Ветер крепчает (джен)

Примечания:

От ТаймТи: В большинстве произведений у героев есть силы добра и дружбы. В Атаке Титанов у добра и дружбы есть Эрвин Смит)

12.6.843 (06 часов 23 минуты)

— Солнышко, — тихо шепчу я на ухо под сдавленные смешки своих коллег. — Пора вставать, мой хороший, а то в школу опоздаешь.

Весь отдел ещё сидит в кроватях, довольно прихлёбывая утренний чай, и наблюдает за бесплатным цирком. Разведчики, проснувшиеся от скрипа двери и шелеста колёс небольшого сервировочного столика с кружками, тоже ошалело пялятся на происходящее.

— Ну ма-ам, ну ещё пять минуточек! — не разочаровывает нас всех Шит, накрываясь одеялом и отворачиваясь от меня к предполагаемой стенке.

Которой там, кстати, нет, потому что ненаходчивый блондин пришёл одним из последних и занял среднюю нижнюю койку. Так что наш док опасно балансирует на краю постели, вот-вот готовясь пожелать добрейшего утра каменному полу.

Тихо хихикая, передаю заранее подготовленную чашку с зелёным чаем Мику, который отвечает мне такой же понимающей улыбкой.

— Петер, а как же «честь семьи»? — ехидно продолжаю я увещевать здоровенное «чадо». — Как же престиж Шитов?

— От пяти минут не обеднеет, иначе хреновый у нас престиж, — отзывается док, устраиваясь поудобнее.

Сонный Петер как-то немного неловко переворачивается, и я едва успеваю ухватить его за рубашку, рывком возвращая на кровать. Ещё не хватало, чтобы он тут навернулся с утра пораньше. Дин же уже привычно, безо всяких угрызений совести, отбирает у соседа одеяло, мгновенно взбодрив врача.

Шит обводит нас тяжёлым взглядом, приподнявшись на локтях, встречается со мной глазами… И первым не выдерживает, начиная ржать от осознания ситуации. Всё ещё продолжая давить смешки, Петер садится на кровати по-турецки, тут же протягивая руку и получая свою порцию утреннего чая.

— Расскажешь кому, что я опять назвал тебя мамой… Слабительного подмешаю. Всем, — своеобразно здоровается друг, обводя взглядом коллег, развеселившихся пуще прежнего после его оговорки про «опять».

Согласно киваю, не удержавшись от шутки, что усыновлять почти тридцатилетнего увальня и так не собиралась, и бодро отдаю команду, останавливая набирающий обороты бардак:

— Ладно, народ, если все проснулись — марш на тренировку! Завтрак готов, подливке осталось примерно полчаса. Как раз уложитесь.

— Есть! — Посмеяться у нас все любят, особенно когда вокруг отдела полная задница творится, но и успокаиваются ребята тоже в адекватные сроки. Обожаю их.

Мы дружно вываливаемся во двор, и Леви привычно берёт командование на себя. Пристраиваюсь между сыном и Миком, поддерживая средний темп, чтобы успеть сделать пятнадцать кругов, пока остальные бегают десять. Отжимания, приседы, выпады и подтягивания с фигурными элементами сменяют друг друга, и под конец довольный народ уползает завтракать, оставляя на полигоне только разведчиков и несчастную меня, нехотя влезающую в УПМ. Хочешь не хочешь, а учиться мне надо вдвое усерднее, чем остальным.

— Ну что, есть особые пожелания? — сардонически ухмыляется «инструктор», привычно поджидая меня под стартовой сосной.

— Ты знаешь, есть. — Киваю, нехотя сознаваясь: — Во время экспедиции поняла, что вообще не представляю, как вы летаете около земли. В смысле вы ж даже подошвами поверхности касаетесь, но при этом не летите кубарем. Научи, а?

— Так вот почему ты всё время материлась при подлёте к лошади и садилась сверху, а не сбоку, — понимает Мик.

Ему отвечает непродолжительная пауза, завершающаяся моим смущённым кашлем в сторону. Проясняет ситуацию Леви:

— Полагаю, маме в принципе не особо комфортно с УПМ, а близость лошадей лишь усугубляет картину. Так что тут наверняка дело не только в боязни низких полётов. Но научиться тебе и в самом деле стоит — меньше газа тратить будешь, — одобряет моё предложение сын, оставляя, впрочем, обучение на Закариаса.

Сам Леви давненько уже меня ничему не учит — он, как и в оригинале, вырос самоучкой и потому объяснить, что я делаю не так может только, разве что, показав, как надо, на личном примере. Зато вот Мику, похоже, очень понравилась его роль за эти два с половиной года. Даже слишком. И опекает меня «инструктор» теперь буквально каждую секунду, не давая пропахать землю носом. И это, конечно, замечательно. Если бы не одно но — отлынивать, как с Леви, тут тоже не выходит.

Ханджи честно пытается перетянуть внимание разведчика на себя, чтобы хоть немного меня разгрузить, но острый нюх на разного рода хитрости и здесь не подводит моего мучителя. Так что до тех пор, пока у меня более-менее сносно не получается преодолевать большие расстояния в полуметре от земли, меня не отпускают. Впрочем, грех жаловаться — моя задница буквально всей своей поверхностью чувствует, что совсем скоро все сегодняшние уроки мне придётся применять на практике. Мало ли против кого нам в этот раз придётся сыграть.

Отдел выносит еду на улицу, решив закончить завтрак под солнышком, а не в холодных стенах замка. Я помогаю накрыть специально для этих целей оборудованный стол для пикника, но пока не спешу есть сама — живот всё ещё крутит после полётов, поэтому я обхожусь крепким чаем. Зато у нас, можно сказать, лучшие места в зале.

Тренировка урезанного состава Разведкорпуса продолжается, и мы дружно наблюдаем с белой завистью за пируэтами профессионалов. А уж когда дело доходит до отработки манёвров при взаимодействии с лошадьми… Вот тут я, право слово, снимаю шляпу перед солдатами. Мик, видя необычный интерес, да и то, что идти за своей порцией еды я пока не слишком спешу, тут же предлагает заодно нормально научить меня основам верховой езды. От этого щедрого предложения я, по понятным причинам, крайне вежливо отказываюсь. Слишком вежливо, наверное, потому что даже не успеваю понять, в какой момент меня приобнимают за плечи, поймав в самую настоящую ловушку.

— Алис, верховая езда тебе, пожалуй, даже нужнее, чем тренировки с УПМ, — увещевает Мик, непреклонно подталкивая мою тушку к огромной зубастой скотине, злобно косящей глазом в нашу сторону. — Сама подумай, далеко не всегда у тебя будет возможность ехать в телеге или в кэбе. Вполне может случиться ситуация, когда тебе придётся ехать верхом. Да и ты сама же говорила, что «лишних умений не бывает».

— Грязно играешь, — реагирую я на свой же аргумент, сейчас по-скотски выстреливший мне прямо в ногу, и торможу пятками о траву изо всех сил. — И я всё равно не полезу на эту ебанину. Не в этой жизни. В экспедиции была экстренная, разовая акция, больше такого не будет. И мой ремень безопасности остался у вас в штабе. А без него я вылетаю из седла быстрее, чем пробка из бутылки игристого.

— Не преувеличивай, за стенами ты даже в галопе смогла неплохо продержаться пару минут. Всё будет нормально, я тебя подстрахую, — разом отбивает все мои доводы Закариас, подводя вплотную к непарнокопытной твари, на которой я преодолела весь путь за стенами.

Тварь, что показательно, моё с ней соседство тоже явно не впечатляет, потому что она не менее резво сваливает подальше от нашей странной парочки, окусываясь и всячески проявляя своё недовольство по дороге. Впервые так хорошо понимаю лошадь.

— Впервые вижу такую лошадь, — вздыхает Мик, вторя моим мыслям, и отпускает мои плечи, чтобы, по всей видимости, отправиться ловить слинявший транспорт. — Специально для тебя, что ли, подбирали?

Я же наконец выдыхаю. Видимо, моя экзекуция откладывается на неопределённый срок. Так, а теперь самое время свалить пода…

Выразительный «фырк» мне в макушку мгновенно меняет планы: с громким матом я и сама не понимаю, как за мгновение без УПМ оказываюсь в пяти метрах над землёй, вцепившись в колючую ветку сосны. Эрвин на своём коне удивлённо встречается со мною взглядами, запрокинув голову, и я, осознав произошедшее, прячу лицо в чуть смолистой коре, чувствуя, что горят сейчас даже уши. Дожили. Нервы вообще ни к чёрту стали.

Ветка чуть пружинит под чужим весом, и я нехотя оглядываюсь на присевшего рядом на корточки Леви.

— Всё нормально? — просто интересуется сын, не заостряя внимания на том, как именно я оказалась на ветке, и после моего тихого подтверждения, возвращается к своей тренировке как ни в чём не бывало. Тц, что-то я совсем расклеилась.

Спускаюсь я предусмотрительно подальше от лошадей и поближе к своему отделу. Просто спрыгиваю по веткам как по своеобразной лестнице и использую последнюю в качестве гимнастической перекладины. Пока я отряхиваюсь от иголок и прочего мусора, выслушивая понимающие смешки коллег, Эрвин успевает спешиться и подойти ближе, оставив, впрочем, своего коня подальше от моей тушки. Быстро учится, зараза бровастая.

— Простите, у меня и в мыслях не было вас напугать, — примирительно извиняется капитан со своей раздражающей дежурной улыбкой, и я поднимаю бровь, припоминая, что что-то такое он мне уже говорил.

Нет, отрадно, конечно, что напрямую подгадить мне не хотели, но в любом случае…

— Все вы «не хотите», а в итоге получается, как всегда, — хмуро отвечаю я, тут же с удивлением оборачиваясь на хором ответивший вместе со мной отдел.

Эти приколисты тут же начинают раздавать друг другу пятюни, а Шит с Дином вдобавок ехидно подбрасывают дровишек в топку:

— Она уже привыкла, что от людей с нашим цветом волос одни проблемы.

— Не переживайте, у вас с конём одна масть, по-другому просто не могло быть.

Я честно держу лицо, стараясь не заржать после такого единодушия, и грозный вид солдата напротив вот нисколько не облегчает мне задачу. Эрвин молчит пару секунд, обводя нашу компанию чисто командорским пристыжающим взглядом, и наконец снова обращается напрямую ко мне, игнорируя остальных:

— Я собирался предложить вам воспользоваться моим конём для тренировки. Он хорошо обучен, ровно идёт и спокоен, в отличие от вашего… недоразумения. Откуда у вас вообще эта лошадь?

