Хрупкие дети Земли (гет)

Уильям заглушил Range Rover на подъездной дорожке, и быстро взглянул на дом. Тихий, как и прежде, он был почти таким же, каким Блейк оставил его, когда вечером уже прошедшего дня уезжал на фотосъемку. Только множество мелких дождевых капель, да влажный и пряный, смешанный со смолой воздух окружающего леса подсказали ему, что пока он был занят своими делами, здесь, у лесного домика, прошел большой дождь.

Уильям замер на несколько секунд, чтобы полюбоваться, по привычке, багряным лучом раннего солнца. Продолжая мягко улыбаться ему, андроид медленно вытянулся из автомобиля. Беспокойная мысль о том, что следует подготовить черновик статьи для Моники, — и как можно скорее, — безуспешно билась о его притихшие от окружающей красоты и тишины регистры.

Уильям был согласен с этой мыслью, но далеко, поверхностно и отвлеченно. Мысль стала задачей, назначенной к исполнению, — он автоматически ввел ее в список ближайших дел, — но все это пока не срочно, не сиюминутно, и, значит, может еще подождать... Еще душный от ливня лесной воздух, в котором легко угадывался густой запах елей, владел его вниманием гораздо больше, чем мысли о статье.

Воздух был таким насыщенным и плотным, что от нескольких, намеренно очень глубоких вдохов, у Блейка немного, — и даже приятно, — закружилась голова. Но он тотчас вернулся в реальность. А в ней основательная, входная дверь дома Авы Полгар смотрела прямо на него. Смотрела невозмутимо, и спрашивала: может быть, он, наконец, перестанет заниматься очевидной ерундой, и вернется домой?

Развеселившись этой мысли, Уильям отошел к задней двери внедорожника, открыл ее, подхватил с сидения большой крафтовый пакет с лакомствами, которые он купил в кондитерской к завтраку, немного увядший в дороге букет ярких подсолнухов, и направился к дому. Звякнула связка ключей, затвор замка плавно отошел в сторону, и Уильям Блейк, очень довольный этим утром, да и всем окружающим миром по умолчанию, — о чем он, кстати сказать, совершенно не думал, — зашел в тихий дом, где, благодаря освежителю воздуха, царил мягкий, тонкий аромат, сплетенный из мандаринов и хвои.

Смешиваясь с запахами леса и сырой, мягкой от дождя земли, залетавшими в открытое окно, аромат дома становился еще глубже, еще любопытнее... Периферийное воображение Блейка уже воспылало нежными, — пока, правда, только представленными, — но не осуществленными картинами.

Картинами о том, как он аккуратно ставит пакет с продуктами на небольшой (темно-коричневый, деревянный и круглый) обеденный стол, и идет, — тихо, как настоящий кот, путешествующий по миру на своих мягких лапах, — любоваться спящей Авой Полгар.

Тоже давняя привычка, ничего не сделать... Уильям лениво и счастливо улыбнулся, отчего свет его глубоких, в эти минуты темно-синих глаз, из теплого и темного стал светлым и озорным. Привычка такая давняя, что все воспоминания, связанные с ней, из кратковременной памяти уже давно перебрались в прочную, долговременную. Что и говорить: эти воспоминания, как и множество других, касаемых Авы Полгар, Уильям очень любил и берег. Особенной, одновременно то острой, то греющей его теплотой в этих мыслях было то, что тогда ничего еще не предвещало настоящего счастья. И осознание это было отчего-то наиболее волнительно для робота. Словно из ничего появилось... нет, не просто «что-то», а целое, удивительное.

— «Счастье»? «Любовь»? — острожно, словно от произнесения вслух все могло потеряться и растаять, очень тихо пошептал Блейк.

Слова вышли из его улыбчивых, тонких губ невесомо, легко и удивленно. И все же, в сказанном было, — если оглянуться на его личный, так называемый в мире людей, «жизненный опыт», — уже много уверенности, знания, чувства. Но... да, все верно, — при этой мысли на губах Блейка снова разыгралась улыбка, — толика удивления, новизны чувства и всего происходящего тоже никуда не исчезла, и не ушла. Эта малая нота взволнованного, какого-то даже восхитительного неверия в счастье, была тоже дорога Уильяму. Она словно подтверждала, что все окружающее его, все случившееся с ним со дня встречи с Авой Полгар, — волшебство.

И его нужно ценить.

И благодарить.

И никогда до конца к нему не привыкать.

По меньшей мере для того, чтобы не посчитать однажды, в один из дней, что все в его жизни обычно. Нет! Этого нельзя допустить. Нельзя допустить привыкания, опошления происходящего. Новизна чувств, сейчас обостренная в нем до пределов, может и пройти, но сам он не должен забывать о том, что на самом деле все это значит. И как это все удивительно, невероятно! Жить, дышать, быть свободным, а теперь и...

— Лю-бить... — мягко разбив на слоги, проговорил Блейк.

И снова из его груди, медленно заживающей ото всех ран, вышел глубокий вздох.

Так уже было, — он уже был знаком с чувством подобного восторга, изумления и новизны. Так случилось в то утро, когда Ава Полгар познакомила его с Робертом Мором, и Блейк, отвечая ему и разговаривая с ним (!) вдруг понял точно: он свободен! Он свободен и волен говорить с людьми! И с Авой Полгар, и вот с этим новым, едва представленным ему че-ло-веком! Он, андроид, говорит с людьми! И не так, как раньше (то и разговорами назвать нельзя), а на равных. И знаете, что? Они, вот эти самые люди, слушают его! Слушают, слышат, внемлют ему, отвечают на его реплики и не говорят (то есть не кричат) о том, что он должен только молчать, слушать и выполнять приказ! Что это, если не чудо?..

Вот, что хотел Уильям. Вот, какую новизну и чистоту в отношении своей сегодняшней жизни (и особенно — в отношении любви к Аве Полгар) он хотел сохранить.

Мысли эти часто и особенно волновали Уильяма. Порою так сильно, что он считал это слабостью. И потому скрывал. Так же делают люди в своем мире? Они скрывают слабости, выставляют на свет «сильные стороны» и очень хотят быть нерушимыми, уверенными, непоколебимыми? Как со всем этим обстояли дела у него? Уильям в точности не знал.

И потому, что не мог до конца провести сравнение между собой и людьми (для этого ему требовалось, как он думал, еще большего знания различных деталей и нюансов из поведения людей), и потому, что взращивать в себе подобную, абсолютную уверенность, он не стремился. Это, все же, идет вразрез с той дорогой ему новизной, так? Если он станет во всем уверенным, возможно, он автоматически он станет и самовлюбленным. А такому все привычно и ничего не ново. И он начнет, как многие люди... «Еще не хватало цитировать Шекспира. Про театр и что все люди в нем...». В общем, обо всем этом, может быть, и стоит подумать подробно. Но не сейчас.

Но вот что нового Блейк стал в себе замечать, так это то, что теперь, часто отключенный от внешнего мира расплескавшейся в нем любовью к Аве Полгар, он вообще не очень хотел размышлять о подобных категориях и вопросах, — отвлеченных, далеких, и ему, может быть, и вовсе не нужных . Зачем? Неужели все непременно нужно анализировать, подвергать проверке и рассудку?.. Нет же. Наверное, особенная, тихая прелесть воспоминаний кроется в... как это?... «Предощущении праздника»? Вернее, в любви?

