ГП и Ткач-недоучка (гет)

— Побег??! — я вытаращил глаза, и стал лихорадочно вспоминать канон. Точно, после Нового года Белка сбежала! С этим, как его, Домогаровым, что ли, и другими придурками! Я подтянул газету, что лежала рядом, уткнулся в текст — ну да, чёрным по белому написано, что Блэк, Долохов и другие. Канон продолжает катиться в указанной мамой Ро колее...

Странным получился этот день, день бегства Пожирателей. Народ изменился в одночасье, особенно у нас на Гриффиндоре, те, кто пришёл из обычного мира. Удивила меня только реакция слизеринцев — даже за столом аристократов многие выглядели скорее озабоченными, чем радостными. Видимо, и в лагере Безносого не все рады такому повороту событий?

Но время шло своим чередом, первый шок от такой неожиданности прошёл, и всё стало возвращаться на круги своя — учителя вдалбливали нам в головы науку, а мы влюблялись, творили пакости другим факультетам, и отрабатывали заклинания в Армии Дамблдора.

На одном из занятий я оказался в паре со Сюзен Боунс. Ещё вчера пухлощёкая девочка прямо на глазах превращалась в очень симпатичную девушку. Её будущая зрелая красота уже сегодня проглядывала сквозь подростковую угловатость, и было очень приятно наблюдать за этими изменениями.

И вот мы оказались в паре после того, как она отлетела к стене после Зеркальных чар из палочки Лонгботтома. После побега своих кровных врагов, наш ботан сильно изменился: он теперь редко улыбался, чаще сохраняя на лице выражение упрямой сосредоточенности. Ну да, приезжать к родителям, видеть, во что их превратила Белка, и знать, что виновница трагедии гуляет на свободе — это стимулирует к занятиям.

Став против меня, Сьюзен вначале просто боялась, вздрагивая после каждого моего движения, но я работал аккуратно, очень щадяще, и она быстро успокоилась. К концу учебного раунда она вовсю бросалась заклятиями, улыбалась, и буквально светилась радостью. Поэтому, когда Гарри объявил перерыв, мы хлопнулись на подушки бок о бок, переводя дыхание и обмениваясь довольными взглядами.

— Знаешь, я тебя сначала боялась, — прервала молчание девушка. — После того, как меня Невилл приложил, думала, ну всё, этот меня сейчас просто размажет. А ты ничего, добрый оказался. Спасибо!

— Я просто понимаю, что это лишь тренировка. Здесь надо помогать друг другу, а не шарахать по друзьям со всех сил.

— А Невилл шарахает... — поёжилась она.

— Ну, у него и причина понятная.

— Ага... — Сьюзен вздохнула. — Меня тоже мороз пробрал, когда я газету увидела...

— У тебя ведь тоже?..

Она кивнула:

— Да, как и у тебя. Только у меня тётя есть.

Я невольно улыбнулся, вспомнив посещение Министерства:

— Знаю, недавно пришлось с ней пообщаться. Правда, вёл я себя, как последний кретин! Опозорился ужасно.

Сьюзен хихикнула в ответ:

— Наоборот, тёте понравилась твоя реакция. Говорит, хоть кто-то меня не знает. Кстати...

Она подвинулась ближе, взяла меня за руку (у всех «барсуков» эта привычка, сразу создают тесный контакт) и сказала:

— Тётя просила передать, чтобы ты ей отправил планы готовые, если у тебя они есть. А что за планы, если не секрет?

— Ну какой секрет, Сью, — книгу я хочу издать.

Девушка неожиданно фыркнула, и засмеялась, не удержавшись:

— Книгу? Как Локонс? Тебе надо причёску сначала поменять, Колин!

Разубеждать девушку я не стал. Мы вместе посмеялись, поговорили о волосах и парикмахерском искусстве, а потом, к моему облегчению, перерыв закончился.

Лиззи же я встретил на Рунах. Она косилась на меня весь урок, а когда мы всей толпой вывалились в коридор, её фигурка оказалась рядом.

— Колин, на пару слов, — бросила девушка, и мы начали постепенно замедлять шаг, отставая от народа, пока не подвернулся подходящий боковой коридор.

Вывел он нас на площадку меж этажей, которая освещалась тёплым светом из больших витражных окон, и на которой располагалось несколько старомодных лавок-сундуков. В падающих лучах поблескивали крылышки замковых феечек, круживших хороводы в магическом свете, откуда-то доносились голоса школьников, и благодаря такому фону площадка казалась оазисом спокойствия в школьной суматошной толчее.

Лиззи села на лавку, приглашающе хлопнула ладошкой обок. Я ломаться не стал, пристроился рядом, вдохнул аромат её волос. Приятный запах — сирень, кажется?

Видимо, я произнёс это вслух, потому что Лиззи расцвела от удовольствия:

— Духи, подарок на Рождество. Нравится?

— Очень!

Она хитро улыбнулась:

— Будешь жениться, напомни — пришлю невесте флакончик.

Потом девушка немного помолчала, спросила совсем другим тоном:

— Колин, что ты думаешь про побег?

— Думаю, что смертей станет намного больше, чем раньше.

Она вздохнула, соглашаясь, продолжила:

— Кстати, поздравляю с приёмом в Род.

— Ты о чём?

— О Крайтонах. Они в Европе больше известны, чем на Острове.

— Не знал!

— Не ты один. Нас дядя просветил, он с австрийскими цвергами дела ведёт, те ему рассказали. А мама опять давай про тебя выпытывать...

— Сочувствую...

— Спасибо.

Она помолчала, резко обернулась ко мне:

— Колин, скажи честно, ты меня любишь?

Я подался назад от неожиданности, выдавил:

— Э... Нет! Ты мне очень нравишься, ты умная и красивая, но мне ты как друг!

Она облегчённо вздохнула, улыбнулась:

— А любишь ты Гермиону?

— Это так бросается в глаза?

— Да, пожалуй, нет. Просто я с вами провожу много времени, вот и присмотрелась. Думаю, для большинства вы просто приятели.

— А чего ты про любовь спросила вдруг?

— Мама оценила твою пользу и возможности для семьи, и ты оказался довольно неплохим кандидатом. После входа в род Крайтонов, разумеется.

— Мне пора начинать бояться?

Лиззи хихикнула, и надула губки:

— Я такая страшная, Колин?

— Разумеется нет, что ты говоришь! Но вот твои родственники...

Мы посмеялись, ещё немного поговорили о учёбе, и разошлись.

Неделя шла за неделей, Амбридж носилась по коридорам, словно розовый ниндзя (реально, многие школьники её замечали только когда она начинала «кхе-кхекать» у них за спиной!), снег то исчезал, то снова засыпал землю, а домашних заданий накапливалось всё больше.

Жизнь стала чуть интересней, когда после очередного суматошного обеда меня прямо в коридоре поймала Сьюзен Боунс с подружками. Я откликнулся на приветственный возглас, начал здороваться с новыми лицами, и даже не понял, как оказался зажат в оконном алькове группкой хихикающих девчонок. Разумеется, как джентльмен и озабоченный половым созреванием школьник я бы в любом случае не стал сопротивляться девичьим усилиям, но как они всё-таки умудрились это проделать?!

Окружённая помощницами, Боунс протянула мне листок:

— Мне для тебя письмо пришло, Колин. Ты сможешь сделать такие фотографии?

