Тень (гет)

Пока Изуми сгорала в собственном жаре, сражаясь за жизнь, Итачи горел в котле противоречий. Совсем недавно хотел убить, и вот ему дарована прекрасная возможность избавиться от неё. Так почему же для него сейчас так противоестественно пустить всё на самотёк? Да, смерть будет мучительной и долгой, но если вкалывать снотворное, то она умрёт в блаженном сне. Большим пальцем он прошёлся по её лицу, горячему лбу, покрытому мелкой испариной, смахнул крошечные капли над губой, почувствовав обжигающее дыхание, прикрыл глаза, и тут же перед ним возник образ Изуми, пышущей здоровьем.

— Девушка? — подбросив резиновый мячик вверх и ловко поймав, удивлённо спросил Шисуи. — Ты уверен?

— Да, — твёрдо ответил Итачи, бросив на недавно появившийся третий стол увесистую папку.

— Но почему к нам? Может лучше к Саске с Тен-Тен? Я люблю девушек, но мне не нравится с ними работать. Много возни… Неужели парня не нашлось? А она хоть симпатичная? Если красотка, то, в принципе, сойдёт… Наверное.

— Я не видел, — устало вздохнув, он взглянул на напарника, прекрасно понимая его недовольство. Когда ему вчера сообщили, что к ним приставят стажёра, его охватило негодование (не любил он работать с кем-то, помимо Шисуи). А новость, что это будет девушка, повергла его в шок. И так работы навалом, так ещё и с ней нянчиться придётся.

— Доброе утро, — раздалось вместе со стуком, — это ведь шестнадцатый кабинет?

Итачи и Шисуи обратили взгляды на дверь. В проёме стояла невысокая девушка в великоватом брючном костюме с двумя кружками в руке. Она ссутулила плечи и забегала глазами по помещению, стараясь избегать их изучающих взглядов.

— Утром был шестнадцатый, сейчас не знаю, — решил подшутить Шисуи, окинув её взором с ног до головы. Быстро потеряв интерес, он опрокинулся на кресло, закинув руку за голову.

Миловидное лицо девушки тут же вспыхнуло, и Итачи показалось забавным, как она мнёт губы, пытаясь скрыть смущение и лёгкое возмущение.

— Я Изуми, буду проходить у вас стажировку, — боязливо сделав несколько шагов, вошла в кабинет и Итачи сравнил её с мышкой, которая попала в логово к котам. Параллель позабавила, и лёгкая улыбка заиграла на его лице именно в тот момент, когда девушка взглянула на него. Словно найдя в нём своего покровителя, она ответила мягкой улыбкой, поправив туго затянутый хвост. — Это подарок вам, от меня. Надеюсь, мы поладим.

— Не стоило… — раздражённо процедил он, нехотя взяв презент. Не любил он всё это. Казалось, принимая подарок, подписывает себе приговор, что будет снисходительно относиться к человеку. — Тут устав и правила, — указывая на её место, холодно сказал Итачи, прежде чем поставить кружку на стол.

Поднявшись с места, Шисуи забрал свой подарок и, рассматривая простой узор, заулыбался.

— Спасибо, то, что нужно, — и подмигнув ей, весело добавил, — и мой совет — выучи до мелочей. Итачи у нас строгий учитель, — похлопав его по плечу, направился к двери, — не сделает скидку на то, что ты девушка.

— Мне нравится непредвзятость, и не нужно относиться ко мне по-особому, лишь потому что я девушка. Значит, вас зовут Итачи, — проговорила она, приподняв брови и смотря на него в упор, а затем перевела взгляд на напарника, — а вас?

— Шисуи.

— А меня Изуми, — зачем-то кротко повторила она, подтягивая к себе папку.

Дотронувшись до сухих волос, Итачи вспомнил её наивное и по-детски светлое признание в любви. Отчего-то её образ предстал перед ним чистым и бесхитростным. Не понимая, зачем он это делает, трепетно припал к её жаркому липкому лбу губами, поцеловал. Его пальцы прижали артерию к височной кости и, почувствовав лёгкую пульсацию, начал считать. Шестьдесят, восемьдесят, сто двадцать… Итачи успокаивался, возвращая контроль над ситуацией. Он не даст ей умереть — ни сейчас, ни потом. Ему нужно признать свою ошибку и принять тот факт, что она слишком сильно вросла в него. В конечном счёте, он привязался к простоватой, но в то же время хитрой и коварной девушке. Ему было интересно узнать, притворяется она или вводит в заблуждение. Что же она предпримет, когда он раскроет её? Удерживая её в подвале, он и сам не понимал, как сильно жаждал встречи с ней, как давил на газ, чтобы побыстрее приехать, как плакал над её истощённым телом, еле прощупывая пульс. Ему было страшно потерять её ещё тогда, и мурашки бегали по спине лишь от осознания, что больше не увидит непокорные упрямые глаза и навсегда потеряет шанс предстать перед кем-то настоящим.

Воздух был густым и вязким, не удавалось вдохнуть полной грудью. Её выразительные глаза покрылись влажным блеском, и губы сжались в тонкую полоску. Изуми смотрела не мигая, пытаясь всеми силами не заплакать. Внезапно поднявшийся горячий ветер обжёг кожу, растрепал волосы, и пару прядей заслонили её лицо. Он злился, считая её поступок эгоистичным и незрелым. Чего она от него ожидала? Объятий, ответного признания, понимания? Что ему делать с её чувствами, зачем ему знать и как вернуть их обратно, не оскорбив при этом? Негодование затопило его до краёв, переливаясь в неприязнь. Итачи хотел было холодно что-то бросить, отгородиться, но, взглянув на её хрупкую поникшую фигуру, молчаливо сжимающую кулачки и ожидающую, как подсудимый ожидает решение суда, сжалился. Хотел было сказать утешительные слова, как её губы изогнулись в страдальческой улыбке, глаза заморгали.