Да, в то время, когда он только начал наблюдать за спящей Авой, — если быть точным, — еще и предощущения не было, не то, что любви. Но желание Авы, — жгучее желание наблюдать за ней, узнать ее, находиться рядом, разглядывая каждую деталь ее внешности, каждую клеточку изумительной, ровной и чуть смуглой, восхитительной кожи, — было.

От подобных воспоминаний кровь Уильяма расходилась все больше, и он, положа руку на свое электронное, очень быстро бьющееся сердце, не хотел и не думал унимать его ритм. Улыбаясь той своей, — к счастью, прошедшей —наивности из прошлого, Блейк подумал, к тому же, о том, что если бы все первое время он не был бы так сосредоточен на мести, то непременно стал бы искать расположения Авы уже в те дни.

Да что же... он, если быть честным, и искал. То неудобным вопросом, неприличным настолько, что обычно спокойный Мор едва не выбежал из особняка, сорвавшись с места, то поцелуем Авы Полгар в щеку. Так, конечно, ничего особенного! Конечно-конечно, все это просто так! Ничего не значащий поцелуй на прощание, перед уходом! Ведь нужно же ему, андроиду, только делающему первые и робкие (на этом слове Уильям рассмеялся, не удержавшись) шаги в человеческом обществе, не только наблюдать за всем, окружающим его, но и проверять свою способность к вербальному, эмоциональному и физическому взаимодействию с homo sapiens.

Вот.

Он и проверял.

Разными, очень любопытными способами. Они, в самом деле, интересовали его очень сильно. И действовали на его электронно-нервую, центральную систему почти так же возбуждающе, как и планы о мести. Ему дозволено быть свободным! Он больше не в клетке, он не в заточении! Так отчего же не попробовать этот мир на вкус? Отчего не проверить свою способность к взаимодействую с людьми, самой любопытной среди которых, — за счет удивительного сочетания робости, замкнутости и решительности, — ему с первой минуты представлялась сама Ава Полгар? Вот он и проверял.

И проверил.

И теперь еще не всегда мог поверить в то, что у него, когда-то битого и замкнутого в стеклянном кубе, было отныне настоящее, свободное и великое, счастье.

«Так, довольно... хватит болтать!», — оборвав свою, видимо совсем поплывшую при мыслях об Аве, созерцательность, заявил Уильям. ОС, расслабленная его размышлениями и поющей в нем нежностью, возразила. Она хотела бы еще понаблюдать за этим неспешным течением тихой реки, и вызнать у Блейка о том, когда он, на его личный взгляд, впервые проявил к Аве симпатию? Не только как к удивившему его своими поступками человеку, но как к девушке, и... Уильям, расправив слегка увядшие в дороге подсолнухи, уже бежал по лестнице, — перепрыгивая через деревянные, отполированные ступени, — вверх. То ли в бессчетный раз любоваться своей спящей Авой Полгар, то ли затем, чтобы лаской будить ее.

Операционка вздохнула, подумала, вздохнула еще раз, и начала ежедневную проверку работоспособности Уильяма Блейка.

* * *

Уильям добрался до верхней площадки второго этажа за несколько больших, широких прыжков, посмотрел на букет подсолнухов в своей руке, выправил узкий, яркий лепесток одного из них, и, чувствуя в груди теплое, легкое и куражное волнение, зашел в спальню. Но Авы Полгар там не оказалось. Блейк оглядел комнату, вышел на лоджию, но там его только овеял теплый утренний воздух, пока немного душный от ночного ливня.

Пусто.

Бровь андроида удивленно вскинулась вверх. Оставив букет цветов на незаправленной кровати, Уильям пересек комнату в несколько огромных шагов, и открыл смежную дверь, ведущую в ванную комнату.

Пусто.

Резко развернувшись, андроид снова осмотрел спальню. Не упустил ли он что-то? Смятая постель, застеленная тонким, белым бельем, еще кажется, хранила тепло Авы. По крайней мере, так ему показалось, когда он провел рукой по той половине кровати, на которой она спала. Дверь на лоджию раскрыта. И ветер, поднявшийся после дождя, свободно залетает в комнату, играя обстановкой комнаты: легким, тоже белым и газовым тюлем, который по ночам закрыт тяжелыми, темно-синими шторами, небольшими листами бумаги, на одном из которых, самом верхнем, Ава, по-видимому, начала составлять какой-то список, но так и не закончила: слово в последней фразе, написанной тонкими, черными чернилами, не было оборвано.

А одежда? Вещи? Уильям снова осмотрел спальню. Ничего не пропало. И, на первый взгляд, даже не изменилось.

И все же, где Ава? Мысль, оформленная в вопрос, вызвала в нем мгновенное волнение с примесью страха. Потому что всего несколько часов назад он думал над новыми заголовками из СМИ, в которых Аллес Гудвин, черт знает где застрявший, обещал вскоре обнародовать «всю правду об Аве Полгар». А что, если?.. Блейк сбежал со второго этажа так стремительно, что у подножия лестницы даже безупречная вестибулярная система андроида закачала его из стороны в сторону.

Он резко рванул дверь на себя, и уже выбросил вперед, для первого шага, правую ногу, как столкнулся с Авой. Будь девушка выше своего очень компактного роста, можно было бы сказать, что столкнулись они «нос к носу». Но для верности заметим: столкнулись они нос (со стороны Авы) к грудной клетке (со стороны Уильяма). И автоматически, и удивленные (Блейк) и испуганные (мисс Полгар), даже отпрянули друг от друга.

— Ава Полгар! Ты здесь!

Изумление и радость буквально выпрыгивали из этих двух фраз. Остановив горящий взгляд на девушке, Блейк в первые секунды как будто растерялся, застыл на месте. И Ава, остановившись, подняла на него беспокойный, сумрачный взгляд, спросив с едва заметной насмешкой:

— Могу я пройти в свой дом, Уильям Блейк?

— Да! — андроид тряхнул головой. — Да, конечно! Прости!

Взяв девушку за руку, он отступил назад, проходя вместе с ней в гостиную. Затем, остановившись, Уильям потянулся к Аве, желая ее обнять, но она так быстро и ловко выскользнула из-под его руки, что даже Блейк, всегда грациозный и ловкий, обладающий такой красотой, быстротой и плавностью движений, которыми без всякого зазрения совести можно было любоваться, не успел сориентироваться. И тогда светлая бровь андроида, — уже второй раз за одно это непродолжительное утро, — удивленно и непонимающе поднялась вверх, одним своим безмолвным положением задавая и обозначая очевидный вопрос.

— Что случилось?

Ава оглянулась на Уильяма, скинула на темно-зеленый диван черную кожаную куртку с таким видом, словно та была мерзкой, прилипшей к ее коже рогатой улиткой, и подошла к журнальному столику, на котором, несколько часов тому назад, она нашла две черные папки. Взяв их, аккуратно оставленные на том же, что и прежде, углу столика, Ава расправила их в руках наподобие веера. Так, чтобы Блейк отчетливо видел: у нее две, именно две папки. Медленно подойдя к андроиду, Ава остановилась в шаге от него, и прижала папки к его груди поочередно, сначала одну, потом другую. Вышло как короткий, оборванный счет, на «раз-два».

