Право на жизнь (гет)

Каждый раз, когда Джинни Уизли заходила в Святой Мунго, ей казалось, что мир вокруг неё становится немного тусклее, но его лицо, его спокойный взгляд, освещали этот туман. Она не могла объяснить, почему, но его присутствие.. даже в его холодной, почти отстранённой манере, вызывало в ней странное волнение. И когда она увидела его в первый раз, она почувствовала, что её мир повернулся, если не на 180 градусов, то хотя бы на пару градусов в сторону. Это было похоже на нечто неизбежное, неосязаемое, но в то же время настолько реальное, что невозможно было этого игнорировать.

Фредрик МакГрегор был тихим и неприступным. Он не был тем человеком, с которым легко завести разговор. Он был в первую очередь доктором, а всё остальное было лишним. Колдомелик с репутацией человека, который больше работает с магией тела, чем с магией души. Он был тем, кого все считали замкнутым, возможно даже холодным, а кто-то из младших медсестёр, как Шарлотта, вообще начала подозревать, что у него были серьёзные проблемы. Эти сплетни порой порхали в воздухе, как маленькие вороны, но никто не имел возможности проверить их. Он не интересовался личной жизнью и редко бывал в обществе коллег, не считая того времени, которое проводил в больнице.

И вот теперь Джинни снова сидела в этом стерильном, неприветливом зале, в окружении других пациентов, но её мысли не были о здоровье. Она следила за каждым его шагом, даже когда он не был рядом, будто магнит притягивал её взгляд. Он заходил в её жизнь как нечто неожиданное, и каждый визит, каждый взгляд, каждое слово теперь казались важными, даже если они касались совершенно других дел.

Сегодня всё было так же, как и обычно: она снова здесь, в коридоре, с чувством неотвратимой тяжести на груди. Она была больна, но не так, как раньше. То, что она чувствовала, не было связано с физической болью. Это была другая боль, о которой она не могла говорить. Но она надеялась, что Фредрик вскоре поймёт. Джинни надеялась, что он понимает больше, чем остальные.

Её мысли были прерваны тихим голосом:

— Джинни, ты опять здесь?

Он стоял в дверях, с лёгким усталым взглядом, но в его глазах был какой-то новый оттенок, который она сразу же заметила. Это был не просто профессиональный интерес. Это было что-то другое.

Её глаза, в которых всё утро отражалась тревога и безмолвное ожидание, вдруг наполнились светом. Лицо её, обычно собранное, сдержанное, вдруг размягчилось. В уголках губ мелькнуло что-то похожее на улыбку, неуверенную, как всплеск света в предрассветной темноте. Она не позволила ей раскрыться полностью, но этого полутонов было достаточно, чтобы весь её облик переменился. Она выпрямилась, не нарочито, просто тело само отреагировало, будто в ответ на невидимый импульс. Пряди рыжих волос соскользнули с плеча, чуть прикрывая лицо, но не смогли скрыть того, что отражалось в глазах. Это был момент, когда женщина, уставшая от собственной хрупкости, вдруг вспомнила, что она живая. Что чувствует. Её пальцы, до этого крепко сжимающие край мантии, чуть разжались, как будто напряжение ослабло, уступив место чему-то более человеческому. Ожиданию, надежде, даже лёгкому волнению. Она сделала полшага вперёд, поддавшись движению, которое она не собиралась признавать.

— Привет, Фредрик, — ответила она с лёгкой улыбкой. Он всегда казался таким серьёзным, будто не находил в этом мире ничего забавного, но теперь, когда она увидела его взгляд, она почувствовала лёгкость. Лёгкость, которая не оставляла её даже когда его глаза оставались отстранёнными и бесстрастными. Её взгляд всё равно тянулся к нему, как к чему-то притягательному и неизвестному.

Он шагнул к ней, чуть наклонив голову, изучая её, словно пытаясь понять, что происходит. Возможно, ему казалось, что она снова пришла с какой-то жалобой, или, может быть, просто чтобы снова увидеть его. Он знал, что она не была обычным пациентом, но всё равно делал вид, что не замечает, насколько её визиты стали регулярными.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, но в его голосе было что-то большее, чем просто профессиональная забота. Этот вопрос был для него важным, но, возможно, он сам не знал, насколько.

