Формула отомэ профессора Снейпа (гет)

Зима в столице выдалась холодной и неуютной, с постоянно дующими ветрами, скользкими, накатанными до блеска основными проспектами и слякотными, непроходимыми переулками и задворками. Ректор Лайонхарт, выходя из здания телепортации, приподнял воротник, недовольно щурясь от льдистых снежинок, бросающихся в глаза, и предложил локоть супруге: ему меньше всего хотелось, чтобы Окарина поскользнулась и упала. Не то чтобы ей это грозило — в Приграничье она подолгу бродила по заснеженным горам, но он не хотел рисковать.

За прошедшие месяцы произошло многое: они оформили документы, что удалось сделать в рекордно короткое время — подпись императора Имана на брачном свидетельстве била чиновников наповал. Вернувшись в академию, поселились в совместных апартаментах, подготовленных Вангелисом. За время каникул дважды успели побывать на морской прогулке — леди Лайонхарт действительно понравилось рыбачить, и в качестве добычи она выбирала самую крупную и зубастую рыбу из возможных. А в конце лета супруги посетили поместье Лайонхарта, но этот каменный замок в дремучем лесу, зажатый между двумя горами, неуютный, с гулкими залами, узкими, неприветливыми коридорами и громадными, плохо греющими каминами, больше напоминал охотничий домик и понравился им намного меньше, чем столичная резиденция. Это объясняло, почему все графы Лайонхарт предпочитали так редко бывать в своем родовом «гнезде», оставив его на попечение управляющего.

В академии начался новый учебный год, зиккурат был достроен в срок, и трое студентов-юрийцев в белых мантиях с голубой оторочкой поступили под крылышко леди Фрезии. Король демонов Алисия Сильвер коротала время в каком-то подземелье на западе, а принц Ранемон бродил в одиночестве: леди Клара так и не простила ему разрыва помолвки, а от своих друзей, бывших соперников в любви, он сам предпочитал держаться подальше.

Жизнь шла своим чередом, приближалось время аккредитации магистров-целителей, и в связи с этим ректор и его доверенный секретарь отправились в командировку в столицу с целой кипой документов.

Чтобы не тратить лишнее время на переезды, решено было снять номер в гостинице: как бы они ни скучали по своему дому, поместье было закрыто, а приглашать помощниц и наводить порядок ради двух дней пребывания казалось расточительством.

— Прогуляемся по центру, полюбуемся, как украшен город к новогодним праздникам, — предложила Окарина. Она во всём пыталась найти положительные моменты, хотя так и не смогла снова полюбить Лефту.

— Благо заболеть нам не грозит, здоровье крепкое, — пробурчал ректор. — Я уже привык к нашей мягкой зиме, да что говорить — даже в Приграничье со снегами и морозами было поприятнее. А тут — непонятно что.

— Не ворчи, здесь не так уж влажно, а у реки найдутся вполне благоустроенные парки, где усилиями магов всю зиму достаточно снега.

— Вряд ли у нас будет много времени для прогулок, работы гора, — уныло отозвался Лайонхарт, — ещё и леди Баттлфорт со своими расчасовками…

Окарина ободряюще пожала ему руку, прекрасно понимая чувства мужа. Леди Айден, избавившись от любовного наваждения и убедившись на собственном опыте, что ректору палец в рот не клади, теперь вбила в голову идею привлечь его к преподаванию. Дать часы у старших курсов, чтобы «делиться опытом». Ректор всеми конечностями упирался, но боевичка оказалась настойчивой.

Кроме того, она подключила к процессу уговоров и декана Грея. Осенью она наконец-то заметила ухаживания Теона, удивилась, но возмущаться не стала, принимая знаки внимания вполне благосклонно. А сам счастливый Грей готов был поддерживать и помогать леди Айден в чём угодно. Даже в уламывании ректора. Хотя сам Сейлард подозревал, что интерес леди Баттлфорт привлёк в большей степени «внутренний» Люпин, а у прежнего Грея без нахальства, обходительности и щенячьих глазок бывшего оборотня не было никаких шансов.