— Это «досье» — все, что у тебя на меня есть? Или ты нашел что-то еще? — резко, никогда не умея в разговорах с Блейком выдерживать эффектную паузу или вести ссору по-женски плавно и играючи, узнавая то, что ей нужно незаметно и легко, спросила Ава.

Уильям перевел непонимающий взгляд с сердитого лица девушки на ее руки, прижатые к его груди через папки, и молча, отрицательно покачал головой. А потом закрыл глаза.

— Я допустил такую глупость, Эви!

— Потому что оставил их на столе, на видном месте? — все так же резко и четко уточнила Ава, не отводя взгляда от Блейка.

Ответ им обоим был очевиден, и девушка невесело усмехнулась.

— Значит, ты жалеешь только о том, что оставил их здесь?

— Я не понимаю тебя.

Уильям поморщился, и на его идеально ровной коже, на переносице, пролегла ломаная линия.

— Но ты уже знала раньше, что мне все известно о тебе, о твоем прошлом...

— Да... — глухо, отворачиваясь от Уильяма, вдруг пошептала Ава. — Но я...

Она обняла себя за плечи, как делала всегда, с самого раннего детства, тогда еще безотчетно стараясь себя то ли оградить, то ли успокоить от царящего вокруг мрака, и затихла.

— Тогда что я сделал не так? — подходя к Аве, прошептал Уильям. — Я оставил папки по глупости, по банальной забывчивости. Я не хотел ранить тебя. Это вышло ненамеренно!

Он тоже, следуя своему порыву, давно уже ставшему такой же прочной привычкой, остановился так близко к девушке, что она чувствовала его тепло и дыхание. И то, как прохладной, щекотной и нежной волной, оно задевает ее кожу, когда, наклонясь к Аве, Уильям заглянул в ее лицо.

— Я не думала, что ты знаешь все... настолько все!

Ава отошла от Блейка и еще крепче обняла себя руками. Так крепко, даже больно, словно хотела не просто умом знать, но физически чувствовать: она — здесь! Она — есть! И, может быть, все будет в порядке.

Уильям не стал ничего говорить. Он давно понял про свою Аву Полгар несколько важных вещей. Понял не умом, а сердцем. И потому, не тратя понапрасну слов, он сделал то, что Ава очень любила, и то, что всегда ее утешало, возвращая из всех, даже самых жутких страхов обратно, в реальность, к нему. Он обнял Аву, сцепившую руки вокруг себя, обнял крепко и надежно. И постепенно ей стало тепло, и так уютно, что руки ее опустились сначала вниз, — мягко, почти безвольно, — а потом быстро и крепко обняли Уильяма в ответ.

— Прости. Я оставил папки по глупости, из банальной забывчивости. Я не хотел, чтобы ты их нашла. Я не причинил бы тебе боль умышленно.

— И даже не рассказал бы мне о досье на Аллеса? — шепнула Ава, казалось, уже отогретая теплом его рук.

— Я говорю только про тебя, Ава Полгар. Я бы никогда...

Ава потерлась щекой о грудь Уильяма, и еще сильнее его обняла. Блейк обожал это ее движение. Безотчетно, не понимая и не желая понимать всей его прелести. Вот и сейчас, почувствовав это милое касание, он непроизвольно вздрогнул, а потом замер. И если бы не белая рубашка, хотя бы немного, тонко прикрывавшая его грудь, Ава наверняка ощутила бы, как в солнечном сплетении Уильяма, — когда она коснулась его груди, — вспыхнула и понеслась мгновенная, жаркая вспышка.

— Ты злишься на меня? — продолжал допытываться Блейк, после всех недомолвок, что были между ним и Авой раньше, не желавший хотя бы что-то оставлять неясным.

— Нет... нет. Я... не ожидала такого подробного отчета. Настолько подробного... Извини, я грубая... Я вспомнила...

— Что «вспомнила»?

Но Ава ответила вопросом на вопрос, и сказала о другом:

— Ты наверняка очень внимательно прочитал весь отчет обо мне.

Уильям кивнул.

— И наверняка ты даже помнишь его наизусть.

Уильям снова кивнул. И Ава тяжело вздохнула.

— У тебя есть после этого отчета вопросы обо мне? То, что ты еще хотел бы узнать?

В представлении Авы недосказанность об изнасилованиях, которую она увидела в бумагах, и которая выбила ее из колеи, была настолько явной и очевидной, что не задать себе вопрос о том, а происходило ли это на самом деле, было невозможно. И если Уильям помнит из досье о ней все так ясно, как он говорит, то он не может не знать, не может не понять, что она сейчас имеет ввиду! И если он скажет, что у него нет никаких вопросов о ней, то... это для него не важно? Это для него не важно, и, значит, он останется с ней? Останется с ней?..

Блейк внимательно посмотрел на девушку, в ее блестящие испугом глаза, и сказал то, что хоть и было не совсем правдой, но то, что сейчас стало важнее всего:

— Нет. У меня нет о тебе вопросов, Ава Полгар. Я все о тебе знаю. И не в том плане, что я абсолютно «все о тебе знаю», а в том, что я знаю все, что нужно и важно, и знаю самое главное. И я люблю тебя. Остальное меня не интересует.

То ли заплакав, то ли рассмеявшись забавной и любимой витиеватости его речи, Ава прижалась к Уильяму, поднялась на носки, и поцеловала его в ямочку, вздрагивающую от быстрого пульса, в той точке, где соединялись, подобно расправленным крыльям, тонкие, выступающие ключицы, у основания шеи. Блейк снова замер под ее лаской. А потом, — это усилие стало очевидно и для него, и для развеселившейся от этого Авы, — втянув воздух поглубже, взял мисс Полгар за руку и предложил пока вполне безобидное: завтрак из их любимых блюд.

Но завтрак, на который так надеялся Блейк (надежда его таяла тем больше, чем заметнее и мрачнее становилась за столом Ава), не принес желанного им результата. Разговора между ними отчего-то, по неясной ему причине, между не получалось.Пожалуй, впервые за все время, что они знали друг друга. Обескураженный таким положением дел, Уильям терялся во всевозможных вариантах и догадках, и, как сказали бы люди, буквально «ломал голову», выискивая причину замкнутости Авы. Не то, чтобы он был сильно поражен ее нынешним состоянием, — он и раньше видел девушку не только в хмуром и задумчивом, но и в злом состоянии духа. Она и раньше не отличалась разговорчивостью. И это его не пугало. Но вот... Блейк, окончательно растревоженный сосредоточенным молчанием Авы, которое им, со стороны, ощущалось как погружение на громадную, подводную и невидимую, — и оттого особенно пугающую глубину, — остановился, отодвинул от себя чашку с эспрессо (к этому виду кофе он в последнее время особенно полюбил добавлять пломбир; но исключительно тот, что был изготовлен на сливках) и посмотрел на девушку, глубоко погруженную в свои размышления и очень невеселое, — судя по ее лицу, — долгое молчание.

