Нарния или Англия? (гет)

— Сиэль.

Он вздрогнул от звука своего же имени, прежде чем поднять глаза на Аню. Она, по его ощущениям, из земли выросла — и он испугался собственной невнимательности, и почувствовал, как внутри поднимается недовольство от того, что она каким-то образом смогла это сделать. Сиэль чувствовал, как постепенно теряет хватку, чего не случалось ни разу за последние почти четыре года.

Аня не дождалась его ответа, села на скамейку рядом, глядя на него пристально. Чего она хочет? Зачем смотрит? Он ощущал, как кожу неприятно покалывает от её внимания, как будто она пытается пальцами залезть ему в душу — не стоило, Аня и так должна знать, что душа у него чёрная.

А от неё ещё и цветами пахло — Сиэль сначала подумал, что розами, но роз в этом парке не было, — пахло неожиданно сильно. Нет, наверное, это герань. Интересно, она сама заметила, как пропахла ею, бесконечно долго рассматривая, фотографируя и обнюхивая цветочные композиции в парке?

— Тебе здесь не нравится? — спросила она.

Всё-таки он слишком себя выдал. Надо было лучше держать себя в руках. Он забылся, подумав, что его на пару минут оставили в покое, но нет — глаза у кого-то чрезмерно зоркие, а такта даже меньше, чем у дьявола.

Он отвёл взгляд, сначала думая, что надо как-то отвязаться. Но потом ему пришло в голову, что она знает вещи и похуже, и ничего она с этим (пока) не сделала — так что такую мелочь ей доверить можно.

— У меня насчёт неё плохое предчувствие.

Аня нахмурилась, сначала не вникая, о чём он говорит:

— Насчёт кого?.. — её брови взметнулись от осознания, — А, Беатрис?

— Ну а кто ещё это может быть? — огрызнулся Сиэль.

Его взбесила эта невинность. Хотелось спросить «А у тебя что, никакого предчувствия нет?». Да у этой женщины на лбу написано — «НЕ ДОВЕРЯЙТЕ МНЕ». С ней что-то нечисто. Она сует нос туда, куда ей точно не надо, и отшучивается, если спросить у неё что-то в ответ.

Сегодня утром она попросилась поехать в Лондон вместе с ними — мол, надо подготовить что-то для дела (что именно и для какого дела, ему так и не ответили), а на одной из улиц просто выпрыгнула по ходу движения. Он почувствовал, как начинает сходить с ума от этой неопределённости, но Аня, кажется, всецело ей доверилась… И это свело его с ума ещё больше.

— Это из-за того, что она не сказала, куда пошла?

Сам факт того, что она ещё спрашивала об этом, лишь сообщал ему и так понятную новость: она не считает его подозрения само собой разумеющимися. Сиэль вздохнул и откинулся на спинку скамейки, разглядывая деревья в парке.

— Да. И это не говоря уже о том, что она слишком много лезет не в своё дело…

Вспомнить только, как Беатрис в карете, посмотрев на них двоих, внезапно спросила: «Вы двое очень близки, да?». Что это вообще значило? Сиэль ни с кем не близок! Аня — его союзница, все его проявления — это исключительно проявления вежливости и участливости к общему делу. И на фотографии она проявилась второй раз, потому что… потому что…

— Есть же люди, которым обязательно надо поддразнить мальчика и девочку за то, что они мальчик и девочка.

Как Аня легко всё воспринимает!

— Это не её дело, — буркнул он и почувствовал, как неприятное ощущение разливается по всему телу, заставляя плечи поджиматься, — К тому же, она жнец. У нас от них всегда были одни проблемы.

— Ну… Она не нападала ни на меня, ни на Себастьяна… Да и инструмент для сбора душ у неё не очень… Убийственный.

Да, он тоже об этом подумал. Но это всё равно его не успокаивало — и он пытался понять, почему именно, найти прямые доказательства, что-то чуть более подозрительное, чем общие факты. Наверняка и на отказ отвечать, куда она пошла, можно ответить «У всех есть личная жизнь».

Сиэль потому и назвал это «предчувствием» — рационализировать у него пока выходило плохо.

