Формула отомэ профессора Снейпа (гет)

Зима в столице выдалась холодной и неуютной, с постоянно дующими ветрами, скользкими, накатанными до блеска основными проспектами и слякотными, непроходимыми переулками и задворками. Ректор Лайонхарт, выходя из здания телепортации, приподнял воротник, недовольно щурясь от льдистых снежинок, бросающихся в глаза, и предложил локоть супруге — ему меньше всего хотелось, чтобы Окарина поскользнулась и упала. Не то, чтобы ей это грозило, в Приграничье она подолгу бродила по заснеженным горам, но он не хотел рисковать.

За прошедшие месяцы произошло многое: они оформили документы, что удалось сделать в рекордно короткое время — подпись императора Имана на брачном свидетельстве била чиновников наповал. Вернувшись в академию, поселились в совместных апартаментах, подготовленных Вангелисом. За время каникул дважды успели побывать на морской прогулке — леди Лайонхарт действительно понравилось рыбачить, и в качестве добычи она выбирала самую крупную и зубастую рыбу из возможных. А в конце лета супруги посетили поместье Лайонхарта, но этот каменный замок в дремучем лесу, зажатый между двумя горами, неуютный, с гулкими залами, узкими, неприветливыми коридорами и громадными, плохо греющими каминами, больше напоминал охотничий домик и понравился им намного меньше, чем столичная резиденция. Это объясняло, почему все графы Лайонхарт предпочитали так редко бывать в своем "родовом гнезде", оставив его на попечение управляющего.

В академии начался новый учебный год, зиккурат был достроен в срок, и трое студентов-юрийцев в белых мантиях с голубой оторочкой поступили под крылышко леди Фрезии. Король демонов Алисия Сильвер коротала время в каком-то подземелье на западе, а принц Ранемон бродил в одиночестве — леди Клара так и не простила ему разрыва помолвки, а от своих друзей, бывших соперников в любви, он сам предпочитал держаться подальше.

Жизнь шла своим чередом, приближалось время аккредитации магистров-целителей, и в связи с этим ректор и его доверенный секретарь отправились в командировку в столицу с целой кипой документов.

Чтобы не тратить лишнее время на переезды, решено было снять номер в гостинице, — как бы они ни скучали по своему дому, поместье было закрыто, а приглашать помощниц и наводить порядок ради двух дней пребывания казалось расточительством.

— Прогуляемся по центру, полюбуемся, как украшен город к новогодним праздникам, — предложила Окарина. Она во всем пыталась найти положительные моменты, хотя так и не смогла снова полюбить Лефту.

— Благо, заболеть нам не грозит, здоровье крепкое, — пробурчал ректор. — Я уже привык к нашей мягкой зиме, да что говорить — даже в Приграничье со снегами и морозами было поприятнее. А тут — непонятно что.

— Не ворчи, здесь не так уж влажно, а у реки найдутся вполне благоустроенные парки, где усилиями магов всю зиму достаточно снега.

— Вряд ли у нас будет много времени для прогулок, работы гора, — уныло отозвался Лайонхарт, — ещё и леди Баттлфорт со своими расчасовками…

Окарина ободряюще пожала ему руку, прекрасно понимая чувства мужа. Леди Айден, избавившись от любовного наваждения и убедившись на собственном опыте, что ректору палец в рот не клади, теперь вбила в голову идею привлечь его к преподаванию. Дать часы у старших курсов, чтобы “делиться опытом”. Ректор всеми конечностями упирался, но боевичка оказалась настойчивой.

Кроме того, она подключила к процессу уговоров и декана Грея. Осенью она наконец-то заметила ухаживания Теона, удивилась, но возмущаться не стала, принимая знаки внимания вполне благосклонно. А сам счастливый Грей готов был поддерживать и помогать леди Айден в чём угодно. Даже в уламывании ректора. Хотя сам Сейлард подозревал, что интерес леди Баттлфорт привлёк в большей степени "внутренний" Люпин, а у прежнего Грея без нахальства, обходительности и щенячьих глазок бывшего оборотня, не было никаких шансов.