Лицо Авы было средоточием тревожных, невысказанных мыслей. Темные глаза, обращенные в незримую даль, блестели неярким и беспокойным светом. Из внешнего облика Авы Уильям, благодаря его чрезвычайной наблюдательности, вполне мог высмотреть что-нибудь еще. Еще пару или тройку деталей. Но сейчас он хотел не рассматривать ее, выводя свои, — как знать, может, вполне ошибочные? — заключения, а говорить с ней. О серьезном или о смешном. О чем угодно, только бы стянуть с Авы этот пугающий его покров безмолвия и внутреннего, громадного напряжения, которое, как выяснилось при внимательном взгляде на Аву, конечно же, не исчезло только лишь потому, что он пообнимал ее и ответил на вопросы об отчетах.

Кстати, о них. «Как можно было такое допустить?!», — спрашивал себя андроид, и ответа не находил. Когда он оставил их на столе в гостиной? А главное, зачем? Забыл? У него провалы в памяти? Что с ним происходит? Что это еще за перемены? Неужели он был настолько рассеян, что в самом деле оставил их на столе и забыл об этом?

«Ты, мой дорогой, беспечен от любви, — вздохнув, пояснила операционка. — Если тебя это утешит, то со счастливыми и влюбленными это часто случается. Они поглощены своим миром, и...».

— Меня это не утешает, ты знаешь, — резко и внешне безмолвно заявил Уильям, реагируя на поступившее сообщение ОС. — И мне это не нравится. Не нравится мое поведение. Оно несобранное, оно беспечное. Неосмотрительное, расхлябанное, в конце концов! Посмотри, к чему это привело!

Операционка напомнила о том, что пожар по поводу досье Авы, которое она, конечно, подробно прочитала, все же, не случился. Но Блейк был не умолим. Отвлекшись от своих прежних мыслей о состоянии Авы, он теперь ругал себя беспощадно. И вдруг остановился. «Какой в этом сейчас толк? Все уже произошло. По моей глупости, по моей персональной неосмотрительности. Принципиально важно не допустить подобного в будущем, и понять, что происходит с Эви».

Эви, впрочем, о содержании размышлений Уильяма ничего не подозревала. Она по-прежнему находилась в своей вязкой задумчивости. Такой всепоглощающей, что Уильяму даже показалось, что ее, Авы Полгар, от этого стало меньше. И еще... Блейк проследил за тем, как девушка, почти ничего не съев, отодвинула от себя кофе и тарелку с любимым завтраком (груша, запеченая в слоеном тесте, с карамелью), и заострил свое внимание на жесте Авы, каким она отодвинула от себя тарелку. Он что-то ему напомнил. Это, безусловно, было deja-vu, но... постойте, когда он все это уже видел? Именно этот резкий жест и точно такое же дрожание руки?

Память отчего-то напомнила о том, как Ава, пристегнутая ремнями безопасности, вздрогнула от движения Уильяма, решив, что он, разозленный ее слежкой и неудачной попыткой спасти одного из его любимых охранников, непременно ее ударит. Она дернулась. Тщетно и безуспешно. А потом попыталась хотя бы немного прикрыть голову руками. Но и это не удалось: руки девушки Уильям надежно зафиксировал все теми же ремнями. Они не сдавливали кожу и не вредили Аве, а выполняли лишь главную и единственно важную тогда функцию: удерживали девушку на месте. Надежно, и так, чтобы она, под всплеском своего страха и импульсивности, не навредили ни себе, ни Блейку. Или, что еще хуже, не попыталась звонить или бежать в полицию с информацией о том, что на заброшенном, загородном пустыре за пределами Паль-Альто, происходит что-то... страшное. То, чего она знать не должна была. Но теперь знала.

И все же главным во всем том мгновении, произошедшим между ними, было то, с какой беззащитностью и готовностью к неминуемой боли Ава тогда смотрела на Уильяма. Она вскинула голову резко вверх. Она ждала от Уильяма удара. Она была уверена в том. Ава вытянула шею вверх так сильно, как только могла. И вдруг взглянула на Блейка в упор. И столько было боли и страха в ее глазах!.. Столько затаенного, близкого ужаса и знания его, и готовности к нему, что тогда Уильям впервые в своей жизни ощутил, как, оказывается, может вздрагивать его собственное сердце от волнения. И вздрагивать, и понимать значение этого взгляда Авы Полгар. Она знает весь тот ужас. Она готова к нему. А Уильям? Он с величайшей, болезненной горечью заметил, смотря на девушку в ответ, как дрожит ее рука.

Рука дрогнула. Сначала едва заметно, всего однажды. А затем все чаще, и так сильно, что Ава, забыв о ремнях безопасности, потянулась к ней, чтобы успокоить ее. Сжать и смирить, и мысленно, с напряжением, может быть, приказать себе успокоиться, не думать и не вспоминать. По крайней мере, сейчас, в этот момент. А что потом?.. Но успокоить дрожь не получилось, Уильям давно все увидел, и во взгляде черных, горящих глаз, он заметил и то, что тоже очень хорошо знал по своему опыту.

Стыд. Неловкость за то, что что-то вдруг, неожиданно и против твоей воли, стало явным.

Горечь и громадное сожаление заполнили тогда сердце Блейка. Он поспешно отвел смущенный взгляд в сторону, от лица Авы. Как ему хотелось успокоить ее! Провести рукой по волосам, сделать что-нибудь, чтобы как-то ее поддержать, утешить! Но он посчитал это неуместным, и только отвел глаза в сторону. Молча сел за руль и поехал. Прочь, прочь, прочь!..

Вернувшись в реальность, Уильям все еще, первые несколько секунд, вспоминает и рассматривает эту параллель, которую он провел бессознательно, скорее по жесту Авы, чем по памяти.

И еще раз вспомнил именно этот момент: рука Авы сейчас дрожала точно так, как тогда. Только сейчас девушка, быстро сжав запястье другой рукой, уняла дрожь, сбила ее. Но все это, в основе своей, было тем же, что и тогда... И движения, — точно такие же: резкие, угловатые, слишком быстрые, не соответствующие окружающей, спокойной обстановке...

У тебя есть вопросы обо мне? Что ты еще хотел бы узнать?

Ответы на эти вопросы, не произнесенные Блейком, ожгли его изнутри. Нет, он не смел этого сказать вслух. Нет, нет... Но вопросы об Аве у него были, она права. И он не знал, чего сам опасается больше: собственных вопросов или возможных ответов, о которых он сам размышлял так много с тех пор, как получил от Халка отчет?...

— Что ты? Что случилось?

По губам Авы слабо скользит улыбка. А взгляд ее, уже не такой печальный, все равно, несмотря на усилия, остается слишком отстраненным и далеким от той столовой уютного дома, где она сидит рядом с Уильямом (отчего она, на посторонний взгляд, должна быть непременно, обязательно и только счастлива). И, может быть, Ава сама догадывается о том, что выглядит не так, как нужно? Потому что, тряхнув головой и проведя рукой по лицу, Ава словно переключает себя на настоящий момент, и повторяет:

— Уильям? С тобой все хорошо?

Лазурные глаза с тревогой смотрят на Аву Полгар. Тонким губам андроида, сейчас ничуть не лукавым от частой усмешки, а только плотно сомкнутым, очень хочется ответить: «Да». Но в груди Блейка уже горит неуверенность и незнание, и он, стараясь, как и Ава со своей стороны, прикрыться легкостью и улыбкой, смотрит на нее в ответ.