— От инструктора из Разведкорпуса. — Я пожимаю плечами. — У моего отдела вот уже который год числятся две лошади с приуроченной к ним телегой, и другого непарнокопытного добра на территории нам не надо. Так что это ваше недоразумение. Смею предположить, что благодаря моей старательно созданной репутации в вашем серпентарии «добрый» коллега решил отдать мне некондицию, которую и так должны были списать в утиль. По крайней мере, никаких документов на лошадь я не подписывала.

Смит чуть щурится и, вот же ж скотина смазливая, картинно заламывает бровь, задавая вполне логичный вопрос:

— Вы ведь обычно сверх меры педантичны с документами. Так почему в тот раз вас ничего не насторожило?

На пару секунд повисает пауза. Он это сейчас серьёзно? Господи Боже, дай мне сил. Ещё немного, и у меня от этих клятых блондинов начнётся мигрень, вот честное пионерское! «Сверх меры педантична»! Вот козлина.

— Да знаете, времени как-то не особо много было, чтобы думать ещё и об армейской бюрократии! — тыкаю я в очевидный, казалось бы, факт. — Вам вообще очень повезло, что моя паранойя забила тревогу раньше, чем мы получили то ночное сообщение, а то было бы… не слишком весело. Сильно сомневаюсь, что вы бы терпеливо дожидались меня в том лесочке целые сутки.

Ты-то пока не очень понимаешь, командор, но своей неосторожностью чуть не похерил весь наш план по спасению стен. Нефиговое такое достижение по сравнению с бракованным транспортом, а?

— Я вас понял, — хмурится командор, кивая, и припечатывает: — По поводу лошади разберусь. А пока… как насчёт пробного урока? Судя по тому, что я успел заметить, вы понравились Принцу, так что могу вас уверить — с ним никаких проблем не будет.

…Чего?

— Какому ещё принцу? — туплю я, быстро моргая для оцифровки привходящих данных. Картина как-то не стыкуется. — Эрвин, я, конечно, всю ночь не спала, но для слуховых галлюнов пока как-то рановато… Каким боком вообще вы примешали в тему тренировок какого-то члена королевской семьи?

А потом до меня доходит, в каком контексте стоящий напротив меня будущий командор использовал этот титул.

— Нет, — неверяще выдыхаю я одними губами.

— Принц — это кличка моего коня, — подтверждает мои худшие догадки Эрвин, недоуменно наблюдая, как я отступаю на шаг.

Все звёзды разом сходятся, а в голове настойчиво на повторе, как заевшая пластинка, начинает играть тоненьким голоском Анатолия Белого «и-и блеск моих воло-о-ос» прямиком из моих подростковых лет. Ещё и конь откидывает чёлку точно так же, как до этого Эрвин перед экспедицией. И косит на меня хитрым взглядом. Вот сто процентов он это специально сделал! Я закусываю губу и задерживаю дыхание. Держись, Алиса, держись! Смех над Эрвином Смитом ещё ни разу не заканчивался для тебя ничем хорошим. У вас, к тому же, какая-то даже версия профессионального уважения начала проклёвываться, обидно будет всё вот так похерить. Держись…

— И что же, капитан, часто вы… объезжаете Его Высочество? — невинно вставляет ремарку Гёсслер, с искренним интересом ожидая ответа и окончательно зарывая мои благие намерения в землю.

Я прыскаю, не выдерживая вслед за коллегами, и шлёпаюсь задницей на землю прямо там, где стояла, задыхаясь от хохота. «Превозмогая порывистый ветер, жуткий холод, он забрался на самый верх самой высокой башни!» Мой смех скорее похож на сдавленный хрип, перемешанный с редкими похрюкиваниями, но и остановиться я тоже не могу.

— Простите. — Я честно пытаюсь выдавить из себя хоть что-то внятное. — Это очень… Аха-ха… очень мило с вашей стороны, но я вынуждена отклонить данное предложение. Его Высочество не вызывает у меня особого доверия, даже если с ваших слов он и… благоволит мне.

Смит молча пережидает бурю, поднявшуюся после моих слов, наконец решив, видимо, применить тактику своего бывшего начальника.

— Почему вы всё время смеётесь? Я что, похож на шута? — спокойно интересуется Эрвин, грозно складывая руки на груди и пытаясь остановить наш шабаш, воззвав к совести.

Напрасно это он… Такие фокусы тут слабо работают.

— Нет, вы — целый цирк, товарищ команданте! — тут же отзывается из-за спины бровастого Фарлан, стремительно огибая выпавшего от такого панибратства в осадок разведчика и падая рядом со мной на колени.

Старший сын тревожно дышит, как от быстрого бега, и я протягиваю ему свой бурдюк с водой с пояса, попутно спрашивая, что стряслось.

— Команда из Хлорбы только что приехала, — просто отвечает Фарлан, и смех над нами как-то разом стихает.

Все понимают: началось.

— Ну тогда пойдём поскорее посмотрим, что за «подарочек» нам привезли ветераны Разведки, — недобро тяну я в ответ, поднимаясь на ноги и разминая порядком уставшие в перчатках руки.

А, кстати, потом ж наверняка забуду. Шутки — это одно, но перегибать с ними всё же не стоит. Да и нам сейчас конфликты вообще не нужны.

— Эрвин.

Оборачиваюсь к будущему командору, попутно замечая его закрытую позу. М-да, хреновенько для меня. Похоже, мы и в самом деле довели этого непроницаемого человека.

— Извините, пожалуйста. Сегодня наши шутки и в самом деле немного вышли из-под контроля. Вы ни в коем случае не шут, просто попались под горячую руку. Вы же знаете, у нас чувство юмора странное, частенько зависящее от уровня стресса и страха. А и того, и другого из-за недостатка информации о наших врагах сейчас хоть отбавляй. Не обещаю, что мы больше не будем шутить на ваш счёт, но по крайней мере градус юмора поубавим. Мир?

Я несмело протягиваю руку, не особо-то и надеясь, что её пожмут. Всё же жест довольно детский, но, вроде, в этом мире такое приветствуется?

— Слово «мир», как мне однажды сказали, обычно определяют как период затишья и перевооружения перед следующей войной, — припоминают мне мои же слова, но мозолистая ладонь, тем не менее, крепко и уверенно отвечает на моё рукопожатие.

Эк его проняло в тот раз. Бедный мужик, уже впору самой начать его жалеть. Смит продолжает удерживать мою руку и смотрит прямо в глаза, не отводя взгляда. Так, будто и не прикасается к чему-то неприятному. Интересно, это всё только игра или я могу позволить себе думать, что всё и вправду хорошо и что тринадцатый командор хоть немного изменил своё мнение на мой счёт?.. Нет. Разумеется нет.

— И помните, что мы с вами и близко не союзники, — привычно напоминаю я ему, чуть поморщившись от своей мимолётной наивности.

— Разумеется, — усмехается самым уголком губ серый кардинал Разведкорпуса, как будто догадывается, о каких глупостях я думала пару секунд назад. — У нас с вами просто… «холодная война». Кажется, так вы тогда это назвали?

— А-ага. — Я отбираю поскорее свою лапку, отводя заодно и глаза и вообще разворачиваясь к отделу, подальше от этого интригана.

Пугающе надёжного интригана. Угомонись уже, Алиса, и придерживайся своей роли. Ты ведь помнишь, что ему просто выгодно ваше сотрудничество и нужна информация. И ничего, кроме этого. Так что соберись, Селезнёва! Вторя мысленному пинку, я принимаю позу Ленина на броневичке и громко объявляю о начале пиздеца:

— Ну что, орлы! Идёмте поглядим, какую же подлянку на этот раз нам припасла госпожа, туды её в качель, Фортуна.

12.6.843 (09 часов 31 минута)

Нанаба и Гергер выглядят совсем обессилевшими. Майк, впрочем, тоже хорош собой. Ну ещё бы, бедные ребята, всю ночь в карете проехали без сна и остановок! Так что первым делом я даю всем троим по большой чашке чая и двигаю ближе по порции сегодняшнего рагу, не слушая никаких возражений. Две минуты погоды не сделают, пусть хоть выдохнут с дороги, бедолаги.

Спецы же в это время оттаскивают накачанного снотворным директора в лазарет, где Шит приведёт его в нужную кондицию и в принципе присмотрит, пока мы не поймём, как колоть этого плешивого бой лава. Не то чтобы я на сто процентов была уверена в правдивости слухов, но про его маслянистые взгляды мне проверяющие докладывали. Чёрт, надо было надавить тогда на грёбаное руководство и сместить его с поста, а не перекладывать эту ответственность на других!

— Директор Гибсон пошёл с нами сам, безо всяких вопросов, стоило нам только сказать, что мы из Военной Полиции, — докладывает Нанаба, быстро расправляясь со своей порцией.

Докладывает она, разумеется, капитану отряда Смиту. В мою сторону разведчики по-прежнему не смотрят, привычно игнорируя присутствие нашего отдела.

— Он только уточнил, не из отделения Троста ли мы, — дополняет коллегу Гергер, говоря немного невнятно с набитым ртом.

Отделение Троста? Может, директор не так уж и прост и заподозрил подмену? Тогда почему так просто пошёл с разведчиками? Он так предупредил своих подельников? Вопросы, вопросы… И ответы придётся искать самой, чёрт побери. Вот так из спасателя я сначала переквалифицировалась в менеджера целого научного отдела, а теперь, похоже, придётся пробоваться ещё и на роль чекиста. Хах, еврейка-чекист. Вот это я понимаю чёрная сатира.

— А я, пока эти двое колупались и расшаркивались с местным руководством, стащил личное дело нашего усатика из архива, — хвастается мой инженер, походя засовывая руку в откидной отсек телеграфной станции и передавая мне папку из рук в руки.

У приехавших с ним разведчиков дружно отваливаются челюсти. М-да, не в первый же раз мы уже такие финты проворачиваем, могли бы и привыкнуть. Вон что Смит, что Закариас даже бровью не ведут.

— Ты ж моё золотце! — Расплываюсь в ответ в довольной улыбке Чеширского кота, взъерошив тёмные волосы такого же радостного коллеги и плюхаясь с ним рядом, чтобы на месте изучить, с кем мы будем иметь дело через пару минут. — Я тебе говорила, как сильно тебя обожаю?

— Сегодня ещё нет, — без зазрения совести зубоскалит Майк. — Хвали же меня, босс! Я даже почти удержался от вопросов, как ты и просила!

По лицам разом помрачневших разведчиков я понимаю, что вот тут как раз мой спец нагло брешет. Да и чёрт с ним, всё равно молодец ведь!

— Хвалю! Выдам премию из своего кармана в конце месяца, — киваю я инженеру и тут же, утянув кусок шарлотки с тарелки Фарлана, отключаюсь от внешнего мира, нырнув в записи.