— Лучше, — ответила Джинни, сжимая плечи в лёгкой улыбке. Но внутри всё было далеко не так просто. Она пыталась скрыть, как сильно её тянет к нему. Он был красивым, с его чёрными, почти нефритовыми глазами и ровным, почти математически точным выражением лица. И несмотря на его сдержанность, она могла чувствовать, как он её видит, как её внимание его не отпускает. Это было странное чувство — быть одновременно наблюдательницей и объектом наблюдения.

Фредрик покачал головой, но не отводил взгляда.

— Ты же знаешь, что я не могу просто так отпускать пациентов, если они приходят так часто. Я должен убедиться, что с тобой всё в порядке. — Он говорил это с лёгким укором, но всё в его тоне было мягким, как если бы он сам не хотел верить в эти правила. Он хотел больше, чем просто быть её доктором. И Джинни это чувствовала.

Она подала ему список новых симптомов, которые были простыми и ясными, но их значение было далеко не таким очевидным. Он внимательно прочитал и, немного помолчав, покачал головой. Он читал список дольше, чем обычно. Сначала бегло. Взгляд скользил по строчкам машинально, но потом замер. Его брови чуть сдвинулись, а рука, державшая пергамент, напряглась.

— Эти симптомы… — начал он, хрипловато, не отрывая взгляда. — Они не складываются в чёткую картину. Но…

Он перевёл глаза на неё. Взгляд был уже не просто задумчивым, он был пристальным, врачебным. И в нём появилась тень беспокойства.

— Джинни, ты уверена, что не упустила ничего? Ни одного эпизода, ни одной детали?

— Нет… — произнесла она, чувствуя, как тревога, которую она сама себе придумала ради повода прийти, вдруг стала реальной. — Всё, что я чувствую, здесь. Это не очень серьёзно… просто какие-то мелочи.

Он не ответил. Подошёл к столу, взял перо и быстро что-то написал на отдельном листе. Потом снова повернулся к ней.

— Пройдёшь со мной? — спросил он.

Тон был мягкий, но без намёков, без прежней полутени тепла. Только дело. Только врач и пациент. Она кивнула.

Фредрик шёл рядом с ней, его шаги были размеренные, но Джинни ощущала, как напряжение в воздухе возрастает. В его вопросах всегда было что-то скрытое, что-то большее, чем простая забота о её состоянии, но сегодня его привычная сдержанность казалась ещё более явной. Он словно был сосредоточен не только на её физическом состоянии, но и на чём-то другом, тёмном, скрытом.

— Я слышал, что у вас с этим случаем не всё так просто, — сказал он, поворачиваясь к ней, когда они проходили через один из коридоров больницы. Его голос был спокойным, почти нейтральным, но в нем была такая лёгкая нотка интереса, что Джинни невольно замерла на мгновение. — Как там разбирательства по поводу того, что произошло с тобой? Ты говорила, что кто-то из чистокровных семей был замешан в том... инциденте. Как идут поиски, кто был соучастником в твоём почти самоубийственном падении?

Он не обострил акцент на "почти", но это слово висело в воздухе между ними, как невидимый груз. Джинни сразу ощутила, как на её щеках, под рыжими прядями, разливается тепло. Её взгляд на мгновение стал отстранённым, и она невольно сжала губы, пытаясь скрыть реакцию.

По пути они миновали несколько дверей, и Джинни инстинктивно потянулась к одной из них, как будто пытаясь найти для себя передышку. Она скривила губы, пытаясь скрыть свою неловкость, но в этот момент её плечи слегка поджались, и пряди рыжих волос скрыли её лицо. Чувствовала, как его глаза следят за ней. Взгляд её сдвинулся, и, не глядя ему в лицо, она тихо ответила:

— Виновен Нотт, — её голос звучал почти равнодушно, но напряжение в нём было очевидным. Это слово повисло в воздухе, как тяжёлый камень, который она наконец-то смогла выкинуть на поверхность.

