный взрослый маг, я прогулялся по Косой, приобрёл несколько мелочей и отправился в Большой Мир. Мантию скинул в «Дырявом котле», после того, как выпил кружку горячего чая на дорожку. Сунул монетку бармену на прощание, и вышел к обычным людям.

Вышел, и споткнулся, ошеломлённый столичной движухой. Неслись мимо легковушки и автобусы, торопились люди, мигали рекламные вывески, беззвучно раскрывали рты Санта Клаусы за витринными стёклами. Вот где Рождественское безумие, вот где жизнь!

Обалдевший, радостный, восторженный, какое-то время я просто шёл, впитывая окружающую энергию, разговоры, чувства. После патриархальной жизни в полупустом замке и пары дней у Крайтонов. это кипение страстей шарахнуло по голове и опьянило разум так, что я едва сдерживал глупую улыбку, которая сама налезала на физиономию.

Но постепенно эмоции вернулись в норму, я перестал дрожать от щенячьего восторга, и начал уворачиваться от пешеходов, которые шагали по тротуару — до этого я тупо пёр вперёд, не обращая внимания на толчки и касания. Подозреваю, что народ принял меня за наркомана, уж очень я должен был дико выглядеть среди толпы.

А теперь я успокоился, пришёл в себя, и ускорил шаг, чтобы сзади идущие не догоняли то и дело, и не спотыкались о мой чемодан. К автобусному вокзалу я подошёл уже практически городским жителем — быстрым, решительным, внимательным к окружению. Сжевал порцию рыбы с картошкой через дорогу от касс — толи от нервов, толи от перестройки психики меня пробил неожиданный жор, и отправился к нужной мне площади.

День начинал смеркаться, когда я шагнул на брусчатку площади Гриммо. Светились окна в окружающих домах, на стенах, подоконниках, в окнах мигали огоньки разноцветных гирлянд, и даже на старое дерево, которое торчало посреди проезжей части на пятачке — скверике, тоже намотали гирлянды. Выглядело забавно, и как-то по-домашнему. Воздух пах дымом каминов, машинными выхлопами и морозной свежестью. В общем, здесь и сейчас мне понравилось больше, чем летом. Я вдохнул зимний воздух, поверил, что всё будет хорошо, негромко произнёс:

— Площадь Гриммо, двенадцать!

Дома передо мной вздрогнули, поползли в стороны, между ними проявился старый особняк, в котором все окна оставались тёмными. Мёртвый осколок зуба в потрёпанной жизнью десне — таким он мне показался. И чтобы не накручивать себя ещё больше, я взял чемодан в руки, и шагнул на ступеньки крыльца.

Только я протянул руку к дверной ручке, как змея на двери ожила, и неуловимо быстрым движением тяпнула точно в место, где соединяются большой и указательный пальцы, и которое в китайской медицине называют «хэ-гу».

Боль оказалась не сильной, больше похожей на слабый укол, но на коже остались две дырочки от клыков, и две капли крови. Я растерянно слизнул кровь, а тем временем в двери звонко щёлкнуло, заскрипело, и дверь открылась, впуская безродного грязнокровку в логово древнего магического Рода.

Я ещё раз огляделся в поисках подсказки, закономерно ничего не увидел, осторожно заглянул в темноту коридора.

Из него пахло хвоей, сдобными булками и старой ветошью. Странно, меня что — никто не встречает?

Ну, раз дорога не усыпана розами, и балдахина со слугами не видно, которые меня должны носить на руках, придётся по-старому, ножками. Я ещё раз огляделся, поймал себя на том, что просто оттягиваю время, и отважно шагнул в темноту. Двери за спиной оглушительно захлопнулись, чуть не наподдав по пятой точке, и я наконец-то сообразил, что за комедия вокруг творится.

— Кричер, хватит страдать ерундой! Позови хозяина!

Запах старого тряпья усилился, в непроглядной темноте древнего коридора надтреснутый старческий голос забурчал:

— Ходють всякие грязн... кха-кха-кха! — разные незваные гости, ходють, беспокоят бедную хозяюшку!

— Мне тебе письмо от хозяина показать, швейцар ушастый? Где Сириус?

— Неблагодарный хозяин сейчас спустится — пробурчал вынырнувший из темноты мелкий уродец. Он щёлкнул пальцами, зашипели газовые рожки на стенах, и призрачный свет открыл длинный коридор, гигантскую ногу-корзину для зонтов, рогастую вешалку — ту самую, о которую переворачивается девица Тонкс «Не называй меня Нимфадорой!».

Портрет хозяйки закрывали плотные шторы, из-под которых доносилось негромкое похрапывание. Я шагнул вперёд, открыл рот, чтобы ещё что-то спросить, но в тишине раздался громкий топот, мелодичное позвякивание, и по ступенькам, едва заметным в здешней полутьме, сбежал Сириус, обмотанный ёлочной гирляндой.

Ещё парочка таких же волочилась за ним, в блёстках и ёлочных игрушках, и выглядело всё так, словно новоявленного Лаокоона здешние боги решили придушить прямо на Рождество. Но выглядела жертва божественного гнева на удивление счастливой. Сириус буквально светился от радости, таким я его ещё ни разу не видел.

— О, Колин! — крикнул он, нисколько не беспокоясь разбудить мамашу под шторами. — С прибытием! Как дорога?

Я пожал плечами:

— Как обычно в это время года. Холодно и ветрено — я камином до Лондона добирался.

— Тогда самое время согреться! — засмеялся он. — Идём к огню, мы как раз готовимся к Рождественскому обеду. Гостей будет много!

Он махнул палочкой, длинные гирлянды из ёлочных веток, мишуры, игрушек, раскрашенных позолотой садовых гномов, погружённых в стазис, и волшебных фонариков, внутри которых трепетали прозрачными крылышками ночные феечки — все эти длинные, словно анаконда, канаты взвились над головой, зашуршали и зазвенели под потолком.

— Колин, открой дверь на кухню, — бросил Сириус, продолжая концентрироваться на всей этой красоте, — нам надо туда.

Я подтянул чемодан к тому входу, откуда соблазнительно тянуло стряпнёй, распахнул обе половины тяжёлых дверей, шагнул в сторону, открывая проход.