Так… Грэм Гибсон. Этот мужик моложе меня на пару лет, из Розы, в подозрительных связях с детьми, слава богу, замечен не был… Хотя это ещё ни о чём не говорит, если уж начистоту — все эти досье составляются Военной Полицией, и нам вполне могла достаться кастрированная версия вместо оригинальной, наверняка хранящейся у кого надо. Так, а что насчёт психологических тестов раз в полгода? Их-то проводят наши кадры, а они врать не будут. Да и подделывать их — только себе в убыток: ещё по две копии всех отчётов хранятся в архиве Гарнизона в Митре и вся документация сверяется при каждом визите психологов. Я перелистываю до нужного отдела, пробегаясь глазами по сухим строчкам со сложной терминологией, пока не дохожу до ёмкой галочки напротив слова «ятрофобия».

— Опаньки. Всё чудесатее и чудесатее… — тяну я задумчиво. — Кто-нибудь, дайте мне из второго шкафа… он ближе к кухне, с третьей сверху полки медицинский словарь, пожалуйста.

Книга почти сразу же оказывается у меня под носом, и я сталкиваюсь взглядами с Эрвином, которому, судя по всему, пришлось ненадолго отвлечься от отчёта своей подчинённой. По крайней мере, она что-то говорит на заднем плане. Я моргаю, подвиснув на взгляде голубых глаз на пару секунд, но быстро возвращаю себе концентрацию и, тихо поблагодарив, раскрываю книгу в самом конце. Надо бы, наверное, стимулятор выпить, а то мозг уже подвисать на поворотах начинает. Хотя печень, блин, опять же, жалко…

— Ят… Ятр… Ятрофобия, ага. — Нахожу нужное слово и ненадолго выпадаю в осадок. — Хах, да ладно.

— Что там? — Гёсслер перевешивается через моё плечо, щекоча торчащими в разные стороны прядями мне щёку. — Хо-о-о!

— А я о чём! Похоже, наш гость страсть как боится врачей, — подтверждаю я его восторг и захлопываю справочник. — Так, как колоть нашего голубка, теперь ясно, сейчас всё устроим. Где там мой халат? Я вроде видела его в последний раз в библиотеке, нет?

— Нет, — передразнивает меня сын, доставая искомый предмет гардероба из чулана с оборудованием и бросая его в меня. — Сколько раз я тебе говорил не оставлять его где попало?

— Прости. Просто забываю про него иногда. Ты же знаешь, терпеть не могу униформу. — Примиряюще улыбаюсь, продевая руки в рукава. — Напомните мне потом кто-нибудь сделать шкаф для спецодежды на входе в лаб-крыло, окей?

— Да мы пятый год уже про этот шкаф забываем, — машет рукой в мою сторону растянувшийся на столе Майк, предлагая по-мужски простое и раздолбайское решение: — Просто поставь уже стул около двери, и нормально будет.

— Правда? — Ох, напрасно инженер это сказанул, ох, напрасно…

Леви складывает руки на груди, заставляя напрячься всех спецов и, что удивительно, разведчиков тоже, но я торможу уже готовую разразиться бурю, примиряюще достав свою записную книжку и демонстративно делая запись:

— Неправда. Сделаем мы шкаф, ёжик, сделаем. Вот, видишь, он теперь в списке. Ты лучше скажи: сможешь детектором лжи немного поработать, а?

— Запросто, — усмехается фасолина и, захватив папку с досье, следом за мной делает пару шагов в сторону выхода. — Мне тоже нужен халат?

— Ага, будешь моим помощником по пыткам. — Поигрываю бровями и перевожу взгляд на молча охреневающих разведчиков. — Мы вернёмся минут через двадцать, не скучайте тут!

— Что? А я? Я тоже хочу посмотреть на представление! — искренне обижается главный инженер. — У меня и халат есть!

— О, и с собой прямо? — радостно интересуюсь я, и наш наивный гений радостно кивает. — Отлично! Гони на базу тогда, чтобы мы не бегали до лаборатории.

Гёсслер мгновенно затухает и со вздохом лезет в свою сумку, передавая Леви рабочую униформу. Чёрт, не люблю так его обламывать.

— Извини, счастье моё, — мягко улыбаюсь я самому младшему, помимо Фарлана, спецу. — Если будет слишком много народа в комнате — эффект совсем не тот выйдет. Леви идёт, потому что у него… после жизни в Подземном Городе есть парочка фокусов, которых нет у нас с тобой. К тому же я не собираюсь изобретать вело…

Я ловлю парочку заинтересованных взглядов со стороны разведчиков… и, кажется, немного краснею. Вот, что бессонница с людьми-то делает!

— Кхм, в общем, ничего нового я всё равно придумывать не собираюсь, — поправляюсь я после неловкой заминки. — Просто немного скопирую чужое поведение… Ты ж помнишь Ханджи во время очередного эксперимента над титанами?

— Ага? — Дин приподнимает брови, не совсем понимая, к чему я веду.

— Ну вот примерно от этого я и буду отталкиваться в игре. Хотя так, как у неё, у меня всё равно скорее всего не получится. Ты немного пропускаешь, честно. В другой раз обязательно поучаствуешь, ладно?

— Смотрите, вы обещали, — хитро ловит меня на слове Дин, мгновенно возвращаясь обратно в своё нормальное состояние.

Вот ведь чертёнок! Наверняка же специально притворялся.

— Хах. И после этого мне кто-то будет говорить, что я справляюсь с командованием? Да вы из меня верёвки вьёте, — шучу я, рассеянно взъерошив собранный в подобие причёски шухер.

— А? Отталкиваться в игре? — Ханджи наконец отмирает и пару раз моргает, но мы с Леви не ждём, пока до неё дойдёт, стремительно покидая уютную кухонную зону.

Уже в коридоре нас настигает громкий вопрос:

— Эй, а что со мной не так-то?!

— Всё так! Ты просто чудо! — Оборачиваюсь в проёме, громко ответив, и добавляю уже значительно тише себе под нос: — Ещё б не пугала похлеще самих титанов в такие моменты, и было бы вообще заебись.

Под тихий ржач Леви мы поднимаемся по лестнице на третий этаж, и я ненадолго замираю у двери. Всё веселье постепенно уходит, сменяясь ярко расцветающим чувством тревожности. Как ж там было-то?.. «Если вы знаете врага и знаете себя, вам не нужно бояться результата сотен битв. Если вы знаете себя, но не знаете врага, за каждой вашей победой вы так же будете терпеть поражение. Если вы не знаете ни врага, ни себя, готовьтесь уступать в каждом бою». Так, кажется? Глупо, наверное, цитировать сейчас текст из альбома любимой в университетские годы группы, но они же, вроде, брали его прямиком из первоисточника? Свою-то сторону я более-менее знаю, то есть пятьдесят процентов успеха, если верить древним мудрецам, у нас уже в кармане… Ну, сорок пять, окей: разведчики вон и по сей день периодически преподносят мне говно на лопате. Но вот кто играет против нас? Кому выгодно всё происходящее? Мы вроде бы установили причастность Военной Полиции, но и это ещё ничего не значит, их мог использовать кто угодно из тех, кому неугоден Разведкорпус.

Так что можно сказать, что о противнике сейчас нам известно крайне информативное нихера. И это пугает. Победа или поражение? Что мы раскопаем? И как глубоко нам на самом деле надо копать? Что, если нам выгоднее будет в какой-то момент остановиться и продолжить скрытую борьбу, чтобы просто продержаться до сорок пятого года? Что, если… против нас играет семья Рейссов? Нет, тогда бы мы были уже мертвы, на них не похоже. Или?.. Я ведь ничего не знаю о нынешней настоящей королеве. Могла ли она отдать приказ развалить Разведкорпус изнутри? Могла ли она позволить использовать детей?

Но хуже всего то, что я сама буквально вызвалась провести этот допрос. Просто вспомнила, как в оригинале его вела Ханджи, и поняла, что стоит попробовать другой способ, но… А если я сама не справлюсь? Это ведь ослабит меня в глазах… Господи, о чём я только думаю! Алиса, тебе сейчас придётся стать самым страшным ночным кошмаром для другого человека, а ты думаешь о своём авторитете в Разведкорпусе? Плюнь и забудь, у тебя есть вопросы поважнее. Разве ты сможешь, если понадобится, пытать человека, как смогла Ханджи? Сможешь причинить боль связанному и безоружному, который никак не может тебе ответить? Пусть он и отвратительная сволочь, но всё же человек. И сможешь сыграть так, чтобы тебе поверили, что ты и в самом деле ебанашка-мясник? Сможешь стать похожей на?..

Отчего-то мне мерещатся тень Кенни и следы от цепей на стене рядом с нами. Запястья начинает жечь, как будто кожа на них стёрта, и я поскорее задираю рукава вверх, просто чтобы убедиться, что всё в порядке и мне только кажется. Я не хочу быть такой же, как он.

— Всё нормально, мам? — чутко реагирует на заминку моё солнышко, заглядывая в глаза.

Родные штормовые предупреждения успокаивают, отгоняют страхи прошлого, и я спустя пару бесконечно долгих мгновений несмело киваю, накрывая рукой часы с совсем растрепавшимся уже ремешком и сдвигая их ниже, до самой ладони. Справлюсь. Смогу.

Мне ведь совсем не нужно причинять боль, нужно лишь сыграть, что я очень хочу это сделать. Люди боятся ожидания боли больше, чем самой боли. Да, на этом и сыграем. Я должна справиться, если хочу, чтобы дорогие мне люди были счастливы. Как бы тяжело ни было, я постараюсь сделать всё, что потребуется. Настройся, Алиса. Ты сейчас — палач, и тебе нравится твоя «работа». Настройся и вперёд, в игру!

— Ну что, сына, покажем этому потенциальному любителю маленьких мальчиков, что с мафией лучше не шутить? — нехорошо улыбаюсь я, подмигивая такому взрослому уже Аккерману, прежде чем толкнуть дверь в лазарет.

Прошлое пусть остаётся в прошлом. А я должна позаботиться о будущем.

За дверью Шит как раз заканчивает приводить в чувства Грэма Гибсона: когда я заглядываю в помещение, подопытный под капельницей часто моргает и щурится на яркий свет. Петер хорошо зафиксировал его ремнями, так что простор для воображения несчастному открывается на редкость шикарный.

— Надеюсь, мы не помешали? Доктор? — Приваливаюсь к косяку плечом, с наслаждением наблюдая за резко бледнеющим широким лицом директора.

Значит, про страх всё же правда… Отлично. Хорошо бы обойтись и вовсе без насилия. Ох как хорошо бы.

— Ни в коем случае. Я только что закончил все приготовления, — бодро рапортует врач, ещё не зная, в чём ему предстоит сейчас участвовать.

— Отлично. Нам сегодня в эксперименте будет ассистировать мой помощник. Вы ведь не против, коллега?