Запах молодых девушек и тепло их тел гнали в мозг лавину гормонов, и концентрироваться на чём-то ещё, кроме проснувшегося мистера Пинки было трудно, однако я честно попытался сосредоточиться на тексте. Быстрый решительный почерк перечислял такие интересности, как снежный червь, зимние слёзки, морозный мох, авроровы пикси — на листке оказались собраны магические творения разной степени опасности, с которыми можно встретиться в зимнем лесу. По-настоящему опасных, вроде нунды, которая зимой продолжает охотиться, в списке не было, хотя тот же снежный червь вполне способен убить зазевавшегося волшебника.

— И что мне ей написать, Колин? — вырвала меня из задумчивости Сьюзен.

Я вернулся к девичьим хихиканьям, их теплу и запахам, успел выдавить, пока гормоны не высушили горло:

— Попробую сделать. Не уверен, что смогу всё, что здесь есть, но попробую.

— Тогда я так ей и напишу.

Стайка девчонок упорхнула, а я остался приходить в себя — с пересохшим горлом, жаром на лице и оттопыренной ширинкой.

Поэтому я не заметил, когда ко мне подсела Лиззи. Плыл в облаке ощущений, млел от удовольствия, пока мелодичный голосок не разрушил подростковый кайф:

— Криви, убери, наконец, эту дурацкую улыбку!

Я вздрогнул, увидел рядом насупленную красавицу, извинился за невнимательность.

— Вот уж не думала, что тебе нравятся толстухи!

— Боунс не толстуха, она очень приятная и милая девушка.

— Ага, особенно щёки приятные — вылитый хомяк. Ты что, Криви, решил податься в магозоологи?

— Лиззи, не ревнуй. Всё равно ты красивее её, так что злиться на неё несправедливо.

— Что-то я не припоминаю, чтобы ты после меня так улыбался...

— Потому что их было много, Лиззи. Налетели, окружили, зажали, вот я и поплыл.

— У мужчин всегда есть отговорки!

— Однако с вашими им не сравниться.

— И какие же у нас отговорки, Криви?

— Ой, всё!

Она растерянно помолчала, сбитая с толку, потом на лице появилось понимание, и девушка рассмеялась:

— Да ну тебя, Колин!

Мы поулыбались, — какая она всё-таки милая, когда не злится, — и я спросил:

— Так что ты хотела, Лиззи?

Когтевранка всплеснула руками:

— Точно, Колин, ты меня совершенно запутал!

Потом она поёрзала на подоконнике, устраиваясь поудобнее, сложила ладошки на коленках, и уже пай-девочкой обратилась ко мне:

— Колин, ты ведь помнишь, ЧТО скоро будет?

— Разумеется, — кивнул я уверенно, — тест по Рунам.

— Да нет же! Что-то по-настоящему серьёзное!

— А-а! — продолжил я валять дурака. — Квиддич! Мы ведь играем в квиддич!

— Хватит! — не выдержала красавица, и даже стукнула кулачком по парапету. — Ты прекрасно понимаешь, что речь идёт о Дне Всех Влюблённых!

— Понимаю, — согласился я. — Хотя совершенно не понимаю, отчего волшебники празднуют день в память одного из тех, кто магов преследовал..

— Потому что у нас, девушек, почти не бывает возможности почувствовать себя избранными, самыми лучшими, принцессами!

— Но мы же вами и так восхищаемся каждый день, — возразил я, — на руках только не носим, разве что...

— Это не то, , — отмахнулась она, — мы хотим зримого подтверждения! Чтобы шоколадки, сердечки, подарки!

— Ага, — кивнул я, — и чего ты от меня хочешь?

— Пригласи меня на Валентинки!

Хорошо, что у меня в этот момент не было ничего во рту, а то бы точно подавился. Впрочем, даже и без этого я выглядел достаточно по-идиотски, потому что мимо бежавшие девчонки сбились с шага и захихикали, а топавший за ними «барсук» сочувственно подмигнул.

— Лиззи, ты смерти моей хочешь? Самую красивую когтевранку и одну из красивейших учениц Хогвартса должен пригласить нищий и безродный гриффиндорец? Да меня проклянут уже в воротах, я из замка даже выйти не успею!

— Разве я что-нибудь говорила про Хогсмит? Что я там забыла? — юная красавица недовольно фыркнула. — Ты плохо меня знаешь, если думаешь, что рюшечки и бантики меня привлекают!

— Тогда вообще ничего не понимаю, — буркнул я. — Пойди туда, не знаю куда!

— Вот! — обрадовалась Лиззи. — А говорил, не понял! Жду приглашения!

Она упорхнула на урок вверх по лестнице, а я побрёл в подвал — нас ждало Зельеварение с душкой Снейпом. Тот факт, что он входит в Орден Феникса, совершенно не изменил отношения к нам с Джинни. Остаётся только радоваться, что хуже оно не стало — Гарри, вон, после свиданок с носатым Чайлд-Гарольдом выглядел откровенно хреново.

Заваленный огромным количеством самых разных заданий (учителя словно с цепи сорвались!) я и думать забыл про взбалмошную когтевранку. Тесты, огромные свитки домашних заданий, необходимость зубрить массу хаотически собранной и никак не связанной между собой информации выматывали здорово. Меня спасали только знания из прошлой жизни, да упражнения из тех книжек, что удалось прикупить осенью.

Гермиона, похоже, воспользовалась подсказками из подаренных ей текстов, потому что в этот раз она не выглядела такой заезженной, как год назад. Ведь главной причиной, почему среди фотографий школьниц в «той самой» коллекции не оказалось ни одной Гермиониной, был тот факт, что выглядела она частенько абсолютно нефотогенично, — как говорится, краше в гроб кладут.

А теперь, не взирая на отчаянный шлангизм Рона и его постоянную езду на шее партнёрши по староству, выглядела моя красавица не в пример лучше. У неё даже появилось такое характерное выражение лица, словно она что-то предвкушает, — замечал ранее пару раз перед тем, как она что-то интересное делала.

По простоте душевной мне подумалось, что это выражение связано с Валентинками, и я, набравшись храбрости, даже пригласил её прогуляться в Хогсмит — Криви от такой смелости забежал куда-то в пятки, а вот взрослый мужчина заметил тень сожаления, скользнувшую по лицу. Её расстроило моё приглашение? Но я ведь могу снять серьгу, и быть никем не узнанным волшебником, с которым не стыдно заглянуть к мадам Паддифут!

— Колин, — красавица мягко погладила моё плечо, — не обижайся, но у меня уже есть планы на этот день.

— О! — я и растерялся и расстроился одновременно: с одной стороны здорово, что вчерашняя «ботаничка» начинает восприниматься сверстниками, как привлекательная девушка, с другой же...

— Это не свидание, — поторопилась объяснить Гермиона, и тут же поправилась, — точнее, свидание, но совсем не такое, как ты думаешь!

— А что я думаю?

— И тебе не стыдно такое спрашивать у девушки? — возмутилась Гермиона. Правда, эффект несколько смазали искрящиеся смехом глаза. Потом она вздохнула, ещё раз погладила меня по плечу.

— Не расстраивайся, Колин, это правда совсем другое. И это не мой секрет! Но обещаю, что ты о нём узнаешь очень скоро.