— Вы можете ничего не отвечать. Я не рассчитывала на взаимность. Я просто хотела, чтобы вы знали — есть человек, который вас любит.

Что-то в этот момент болезненно натянулось и отдалось тугой болью в области груди, отчего на короткий миг у него спёрло дыхание. Изуми развернулась и медленным шагом стала отдаляться.

— Ты заблуждаешься. Это не любовь, а благодарность.

— Разве из благодарности не может родиться любовь? — Ответила она, обернувшись вполоборота.

— Ты не обязана меня любить из-за того, что я тебя спас. Долг требовал от меня этого. Я надеюсь однажды, — он замолчал, пытаясь подобрать нужные слова, — ты встретишь человека и полюбишь по-настоящему, и твои чувства будут взаимны.

Встав с постели, Итачи набрал единственного человека, к которому можно было обратиться за помощью. Он знал, что тот сейчас не спит и, скорее всего, зашивает очередного случайно подстреленного преступника. Три протяжных гудка отдались звоном в ушах, и вскоре елейный голос раздался на том конце.

— Какие люди в такой час! Неужели следователю вновь требуется моя помощь? Кажется, мне пора вводить оплату за консультацию…

— Ты должен приехать, — нетерпеливо перебил его Итачи, не желая слушать его глупые речи, — она вся горит. Кажется, начитается сепсис.

— А где «пожалуйста»? Разве тебя не учили в детстве волшебным словам?

— Если ты сейчас же не приедешь, то один мой звонок, и твоя лавочка прикроется.

— Тыне понимаешь шуток, Итачи, — зашипел Орочимару. — Неужели девочка так тебе нравится, что ты готов дать мне свой адрес?

— Если тебя не будет через сорок минут, то готовься к новой жизни в замкнутом пространстве, — холодно процедил Учиха, сбросив звонок. Он отправил смску с адресом и, поставив телефон на прикроватную тумбу, вышел из комнаты.

Окатив лицо холодной водой, посмотрел на себя в зеркало. Его глаза выдавали волнение и испуг. Итачи сощурился, сделал пару глубоких вдохов и, шумно выдохнув, ударил себя по лицу. Пройдясь по квартире, спрятал всё лишнее, за что мог зацепиться прозорливый взгляд подпольного врача. Выкрутил низковольтные лампочки, вкрутил обычные. Вернулся к Изуми, снял с неё штаны, стянул памперсы. Ему не хотелось, чтобы Орочимару видел её в таком виде. Достал из шкафа пакет с простыми трусами, которые покупал, когда ещё держал в подвале. При ярком свете кожа её была удивительно белой и тонкой: видны зеленоватые, фиолетовые мелкие вены, желтоватые синяки. Прежде, чем надеть трусы, Итачи провёл пальцами от щиколотки до голени, направляясь к бедру, коснулся рыжеватых спутанных волос на лобке. Не успел натянуть на неё штаны, как в дверь позвонили.

Орочимару, войдя в коридор, поставил медицинскую сумку из чёрной кожи на пол, и, сняв пальто, повесил на крючок, осматривая помещение. От него пахло лекарствами и спиртом, края его манжет были забрызганы каплями багряной крови. Впрочем, кровь была не только на рукавах — пара высохших капель блеснула на скуле и воротнике.

— Еле успел, — проговорил он, разминая шею, — надеюсь, мой вид тебя не смутил. Случайно задел артерию. И где твоя ненаглядная?

Врач поставил сумку на прикроватную тумбочку и, открыв её, достал ушной термометр. Измерив температуру, недовольно нахмурился, смотря на цифры. Итачи присев на стул, напрягся, наблюдая за ним.

— Достаточно высокая. Она в отключке или ты ей что-то дал?

— Обычное седативное.

— Во сколько просыпается после него?

— К семи или восьми часам утра, — ответил он, потерев пальцем левое веко.

— Что ж, значит, поговорить не удастся, — с досадой сказал Орочимару, приподнимая её футболку. Вид обнажённой девушки его не смущал, он лишь изучающе бегал по её телу змеиными глазами. Итачи скрипел зубами, то ли из-за неприязни к скользкому врачу, то ли от того, что тот по-хозяйски трогает чужое тело прямо у него на глазах. Приложив стетоскоп к груди, мужчина слегка наклонил голову, вслушиваясь в шумы, производимые внутренними органами.

— Зачем тебе с ней говорить?

— Врач обычно беседует с пациентом, чтобы выявить проблему на ранней стадии. Но раз она спит, то ничего не поделаешь. Буду спрашивать тебя. У неё была рвота? Она на что-то жаловалась? — щупая её впалый живот и периодически надавливая, с язвительным самодовольством говорил мужчина.

— Нет. Аппетит был хороший.

Оттянув нижнее, затем верхнее веко, Орочимару надавил на челюсть и вытянул язык. Покопавшись в сумке, достал синий жгут и перетянул худую руку. Вскрыв спиртовую салфетку, обработал участок и проткнул тонкую кожу. Густая, почти чёрная кровь начала заполнять вакутейнер.

— Я сейчас извлеку иглу, а ты прижми салфетку и согни её локоть, чтобы не было гематомы.

— Что ты будешь делать с её кровью? — спросил Итачи, наблюдая, как Орочимару подписывает пробирку.

— Исследовать, что же ещё? Исключать сепсис.

— Это не сепсис? — Итачи с облегчением вздохнул.

— Пока не уверен, — Орочимару прошёл к краю кровати и, приподняв ногу Изуми, начал рассматривать рану на свету, надавливая на неё. А затем, вытащив из кармана пинцет, стал скрупулёзно ковыряться. Кровь тонкой струйкой потекла по голени. Итачи с отвращением отвернулся. — Надеюсь, что это всё же абсцесс. Но если не лечить, то перейдёт в сепсис довольно быстро. При сепсисе возможна ампутация, имей в виду.

— Ампутация? — сморгнув, с ужасом переспросил Учиха, представляя вместо ноги культю. Тошнота подкатила к горлу, и он зажмурился, проглотив вязкую слюну.