— Они меня обложили с двух сторон, шагу ступить не дают, — пожаловался он Окарине, как делал уже десять раз до того. Она укоризненно качнула головой:

— Кто-то растерял свою изворотливость. Натрави на них леди Фрезию, скажи, нужно готовить документы для лицензирования, а эти двое мешают.

— Идеально. Жениться на тебе было лучшим решением в моей жизни, — усмехаясь, ответил он, помогая женщине спуститься с подножки кареты у крыльца гостиницы.

Внезапно в них чуть не влетел молодой человек, который пробегал по тротуару, придерживая на боку сумку. Под неплотно застёгнутым пальто виднелись полы зелёного целительского халата. Ректор узнал цвет волос своего шурина и напрягся, а тот, заметив пару, застыл:

— Кара.

— Гобой.

Они помолчали, ощущая взаимную неловкость. Кашлянув, Сейлард предложил:

— Может, войдёте, выпьете чаю, пока я разберусь с регистрацией и багажом?

— Нет! Я спешу! — Протестующе взмахнул рукой средний брат Кассия. — Да, Кара. Поздравляю со свадьбой. А Фагот очень разозлился.

— Я им написал, — пожав плечами, ответил ректор на красноречивый взгляд жены. — Рады или нет, они семья и имеют право знать.

— Да. Спасибо, — кивнул Гобой. А после, неожиданно для всех, признался: — Я тоже ушел из дома. Брат заявил, что знать меня не желает, но я переживу. У меня есть часть наследства отца. Я решил доучиться и стать хирургом, у меня здесь хороший наставник, я у него практикую.

Он немного растерянно глянул под ноги, смущенно перехватил ремешок сумки.

— Кара, повторю: прости меня. Я был неправ. Выбирал гордость, а надо было выбирать семью.

— Ладно, напиши мне, — слегка улыбнувшись, ответила Окарина, быстрым движением поправляя брату прядку волос, спадающую на лоб. — Сейчас у нас и правда нет времени, но в следующий приезд в столицу можем встретиться и поговорить.

Радостный, Гобой Кассия умчался на работу, а его сестра, не сдержавшись, шмыгнула. Не обращая внимания на прохожих, Лайонхарт обнял её, закрывая сразу и от холодного ветра, и от любопытных посторонних глаз.

— Они вели себя отвратительно, но это же братья, я скучала и правда рада, что могу помириться хотя бы с одним, — сглатывая слезинки, пробормотала она ему куда-то в область подмышки.

— Ничего, и до старшего дойдет.

— Он очень гордый, скорее умрет в одиночестве, чем признает, что ошибался, — недовольно ответила Окарина, вытирая нос платком. Она быстро справилась с минутной слабостью и теперь снова улыбалась, сияя глазами, прозрачными, как витражные стёкла, умытые дождем. Несмотря на все горькие, обидные слова, которые они с Гобоем бросали друг в друга во время ссор, они оставались семьёй, и этот раскол сильно её угнетал.

Но был в прошлом Окарины и другой незаживающий рубец, который не позволял ей спокойно засыпать, сохраняясь в уголках крепко сжатых губ, глубокой морщинке между бровей. И Сейлард во что бы то ни стало решил разобраться с этим как можно скорее. Несмотря на их насыщенный график, он надеялся выкроить на эту встречу несколько часов, поэтому тем же вечером, спустившись в холл гостиницы, отправил письмо по адресу, который ему через своих агентов достал кузен Ариосто.

Завершив за два дня лихорадочный забег по министерским структурам и столичному университету и чудом уложившись в установленные самому себе сроки, Лайонхарт, подсаживая Окарину в карету, уронил:

— У нас осталось одно дело…

— Разве? Мне казалось, мы сделали все. — Озадаченно переспросила она, вытягивая из ридикюля пухлый ежедневник и сверяясь с собственными записями.