— Они меня обложили с двух сторон, шагу ступить не дают, — пожаловался он Окарине, как делал уже десять раз до того. Она укоризненно качнула головой:

— Кто-то растерял свою изворотливость. Натрави на них леди Фрезию, скажи, нужно готовить документы для лицензирования, а эти двое мешают.

— Идеально. Жениться на тебе было лучшим решением в моей жизни, — усмехаясь, ответил он, помогая ей спуститься с подножки кареты у крыльца гостиницы.

Внезапно в них чуть не влетел молодой человек, который пробегал по тротуару, придерживая на боку сумку. Под неплотно застёгнутым пальто виднелись полы зелёного целительского халата. Ректор узнал цвет волос своего шурина и напрягся, а тот, заметив пару, застыл:

— Кара.

— Гобой.

Они помолчали, ощущая взаимную неловкость. Кашлянув, Сейлард предложил:

— Может, войдёте выпьете чаю, пока я разберусь с регистрацией и багажом?

— Нет! Я спешу! — протестующе взмахнул рукой средний брат Кассия. — Да, Кара. Поздравляю со свадьбой. А Фагот очень разозлился.

— Я им написал, — пожав плечами, ответил ректор на красноречивый взгляд жены. — Рады или нет, они семья и имеют право знать.

— Да. Спасибо, — кивнул Гобой. А после, неожиданно для всех, признался: — Я тоже ушел из дома. Брат заявил, что знать меня не желает, но я переживу. У меня есть часть наследства отца. Я решил доучиться и стать хирургом, у меня здесь хороший наставник, я у него практикую.

Он немного растерянно глянул под ноги, смущённо перехватил ремешок сумки.

— Кара, повторю: прости меня. Я был неправ. Выбирал гордость, а надо было выбирать семью.

— Ладно, напиши мне, — слегка улыбнувшись, ответила Окарина, быстрым движением поправляя брату прядку волос, спадающую на лоб. — Сейчас у нас и правда нет времени, но в следующий приезд в столицу можем встретиться и поговорить.

Радостный, Гобой Кассия умчался на работу, а его сестра, не сдержавшись, шмыгнула. Не обращая внимания на прохожих, Лайонхарт обнял её, закрывая сразу и от холодного ветра, и от любопытных посторонних глаз.

— Они вели себя отвратительно, но это же братья, я скучала и правда рада, что могу помириться хотя бы с одним, — сглатывая слезинки, пробормотала она ему куда-то в область подмышки.

— Ничего, и до старшего дойдёт.

— Он очень гордый, скорее умрет в одиночестве, чем признает, что ошибался, — недовольно ответила Окарина, вытирая нос платком. Она быстро справилась с минутной слабостью и теперь снова улыбалась, сияя глазами, прозрачными, как витражные стёкла, умытые дождем. Несмотря на все горькие, обидные слова, которые они с Гобоем бросали друг в друга во время ссор, они оставались семьёй, и этот раскол сильно её угнетал.

Но был в прошлом Окарины и другой незаживающий рубец, который не позволял ей спокойно засыпать, сохраняясь в уголках крепко сжатых губ, глубокой морщинке между бровей. И Сейлард во что бы то ни стало решил разобраться с этим как можно скорее. Несмотря на их насыщенный график, он надеялся выкроить на эту встречу несколько часов, поэтому тем же вечером, спустившись в холл гостиницы, отправил письмо по адресу, который ему через своих агентов достал кузен Ариосто.

Завершив за два дня лихорадочный забег по министерским структурам и столичному университету и чудом уложившись в установленные самому себе сроки, Лайонхарт, подсаживая Окарину в карету, уронил:

— У нас осталось одно дело…

— Разве? Мне казалось, мы сделали всё, — озадаченно переспросила она, вытягивая из ридикюля пухлый ежедневник и сверяясь с собственными записями.