Леви молча кивает Петеру и передаёт ему раскрытую на нужной странице папку.

Петер приподнимает бровь в удивлении, но отвечает спокойно, ничем не выдавая своей реакции мужику на столе позади себя, пока пробегается глазами по страницам перед собой:

— Конечно… Коллега. Что мне приготовить?

— Ах, я сегодня заполняла всю ночь заявки на наши патенты… Миорелаксанты, если я правильно поняла, нуждаются в проверке на человеческих подопытных?

— Ага, — медленно начинает вкуривать Шит, остановившись глазами на заинтересовавшем и меня тоже месте. — Сейчас принесу.

Друг подмигивает, принимая правила игры, и с готовностью спрашивает:

— Что-нибудь ещё?

— Нам понадобится третий хирургический набор, пожалуй. Для проверки, как будут при этом работать рефлексы подопытного, — с нежной улыбкой аллигатора уведомляю я его, обходя наконец врача и нависая над Гибсоном.

— Знаете, кто я такая? — интересуюсь я, с характерно пугающим звуком натягивая перчатки.

— З-знаю, — честно отвечает Грэм.

Ну ещё бы, мы с ним постоянно на благотворительных вечерах пересекаемся, хотя лично нас друг другу не представляли.

— Хорошо. Это поможет сэкономить время. — Зловеще спокойно киваю в ответ, принимая от Шита шприц.

— Ч-что это? Что вы собираетесь со мной делать? — заходится в ужасе директор.

— Ассистент. — Киваю Леви. — Придержите подопытного. Не хотелось бы оставить в нём часть иглы.

Гибсон замирает, как мышь перед удавом, давая мне таки ввести состав. И смотрит очень, очень испуганно. Отлично.

— Видите ли, директор… Мы нашли и эвакуировали всех детей, которых вы собирались отправить партизанить в Разведкорпусе. Их старшие братья и сёстры уже тоже едут сюда, — мертвенно спокойно говорю я, медленно нажимая на поршень и откладывая пустой шприц на столик. — И пока мы с детишками плыли на пароме, они много интересного рассказали. Про вас.

Ничего они мне, разумеется, особо не рассказывали — просто не доверяли для таких откровений, но и из обрывков разговоров было понятно, что их запугивали и относились, откровенно говоря, как к мусору и расходному материалу. И Грэма моё замечание пронимает. Видимо, было-таки детям что ещё рассказывать: мужика после моих слов нехило так начинает потряхивать. Чёрт, если он их хоть пальцем тронул, я ж ему полноценный ад на земле устрою.

— Я… Я… Я ничего об этом не…

Знаю я таких бесхребетных слизняков. Помнится, один из моих научных руководителей был таким же. Пока власть позволяет — играются в божков, унижая и запугивая подчинённых, а потом, если их даже немного прижать, мгновенно лопаются и из них такое дерьмище лезет, что хоть стой, хоть падай.

— Скажите-ка мне, Гибсон, вы знаете, что обозначает слово «возмездие»? — чуть прищурившись, всё так же безэмоционально спрашиваю я его, обрывая тупое блеяние и наблюдая, как постепенно тело на столе расслабляется всё больше и больше.

Скоро, если я правильно поняла из документации, он вообще не сможет двигаться. Только говорить. Потрясающе! Надеюсь, Шит фиксирует происходящее?

Но я стараюсь всё же не слишком отвлекаться от основного действа и продолжаю пояснять за жизнь этому уроду, на этот раз старательно разыгрывая то же чувство холодной ярости, что было и у копируемого мною персонажа в фильме:

— Возмездие — это акт отмщения, это месть, осуществляемая любыми средствами. В данном конкретном случае это осуществит охуенная сволочь. — Прищурившись, выдерживаю небольшую паузу, наконец припечатывая: — Я.

Леви рядом почти беззвучно хмыкает, узнав наконец, что я до этого всю дорогу цитировала. Я же внимательно наблюдаю за тем, как чуть ниже обычного начинает подниматься грудная клетка Гибсона. Значит, диафрагма тоже немного затронута, но в пределах нормы. В документах было вроде указано, что на неё действие оказывается в последнюю очередь. Петер кивает мне, подтверждая, что препарат сработал, и первый тянется к ремням.

— Ну вот, теперь никуда вы от нас не денетесь, даже и без этих милых украшений. Скажите, вам достаточно удобно? — комментирую я происходящее снова почти нейтральным тоном, но при этом улыбаюсь шире, показывая мужику настоящую улыбку маньяка.

Эффект такая двойственность производит просто ошеломительный — туша на столе начинает ощутимо потеть. Выждав пару секунд, добавляю, старательно подражая тону Ханджи перед началом очередного интересного эксперимента и не разрывая зрительного контакта:

— Впрочем, не важно. Ваше удобство скоро будет мало на что влиять… Мы переходим к самому интересному, дорогой наш подопытный.

— За… Зачем вам пила?! — тихо, заикаясь, спрашивает директор, скосив глаза на столик по правую руку от меня, на который Шит выкладывает инструменты.

— А, ну, понимаете ли… — Чешу затылок, радостно улыбаясь, и Леви отступает на шаг, чтобы был получше обзор на разворачивающуюся трагикомедию.

Не разочаровываю его, резко перейдя от беззаботного настроения в режим маньяка, старательно заставляя себя поверить в то, что мы и в самом деле сейчас будем… экспериментировать в духе Аккермана-старшего:

— Нам надо проверить, насколько сильно вы сможете корчиться от боли, — поясняю я Гибсону, попутно взяв со столика специальные ножницы и разрезав рубашку, чтобы долго не возиться и не портить игру.

Чуть прикрываю глаза на мгновение, вспоминая в деталях, как выглядела четырёхглазая, когда затирала про очередную охуительную теорию о титанах, и продолжаю уже увереннее:

— Вы знаете, люди та-акие интересные! Вот, казалось бы, слабые-слабые, могут и от царапины помереть, если вовремя не продезинфицируют… И тем не менее, человеку можно отрезать, скажем, руку. — Я замираю ненадолго, вспомнив про Эрвина, но поспешно откидываю эти мысли куда подальше, продолжая монолог: — Или ногу. Уши, нос. Да что там, можно выколоть глаза и даже вынуть парочку внутренних органов…

Мужик подо мной ведётся, не заметив паузы, и меняет цвет лица с бледного на откровенно зелёный.

— И знаете, даже без всего этого… багажа человек всё равно выживет и продолжит цепляться за жизнь. Забавно, правда? Говорят, что хуже смерти ничего в этом мире нет, что пока человек жив, он может что-то изменить… Глупый пиздеж для молодёжи, особенно учитывая специфику общества внутри стен. Такие люди ведь обречены на голодное, бесполезное существование, без цели и смысла. Ведь что может изменить человек без, скажем зрения, рук и ног… Речи? Один, без поддержки, он просто загниёт в собственном дерьме. Прямо как отчаявшиеся жители Подземного Города. Смерть… чище, она избавляет от страданий. Вот, допустим, совершил человек что-то по-настоящему ужасное, а его хлобысь — и убили. Выкинули мусор, избавились от мешающей работе системы соринки. Но ведь так неинтересно. Нет, вот если бы его оставили всю жизнь гнить в каменном мешке, или, чтобы не расходовать понапрасну ресурсы, скажем, отрезали бы в качестве наказания всё ненужное и заставили служить обществу до конца жизни… Вот от этого был бы толк. А ведь нередко после ампутации бывают фантомные боли, гангрены, осложнения… Это же агония в чистом виде, прочищающая мозги похлеще любой быстрой расправы.

Мужик совсем становится хорошеньким, когда я берусь за пояс его штанов:

— И знаете, в свете того, что я услышала от детишек, мне всё интереснее и интереснее с каждой секундой… Проверить свои слова на практике. И начнём мы… — Перевожу взгляд на застывшего рядом врача, тоже малость прихуевшего с моих панч-лайнов, давая ему понять, что пора бы «главному действующему лицу» в этой комнате включиться в игру. — Доктор Шит, помнится, вы давно хотели попробовать провести кастрацию?

— О да! — опомнившись, зеркалит мою добрую улыбку доктор, поднимая с подноса хирургические ножницы и любовно их поглаживая. — Слышал, это была одна из первых хирургических операций в принципе, и первой, при которой стала применяться анестезия. Хотя в этот раз мы обойдёмся без неё, разумеется. Интересно, а правду говорят, что голос у пациента после этого со временем меняется?

— Кастр… Нет! Пожалуйста, не надо! Нет! — начинает буквально биться в истерике Гибсон, стоит мне только взяться за пояс его штанов.

И вот тут-то мужик с ужасом окончательно обнаруживает, что у него не просто слабость, а что он и в самом деле не может пошевелить и пальцем. Двигается у него только шея, и та не полностью — нормально приподнять голову он не может. И от этого мелкая падаль приходит в ещё больший ужас, вызывая во мне странное чувство победы.

По моей спине тут же пробегает озноб, а запястья начинают нестерпимо чесаться, как будто их снова дерёт грубый металл. Мы ведь даже не бьём его и никак иначе больно не делаем. И всё равно… Я ведь тоже не могла двигаться тогда. Особенно когда совсем обессилела от боли и криков в том загаженном подвале заброшенного замка. Неужели я могу, как и Кенни, получать удовольствие от такого?

— Послушайте! — ненадолго выхватывает меня из личного ада осипший от ужаса голос. — Я… я был просто исполнителем! Мне просто говорили, сколько детей нужно отправить, и давали имена семей. Ничего больше!

И вот тут у меня темнеет в глазах от ярости. Просто исполнитель?! Да чёрта с два! Он же своими блядскими руками рушил только-только начинавшие надеяться на лучшее семьи, запугивал и так натерпевшихся всякого дерьма малышей и спокойно потом спал по ночам! Может, он и не был главным злодеем, но даже так просто удавить этого гадёныша будет мало.

Злобная сволочь, спавшая во мне целых три года, снова поднимает голову, больше не размениваясь на прения с моралью. И я не уверена, что на этот раз мне хочется поскорее её заткнуть. По спине пробегает холодок, но я упорно держусь на грани, не смея отступить от края. Сейчас ещё нельзя, он не сказал имя.

— Я… Я даже давал детям выбор! Слышите? Я давал им выбор!