Девушка смущается под его взглядом, в котором слишком откровенно еще горит знание и понимание ее настоящего состояния. Сжав руку Уильяма, Ава шепчет:

— Тебе со мной совсем непросто, да? Невесело. Прости.

Блейк снова хмурится.

— За что ты просишь прощения, Эви?

Ава растягивает губы в подобие закрытой улыбки, и быстро, жарко поясняет:

— Все должно быть не так, да? Нужно радоваться всему, что есть. Тому, что мы влюблены. А вместо этого я...

Она снова опускает голову вниз, не заканчивая фразы уже осевшим голосом.

— Ты «что»?

— Тревожная и нервная. Не такую девушку ты себе хотел.

Уильям делает глубокий вдох, собирая все свои знания по части разговоров с людьми в целом, и с Авой Полгар — в частности, и говорит, очень надеясь, что хотя бы что-то из сказанного им сейчас прозвучит верно и попадет прямо в цель:

— А я никакую девушку себе не хотел. Кроме тебя. И если ты «тревожная и нервная», тогда... Мы можем тревожиться вместе. Я это тоже умею.

Ава хмыкнула.

— Не знаю, как ты всегда находишь такие слова... Спасибо.

Она улыбнулась, и от этой улыбки им обоим стало немного легче.

— Чего бы тебе хотелось сейчас, Ава Полгар?

— Если честно, то я просто хочу спать. Ужасно.

От этих слов Блейк выдохнул с таким видом, словно с его плеч свалилась разом вся небесная канцелярия.

— Тогда пойдем, я провожу тебя до спальни.

Ава покачала головой.

— Нет времени. Я хочу встретиться с Келсом. Правда, сегодня воскресенье, и я не хочу беспокоить его в выходной. Тем более, во время подготовки к скорой свадьбе...

— Виттера я беру на себя, — усмехнулся (уже широко и свободно) Блейк, подходя к стулу, на котором сидела Ава, и помогая ей встать из-за стола. — Что ему от тебя передать?

* * *

— ...Что она хочет вернуться в Назаре, хочет знать новости об Аллесе и о том, как двигаются судебные дела с Yut-stereo.

Уильям откинулся на спинку дивана, установленного в большой примерочной салона мужской одежды, легким кивком идеально причесанной головы поблагодарил девушку за принесенный ему зеленый чай, и закинул ногу на ногу, попутно смахивая с темно-серого, стального костюма, надетого на безупречно-белую сорочку, какую-то невидимую соринку. Боковое зрение бодрого андроида зацепилось за очередное, нервное движение, с каким Келс Виттер сорвал со своей шеи незавязанный галстук-бабочку, и Уильям, усмехнувшись неслышно для Келса, спрятал изогнутые улыбкой губы за краем белой чашки.

— У вас есть нормальные галстуки? А не это...

Виттер так энергично и возмущенно замахал рукой, что девушка, сотрудница салона, которая вот уже второй час помогала ему выбирать костюм к свадьбе, посмотрев на жениха и на его багровеющее лицо, не решилась уточнить, что именно он имеет ввиду.

— Неужели нельзя прийти в обычном костюме? Кому вообще нужны эти бабочки?! — шептал Келс, расхаживая по примерочному залу.

Уильям, наблюдая за ним, веселился слишком откровенно, но на помощь в выборе костюма «для главного в жизни торжества», — каким кто-то обозвал свадьбу, — не спешил, занятый чаем. На самом деле, жадному до подобного веселья Блейку было просто до страсти интересно узнать, как продолжится вся эта примерка и, главное, чем она завершится?

— Вы уж простите меня, что я занял ваше время, Келс. Тем более в таких обстоятельствах, в выходной день!

— Бросьте картинно паясничать, Блейк! — Виттер посмотрел на андроида через плечо. — По вашему лицу слишком сильно заметно, как вам все это нравится.

— А вам? Нет? А как же свадьба? Любовь, осыпание рисом, клятвы верности?

— Хватит нести чепуху, Блейк! Мне хватает того, что Риз всегда хотела пышную свадьбу. И я не могу ей в этом отказать.

Уильям рассмеялся весело и откровенно.

— Если хотите, я могу уйти...

— И лишите меня разговора о реальных делах? Только это и удерживает меня от того, чтобы не разнести этот салон к чертям.

— Я так понимаю, сама мисс Сильвер против обычного костюма?

— Она хочет, чтобы все в этот день было особенным. А я... — Келс вздохнул, посмотрев на себя в зеркало, — в этих «свадебных» костюмах и в бабочке выгляжу как...

— Ну-ну, давайте не будем на себя наговаривать.

Оставив чайную пару на столике, Уильям поднялся с дивана и неспешно обошел Виттера по кругу.

— Галстуки, Келс, бывают разные. Классический, регат, виндзор, боло, пластрон, шарпей...

— Уильям...

— Вы не слишком высокого роста, телосложение у вас несколько худощавое... Но вы ходите в спортзал регулярно, так?

— Блейк, замолчите.

— Судя по тому, сколько яда вы уже вылили на бедный галстук в виде бабочки, я смею предположить, что вам претит все или почти все, что выходит за привычные вам рамки. Будь вы посвободнее в этом плане, я бы преложил вам рассмотреть галстук шарпей, из натурального, однотонного шелка, но...

Уильям с лучезарной улыбкой остановился перед раздраженным и усталым адвокатом, и окинул его быстрым взглядом с ног до головы.

— В таком консервативном случае, как ваш, больше подойдет привычный галстук. Классический. Только какого цвета? С учетом того, что глаза у вас ярко-зеленые.

— Твою мать... — зашептал Келс и снова тяжело вздохнул. — Я просто хочу хороший костюм, без излишеств, без учета цвета глаз! Это можно сделать?!

— Конечно! — все тем же невозмутимо-радостным тоном заверил Уильям. — Только успокойтесь, Келс. И перестаньте кричать. Иначе что будет с вашим сердцем через неделю, в самый торжественный и счастливый день?А вы всем нам нужны и после него. Конечно, на период вашего медового месяца я и Ава Полгар ни в коей мере на вас не претендуем, и доступ на участие в нем есть только у мисс Сильвер...

— Я... — начал Виттер.

Игнорируя растерянность Виттера, Уильям продолжал как ни в чем не бывало:

— Обычно в костюме пиджак, галстук или рубашку выбирают в качестве одного яркого акцента, вокруг которого, в дальнейшем, строится весь остальной образ. Но... — Уильям совершенно просиял, наслаждаясь нетерпением и кислым видом Виттера, — ...Костюм из трех нейтральных элементов, без явного лидера, тоже возможен. Наверное, его придумали именно для таких законсервированных консерваторов, как вы, Келс. Поэтому предлагаю вам рассмотреть обычный классический костюм черного цвета. И черный галстук к нему. Сорочка — белая, а в качестве акцента, — и как комплимент пожеланиям мисс Сильвер, — можно выбрать белый паше.

— «Паше»? — переспросил совсем сбитый с толку адвокат.

— Так, в переводе с французского, называют платок для нагрудного кармана пиджака.