Она чмокнула меня в щеку, воспользовавшись тем, что разговаривали мы в пустом классе, и побежала на урок. А я остался смотреть, как гибкая фигурка исчезает за поворотом коридора, отчаянно жалея, что меня целуют только в щеку...

В день святого Валентина с самого утра замок дышал ожиданием чудес, пропитанным нотками тоскливой нерешительности. Всё-таки трудно на глазах у всех подойти к объекту воздыханий, и сказать прямо в глаза: «Пойдём вместе в Хогсмит?». По прошлой жизни помню, каких усилий это стоит.

А в этой, благодарение судьбе, такие проблемы отпали, потому что единственная девушка, которую хотелось бы видеть рядом, меня отшила, а на остальных даже смотреть не хотелось. Точнее, смотреть-то на юных девушек было приятно — глазки горят, щёки пламенеют, очарование молодости за пару шагов заставляет голову кружиться от сладостных томлений , — но ничего, кроме смотреть, я не собирался.

Про слова когтевранки я уже забыл — она девочка хорошая, но делать отношения более близкими упаси меня Боже! Старая Семья, у которой корни теряются где-то в Альпах, начинаясь чуть ли не в Гальштадте, ещё от первых кельтов; люди, которые веками ведут бизнес с цвергами, что по вздорности характера и общей пакостливости наших гоблинов превосходят на голову — нет, с такими господами толкаться мне совсем не с руки. Я вон, пару раз по Гобелену пробежался Пауком, и теперь понять не могу, сколько правды осталось в моих воспоминаниях о Бэкки. А если, не дай Бог, с такими монстрами закуситься, то, может, и от меня самого в этом теле ничего не останется. Нет, ребята, мы уж лучше подальше от влиятельных магов побудем.

По этой причине я избегал Лиззи несколько последних дней. Пришлось даже воспользоваться мощью Замка, чтобы случайно с ней не столкнуться где-то в узких и безлюдных коридорах, а потом выслушивать, что ещё напридумывала девочка-подросток в своей очаровательной головке.

Ну а в ТОТ САМЫЙ день я дождался, когда возбуждённая толпа из Большого зала направится к выходу, на зов ванильных пирожных, кофе с корицей, розовых бантиков да ажурных рюшечек, и незамеченный в общей суете, двинул совсем в другую сторону.

Сначала я собрал фотоаппарат с нужными объективами, уменьшил кофр с этими сокровищами, перешёл в башню и посмотрел на молчаливый Запретный лес. Прикрытый снежной периной, он крепко спал зимней спячкой, и тянуло от него спокойствием, — только не летним, активным, а могильной тишиной анабиоза, почти-смерти, что вызывало неприятные ассоциации с некромантией и кровавыми жертвоприношениями.

Но ничего, это у меня из-за контраста после влюблённых школьников. Вот сейчас нырну в заросли, заклюют меня какие-нибудь инеистые зяблики, и я, умирая, сразу почувствую, сколько жизни прячется под пологом зимнего леса.

Я выбрал подходящую половую щётку, вдохнул в неё чуток магии, поднялся к потолку, — держало изделие меня хорошо, на приказы реагировало послушно, и для транспортных целей подходило. Для большей безопасности я не стал отправляться в магические дебри сразу же, а покрутил фигуры высшего пилотажа над внутренним двориком, который в этот момент был апокалиптически пуст.

Холодный воздух резал щёки, сбивал дыхание и давил слезу,но это и было классно — я сразу начинал чувствовать, что живу, что мне всего пятнадцать лет, и что мир полон увлекательных загадок, которые просто жаждут, чтобы их раскрыли.

Убедившись, что доморощенная леталка меня не подведёт, и не станет кочевряжиться из-за криво вбитого гвоздя, я поправил кофр, плотнее затянул капюшон мантии, и отправился в лес за нужными кадрами.

Ведь всё это время я обдумывал, как лучше выполнить заказ Амалии Боунс. Список, который мне передала Сьюзан, содержал всякую зимнюю живность разной степени опасности. Разумеется, снежных троллей и прочих монстров высшей категории в нём не было, потому как Амалия тётка взрослая, и понимает, что творческих подростков лучше не провоцировать на безрассудство и отвагу. В её записке перечислялись растения и живые существа, с которыми, по крайней мере теоретически, должен справиться школьник.

С другой стороны, любой номер из перечня остаётся опасным: хоть «зимние слёзки», которые ожог до 3-й степени вызывают, хоть инеистые зяблики, хоть тот же «морозный мох», от которого не только зуд и крапивница бывают, но и экзема с лишаями, и сводить их потом приходится долго и болезненно.

В общем, как мне показалось, решила она проверить не столько мои фотографические умения, сколько общий уровень гриффиндорства, той смеси отваги, инициативы и глупости, которыми характеризуются выпускники нашего факультета. Видимо, подумала, раз мне в команде работать, надо сразу определить мой уровень безбашенности и осторожности — что именно удастся снять, и во что мне это обойдётся.

Так что я решил, воспользовавшись тем, что народ хлынул в Хогсмит, и всё внимание преподавателей сосредоточено в той стороне, отправиться в лес, чтобы выполнить заказ аврорской шефини. Или попытаться выполнить — я всего лишь начинаю приключения с дикой природой, мне до профессиональных заготовителей сырья далеко. Что-то важное могу не заметить, с чем-то простеньким не справиться.

Я соскользнул с парапета над внутренним двориком, что отделял башню от Главного корпуса, поплыл над тихой пустотой школьного пространства, обычно заполненного шумными разговорами и весёлыми криками. Но в этот раз весь народ собрался у Главных ворот — счастливчики уходили заранее расчищенной дорогой в Хогсмит, а те, кому не повезло, провожали их завистливыми взглядами.

Поэтому никто мне не мешал вспомнить ощущения управления воздушным скейтом, настроиться на полёт, сильно отличающийся от от обычного полёта на метле, и вообще, психически подготовиться к поиску нужных фотомоделей.

Продолжая неторопливо плыть по воздуху, я перевалил через крепостную стену, направился к тёмной стене Леса, от которой чувствовалось глубокое спокойствие спящего зверя. На фоне этой изначальной Мощи движения волшебной активности выглядели словно искорки-звёздочки, рассыпанные в темноте зимней ночи.

— Привет! — радостный голос вырвал меня из ментальной концентрации. Я чуть не сверзился с палки, завихлял в воздухе, и только тогда увидел сияющую Лизхен. Блин, ты как здесь оказалась?!

— Вы, мужчины, такие предсказуемые, — фыркнула она снисходительно. — Я уже по твоему лицу поняла, что ты попытаешься от меня сбежать. Ну а выяснить, о чём вы с толстушкой Боунс разговаривали, было несложно — кажется, «барсуки» даже не поняли, зачем мне всё это нужно. А сегодня, когда я поняла, что в Хогсмит ты всё-таки не идёшь, пришлось немного последить и позаботиться, чтобы ты смог исполнить своё обещание.

— Э-э-э? — временами я бываю ужасно красноречив.

— Конечно, Запретный Лес зимой — это не так романтично, как кофейня мадам Паддифут, но от скуки сойдёт. Летим!

Она призывно махнула рукой, и направилась к заснеженным деревьям. Минутку, кто здесь кого ведёт?!

— Стой! — бросился я вслед за ней. — Ты сейчас всех преподов всполошишь!

— Сигнальные чары? — тут же сообразила она, и повисла в воздухе. — Но я здесь ничего не увидела.