— Встречайте гостей! — весело крикнул Сириус из-под ёлочной зелени. — Я пригласил Колина!

В огромном камине на здоровенном костре булькал и парил десяток горшков разной величины, и запах стоял такой, что я непроизвольно сглотнул, хотя есть минуту назад ещё не хотел.

Молли, увидев нашу компанию, сунула поварёшку Джинни, оставив ту у самой большой посудины, и обратилась к нам:

— Колин, как хорошо, что ты приехал! За Рождественским столом места хватит всем!

Она прижала меня к объёмной груди, но, к счастью, на нас тут же свалилась гирлянда — одна из тех, что приволок Сириус.Я радостно освободился от объятий и нырнул в ёлочный запах, шуршание и звякание игрушек. Вот так и должен пахнуть Новый Год — вкусняшками и хвоей!

Потом меня высвободили из колючего плена, и я увидел Рона с Ремусом. Они занимались тем, что крепили всё это добро к стенам.

— Здравствуй, Колин, — улыбнулся мне оборотень. — Рад тебя видеть.

— Привет, — помахал вслед за ним Рон. — Правильно сделал, что приехал. Чего там делать у простецов? А тут колдовать можно — хочешь попробовать?

— Рон, не отвлекайся, — остановила его миссис Уизли. — И не надейся, что получишь пирожок раньше, чем повесишь все гирлянды!

И тут же обратилась ко мне:

— Колин, ты не голоден? До чая ещё долго ждать, может, тарелку супа налить?

— Благодарю, миссис Уизли, — улыбнулся я приятной заботе, — не стоит утруждаться. Я плотно перекусил буквально час назад.

Матриарх фыркнула:

— Какой-нибудь булкой с непрожаренным фаршем? «Гамбург» или как-то так? Чего только не придумают люди, чтобы готовкой не заниматься....

— А вот и нет! Очень неплохая треска с жареной картошкой, традиционная английская еда, проверенная временем.

— Рыба, говоришь?.. — заинтересовалась миссис Уизли. — Хм...

— Да, очень быстрое, вкусное и сытное блюдо. Надо только правильный кляр сделать, и получится так, что пальчики оближешь!

Я рассказал ей про это блюдо — у Криви оно было в чести, мы не гнушались устраивать рыбный праздник каждый раз, как в лавке появлялась свежая треска. Так что технологию я знал, на каверзные вопросы отвечал уверенно, и прервало нашу кулинарную дискуссию только громкое бурчание — мы с мадам Уизли обернулись на звук, и встретили смущённого Рона, который увлечённо слушал нашу болтовню. Старшая Уизли вздохнула:

— Горе ты моё... Джинни, открой ту большую кастрюльку, дай Рону пару пирожков!

Потом увидела загоревшиеся взгляды народа вокруг, улыбнулась:

— Ладно, всех угости. Но не больше двух в руки!

Пирожки у неё были действительно волшебные, и на какое-то время кухня заполнилась только стонами удовольствия да чавканьем особо нетерпеливых. Пока мы наслаждались быстрым перекусом, на столе появились чашки, молочник, розетки с вареньем, и здоровенный чайник, исходивший паром, словно миниатюрный паровоз.

— Садитесь к столу! — распорядилась старшая Уизли, — Не годится жевать в сухомятку!

Правда, долго рассиживаться нам не пришлось — миссис Уизли строго ограничила количество вкусняшек, и начала поторапливать нас, как только чайник опустел.

— Я заберу Колина наверх, — сказал Сириус, когда мы поднялись из-за стола, — покажу спальню, а потом он поможет мне с подготовкой коридоров.

Рон проводил нас завистливым взглядом — видимо, он надеялся убраться из-под мамашиного надзора, — а остальные даже не обратили внимания на наш уход, поглощённые предпраздничными хлопотами.

Тёмный коридор на этот раз показался не лишком зловещим — толи помог организованный вовремя перекус, толи общая праздничная атмосфера, но шёл я по ступенькам со спокойной душой. Кое-где уже висели гирлянды, поблескивая зачарованным снегом и игрушками, блестели натёртые канделябры, а на головах эльфов торчали шапочки — симпатичнее эти уродцы от такого хэппенинга не стали, к сожалению.

Мы поднялись по лестнице, прошли по коридору (даже ковёр на полу сегодня казался менее пыльным!), остановились перед дверью.

— Я решил не менять твою спальню, — улыбнулся Сириус, — раз ты успешно прошёл испытание нашей ванной. Только не рассказывай о ней Рону, а то меня потом Молли живьём съест. Она до сих пор вспоминает тот летний инцидент.

— Обещаю, — кивнул я головой, закатывая чемодан, — мне тоже не хочется превращать комнату в проходной двор.

— Тогда устраивайся, освежайся с дороги, и через пол-часа я за тобой зайду.

Хозяин дома закрыл за собой дверь, и тут же за ними раздалась не очень мелодичная рулада: «Тихая ночь, вошебная ночь, мир несёт народам всем!.» Он что — рождественские колядки распевает в магическом особняке??

Долго раскладываться я не стал — ополоснулся в волшебном душе и, освежённый, уселся в коридоре ждать, когда появится Блэк. Снизу доносились неразборчивые голоса, что-то звякало и громыхало, время от времени раздавался топот быстрых ног, и в целом от мёртвой тишины летнего дома-могилы почти ничего не осталось. Опять же, Кричер под ногами не путался, и в ухо разные гадости не шептал, так что сидеть было одно удовольствие.

Потом язычки пламени в светильниках дрогнули, словно по ним пробежал ветерок, и на лестнице появился Сириус Блэк. Я посмотрел на его решительное, собранное лицо, и шутить мне перехотелось. Блэк сел рядом, нарисовал палочкой какое-то непонятное заклинание, и пара заколдованных змей, что притворялись вешалкой неподалёку, зашипели, сползли по стене и приблизились к нам. От них сразу же потянуло такой старой магией, что низ живота заныл в предчувствии магического истощения, которым закончится неизбежная схватка с защитниками дома.

