Воздух в библиотеке был густ от дорогого табака, старых книг и невысказанной тревоги. Лорд Грэнтэм ходил взад-вперед перед камином, где тлели не дающие тепла угли — экономия. Леди Мэри сидела у окна, ее профиль был резок как лезвие на фоне серых, безнадежных полей. На столе лежали отчеты: падающие доходы от аренды, невозвратные долги, убыточные инвестиции. Цифры кричали о крахе.
— Туризм? — Роберт остановился, глядя на Тома Брэнсона, который только что предложил открыть часть парка для публики за шиллинг. — В Даунтоне? Семья Кроули, выставляющая свою историю напоказ, как цирковых животных? Невозможно! Продажа излишков напрямую? Кому? Горожане в Лидсе едва ли могут купить хлеб!
— Тогда что, отец? — голос Мэри звучал устало. — Ждать, пока банки заберут крышу над головой? Или распродавать земли? Ту землю, которую Кроули хранили веками?
Тишина повисла, тяжелая и бесплощадная. Том Брэнсон бросил безнадежный взгляд в сторону Томаса, стоявшего у двери с папкой текущих дел по поместью — его официальной причине присутствия. Но в этом взгляде было нечто большее: просьба. Скажи что-нибудь. Ты знаешь эту землю и этих людей как никто.
Томас сделал едва заметный шаг вперед. Не как управляющий, докладывающий, а как человек, чей ум давно проработал сценарии катастрофы.
— Если позволите, милорд, леди Мэри, — его голос был спокоен, лишен привычной служебной сдержанности. Он открыл свою папку, но не на отчетах, а на листе с аккуратными столбцами цифр и схемами. — Туризм… не обязательно означает толпы в парадных залах. — Он подошел к столу, положил лист перед Робертом. — Есть спрос на… тихое величие. На историю, поданную с достоинством. Несколько раз в год — «Дни Садов Даунтона». Продажа билетов ограниченная. Экскурсии только по парку, оранжереям, конюшням. С гидом — возможно, мистер Брэнсон или я. Доход — скромный, но реальный. Люди платят за глоток красоты и стабильности. — Он указал на колонку расчетов. — И главное: это реклама. Для прямых продаж.
Роберт нахмурился, но не отодвинул лист. — Прямые продажи?
— Излишки шерсти арендаторов, — продолжил Томас, перекладывая другой лист — список фермеров с контактами. — Не через перекупщиков, сдирающих последнюю кожу. Через поместье. «Шерсть Даунтона». Прямая поставка мануфактурам в Брэдфорде. Поместье выступает гарантом качества и берет небольшую комиссию. Фермеры получают больше, поместье — доход без риска. — Он посмотрел на Мэри. — Леди Мэри могла бы использовать свои лондонские связи, чтобы найти первых покупателей среди знакомых мануфактурщиков. Личная просьба о поддержке Йоркшира в трудное время… звучит иначе, чем просьба о милостыне.
Мэри задумалась, ее пальцы бессознательно провели по прохладному дереву стола. — Это… возможно. Сэр Роджер Картрайт… его фабрика… Он всегда благоволил к нам.
— А ягнятина? Молоко? — Том подхватил нить, оживляясь. — Не излишки на рынок, где цена упала ниже себестоимости, а напрямую в рестораны Йорка, Лидса? Под маркой «Продукты Даунтона»? Люди с деньгами все еще есть, они платят за качество и происхождение.
Роберт молчал, глядя на схемы Томаса. В его глазах боролись гордость и отчаяние, вековые традиции и холодный расчет выживания. Он поднял взгляд на Томаса. — Вы… продумали логистику? Риски?
— Продумал, милорд, — ответил Томас просто. В его голосе не было триумфа, только уверенность человека, держащего в руках не бумаги, а судьбы. — Первый «День Садов» можно провести в мае. Поставки шерсти — начать с ферм Брукса и Картрайта. Они надежны. Им нужен этот шанс.
Решение не было громким. Роберт кивнул, коротко и почти неохотно. — Обсудите детали с мистером Брэнсоном и леди Мэри. Действуйте. — Это было не благословение. Это была капитуляция перед необходимостью, смягченная лишь тем, что руку помощи протянул человек, чей ум он научился — пусть негласно — уважать.
Вечер в коттедже пах дешевым чаем и запахом новой партии «Барроу Эссеншиал Плюс» — стирального порошка на основе соды и хвойного экстракта, который Гвен разработала по просьбе деревенских хозяек. Джонни, склонившись над книжкой, старательно выводил буквы. Лиза, сидя на полу, «помогала» матери, пересыпая соду в маленькие бумажные пакетики с помощью крошечной ложечки, ее язык от усердия торчал так же, как у брата.
— Поместье… становится посредником? — Гвен подняла удивленный взгляд от бухгалтерской книги, где аккуратно суммировались скромные, но стабильные доходы от «Эссеншиал». — Продажа шерсти? Сады?
— Становится мостом, — поправил Томас, снимая пиджак и садясь рядом с Джонни, чтобы проверить задание. — Между теми, у кого есть товар, и теми, у кого еще есть деньги его купить. Мистер Брэнсон будет вести переговоры в городах. Леди Мэри использует свои связи. А я… — он усмехнулся, — буду следить, чтобы мост не развалился под тяжестью амбиций или недопонимания.
— Как мост у мельницы, — серьезно сказал Джонни, отрываясь от букв. — Крепкий. Папа его чинил.
Томас улыбнулся, проводя рукой по темным волосам сына. — Да, солнышко. Как мост у мельницы. Чтобы все могли перейти на другую сторону кризиса. — Он посмотрел на Гвен. — А твой порошок? Питерс доволен?
— Более чем, — в голосе Гвен зазвучала гордость. — Заказал вдвое больше. Говорит, миссис Хиггинс кричит на всю деревню, что белье белее, а руки не разъедает. Идея с хвоей — гениальна. Запах свежести даже в пасмурный день. — Она взяла со стола маленький пакетик. — Назвала «Лесной Свежестью». Не роскошь. Необходимость. Но… с нашим знаком качества.
Томас взял пакетик, понюхал — свежо, просто, надежно. Как их жизнь сейчас. Не блеск «Королевской Лаванды», но прочная ткань бытия, сотканная из упорного труда, взаимовыручки и негромкой смекалки. Он посмотрел на Гвен, засидевшуюся за расчетами при керосиновой лампе, на детей, погруженных в свои важные дела. Его остров. Его крепость. Его источник силы, чтобы быть негласным советником, стратегом, мостостроителем в мире, который рушился.
— Мы выстоим, Гвен, — сказал он тихо, больше не как обещание, а как констатацию факта. — Все вместе. Поместье. Деревня. «Барроу». Наш мост выдержит. Потому что у него крепкие опоры. — Он кивнул на Джонни и Лизу, на их серьезные, сосредоточенные лица в свете лампы. Будущее, которое они защищали титаническим трудом и тихим советом, дышало тут же, рядом, пахнуло содой, хвоей и детской верой в то, что папа может починить любой мост.