— Судя по её ампутированным пальцам, тебе такое нравится. Тебя возбуждают люди с изъяном? — врач ехидно прищурился, взглянув на него. — Между прочим, неплохая работа. Немного неаккуратная, но…

— Заткнись и делай своё дело, — держа себя в руках, заскрипел Итачи. Если бы Орочимару не был ему нужен, то он давно расквасил бы лицо этого змея. Отсечение пальцев было вынужденной необходимостью, а не забавы ради. Он не чокнутый извращенец, который получает удовольствие от страдания других людей. И он уж точно не возбуждается от ампутированных конечностей.

— Или ты развлекаешься с ней, пока она спит? Тебе нравится её беспомощность? Мне жутко интересно, утоли моё любопытство. — Орочимару продолжал заваливать вопросами, ковыряясь в нём. Итачи сдержанно стиснул зубы, сжав кулаки в кармане брюк до белых костяшек, с ужасом осознавая, что ему нравится её беспомощность и что он испытывает к ней влечение, когда Изуми крепко спит. — Девчонка же работала с тобой? Ты с ней встречался или она отшила тебя? Ах, неужели… Изменила? — оскалился врач, хитро смотря на него, провоцируя. — Изменила, я прав…— словно найдя нужный ответ, врач победно улыбнулся. — Страшный ты человек, Учиха Итачи. У меня от тебя мороз по коже. Не хотел бы я быть объектом твоей любви.

— Я сдам тебя, если ты сейчас же не заткнёшься.

— Сдашь? — рассмеялся Орочимару. — Давай без этой чуши. Мы теперь с тобой связаны, мой дорогой друг. Я даже не знаю, кто у кого больше в должниках.

— Иди ты к чёрту.

—Я ведь могу и обидеться, — приторно сказал мужчина. —Если девчонка коньки отбросит, сообщи. На неё будет спрос.

— Она умрёт? — с тревогой спросил Учиха, чувствуя, как сильно начинает биться его сердце.

— Всё может быть. Не пропадать же добру, — пожал он плечами и, воткнув глубже пинцет, начал что-то вытягивать. — Как я и думал, проглядел, — аккуратно положив ногу, доктор прищурился, рассматривая крошечный осколок стекла на свету.

— Проглядел? — тут же сорвался с места Итачи, слабо веря в такой поворот. Орочимару хоть и работал подпольно, но был одним из лучших специалистов, который никак не мог допустить такую простую ошибку. Схватив его за ворот рубашки, он со всей ярости затряс. Две пуговицы слетели и покатились по полу. — Не пори чушь! Ты специально его там оставил.

— Может быть, — ухмыльнулся он, ядовито улыбаясь, — жутко интересно было узнать, где ты живёшь и что ты с ней делаешь.

— Утолил своё любопытство?! Если она умрёт, то я тебя убью.

— Аха-ха-ха. Теперь я вполне удовлетворён, аха-ха-ха, — продолжал смеяться врач, почти заходясь истерикой. Итачи ударил его в челюсть и Орочимару слегка пошатнулся, сплюнув кровь на простыни. — Не забывай, что я единственный сейчас могу тебе помочь. Так что лучше воздержись от дальнейших побоев.

— Что ты хочешь ей вколоть? — схватив его за руку, поинтересовался Итачи, когда Орочимару набрал в шприц прозрачную жидкость из ампулы.

— Литическая смесь. Поможет быстро сбить температуру, но только теперь проспит до обеда. Я оставлю пару ампул, если завтра будет высокая, вколешь. — он медленно стал вводить лекарство в плечо. —Рану не мочитьи присыпать стрептоцидом. Лучше лишний раз не травмировать и не вставать на ноги. Если будет сильно болеть, вколи морфий.Присепсисе бывает сыпь и лихорадка, поэтому сомневаюсь, что это заражение. Результаты анализа будут к полудню, я позвоню. И долг платежом красен, господин следователь, — хитро прищурившись, мужчина сложил вещи в сумку.

— Я тебе ничего не должен, — выплюнул Итачи, — ничего бы не было, если бы ты не оставил там осколок.

— На твоём месте я не был бы столь категоричен, — ухмыльнулся врач, поправляя ворот рубашки. — Запугивать меня у тебя больше не получится. Попробуешь сдать меня — я сдам тебя. А моя помощь тебе ещё понадобится не раз.

— Что ты хочешь? — понимая, что сам себя загнал в угол, Итачи немного остыл.

— Самую малость. Моего поставщика-студента, как ты знаешь, поймали, и мне нужно убедиться, что паренёк ничего не расскажет о наших с ним делах. Навести его и передай: nulli tacuisse nocet, nocet esse locutum ⁽¹⁾.

— Что? — насупился Итачи, не разбирая ни слова.

— Ох, я запишу. Забыл, что не все знают латынь в этом мире.

Не успел Итачи закрыть дверь за Орочимару, как услышал гулкую вибрацию в шкафу. Внутренне напрягся, понимая, что звонок от Кисаме. Он страдальчески возвёл глаза к потолку. Как же его всё достало. День ещё не начался, а он уже выжат как лимон.

—Есть дело, — без приветствий начал Хошигаки, голос был усталым, сонным. — Слышал, что ты болеешь, но дело не терпит.

—Нет никого, кроме меня? — холодно спросил Итачи, взглянув на спящую Изуми с перевязанными ногами. Прикрыл покрывалом полуобнажённое тело, заботливо дотронувшись до всё ещё горячего лба. Не опасно ли оставлять её в таком состоянии? А если лекарство не подействует? Или, как тогда, внезапно начнётся эпилептический припадок? Захлебнётся же слюнями. Он нервно потёр переносицу.

— Есть, но за тобой не нужно подчищать. Мне сейчас не до возни.

— Скидывай адрес, —пытаясь не выдавать раздражение, коротко ответил Итачи.