— Это… личное дело, — избегая прямого взгляда, ответил он, старательно рассматривая улицу за окном. Женщина подозрительно прищурилась, но не стала задавать дальнейших вопросов. Когда ректор попросил затормозить у цветочной лавки и вернулся с букетом белых лилий, она только поинтересовалась:

— Мы идем в гости к пожилой леди?

Но когда экипаж остановился у кованой тёмной решётки, Окарина побледнела и упрямо прошептала:

— Я туда не пойду.

— Нам нужно туда сходить, — спрыгивая с подножки и протягивая руку, мягко попросил Сейлард, и она, тяжело вздыхая, покорилась.

Шагая по заснеженным аллеям между изящных каменных надгробий, Лайонхарт ощущал, как становится более напряжённой рука жены, каменеют её плечи. Ему не нужно было узнавать маршрут: по мере приближения к нужной могиле Окарина становилась всё более скованной, шаги её делались всё медленнее. Аллея свернула, открывая очередной ряд захоронений, и леди тихо ахнула, остановившись и не решаясь сделать ни шага.

Среднего роста плечистый мужчина, стоящий перед одним из памятников, услышал их приближение и обернулся. Тёмные волосы цвета дубовой листвы слегка пушились. Очень светлые, прозрачные янтарные глаза, напоминающие искристое шампанское, очевидно, принадлежали доброму и дружелюбному человеку. Хенрик Хассель был хорош той спокойной, гармоничной красотой, которую можно увидеть у статуй молящихся ангелов, и было очевидно, почему его младший брат Франц пользовался такой популярностью. Жаль только, история Франца Хасселя обернулась так трагично.

— Ты не должен был… Это не твоё дело, зачем ты это устроил? — еле слышно, с заметной нервозностью прошелестела Окарина, из последних сил вцепляясь в подставленный спасительный локоть, пока Хенрик приближался к ним.

— Нет, это моё дело, я не хочу, чтобы ты страдала, — так же тихо ответил ей муж, протягивая в приветствии руку.

— Лорд Лайонхарт… Рина… То есть, леди Лайонхарт, здравствуйте, — охотно пожал им руки Хассель, с сочувствием поглядывая на бледную девушку.

— Лорд Хенрик, мы опоздали, — слегка виновато предположил ректор, подходя к надгробию и укладывая букет на мраморную плиту.

— Что вы, нет, это я пришел раньше. Честно говоря, я редко бываю у брата, вот и воспользовался возможностью. Но всё же это довольно странное место для разговора; наверное, леди здесь неуютно?

— Вовсе нет, — отстраненно ответила Окарина, как заворожённая глядя на портрет в золочёной рамке. — На самом деле мне и самой давно нужно было сюда прийти… Я не была здесь с самых похорон…

Она всхлипнула и зарылась лицом в белый платок, скрывая слёзы. Хассель огорчённо вздохнул, коснулся её плеча:

— Ну что вы, не стоит так убиваться, это трагическая случайность, никто не виноват, что так получилось…

— Нет! — ожесточённо выкрикнула Окарина, вскидывая залитое слезами лицо. — Это моя вина! Мне не нужно было держаться за Франца, нужно было настойчивее уговаривать его; может, уехать самой, но он был бы жив!

По мере того как женщина говорила, лицо Хенрика становилось всё печальнее, но он не убирал руки, продолжая сжимать её запястье.

— Как вы можете прикасаться ко мне после всего, я сама себе противна! — Слёзы продолжали литься, и речь её стала невнятной, но Хассель, вместо того чтобы отпустить, крепче перехватил тонкие ладони, сжимая их обеими руками.

