Потерянная — незнакомая себе (гет)

Ева чувствовала, как будто проваливается в бездну. Это было будто падение в бесконечную тьму — когда уже почти веришь, что наконец-то всё наладится, но жизнь вновь отбирает у тебя последний шанс на счастье. Новость о том, что квиддич для неё теперь закрыт навсегда, звучала как приговор — как будто всё её будущее стало бессмысленным, будто она никогда ничего не добьётся.

Мадам Помфри помогла ей начать лечение и подключила к процессу профессора Снейпа. На первых порах Ева удивилась — сама идея участия Снейпа казалась ей странной, но она быстро отвлеклась на свои мучительные мысли. Внутри у неё бушевал настоящий ураган — чувство несправедливости охватило её со всех сторон, словно невидимые цепи сковывали каждое движение. Она словно застряла во времени, замерла, не находя сил двигаться вперёд.

Когда её наконец отпустили из больничного крыла, ей назначили точное лечение, разработанное совместно с мадам Помфри и профессором Снейпом — строгий режим, особые зелья и процедуры в специально оборудованном помещении.

Она вернулась в свою спальню и почти сразу же уснула, позволяя телу и душе на время забыть о боли.

Когда кто-то пытался с ней заговорить, она отстранялась, закрывалась, подпуская к себе лишь Невилла. И именно в этом Еве нравилось — он умел сдерживать вопросы, которые могли причинить ей боль, даже не задавая их вслух.

Всё вокруг казалось размытым, словно сквозь плотный туман. Занятия и учёба продолжались, но Ева словно наблюдала за ними со стороны — отстранённая и холодная.

Однажды рано утром в выходной она пошла в Выручай-комнату и, наконец, выпустила весь накопившийся гнев. Слёзы лились рекой — настолько сильные, что глаза опухли, и она потом долго лежала, не двигаясь, глядя в одну точку, словно пытаясь найти смысл.

На следующие выходные случилось то же самое. И ещё на следующий. И ещё. Казалось, что с каждым разом она тихо угасает, растворяясь в своём молчании и боли.