Stages (гет)

Ремус Люпин любит Гермиону Грейнджер.

Он получал письма. Иногда в них только был один лист с огромными буквами, но бывали и длинные, исписанные мелким убористым подчерком листы пергамента. Только в нескольких посланиях содержались грубые слова, но они всегда пахли календулой. Они — его якорь. Ему нужен якорь. Ремус — человек, и он это знает, но проходят дни, месяцы, и он забывает, что в нём осталось что-то человеческое. Он каждые две недели ездит на ферму и получает письма, которые напоминают ему, кто он и почему всё это делает.

Потому что временами он не уверен, что его миссия — это правильное решение или зачем он постоянно приезжает на ферму. Иногда он запутывается в письмах, потому что не помнит, кто такие Лили и Джеймс или Сириус с Питером, правда от последних он получил меньше всех писем. Ароматы на конвертах до боли знакомы ему, так что Ремус почти вспоминает их, но потом они снова исчезают. А потом приходит новое письмо. Запах календулы настолько силён, что даже сквозь нечёткость и сомнения Ремус понимает, кто это.

Он знает кто это.

Он тонет в волке. Это негуманно, жить так, как он, но он должен делать это. Должен остаться, потому что много достиг. Он уже близко. Он слышит намного больше, и знает, что кто-то ведёт стаи к Тёмному Лорду, но до сих пор не понял в чём главная фишка. Он застрял в рутине, медленно теряя себя в темноте существа под его кожей, и его манипулятор — Дамблдор, говорит, чтобы тот отступил.

Это неправильно. Ремус упрям, потому что это единственное, что он может сделать для Ордена, единственное, в чём он действительно "хорош". Но кто он такой? Если бы он только мог добраться до вершины правды, выяснить, что именно было принято, и как далеко они ушли, то, возможно, сможет переключить направление стаи. Это не невозможно, но ему нужен шанс. Плюс, чем дольше он здесь, тем больше они ему доверяют, а доверие — это ценная вещь, которую шляпой не покроешь. Его позиция тверда, но в тоже время неустойчива и близка к падению, если уйти сейчас...

Поэтому он остаётся. Остаётся и получает письма. Когда он в стае, он берёт ответственность, но когда он на ферме, он ясен умом. Смерть неотступно следует за ним, кода он в стае, но в письмах содержится жизнь. Такие лова и предложения, как: беременна, будет мальчик, мы решили назвать его Гарри.

Ты был так долго на расстоянии, и мы хотим, чтобы ты присутствовал здесь при рождении Гарри, я желаю, чтобы ты был, Ремус. Почему ты не возвращаешься домой?

Он не может написать ответ. Он не может. Не может.

Не может написать ни слова.

Он прикладывает письмо к груди, заставляя запах календулы пропитаться в его порванную рубашку. А когда возвращается обратно, то по пути видит яркий, сияющий свет, который летит с неба и оседает на землю прямо перед ним. Что-то трепещет крыльями и трясёт головой, тут раздается гром. Ремус видит Патронуса, который говорит голосом директора.

"Достаточно, мистер Люпин. Вы сделали достаточно. Лили Поттер должна родить менее чем через неделю, и ты вернешься домой к этому событию. Каждый человек нуждается в отдыхе, мой мальчик."

Вспышка Патронуса достигает Ремуса, и оборотень скулит, потому что знает, что не может сбежать. В следующее мгновенье Ремус осознаёт, что он в школе, в захламленном кабинете, на самой вершине башни. Старый волшебник с длинной серебристой бородой, сидящий за столом смотрит на него.

Мерцание быстро затихает. Дамблдор поворачивается к одному из портретов на стене и тихо говорит:

— Могли бы вы пригласить Поппи, пожалуйста? — Ремус сворачивается в клубок на полу и трясётся. Он напуган, и рычание непрерывно рвётся из него.

* * *

Восстановительный процесс, чтобы он пришёл в себя, занял три дня. Они держали его на успокоительных зельях и зачаровали потолок в больничном крыле, как в Большом Зале. Ремус, когда не спал, не сводил с него глаз. А спал он много. В его снах постоянно боролись волк и человек, но на третий день ему приснились густые волосы, зелёные глаза, собака, олень и крыса. Когда он проснулся, то чувствовал твёрдость и холодность там. Он моргнул и посмотрел в потолок на быстро движущиеся облака, вдыхая спёртый воздух, а потом повернул голову и распахнул глаза.

— Малыш, — прохрипел он, и волшебник, сидевший рядом с его кроватью, положил "Придиру" на прикроватную тумбочку и улыбнулся.

— Добро пожаловать обратно, мистер Люпин. Не нужно паниковать, Лили по-прежнему в положении. Её беременность протекает хорошо, по словам целителя, поэтому вы можете позволить себе еще, немного отдохнуть. Как ты себя чувствуешь?