— Вы ошибаетесь, Рина, милая, Франц очень любил вас и был бесконечно счастлив, пока вы были вместе. Он постоянно упоминал в письмах: «Рина то», «Рина это», я никогда не видел его таким жизнерадостным. И простите меня, нам так и не удалось поговорить после похорон, все были разбиты, а когда я пришел в себя, узнал, что вы в университет так и не вернулись, у меня, увы, не было вашего адреса… Если бы я знал, что все эти годы вас тяготило, приложил больше усилий…

— Вы слишком добры, я не заслуживаю подобного…

Хассель неодобрительно качнул головой, голос его стал суше:

— Мы все прекрасно знаем, кто на самом деле во всём виноват. И то, что вы корите себя, — неправильно. Франц с детства был принципиальным, честным. Верность для него не простой звук. Вы говорите: «Отойти в сторону, уговорить», думаете, ему бы понравилось ухаживать за вертихвосткой? Да он бы перестал себя уважать! Подобное поведение для него было бы позором.

— Но он не заслуживал смерти! Тем более такой… страшной…

— Пути судьбы неисповедимы, мы все лишь пешки, — пожал плечами Хенрик, — поверьте, никто в нашей семье не держит на вас зла. В конце концов, сложись всё иначе, вы бы стали моей сестрой.

Он отпустил руки Окарины, и она снова разрыдалась, утыкаясь лицом в мокрый насквозь платок. Сейлард, тихонько вздохнув, отнял у неё влажную ткань и отдал свой платок, большой и сухой. Некоторое время они продолжали стоять у надгробия, пока слёзы не утихли. Хенрик с заботой посматривал на девушку, будто она и правда была его младшей сестрёнкой, и на прощание снова крепко пожал ей руки:

— Вы хорошая девушка, Рина, и я рад, что у вас всё сложилось благополучно. Не стесняйтесь, пишите, у вашего мужа есть мой адрес. Или при случае заходите в гости, у меня до сих пор хранятся детские фотографии Франца, его письма. Мы с Гретхен будем рады вашему визиту.

На этом они распрощались. Хассель остался стоять у могилы, будто продолжая разговор с братом, а чета Лайонхартов отправилась обратно к воротам, где их ожидала карета.

— Ты и правда не должен был этого делать, поступок ужасно нетактичный и чрезвычайно неэтичный. Это личное, и ты не должен был в это вмешиваться, — упрямо поджав губы, пробормотала Окарина. — Но я также признаю, мне была нужна эта встреча.

— Я знаю, вышло некрасиво с моей стороны, принимаю вину, готов понести наказание. Но рад, что это тебя немного утешило. И надеюсь, отныне у нас в комнате перестанет обитать привидение твоего жениха. Вроде бы мы женаты, а по ощущениям нас было трое.

— Не думала, что тебя это тревожит.

— Это тревожило тебя. Разумеется, я не мог оставить без внимания то, что тебя беспокоит. Это естественно, я же твой муж!

— Наверное, ты прав… Я так и не смогла до конца его отпустить, но теперь мне действительно полегчало. Не то чтобы вина исчезла, нет, я всё ещё корю себя за жадность и нерешительность. Но лорд Хассель прав: Франц не мог пойти на предательство, он бы не смог подыгрывать Лили в её играх, это против его натуры. Без осознания этого мне трудно было идти вперед. Спасибо, Лар.

— Пожалуйста. И обещаю, постараюсь больше не лезть в твои настолько «личные» дела, если только это не будет грозить твоему благополучию.

— Изворотливый змей. Даже здесь ищет уловки и ставит условия. Похоже, следует после возвращения занять арену и устроить спарринг, чтобы выбить из тебя немного самоуверенности.

— И я, признавая свои ошибки, согласен даже пару раз тебе подставиться.

— Кому нужны твои поддавки, мне хватит мастерства, чтобы вдоволь тебя повалять!

— Для того, чтобы повалять, тебе нужно будет сначала по мне попасть, — ухмыльнулся ректор и, получив весомый тычок в плечо, рассмеялся.

Лоб Окарины впервые за долгое время разгладился, ответный смех её звучал слегка неуверенно, но искренне, и Лайонхарт облегчённо перевёл дух. Ради этой улыбки он готов был ещё хоть десять раз нарушать правила, использовать агентурную сеть Имана, напрягать Ариосто и вдоволь пожевать песка при падениях, так как в этом вопросе его жена была совершенно серьёзна.