— Их маскируют, во-первых, а во-вторых (только это секрет), здесь ещё магии дикой намешано в рамках договора Замка с кентаврами.

— Так вот почему они вглубь Леса не уходят, хотя всё время жалуются, что люди им жить мешают...

— Ага. Мы их подкармливаем, немного лечим, прикрываем от охотников, а они прогоняют от опушек смертоносных тварей, да прореживают всякую вредную ботанику.

— Снейп и Спраут... — задумчиво пробормотала Лиззи. Метла, на которой когтевранка устроилась «по дамски», свесив ноги с одной стороны, за всё это время ни на дюйм не изменила своего положения. Только теперь я присмотрелся к её аппарату, и едва удержался от восторженного свиста — она сидела на «Эдельвейсе», австрийской топовой метле!

— Заметил? — ехидно улыбнулась вредная девчонка. — Другие вообще не понимают, с чем имеют дело. Отговариваюсь, что это «Молния», сделанная на заказ. Так что с «сигналками»?

— Пойдёшь по моему следу. И приготовься — придётся поплакать. Закрывай глазки.

Она опять поняла всё без ненужных объяснений — опустила веки, сосредоточилась, построжела лицом, и взглянула на меня радужными зрачками Истинного взгляда:

— Я готова.

Кивнув согласно, я неторопливо направился к заснеженной опушке, по дороге рассматривая отводящий глаза морок, который скрывал от обычных наблюдателей магическую волшбу.

Увидеть в своё время реальную картину лесной границы мне помог «Сталкер» Тарковского, а точнее, ощущение опасности, которое прячется в самых обычных пейзажах его фильма. Маги ищут следы волшебства с помощью специальных заклятий, выдаваемых волшебной палочкой, но показывая только малую часть реальности, умклайдет скрывает от волшебника всё остальное так же, как луч яркого фонаря превращает ночь в непроглядную тьму, которая тем сильнее сгущается, чем ближе оказывается к свету.

А магию, которая является частью всех магических существ, волшебники и вовсе почувствовать не могут, потому что не обучены, и даже не знают, где искать. А мне помог Паук — оказывается, даже от твари, что пожирает тело и душу, бывает польза...

Поэтому я визуализировал след своей магии, — за щёткой потянулся радужный хвост, как у кометы, — медленно поплыл в заросли, вокруг которых клубились облачка видимой только мне магии. Совсем рядом в лес уходила тропка, но была она такой привлекательной и манящей, что сразу становилось ясно — нас там ждёт какая-нибудь пакость.

А вот кусты, в которые мы забирались, и которые я сейчас аккуратно расплетал, привнесённой магией почти не фонили. Видимо, как их подправили, сделав непроходимые кущи, так больше и не вмешивались. А мне это и надо!

Хитросплетение ветвей, действительно непролазная стена из колючек, кривых веток, обломившихся, но всё ещё твёрдых сучков, не слишком упираясь осторожному воздействию, меняла своё положение с лёгким шорохом и потрескиванием замёрзшей деревесины. Непроглядная чаща, настоящий колючий бурелом раздавался в стороны, открывал коридор-тоннель для двоих волшебников, и прямо за нашими спинами возвращался к привычному состоянию.

Поэтому, когда мы пробрались сквозь магическую засеку от гипер любопытных школьников, и оглянулись, нашим глазам предстала сплошная стена кустов и деревьев, в которой даже снег вернулся на своё положенное место. Магия, чё там!

— Поразительно, — выдохнула Лиззи облачко пара, — такая классная стихийная работа... У тебя родственников в Альпах нет? Может, из кельтов кто-то был?

— Я знаю только пять поколений предков, — пришлось мне пожать плечами, — и все они жили на Острове. По смутным преданиям, вроде бы какой-то предок был пиратом, разбогател на французах, но гарантии никакой нет.

— Магглы, — вздёрнула носик волшебница, — никакого уважения к предкам!

Потом она скосила задумчивый взгляд, протянула негромко:

— Всё-таки интересно было бы сделать полный анализ твоей крови, Колин... Если вдруг решишь съездить в Европу, дай знать, — помогу.

— Если решу, то обязательно, — улыбнулся я.

Боюсь, милая девочка, подкаменные коротышки меня сразу после такого анализа уконтрапупят, не взирая ни на какие договоры с магами — монстров вроде Паука «зеленушки» боятся как бы даже не больше, чем люди.

И махнул приглашающе рукой:

— Ну что, идём?

Первой целью моего путешествия была выбрана опушка, которая длинным языком выходила к озеру в той его части, что была зарезервирована для русалок. Нам появляться в тех местах было нельзя, да и заросли мешали, но ещё осенью, разглядывая окрестности в «волшебный глаз», я увидел там заросли «морозного мха».

На самом деле, растение это получилось из обычных мхов, видимо, в ходе долгих мутаций, и внешне ничем не отличается от своих немагических собратьев. Но в его тканях находятся очень тонкие иголки волшебным образом изменённой воды, — такие микроскопические сосульки, — которые делают зелёную поросль столь опасной. Проникают иголки глубоко в ткани, ломаются с резким понижением температуры, могут проморозить тело человека буквально «в кость», и в некоторых диких племенах «морозный мох» даже использовали для особенно мучительных казней, как пишут в книгах по истории Британских островов.

Главная же неприятность заключается в том, что это растеньице легко перепутать с обычным аналогом, когда идёшь по лесу, и уже основательно утомился. Истинным зрением разница видна сразу — волшебная пакость окружена фиолетовым маревом, своего рода облачком, — но это же надо помнить и иметь силы на проверку, а именно их как раз не хватает после долгого пути сквозь «буераки, реки, раки».

К счастью, небольшое волшебство, а точнее, особая магическая линза вроде той, что используют для макросъёмки обычные фотографы, но вместо увеличения образа проявляющая потоки волшебства, давала возможность сфотографировать нужное растение в его истинном виде, так что именно этим я занялся, когда мы выплыли из зарослей на озёрный берег.

От не замёрзшей воды тянуло промозглой сыростью, ещё более неприятной среди сугробов и снежных шапок, так что вначале я создал необходимый комфорт — сгрёб снег на выбранном участке, чтобы не проваливаться в него по колени, притянул из зарослей сухой валежник, поколол его на полешки, и поджог аккуратно сложенный «шалаш».

Когда первые язычки пламени запрыгали по промёрзшим веткам, вслед за треском горящего дерева к небу потянул лёгкий дымок, а я махнул приглашающе рукой:

— Располагайся!

Делать для девушки стул было бы оскорблением, подозрением в её магической несостоятельности (ох уж этот волшебный этикет!), так что я ограничился костром, благо, опыта в этом деле хватало ещё с прошлой жизни. Лиззи поняла меня правильно, поэтому царственно кивнула, сошла с метлы, и одним движением палочки сотворила себе удобное кресло с подушками и клетчатым пледом.

Я одобрительно хмыкнул, и занялся тем, ради чего попёрся в зимний лес — фотографированием.

Пряди мха, ещё более зелёного на фоне снега, свисали длинными бородами с ближайших деревьев, так что мне осталось только выбрать правильный кадр, определиться с освещением, подвесить отражатель и поставить штатив. Даже фонарь не потребовался — зимнее солнце и вездесущий снег давали прекрасный «заполняющий свет», который даже в студии не всегда удаётся сделать.