Но Блэк махнул палочкой ещё более заковыристо, угроза от волшебных рептилий исчезла, а сами орудия убийства сплелись в некое подобие ажурной тумбочки. Сириус приспособил сверху вытащенную из кармана сюртука музыкальную шкатулку, коснулся её умклайдетом, и на весь коридор раздался его голос:

— Я мечтаю о белоснежном Рождестве,

О таком же, какое я ранее знал,

Когда кроны деревьев сверкали,

А дети прислушивались к колокольчикам заснеженных саней!

Под этот рождественский гимн, который, наверное, знает каждый нормальный британец, но который я совершенно не ожидал услышать в бастионе магических расистов, змеиная псевдотумбочка зашевелила всеми своими частями — выглядело это так омерзительно по-лавкрафтовски, что меня передёрнуло, — и поползла в глубину тёмного коридора.

Сириус заметил, как изменилось моё лицо, вздохнул:

— Это я как-то в школе сотворил, чтобы дразнить матушку. А теперь вот неожиданно пригодилось, чтобы потом не отвечать на ненужные вопросы... Идём!

Он решительно встал, и мы отправились в глубину древнего поместья — по серым от пыли ковровым дорожкам, сквозь призрачный свет газовых рожков, под тихое потрескивание рассохшихся половиц и едва слышные вздохи почерневших от времени портретов.

Мы дошли до больших двустворчатых дверей, Сириус бледно-голубой искрой неизвестного мне заклинания распахнул их настежь, и мы оказались в большом зале, который, похоже, в лучшие времена использовался для танцев — места здесь было очень много.

— Я случайно наткнулся, — пояснил хозяин дома, топая по мозаичному паркету, — когда к празднику коридоры готовил. Ну, там, пыль смахивал, канделябры драил, потому что на Кричера надежды нет. Даже не знал, что у нас такое было — на моей памяти о балах с таким количеством гостей никто не вспоминал. Словно легилимент над Блэками поработал.

Он махнул палочкой, зияющую пустоту огромного пространства осветила вспышка заклинания, и темнота вокруг раздалась, поблёкла, когда в большом камине заплясали языки пламени, а люстры под высоким потолком засветились десятками огоньков. Но главным источником света оказались не они — мрак запустения разогнали открытые окна, которые скрывались за тяжёлыми портьерами.

С громким шорохом эта тёмная сторона зала вдруг зашевелилась, поползла вверх, открывая целый ряд больших окон, из которых хлынул дневной свет. Вот только увиденное за окнами не соответствовало ни зимнему Лондону, ни убранству мэнора.

За стеной царил летний полдень, совсем не похожий на ту серую хмарь, что я видел сегодня утром. Густые зелёные заросли расстилались куда только мог дотянуться взгляд, и на этом фоне вспыхивали разноцветные фонарики тропических птиц, которые перепархивали с ветки на ветку, и с балкона на террасу. А прямо за тенями лежала площадка для прогулок, которая пологим скатом уходила вниз, к фонтану с фигурой, очертания которой едва проглядывали сквозь густые стебли дикого винограда. А может, и плюща — отсюда, сквозь стекло, трудно было разобраться в видовой принадлежности тамошней флоры.

— Это не тот пейзаж, что мы увидели летом, — я вспомнил, что нахожусь здесь не один.

— Но заблокирован он точно так же, — вздохнул Сириус. — Даже самые древние семейные заклятия бессильны. Которую неделю бьюсь...

— Удалось что-нибудь выяснить? Хотя бы, что это?

— Матушка подозревает, что это какое-то хитрое проклятие, брошенное когда-то на Род. Очень давно брошенное. Несколько портретов — из самых старых, которые едва понимают, что им говорят, — вспоминали про какие-то тайны особняка, но толком объяснить ничего не могут. Ладно, идём отсюда.

Двери закрылись за нашими спинами, и темнота сомкнулась вокруг — всепоглощающая темнота, которая показалась ещё более мрачной после тамошних пейзажей.

— У нас есть время от Йоля до Имболка-Зимобора, потом начнётся распад, — вздохнул он. — Это всё, что мы узнали...

— Воду из трёх колодцев собирают на Сретение, — вспомнил я неожиданно для себя давно забытую фразу, и Сириус споткнулся на ровном месте, — потому что это день, когда зима встречается с летом.

— Что? Что ты сказал?!

— Бабушка рассказывала, что на Имболк, ровно в полночь, надо собрать воду из трёх колодцев...

Блэк охнул, бросился по коридору чёрной тенью, затормозил у старой картины, которая от времени стала совсем неразборчивой, ударил в раму волшебной палочкой:

— Матушка! Пожалуйста, отзовитесь! Мам, ты здесь нужна!

Чернота на холсте вздулась, пошла волнами, и с треском, больше напоминающим хруст ломаемых костей, осыпалась на пол. В раме осталось... осталось Ничего. Я моргнул, протёр глаза от набежавших слёз, и увидел на старом холсте, который вернулся на место, раздражённую миссис Блэк.

— Мордред и Моргана, сын! Ты отвлёк меня от новых ненужных гостей!

— Завтра их будет ещё больше, мам.

Бывшая хозяйка дома криво усмехнулась:

— И как я могла об этом забыть?

Потом её глаза остановились на мне, и я поклонился:

— Госпожа Блэк.

— Молодой МакГонагал. Благодарю, что прибыли на зов. Сын уже рассказал о возникшей проблеме?

= Да, мэм. И рассказал, и показал.

Старая волшебница вздохнула:

— Полагаю, нам придётся поподробнее об этом поговорить чуть позже, а сейчас у нас новые гости, Сириус. Там прибыла девушка с абсолютно неухоженной головой — похоже, о волшебных гребнях ей до сих пор никто не рассказал.

— Грейнджер? — удивился Сириус. — Это она к Гарри, видимо.

Женщина на портрете поморщилась:

— Можешь её встретить, пока это не сделал Кричер?

— Точно! — подскочил последний Блэк. — Опять начнёт пакости строить!

Сириус бросился вниз по ступенькам, и я уже было собрался раскланяться со вздорным портретом, как бывшая хозяйка всего этого умирающего запустения изменилась. По изображению прошла рябь, краски на портрете стали ярче, а женщина заметно помолодела.