Фредрик не остановился и не изменил темпа, но его внимание явно заострилось. Он продолжал смотреть вперёд, но его лицо немного изменилось, и даже шаги стали немного более решительными, словно ему стало ясно, что здесь, в этом странном раскладе, есть нечто важное, скрытое за словами. Джинни почувствовала, как её плечи снова слегка напряглись, и она невольно ускорила шаг, стараясь обогнать его взгляд. В её душе что-то перевернулось, и вдруг ей стало неловко от того, как откровенно она произнесла имя. Всё это казалось ещё одной частью её старой жизни, той самой неосознанной тяжести, с которой она пыталась жить, забывая.

Они прошли в одну из боковых комнат, освещённую приглушённым светом. Он жестом указал ей на кушетку.

— Ложись. Я должен провести несколько сканирующих чар.

— Фредрик… — начала она, внезапно чувствуя неловкость. Всё это напоминало настоящий приём, а не те визиты, к которым она привыкла. — Это что-то серьёзное?

Он не ответил сразу. Сконцентрировался, извлёк палочку и начал медленные, точные движения над её телом. Магические линии вспыхивали светом, и Джинни чувствовала, как по коже пробегает холодок. Врачебная магия была иной. Оне лечила сразу, а искала, прицельно и бескомпромиссно. Минуты тянулись мучительно. Вдруг одна из линий вспыхнула неестественно ярко и тут же погасла. Он нахмурился, повторил заклинание. То же самое.

— Что это? — спросила она, сев, уже не скрывая испуга.

Он медленно выпрямился. Лицо его было сдержанным, но напряжённым.

— У тебя нарушение магического обмена, — сказал он наконец. — На грани системного сбоя.

Он выпрямился, но не отошёл. Смотрел на неё как на сложную формулу, в которой каждая переменная могла оказаться роковой. И в этом взгляде Джинни больше не видела ни намёков, ни мягкости, ни сдержанной симпатии — только то, что делает настоящего лекаря опасным союзником в битве за жизнь: сосредоточенность и холодное понимание масштаба угрозы.

— Что это значит? — голос её дрогнул. — Насколько это… опасно?

Фредрик провёл ладонью по лицу, будто отгоняя лишние мысли, и заговорил ровно:

— Магический обмен — это фундамент. То, как твоя магия распределяется по телу, как она взаимодействует с органами, с нервной системой, с разумом. Если в нём происходят сбои — последствия могут быть… разные.

Он на секунду замолчал, будто взвешивал, говорить ли до конца.

— Ты могла уже чувствовать это: забывчивость, резкие смены настроения, искажения в восприятии реальности, снижение точности заклинаний. Но если обмен продолжит разрушаться… ты можешь потерять контроль над собственной магией. Или, в худшем случае, она начнёт разрушать тебя изнутри.

— Но… — Джинни с трудом сглотнула. — Я не… ничего не делала. Это могло быть из-за травмы? Или — это болезнь?

— Пока неясно, — ответил он, резко. Слишком резко. Но сразу же смягчил голос:

— Я не хочу делать поспешных выводов. Это может быть редкий вид нарушения — ауторассинхрон магического потока. Бывает у людей, переживших сильные эмоциональные потрясения или… — он замолчал на полуслове, — …или контакт с нестабильными артефактами, проклятиями.

Джинни опустила взгляд. Последние месяцы были тяжёлыми. Слишком много потерянных снов, слишком много ночей, когда она просыпалась с ощущением, будто её душу кто-то сжимает в кулаке. И в глубине души она знала: это было не только от тоски.

Джинни сидела на кушетке, её руки беспокойно теребили край простыни. Всё вокруг словно исчезло, оставив только её и холодное лицо Фредрика. Она не могла выговорить ни слова, настолько была ошеломлена. Всё, что она считала незначительными, неважными ощущениями, теперь оказалось правдой. Она будто вдруг оказалась в чужом теле, где её чувства и страхи не были простыми иллюзиями, а становились реальной угрозой. Её собственное тело, которое она всегда знала и которое было её опорой, вдруг превратилось в нечто чуждое и непредсказуемое. Сердце колотилось в груди, как птица, пытающаяся вырваться на свободу, и это ощущение было настолько интенсивным, что она едва могла в это поверить. Она была не просто больна, её магия была на грани разрушения, и это было не просто неприятным сном, а реальной угрозой, которую нельзя было игнорировать. Её мысли метались, но ни одна из них не могла взять верх. Она почувствовала, как её внутренний мир сдвигается, как зыбкая основа под ногами начинает рушиться, и все её самоуверенные рассуждения о том, что «это всего лишь симптомы», «не стоит волноваться» — теперь не значили ничего. Она была не просто жалким пациентом с пустыми жалобами. Это было нечто гораздо более страшное и разрушительное, чем она могла себе представить. В какой-то момент ей даже показалось, что она теряет контроль не только над своей магией, но и над собой. Её мир, который казался до сих пор стойким и правильным, вдруг стал хрупким, словно тонкое стекло, которое может разбиться от малейшего удара.