— Это… личное дело, — избегая прямого взгляда ответил он, старательно рассматривая улицу за окном. Женщина подозрительно прищурилась, но не стала задавать дальнейших вопросов. Когда ректор попросил затормозить у цветочной лавки и вернулся с букетом белых лилий, она только поинтересовалась:

— Мы идем в гости к пожилой леди?

Но когда экипаж остановился у кованой темной решётки, Окарина побледнела и упрямо прошептала:

— Я туда не пойду.

— Нам нужно туда сходить, — спрыгивая с подножки и протягивая руку, мягко попросил Сейлард, и она, тяжело вздыхая, покорилась.

Шагая по заснеженным аллеям между изящных каменных надгробий, Лайонхарт ощущал, как становится более напряженной рука жены, каменеют её плечи. Ему не нужно было узнавать маршрут, по мере приближения к нужной могиле Окарина становилась всё более скованной, а шаги её делались всё медленнее. Аллея свернула, открывая очередной ряд захоронений, и леди тихо ахнула, остановившись и не решаясь сделать ни шага.

Среднего роста плечистый мужчина, стоящий перед одним из памятников, услышал их приближение и обернулся. Темные волосы цвета дубовой листвы слегка пушились. Очень светлые, прозрачные янтарные глаза, напоминающие искристое шампанское, очевидно, принадлежали доброму и дружелюбному человеку. Хенрик Хассель был хорош той спокойной, гармоничной красотой, которую можно увидеть у статуй молящихся ангелов, и было очевидно, почему его младший брат Франц пользовался такой популярностью. Жаль только, история Франца Хасселя обернулась так трагично.

— Ты не должен был… Это не твоё дело, зачем ты это устроил? — Еле слышно, с заметной нервозностью прошелестела Окарина, из последних сил вцепляясь в подставленный спасительный локоть, пока Хенрик приближался к ним.

— Нет, это моё дело, я не хочу, чтобы ты страдала, — так же тихо ответил ей муж, протягивая в приветствии руку.

— Лорд Лайонхарт… Рина… То есть, леди Лайонхарт, здравствуйте, — охотно пожал им руки Хассель, с сочувствием поглядывая на бледную девушку.

— Лорд Хенрик, мы опоздали, — слегка виновато предположил ректор, подходя к надгробию и укладывая букет на мраморную плиту.

— Что вы, нет, это я пришел раньше. Честно говоря, я редко бываю у брата, вот и воспользовался возможностью. Но все же это довольно странное место для разговора, наверное, леди здесь неуютно?

— Вовсе нет, — отстраненно ответила Окарина, как завороженная глядя на портрет в золоченой рамке. — На самом деле, мне и самой давно нужно было сюда прийти… Я не была здесь с самых похорон…

Она всхлипнула и зарылась лицом в белый платок, скрывая слёзы. Хассель огорченно вздохнул, коснулся её плеча:

— Ну что вы, не стоит так убиваться, это трагическая случайность, никто не виноват, что так получилось…

— Нет! — Ожесточенно выкрикнула Окарина, вскидывая залитое слезами лицо. — Это моя вина! Мне не нужно было держаться за Франца, нужно было настойчивее уговаривать его, может, уехать самой, но он был бы жив!

По мере того, как женщина говорила, лицо Хенрика становилось всё печальнее, но он не убирал руки, продолжая сжимать её запястье.

— Как вы можете прикасаться ко мне после всего, я сама себе противна! — Слёзы продолжали литься и речь её стала невнятной, но Хассель вместо того, чтобы отпустить, крепче перехватил тонкие ладони, сжимая их обеими руками.