Он опустил голову и снова посмотрел на Аню. Она сейчас, щуря глаза, смотрела на Биг Бен — вообще-то ради этого в этот парк они и пришли. Она попросила какой-нибудь красивый ракурс для него, чтобы сфотографировать, и Себастьян решил отвезти их сюда. Вид и правда был неплохой, Сиэль успел оценить: некоторые цветы в этом саду ещё не успели отцвести, а листва деревьев только начала опадать, хотя уже и укрыла местами брусчатку. А ещё парк стоял на берегу Темзы, разделявшей их с желанной для Ани достопримечательностью. Пожалуй, идеальный ракурс, чтобы написать здесь пейзаж — и для цветной фотографии тоже.

Он не понимал, почему ей принципиально хотелось что-то «красивое». Обычно туристы смотрят на достопримечательности в непосредственной близости, а не вот так. И если она потом хочет доказывать окружающим, что правда была в прошлом, разве самой обычной фотографии не достаточно? Если делать слишком вычурно, могут и подумать, что она сфотографировала картину.

— Что будешь делать, если вернуться не получится?

Аня как будто никак внешне не отреагировала, только мотнула головой, избавляясь от волос, что ветер задувал прямо ей на лицо. Однако когда Сиэль подумал, что она могла бы их и руками убрать, опустил глаза и увидел — сжала скамейку до белых костяшек.

Она перевела взгляд на него прежде, чем он успел снова посмотреть ей в лицо, резко отпустила сиденье и заправила пряди, мешающие смотреть на него, за ухо. Улыбнулась — как-то натянуто, сразу понял он.

— Буду у тебя на шее сидеть, значит, — как бы в шутку ответила она, — Иначе меня убьют.

Она ничего не продумала. Неужели так верит в успех дела?

Сиэль сейчас понял, что сам до конца не верит — ещё не может представить, как исполняет свою месть и отдаёт Себастьяну душу. Это всё звучит слишком легко, и ему страшно в это всё поверить, понадеяться, как Аня. И тут же поймал себя на мысли, что уже много раз ненароком представлял, что всё проваливается, а Аня остаётся жить тут, под его крылом. Он совсем не против — привык к ней, и по факту при любом исходе будет с ней бок о бок до конца своей жизни.

— Только когда я умру, у тебя больше не будет защитника…

Аня поджала губы и опустила взгляд. И опять она теребила подол своего платья, бормоча что-то под нос, как провинившийся ребёнок — Сиэль еле разобрал:

— Тот похититель женщин же как-то живёт… — и тут же громче, — Вряд ли ты умрёшь так скоро. У меня будет время решить эту проблему.

Чувствовал он, что эту проблему придётся заранее решить ему.

* * *

У Беатрис за несколько дней накопились вопросы, гадать ответ на которые было невыносимо. Ей просто необходимо было пойти и задать их в лицо человеку, который так бессовестно не расписал ей все эти нюансы, — и она попросилась в карету до Лондона с детьми; но, конечно, прямо сказать, что едет к Гробовщику, она не могла. Поэтому она выпрыгнула из кареты у самого начала Лондона, а оттуда — своими ногами до бюро. Благо ноги у жнецов побыстрее, чем у людей.

Её раздражала эта манера Гробовщика умалчивать о вещах, которые рано или поздно и так сами всплывут на поверхность. Для чего, спрашивается? Вечно из него всё щипцами выдирать надо! Она ведь только из-за него из кожи вон сейчас лезет, — а он ей неурядицу на ровном месте устраивает.

Беатрис вошла в похоронное бюро, сама не замечая, как раздражена — и от её удара по двери та резко хлопнула по стене, отчего маленькое зданьице затряслось, и скляночки угрожающе задребезжали, норовя сорваться с полок. Жница глубоко вдохнула и провела руками по платью, успокаивая себя после лёгкого испуга.

— Заходи, Беа. Какие-то проблемы?

У него, как обычно, настроение было хорошее: сидел себе на коленях перед гробом да размешивал печенье в каком-то пробирочном зеленоватом растворе — она не уверена, что это был чай.

— Да, «какие-то проблемы», — передразнила она его, кидая косу смерти на один из гробов, — Скажи мне, пожалуйста, дорогой мой друг, ты же в курсе, что мы имеем дело с детьми, а не с полевыми мышками?

— О-хо-хо, какие интересные сравнения. А к чему они?

Беатрис всплеснула руками:

— А к тому, что я не понимаю, что ты собираешься сделать с этим мальчиком, когда я запечатаю демона! Ты в курсе, что за тринадцатилетками головорезы бегают?