Выбор? Это он про то, как заставлял детей, угрожая здоровью их младших братьев и сестёр, говорит?.. Всего на мгновение мне кажется, что сейчас я как никогда близка к тому, чтобы убить человека. Он ведь самый настоящий злодей, так? Нет, стоп. Я едва заметно трясу головой, мысленно загоняя чудовище обратно. Нет, Алиса. Ты не такая же, как Кенни-Потрошитель. И близко нет, особенно с твоим-то опытом. Этот мир не сломает тебя так просто. Потому что…

Тёплая, по-мужски большая и надёжная ладонь незаметно для Гибсона ложится мне между лопаток, согревая покрывшуюся холодным потом спину. Леви встаёт за мной, надёжно прикрывая от всего дерьма, которое нахлынуло так внезапно, и я снова вспоминаю, как дышать. Шит тоже внимательно смотрит на меня, готовый остановить весь этот цирк в любой момент, если потребуется. Ты больше не сломаешься, потому что ты не одна.

— Хорош выбор, ничего не скажешь. — Морщусь, таки стягивая штаны вместе с нижним бельём и оставляя подопытного абсолютно голым. — Больше похоже на издевательство в особо жёсткой форме.

— Н-но никто не заставлял их идти в Разведкорпус, они сами шли! Я-я не мог иначе! Мне отдавал приказы влиятельный человек!

Корчащееся лицо на фоне абсолютно неподвижного тела выглядит жутко, неестественно пугающе. С ним точно всё нормально? Шит ведь не перемудрил там с формулой? Он ведь не просто так пока не проводил тесты на людях, а лишь запрашивал на них разрешение…

— Мне-то эти сказки не надо рассказывать, — отмахиваюсь я и провожу на пальцах ног тест на чувствительность.

Никакой реакции, помимо и так уже присутствующих стенаний у мужика, к моему ужасу, нет. Я стараюсь не меняться в лице, но едва заметно сглатываю, прежде чем задать вопрос всё тем же беззаботным тоном:

— Надеюсь, ты это почувствовал?

— Б-больно! — визжит мужчина перед нами.

Слава богу, а то я уж, грешным делом, подумала, что мы ему полноценный паралич устроили.

— Конечно больно, я же тебе иглой прямо в нерв на ноге ткнула, — спокойно отвечаю я. — Мы тут, понимаешь ли, обездвиживающий препарат проверяем, а не обезболивающий. Рефлекторные сокращения мышц сейчас тоже не работают, но раз есть боль — значит, нервы целы. А если не отрубило нервы — значит, всё идёт как надо и твой организм реагирует без осложнений. Но вот мне теперь интересно… Какой болевой порог способен выдержать человеческий организм? Да и занимательно будет посмотреть, на сколько хватит нашего препарата. Обязательно расскажешь мне в процессе, каково это, когда тебя разбирают на запчасти без наркоза, ладушки? Заодно на собственной шкуре узнаешь, через что прошли некоторые из детей, которых ты своими ручонками отправил за стены. Доктор Шит, приступайте.

Петер делает шаг ближе к столу, специально на глазах у директора взяв страшно выглядящий корнцанг. И вот тут-то голый обездвиженный и вконец запуганный чиновник наконец раскалывается:

— Нет, не надо! Послушайте же, я не вру! Вам нужен Стив Миллер, глава штаба Военной Полиции в Тросте! Это он меня в это втянул! Вам нужен он, он! Не я! Пожалуйста, пощадите! — верещит Гибсон, глядя, как Шит тампоном начинает наносить йод в месте предполагаемой операции.

Я поднимаю вопросительный взгляд на Леви, не забывая при этом накрыть мужика стерильной пелёнкой со специальной прорезью.

— Не соврал, — просто говорит сын, хмуро глядя на потерявшую сознание от простого прикосновения простыни тушу. — Он что… обмочился?

— Возможно. — Пожимаю плечами.

— Ну и мерзость, — кривится сын, поспешно отходя на пару шагов от стола.

— Согласна. — Со здоровой долей омерзения помогаю Петеру убрать безобразие. Хорошо хоть перчатки есть. — В общем так, дерьмо-док, приводи этого зассанца в чувства и вкалывай антидот. А мы пока спустимся в столовую и обсудим план действий с ребятами. Как закончишь тут, приводи этого козла к нам. Хочу устроить ему небольшую экскурсию, прежде чем он покинет наши гостеприимные стены.

— Мне понадобится минут пять, наверное. — Шит окидывает взглядом «поле боя», чуть нахмурившись. — Но знаешь, я даже рад, что смог посмотреть на действие препарата. Теперь могу спокойно выдать его тебе в дротиках для огнестрела, которые наш гений придумал.

— Да, было бы неплохо. А транквилизатор посильнее в них залить можешь?

— Посильнее? — Петер растерянно чешет затылок. — Э-э-э, да, пожалуй, могу. Но ни в коем случае не стреляй несколькими в одного человека.

— Договорились. Тогда сделай поровну того и того. Принесёшь их вниз, лады? — Нехорошо улыбаюсь и, помахав у двери, поскорее покидаю лазарет.

Та моя сторона, которая после встречи с Аккерманом лишь обострилась, разрослась сорняком в душе, откровенно говоря, немного меня пугает. Но сейчас даже эту свою слабость я смогла использовать во благо, пройдясь по грани добра и зла, но не переступив черту. Хорошо ли это? Плохо ли? Ответа у меня нет, а если и был бы, вряд ли он бы пришёлся по душе той Алисе, которая попала сюда двенадцать лет назад. Потому что с точки зрения стратегии я поступила верно — мы получили ответы и сможем работать дальше. А совесть и мораль, душевные переживания… Они подождут до мирного времени. Господи, кажется, я становлюсь слишком чёрствой.

Мы с Леви молча спускаемся по лестнице, думая о том, как нам лучше всего будет поступить дальше. Вариантов, если честно, не сказать чтобы было много. По-хорошему, надо бы поболтать по душам с тем чекистом, но что-то мне подсказывает, что фокус как с Гибсоном тут не прокатит и придётся быть гораздо… жёстче. Да и вопрос вопросов, конечно, — как мы его к нам заманивать будем. Неужели придётся действовать так же, как и в оригинале во время прямой конфронтации Разведкорпуса с правительством?.. Этого мне бы точно не хотелось. Я, может, и учусь постепенно думать, как тринадцатый командор, но пока всё же предпочту найти более мирные, обходные пути. Пусть мы и будем жестить, но по крайней мере обойдёмся без жертв с обеих сторон.

— Значит, глава штаба, да? — встречает нас вопросом Гёсслер.

— Но почему именно Трост? — вторит ему Майк, задумчиво потирая подбородок и очевидно пытаясь подражать недавно прочитанному Шерлоку Холмсу.

Я замираю на пороге, пару мгновений думая, как они всё узнали, пока не замечаю небольшую заслонку в стене, сейчас отодвинутую в сторону и демонстрирующую всем желающим вмонтированный в бывшее слуховое отверстие небольшой, но длинный рупор, многократно усиливающий звук. Ну, молодцы, что могу сказать. Сориентировались.

— Подслушивали, значит, да, — скорее констатирую, чем спрашиваю, я, осторожно закрывая заслонку и пряча её обратно за картиной.

Мик после моих действий немного нервно косится на остальные художества и на всякий случай подходит ближе к столу. Наивный, как будто мы только в стены тайники пихать будем. Я смотрела достаточно фильмов из девяностых, так что на мелкие идеи мы не размениваемся!

— Конечно подслушивали! Я ещё и немножечко технику подключил, так что у нас есть запись с показаниями директора для слушания, — хитро улыбается Дин, подбрасывая на ладони небольшой валик с бороздками — своеобразную кассету от нашего первого по-настоящему портативного записывающего устройства. — Откуда вы только фразы-то такие взяли, а, мэм? Ну, про возмездие. Круто звучало!

— Я потом тебе покажу откуда. Когда у нас… не так многолюдно будет, хорошо? — Нежно улыбаюсь в ответ и возвращаю разговор в рабочее русло, то есть поднимаю взгляд на Эрвина: — Ну, что думаете?

— Что тот, на кого указал директор детдома, скорее всего, тоже лишь исполнитель, — с готовностью откликается будущий командор, очевидно, решивший смириться с нашими странностями.

— Согласна. — Киваю, чуть скривившись. — Не того полёта птица глава какого-то штаба в районе стены Розы, чтобы планы по саботажу в целом Разведкорпусе строить. Нет, основной враг наверняка где-то в Сине, возможно, даже в столице.

— И нам до сих пор неизвестно, сколько ещё людей стоят за этим саботажем. — Ханджи очень точно подмечает и мой страх, присоединяясь к беседе. — Как долго ещё мы будем добираться до реального нанимателя?

Да уж, информация о том, сколько вообще ступеней в этой «нерукопожатной лестнице», нам бы совсем не помешала.

— Не думаю, что те, кто сваливает грязную работу на детей, способны разработать чересчур сложные каналы для передачи информации. Полагаю, что нас ждёт ещё максимум два человека до того, как мы дойдём до заказчика, — успокаивает нас Смит, тут же подсыпая, по обычаю, новую кучу дерьма: — Проблема в том, что времени на дальнейшее расследование у нас почти не осталось: нам нужно успеть раскрыть всех врагов до слушания в пятницу.

— Это которое в столице по поводу экспедиции будет? — Напрягаюсь, понимая, что на всё про всё у нас осталось всего два дня.

— Да, — спокойно подтверждает Эрвин, продолжая отгружать всё новые навозные кучи. — Если мы придём с лишь частично раскрытым заговором, то те, кто его устроил, успеют скрыться и избавятся от всех свидетелей. А не сказать о заговоре мы не можем, так как получили официальный приказ от Верховного Главнокомандующего на расследование. И если не справимся, с нас наверняка спросят за превышение полномочий по всей строгости военного трибунала.

— Ядрён оладушек в пекарню! — Тихонечко выпадаю в осадок и уже начинаю потихоньку вкуривать всю глубину наших глубин. — Вот это удачно я решила с вами поработать, конечно.

То есть, если мы сейчас не справимся, то в жопу полетит не только Разведкорпус, но и мой отдел, и Гарнизон, а до кучи ещё и план — вряд ли наши враги так просто успокоятся и оставят нас недобитыми. Нет, я прямо чую, что пока нас не вздёрнут на вилы, вся эта катавасия не закончится. Значит, скрытое противостояние отпадает как вариант — нужно копнуть максимально глубоко и выдрать сорняк с корнем. И всё это за два (неполных) дня. «Невозможно», — сказала бы я. Но эй, у нас ведь тут Эрвин Смит!

— Так, про ставки с нашей стороны я усвоила, впечатлилась и готова как никогда раньше внимать за стратегию. Ну и каков план, Ваше Капитанское Высочество? — нервно ухмыляюсь я, готовясь к очередному мастер-классу по составлению офигенно продуманных планов.

Что на этот раз? Будем брать полицию хитростью? Задействуем связи будущего командора? Разыграем сценку и выманим Миллера из штаба? Эрвин под моим требовательно-восторженным взглядом хмурится, отводя глаза, а потом и вовсе опирается лбом на переплетённые в замок пальцы, окончательно закрываясь от нас. Ну да, так сразу планы не придумываются. Я послушно не лезу, а просто отхожу ненадолго на кухню за чаем для нашего стратега.