Если он поторопится, то сможет уложиться в три часа. Он ловко нырнул под кровать, снимая с бокового каркаса пистолет. Быстро одевшись, выскочил из дома, взглянув через плечо на спящего охранника. Холодный ночной воздух ударил в лицо, он поёжился, приподнял воротник и зашагал к дороге. Тёмно-синие лоскуты неба с усеянными звёздами иногда показывались, когда ветер гнал чернильные облака. Свет луны тонул во мрачном пухе, не в силах пробиться. Итачи нахмурился, надеясь, что снегопад обрушится к полудню, иначе дорога домой займёт в два раза больше времени. Город ещё спал, и тусклая трасса была почти пустой. Лишь изредка проезжали машины, освещая всё ярким жёлтым светом.

— Не поеду, — сказал водитель такси, когда услышал адрес, —это время впустую, я там никого не подберу.

— Я заплачу в два раза больше, —уговаривал Итачи. Ехать на своей машине было рискованно, и, по возможности, он ловил такси или попутку.

—И накинешь ещё сотку.

—Идёт, — неохотно ответил Учиха, понимая, что некуда деваться.

Устроившись на заднем сиденье, он кое-как уместил свои длинные ноги. Попросив водителя выключить свет в салоне, потянулся за сигаретами.

—Можно закурить?

—Да, —кивнул пожилой мужчина, не отрывая взгляда от дороги.

Опустив окно, Итачи выпустил дым сквозь едва приоткрытые губы. Вскоре шоум дороги, морозный воздух и запах никотина затопил салон. Выбрсив окурок, он поднял стекло и откинулся на сиденье. Сейчас он осознал, как ему осточертела эта работа, но понимал, что живым его уже не отпустят. Отец был прав: люди, на которых он работал, не были белыми и пушистыми, порой их методы наведения порядка были жёстче и безжалостнее, чем у преступников. Но, с другой стороны, заслуживают ли они хорошего отношения? И как он от безобидного шпионства докатился до убийств?

—Он последний, с кем виделся Фугаку, — сказал Итачи, отдав конверт. При встрече он никогда не называл его отцом, так было проще абстрагироваться. Несмотря на то что их отношения нельзя было назвать тёплыми, копать под отца и его окружение было неприятно. — На мой взгляд, он догадывается.

—Хм, с чего ты взял? — с интересом рассматривая фотографию, пробубнил Кисаме.

—Осторожничает… Перестал звать на встречи, а если я с кем-то его вижу, то меняет тему разговора, этосразу заметно по недоумённому выражению лица его собеседника.

—Ты нам достаточно помог, — одобрительно похлопав его по спине, Хошигаки спрятал конверт во внутреннем кармане пиджака, — можно не продолжать. Мы получили то, что хотели.

— А что вы хотели? Я не нашёл за всё время ничего интересного, — в недоумении спросил Итачи, теряясь в догадках. Отец в последнее время слишком часто общался с сенаторами и депутатами, но никаких подозрительных действий с его стороны замечено не было. — И кто это — мы? За всё время, кроме тебя, никто со мной не связывался!

— Меньше знаешь, крепче спишь. Не беспокойся, твоего отцаэто не коснётся.

— Если мой отец замешан в чём-то, то я хотел бы знать. И если он нарушил закон, ябез колебаний его арестую.

— Собственного отца? — закурив, Кисаме стряхнул пепел и, закинув ногу на ногу, выдохнул дым вниз.

— Человек нарушил закон, и он должен понести наказание. Если мы будем закрывать глаза на преступления лишь потому, что состоим в родственных связях, мир не станет лучше.

— Могу заверить, Фугаку пока ничего не сделал, просто общается не с теми людьми. Знаешь, а мыс тобой похожи, — задумчиво произнёс мужчина, затушив сигарету о мусорное ведро, и почесал подбородок. —Ты бы хотел, чтобы наш город стал чище? Чтобы двадцать пятого ни существовало? Чтобы родители ни опасались за жизни детей?

— Это моя мечта, —по-детски ухмыльнулся, сцепив пальцы, — не думаю, что осуществимая.

—Я чувствую, ты готов к «настоящему делу» — вершить правосудие.

— Вершить правосудие? —подозрительно нахмурился Учиха, пытаясь понять, во что его хотят втянуть. —Как это?

—Я не могу тебе сказать, но, если ты поедешь сейчас со мной, я покажу, —Кисаме встал, загородив весь свет. —Только дороги назад уже не будет. Если ты сомневаешься, то лучше не иди. Тот, кто много знает, в конечном счёте теряет всё.

Хошигаки почти скрылся за углом, когда Итачи соскочил со скамьи и побежал, гонимый любопытством и привлекательной перспективой стать частью чего-то большего, незримым героем, который поможет людям жить без страха. Кисаме стоял около машины с самодовольной улыбкой, словно знал наперёд, какое решение тот примет.

Дымящие, покрытые копотью трубы заводов изрыгали сизые облака в предвечернее небо, отравляя воздух ядовитыми парами. Стоило опустить окно, как промышленный шум оглушал, стучал отбойниками, разрывая перепонки. Люди за решетчатыми заборами загружали и выгружали сырьё, породистые овчарки кидались на сетки, открывая широко пасть. Вскоре шум стих, показались крыши заброшенных фабрик, сиротливо прижавшихся друг к другу. Пробиваясь сквозь асфальт, росла трава. Жестяные стены покрылись коррозией, и тусклый свет ламп вдоль узкой дороги освещал выцветшие вывески некогда процветающих фабрик. Автомобиль остановился. Выйдя, Кисаме пнул жестяную банку, звоном спугнув местных диких кошек, которые повылезали из своих норок, сверкая жёлтыми глазами, в поисках нового укрытия. Открыв заднюю дверцу, достал пакет и, вскрыв пачку кошачьего корма, рассыпал на потрескавшуюся бетонную дорожку. Кошки осторожно окружили еду, начиная шипеть друг на друга.

—Я прикармливаю их… Люди бросили на произвол, а они расплодились. Хотел как-то забрать одну, так чуть не выцарапала мне глаз.