— Мистер Криви, постарайтесь запомнить то, что я сейчас расскажу, но пообещайте, что никому и никогда об этом не вспомните!

Я подобрался — уж очень неожиданным было изменение, — протянул настороженно:

— Не уверен, что мне это стоит делать, мэм, но да, я обещаю молчать.

Правое предплечье полоснуло острой болью, на запястье вспыхнуло кольцо Непреложного Обета.

Портрет, без палочки?? Как??!

Женщина на портрете гордо улыбнулась, увидев моё изумление:

— Старые семьи хранят множество тайн, мистер Криви. Но не будем отвлекаться, пока сын занят.

Она вздохнула, явно собираясь с духом.

— На нашем Роду лежит заклятие. При жизни я бы назвала его «проклятием», но портреты на многие вещи меняют взгляд, так что...

Она помолчала, буравя меня острым взглядом.

— Это, к сожалению, не проклятие, как таковое, а Дар, полученный от Высоких, когда те ещё ходили по нашей земле.

— Сиддхэ?

— К сожалению, да. Предок хотел оставить сильный Род (в то время это было естественным желанием многих волшебников) — такой сильный, чтобы с ним не хотели задираться. Видимо, он использовал что-то вроде «чтобы боялись», потому что Блэки получили то, что сегодня называют «безумие Блэков».

— Вот как...

— Я хочу, чтобы вы, мистер Криви, грязнокровка и магический монстр, помогли избавиться Роду от этой магической грязи!

— Но почему я??

— Потому что никто из Блэков это сделать не сможет! Мы не видим этот проклятый Дар, не ощущаем его, не верим в него! Сразу после рождения на сознание нового Блэка нисходит пелена, которая спадает только со смертью! Даже если вы расскажете об этом Блэку, он вас не услышит, не поймёт, не увидит! И единственный способ избавиться от Дара — умереть!

Я растерянно молчал, разгорячённая эмоциональным всплеском женщина тяжело дышала. Она помолодела лет на двадцать, и теперь подтверждала старые сплетни, что все женщины этого Рода отличаются какой-то бешеной красотой. Она действительно была сейчас красива!

— Но судьбе было угодно ввести в умирающий дом вас, мистер Криви, — волшебника, которого сжирает изнутри магическое чудовище. Вы ведь хотите от него избавиться?

Я криво усмехнулся:

— Да, хотелось бы.

— Ну так действуйте! Пока Лондон не уничтожил ещё один Паук!

— Что вы про него знаете?!

— Услуга за услугу, мистер Криви, — хитро улыбнулась вредная тётка. — Помогите моим потомкам, и я помогу вам.

Затем послышались возбуждённые голоса, хозяйка мэнора повернулась на звук, наклонилась ко мне так низко, что показалось, она сейчас свалится мне прямо в объятия из рамы:

— Действуйте!

По холсту ещё раз пробежала рябь, пыльная чернота затянула холст, скрывая так неожиданно помолодевшую волшебницу. На лестничной площадке появились Сириус, левитирующий пару чемоданов, малышка Джинни, а за ней...

— Гермиона?!

— Колин?!

— А как ты здесь...? — эту фразу мы произнесли в унисон, и Сириус засмеялся так, что чемоданы упали, потеряв магическую опору. Скатиться вниз им не дала Джинни, которая с завидной ловкостью выхватила волшебную палочку, и подхватила их в последний момент.

— Класс! — вырвалось у меня. — Джинни, ты мой кумир! Давай сделаем фотосессию «девушка-ковбой на Диком Западе»?!

Та неожиданно смутилась:

— На Диком Западе? Это где?

— Я объясню, — пришла на выручку Гермиона. — Это будет интересно! Кстати, а где Гарри?

Сириус нахмурился:

— Он из своей комнаты носа не кажет.

Девушки переглянулись, Джинни кивнула на немой вопрос подруги, обратилась к нам:

— Мы с ним обязательно поговорим, только вначале Гермионе устроиться поможем. Идём!

Девушки отправились дальше, а Сириус остался рядом:

— Хорошо, когда в доме много людей — всегда найдётся рука помощи...

Я покосился на его задумчивое лицо, потёр запястье, которое отчего-то заныло тупой саднящей болью. Интересно, а за невыполненное обещание что бывает?

— Но ёлочными гирляндами по-прежнему занимаемся только мы, Сириус.

— Точно! — оживился он. — Идём, пока Кричер еловые ветки по чуланам не перепрятал!

И мы отправились дальше готовиться к Рождеству.

Гарри я увидел только на ужине, который мне показался неожиданно ранним. А может, я просто потерял счёт времени в тёмных коридорах, где мы убирали пыль, драили медяшку и клеили блёстки на дубовые панели. Парень с тёмными кругами вокруг глаз выглядел так, словно выкарабкался из тяжёлой болезни. Он немного смущённо улыбался окружающим, а Джинни заботливо подкладывала ему кусочки побольше.

Не забывая жевать, он активно общался с народом, и Сириус мягко улыбался, глядя, как преображается его крестник после Уизлевских бараньих котлет. Ну да чему удивляться — после кухонной магии Матриарха каждый из сидевших за столом начинал улыбаться, и смотреть на мир с большей приязнью. Только Снейпа на этот раз не было, чтобы проверить гипотезу о благодетельном воздействии домашней кормёжки на эмоциональное состояние реципиента. Кстати, о последних — отца рыжего семейства я сегодня не видел. Он что, на ужин не придёт?

Я прислушался к разговорам, и открыл неожиданный для себя факт, что Артур всё ещё в больнице, потому что какие-то осложнения с ранами. Блин, а я и не помню этот момент в книгах — когда он выздоровеет-то?

Ну а пока народ разговаривал обо всём сразу, я мог подумать и о сегодняшней беседе. Уж очень смущало меня появление ещё одной Блэк, не слишком похожей на привычную вредную старуху, а ещё больше озадачивал новый Обет, как-то неожиданно быстро возникший на руке. Но был и ещё один важный фактор, который перевешивал все остальные — от новой миссис Блэк тянуло весенней свежестью, а не затхлым смрадом могилы.