Горячая янтарная жидкость красиво бликует на свету, переливаясь из носика чайничка в кружку, и я возвращаюсь к столу, где Эрвин теперь изображает Мыслителя Родена. Без слов протягиваю кружку, и бровастый, моргнув пару раз, поднимает на меня немного растерянный взгляд.

— Ваш чай, — коротко поясняю я, держа кружку на весу и подбадривающе улыбаясь.

Хах, знакомая картина. Неужели он тоже, как и я, когда слишком сильно сосредотачивается, ничего вокруг не замечает.

— У меня нет плана, — внезапно признаётся Смит. — Нет ничего, что мы, как Разведкорпус, можем сделать, чтобы как-то повлиять на ситуацию. Мы… в тупике.

— А? — Я тоже пару раз моргаю. — Чего?

— Прямая конфронтация с Военной Полицией просто невозможна. На их стороне аристократия, правящая семья, чиновники и торговцы. Все варианты наших действий, если мы свяжемся с Военной Полицией, ведут к проигрышу, — просто поясняет Смит. — А не связаться с ними мы не можем — если потянем за другие ниточки и пойдём в обход — неизвестно, сколько времени уйдёт на эти поиски.

— Но ведь у нас?..

Я не успеваю закончить предложение — Эрвин верно понимает мой намёк и перебивает:

— Даже право действовать любыми методами во время расследования не оправдает тех жертв с обеих сторон, которые будут с вероятностью в девяносто процентов, если мы ворвёмся в чужой штаб. Мы обязаны сообщать о каждом своём шаге как начальству в лице командора Пиксиса, так и высшему руководству. И оба должны одобрить подобные действия. Вот только процедура рассмотрения заявления у Верховного главнокомандующего Закклая занимает порядка трёх дней. Возможно, наш запрос рассмотрят вне очереди, но даже так на это уйдёт целый день.

Не поняла. Я замираю, глядя поверх блондинистой макушки в окно. В смысле у Эрвина «нет плана»?

— Эй… — тихо выдыхаю я, несмело положив руку на чужое крепкое плечо. — Всё будет хорошо. Вы — волшебник, великий вол… Тьфу ты, блин. В смысле, вы — очень сильный стратег, Эрвин, и умеете мыслить максимально нестандартно. Вы точно составите отличный план, просто подумайте ещё немного.

— Я перебрал все варианты, — хмуро качает головой Смит, как будто не замечая моей руки. — Боюсь, что в нашем положении нам остаётся лишь опросить детей и собрать максимально подробные данные для слушания. Ещё можно организовать слежку за штабом Военной Полиции и попробовать схватить главу вечером после работы.

— Ну вот! — расслабляюсь я. — Мы вполне ведь можем это…

— Однако… Согласно отчётам он живёт в штабе, — враз хоронит Смит мою воспрявшую из пепла надежду. — И вряд ли до слушания мы сумеем выхватить его на улице — скорее всего ему уже доложили о вашей афере в Гермине и Митре. Он будет осторожен, в этом можете не сомневаться. Поэтому я и сказал, что мы в тупике.

Кружка всё же выпадает из моих вмиг ослабевших пальцев. У Эрвина Смита нет плана. У лучшего стратега человечества… нет плана! Мы по уши в дерьме!

— Вашу ж мать, — несчастно выдыхаю я, отступая на пару шагов и растирая виски.

Воздух как-то не вовремя заканчивается, и я кашляю пару раз, в срочном порядке начиная выполнять дыхательную гимнастику. Как, вот как ему каждый, сука, раз удаётся так смачно!.. Блять! Такими темпами мы реально ведь проиграем. И вызванивать Пиксиса бесполезно — уж если Эрвин не может придумать что-то путное, то что сможем мы с Дотом? Неужели и правда тупик?!

Так, не горячись, Алиса. Думай трезво, тебе надо ускориться. Рука сама тянется к небольшому кармашку на поясе, где у меня аптечка. Если так подумать, я уже пару дней не пила стимуляторы, так что, наверное, сильного вреда не будет? Ну, разве что на психику, но это и хорошо. Нам сейчас крайне необходимы немного ебанутые идеи. Про печень я предпочитаю не думать — от одного раза ничего ужасного всё равно, наверное, не случится.

— Алиса, не!.. — Майк не успевает меня остановить — я опрокидываю заветный бутылёк, выпивая добрую половину, и ухаю от прокатившейся по нёбу горечи.

— Так! — Сбитый после бессонной ночи компас наконец начинает крутиться в нужном направлении, и я подхожу ближе к столу. — Мы получили показания, но теперь нужно их чем-то подтвердить. Леви, конечно, на раз определяет ложь, но на слушании нам понадобятся более вещественные доказательства.

— Об этом можете не переживать. — Эрвин раскладывает на столе пару папок и лист бумаги. — Во время вашей… операции мы изучили данные из кадетского корпуса и сравнили имена в рекомендательных письмах со списком структуры командования Военной Полиции в Тросте. Согласно предоставленной инструктором Шадисом документации Стив Миллер и его помощники подписали более восьмидесяти процентов бумаг по распределению новобранцев именно в южное отделение кадетского корпуса.

Эрвин быстро показывает имена, как оказалось, двух секретарей и самого главы штаба, которые действительно лично, чёрт побери, подписывали рекомендации на франтирёров. М-да, с такой конспирацией, похоже, долго возиться нам не придётся. И как их раньше не запалили-то? С другой стороны, на эти справки вообще почти никто не смотрит. Приехал кадет — и ладно.

— Полученные вами показания полностью подтвердили наши предположения о личности следующего «связующего звена» в этом заговоре против Разведкорпуса. Значит…

Я ненадолго отключаюсь. Мне всё ещё сложно поверить, что мы так просто сдадимся и пустим всё на самотёк. Вера в то, что человек рядом со мной даже во время самых безнадёжных ситуаций сможет найти выход — выигрышный выход, — никак не хочет меня покидать. Он ведь Эрвин Смит, он побеждал шифтеров при помощи кучки солдат с мечами и голой стратегии! Он ведь… он победил даже Зика, «генерала» отряда разумных титанов Марлии. Единственный фактор, который он не учёл в тот раз, — это Аккерсвязь. Ну так он о ней и не знал вроде как. Ведь, если я правильно помню, Леви искал его глазами и потому проглядел Пик. Но ведь даже тогда главной цели — победить трёх известных на тот момент шифтеров — удалось достичь. Пусть всего на пару секунд, но это была победа! И вы хотите мне сказать, что сейчас Эрвин просто послушно передаст расследование дальше и… И посмотрит, как летят наши с Пиксисом головы.

Я по-новому разглядываю стоящего рядом солдата. Он-то всё ещё подчинённый, пусть и с расширенными полномочиями. Неужели даже роспуск Разведкорпуса его бы устроил? Ох... Так командор наконец растёт. Помнится, в тридцать третьем году он спас меня просто так, даже несмотря на то, что не считал союзником от слова совсем. Даже несмотря на то, что тогда я своей деятельностью невольно рушила Смиту всю его сеть связей и знакомств в высших кругах. Но вот сейчас... Сейчас всё по-другому.

Тонкая усмешка расплывается по моим губам, когда я наконец понимаю, почему сейчас Эрвин не идёт ва-банк. Ему не выгодно. Ведь даже если нас распустят, люди-то выживут и он сможет собрать свою команду где-нибудь ещё. Эрвин ведь не знает обо всём, не знает о королеве и нашем с Пиксисом плане. Он не знает деталей, лишь расплывчатую информацию. Всё, лишь бы добиться своей цели, а, командор?

Смешок, а за ним и ещё парочка сами собой вырываются из груди. Я отшатываюсь от враз опротивевших мне героев, закрывая лицо ладонью, и продолжаю посмеиваться, наверняка вызывая большие вопросы у окружающих. Но не могу просто себя остановить. Ты всерьёз собиралась рассчитывать на него, старая дура? О боже, ты и правда, прямо как в юности, снова поверила в блондина? Да ты безнадёжна, всё шагаешь и шагаешь по детским грабелькам! В безвыходном положении, прямо как с Зиком, тут только ты. И…

А ну-ка стоп. Мой смех сам собой обрывается, и я замираю, даже не дыша. Как с Зиком. Мой отдел сейчас в той же ситуации, как и Разведкорпус у Марии в пятидесятом, — зажат между двух противников. С одной стороны Военная Полиция, с другой — военный трибунал. Но ведь… Я не Эрвин Смит. В смысле, я не из военных! И из другого мира. А если весь опыт двадцатого и двадцать первого века меня чему и научил, так это тому, что в любой ситуации есть как минимум два выхода. Сейчас я могу либо сыграть по местным правилам, либо… устроить партию в шашки на их сраном шахматном поле. Я отнимаю руку от лица, извиняюще улыбаясь ребятам и давая понять, что я в норме.

— Значит работаем дальше, — мрачно усмехаюсь я блондину, заканчивая за ним предложение про работу с данными. Но немного не в том смысле, про который думает он.

Нынешний Эрвин Смит отказался сотрудничать. Что ж… ладно. Тринадцатый командор из будущего меня тоже более чем устроит.

— Вам кого из этих троих больше допросить хочется? Мне вот кажется, что стоит взяться сразу за самого главного, пока он новую псевдорок-группу не создал. Но, может, у вас другие соображения на этот счёт имеются?

— Что? — переспрашивает Эрвин, и я уже готовлюсь в очередной раз придумывать отмазку на оговорку, но на этот раз, слава богу, мою колкость пропускают мимо ушей, выцепив главное. — Как это… допросить? Алиса, мы не можем…

— Вы — нет, — радостно подтверждаю я и тут же провожу между нами чёткую грань, заканчивая: — А мы — да.

Я оборачиваюсь к своим мальчикам, которые, в отличие от Смита, знают меня превосходно.

— У нас ведь есть?..

— Карта штаба Военной Полиции? Конечно есть. — Майк указывает на стену, где действительно висит какой-то план здания. — Мы повесили её ещё утром, просмотрев оставленные разведчиками отчёты за завтраком. Помните, мы там в позапрошлом году небольшое улучшение делали?

— Да, что-то такое припоминаю. — Хмурюсь, перебирая в памяти, кто отвечал за этот проект. — Это дело Фарлана, что ли, было?

— Так точно! — усмехается старший сын, козырнув мне рукой. — Я там кухонный лифт делал, чтобы руководству не приходилось спускать к черни на обед.

