Долгий срок (джен)

Прикованный золотыми цепями к креслу обвиняемого Родольфус не видит в зале суда никого и ничего — только своего брата. Тот сидит в первом ряду на тех местах, что отведены зрителям, и тоже смотрит на Родольфуса — молча. Они разглядывают друг друга пристально и так жадно, что со стороны их лица могут показаться почти агрессивными — но ничего подобного нет во взглядах ни того, ни другого. Родольфус не представляет, как выглядит сам, но признателен сейчас тому, кто решил, что заключенных надо, во-первых, помыть, а во-вторых, постричь и побрить — впрочем, ему сейчас это не так уж и важно, куда больше его интересует Рабастан. А тот изменился: стал старше, конечно — но это как раз ожидаемо и не интересно — а еще стал носить аккуратную небольшую бородку, которая, признает Родольфус, на удивление ему идет, и подстриг волосы достаточно коротко, и теперь они едва доходят ему до плеч. Но куда больше, чем внешние перемены, Родольфуса захватывает другое: его брат кажется намного спокойнее... нет, даже не так. Рабастан, хоть и нервничает сейчас откровенно, кажется успокоившимся и... Родольфус долго ищет нужное слово, а когда находит — сам удивляется. Сильным — его брат выглядит сильным и при этом вполне владеющим своей силой.

Только вот брат ли он ему до сих пор? То, что Рабастан явился на суд, может иметь с десяток причин — и желание увидеть Родольфуса на свободе совершенно не обязательно должно входить в их число. То, что Родольфус рассказал Рабастану в их последнюю встречу, не могло не оставить следа в его сердце — и кто знает, во что этот след превратился сейчас.

Впрочем, если так — Родольфус не станет навязывать ему свое общество. Мир велик, и если уж он протянул двадцать лет в Азкабане, на свободе он точно как-то да выживет. Хотя даже думать о подобном Родольфусу больно и нервно — но он повторяет и повторяет это себе, чтобы хоть немного привыкнуть к подобной мысли и принять новость, если придётся, достойно.

За всеми этими размышлениями Родольфус едва не пропускает начало суда — и ощущает даже некоторое разочарование от того, что тот оказывается коротким и предсказуемым. Их всех отпускают — просто массовая амнистия! Вернее, не совсем всех: насколько он понимает, часть... да нет, он весьма поспешил со «всеми»! — едва ли не половина попытались скрыть какие-то факты на первом суде, и теперь, за двадцать-то лет, доблестные авроры все тайное, разумеется, обнаружили. Родольфусу их ни капли не жаль — ему странно и немного смешно, и только. Нет, все же, пределов человеческой глупости — разве что трусость. Хотя нет — пожалуй, глупость все-таки доминирует.

И поскольку ход процесса Родольфусу не интересен, а про брата он все равно не узнает до вынесения приговора ничего нового, он переключает свое внимание на министра, членов Визенгамота и прочих официальных лиц. Почти все ему незнакомы — двадцать лет большой срок... впрочем, кое-кого он все-таки знает. Шеклболт уже не министр — но остался членом Визенгамота и сидит сейчас в одном из первых рядов, и взгляд его тяжёл и суров. Наплевать — вот уж на что Родольфусу сейчас наплевать, так это на выражение лица Шеклболта. Понятно, что он будет голосовать против — но его голос, один, сам по себе, ничего не решит. Куда интереснее лица всех остальных — тех, кто очень скоро будет решать их судьбу. Впрочем, предъявить Родольфусу Лестрейнджу им нечего: тот рассказал всё, что мог, и сюрпризов ему ждать неоткуда.

Разве что…

Родольфус вдруг холодеет.