Уильям картинно вздохнул, поднял голову вверх, и рассматривая хрустальную потолочную люстру примерочной, почти мечтательно произнес на безупречном языке Эмиля Золя:

— Mouchoir de poche... «платок для кармана». Буквально.

После этого для Виттера все закрутилось с лихорадочной скоростью. Его вдруг отодвинули в сторону, потом принесли чай (который андроид, шепнув просьбу все той же встревоженной сотруднице магазина, попросил «в этом случае заменить на что-нибудь покрепче... например, на бренди») и просили ждать. И Келс, выпав от этой нестерпимой суеты в какое-то свое задумчивое пространство, — а, на самом деле, очень скучая по работе и по «нормальным делам», — даже заметить не успел, как скоро, быстро и просто невесомо-ювелирно стараниями Блейка и продавца-консультанта, его вниманию были предложены три черных, классических костюма. Все они были великолепны, все подходили Келсу, и различались лишь плотностью ткани, густотой черного цвета да несколькими нюансами в отделке и фурнитуре.

Виттер выбрал тот костюм, что был темнее всех, и значит, по его мысли, за счет классического кроя и элегантности, удачно сочетался бы с платьем Риз «в любом случае».

Белый, шелковый паше, о котором столько было уже сказано, — и даже на французском, — Блейк, с явным увлечением, свернул сам. Короной. Так, что из нагрудного кармана адвокатского пиджака теперь выглядывали три острых угла, и в самом деле очень похожих на головной убор королей.

— Спасибо... — с явным замешательством проговорил Келс, безостановочно гадая в мыслях о том, где всему этому умению и знанию научился андроид.

— Не стоит благодарности, — ответил Блейк. — Но почему мисс Сильвер не поехала с вами?

Виттер взглянул на Уильяма пронзительно и печально.

— Это — моя территория. Я был уверен, что выберу костюм сам. Как всегда, как раньше. Но тут вмешались эти консультанты с советами про «свадьбу!», и...

Блейк хмыкнул, отметил про себя, что бренди в принесенном Виттеру бокале почти не осталось, и предложил продолжить разговор о действительно важном за обедом, в ближайшем итальянском ресторане. Келс, счастливый осознанием того, что вопрос с костюмом наконец-то решен, немедленно согласился и заявил, что за счет в ресторане платит он, в благодарность за неоценимую помощь Блейка с треклятым костюмом к свадьбе, известие о которой у всех дам салона вызывало какие-то дикие, на его взгляд, реакции, и застряло где-то между громким восторгом и бесконечными вздохами о том, как «все это прекрасно!».

В итальянский ресторан, расположенный буквально за углом, Келс Виттер ворвался быстрее длинноногого Блейка. Впрочем, Уильям в этом и не думал ему мешать: адвокат все еще бурлил от только что окончившегося немалыми стараниями андроида стресса, и был не в самом благостном состоянии духа. Именно поэтому, надо полагать, Келс, ответив быстрым приветствием улыбчивой хостес у входа, сказал, что им нужен отдаленный столик, где их никто не потревожит. Келли, — так звали девушку, — повела рукой в сторону, демонстрируя взглядам обоих мужчин просторный зал и террасу с небольшими, накрытыми белыми скатертями, столами. Но Виттер, нетерпеливо слушая ее, все отверг и заявил, что им нужен столик в закрытом кабинете.

По смазливому личику Келли скользнуло начало недоумения. Такие столы занимали или бронировали обычно на вечер, но не в полдень!

— Ничего, нам подходит! — остановил ее Келс, и пружинно зашагал впереди девушки.

Келли, вынужденная буквально бежать за гостем (и это — на высоких каблуках, в юбке-карандаше!) беспомощно оглянулась на Блейка, плывшего широкой улыбкой. Застыв у стойки хостес, он неспешно осмотрел ее, вытащил из круглой стеклянной вазы конфету в яркой, фиолетовой обертке (карамель со вкусом винограда) и обратил смеющий взгляд к Келли. А затем пожал плечом, признавая: увы и ах, со всем великим сожалением, но здесь он бессилен и не может ей помочь! Потом на веселом лице Блейка мелькнуло что-то похожее на громадное утомление, из груди его вышел тяжелый вздох, и блондин, без труда догоняя девушку шепнул ей с видом заговорщика, что он сам очень устал от причуд своего адвоката!

— Но что делать, мисс Келли? Он просто лучший!

Девушка, обескураженная всем происходящим, — и тоном Блейка, который она, судя по ее волнению, приняла всерьез, — быстро раздала посетителям меню и выбежала из закрытого кабинета.

— Что вы ей там шептали? — с подозрением спросил Келс, просматривая меню.

— Всего лишь рекламировал ваши услуги. Вдруг вам нужны новые клиенты? — отозвался Блейк, пробуя раздобытую на стойке карамель.

К меню в кожаной, темно-коричневой обложке с позолоченными уголками андроид даже не притронулся. Откинувшись на спинку темно-красного дивана, Уильям подробно рассмотрел ресторанный кабинет, оценил по достоинству уют и приглушенный, не слишком яркий свет, и вернулся к своим мыслям об утреннем разговоре с Авой Полгар.

И к той неожиданной тревоге, которая, зародившись в его сознании в ту минуту, когда он, зайдя в дом, понял, что девушки нет, ничуть не угасла после того, как Ава Полгар нашлась. Что-то странное было в ее вопросах. Разве нет? И эта фраза: «...Не такую девушку ты себе хотел». О чем она? Что она имела ввиду, говоря так о самой себе? Какую «не такую»?

Размышления Блейка прервались новым появлением Келли. Выставив перед собой руку с сотовым телефоном, он сказала, что может принять заказ, если «вы готовы его сделать». Виттер, не отвлекаясь от меню, хмурым и быстрым тоном попросил приготовить для него свинину по-милански с тушеными овощами и подать эспрессо «после, в конце», а Уильям, помня о том, что он — в итальянском ресторане, конечно не удержался от мороженого. Со вкусом черного тосканского шоколада.

— Но только в том случае, если вы его делаете по рецепту Эрманно Ди Помпонио.

— Мы готовим его так же, как в Риме, — подтвердила Келли.

— Именно так, как в кафе «Молочный снег», что расположено на улице Луиджи Полетти, дом номер шесть? — с непередаваемой улыбкой уточнил андроид, поднимая искрящиеся глаза на хостес, которая вдруг решила побыть официанткой.

— Да-а... — удивленная познаниями блондина, кивнула девушка.

— Хорошо. И, кроме мороженого, приготовьте для меня, пожалуйста, тирамису. А к нему прошу принести кофе, большой капучино.

— Добавить в кофе сироп или шоколадную крошку?.. — завороженно разглядывая Блейка, шепнула Келли.

— Это был бы совсем дурной вкус. Вы не находите?...

Девушка, подолжая смотреть на Уильяма, громко сглотнула.

— Не нужно никаких добавок, Келли. Тирамису и кофе подайте, пожалуйста, после мороженого.

— Хорошо... — все так же шепнула девушка.

Еще раз посмотрев на Блейка, она заметно смутилась, поспешно отвела от его лица свой взгляд, быстро собрала меню, и, неожиданно громко хлопнув дверью кабинета, вышла.

— Ну ты и... — с усмешкой, негромко, проговорил Келс.