Кухонный… лифт? Я задумчиво подхожу к карте, изучая план здания, а потом смотрю и на конструкцию. Кухонный лифт… Проходит через главный зал? Да к тому же с открытой шахтой? Ха! И чем это нам не титаны по бокам от Зика? Кажется, видела я одну комедию из девяностых… А ведь это может сработать. По моим губам расплывается нежная улыбка психопата, вышедшего на тропу войны.

— Леви, прогуляться не хочешь? — кокетливо интересуюсь я у сына.

— Прогуляться, — повторяет задумчиво мой капитан, проходясь по бумагам оценивающим взглядом. — Почему только мы двое?

— Меньше народу — больше кислороду. — Беспечно улыбаюсь, про себя думая, что и потерь с нашей стороны в случае провала, как верно указал Его Высочество, будет меньше. — Твоя кандидатура, надеюсь, вопросов не вызывает?

— Нет. Но почему ты опять собираешься сунуться в самое пекло сама, а не отправишь со мной того же Мика, например? — задаёт более чем логичный вопрос мой малыш.

И я бы хотела пошутить про шило в жопе, но есть объяснение куда проще.

— Во-первых, мы не можем отправить двух лучших и, следовательно, относительно известных разведчиков… наносить визит вежливости нашим соседям. Это будет попросту глупо и подставит Разведкорпус на раз. Тебя вряд ли пока, конечно, кто-то опознает, а вот Мика наверняка знают в лицо. Как и всех остальных ветеранов Разведкорпуса в этой комнате. А моё еблище, в отличие от высшего руководства одного из трёх родов войск, широкому кругу лиц неизвестно, только самым верхам, так что о сумасшедшей тётке, даже если меня и поймают, вряд ли станут докладывать наверх. А во-вторых, посмотри на всех вокруг и на меня. Разницу видишь? — Приподнимаю брови, давая Леви самому прийти к той же идее, что и я.

— Ты не из военных и потому трибунал на тебя не распространяется? — кидает первую догадку сын.

— Да, но здесь это ни при чём. — Выжидаю ещё пару секунд и наконец поясняю, наглядно прикладывая ладонь к затылку и доводя её на этом же уровне до груди застывшего рядом Мика: — Я банально меньше всех в этой комнате. А тебе понадобится компактный компаньон для отвлекающего манёвра.

Леви по-новому смотрит на карту, и я не могу не гордиться своим сыном в такие моменты. С нежностью смотрю на такого взрослого уже фасолину, с затаённой радостью понимая, что, в отличие от остальных, он мой план уже не только понял, но и доработал на свой лад.

— Вы хотите… — Дин тоже понимает идею, глядя на план. — Да, может сработать! Пойдёте с чёрного хода?

— С чёрного хода? Боже, нет! Нам ни к чему обходные пути. — Улыбаюсь, прослеживая взглядом наш будущий маршрут. — Мы вежливо «постучим» в парадную, воспользовавшись охуенно рабочим планом тринадцатого командора Разведкорпуса.

— Но ведь… я ничего не предлагал? — непонимающе указывает на очевидную несостыковку Смит.

— Эй, погоди-ка… Ты же не про тот кровавый ад в?.. — напрягаются разом все спецы, мгновенно просекая, что у меня вполне хватит дурости на то, чтобы предложить использовать в прямом смысле самоубийственный план Эрвина Смита.

— Мартышки против нас, конечно, сейчас нет, да и я не похожа на целую армию, но вполне сойдёт за аналогию, а? — глумливо отвечаю я, подтверждая их худшие опасения целиком и полностью. — Мы зайдём оттуда, где нас никто не ждёт, и пустим «пыль в глаза», прикрыв атаку Аккермана.

— Алиса, о чём вы… — раздражённо пытается всё же понять нашу бредовую беседу будущий командор, но обрывает свой вопрос на середине, переиначивая потенциально матерный, судя по тону, комментарий о моих умственных способностях во вполне приличное замечание: — Вы ведь должны понимать, что штаб Военной Полиции, даже провинциальный, — совсем не то же самое, что Разведко…

— Рада, что вы тоже это понимаете, — ехидничаю я в ответ, обернувшись к Эрвину. — Слушайте, у нас мало времени и есть подозреваемый, в котором мы на сто процентов уверены. У него точно должна быть нужная нам информация.

Если только его не держали в полном неведении, зная, какой этот Миллер идиот. Я торможу на пару секунд и уточняю:

— По крайней мере, я очень на это надеюсь. Сначала детдом для выходцев из Подземного Города, а теперь и Военная Полиция. Что дальше? Кто в итоге окажется реальным заказчиком, и как далеко нам дадут залезть?.. Что бы нас ни ждало, мы так ничего и не узнаем, если будем сидеть тут и просто разглагольствовать. — Чёрт, вот говорю, и словно что-то знакомое всплывает в памяти! — И раз мы хотим знать, кто стоит за всем происходящим в Разведкорпусе в последние три года, то пойдём и узнаем всё сами.

Так, стоп. Это я что, только что?.. Хах, да ладно?!

Я криво усмехаюсь, сама не веря в то, какую свинью подложил мне мой усталый мозг, но таки заканчиваю цитату:

— Так ведь, вроде, поступает Разведкорпус?

Да уж, пинать Эрвина его же словами мне ещё не доводилось… Ребята, тоже узнав мою более чем неприкрытую отсылку, дружно хмыкают. А мне остаётся только продолжить:

— Понимаю, для вас весь наш разговор сейчас звучит, мягко говоря, бредово. Но можете расслабиться: в этот раз у нас есть не просто очередная сымпровизированная на коленке затея и не придуманная лично моей дурной и не приспособленной под такие задачи головой афера. — Я твёрдо смотрю в голубые глаза напротив. — В этот раз у нас настоящий, опробованный на деле план лучшего стратега человечества. Так что всё получится.

Да, именно так. Эрвину Смиту из сорок третьего просто не хватает мотивации. Мотивации и власти. Почему-то я более чем уверена, что он предложил бы то же самое, что и я сейчас, если бы над ним лично висел дамоклов меч. Так что зря я себя корила тем, что доверилась блондину. Моя ошибка была лишь с выбором времени — я повелась на то, что Смит взял на себя часть обязанностей командора Разведкорпуса, приняла желаемое за действительное. Но у настоящего тринадцатого командора нет причин не помогать мне. Более того, у него нет мотивов мешать мне, в отличие от этого. Поэтому я открываю главным борцам за человечество свою маленькую тайну, всё ещё не отводя взгляда от знакомо холодных, недоверчивых и вечно всё и всех анализирующих глаз:

— Уж поверьте, автору этого плана я в стратегии доверяю целиком и полностью. Гораздо больше, чем самой себе или даже Пиксису. — «Пусть я никогда не смогу думать так, как это делает он. Но я могу использовать его идеи и решения». — Всю ответственность в случае провала беру на себя. Потому что я верю в нашу победу. Мы просто не можем проиграть, не с такими козырями.

Тишина плавно расползается по комнате. Похоже, сейчас даже мои подчинённые не слишком-то верят в успешность выбранного мною пути. Пускай. Они тоже не сильны в стратегии, в отличие от командора.

— Мне… стоит сообщить об этом Пиксису? — осторожно интересуется Дин, пока Эрвин ищет явно наименее оскорбительную формулировку для ответа, и я задумчиво наклоняю голову набок, гнусно ухмыляясь.

Друг ни за что не одобрит то, что я собираюсь сделать. Чёрт, да я сама бы не одобрила, не будь ситуация такой патовой!

— Скажи ему, что мы действуем «по плану тринадцатого командора», — прошу я наконец, пальцами обозначив кавычки. — Только обойдись без деталей и уточнений, пожалуйста.

Его ж кондратий от таких охуительных идей хватит.

— И, если вдруг что… Скажешь, что я заставила тебя соврать вышестоящему по званию.

— Но ведь!.. — возмущается было Гёсслер, но сам себя останавливает, понимая, зачем я это делаю.

Если Пиксис не будет знать всего, что у нас происходит, то вся вина ляжет на меня. Что за детей, что за Военную Полицию. А мой друг выйдет сухим из воды и найдёт, как сохранить и Разведкорпус, и Гарнизон, и мой отряд.

— Но ведь так и есть. Я заставляю тебя соврать, — напрямую говорю Дину, чтобы отбросить последние сомнения. — Отправь телеграмму Доту и мухой обратно. И захвати форму с единорогом для Леви!

— Ладно, — кивает мой теперь уже точно заместитель без дальнейших возражений, пропуская в дверях Шита с покачивающимся на ногах директором детдома.

Вот тебя-то мне сейчас и надо, друг мой сердечный. Папки из кадетского корпуса, сваленные кучей на столе, лишний раз напоминают мне, сколько жизней положил этот слизняк, просто выполняя чужие команды. Надо бы его запереть где-нибудь до слушания, но свободных людей, чтобы за ним следить, у нас сейчас, к сожалению, нет. Хотя… Хах, а это идея! Заодно проветрюсь хоть немного.

— Дымовые нести? — невинно интересуется Дин, провожая взглядом изменения на моём лице при виде чиновника.

— Ага! Перерыв пять минут. Подумайте пока над оборудованием, которое нам понадобится, а я провожу нашего дорогого гостя. — Радостно подхватываю уже начавшего приходить в себя Гибсона за локоть. — Простите, господин директор, похоже, произошла чудовищная ошибка! Мы проверили ваши слова, и действительно — вы ничего бы не смогли противопоставить Стиву Миллеру.

— Что? А, да… — немного охреневает чиновник, вместе со мной спускаясь во двор.

— А за костюм деньги мы вам обязательно вернём, первым же делом! — старательно уверяю я его, разыгрывая заискивание.

И это работает. Толстый, плешивый уродец приосанивается, мигом почувствовав свою важность.

— Да уж, было бы неплохо. Но я могу вас понять. Забота о детях порой… — Гибсон делает замысловатый жест рукой и многозначительно не заканчивает свою фразу, предполагая, что я и так всё пойму.

Вот петух. Даром, что в больничной робе стоит — стоило ему только почувствовать власть, и мужик тут же забыл про все ужасы. Ненавижу таких вот недалёких слизней.

— А что это у вас тут? — Директор тычет пальцем в стену нашего титанопарка, мимо которого я его сейчас веду к лифту.

Двадцатиметровую прочную стену построить было непросто, но мы справились, заодно придумав местный аналог бетона. Теперь наши малыши были надёжно заперты и перемещались как хотели в пределах своего «небольшого загона». Но это всё у нас ещё с осени сорок первого появилось — после ухода Ханджи пришлось в срочном порядке что-то решать с тем, как и где держать пойманных титанов. Приставлять к ним постоянную охрану из чужих нам людей ох как не хотелось, куда-то девать с нашей территории тоже — Шит вовсю работал над сывороткой, а держать их всё время прибитыми гвоздями к помосту, как это делала Ханджи, казалось мне просто негуманным… Учитывая, что одного из них я знала в человеческом облике до превращения.