— Вы ошибаетесь, Рина, милая, Франц очень любил вас и был бесконечно счастлив, пока вы были вместе. Он постоянно упоминал в письмах: “Рина то”, “Рина это”, я никогда не видел его таким жизнерадостным. И простите меня, нам так и не удалось поговорить после похорон, все были разбиты, а когда я пришел в себя, узнал, что вы в университет так и не вернулись, у меня, увы, не было вашего адреса… Если бы я знал, что все эти годы вас тяготило, приложил больше усилий…

— Вы слишком добры, я не заслуживаю подобного…

Хассель неодобрительно качнул головой, голос его стал суше:

— Мы все прекрасно знаем, кто на самом деле во всём виноват. И то, что вы корите себя — неправильно. Франц с детства был принципиальным, честным. Верность для него не простой звук. Вы говорите: “отойти в сторону, уговорить”, думаете, ему бы понравилось ухаживать за вертихвосткой? Да он бы перестал себя уважать! Подобное поведение для него было бы позором.

— Но он не заслуживал смерти! Тем более такой… страшной…

— Пути судьбы неисповедимы, мы все лишь пешки, — пожал плечами Хенрик, — поверьте, никто в нашей семье не держит на вас зла. В конце-концов, сложись всё иначе, вы бы стали моей сестрой.

Он отпустил руки Окарины и она снова разрыдалась, утыкаясь лицом в мокрый насквозь платок. Сейлард, тихонько вздохнув, отнял у неё влажную ткань и отдал свой платок, большой и сухой. Некоторое время они продолжали стоять у надгробия, пока слёзы не утихли. Хенрик с заботой посматривал на девушку, будто она и правда была его младшей сестрёнкой, и на прощание снова крепко пожал ей руки:

— Вы хорошая девушка, Рина, и я рад, что у вас всё сложилось благополучно. Не стесняйтесь, пишите, у вашего мужа есть мой адрес. Или при случае заходите в гости, у меня до сих пор хранятся детские фотографии Франца, его письма. Мы с Гретхен будем рады вашему визиту.

На этом они распрощались. Хассель остался стоять у могилы, будто продолжая разговор с братом, а чета Лайонхартов отправилась обратно к воротам, где их ожидала карета.

— Ты и правда не должен был этого делать, поступок ужасно нетактичный и чрезвычайно неэтичный. Это личное, и ты не должен был в это вмешиваться, — упрямо поджав губы, пробормотала Окарина. — Но я также признаю, мне была нужна эта встреча.

— Я знаю, вышло некрасиво с моей стороны, принимаю вину, готов понести наказание. Но рад, что это тебя немного утешило. И надеюсь, отныне у нас в комнате перестанет обитать привидение твоего жениха. Вроде бы, мы женаты, а по ощущениям нас было трое.

— Не думала, что тебя это тревожит.

— Это тревожило тебя. Разумеется, я не мог оставить без внимания то, что тебя беспокоит. Это естественно, я же твой муж!

— Наверное, ты прав… Я так и не смогла до конца его отпустить, но теперь мне действительно полегчало. Не то, чтобы вина исчезла, нет, я всё ещё корю себя за жадность и нерешительность. Но лорд Хассель прав — Франц не мог пойти на предательство, он был не смог подыгрывать Лили в её играх, это против его натуры. Без осознания этого мне трудно было идти вперед. Спасибо, Лар.

— Пожалуйста. И обещаю, постараюсь больше не лезть в твои настолько “личные” дела, если только это не будет грозить твоему благополучию.

— Изворотливый змей. Даже здесь ищет уловки и ставит условия. Похоже, следует после возвращения занять арену и устроить спарринг, чтобы выбить из тебя немного самоуверенности.

— И я, признавая свои ошибки, согласен даже пару раз тебе подставиться.

— Кому нужны твои поддавки, мне хватит мастерства, чтобы вдоволь тебя повалять!

— Для того, чтобы повалять, тебе нужно будет сначала по мне попасть, — ухмыльнулся ректор и, получив весомый тычок в плечо, рассмеялся.

Лоб Окарины впервые за долгое время разгладился, ответный смех её звучал слегка неуверенно, но искренне, и Лайонхарт облегчённо перевёл дух. Ради этой улыбки он готов был ещё хоть десять раз нарушать правила, использовать агентурную сеть Имана, напрягать Ариосто и вдоволь пожевать песка при падениях, так как в этом вопросе его жена была совершенно серьёзна.