— Гурман? Поклонник десертов? Да. Что есть, то есть. Ничего не могу с собой поделать. Да, искренне говоря, и не хочу.

Виттер снова хмыкнул, растер руки и наклонился над столом.

— Так что случилось?

Лицо Уильяма мгновенно стало серьезным. От только что сиявшей на его лице легкой, ироничной улыбки, не осталось и следа. На периферии его памятных блоков мелькнула внезапная мысль: а не спросить ли ему Келса о том, что своими утренними вопросами Ава Полгар могла иметь ввиду? На его взгляд? Но тогда пришлось бы посвятить адвоката в личное. «Слишком личное...» — уточнил андроид, и пока оставил возникший вопрос и без ответа, и без внимания. Следовало начать сначала, и рассказать Келсу подробно о том, что у него, с помощью Уильяма, просила уточнить Ава. И Блейк повторил то же, что сказал несколькими часами ранее, при встрече с Виттером в салоне мужской одежды:

— Ава Полгар обеспокоена ситуацией с Аллесом. Кроме того, она хочет знать, как продвигаются судебные дела с теми исками, которые Yut-stereo подала против нее?

— Еще вы сказали о том, что Ава хочет вернуться в Назаре.

Уильям, не глядя на Келса, вытянул из подставки на столе темно-зеленую салфетку, и начал складывать ее по невидимым линиям.

— Это мое неподтвержденное предположение. Ава Полгар прямо об этом не говорила. Но в последние дни она стала особенно взволнованной, и я подумал об этом варианте.

Отпив воды из высокого, прозрачного стакана, Келс негромко прочистил горло, и заговорил:

— Меня удивляет, что Ава передала свои вопросы с вами, Уильям. Обычно она сама...

— Просто ответьте, Келс. Прошу вас.

Виттер повернул голову, взглянул на Уильяма, и заметил, что взгляд андроида, несмотря на его спокойный, размеренный голос, тоже горит волнением. «Нет, — подумал адвокат, вглядываясь внимательнее в льдисто-синий омут глаз своего собеседника, — это уже не волнение. Тревога».

— Новости не плохие, но и не хорошие. Я бы сказал, что они требуют внимательного изучения. Дело в том, что Аллес, как вы, может быть, сами заметили по прессе, уже неделю не дает о себе знать. Ни скабрезностей, ни обещания скорых сенсаций об Аве, — ничего. Тишина. И тишина подозрительная. Особенно, если учесть тот очень странный факт, что вчера, во второй половине дня, компания Yut-stereo приостановила судопроизводство по обоим искам, поданным ею ранее против Авы. То есть ход иска «поборников нравственности», в котором Аву обвиняют в умышленном подсаживании пользователей Spider на звуковую иглу, и ход иска, которым оспариваются ее авторские на права на саму систему Spider, приостановлены. Самой компанией Yut-stereo.

— И вы думаете, что внезапное молчание Аллеса и приостановка исков связаны между собой.

— Уверен. Но пока не могу понять, как именно.

Уильям сделал финальный сгиб на салфетке, и беззвучно, — и совершенно невесомо, — выставил перед собой изящного лебедя. Выпустив бумажную птицу на свободу, он поднял голову вверх, к потолку, и, вглядываясь в него, надолго замолчал.

— В конце концов, это ничуть не удивительно, — наконец промолвил он. — Мы знаем, что иски, которые вы подали от имени Авы Полгар на имя Гудвина и в адрес Yut-stereo, сбили Аллеса с пути именно в тот момент, когда он, прихватив документы с конфиденциальной информацией из Sunrise, готовился перебежать к Yut-stereo. А теперь и он, и конкуренты Авы Полгар, отчего-то сменив тактику, резко и почти одновременно замолкают. Новый сговор. Но в чем он может быть?

— Именно это меня и интересует. Вы правы, Уильям. Это не случайность. И нам важно понять причину их внезапного молчания.

— У них новый, совместный план?

Келс покачал головой.

— Вряд ли. Гудвин своим уходом из Sunrise окончательно испортил свою репутацию в хороших кругах. Конечно, не самим фактом ухода, а тем, как это было сделано. Кража конфиденциальных документов? Да теперь никто, и прежде всех Yut-stereo, которые ждали его с этими бумагами, не примет его к себе!

Уильям задел кончиком указательного пальца сделанного им лебедя, и тот, к немалому изумлению Келса, изящно закачался из стороны в сторону.

— Аллес ушел из компании Авы Полгар слишком шумно, не правда ли? Еще и с украденными документами. Значит, уходя так глупо и непозволительно громко, он был уверен, что Yut-stereo ждут и непременно примут его. И они бы это сделали, если бы не...

— Иски, которые я подал от имени Авы. Yut-stereo, в отличие от одиночки Гудвина, не успевшего к ним перебежать, открестяться от всей этой истории. Им не привыкать, и толк в этом они знают. Не то, чтобы это добавило очков к их и без того мутной репутации, но Yut-stereo — огромная, влиятельная компания. История с Аллесом не очернит ее так, как это скажется на самом Гудвине.

— А он теперь один. Ушел, но никуда не пришел. Прогорел, по своей глупости... Обещал выдать информацию об Аве Полгар, а вместо этого внезапно пропал.

Уильям перевел взгляд на Виттера.

— Как думаете, почему Гудвина до сих пор, как говорят в полиции, «не смогли поймать»?

Келс хмыкнул.

— Думаю, вы сами знаете.

— Его не ищут. Совсем. Или ищут, но, как говорится часто у вас, людей, «из рук вон плохо»... Может, стоит заняться самостоятельными поисками Аллеса?

— Нет, не надо. Пока. Нам нужно понять, к чему он и Yut-stereo затеяли это молчание. К себе они его теперь ни за что не возьмут, откажутся от любых, даже самых мелких связей с ним. Но он... может попроситься к ним снова.

— Неужели он настолько большой идиот? Не понимает, что он им теперь не нужен? Его репутация уничтожена. Он пария. И никто, даже ушлая Yut-stereo, ему руки не подаст.

— Да, и, к тому же, он все потерял: работу, положение, деньги... Все его имущество арестовано в счет уплаты штрафов в пользу Авы и ее компании...

— Но? — едва слышно шепнут Уильям, наблюдая за Келсом.

— Но он, видимо, еще на что-то надеется. Глупо это или нет. В такой ситуации, в которой находится он, лишнее движение подобно смерти. А значит, молчит он, как и Yut-stereo, тоже не просто так.

— Может, конкуренты Авы Полгар выжидают? Чего-то ждут от Гудвина, и потому молчат наравне с ним?

— Не знаю, Уильям. Нам нужно дождаться их новых действий. Но приостановка исков на имя Авы нам на пользу. Время, освободившееся благодаря молчанию Yut-stereo, я использую для того, чтобы еще плотнее заняться делами «славного» детдома. Кстати, — во взгляде Виттера мелькнуло беспокойство, — вы что, рассказали Аве об этом?

Блейк выглядел таким изумленным от прозвучавшего вопроса, что Виттер пошел на попятную.

— Да, простите... Нет, конечно. Просто я удивлен тем, что Ава передала свои вопросы через вас, а не приехала или не позвонила лично.