К самому растению я предусмотрительно не подходил, предпочитая любить его на расстоянии, а умница Лиззи глядела на мои экзерсисы, не отходя от костра — про опасность волшебного мха она, разумеется, знала.

Пока я делал кадры, выбирая самый лучший ракурс, играя с диафрагмой и экспозицией, она успела вскипятить воду и заварить чай, так что когда я удовлётворённо вздохнул, и начал уменьшать своё добро для переноски, она уже тянула ароматный напиток из изящной фарфоровой чашки. Вторая ждала меня на ажурном столике, вместе с печеньками, парой ломтиков бисквита и розеткой варенья.

— Смородина? — спросил я, присаживаясь на наспех сотворённый стул, и протягивая руку к чашке.

— Малина, — улыбнулась довольная девушка, — я смородину не люблю.

Она повела палочкой, и над моей чашкой склонился чайник. Рубиновая струя зажурчала о фарфор, я довольно потянул носом — какой аромат! Да ещё посреди зимнего леса!

— Я правильно поняла, что ты предпочитаешь континентальный чай?

— Абсолютно. Молоко ворует часть прелести этого божественного напитка. Хотя иногда бывает очень к месту.

— Иногда...

Мы выпили по чашке, наслаждаясь моментом, потом я вздохнул:

— Пора на новое место, Лиззи. Теперь в плане «зимние слёзки».

Девушка оживилась:

— О, ты знаешь, где их можно собрать так, чтобы Снейп не дышал в затылок?

— Угу. Кентавры подсказали...

И добавил в ответ на недоверчиво поднятые брови:

— За корзину школьных пирожков с яблоками. Их четвероногая детвора очень любит.

— Спасибо за информацию, может, пригодится для какого-нибудь обмена... — протянула задумчиво Лиззи. Потом она встала, рассеяла кресло, и тут же перебралась на метлу. — Летим?

Я погасил огонь, засыпал снегом головёшки, и под шипение тающего наста мы отправились дальше в лес, вдоль зарослей бузины и рябины, которые тянулись по самому краю этой длинной поляны. Потом, когда свинцовую гладь озера скрыли деревья, мы перемахнули через густую стену колючих ветвей, где прятались «зимние буки» (сейчас они спали, и для съёмок совершенно не годились, я к ним ближе к весне наведаюсь), поплыли над звериной тропой, судя по чистоте покрова, давно не хоженой.

Нетронутый снег лежал девственной простынёй меж деревьев, свисал тяжёлыми шапками на изогнутых ветвях, и нам приходилось больше стараться, чтобы всё это холодное великолепие не свалилось на голову, чем глядеть по сторонам. Тем более, что средоточие «слёзок» я чувствовал так же, как чувствовал до этого снежный мох — тянуло меня к ним, проще говоря.

Мы продрались сквозь густые заросли — иногда над, иногда под ветвями, — и оказались в полумраке густой чащи, где над головой было почти просторно и высоко, зато под ногами бугрились под снегом упавшие стволы и торчали прутики чахлого подлеска. Одного взгляда на это дикое царство хватило, чтобы понять — ногами здесь лучше не ходить, если не хочется их сломать. Как хорошо, что мы умеем летать!

Потом древесные стволы опять раздались в стороны, и перед нами открылся неглубокий распадок — засыпанный снегом овраг. Глубину его измерять я не собирался, потому что нас интересовал его край, где поблёскивали уже созревшие ягоды, которые и дали неброскому, в общем, растению такое красивое название.

Сама по себе «звездчатка холодолюбивая» выглядела, как обычная плетущаяся травка с зелёными листьями и блёклыми цветочками, каких много растёт в обычном мире, и какие обычно человек просто не замечает под ногами. Однако у магической звездчатки было две стадии роста — летняя, незаметная и неинтересная, и зимняя, когда она выбрасывала волшебные цветы. Удивительно изящные полупрозрачные колокольчики выбирались на тонких стебельках из-под снега, а через пару недель после Рождества формировали ягоды — те самые сияющие в лунном свете жемчужины, из-за которых звездчатка получила своё главное прозвище.

Очень нежные, лопавшиеся от малейшего прикосновения ягоды были полны сока, который шёл в массу алхимических зелий, поэтому за «слёзками» велась настоящая охота, и места их массового цветения тщательно скрывались от конкурентов.

К сожалению, развиваться в теплицах это растение не хотело, а когда удавалось его вырастить на драконьем навозе да виверровой крови, дальше цветов дело не шло, и ягоды просто не созревали. По этой причине наш вечно хмурый сальноволосый Бэтмэн каждую зиму пропадал в Лесу, но никогда не забирал с собой помощников, чтобы не раскрыть посторонним его зельеварский Клондайк.

Однако вот это место ему было неизвестно, потому что перед нами открылась широкая полоса удивительных цветов, почти не видимых на фоне снега в глубокой тени.

— О! — выдохнула Лиззи, и аккуратно послала ветерок к цветам. Под потоком воздуха цветы закачались, послышался тонкий хрустальный перезвон, и снег словно взорвался яркими вспышками — это заблестели спелые ягоды.

— Как много!.. — завороженно прошептала когтевранка. — Как знала, рукавицы с собой захватила!..

— Только после меня! — поторопился я вернуть к действительности подругу. — Сначала фотографии!

И не дожидаясь протестов либо оправданий, стал укреплять наст, чтобы можно было уверенно по нему ходить. Сам участок с цветами я благоразумно оставил в покое, но всё вокруг хорошенько подморозил, чтобы не проваливаться в сугробы и не рисковать вывихом голеностопа.

Лиззи насупилась, но терпеливо ждала окончания моей возни, не слезая с метлы. Здесь, глубоко в лесу, было темно и неуютно, так что даже мысли устроить чаепитие не возникло, а хотелось только поскорее закончить свои дела, да выбраться на свет из-под густой завесы голых кривых веток.

Для съёмок пришлось зажечь фонари, расставлять отражатели, чтобы кадр заиграл красками — всё-таки на фоне белого снега цветочки терялись, их надо было оттенять. К тому же ягоды, спрятанные глубоко в цветочных колокольчиках, тоже не хотели попадать в кадр. Глядя, как я изгаляюсь с фотоаппаратом, в конце концов Лиззи сжалилась надо мной:

— Колин, ты так до ужина с ними провозишься. Поставь аппарат, как надо, а я чуть-чуть дуну, и ты снимешь всё, как хочешь.

Так мы и сделали, только я, устав от неожиданной физкультуры, приклеил штатив с фотоаппаратом на подходящий кусок мёртвой коры, торчавший из-под снега, и начал использовать его в виде "летающего глаза", чтобы самому не мучиться в поисках идеального кадра.

Я подвесил в воздухе зеркало, на которое спроецировал картинку с призмы фотоаппарата (вот где пригодился опыт дистанционной передачи изображения!), чуток покрутил импровизированный скейт со штативом, приноравливаясь, и быстренько нащёлкал нужных кадров — и общий вид цветочных зарослей, которые едва видны над снегом, и созревшие ягоды в цветках, и яркие вспышки «слёзок» под воздействием магического ветерка.

Потом я удовлетворённо кивнул, поблагодарил Лиззи за помощь, и та хищно улыбнулась — теперь настало её время.

Найти «слёзки» трудно, а собрать ещё труднее, потому что ягоды полны весьма едкого сока, который голую кожу человека проедает до кости. Поэтому в школе мы с ним не работаем, и доступ к опасным ягодкам получают лишь старшеклассники на дополнительных занятиях по зельеварству.