Разумеется, это не был обычный запах, который воспринимают человеческие ноздри, — это были слабые изменения магического поля, которые сознание обычного человека превращает во что-то привычное для себя. Я вот это воспринимал как слабый, едва-едва уловимый запах, а кто-то мог видеть, как изменения цвета аурической оболочки — тут кто на что учился, как говорится.

Память Колина подсказала, что эта тонкая чувствительность используется волшебниками в самых разных областях магии — от производства артефактов до волшебной медицины, и способы развития этих умений остаются строго засекреченной собственностью тех или иных Мастеров. А у меня, значит, оно само прорезалось...

После ужина все Уизли вместе с Гермионой и Гарри отправились в Мунго, проведать отца семейства. Меня тоже приглашали, но я вежливо отказался, потому что светить физиономией в таком людном месте совсем не хотелось — толи паранойя у меня проснулась, толи ещё чего. Сириус тут же подключился, заявив, что до Рождества надо что-то там доделать, и ему кровь из носу нужна ещё одна волшебная палочка, а то будет не праздник, а Мордред знает что. Народ отправился в Лондон, я мысленно перекрестился, а Сириус облегчённо выдохнул, когда уличные двери захлопнулись за шумной толпой преимущественно рыжего цвета.

— Пара часов у нас есть...

— Не хочешь, чтобы о проблемах Рода знал кто-то лишний?

Сириус остро взглянул на меня:

— А ты много рассказываешь о своих секретах? В семье каждого волшебника есть скелет в шкафу, и чем старше Род, тем эти скелеты отвратительнее.

Мы вернулись к портрету в коридоре, уселись на сотворённые Блэком стулья, Сириус сделал огонь газовых рожков поярче, раздвинул шторы движением палочки.

— Доброго дня, мэм, — поклонился я портрету старухи.

— Молодой МакГонагал, — кивнула она в ответ. — Сын, что с твоими гостями?

— Их не будет достаточно долго, матушка.

— Тогда слушайте, молодой МакГонагал, что мне удалось узнать...

Странности в нашем Роду уходят в незапамятные времена, и дело не ограничивается известным вам «безумием Блэков», о котором не болтал только ленивый. Но никто и никогда не слышал о странных комнатах, которые открывают или показывают другую реальность.

Вначале мы подумали, что это иллюзия, морок, и Сириус потратил много времени и сил, чтобы убедиться в обратном. Потом мы пробовали открыть Дорогу, но ни один из способов не сработал, включая самые старые. А когда мы совсем отчаялись, сын вспомнил о предках-алхимиках, отсечённых от Рода ещё до принятия Статута.

— Мне приснился один из них, — грустно улыбнулся Сириус. — Если конкретно, мистер Ди. Отчитал меня за тупость, и напомнил, что когда магия бессильна, приходит время Алхимии.

— Почему? Разве магия не может всё?

Старушка неприятно улыбнулась, и на мгновение показалось, что вместо губ две змейки искривились в гримасе.

— Вы, разумеется, не знаете, но в каждой капле магии присутствует частичка сиддхэ, потому что именно они принесли магию в наш мир, и они одарили людей этим Даром. Но Великое Делание — это исключительно наше, человеческое Искусство, и оно не осквернено миазмами сиддхэ.

— Вы так не любите Высоких?

— Любой Старый Род их ненавидит и боится.

— Ну хорошо, пускай. Но почему вода?

На меня с удивлением уставились две пары глаз — одна с сочувствием, другая с отвращением.

— Это один из базовых элементов мира, господин Криви, — процедила вздорная тётка, тут же став похожей на противную училку. — Соединение Огня и Воды позволяет создать эликсир жизни! Вода — символ Жизни, обладающий двумя главными аспектами: чистотой и прозрачностью!

Она покачала головой, буравя меня разгневанным взглядом, тихо процедила, и мне послышалось змеиное шипение в её тоне:

— Мне продолжать ликбез, мистер Криви?

— Нет! Благодарю за консультацию, мэм! В своё оправдание осмелюсь сообщить, что курса Алхимии у нас в школе нет, мы её элементы изучаем на других предметах!

Изумлённый портрет обратился к молчавшему всё это время Блэку:

— Сириус, это правда?!

— Матушка, я вам это ещё на первом курсе говорил. После войны с Гриндевальдом министерские чинуши прониклись таким страхом к Искусствам, что прикрыли и Алхимию. Видимо, чтобы новых Чёрных Эдельвейсов не плодить.

— О! — тётка смутилась. — Вот как!..

Ну да, милая, а ты как хочешь?

— Сын, найди, пожалуйста, в нашей библиотеке что-нибудь подходящее о Великом Делании.

— Дневники Джона Ди?

— Прекрасно!

Сириус неожиданно замялся:

— Только, матушка, там ведь комментарии...

— И?

— Вряд ли Колин сможет их прочесть, а в комментариях самая суть...

Нарисованная волшебница хитро улыбнулась:

— Готова поспорить, что молодой МакГонагал сможет их прочитать.

Сириус удивлённо повернулся ко мне:

— У тебя есть Очки??

— Ну да, — удивился я в свою очередь такой реакции, — а что в этом такого?

— Не в каждой волшебной семье они есть...

— Я купил редкую книгу, а вместе с ней и очки.

Волшебница довольно кивнула, и я неожиданно задумался, — а какие портреты висели у продавца в кабинете?

— Вернёмся к нашим проблемам, молодой МакГонагал. Итак, вы сможете помочь нам собрать воду на Имболк? Сириус, к сожалению, обложен надзирателями и Обетами со всех сторон, а его анимагическая форма уже для многих магов перестала быть тайной.

— Вода из трёх источников... — я нахмурился, вспоминая окрестности Хогвартса. — Озеро, ручей под мостом... Да и в Хогсмиде колодцев хватает... Успеть собрать, а потом выбраться сюда... По идее, должно получиться, мэм.

— Ближе к дате сын вам перешлёт порт-ключ, чтобы последняя часть не составила проблем.

— Да, это будет очень хорошо.

— Благодарю вас за помощь, молодой МакГонагал, — чопорно склонила голову нарисованная волшебница, и я понял, что пора откланиваться.