—Это и есть твоя тайная работа? — подавляя улыбку, сказал Итачи, поняв, что Кисаме решил над ним пошутить.

—Не терпится узнать? —хищно улыбнулся, хлопнув дверцей автомобиля.

Хошигаки навалился на тяжёлую железную дверь, поковырявшись в замочной скважине, со скрипом отворил. Поднял рубильник и помещение озарилось ярким светом. Итачи осторожно перешагнул порог, морщась от едкого запаха лака и растворителя. Заводское оборудование было покрыто толстым слоем пыли, паутина свисала с потолка и труб, обмотанных жёлтой тепловатой. Вскрытые и вздутые жестяные банки были разбросаны по всему помещению вместе с битым стеклом, которое неприятно хрустело под подошвой. Тихий стон донёсся где-то за бочками и, содрогнувшись, Учиха напрягся, вслушиваясь в шёпот.

— По-мо-гите.

— Живой, зараза, —недовольно цокнул Кисаме и, хрустнув пальцами, двинулсяв сторону чёрных бочек с надписью «Огнеопасно». К ногам Итачи выволок забитого до смерти человека в полуобморочном состоянии. Лицо, распухшее от побоев, было синего цвета, одежда насквозь пропитана кровью. Попытка встать была сразу же подавлена пинком в живот от Хошигаки. Мужчина простонал и вытянул руку к Учиха, коснувшись его обуви. Итачи с ужасом заметил вместо ногтей кровавое месиво. Тошнота подступила к горлу, он с трудом проглотил ком, зажмурившись.

—Я сказал всё, что знаю, — просипел мужчина, вновь пытаясь подняться.

— Недостаточно, — без грамма сочувствия проговорил Кисаме, протерев рукавом пистолет. Казалось, страдания мужчины доставляли ему удовольствие.

—Ты что творишь?! — в замешательстве крикнул Итачи, когда Кисаме направил оружие на ногу пленника. Послышался выстрел. Тот скрутился, словно червяк и жалобно заскулил. —Кто это, чёрт возьми? Какого хрена ты творишь?! Прекрати немедленно!

— Делаю мир лучше, — самодовольно улыбнувшись, присел и, схватив за волосы несчастного, приподнял его голову. — Этот торгует пылью. Полиция не может найти доказательства и посадить, а он продолжает ходить по земле, безнаказанно распространяя эту дрянь. Я хочу знать, откуда у него ноги растут: кто ему поставляет товар. Но эта мразь молчит, сколько бы я его ни пытал.

— Уб-е-й.

— Молчи! — ударив по лицу, со злостью выплюнул Кисаме. —Ты уверен, что хочешь спасти его? Этот урод не заслуживает жизни, но и лёгкой смерти тоже. Разве ты не согласен со мной? —Итачи сжал челюсть, признавая правду за Хошигаки.— Вот, возьми, — он протянул ему свой пистолет. —Мир станет лучше без него. Это всё — гниль, которую нужно убрать, счистить. Он недостоин сочувствия.

—Это неправильно, —прошептал Учиха, сжимая рукоять, спотыкаясь о свои моральные принципы.

— Борясь всю жизнь с преступностью в полиции, ты не сможешь поймать даже одну треть этих уродов. Разве ты не согласен?

Итачи спустил курок, и оглушительный выстрел эхом раздался по помещению.

Несколько ударов в живот, пара выбитых зубов на полу и человек уже готов молить о пощаде, сдавая всех вокруг. Отчего-то сейчас перед глазами всплыла Изуми с глазами, полными слёз, и разбитыми дрожащими губами. Итачи ударил ещё раз, выбивая с кровью заветное имя посредника.

— У меня дети, —всхлипнул паренёк, когда почувствовал холодное дуло пистолета на затылке, —дочке три, мальчику два месяца.

— О детях нужно было думать раньше, — холодно произнёс следователь. Последовал тихий щелчок, после которого парень рухнул на грязный пол.

Чуть светало, когда он всё закончил. Мороз пробрался под пальто, больно щипал кожу, пока он брёл вдоль пустой дороги в сторону ближайшей остановки.Первый автобус медленно, вразвалочку ехал с полусонным водителем за рулём. Оплатив проезд, Итачи прошёл вдоль пустых рядов и, устроившись на заднем сиденье, прислонил лоб к заиндевелому стеклу. Прикрыл глаза. Хотелось поскорее домой: смыть с себя брызги крови и согреться.

Дом встретил его тишиной. Повесив пальто, он снял прямо в прихожей всю одеждуи, закинув в стиральную машину, на цыпочках прошёл в спальню, отомкнул дверь. Изуми спала на спине, слегка приоткрыв губы. Итачи с облегчением вздохнул и, нырнув в ванную комнату, встал под кипяток.

Градусник показывал, что температура медленно, но всё же снижалась. Однако стоило прикоснуться к ней, как его охватывали сомнения. Девушка всё ещё была безумно горячей. Казалось, разлей на ней масло, так начнёт скворчать, как раскалённая сковородка. Волосы у виска взмокли, и футболка была мокрая насквозь от пота. Он открыл свой шкаф и достав одну из своих, бросил на кровать. С лёгкостью сняв с неё одежду, провёл по рваным краям родимого пятна под грудью. Кончики пальцев стало приятно покалывать от тепла.