Гробовщик от риторического вопроса захихикал; положил голову на гроб, глядя на Беатрис через зелёное стёклышко:

— Но, моя дорогая подруга, как я мог не знать этого? Я уж за ним прослежу, чай не хуже какого-то пожирателя душ.

— А с чего бы ему принимать твою заботу?

— А с чего бы ему не принимать?

Гробовщик плавным движением перетёк из полулежащей позы в сидячую — сел на край импровизированного стула, откусывая размякшее печенье. От почти жидкого теста вокруг его рта Беатрис хотелось поплеваться, но она не позволила даже верхней губе дёрнуться.

— Тем более, к тому времени у него никаких «графских» дел уже не будет…

Жница скрестила руки, ей захотелось закатить глаза, — она только что поняла, что об одной важной детали он тоже промолчал:

— Я могу открыть переход в течение этой недели.

Он с удивлением повернул голову в её сторону:

— Что, так быстро?

И пододвинулся к тому краю гроба, что ближе к ней:

— Я пока не могу переехать в поместье, Беа: у меня много научной работы.

Вот теперь она не смогла не покривиться:

— А я на курорте, что ли? Да из-за этой девочки всё рушится — её надо как можно скорее обратно домой отправить. Люди не в сроки умирают. Я. не могу. тебя. ждать.

— Подождёшь, если ты действительно так бережливо относишься к детям, как об этом заявляешь.

Чёртов плут. Вертит людьми, как хочет. Конечно, она не оставит ребёнка умирать, но и работу ей выполнять тоже надо — своих коллег подводить желания никакого нет. Даже если это в угоду её старому другу.

Она поморщила нос, нахмурилась — сиюминутно принятое решение давалось ей тяжело:

— Я о нём позабочусь.

Гробовщик скептически хмыкнул:

— С чего бы ему принимать твою заботу?

— А с чего бы не принимать? — передразнила она.

Беатрис понимала, что ей придётся обмануть мальчика, не пустить его в другой мир. Она, конечно, могла сделать вид, что получилось у неё это случайно, как и убийство демона, но, судя по его пытливому, вечно подозрительному взгляду, доверия эта «неловкость» у него не вызовет.

Но кто она такая, чтобы усугублять положение дел в департаменте? И он — кто такой, чтобы отказываться от помощи в патовой ситуации? Ни у кого из них теперь нет выбора.

— Да кто его вообще спрашивал?

Стены бюро снова затряслись, теперь уже от хохота.

— Мне нравится твой настрой, дорогая. Действуй.

Беатрис вздохнула. Её плечи опустились, лицо в секунду осунулось... Ещё ни разу за долгий срок службы не ощущала она на себе такую тяжёлую ношу. Не говоря уже о том, что в моменте она передумала даже заикаться о том, как сердце болит от того, что эти раненые и одинокие дети явно друг к другу привязались, и разлучать их ей кажется жестокостью. Необходимой миру жестокостью.

— Гробовщик.

Она несколько секунд помолчала, не зная, как ей выразить своё сомнение.

— Что-то может пойти не так.

Стены снова затряслись. Беатрис это сейчас показалось издевательством.

— Ой, Беа, что-то постоянно идёт не так. Будем разбираться с проблемами по ходу их возникновения.

Женщина вздохнула и встала с гроба, нарочито медленно разглаживая складки своего платья. Ей надо вернуться к детям, но до этого — ещё одно важное дело.

* * *

В последнее время настроение менялось чаще направления флюгера. То мне было спокойно, как удаву, то я в уже привычном для жизни в этом мире темпе не могла успокоить свои боязливые мысли, предвещающие мне кучу проблем, с которыми я, конечно же, не справлюсь. Особенно чётко, как часы, сработали обвинения Сиэля в сторону Беатрис, и вопросы о том, что будет, если я не вернусь домой.

Мне одна фраза «не вернуться домой» уже даёт заряд для дёргающегося глаза на весь день. Что будет, что будет? Да я удавлюсь, наверное! Я не знаю, как тут жить: в этом поместье я не живу, а выживаю. Не в обиду Сиэлю, конечно, он тут вообще не при чём — претензии есть к Себастьяну, чьё существование рядом со мной кажется невыносимым, даже если мне на минутку дали поводок от него.

На меня капнуло.