Но Лиззи явно знала, что надо делать — вооружившись перчатками из драконьей кожи, она аккуратно, точными движениями волшебной палочки, вынимала опасные «слёзки» из цветков, и собирала из в хрустальный сосуд, добытый из складок зимней мантии (боюсь даже спрашивать, что у неё там ещё спрятано!). Каждая ягодка, покидая колокольчик, вспыхивала яркой вспышкой, и раздавался тонкий звон, словно растение стонало, прощаясь с семенами.

Прикусив от усердия кончик язычка, Лиззи тщательно собрала все «слёзки», что отзывались на ветерок звоном, то есть были готовы к употреблению. В обычных условиях все эти наполненные соком «жемчужинки» переродятся в твёрдые косточки, которые потеряют всю магию, и с первыми паводками разнесутся по лесу, чтобы на новом месте дать новую жизнь. По этой же причине собирать весь урожай не следовало, чтобы растения не исчезли из-за человеческой жадности (хотя говорят, что нелегальные собиратели такими мелочами не заморачиваются, — ещё одна причина, по которой их убивают, как браконьеров, если поймают: до суда ни один из «диких сборщиков» не доживает).

Говорят, до Первой мировой и до «испанки», когда магов было не в пример больше, окрестности Хогвартса заполняли деревушки, посёлки в десяток домов и просто отдельные хижины. В этой массе народа было очень легко спрятать нелегальную добычу, так что количество растений и волшебных созданий уменьшалось с ужасающей скоростью, потому что нелегальным бизнесом мог заниматься любой из встреченных в лесу магов.

Но пришла Война, за ней Мор, волшебников стало меньше, учебные классы в Школе опустели, а дикая природа вздохнула с облегчением, и начала возвращаться туда, где её почти выбили жадные люди. Не знаю, хорошо это или плохо, но склоняюсь к «хорошо», — может, потому что до сих пор чувствую себя обычным человеком в шкуре мага, и ценностями волшебного мира не проникся.

Лиззи уже почти закончила сбор, оставляя большие участки цветочного поля нетронутыми, как требуют правила сбора, когда громкий треск заставил нас вздрогнуть, и обернуться. Здоровенная берёза, которая кренилась под снегом у самого края оврага, без какого-либо предупреждения затрещала, и рухнула на землю, подняв облако снежной пыли. И сразу же вслед за этим падением нас охватило чувство какой-то невыносимой тоски, словно ледяной ужас сдавил сердце цепкой ладонью. Что это за хрень?!

Лиззи вскинула палочку, крутнула магические потоки неизвестным мне заклинанием — над её головой вспыхнул радужный шарик, взорвался разноцветными искорками, которые тут же сформировали прозрачное облачко справа от нас.

— Это там! — решительно заявила она. — Требуется помощь!

Я смахнул всё барахло для съёмок в кофр, поднял в воздух треногу с аппаратом, запрыгнул на свой пепелац.

— Куда надо лететь?

Она показала пальчиком, и я скривился — направление в глубины леса не слишком радовало. Но девочка спрятала собранные «слёзки» в мантию, взмыла над снежными сугробами, просто раздвинув магией нависшие ветки, и отозвалась уже высоко над головой:

— Ты идёшь?

И что мне оставалось делать?

Чтобы ускорить передвижение, мы поднялись над деревьями, но слишком высоко лететь не позволил начавшийся ветер — он резал лицо, лез холодными пальцами под мантию, и порывы его были такими сильными, что приходилось заниматься настоящей акробатикой, чтобы не сверзиться со щётки. Я даже пожалел на мгновение, что не воспользовался обычной школьной метлой, которая без сомнения устойчивее моего импровизированного «ховерборда», но первый же взгляд на Лиззи, которая изо всех сил вцепилась в древко вип-модели, помог осознать тот факт, что в этой ситуации профессиональная метла ничем не лучше моего пепелаца.

Наколдованное девушкой сигнальное облачко не реагировало на ветер, словно того не было вовсе, поэтому летели мы прямо к месту трагедии, и чем ближе мы оказывались, тем более неприятные ощущения меня охватывали. Теперь я остро чувствовал смертельный ужас и отчаяние, характерные для жертвы нападения, но кто сейчас может охотиться в зимнем лесу, какая магическая тварь?

Деревья под нами разошлись в стороны, непролазная чаща проредилась, превратилась в густые заросли, сейчас укрытые толстым снежным одеялом, а потом заросли как-то резко закончились, и мы выскочили на поляну, где царствовала инеистая жимолость — ещё одно волшебное растение, которое, к радости преподавателей Хогвартса, растёт только в глубине Запретного леса. У жимолости этой очень вкусные ягоды, которые почти не имеют вяжущего вкуса, характерного для обычной его разновидности, и на магов они действуют, как хорошее тонизирующее средство.

Но у этой жимолости ещё есть крепкие колючки, а под довольно толстой корой любят зимовать разные виды «бук», достаточно опасные для школьной малышни. Поэтому-то я и сказал «к счастью», — расти жимолость чуть поближе, и нашим преподам пришлось бы организовывать дежурства в Лесу, чтобы малолетних сладкоежек отлавливать.

Всё это мелькнуло в голове, пока мы приближались к зарослям, и тут же исчезло, когда в воздухе пронзительным визгом раздался зов о помощи.

— Единорог! — выдохнула Лиззи. — Малыш в ловушке!

— Снежный червь! — рявкнул я, увидев характерное шевеление снега меж дальних стволов. — Это его работа!

Девушка тормознула в воздухе, резко обернулась ко мне:

— Мы должны его спасти!

— Как?! У меня нет термитных бомб! А Адским Пламенем мы и малыша уничтожим!

Молодой единорожек, который увяз в снежном сугробе почти у самого ствола жимолости — ягоды блестели даже отсюда, казалось, только руку протяни, и вкусные шарики у тебя во рту! — услышал наши голоса, и забился в ловушке, созданной странной магической тварью, о которой до сих пор идут споры: животное ли это, или всё же магическая флюктуация?

Именно снежный червь время от времени оказывается причиной тех смертей, что в обычных газетах называют «смертельное охлаждение» — читали ведь, правда? Пошли туристы в поход, и вдруг замёрзли ни с того, ни с сего. А может, охотник пошёл зимой на зверя, и тоже домой не вернулся — казалось бы, опытный, подготовленный.

Тварь эта, которую мы проходили на ЗОТИ, является чем-то вроде ожившего снега, который очень быстро создаёт крайне низкую температуру в ограниченном месте — похожее на червя существо плюётся сгустком магической энергии, и на десятке квадратных метров поверхности всё промораживается так, словно здесь бочку жидкого азота вылили. Большая часть повседневных заклинаний против монстра не работает, потому что либо требует слишком много времени, либо просто не действует на снег, почему-то слипшийся в огромного червяка. Кстати, Авада его тоже не берёт, откуда и споры — живое оно или всё-таки нет?

А потом волшебная тварь окутывает собой жертву, словно сугробом накрывая, и высасывает жизнь — буквально по капле забирая тепло, — оставляя окоченевшее тело. А на своей охотничьей территории она устраивает ловушки, которые даже опытные маги-охотники (читай, сборщики волшебных ингредиентов) редко могут обнаружить, потому что магией от них не фонит, а от обычного снега они ничем не отличаются.