Его ещё никогда так не будоражило женское тело. Сейчас, смотря на острые ключицы, впалый живот, небольшую грудь и худые бёдра, оно будило в нём странное желание —прикоснуться. Итачи коснулся губами её сухих губ, поцеловал подбородок, провёл влажным языком вдоль шеи и припал к груди, вбирая затвердевший сосок, слегка прикусив. Хотелось, чтобы она выгнулась навстречу, промычала что-то, приоткрыв рот, но Изуми лишь лежала неподвижной куклой и тихо сопела. Жар её тела перекинулся на него, он поспешно снял халат и, облизав её пальцы, провёл ими вдоль своего тела. Закатив глаза, он простонал, сомкнув её руку на ноющем члене. Возможно, Орочимару в чём-то прав, и он больной извращенец, испытывающий тягу к обездвиженной девушке. Но разве это важно, когда ему так хорошо? Нависнув над ней, он снова заскользил языком вдоль ложбинки между грудей, осыпал тело жадными поцелуями, чувствуя охватившее его обжигающее пламя, стал совершать более ритмичные движения. Семя брызнуло ей на живот, несколько капель застыли жемчужинами на её груди. Он слез с неё и, откинувшись на подушку, тяжело задышал, не испытывая при этом отвращения, лишь лёгкость и теплоту. Повернув её голову набок, Итачи коснулся липкими пальцами её губ и, надавив на челюсть, протолкнул их, коснулся языка и прошелся по внутренней стороне щеки, почувствовал нежный трепет внизу живота. Поцеловав острое плечо, следователь в скором времени провалился в сон.

Он с трудом разлепил глаза под громкий звук звонка. Орочимару сообщил, что это не сепсис и строго велел соблюдать его рекомендации. Встав с постели, Итачи накинул сброшенный халат и, потрогав уже тёплый лоб больной, с облегчением вздохнул. Желудок урчал и, умывшись, следователь вяло поплёлся на кухню. Съев наспех пару бутербродов, заглянул в интернет в поисках рецептов для людей с температурой: овощной бульон, постное мясо, рыба и обильное питьё. Рыбы у него не было, но куриная грудка лежала в холодильнике. Вспомнив, что Изуми не очень жалует овощи, сварил их и, выловив из супа, закинул в блендер, смешав всё до однородной массы.

Шёл пятый час, а девушка всё ещё спала мертвецким сном, и это заставляло его сердце биться чаще и нервничать. Когда он стал набирать Орочимару, чтобы узнать, нормально ли так долго спать, Изуми зашевелилась и, издав тихий стон, проснулась.

— Мн-е б-больно д-дышать, — пробормотала она словно в бреду, устремив расплывающийся взгляд на потолок. В уголках глаз блеснули слёзы, — больно.

Изуми мучительно простонала, прикрыв устало веки, когда он попытался поправить её съехавшую подушку. Слегка повернув голову, она облизнула пересохшие губы, и в этот момент Итачи ощутил стыд за то, что сделал с ней, и в то же время дикое возбуждение, вспоминая, насколько горячим был её рот.

—Только дышать? — спросил он, притронувшись ладонью к её лбу.

— Всё…

— У тебя была высокая температура. Это нормально, что ноют мышцы, —приложив к губам стакан с водой, он помог ей выпить, придерживая голову.

—Я х-хочу д-домой, —прошептала еле слышно, бегая по нему мутным взглядом.

—Это твой новый дом, —спокойно сказал Итачи, коснувшись щёки, — я позабочусь о тебе.

—Ма… Па…

— Мне жаль, но они тебя бросили.

Изуми прикрыла глаза и тонкие дорожки слёз побежали по её худым щекам.

* * *

После откровенного разговора с Шисуи Саске двинулся к станции метро. Ему было не по себе видеть слёзы бывшего коллеги. Тот всегда был оптимистичным, весёлым парнем, который разбавлял обстановку в отделе шутками и лёгким отношением ко всему. Если перед ним возникала женщина, то он включал всё очарование и начинал беззаботно флиртовать, порой вгоняя в краску. В перерывах, когда они выходили покурить, Саске с интересом слушал, как Шисуи провёл ночь с очередной красоткой, а на утро ушёл, даже не попрощавшись. Такой тип мужчин закрывал своё сердце и обрубал любые зачатки привязанности на корню, выбирая более лёгкую и спокойную жизнь. Поэтому его признание в чувствах к Изуми немного удивило, ведь не походила она на роковую женщину, от которой теряешь голову. Сейчас, прокручивая образ девушки в голове, Саске понимал, что Изуми была самая что ни на есть обычная, домашняя девушка: не пила, не курила, не материлась и, он был уверен, не ходила ни разу в своей жизни в ночной клуб. Она никак не вязалась с той, которую привлекали ничем не обязывающие отношения. Иногда наблюдая за её смущением перед Итачи, он допускал, что именно она могла бы принять брата со всеми недостатками, не высмеивая его изъян. Как-то Итачи стыдливо признался ему, что секс не приносит удовлетворение, а порой и вовсе вызывает отвращение. Возможно, проблема крылась в холодном отношении матери, которое как-то сказалось на восприятии женщин, а может, всё было куда проще —либидо, обусловленное пониженным уровнем тестостерона.

С другой стороны, утверждать, что Изуми была простушкой, мечтающей о спокойной жизни, тоже нельзя, ведь обычно мы видим только то, что люди хотят показать. То, что творится за фасадом, знают только близкие люди. Далеко ходить не надо: его отношения с Сакурой или взаимоотношения родителей — лучшее тому доказательство. Стоило признать, Хьюга больше разбирался в людях и замечал утаённые чувства. Возможно, собственная трагедия помогала замечать в чужих глазах боль от потери близкого человека.