Разве что Рабастан действительно не захочет, чтобы он вышел. Вот тогда да — Рабастану есть, что про него рассказать. Хватит на несколько пожизненных сроков. А ведь есть ещё Малфой, который вообще каким-то удивительным образом отвертелся от наказания — Родольфус сейчас очень бы хотел знать, каким именно. Он смотрит на Люциуса Малфоя, сидящего рядом с его младшим братом — на него и его жену. Оба собраны и одеты подчёркнуто скромно: строгие тёмные мантии, волосы у обоих гладко зачёсаны и собраны сзади. Родольфус не видит, какая именно у Нарциссы причёска, и думает, что ведь им обоим есть, что про него рассказать…

Приговор звучит посреди этих его размышлений неожиданно и вызывает у Родольфуса чувство облегчения и стыда. Его — а также Эйвери, МакНейра, Руквуда (кто бы сомневался!), Яксли (а вот это сюрприз. Надо же. Впрочем, он Родольфусу безразличен) и Роули — отпускают. Остальные же возвращаются назад — на сей раз навечно. Но Родольфусу нет до них никакого дела, потому что когда цепи с него, наконец, снимают, Рабастан кидается вниз по лестнице и через секунду оказывается, наконец, рядом и обнимает брата, счастливо и торопливо шепча:

— Я дождался тебя! Руди, всё кончилось, ты вернулся!

— Ты ждал, — негромко говорит Родольфус, тоже его обнимая и ощущая разливающиеся по телу тепло и слабость: отступившее напряжение последних то ли суток, то ли всех двадцати лет разом уходит, забирая с собой огромное количество сил и оставляя давным-давно позабытое чувство лёгкости и покоя.

— Странно, да? — счастливо смеётся Рабастан, продолжая его обнимать. — Мне порою казалось — не доживу… но теперь всё, всё, Руди — идём домой! Идём же, — торопливо говорит он, не двигаясь с места и не разжимая объятья. От него незнакомо пахнет неизвестным Родольфусу парфюмом и ещё чем-то… а впрочем, возможно, всё это ему попросту кажется.

— Чтобы куда-то пойти, ты должен меня отпустить, — улыбаясь, говорит Родольфус — и Рабастан смеётся и прижимает его к себе ещё крепче. — И я очень хочу домой, Рэба, — добавляет Родольфус. — Я двадцать лет об этом мечтал.

Рабастан наконец его отпускает, и они медленно идут к выходу — а вокруг полыхают вспышки колдокамер и толпятся какие-то люди. Из них вдруг выделяется Малфой и подходит к ним и, протянув руку Родольфусу, говорит очень искренне:

— С возвращением, — и стоящая подле него Нарцисса повторяет:

— С возвращением, Руди, — и тоже протягивает ему руку, а потом шагает вперёд и тоже его обнимает. — На правах свояченицы, — шепчет она и целует его в обе щеки.

— Цисси, — хрипловатым шёпотом говорит он, думая, что Нарциссу… да, пожалуй что, и её супруга тоже нужно будет научить беспалочковому колдовству. Если им это будет интересно, конечно.

— Я надеюсь тебя в ближайшее время увидеть, — говорит она, слегка отстраняясь и беря его лицо в свои тёплые и сухие ладони. — И видеть потом часто. Ты обещаешь?

— Пожалуй, — устало и тепло улыбается ей Родольфус и с удовольствием пожимает, наконец, руку Люциусу. Удачно всё-таки в своё время Рабастан выбрал друга. — Но сейчас не зову — простите.

— Нет, конечно, — понимающе соглашается тот. — Мы пришлём сову.

— Ну идём же, — тянет его за собой Рабастан, и Родольфус едва не смеётся: прошло двадцать лет, а его брат, похоже, кое в чём вовсе не изменился.

Впрочем, до выхода из министерства они добираются вместе — а потом Рабастан, заведя брата за угол, наконец, аппарирует с ним.

Домой.

От аппарации Родольфус на пару секунд почти теряет сознание — и приходит в себя уже в кресле у окна в главном зале. Кто-то хлопает его по щекам, и встревоженный и нетерпеливый голос Рабастана зовёт его по имени:

— Руди!

