Час, когда не работают светофоры (джен)

Этот город был неожиданно шумен и ярок. Через него и в него постоянно бегали поезда, и тут уж не до отдыха: надо встречать тех, кто вернулся, и провожать тех, кто уезжает; а ещё — кланяться и подмигивать огнями мимолётным гостям, что собираются задержаться здесь на пару-тройку часов — или, как он, почти на сутки.

Он вышел с вокзала. Замер; поднял голову, приветствуя тёмное-тёмное небо; присел, коснулся кончиками пальцев пыльной мостовой, здороваясь с асфальтом, ещё хранящим лютый ночной холод. Поправил полупустой рюкзак; зажмурившись, несколько раз обернулся вокруг себя — и зашагал вперёд.

Он шёл куда глаза глядят, и казалось, что он уже здесь бывал, — казалось, несмотря на отчаянное сопротивление здравого смысла. А впрочем, многие кварталы многих городов похожи друг на друга, как близнецы, неудивительно, что память их путает. И наверное, если очень-очень захотеть, можно даже перейти из одного города в другой, пользуясь такими кварталами как переходными станциями в метро. Надо только крепко зажмуриться, представить, как выходишь в совершенно ином месте…

Накатившее ощущение чуждости было реально до покалывания кончиков пальцев; даже запах улиц поменялся. Испугавшись, он сделал несколько шагов назад, не открывая глаз.

Его ждут в этом городе. Хорош же он будет, если сиганёт в другой.

Город был мокрым: то ли прошёл дождь, то ли постаралась поливальная машина, но асфальт усеивали лужи, в одну из которых он вступил и немедленно промочил кроссовки. Вступил, промочил — и подумал с улыбкой: «Пусть будет дождь».

Ему нравилось считать, что сама природа умыла город перед его приездом.

Небо светлело; улицы не спешили заполняться прохожими. Он шёл вприпрыжку, почти бежал, чувствуя себя лёгким, как воздушный шарик. Сбросить бы ненужную нитку — и можно лететь вверх, а оттуда — куда угодно. Вот ещё немного, ещё секунда…

Ноги оторвались от асфальта.

Окаменев, переполнившись ледяным криком по самую макушку, он проплыл по воздуху несколько метров — невысоко, на уровне своего пояса. Вцепился в ближайший дорожный знак, пробормотал: «Я дирижабль, я прибыл в порт, бросаю якорь», — первое, что пришло на ум. Ощутил, как сила тяготения вновь обретает над ним контроль, как подошвы касаются земли. Выдохнул ледяной воздух, тут же ставший облачком тумана. Неуверенно разжал сведённые судорогой пальцы.

Никуда не улетел. Остался стоять посреди дороги с улыбкой на замёрзших губах, а люди молча обходили его, будто не замечая.

Хотелось заорать — бессмысленно, но с чувством, вкладывая в крик все переполняющие эмоции, весь восторг и весь пьянящий страх. Страх… неизвестно чего — ну не города же? Но это слово так удачно описывало суетящиеся под кожей мурашки, что он не стал ничего менять.

Восторженный страх.

Страшный восторг.

Начали гаснуть фонари.

Он сделал круг и вернулся к вокзалу. Выпив совершенно, даже с тремя кусками сахара, дрянной кофе в привокзальном кафе, почувствовал себя абсолютно свободным и безымянным. От имени, некогда довольно точно выражавшего его суть, не осталось ничего. Лишь местоимение — «он»; да и то — скорее дань традиции, по которой личностей с X— и Y-хромосомами называют именно так, чем нечто способное определить, придать форму.

Он был ветром, он был городским духом, стоявшим лицом к востоку и впервые встречавшим рассвет в чужом городе.

В чужом ли?..