— Почему ты раньше ничего не говорил? — спросила она. — Я ведь приходила… столько раз.

— Потому что раньше я не видел оснований. Симптомы были разрозненные, неуловимые. А ты… — он остановился, будто хотел сказать что-то ещё, но передумал. — Ты не жаловалась. Ты отвлекала. Ты говорила, но не показывала. А теперь…

Он провёл рукой по воздуху, словно невидимый след от чар ещё витал между ними.

— Теперь всё видно слишком ясно.

Она вдруг почувствовала, как что-то в груди сжалось. Это было не просто тревожно — это было по-настоящему страшно. И в то же время… часть её внутри облегчённо вздохнула. Это не она выдумала. Это не только в голове. Это — реально.

— Что теперь? — спросила она. — Что ты будешь делать?

— Срочная диагностика в отделении магических нарушений. Я позову Арвида Лонга — он специалист по системной рассинхронизации. И.. — Он колебался. Было видно, он что-то скрывает. Или, скорее, откладывает.

— И? — спросила она.

Он посмотрел на неё. Долго. В его взгляде не было страха, но была ответственность. Как будто он уже видел последствия и знал, скольким придётся заплатить, если он ошибётся.

— Мы должны исключить более редкие причины. Некоторые из них… не лечатся.

Джинни пыталась мысленно отстраниться от того, что только что услышала, но не могла. Всё, о чём она раньше только подозревала, теперь стало жестокой правдой, и она не могла от этого сбежать. Всё это казалось таким нелепым и ужасным одновременно, что ей хотелось просто вскочить и убежать, спрятаться, но она оставалась сидеть, подавленная тем, что только что стало очевидным.

Она никогда не думала, что её беспокойства окажутся такими основанными на реальности. Её проблемы были такими мелкими, такими незначительными, а теперь они оказались серьёзными, опасными, угрожающими самой её магической сущности. И это ощущение было сродни падению в бездну: чем больше ты пытаешься понять, что происходит, тем быстрее уходит почва из-под ног.

Когда Джинни, наконец, смогла выговорить слова, её голос был дрожащим, почти безжизненным, будто каждое слово давалось ей с трудом. Тревога, которая изначально была скрыта где-то в глубине, вырвалась наружу, разрушая её спокойствие. Она попыталась сохранить хотя бы иллюзию контроля, но не смогла.

— Я… я не могу в это поверить, — произнесла она, её голос предательски сорвался на последнем слове. Она почти не узнавала сама себя в этот момент. Раньше она всегда могла держать себя в руках, всегда была сильной, но сейчас чувствовала себя как разорванная на части. Часть её мозга, та, что всё ещё хотела верить, что это всё ошибка, что Фредрик мог что-то перепутать, кричала оспорить его слова. Но эта часть уже слабо сопротивлялась, потому что внутри всё сжалось от страха, что её выдуманная болезненность, её бессознательное одиночество вдруг обрели форму, стали реальностью, которую она не могла контролировать.

Её взгляд, полный отчаянной боли, скользил по его лицу. Как будто она надеялась, что в его глазах всё-таки будет какой-то намёк на ошибку, хотя бы малейшая зацепка, которая даст ей шанс избежать той ужасной правды, которую он ей только что открыл.

— Я… я думала, что я уже прошла через всё это. Фредрик! Я не могу вернуться в это… — Она не закончила, потому что слова застряли в горле, как колючка. Она пыталась поймать воздух, но этого было недостаточно, чтобы сдержать то, что бушевало внутри. Как только она произнесла слова «потерять себя», ей стало ясно, насколько ей важен этот момент, и как глубоко она сейчас отчаянно держится за то, чтобы не утонуть в этой тирании болезни.