— Извини, — шепчет непослушными губами Родольфус, заставляя себя сфокусировать взгляд и видя прямо перед собой брата, а чуть позади него… — Мои извинения, мэм, — вежливо произносит он, с жадным любопытством вглядываясь в лицо незнакомой женщины, чья рука успокаивающе лежит на плече Рабастана. — Просто слабость после заключения — и я совершенно отвык от аппарации. Я в порядке, — он слегка отодвигает брата, чтобы получше её рассмотреть.

— Я рада, что с вами всё хорошо, — говорит она, улыбаясь и протягивая ему руку. — Я Тереза.

Она среднего роста и скорей худощава, у неё совсем коротко стриженные тёмные волосы, весёлые серо-голубые глаза с тонкими, едва заметными лучиками морщинок от внешних краёв, какие бывают у часто улыбающихся людей, и приятная открытая улыбка.

— Это моя жена, — говорит Рабастан. — И ты не только зять, но и дядя, — добавляет он, засмеявшись и сжимая его плечо. — Причём пока трижды.

— Счастлив познакомиться, — начинает Родольфус — но осекается на полуслове и изумлённо смотрит на Рабастана. — Трижды?

— Пока да, — смеётся тот, и его жена ему вторит. — Но через несколько месяцев…

— ...будет пятижды, — договаривает за него Тереза — и тоже смеётся.

— Что? — Родольфус хмурится и смеётся одновременно, пытаясь осознать свалившиеся на него новости.

— Это вышло случайно, — начинает объяснять Рабастан — а Родольфус только теперь замечает совсем ещё небольшой, но очень уж характерно выступающий животик Терезы.

И вспоминает совершенно другую женщину, которую когда-то давным-давно, целую жизнь тому назад, увидел примерно на том же сроке — и чьего ребёнка возненавидел. А теперь этот ребёнок стоит рядом с ним и рассказывает, что у них с женой две старших дочери и ещё сын, и они очень хотели ещё одного мальчика, а в результате получилась двойня и…

-…и у нас всё-таки будет ещё один мальчик, — заканчивает за мужа Тереза.

— …и ещё одна девочка, — подхватывает он вслед за ней — и они смеются, а потом Рабастан вновь обнимает Родольфуса и, прижав его к себе, замирает. — Я сдержал обещание? — шепчет он.

— О да, — отвечает тот — и, заметив краем глаза какое-то движение, поворачивает голову — и видит детей. Высокая девочка… девушка лет четырнадцати с длинными, ниже бёдер, тёмными кудрявыми волосами, укрывающими её роскошным блестящим плащом, хорошенькая, темноглазая и разом похожая на обоих родителей стоит неподалёку от лестницы и, глядя на Родольфуса с любопытством, держит за руку, очевидно, свою сестру — младшую, но разница между ними, на первый взгляд, не больше двух лет. Сёстры очень похожи — настолько, что их можно было бы принять за близняшек, если бы не разница в возрасте и коротко, как у матери, подстриженные волосы младшей — и обе одеты в форму Хогвартса, но не с зелёно-серебряными, а с синими с серебром галстуками. Рядом с ними, удерживаемый сёстрами за плечи, стоит мальчик — лет ему на вид, кажется, семь, и он ужасно напоминает Родольфусу кого-то… кого-то из их семьи — он видит фамильные черты, но никак не может понять, чьи они.

— Ты был прав, — тем временем, говорит Тереза, переводя взгляд с Родольфуса на детей, а следом на мужа. — Он правда похож. Удивительно.

— Ещё как, — кивает Рабастан и машет детям рукой.

— На кого? — спрашивает его Родольфус, продолжая внимательно их разглядывать и с удовольствием отмечая, что все трое идут свободно, и в их лицах нет ничего, кроме любопытства и слабого возбуждения.

— На тебя же! — восклицает Рабастан. — Но давайте знакомиться… Руди, это Эйнар, — представляет он старшую, и та делает лёгкий изящный книксен, — Мавель, — вторая девочка повторяет движение за сестрой, — Моран, — мальчик склоняет голову и, подняв её, смело смотрит Родольфусу прямо в глаза.

А тот молчит, потрясённый первым из прозвучавших имён.