Оставив последних Блэков секретничать — сразу после моего ухода к лестнице Сириус набросил Полог Тишины, хотя кроме нас никого в доме не осталось, — я побрёл наверх, и только уже на своём этаже остановился от внезапной догадки: а не от других ли портретов они скрываются? Самый длиннобородый волшебник всея Британии, он ведь не оставляет бедного Сириуса своим вниманием, правда? Он ведь не хочет, чтобы маг с неуравновешенной психикой чего-нибудь с собой сделал — к примеру, отправился на Ибицу к горячим девочкам, и к чёртовой матери послал Орден Феникса?

В пустой спальне под потолком сиротливо поблёскивала ёлочными игрушками тоненькая гирлянда из сосновых веток и остролиста. Из вечерних сумерек за окном пробивались лучи фар, которые иногда падали на блестяшки, разрывая густеющий мрак ярким блеском, чтобы тут же уступить темноте, тишине и одиночеству. Какое увлекательное Рождество на этот раз Колина ждёт...

Словно в ответ на мои слова, всколыхнулись воспоминания мальчика, всплыл в памяти запах рождественских булочек с корицей, блеск новогодней ёлки, шелест подарочной бумаги и тепло маминых объятий.

Сжало грудь, потекли слёзы, и я, шмыгая носом, забрался на подоконник, чтобы подальше от огромной пустой кровати, которая почему-то вызывала в памяти мой обезлюдевший дом с развороченными дверями. Я ведь даже на кладбище к родителям не заглянул!

Из-за слёз, мир за окном казался размытым, как при дожде, но всё равно я видел фигурки людей, которые спешили домой с последними покупками перед Рождеством. То и дело проезжали машины, на домах с той стороны площади моргала новогодняя цветомузыка, и всё вместе ещё острее оттеняло одиночество в чужом умирающем особняке.

В конце концов я не выдержал, и чтобы хоть чем-то занять тело, пока руки не связали крепкую петлю для шеи прямо на этом балдахине, полез в сумку за фотопринадлежностями — я ведь фото-шкаф теперь с собой вожу.

Вытащил игрушечную коробку, поставил её у стены, увеличил, и ещё раз протёр глаза, чтобы не накапать слёз на свидетельства ушедших дней.

Чтобы долго не возиться, я развернул проектор на свободную стену, тут же приклеил к ней простыню, взятую с койки, зажёг огонь в волшебном фонаре, и вставил первую плёнку...

Время остановилось, исчезли огни вечернего Лондона за окном, шум проезжающих машин, скрип рассохшегося паркета и запах старой пыли. Исчезло всё, кроме меня и живых людей на белом экране с той стороны комнаты,- людей, которые хмурились, улыбались, разговаривали друг с другом и со мной. Я знал, что это невозможно, но я чувствовал тепло летнего полудня, запах свежего молока из привезённых бидонов, ощущал ветерок под яблонями и слышал поскрипывание гамака, на котором расположилась моя Бэкки в свежекупленном сарафане. Она долго не могла перебороть себя, но теперь спокойно открыла солнцу божественные ноги значительно выше колен, и задумчиво жевала соломинку, пытаясь разобраться, почему в «Степном волке» нет ни одной движущейся иллюстрации.

Потом я подсунул ей Диккенса, Джерома К. Джерома и Даррела, но первым в её руки попал Гессе, которым зачитывалась мама (я так и не смог понять, что она в этом немце нашла). И вот пока моя лучшая половинка переживала культурный шок, я безнаказанно фотографировал её удивительные ноги, точёное лицо и нежные пальчики, которыми она переворачивала страницы потрёпанной книжки.

Дверь неожиданно распахнулась, в комнату ворвалась Гермиона, и замерла у порога, увидев Бэкки на стене.

— Тебе не говорили, что надо стучаться?! — рявкнул я в сердцах. Её появление больно ударило по нервам. Блин, хоть слёзы надо вытереть!

— Эта девушка — кто она, Колин? — Гермиона словно не услышала моего крика.

— Бэкки Тэтчер, моя жена.

— Ты женат?!!

— Был. Её убили осенью.

— Пожиратели??

— Притворявшиеся Пожирателями. Её неудавшийся ухажёр хотел убить меня, а попал в неё. Теперь я вдовец.

— Мне как-то нехорошо... — вдруг пробормотала Гермиона. — Мне надо сесть...

Я бросился к девушке, подхватил её на руки, перенёс в кресло. Она побледнела, на лице выступил холодный пот, губы посинели.

— Дыши ртом, Гермиона, мозгу надо много кислорода! Сейчас!

Одним движением ладони я вывалил содержимое чемодана на старый паркет, приманил «аварийный» ковчежец, выдернул из крепления флакон с нужной головкой.

— Это что?.. — выдохнула девушка, слабея с каждым мгновением. — Я такого не помню...

— Аврорский коктейль, подарок от Шенка, — я сковырнул гранёную пробку, поднёс горлышко, по которому пробегали искорки магического стазиса, к посиневшим губам. — Три капли, и ты себя не узнаешь.

Но капнул я пять капель, для большей надёжности. Зелье впиталось в слизистую высохших губ, через мгновение те прямо на глазах наполнились влагой, кожа лица порозовела, ноздри расширились, и Гермиона сделала полноценный вдох всей грудью.

— Давай, не стесняйся, — поощрил я девушку, — потянись, сделай пару наклонов. Телу нужен кислород, а его переносит кровь.

— Не надо мне читать лекции, — буркнула Гермиона, продолжая сгибаться и приседать. — Я тоже физиологию человека учила.

За пару минут она полностью пришла в себя, лицо набрало красок, и девушка удивительно похорошела от всей этой физкультуры — заблестели глаза, а губы вспухли так, что нестерпимо захотелось их поцеловать.

— Так что это было, Колин? — решительно уставилась на меня ожившая Гермиона. — Почему я почувствовала себя так, словно вот-вот разорвусь на две части?

— Временной парадокс, — пожал я плечами, гася волшебный фонарь. — Ты должна знать об этом побольше остальных, коль скоро пользовалась хроноворотом.

— А ты откуда..? — она осеклась, когда Родовой Зверь стрельнул по глазам ярким зайчиком, помолчала, нахмурившись.

— Но это совсем не похоже на то, о чём меня предупреждали! Это так... — она передёрнулась, — так отвратительно!