Вдобавок, мне придётся рассказать ему всю правду самостоятельно, а не морочить всем мозги. «Дружок, ты уже отомстил, но у тебя амнезия! Вот так вот, давай мне золотой пенни за работу и проваливай в загробный мир». Это ещё если он не решит меня прикончить за то, что я слишком долго укрывала истину.

Позади меня в такт усилившемуся за несколько секунд дождю цокнули каблуки; я как по приказу выпрямилась стрункой. Вспомнишь солнышко, как говорится...

— Больше не уходи так далеко, — пробурчал Сиэль, встав сбоку так, чтобы зонт накрыл нас обоих, — Мне ещё бегать за тобой не хватало!

Я не сразу ощутила, что за это короткое время успела вымокнуть. Неприятные ощущения на спине заставили зажмурить глаза. А Сиэль, кажется, это заметил:

— Ты знаешь, как легко в такой одежде заболеть?

— Знаю, — коротко ответила я и отвела взгляд в сторону, чтобы не смотреть на его раздражение.

На себе чувствую: даже в тёплой нижней одежде и пальто начинаешь вымерзать, если на улице хотя бы ветер подует.

— Я устала…

— Идём в карету. Погода лучше уже не станет.

Сам хочет домой, вот и меня тоже гонит. Но он прав: на дождь лучше смотреть из окна тёплой комнаты, а не воочию, пока в трещины брусчатки под ногами вода затекает.

Я молча наблюдала, как немногочисленные люди раскрывают свои зонты. Какая-то женщина без оного побежала в направлении выхода из парка, бедняжка.

Погодите…

— Что с вами случилось?

Это я спросила у Беатрис, остановившейся в паре шагов от нас; Сиэль, вестимо, тоже отпрянул от женщины, чьи руки (и платье, подолы которого она забрала, пока бежала к нам) были испачканы в крови. Жница не глядя сняла с себя перчатки.

— Не волнуйтесь, детки, это не моя.

Она улыбнулась и попробовала прошмыгнуть под зонтик, но Сиэль будто не понял этого и снова сделал шаг назад, заставив и меня сделать то же самое.

— Значит, сбором душ вы тоже занимаетесь? — хмуро спросил он.

Мне его подозрения казались чрезмерными, но кровь на чужих руках тоже не напугать не может. Поэтому я решила его не одёргивать.

Беатрис закатила глаза и махнула свободной рукой с явным пренебрежением:

— Только если эти души лишние…

— Как я?!

Я чуть не схватилась за локоть Сиэля: мне внезапно захотелось иметь какую-нибудь опору под ногами. Или хотя бы спрятаться за чужую спину. Но зная, как он чурается прикосновений, я просто снова сделала шажок чуть назад.

— Не волнуйся, Анна, за тебя демон вступается постоянно. Кстати, я с тобой хотела поговорить…

Я застыла в оцепенении, когда ко мне потянулась рука. Я не знала, согласиться, как меня просил сейчас разум, или поддаться тревоге и воспротивиться. А вдруг она меня тут на месте и убьёт?

С другой стороны, скорее всего это о возвращении домой. Она же дала тому мужчине время, значит, и мне должна дать перед тем, как попытаться зарезать…

Я зажмурила глаза, готовясь к тому, что Беатрис сейчас выдернет меня под дождь, но вместо этого рука в перчатке взяла меня за руку сбоку и столкнула с Сиэлем. Я ойкнула, посмотрела на него — а он теперь хмурился ещё больше, сжав мой локоть. Его подозрительность всё же мешает. А ещё она заразительна. Я понимаю его чувства, но всё же… Это не тот случай, когда можно позволить себе такую роскошь, как недоверие.

— Сиэль, ладно тебе, мы ненадолго.

Его недовольное лицо теперь смотрело на меня. Один взгляд метал молнии, но — честно, я уже устала бояться, — мне было всё равно.

— Что такого нельзя обсудить при мне?

Я пожала плечами.

— Себастьян в любом случае услышит… Можешь потом у него спросить.

И попыталась мягко вывернуться. Но он только сильнее стиснул, не дав мне выскользнуть. Мне хотелось уже ударить его по руке — ишь ты, думает, что может мной вертеть, как захочет! Я вроде как самостоятельная личность, пускай и под его графским крылом.

— Аня, тебя, если что, не успеют спасти.

Я открыла рот и закрыла, как рыба, набравшая воздуха. Ответить мне было уже нечего, и я хотела уже согласиться с ним и сдаться, но к себе привлекла внимание Беатрис, громко закатившая глаза: она драматично вздохнула и подняла подолы платья.