Эйнар.

Так звали мать — его мать.

Не Рабастана.

— Тебя назвали в чью-нибудь честь? — спрашивает он старшую — и та, улыбнувшись ему, кивает и говорит:

— Да, в честь бабушки, — и показывает куда-то в сторону — и Родольфус, проследив линию от её широкой, как у всех них, Лестрейнджей, хорошей формы ладони, упирается взглядом в портрет.

В портрет своей матери.

— А меня — в честь второй, — добавляет её сестра, но у Родольфуса, к его собственному стыду, нет сейчас сил даже на обычную вежливость — и хотя он прекрасно понимает, что должен сказать что-нибудь подходящее, но на язык ему ничего не идёт. — Вернее, прапрабабушки, — уточняет она, и Родольфус заставляет себя улыбнуться и, кивнув, спросить у неё:

— По маме, да?

— Да, — отвечает та, тоже ему улыбаясь — а мальчик, слегка насупившись, говорит:

— А у меня зато своё имя. Собственное, — и Родольфус опять вспоминает маленького Рабастана, тоже не желающего в этом возрасте делить с кем-то внимание.

— О да, — Родольфус ему улыбается. — Твоё собственное.

— Ну, как сказать, — вмешивается Рабастан. — Говоря откровенно, мы назвали его в честь нашего моря.

— Моря? — переспрашивает Родольфус — и Рабастан ласково и счастливо повторяет:

— Да. Нашего с тобой… и вообще нашего моря.

Родольфус медленно переводит на него взгляд — а потом долго сглатывает мгновенно образовавшийся в горле комок. Вот и ответ на вопрос, что мучил его все эти годы. Да какой…

— А кота ты завёл? — спрашивает он вдруг, переводя взгляд с сияющего младшего брата на его детей, разглядывающих его с искренним любопытством и очевидной симпатией — так глядят на того, о ком слышал очень много и часто и кого очень хотел увидеть.

— Лорд! — кричит Рабастан — и хохочет, хитро и весело глядя на брата, а потом берёт палочку и говорит: — Авис!

Из её кончика вылетает стайка разноцветных маленьких птичек и с щебетом начинает носиться по комнате — и буквально через пару секунд откуда-то сзади, точнее Родольфус не видит, появляется огромный белый пушистый кот с роскошным рыжим хвостом и прыгает с места футов на пять, пытаясь поймать одну. Кроме хвоста, рыжие у него только уши, остальное же тело белоснежное, с длинной шёлковой шерстью, а глаза ярко-голубые. Размерам же он больше напоминает книззла, чем обычного кота — и Рабастан, отсмеявшись, говорит в ответ на недоумённый и тоже смеющийся взгляд Родольфуса:

— Он правда маггловский. Мы с Терезой его нашли котёнком где-то в Бретани на маггловской пристани.

— В Сен-Мало, — говорит она. — Он был с ладошку, — показывает она, — и бегал за всеми, и едва мы остановились, он тут же вскарабкался Рэби на ногу — и мы просто не смогли оставить его там.

— Я сдержал все обещания? — улыбаясь, спрашивает Рабастан — и Родольфус, сжимая его руку, прикрывает глаза и говорит:

— Да, Рэбби. Ты сдержал все обещания. И ты знаешь, — он вновь поднимает веки и, оглядев стоящих вокруг его кресла детей, их мать и, наконец, брата, искренне говорит: — Я уверен — оно того стоило. Двадцать лет — это ничего в сравнении со всем этим, — он улыбается и вдруг легко и быстро встаёт. — Однако у меня тоже есть для всех вас кое-что, — говорит он загадочно. — Но об этом потом. А сейчас я рассчитываю на обед — и подробный рассказ. Обо всём.

Он научит их — непременно. Всех — даже тех, кто ещё не родился. И со временем превратит эти проведённые в тюрьме годы если не в лучшее, то, по крайней мере, наиболее продуктивное время в своей жизни.

А его лучшее время начинается прямо сейчас.

КОНЕЦ