— На свете много есть, Горацио, такого, что и не снилось нашим мудрецам.

— Ты мне зубы Шекспиром не заговаривай! — разозлилась девушка. — Почему я уверена, что знаю эту красавицу, хотя ни разу в жизни её не видела? Что с нами творится?

— Я люблю тебя, Гермиона, — улыбнулся я разгневанному лицу, — и чем хочешь клянусь, что обязательно расскажу обо всём: о Бэкки, о магических чудовищах, моих удивительных успехах в магии, и о чём только спросишь. Но не сейчас.

— А когда? — порозовела от смущения Гермиона.

— Летом, на каникулах. К этому времени, думаю, часть тайн разрешится, и можно будет о них безопасно рассказать.

— Ловлю тебя на слове, — хмуро пробурчала моя радость, тщётно пытась скрыть блеск довольных глаз.

— Обязательно, Гермиона. И, кстати, что тебя привело в мою обитель?

— Блин, я и забыла уже! Колин, мы ходили в Мунго, к Артуру Уизли.

— Да, я знаю. Как он?

— Сложно сказать... Старается улыбаться, но видно, что досталось ему здорово.

— Магические чудовища во всей красе, да?

— Ужас! Боюсь представить даже, как такая змея атакует...

— И нет никаких способов от неё защититься...

— Нас ведь ничему не учат, Колин! — вскочила девушка. — Мы абсолютно беззащитны перед настоящей, не школьной, опасностью! Пожиратели, нунды, такие вот змеи!..

Она опустилась в кресло, спрятала лицо в ладонях.

— Мне кажется, я поняла, откуда такое отношение берётся.

— Вот как?

— Это расизм, Колин, грёбаный волшебный апартеид!

— О!

— Да, не делай большие глаза! Я сталкиваюсь с этим каждый день, как и ты, но только в Мунго я поняла, как глубоко волшебники презирают людей! Это просто страшно!

— Добро пожаловать в девятнадцатый век, Алиса. На дне кроличьей норы прячется именно он.

— Но что нам делать теперь, Безумный Шляпник?

— Пить чай, конечно. Это очень по-нашему, дорогая: «бороться за жизнь в спокойном отчаянии — таков наш английский путь».

— Но я не сдамся!

— А я тебя поддержу, Гермиона, — я подошёл к девушке, взял в руки её горячие ладошки. — вместе мы пробьёмся. Это поодиночке нас можно шпынять, помыкать и использовать, но когда мы объединены, мы — сила.

— Точно, Колин! Профсоюз подмастерьев! Мы ведь это уже проходили в истории — борьба с гильдиями в средневековых городах! Зарождение буржуазии и демократии! Спасибо!

Она чмокнула меня в щеку, и упорхнула из комнаты. Господи, куда я её подтолкнул? Каноничная Гермиона всё больше правами домашних эльфов занималась, да за магических тварей боролась, а эта замахнулась на что-то более серьёзное. Как бы ей крылышки не подрезали.

За окном уже наступила ночь, и сидеть в темноте больше не имело смысла. Я принялся укладывать вытащенные плёнки и фотографии-пробники по местам, но взгляд упал на фото лесной опушки, которая выходила прямо на берег озера. На береговой гальке вытянулись ярко-зелёные полосы волшебной ламинарии, которыми бросались русалки в школьников, а на заднем плане темнели сине-фиолетовые клубы плакучего мха, который повис на ветвях прибрежных деревьев.

Эту фотографию я сделал, чтобы оставить в памяти смешную историю с разозлёнными русалками, которых взбесил кто-то из нашей компании, гревшейся у воды на тёплом весеннем солнце. Кто разозлил русалок, выяснить потом так и не удалось, народ молчал, аки партизаны. Может потому, что русалки слишком быстро забросали нас лентами волшебной ламинарии, которая покрыта толстым слоем крайне липкой слизи, и к тому же воняет гадостно. Пока народ начал ставить Протего и прочую защиту, заляпаны оказались все без исключения.

Народ побежал за помощью к старшеклассникам, чтобы мантии очистить и от вони избавиться, а я на прощание сделал пару фоток опустевшего берега. И вот теперь этот пейзаж напомнил мне совсем недавние размышления про альбом с волшебными растениями в их среде обитания. А почему бы не поговорить с кем-то из взрослых о всяких там книжках, трудозатратах, себестоимостях и прибыли? Вот только с кем?

Какое-то время я ворочался в постели под аккомпанемент этих мыслей, а потом победила усталость, и я уснул. Здравствуй, одинокое Рождество...

Утром меня разбудил громкий стук в дверь.

— Колин, вставай! Подъём! Мерлин тебя побери, Криви, да проснись ты уже!

Я подорвался с кровати, бросился открывать, чуть не упал, зацепившись ногами о какие-то коробки на полу, и увидел Рона с Гарри, которые красовались новенькими свитерами с большими Р и Г на груди. Ну да, сегодня ведь подарки открывают...

— Хватит спать, Колин, день на дворе! — рыжий член Золотого Трио, та самая его часть, что не тонет, отодвинул меня с прохода и направился в комнату. — Ну что, опробовал уже ванную?

Я пожал руку Гарри, пригласил жестом внутрь, и пока собирал разлетевшиеся коробки, со злорадным удовольствием наблюдал, как всё более разочарованный Рон пробует найти дверь в вожделенную комнату.

Да, я вчера купался, но дверь закрыл на то самое заклинание, что висело до меня.

— Рон, ты что — книгу про побег из тюрьмы прочитал? Гарри, ты ему «Графа Монте-Кристо» подсунул, что ли? Стену он прямо как профи простукивает, вылитый Эдмон Дантес.

— Монте-Кристо? — удивился наш очкастый герой. — Это кто?

— Герой книги. Обычной, из нашего мира, Александр Дюма написал. Очень интересная история про парня, которого посадили в тюрьму ни за что, а он там нашёл друга, выбрался на свободу, сказочно разбогател, и отомстил всем врагам.

— Спасибо, поищу, — кивнул Гарри. — А Рон мне все уши прожужжал, что раз ты спишь в старой спальне, то и ванну откроют.

— Не открыли, — хладнокровно соврал я, — в коридоре умываюсь.