Достав мелочь из кармана пальто, Саске распрямил банкноту и просунул в купюроприёмник. Жадно заглотив деньги, терминал тут же выплюнул со звоном синий жетон. Пройдя через турникет, следователь поспешно сбежал по лестнице и запрыгнул в полупустой вагон, который вскоре нырнул в тёмный, сырой туннель. Ехать до нужной станции от силы минут тридцать. Зажимая в руках пакет с увесистой папкой, он присел, порываясь заглянуть в материалы дела, но тут же одёрнул себя, когда вагон со скрежетом остановился и двери вновь распахнулись, запуская шумную молодёжь. Оглядев подростков в бесформенных джинсах и одинаковых дутых чёрных пуховиках с громоздкими рюкзаками на плечах с цветными значками, пренебрежительно фыркнул, нахмурив брови. В его молодости каждый мечтал выделиться, а эти как под копирку, хотят слиться с массой и спрятаться за цветастой мишурой. Ребята эмоционально обсуждали какой-то фильм, и он вспомнил Наруто, такого же шумного и вечно возбуждённого. Как-то тому взбрело в голову прогулять историю.Подбив его на эту авантюру, они сбежали через окно в туалете. Чтобы не попадаться на глаза директору и учителям, им пришлось сделать круг, прежде чем вернуться в общагу. В тот день был лютый мороз и за каких-то несколько минут пушок на щеках и ресницы покрылись белёсым инеем. Всё одеревенело и болезненно покалывало, когда они ворвались в помещение. Хьюга Неджи, стоявший в коридоре, с удивлением рассматривал их и, спросив, что случилось, расхохотался. Оказалось, учитель истории заболел, и все его пары были отменены. Наруто возмущено заорал, вцепившись в волосы. Неджи утешительно похлопал того по плечу, издав тихий смешок. Левая рука у него была в гипсе, и Саске понял, что, играя с ними вчера в волейбол, тот сломал её, неудачно отбив мяч. Делая вид, что ничего не случилось, Хьюга продолжил игру и лишь лицо его выдавало, искажаясь при каждом пасе. Странно, что ещё до истории с отчислением они натянуто общались, постоянно соревнуясь.

Когда он вышел из метро, белая пелена застилала всё вокруг. Транспорт стоял, образовывая километровые пробки, и, бессмысленно стряхнув с волос снег, Саске отправил сообщение напарнику, что не успеет вернуться. Неджи что-нибудь придумает, если вдруг его отсутствие заметят, подумал он и побрёл вдоль улиц, вспарывая пуховый снег. Зайдя в ближайшее кафе с невзрачной вывеской, Учиха заказал чашку крепкого кофе и, пройдя мимо пустых столов, сел в самом дальнем углу. Наконец-то вытащив папку из пакета, он положил её на стол и тут же напрягся, когда официантка поставила перед ним чашку кофе.

—Что-нибудь ещё? —мило проворковала девушка, скользя взглядом по папке. Он инстинктивно положил на неё руку, закрывая обзор.

—Да, не найдётся ли у вас для меня ручки и пару листов бумаги? —как можно вежливее спросил следователь, пытаясь выдавить из себя улыбку.

Девушка недовольно нахмурилась, повела бровью и нехотя зашаркала в сторону стойки. Подумать только, пару лет назад такие девчонки готовы были на всё, лишь бы он обратил на них внимание, а сейчас нос воротят, — ухмыльнулся Саске. Неужели он настолько потерял свою привлекательность? Видимо, теперь, чтобы с кем-то переспать, ему нужно будет попотеть.

— Не забудьте вернуть ручку, —сказала сварливо официантка, положив на стол два чистых альбомных листа и обычную шариковую ручку.

—Обязательно, —уверил он её и добавил, —не могли бы вы меня не беспокоить? Если мне что-нибудь понадобится, я сам подойду.

Девчушка в возмущении захлопала глазами, пытаясь что-то сказать ему. Однако сжала фартук и, вспыхнув, кажется, фыркнула, прежде чем уйти.

«Сирота»,— записал он и, пролистав ещё парочку документов, потёр лоб. Сухое заключение от следственного отдела, не могло дать полную картину. Шисуи сделал небольшое примечание чёрной ручкой:«протокол патологоанатомического вскрытия и собранные улики — уничтожены. Затопило архив».

—Подозрительно, — пробубнил он.

Достав телефон, Саске начал искать информацию о смерти её родителей. Двойное убийство на почве ревности, обычно такое мусолят по телевиденью и подают под острым соусом. Что ж, он был прав — пресса действительно писала много отвратительных вещей. Саске скривился: насколько же мерзко было читать такое о собственной матери самой Изуми?

Люди, знавшие Хазуки, так звали её мать, отзывались о ней как о женщине лёгкого поведения и заявляли, что нет ничего удивительного, что рогоносец муж в итоге убил её. Взглянув на фотографию погибшей, у Саске перехватило дыхание: женщина была поразительно красива. Даже через снимок чувствовалась завораживающая бурлящая женская энергия в ней. Такие всегда вызывают зависть и частенько бывают несчастны. Прискорбно, что Изуми ничего не досталось от матери, наверное, единственным сходством были огромные глаза.Только у дочери взгляд был бесхитростным, а у Хазуки — хищный, томный. Вокруг такой женщины, несомненно, вились мужчины, но это не значит, что она со всеми спала. Люди могли говорить такое из зависти, чтобы очернить. Но дыма без огня не бывает, раз родственники мужа не взяли к себе его дочь. Это наводило на определённые мысли. Да и прошлое Хазуки, которое откопали журналисты, подпитывало эту теорию. Бабушка Изуми работала в стриптиз-клубе и была порно-актрисой, умерла от алкогольной интоксикации в собственной квартире в Оро, довольно молодой. Он отчего-то вспомнил, что дедушка любил проводить там время, в небольшом курортном городке. Если ему не изменяет память, у него там была недвижимость —летний домик у моря. Хазуки, впрочем, не пошла по стопам матери и закончила довольно неплохой университет и даже прошла годовую стажировку за границей. Возможно, беспутная мать позаботилась о будущем дочери и оставила некую сумму, а может быть, девушка нашла себе «покровителя». С её то внешностью — не составило бы труда. Для Саске оставалось загадкой, почему столь красивая женщина вышла замуж за невзрачного парня, у которого ни гроша за спиной, и переехала в какую-то глухомань. «Долги, прогорел бизнес», — прочёл он следующую строчку. «Хазуки Сато от кого-то пряталась», — написал Учиха, поставив напротив большой вопрос, и сделал глоток порядком остывшего кофе. Посмотрев в широкое окно, зевнул, потерев глаза. Пожалуй, Изуми стала следователем, чтобы докопаться до истинной причины гибели её родителей, она наверняка что-то нашла и нить этого преступления вела в их город. Задумчиво почесав затылок, Саске вернулся к бумагам.