Сиэль отвернулся ко мне и прикрыл себе боковой взгляд ладонью. Зато на меня как выразительно посмотрел! На лбу было написано возмущение и стыд — «что это, по-твоему, значит?», а мне хотелось рассмеяться его стеснительности и её равнодушию к викторианскому этикету.

С ней теперь не соскучишься. Умеет разрядить обстановку. Очень своеобразно… Как Лиза.

Я вздрогнула, когда под ногами что-то звякнуло — она бросила под зонт свои окровавленные серпы. Снова. Сиэль отвлёкся, ослабил хватку, и в этот момент меня всё же вытянули под дождь. И снова спина выпрямилась, пытаясь избежать закапавшей за ворот платья воды.

Беатрис притащила меня под ближайшее дерево. Это не особо помогло: может, вода здесь и падала реже, чем под голым небом, но под зонтом мои волосы вообще не мокли! Я обняла себя за руки, пытаясь хоть как-то, сикось-накось, но избавить себя от этого дискомфорта.

— Погода отстой, а?

Вот ей, кажется, она вообще была нипочём. И эта фраза прозвучала как форменное издевательство. Совсем как Лиза… Не знает, когда шутить уже неуместно и стоит остановиться, пока не получила ответный удар под дых.

Хотелось как-нибудь огрызнуться.

— Давайте быстрее.

Беатрис опёрлась вытянутой рукой о ствол дерева, хитренько улыбаясь. Конечно, чужие эмоции доставляют ей удовольствие… Такие люди невыносимы.

Вот почему она всегда меня бесила. Когда тебя то тут, то там дёргают за нервы, а на твои попытки защититься только довольную лыбу давят... Это у меня ещё терпение ангельское!

— Давно вы так… ругаетесь? — заискивающим тоном спросила Беатрис.

Я нахмурилась, пытаясь сложить в голове, к чему эта подводка должна привести. Разум, конечно, уже провёл всяческие ассоциации, и говорил мне: «Сейчас начнутся подъёбы!». Но правда — только ли ради этого стоит вытаскивать меня под дождь?

Если спросить прямо, диалог сильно затянется. Придётся плясать под её дудку. В самом деле, как давно я позволяю себе так много вольностей?..

— Э-э… Кажется, с тех пор, как меня похитили по его ошибке?

Беатрис всего на секунду позволила себе поднять лицо, вытянувшись от удивления — и поперхнулась попавшей на лицо дождевой водой.

Я снова поморщилась, только теперь от мысли, что меня сейчас начнут расспрашивать об этой ситуации. Сто лишних вопросов мне терпеть в таких условиях точно не хотелось — а то высушусь потом, только если сама рядом со всей одеждой повисну на бельевой верёвочке. Поэтому, пока она откашливалась, я затараторила:

— Ну, он был на задании, расследовал похищение девушек, я была приманкой, но меня похитили не похитители девушек, а его соперник…

Я запнулась. От нахлынувших воспоминаний уши начало жечь. Господи, если ты действительно существуешь, хотя бы сейчас помилуй и дай мне провалиться под землю!..

— Идиотизм!

Я накрыла руками виски, пытаясь охладить подступивший к голове жар мокрыми и холодными ладонями. Я хочу вырезать всю эту ситуацию из своей памяти… Почему не отказала Сиэлю в его идиотской затее, почему не отреагировала раньше, когда только зашла в эту несчастную комнату и увидела Анну?

В голове замелькал Алоис. Захотелось взвыть и спрятаться.

— Почему Сиэль это не предотвратил?..

— Не знаю! Я не знаю!

В глазах потемнело. Я опустилась на корточки. Я закрыла лицо ладонями. Только сейчас поняла, что просто зажмурилась — мир не потерял свет.

Спустя несколько долгих секунд я почувствовала прикосновение к своей щеке. Гораздо более холодное, чем даже мои кончики пальцев. Беатрис заправила скользкие и липкие пряди волосы с лица мне за ухо. Мы несколько секунд молчали. Я поняла, что испугалась и сказала неправду, но мне поначалу было слишком тяжело дышать, чтобы говорить длиннее, чем междометиями.

— У того мальчика тоже был демон… Поэтому он не предотвратил.

— Понятно.