— Вот гадство! — разозлённый Рон стукнул кулаком по стене. — Мордредовы трусы!

Он хмуро глянул на нас, и молча вышел вон.

— Мы тебя на завтрак звать пришли, — объяснил Гарри. — Ты идёшь? Молли вкуснющие пироги приготовила, на весь дом пахнут.

Я посмотрел на коробки.

— Сейчас, быстренько распакую подарки, и спущусь.

— Тогда не буду мешать.

— Ага. Вы там только всё не сожрите!

Гарри хихикнул:

— Так поторопись — я долго Рона не удержу!

Подарки для меня оказались неожиданностью — я кроме как от Гермионы ничего больше не ожидал. А тут оказался свитер от Молли (когда она успела?), тёплые рукавицы от Джинни с очень милым золотым снитчем, и книжка от Лиззи на каком-то диалекте немецкого. Понять вот так с наскоку готические краказябры я не смог, но по картинкам сообразил, что речь идёт о Рунах.

Это ведь она специально такую книгу мне подсунула, хитрюга, чтобы потом я за ней с просьбами бегал «Почитай!». Я представил самодовольную мину на её симпатичной мордашке, и тихо улыбнулся, потому что у меня были Очки, а значит, Лиззи ждёт облом. Ещё один от такого замечательного меня, муа-ха-ха!

Кроме этого, я получил сладости от пары «барсучек», с которыми начал более плотно контачить после той выставки в их «барсучьей норе» (не забыть портретами отблагодариться!), новенький ежедневник от Гермионы (ты смотри, настоящий Молескин от венецианских магов, с картой звёздного неба для ежедневных астрологических расчётов и карандашом для записей из заговоренного свинца! Где она его взяла, счастье моё?!), и тяжёлый свёрток, обмотанный самой обычной изолентой.

Прямо по изоленте красной краской было написано крупное «От Ст.». От Стиви, значит? Ещё один сюрприз...

Я покрутил в руках увесистую посылку (он что туда — камней напихал?), срезал липкую оболочку, и увидел под ней коробку из толстого картона. Тут тоже не обошлось без надписей — красным фломастером вкривь и вкось мне сообщалось «Используй с умом!»

Пришлось разрезать ещё один слой изоленты, чтобы смочь открыть коробку, и вся эта история начала меня потихоньку напрягать своей загадочностью. Подарок, от Стиви, сквиба, — что он может мне подарить такое тяжёлое? Золото краденое напихать? Он ведь бывал в каких-то тёмных делишках, сам об этом говорил. Может, не открывать подарок от греха подальше? Отправить письмо с благодарностью, а коробку, вот прямо как есть, спрятать в дальний угол сундука и забыть?

Сбыться благим намерениям не удалось — пока я возился с напряжным подарком, чёртова коробка раскрылась снизу, и её содержимое грохнулось мне на пальцы. Больно то как, твою ж мать!

Я злобно зашипел, подхватил с пола жёсткую кобуру, и вытащил ... пистолет. Тяжёлый, угловатый, совсем не похожий на «Чезеты», «Макары» и «Глоки», которыми мне удалось попользоваться в прошлой жизни. Я ведь говорил, что был неплохим фотографом, да?

А хороший фотограф — это не только портреты на рабочем столе в кабинете крупной фирмы, это ещё и фотографии с охоты, например, где счастливый владелец какого-нибудь «Зауэра» восседает на подстреленном кабане, или он же посреди тайги у костра с друзьями, или у камина в охотничьем домике с хрустальным «мерзавчиком» в руках.

И что характерно — сделаны все эти овеществлённые воспоминания о прекрасных минутах не друзьями-охотниками, которые так же успели надраться в хлам, пока егерь похлёбку готовил с комарами вприкуску, а специально приглашённым в лес мастером. У него целый кофр разных стекляшек, переносной фонарь, штатив — одним словом, человек не случайный в своём деле. И пока господа радостно вспрыскивают удачу, он работает, чтобы потом, когда у заказчика сойдут укусы комаров и пройдёт похмелье, показать совершенно иной образ Охоты — романтичный, возвышенный, красивый, с утренним туманом на рябине, слезой росы на волчьей морде и Тишиной...

Ну а от охотников — людей, как правило, обеспеченных, — до стрельбищ с интересным оружием путь не долгий. Тем более, что в школе я успел позаниматься стрельбой, с какой стороны заглядывать пневматике в ствол знаю, и основам стрелковой дисциплины был обучен. Эх, если бы у нас законы по оружию чуть смягчили, я бы на патроны пол-зарплаты спускал!

Поэтому подарок Стиви не вызвал у меня щенячьего восторга (А-а-а! У меня есть настоящий пистолет! Я теперь крутой!), а скорее озадачил. Ещё и пальцы отбитые ноют, чёрт бы этот подарок побрал!

Я наклонился, поднял с пола ещё одну картонную коробочку, поменьше. Как и ожидалось, в ней оказались аккуратные рядочки толстеньких маслят — патронов. Именно они фонили слабой магией, которую пальцы уловили ещё в начале осмотра.

Из раскрытой коробочки выскользнула пара сложенных листов — один явно выдранный из книжки про оружие (рисунок с таким же пистолетом сразу бросился в глаза), а второй оказался нормальным письмом.

«Колин! — писал мне Стиви, — Этот парень несколько раз спасал мне жизнь. Пусть он послужит теперь и тебе. Вся магия в патронах — проходят сквозь Протего, как сквозь масло, шьют Драконью кожу и Крепость Голема. Напиши, когда с ним освоишься, подскажу нюансы. Удачи!»

Я повертел смертоносный подарок в руках, и сунул под подушку вместе с патронами и бумажками — потом почитаю, и подумаю, что с этим неожиданным козырем из рукава делать. Затем натянул свитер с большой К на груди (Матриарх опять сдобрила шерсть толикой дружбы и доверия, но я уже знал, как это снимать), взял коробку с котлокексами из подарков, и потопал вниз по лестнице, радоваться с остальными магами, что Христос обычных людей наконец-то родился. И что люди эти с именем Христа на устах начнут потом магов преследовать.

Никогда не перестану волшебникам удивляться...