Её отношения с Гарри Поттером казались давно закрытой страницей. Да, были годы, когда она всё искала и искала выход из тех тяжёлых эмоций, которые привели к их расставанию. Она знала, что он всегда будет для неё важен, но боль, которую он принес, давно стала частью её прошлого. Она наконец-то научилась отпускать эту тяжёлую ношу и, казалось, обрела себя, своё место в этом мире. Теперь, встретив Фредрика. Такого странного, но интригующего мужчину с его холодным профессионализмом и скрытой силой, она чувствовала, что готова двигаться дальше. И, может быть, даже найти нечто большее, чем просто влечение. Но как теперь это возможно, если её собственное тело, её магия стали её врагом?

— Ты не понимаешь, — её голос вдруг стал почти молитвенным. — Я… я только начала снова верить в что-то настоящее. Я только начала снова открываться. И теперь мне говорят, что всего этого может не быть?

Тон её речи стал почти отчаянным, в нём было столько вопросов, на которые не было ответов. Как будто в каждом слове заключалась просьба о помощи, не в плане лечения, а в плане того, чтобы кто-то объяснил ей, как продолжить жить, когда всё начинает рушиться. Фредрик молчал, его взгляд оставался сосредоточенным, не позволяя эмоциям вмешиваться в процесс. Но Джинни почувствовала, как его отстранённость ещё сильнее угнетала её. Он не был таким, как Гарри, не был тем, кто обещает защиту или поддержку, не был тем, кто мог бы утешить её в момент отчаяния. Он был врачом, и в его глазах сейчас не было ничего, кроме той страшной истины, которую она так неведомо избегала.

— Я не хочу снова быть этой… слабой женщиной, которая не может справиться, — её голос был полон злости на себя, на мир, на свою беспомощность. Она чувствовала, как внутри всё клокочет, как волна отчаивания накрывает её с головой. — Я не хочу потерять себя!

С каждым словом её голос становился всё громче, всё более обострённым. Вся её напряжённость, вся тревога, которая давно ждала своего времени, теперь вышла наружу в крике, который был полон не только страха, но и яростного сопротивления. Сопротивления всему, что угрожает её независимости, её силе.

— Ты понимаешь? — спросила она почти шёпотом, подойдя ближе. — Я только что начала верить, что могу что-то построить. И теперь всё это разрушится?

Её взгляд был полон отчаяния, но там была тонкая, но мощная искорка желания, чтобы она смогла хотя бы что-то вернуть. Глаза скользнули вниз, к его рукам, которые были напряжены до предела, словно он готов был что-то скрыть. Он был настолько сосредоточен на ней, что Джинни стало ясно: он был не просто врачом. И в её груди, там, где она чувствовала ещё минуту назад отчаяние, теперь ощущалась тяжёлая, непроглядная тревога. Он что-то скрывает. И что-то не даёт ему сказать всю правду. Это было видно в каждом его движении, в его мимике, в напряжённости, которая исходила от него, даже когда он не двигался. Он не отвечал сразу, но в его молчании было что-то неопределённое. И когда он наконец заговорил, его голос был холодным, но в нём звучала какая-то тяжесть, как будто каждое слово даётся ему с трудом, как будто он уже давно знал, что однажды этот момент наступит.

— Ты не готова к этому, Джинни, — сказал он тихо, но уверенно. — Ты не понимаешь, как далеко это может зайти. То, что происходит с твоей магией, это не просто болезнь. Это последствия.

Фредрик стоял, словно застыв, и его лицо стало каменным. Но Джинни почувствовала, что это не просто профессионализм, а нечто большее. Его взгляд, казалось, следил за каждым её движением с такой настойчивостью, что ей стало жутко. Она не могла точно сказать, что именно в нём изменилось, но что-то было не так.

Её взгляд снова встретился с его глазами. Но теперь в этих глазах не было ни тени сочувствия, ни теплоты, ни того лёгкого интереса, что был раньше. Там была пустота, холодная и беспощадная. Джинни замерла. Всё, что она думала, всё, что она чувствовала, рушилось прямо перед её глазами. Этот человек, который казался ей загадкой, теперь был частью того, что происходило с ней, частью чего-то, что она не могла понять, но что было столь же опасным, как и её болезнь.