Просто человек вдруг начинает увязать в снегу — буквально ни с того, ни с сего проваливается, даже если идёт на лыжах, — теряет силы, обильно потеет и замерзает быстрее, чем успевает понять, что попал на ужин к снежному червю.

Обычно, как пишут в книжках, тварь эта вырастает до десяти метров длины, и похожа на дождевого червя, если бы тот был слеплен из снега. Но здесь и сейчас я видел шевеление метрах в пятидесяти от нас, и меня пробирал мороз от самого вида вдруг поднимающихся почти на высоту древесной кроны сугробов. Это что же за чудовище к нам ползёт?!

Единорожек, который увяз в снегу по самое брюхо, отчаянно завизжал, видимо, почувствовав приближение хищника, и почти сразу же мы услышали тихое шуршание — звук приближающейся смерти.

— Мерлин, что же делать?! — воскликнула Лиззи. — Не могу зацепить его заклинанием!

Известная особенность единорогов — их практически полная устойчивость к волшебным заклинаниям, — здесь и сейчас играла злую шутку с юным жеребёнком. Мы не могли просто подойти и ухватиться за зверя руками, потому что и сами увязли бы в ловушке, но попытки девушки вырвать его из снежного плена с помощью Акцио, Левиосы и даже Локомотора оказывались бесполезной тратой магических сил.

Я уже видел, что по лицу когтевранки течёт пот, лицо порозовело, а дыхание участилось, но в голову по прежнему ничего не лезло. Да ещё приходилось внутреннего монстра давить, который, почувствовав свежую кровь, жаждал броситься на всех сразу — на юную волшебницу с металлической горчинкой, на юного едирожка с ароматом свежего летнего луга и особенно на сгусток магического поля, от которого несло морозной кислотой. Да чёрт вас всех возьми!

— Лиззи! — рявкнул я в бешенстве, — Отодвинься! За спину мне зайди!

Не дожидаясь, пока она уберётся с глаз, я вскинул руки, захватывая призрачными педипальпами ближайшее спящее дерево вместе со всем, что там в нём спряталось, рванул на себя — с тяжким стоном пихта рухнула на землю, подняв снежное облако. Пока «червь» (теперь я знал, что это никакой не зверь, только вот легче от знания не стало) не успел приблизиться к нам слишком близко, я разрубил ствол и толстые ветки на длинные куски, смял-слепил их в подобие платформы, с наслаждением чувствуя, как гибнут волшебные паразиты прямо в изменяющейся древесине.

Потом резко подсунул полученную опору прямо под обессилевшего малыша, дёрнул вверх изменённое дерево — снежная ловушка забурлила, словно оживая, потянулась за молодым зверьком, цепляясь за ноги белыми путами, тот опять заверещал, но меня это уже не волновало: я тянул деревянный помост к себе.

Потом напряжение резко ослабло — включилась Лиззи, — и малыш на импровизированном плоту вырвался из снежного плена. Творение моего кривого волшебства и испуганный единорожек на нём пролетели несколько метров, ломая ветки и кустарник, грохнулись на безопасную почву. Лиззи бросилась на помощь к бедолаге — тот выглядел скверно, вся шкура, особенно на ногах, была покрыта пятнами обморожений.

— Его надо к маме! — обернулась ко мне девушка. — Он сам не справится!

— Ты вон туда глянь! — махнул я рукой. — Сейчас нам никакая мама не поможет!

Тихий шелест снега набрал силу, превратился в пульсирующий гул, который бил по ушам, сжимал виски, и вызывал тягучую боль в голове, от которой мысли начинали расплываться, а изображение в глазах двоиться.

— Я не умею Адское Пламя! — крикнул я девушке. — Чем эту тварь можно ещё остановить?! Думай, ты же умная!

Снежные сугробы, которые волной то поднимались почти на высоту древесных крон, то опускались назад, уже сформировали что-то, похожее на червя — переростка, — живое сыпучее бревно толщиной в два обхвата, и с чем-то вроде усиков-пёрышков на переднем конце. Ни глаз на этом обрубке движущегося снега, ни рта не было видно, лишь тупой закругленный конец, над которым в искорках поднятого наста трепетали победными флажками те самые пёрышки-антенны.

— Что нам делать, Лиззи?! — обернулся я к подруге. От холода потрескивали деревья, резкий мороз щипал крылья носа, и ситуация была до ужаса серьёзной, потому что я понимал — если выпущу Паука, то в лучшем случае от меня ничего не останется, а в худшем ещё и всех заберу с собой на тот свет. Блин, страшно-то как!

— Лиззи?!

— Не мешай! — процедила девушка. Всё это время она плела какое-то странное колдовство, формируя палочкой длинные цепочки рун прямо в воздухе. И те не расплывались, как обычно, а прямо на глазах превращались в сизое облако, которое уплотнялось между нами и приближающимся монстром!

Это было совсем не то, что можно увидеть в Хогвартсе. От незнакомого волшебства тянуло странным едким запахом, словно на уроке химии подожгли какой-нибудь натрий или кобальт. Или кобальт не горит? Да какая разница, всё равно это не английское волшебство!

А потом девушка ещё и запястье изогнула так, словно вместо обычных восьми костей их там уместилось раза в два больше — именно этот нечеловеческий жест поставил точку в волшебстве, которое сформировало перед нами сизую полупрозрачную стену. Та висела в воздухе, подрагивая, как плохая картинка на телевизоре, и сквозь неё было видно, что монстр, приближаясь, становится всё больше, словно аккумулируя силы для смертельного броска.

Потом волна ледяного холода пронзила тело, и прямо в этой сизой пелене повисла грязно-белая клякса — тот самый импульс, который парализует живые существа.

— Вот оно! — крикнула девушка, и я вздрогнул от выражения хищной радости, которое исказило милое личико. — Теперь ты мой!

Она выхватила, и прямо в эту кляксу швырнула собранные «слёзки» — те повисли в воздухе блестящими шариками. Послушные движению волшебной палочки, переполненные магией семена задрожали в невидимой сети, и через мгновение воткнулись прямо в морду снежного монстра. Сизое марево облепило передний конец червя, смяло его антенны-пёрышки, поползло дальше по телу, а «слёзки» вспыхнули ослепительным сиянием электросварки.

Червь взвился в воздух, сминая деревья, как спички, рухнул обратно с такой силой, что в нас ударила воздушная волна и поднялась метель, забился в агонии. Но всё это творилось в полной тишине, потому что сизая плёнка охватила всего монстра, отрезав его от притока внешних сил. Наши глаза видели смертельные судороги чудовища, но при этом в лесу царила полная тишина — ни треска ломаемых деревьев, ни шума и шороха снега, ни шипения растворяемого льда (передний конец чудовища разъедали язвы и каверны от волшебного сока).

— Симилиа симилибус! — торжествующе выдохнула мне в лицо когтевранка. — Подобное — подобным!

— Ага, курантур, — пробормотал я, — в смысле, лечится... В наших книгах я про такое не читал...

— Это редкий гость в здешних местах, ему холода не хватает — пожала она плечами. — В Альпах есть похожие твари, и там это серьёзная проблема.