— Про дело против сотрудников детского дома Ава Полгар по-прежнему ничего не знает. И я не представляю, когда именно можно будет ей об этом сказать. А главное, как...

— Да-а-а... — протянул Келс, соглашаясь. — Но и здесь все тянется. Просто безумно долго. Конечно, они стараются максимально затянуть это дело по времени. Рассчитывают на то, что интерес к нему пройдет, и о них никто, к тому моменту, не вспомнит.

— А он не должен пройти. Они должны ответить за все! По закону! — закричал Блейк, ударяя кулаком по столу.

От его громкого крика Виттер вздрогнул.

— Тише, Уильям, тише. Я говорю лишь о том, что это они надеются затянуть дело и свести его в пустоту. А мы... доберемся до сути, как и планировали прежде. Но сейчас в этом деле из-за самых противоречивых показаний еще даже не определен окончательный круг подозреваемых.

— Они не уйдут от ответа, Келс! — повторил Блейк, вспоминая вопросы и выражение лица Авы после того, как она прочитала отчет Халка.

— Я об этом и не говорю, — со вздохом и начавшимся раздражением повторил Виттер. — Я не меньше вашего хочу посадить их. Надолго. Но чтобы сделать это, нужно много терпения. Такие дела, масштабные, строго государственные, ведущие к высоким, не назывемым вслух именам, редко выходят наружу. А если и выходят, то очень, — специально, — затягиваются.

Уильям непримиримо посмотрел на Келса.

— Давайте я сам найду их!

— Пожалуйста... — с улыбкой проговорила Келли, боком входя в кабинет, — ...ваш заказ. Свинина по-милански с овощами и сливочное мороженое с темным тосканским шоколадом.

Девушка поставила тарелки перед мужчинами согласно заказу, и, выставляя высокую, хрустальную креманку с мороженым напротив Уильяма, улыбнулась ему с явным ожиданием. Но на этот раз блондин ничего ей не сказал. Полоснув своего собеседника резким взглядом, он удивленно посмотрел на мороженое, и остановил себя на полуслове.

— Спасибо, — громче, за двоих, сказал девушке Виттер.

Келс проводил ничего не понимающую официантку взглядом, и заговорил тогда, когда дверь за ней плотно закрылась.

— Этого нельзя делать, Уильям! Да и как, как вы это сделаете? Перевернете планету в поисках этих ублюдков? Мы даже не знаем, кто именно в этом замешан. Те подозреваемые, что есть, сейчас намеренно путают показания и с неохотой сотрудничают со следствием.

— Потому что знают, что они делали!

— И знают, что вряд ли долго протянут, если сдадут слишком большие имена, — добавил Келс.

Аппетит у него, и, очевидно, у Блейка, совсем пропал. Келс, разделяя все негодование Уильяма, не имея ничего лучшего, советовал ждать. Снова. Опять. Да, и здесь тоже. Ждать, как в деле с Аллесом и Yut-stereo.

— Вот бы связать всех этих тварей одной цепочкой, и... — все больше закипая от бессилия, со злостью, шипел Блейк.

— Пока мы, к сожалению, ждем. Только ждем. Везде. И наблюдаем. Скажите мне лучше, — переводя тему, попросил Келс, — как Ава.

— Плохо. А хуже всего то, что я не понимаю, что с ней происходит. Она прочитала отчет Халка о себе, и...

— Уильям!

Блейк поднял на Виттера блестящие, злые глаза, и посмотрел на адвоката в упор.

— Я сам знаю, Келс. Знаю. Это было недопустимо. И я совершил ужасную глупость!.. Она сама хотела говорить с вами обо всем, но я убедил ее доверить это мне. Мне нужно было знать, что хотя бы что-то из того, что мы сейчас делаем, решается. Но...

— Что сказала Ава после того, как прочитала отчет?

— Не могу вам открыть. Она... я не до конца понимаю, что с ней. Но что-то происходит. Снова.

Келс нахмурился, совершенно не зная, что Уильям имеет ввиду. А спрашивать андроида, который выглядел опустошенным и злым, Виттер не решился.

— Ваша свадьба через неделю. Скажите, до нее мы свободны? Я и Ава Полгар?

— «Свободны»? О чем вы? Ну да, конечно да...

— Хорошо. Приятного аппетита. Встретимся на торжестве.

Уильям встал из-за стола, на автомате оставил деньги за заказ, и поспешно вышел из кабинета. Келс громко назвал его по имени, но Блейк даже не остановился.

* * *

Ава так и не заснула после отъезда Уильяма. Он сказал, что может поговорить с Келсом, а потом передать их разговор ей, и она с огромным облегчением согласилась на это. Потому что ей очень хотелось побыть одной. Где-то в мыслях неясно зашевелился страх о том, а не пытается ли она таким способом отстраниться от Уильяма? А что, если его постоянная близость на самом деле тяготит ее, мешает ей? «Я совсем к такому не привыкла», — разглядывая в окно утренний и жаркий Пало-Альто, думала она.

С Робертом в этом смысле было легче. А с Уильямом так нельзя. Да она и не хочет. Не хочет бежать, отстраняться от него. Но... тогда почему внутри снова и снова возникает это тягостное, темное чувство? Снова ей хочется закричать и бежать. Без оглядки, куда угодно. Но меньше всего она хочет ранить Уильяма. Но что, если их постоянная, такая тесная близость, в действительности, раздражает ее? Это так? Это поэтому Аве так тяжело? Или нет? И она просто, как всегда, напугана той неразберихой, что собралась вокруг?

Аллеса не находят, в судебных делах какая-то странная тишина, Уильям, как прежде, настаивает на том, чтобы охранять и защищать ее, а сам до сих пор не может прийти в себя от болезненных ран. И в сердце — страх и тоска... И страшнее всего — уныние. И она задыхается от постоянной, новой необходимости из-за Аллеса быть всегда настороже.

Ей нужно радоваться любви с Уильямом, беречь ее, а она... Сошла с ума, если не делает этого? Такой чудесный Уильям любит ее, а она?... Опять зависает между небом и землей, в своей боли и тяжести? «Ну забудь ты про тех ублюдков... ни к чему... не изменить...» — шепчет беззвучно Ава самой себе. Но в ее проснувшейся памяти резко и четко, снова и опять, без конца и начала, кружится то, что она желала не то, что забыть, а никогда не знать. Их руки, крики, смех, перегар, от которого хватка становится только яростней. Она плакала, а они смеялись. Она молила о помощи, не помня себя от страха, а они рвали на ней одежду.

«Боже... Только бы Уильям не узнал никогда! Иначе он бросит меня! Обязательно бросит меня, потому что... не такая ему нужна. Пусть он и говорит обратное. Он говорит это потому, что не знает. А если узнает?! Но откуда? Стой, спокойно! Дыши. Дыши! Он ничего не узнает. Даже в том отчете нет ничего о тех случаях!».

Ава вытерла со лба холодный пот и посмотрела в окно. Опять. Опять ее тьма просыпается. Но... если она хочет, чтобы Уильям ничего не узнал, то тогда ей нужно вести себя с ним, как раньше? Но как преодолеть эту память, это омерзение, проснувшееся внутри, во всем теле? Ей нужно стараться. Нужно хорошо постараться, и все станет, как прежде. Как тогда, в счастливые дни в Назаре.