— Тут? Тут у нас небольшой загон для… питомцев, — мило улыбаюсь я в ответ. — Что-то вроде контактного зоопарка.

А вот лифт, в который я завожу доверчивого идиота, совсем новый, ему буквально пара месяцев.

— О-о, вот как? Неплохая идея, детишкам такое должно понравиться. Позволите полюбопытствовать? — важно кивает Грэм, самолично нажимая на кнопку подъёма ещё до моего ответа.

Ну, хозяин — барин. Молча пожимаю плечами, облокачиваясь о перила и наблюдая за началом циркового представления.

Правильно ли я поступаю? Уверена ли, что Эрвин Смит из пятидесятого и в самом деле одобрил бы такое использование своего плана?..

Кабина тормозит ненадолго на вершине, выводя меня из прострации резким толчком и плавно переезжая пологую часть стены шириной в добрые два метра. Нам открывается шикарный вид на двух титанчиков. Директор, стоит ему только увидеть наших питомцев, тут же плюхается на жопу, отползая от края подальше. А кабина начинает медленный спуск.

— За… Зачем вам здесь титаны? — выдавливает из себя жирдяй, бледнея с каждым метром всё больше и больше.

— Как это «зачем»? Изучаем. — Пожимаю плечами, показательно нажимая на специальный рычаг и заставляя лифт ускориться с доставкой нас вовнутрь загона. — Да вы не волнуйтесь, мы уже поняли по документам, что вы и в самом деле ни при чём. Так что это так, небольшой подарок от нашего отдела… за беспокойство.

— Н-не…

— Надо, Грэм, надо, — припечатываю я в ответ. — Вам ведь было так интересно. Не переживайте, это относительно безопасно.

Катушка мерно разматывает трос, а с другого края загона срабатывают приманки, отгоняя наших милых соседей от нас подальше. Гибсон вздрагивает, стоит днищу кабины удариться о землю, и жмётся ближе ко мне. Я же спокойно выволакиваю обливающуюся холодным потом тушу, прежде чем лифт уедет обратно, уже без нас, и облокачиваюсь о стену, пальцем указав на небольшую камеру в полу по центру совершенно пустынного загона:

— Вон там — довольно просторная комната глубиной три метра. Если не хотите на собственной шкуре узнать, через что прошли некоторые ваши бывшие воспитанники… бегите. Внутри есть рычаг, который закрывает решётку. Там вы будете в безопасности, и вас точно не сожрут.

— Ч-что? — сереет директор, ещё, кажется, не до конца осознав, куда попал.

— Да вот, решила наглядно показать вам, на что вы обрекали совсем мелких ещё детишек. Советую начать двигаться. Приманки будут работать ещё… секунд двадцать, — уведомляю я миролюбиво, кинув быстрый взгляд на таймер. — Обратного лифта нет — кабину можно запустить только с внешней стороны… Во избежание инцидентов. Для экстренных случаев мы обычно используем УПМ. И не надейтесь, что я полезу вас спасать, у меня даже оружия нет с собой. А желания хоть пальцем ради вас шевелить и того меньше.

Мужик, бросив тревожный взгляд сначала на меня, а потом и на быстро бегущую стрелку таймера, в самом деле поспешно прыгает в тюрьму по собственной воле. Вот это я понимаю дисциплина, вот это покорность! С полуулыбкой наблюдаю, как заканчивается отсчёт и титаны разворачиваются, почуяв новую добычу.

Мелкая галька у меня под ногами слегка дрожит от быстро приближающихся шагов. Похоже, наши малыши давненько уже не видели людей и малость… одичали. Им остаётся всего десять метров до тюрьмы, пять, два… Чёрт, не успели: решётка с лязгом захлопывается, прочно вставая в пазы и отделяя директора от милых каннибалов. Я же, подождав, пока визги утихнут, спокойно подхожу поближе, заглядывая в камеру.

— А? Да как же это? — комментирует моё близкое нахождение к титанам директор. — Кто вы, чёрт возьми такая?

Действительно, что-то ты, мать, стала забывать, откуда сюда пришла. Не могу удержаться от того, чтобы громко не сказать:

— А ведь говорили, что знаете, кто я… Что ж, глава отдела Разработок при Гарнизоне Алиса Селезнёва. Приятно вновь с вами познакомиться. И помните… Вы всегда можете выйти, просто нажмите на рычаг, — сардонически усмехаюсь я. — У вас ведь есть выбор, директор. А, и ещё кое-что: в шесть вечера наш титанопарк закрывается для посетителей и, соответственно, рычаг перестанет открывать решётку. Так что советую вам разобраться с вашей… проблемой засветло. Наверх можете забраться по тросу подъёмника, он очень удобный и прочный.

— Погодите… Вы ведь не оставите меня здесь? — Грэм с ужасом провожает меня взглядом.

Я притормаживаю около только что обозначенного мною места подъёма, как будто бы задумавшись, и мило отвечаю:

— Оставлю, разумеется. Я ведь, согласно вашей логике, дала вам выбор и тем самым сняла с себя всю ответственность за вашу дальнейшую судьбу. Разве нет, директор? Умрёте вы или выживете — зависит теперь только от вас. Счастливо оставаться.

Дальнейшие крики предпочитаю не слушать, быстро перемахнув через стену и возвращаясь на кухню через окно. Сегодня меня ждёт чертовски длинный день. Но теперь я, по крайней мере, знаю, что должна хотя бы попытаться последовать примеру Эрвина Смита. Я совсем не хочу, чтобы мои дети всю жизнь провели взаперти, охраняемые титанами, как этот подонок в загоне. А без Разведкорпуса нам не победить. И единственный выход из всей этой лажи — это рискнуть.

Я забираюсь на кухню, оглядывая собравшихся здесь людей. Дин приготовил дымовые гранаты, да и Шит притаранил дротики с фиолетовой и белой маркировкой, так что дело за малым. Своих ребят я знаю превосходно, в отличие от врагов. Они всё ещё остаются в тени, отбирают шансы на выигрыш. Победа или поражение? Что ждёт меня в этот раз?

— Какое снаряжение возьмёте? — Майк уже готов залезть в наши закрома в потолке, и ждёт только указания, в каком отсеке ему смотреть.

— Давай У-32, наверное. Под него и форма подходящая есть, и по внешнему виду он похож на местные контрабандные модели. — Припоминаю наш модельный ряд, который мы непреднамеренно наплодили во время многочисленных модификаций оборудования под специфичные задачи каждого рода войск, и оборачиваюсь к Леви: — Солнышко, достанешь чемодан с красной биркой? Там будет униформа для маскировки.

Сама я, пока Леви лазит на антресоли, вежливо прошу подпирающего стену Мика подвинуться. Его открывшийся в полу после моих манипуляций с досками и задвижками тайник не впечатляет, в отличие от Ханджи и Смита.

Чуть напрягаюсь, вытаскивая ящик наружу, но от помощи отказываюсь. Ещё я наше незапатентованное оружие этим хитрецам доверять буду, ага. Обойдутся. Чуть порывшись, достаю наконец небольшой футляр, осторожно откладывая его в сторону и убирая остальные богатства обратно под замок.

— Что это? — Эрвин опирается лбом о ладонь, уже с некой обречённостью наблюдая за происходящим. — И не могли бы вы всё же по-нормальному объяснить свой план?

— Это? Ну… что-то вроде продвинутого дверного молотка? — Разворачиваю я нашу маленькую динамитную установочку.

Мик хмыкает, но от комментариев всё же удерживается, молча наблюдая, как я с огромной осторожностью кладу взрывчатку с проводами на стол. Победа или поражение? Смогу ли я ещё раз ради дорогих мне людей шагнуть вот так в неизвестность? Но ведь и в том, и в другом случае Разведкорпус победит. Это ли не главное?

— А план у нас до безобразия прост и этим и хорош: ошарашить, проскочить внутрь на эффекте неожиданности, снизив врагам для надёжности ненадолго видимость до нуля и спиздить одного человека, — на пальцах объясняю я, что собираюсь провернуть, поспешно натягивая поверх костюма чёрные штаны и рубашку и убирая волосы под такого же цвета шапочку с прорезями для глаз, сейчас просто собирая её в отворот. — Ничего сложного, особенно для Леви. Никаких смертей и никакого раскрытия личностей. Они даже и не поймут, что исчез целый глава штаба, пока не будет слишком поздно.

— Один вопрос: как вы обратно добираться будете? — спокойно интересуется Ханджи, молчавшая всю дорогу.

То, что спрашивает нас она, а не Смит, немного настораживает. Что, неужели такой уж хреновый план? Вроде же я в точности по инструкции действую.

Я ненадолго торможу со шнуровкой сапога, всерьёз задумавшись. Да нет, план отличный. Просто у Эрвина отход действительно предусмотрен не был. Что снова на краткий миг возвращает меня к практически гамлетовскому вопросу. Шагать в никуда страшно, очень страшно. Я же ведь и в самом деле не солдат… Так, не отвлекайся. Ты же ведь уже всё решила, нет? На телеге доехать обратно скорее всего не выйдет, надо бы как-то по-хитрому добраться до окраин Троста…

— Я недавно чинил канализацию и неплохо ориентируюсь в сети трубопроводов, — вызывается Майк, и я удовлетворённо киваю. Да, это вполне сойдёт. — Пойду соберу телегу тогда… и возьму фонарь помощнее. Алис, ты точно уверена, что мы можем положиться на тот план?

Вопрос вопросов, блин. Но ничего лучше я сейчас придумать не в состоянии. Вмешивать Разведкорпус в налёт на другой род войск, как бы мне ни хотелось отправить настоящих профессионалов на передовую, никак нельзя. Значит, каким бы ни был план, действовать сможет только мой отдел… А никого из них отправлять на передовую я не хочу. Не могу, если уж честно. Они не бойцы, а учёные, в конце ж концов! И, в отличие от меня, важны для человечества. Значит, остаёмся только мы с Леви. И в таком составе я вижу лишь один план, который может сработать с семидесятипроцентной вероятностью, пятьдесят из которых — это уверенность в моей команде, а остальные двадцать — сведения о противнике. Надеюсь, тот древнекитайский мудрец знал, о чём пишет. И то, что это план Эрвина, а не мой собственный, даёт мне дополнительную уверенность. Эрвин не я, он не лажает… Ну, почти не лажает, окей. Поэтому я говорю правду:

— Можем, — уверенно отвечаю я, выпрямляясь. — В конце концов… помнится, несколько разведчиков, включая их будущего командора, кстати, неоднократно заявляли, что, мол, рассчитывают на нас. Надо же отвечать им взаимностью… хоть иногда?