Беатрис заглянула мне в лицо, когда я убрала от него руки. Она приподняла брови, как будто спрашивая о чём-то, и я ничего не поняла, пока она не обвила руки вокруг моей спины, прижимая к своему телу… Горячее, но вода холодит. Контраст сбил меня с толку и заставил забыть, о чём я думала.

— Так что… С тех пор, как он тебя оттуда вытащил, ты чувствуешь себя с ним хорошо?

Я рвано выдохнула ей в плечо. «Хорошо», «плохо» — я это уже не смогу отличить.

— Я не знаю.

Последовавшее за этим молчание только сильнее на меня надавило. Мне захотелось расплакаться. В желудке появился какой-то ком; в горле он встал поперёк.

— С тех пор, как я здесь, очень многое поменялось…

«Система координат другая», хотела бы я сказать. Но я не знаю математических штучек на английском.

— Дома я знала, что чувствую. Здесь я больше ничего не понимаю.

Беатрис сочувственно вздохнула и погладила меня по спине. Меня никто никогда не гладил по спине. Мне захотелось съёжиться и увернуться от этих прикосновений, но я только сильнее уткнулась в её плечо лбом.

— Я как будто стала другим животным и больше не понимаю, как управлять своим телом.

— Скоро вернёшься.

Она отстранилась ровно настолько, чтобы снова посмотреть мне в глаза. Её лицо на удивление теперь выглядело совсем безмятежным, хотя я боялась найти в нём жалость или сочувствие.

— Тебе его не жалко?

Дождь немного поутих. Рука сразу же потянулась к грязному и мокрому подолу, отжимая его. От напряжения в руках голова приятно опустела ровно на секунду.

— Жалко, конечно. Я и так виновата перед ним…

У меня снова перехватило дыхание от воспоминаний. Распространяться об этом я уже не собиралась.

— Но я делаю всё, что могу.

Я хмыкнула со злобной досадой, пытаясь отряхнуть руки друг о друга. Теперь я понимаю, какая эмоция зреет под фразой «иногда всё — это всё равно недостаточно». В груди как-то глухо стало.

Беатрис тоже с прискорбием вздохнула и поднялась на ноги.

— Я тоже делаю всё, что могу. Bhiodh e nas fhasa dhomh às aonais a mhiannan gòrach⁽¹⁾…

— Прости? — вырвалось из меня прежде, чем я успела сообразить, что это был не английский язык.

Беатрис махнула рукой.

— Получается, ты с ним близка?

Ой, зря я сказала Сиэлю, что он потом может спросить у Себастьяна пересказ… Не нравится мне, что есть тут этот развесивший уши товарищ. Не нравится, что она задаёт мне этот вопрос, прекрасно зная, что этот товарищ тут уши развешивает.

— Ну… Сейчас? Второй человек по важности. После Себастьяна. Но я не думаю, что у него есть ко мне какие-то тёплые дружеские чувства.

— А романтические?

Я подняла на неё голову. Она неправильно выразилась?

— Прости?

Беатрис улыбнулась уголками губ.

— Ты всё слышала.

Я поморщилась. «Иди к чёрту» мне не по статусу говорить, но с языка норовило слететь.

— Вы несёте чушь, — голос с каждой фразой повышался сам собой, — Какие у мальчиков романтические чувства? Тем более у такого замкнутого, как он? Тем более у помолвленного?

Она улыбнулась шире.

— Если дверь закрыта, это не значит, что за ней ничего нет.

Какой ответ может предполагаться на это рассуждательство? И чего она пытается этим добиться?.. У меня даже самого дурацкого предположения на это не нашлось… Какие вообще к чёртовой матери романтические чувства?! Это прикол какой-то?

— А у тебя к нему какие чувства?

Её заискивающий тон вкупе с лукаво прищуренными глазами сообщали мне разве что о том, что надо мной опять издеваются. Вот только как ей в голову пришло издеваться именно на эту тему — я ума не приложу. Не уж то только потому, что мы разнополые подростки? А другие факторы учесть нельзя?

— Я не могу к нему ничего испытывать, — прошипела я, поднимаясь наконец с грязной брусчатки.

— Так ты ничего не чувствуешь или запрещаешь себе это?

— Заткнитесь, пожалуйста.

Я пошла обратно к Сиэлю.

1) (шотл.) Мне было бы легче без его идиотских амбиций

Вернуться к тексту