Изуми сменила три приюта, и в возрасте десяти лет её удочерили, через полгода вернули, ссылаясь на энурез, невыносимый характер и агрессивность (сломала нос своей приёмной сестре). Школу закончила с нормальными оценками, как и университет. Больше информации о её прошлом не было.

Учиха сложил бумаги в папку и потёр переносицу. Ему катастрофически не хватало информации о ней. Нужно было съездить и расспросить сотрудников детского дома, может, кто-то помнит девочку. Найти близких друзей и съездить в Оро, чтобы нарыть что-нибудь ещё на её мать.Только как это сделать, не привлекая внимание? Он не может уехать из-за постоянных анализов и встреч с куратором. Отсутствие Неджи заинтересует Нарутои он из кожи вылезет, но вытрясет информацию. Им нужен третий, может, Шисуи? Но ему навряд ли дадут внеплановый отпуск. Он вздохнул и, встав из-за стола, вернул ручку скучающей официантке.

Автобус проехал мимо здания суда и Саске неожиданно для себя выскочил, расталкивая недовольных пассажиров.Он не понимал, зачем стоит через дорогу напротив высокой лестницы с возвышающимися молочными колоннами, и сквозь пелену снега, прищурившись, пытается найти отца, среди людей, выходящих из здания. Почему его сердце колотится, стоит зацепиться за тёмную фигуру. В последнем окне потух свет и его отец, одинокий и такой маленький, вышел на улицу в распахнутом пальто. Фугаку всегда вызывал в нём неоднозначные чувства: восхищение, сродни преклонению, слепую любовь и ненависть, граничащую с отвращением. Он сжал в кармане деревянный брелок, который забрал у Неджи, и спрятался за углом, продолжая наблюдать, как в детстве. Отец стряхнул с себя снег и, сев в машину, схватился за сердце. Саске показалось, что он плачет, и, сделав два шага вперёд, он растерянно пялился на рыдающего папу. Фугаку ударил по рулю несколько раз и закрыл лицо руками, его крупные плечи содрогнулись. Он никогда не думал, что всегда эмоционально отстранённый отец мог плакать. Сдержав порыв броситься к его машине, Саске резко развернулся и направился домой в смешанных чувствах. А знал ли он в действительности своего отца?

* * *

Фугаку закрыл дела и устало протёр раздражённые глаза. Зевнув, потянулся на стуле, болезненно схватившись за ноющую в последнее время поясницу. По ногам прошёлся ток и неприятное покалывание, когда он встал. Нужно прекратить эти засаживанья на работе и потратить это время на вечерние прогулки, подумал он, надевая пальто. Закрыв дверь, он прошёл вдоль тёмного коридора и остановился, услышав знакомый тихий смех.

—Хазуки, — имя слетело с его губ, и сердце, казалось, остановилось. Смех становился громче и, нырнув в темноту, он побежал на звук. —Хазуки! — крикнулон, и эхо устрашающе отскочило от пустых стен. Фугаку расстегнул пальто, грудь пекло, горло раздирало и, отдышавшись, он зачесал волосы назад. — Идиот.

— Вы кто? —озадаченно спросил Фугаку, обнаружив на кухне незнакомку в домашнем халате Микото.

—Хазуки, —протянула девушка, обхватив двумя руками чашку и закинув ногу на ногу, обнажила слегка загорелые бёдра. —Ты, по-видимому, Фугаку. Я думала, Микото сказала о моём приезде, — выгнув бровь, она прищурила глаза и убрала за ухо выкрашенную в блонд прядь.

—А, — безэмоционально протянул он, припоминая что-то. После недавней вазэктомии было паршиво и временами возникающие боли приносили дискомфорт. Он чувствовал себя униженным и опустошённым. Говорить ни с кем не хотелось, но сильное чувство голода не давало уйти. Девушка ему не нравилась. Наглая, подумал он, поворачиваясь к холодильнику.

—Трудный день? — спросилагостья, изучая его. Он кивнул, открыв холодильник. —Я приготовила курицу в сливочном соусе. Могу разогреть, если хочешь. А ты, я смотрю, не шибко разговорчивый, прям воды в рот набрал. Не то, чтобы я нуждалась в твоём обществе, просто ради приличия мог бы что-то спросить.

—Что, например?

—«Кто ты такая, Хазуки? И почему я о тебе ничего не знаю?»

— Кто ты такая, Хазуки? —пробубнил он, наливая воду.

— Дочь шлюхи.

Он поперхнулся, чуть не выронив стакан. Девушка тихо засмеялась и, встав со стула, встряхнула волосами.

— Меня так забавит реакция людей, когда я так говорю.

— По-твоему, это нормально — называть так свою мать?

— В школе меня так называли, — легкомысленно пожала она плечами и села на подоконник, нервно постукивая ногтями. — Вначале было обидно, но, когда поняла, что это правда — обиду как рукой сняло. На правду ведь не обижаются. И, честно говоря, мне не было стыдно. Каждый выживает по-своему, не мне её осуждать. Моя мать хоть и была бестолковой, но заботилась обо мне, как могла. Родила меня в восемнадцать, сама ещё ребёнком была.

— Была? Её нет в живых? —девушка вызвала в нём интерес своей непосредственностью и откровенным разговором, на который не каждый осмелится.

— Когда умер дедуля Озу, она впала в какую-то апатию. Как ни странно, она любила этого старика. Возможно, потому что он был единственным, кто хорошо к ней относился. К слову, моя мать была любовницей Озу. Ты знаешь его?

— Наслышан. Он умер до моего появления.

— Так вот, как-то он притащил меня к Микото. Вот так мы с ней и познакомились. Надеюсь, мы с тобой подружимся, мистер серьезность, — сгримасничала девушка, вызывая улыбку, — а то Микото расстроится.

1) Молчание никому не вредит, вредит болтливость

Вернуться к тексту