Она облегченно вздохнула, отвернулась к раненому малышу, я же напрягся ещё больше, потому увидел, как вспучивается призрачный пузырь Лизиного волшебства, который запер в себе снежного червя. Мучительное умирание чудовища, те силы, которые сейчас высвобождались при каждом его движении, казалось, заставляют не только дрожать землю под ногами, но буквальна разрывают саму ткань мироздания вокруг нас.

Я успел благодаря моему умению Видеть — схватил девчонку в охапку, рухнул на молодого единорога, и выдал из себя всё, что смог. Волна магически искажённого пространства, которая проявилась из разрыва Листа там, где взорвался беззвучным вихрем снежный червь, накрыла нас бетонной плитой, придавила до хруста костей, пронзила вернувшимся звуком — треском падающих деревьев, шумом ветра, утробным рёвом монстра, его болью, и разрушительной вибрацией, в которой вдруг послышались барабаны эльфийских охотников и пронзительные писки их боевых флейт. Но я всеми своими хелицерами, лапами, паутиной и даже волосками на раздувшемся брюхе до самого конца держался за нашу Реальность, чтобы не позволить миру и нам вместе с ним распасться на атомы, рассыпаться на кусочки событий, воспоминаний и эмоций...

Очнулся я от химической горечи во рту — словно пробирку из химлаборатории выпил! Я закашлялся, открыл глаза, увидел рядом шерстистый бок единорога и попытался отодвинуться от него. Сил на это не нашлось, и я смог лишь дёрнуться.

— Прекрасно! — холодные пальчики повернули мне голову, и я увидел Лиззи. Она заглянула в глаза, проверила пульс на запястье, довольно улыбнулась. — Будешь жить!

— Спасибо, доктор, — сипло выдавил я. — Куда меня — надеюсь, не в морг?

Лиззи рассмеялась, и от её смеха мне стало так хорошо, что я нашёл силы приподняться — мы с малышом лежали на спасательной платформе, которую аккуратно вела сквозь лес когтевранка на метле. Заросли тут значительно поредели, остались потерявшие листву грабы с буками, так что протискивать нас между голых стволов было не очень сложно. Время от времени задетые ветви сбрасывали с себя толстые сугробы снега, но всё это происходило уже за нашими спинами, так что ехать можно было с комфортом. Если бы не малыш-единорог, которому моё соседство явно не нравилось.

Я смог чуток отодвинуться от зверя, уселся на край воздушного плотика, скрестив ноги по-турецки, чтобы не загребать ими снег.

— Почему-то единорожику ты не понравился, — озабоченно бросила Лиззи, подрабатывая волшебной палочкой. — Не пойму, отчего...

— Потому что я был женат, и уже не девственник. Кажется, мы об этом говорили?

— С этими ужасами я чуть себя не забыла! — фыркнула Лиззи. — Значит, тебя надо высадить пораньше...

— Мне уже нормально, — я поёрзал на деревяшке, потянулся в разные стороны. — Ты мою леталку не захватила оттуда?

— А ты удержишься на ней? — нахмурилась было Лиззи, но увидела моё умоляющее лицо, и достала из-за отворота мантии короткую палочку. — Лови!

В воздухе уменьшённый пепелац вернул свои нормальные размеры, и в ладонь мне ткнулась школьная щётка — та самая, что была выбрана из десятка одинаковых сестёр. Я улыбнулся, почувствовал, как возвращается магическая сила, послал её через руку, и щётка радостно завибрировала, приветствуя меня, словно собака любимого хозяина. Уверен, что если бы смогла, она бы и хвостом завиляла.

Мне осталось только встать на древко, приклеить к нему обувь и соскользнуть с плотика, на котором всё сильнее ёрзал молодой единорожек. Боялся он меня, вот что. Воздух упруго качнулся под ногами, толкнул меня вверх, прямо в сплетённые и покрытые снегом ветки над головой. Ну нет, мне только снежной купели не хватало!

Я вывернулся, крутнул дугу вокруг Лиззи, и та усмехнулась:

— Вижу, силы к тебе вернулись.

— Благодаря твоей аптечке, Лиззи. Это ведь ты меня какой-то своей химией напоила?

— Угадал. Смотри вперёд, нам, похоже, немного осталось.

Я глянул, куда она махнула рукой — облачко радужных искорок по-прежнему указывало дорогу, только на этот раз явно к родителям нашего беспокойного пассажира. Надеюсь, папы не будет поблизости, когда мы притарабаним малыша, а то мужчины с рогами во лбу не отличаются терпением и пониманием. Может и меня пырнуть попытаться, как возможного конкурента.

Заскучать от монотонности вечернего полёта я не успел — замёрзшие деревья вывели нас на очередную опушку, где стайка единорогов под руководством пегой мамаши с широкой полосой тёмно-коричневого цвета на крупе лакомилась молодыми ветками осины.

Когда мы выплыли из лесных зарослей, единорожек радостно заржал, и так возбудился, что спрыгнул с воздушного плота. Снега здесь было немного, но для малыша и этого хватило, чтобы зарыться по самые ноздри — видимо, от радости забыл про сугробы. Мамаша тревожно всхрапнула, когда увидела нас, её рог стал наливаться багровым сиянием, но спасённый малыш вынырнул из снежного плена, и, разбрасывая белые комья, бросился к родственникам.

Остальная малышня встретила его радостным ржанием, семейка начала радостно прыгать, тереться друг о друга, но очень скоро мамаша оставила малышей делиться эмоциями, а сама осторожно приблизилась к нам. Я предусмотрительно отступил в самую гущу, чтобы не нервировать животное, а Лиззи сошла с метлы, и подошла к единорожихе.

Какое-то время они стояли рядом, голова к голове, потом мать рогатого семейства развернулась к Лиззи боком, а та присела на тут же созданный табурет. Да она же доить единорожиху будет! Вот это удача!

Если кто не знает (а я подозреваю, что таких здесь нет), молоко единорога — одно из сильнейших волшебных лекарств, которое реально помогает от всех болезней. Сильнее молока действует только свежая кровь, но у той есть парочка недостатков, которые бедному Квиррелу не позволили дождаться хогвартского отпуска. Конечно, там и руки Гарри свою роль сыграли, но даже без них профессор шансов дожить до следующего учебного года не имел — кровь единорога, взятая без согласия зверя, убивает медленно, но верно.

А в это время милая девочка, которая увязалась со мной в зимний лес вместо того, чтобы сидеть за чашкой кофе у мадам Паддифут и выслушивать комплименты от восторженных "оленей", умело доила волшебного зверя, и её руки окружало зарево доброй магии, от которой становилось теплее на душе.

Единороги — удивительные существа, наверное, самые добрые и чистые во всём магическом бестиарии, потому что их сила на всех волшебников действует одинаково, пробуждая в душах лучшие черты (конечно, если такие в душе остались). Но меня переполнял восторг от зрелища волшебной дойки, и судя по лицу, девочка-когтевранка испытывала что-то ещё более сильное.

Потом единорожиха фыркнула, мотнула головой, и пошла к стаду, а Лиззи осталась сидеть на табуретке с большой миской в руках. В посудине колыхалась опалесцирующе-молочная жидкость, над которой поднимались искорки, а вокруг распространялся запах цветущего весеннего луга — тот самый знак, что молоко обладает максимальными волшебными возможностями.

— Лиззи? — осторожно произнёс я прямо в восторженное лицо с закрытыми глазами. — Ты как?

— Обалдеть... — прошептала она. -Мама не поверит — я доила единорога!..