Как будто был убит и снова ожил, подумал Ремус, но не сказал вслух. Вместо этого он предпочёл не отвечать на вопрос, закрыв глаза. Не хотелось смотреть на своего бывшего директора, потому что ему было страшно, что если он начнёт говорить, то закричит на него. А у него нет сил, чтобы кричать на директора.

Кроме того, какой в этом смысл? Если Дамблдор знал, что когда Ремус уйдёт в лес, то в самом деле станет чудовищем, обитающим в нём, которого так трудно остановить.

Ничего бы не помешало ему уйти.

— Ремус?

Молодой волшебник повернулся спиной к Дамблдору. Он уловил паузу от посетителя, а затем услышал, как скрипнул стул.

— Я дам тебе знать, когда у неё начнутся схватки. Отдыхай, мой мальчик.

Я не твой мальчик.

Но он был им.

Он невидящим взглядом смотрел на занавески, и его мысли возвращались к тому, как бы попросить кого-нибудь о встрече с друзьями. Он в течение четырёх дней повторял снова и снова: "Я в порядке. Мне лучше. Я хочу увидеть своих друзей". У него заняло некоторое время, чтобы убедить мадам Помфри, которая жила в школе даже во время летних каникул, что его можно отпустить. Она, наконец, позволила ему уйти, и Ремус направился в кабинет Дамблдора. Его одежда путалась под ногами, задираясь, при быстрой ходьбе. Возможно, зная, что он, Альбус, на данный момент не самый любимый из людей для Ремуса, директор ничего не сказал, когда маг ворвался в его кабинет. Он подходит к камину.

Ремус бросает порошок, шагает в огонь и произносит: "15 Бакбёрн Кресент!"

Зелёный огонь поглощает его, и он выходит на кухню. Его не было много месяцев, и да, это повод, чтобы чья-то палочка была направлена ему прямо в нос. Глаза оборотня косятся, чтобы сфокусировать взгляд, а затем он смотрит на хозяина волшебной палочки.

— Сириус?

— Какая идея пришла Ремусу Люпину на четвертом курсе, когда он думал, что шалость была слишком опасной?

Знакомые ароматы в доме переполняют его, превращая разум Ремуса в кашу. Он смущён и немного расстроен вопросом.

— Сириус, я не понимаю…

— Ответь на вопрос или я оглушу тебя.

Брови Ремуса изогнулись, но он произносит:

— Ты хотел зачаровать доспехи, чтобы вытащить камень из Хогвартской стены и сыграть в маггловский боулинг по студентам Слизерина, которые стали бы кеглями. И я не единственный, кто сказал нет. Даже Джеймс не пошёл на это.

Лицо Сириуса расслабляется, и он опускает волшебную палочку, а затем жесткий взгляд сменяется презрительным.

— Ну, посмотрите только, кто, наконец, решил почтить нас своим присутствием, — иронизирует он, глядя на Ремуса, — Малыш бы уже в Хогвартс пошёл, прежде чем ты явился бы к нам.

Презрение вызывает удивление у Ремуса. Он знает, что его друзья, скорее всего не очень счастливы с ним, и будут еще больше не рады, когда узнают, что он не может дать им реальный повод держаться подальше от него, но не ожидал столь бурной реакции. Он хмурится и открывает рот, чтобы ответить, но тут громкий стук и запах календулы проникает в его нос. Волк внутри него стискивает зубы и тихо стонет.

Он движется в его человеческом теле, чтобы догнать жертву. Она вскрикивает, когда он обнимает её сзади, и его тело тянет её к полу. Ремус обнюхивает её, втягивая запах, как часто делали в стае.

Он зарывается лицом в её плечо и проводит носом вдоль её горла, вздыхая нежный аромат. Она застывает.

Нет. Она скорее напрягается.

Тело Ремуса напряжено, и наконец-то он приходит в чувства. Он моргает и дёргает головой. Она похожа на кусок дерева в его руках, её мышцы так натянуты, будто сейчас сломаются на ветру.

Она не хочет, чтобы он прикасался к ней.

Мысль закрадывается в его голову, он быстро встает на ноги, и отходит в противоположную часть комнаты. В животе начинает крутить, и стена перед ним кружится.

— Я извиняюсь, — тихо говорит он. Знает, что это звучит официально и неестественно, но ничего не может поделать. Она никогда не реагировала на его прикосновения раньше, в любом случае. Он не знает, как быть. Её мнение, что он — оборотень как-то изменилось? А у остальных?

Она прочищает горло и говорит:

— Нет, нет, все в порядке, это, ах. Это моя вина. Я не знала, что это ты. Ты меня немного напугал.

Она врёт. Неправдоподобно. Его глаза смотрят на её покрасневшее лицо. Она слишком нервничает, и есть что-то в груди, что хочется разорвать острыми когтями. Он переводит дыхание.

Имбирь и малина и другой запах, напоминающий сырую землю, заключенную внутри.

— Ну, по крайней мере, мы знаем, что ты по-прежнему любишь нас, — шутит Лили, и Ремус оборачивается, заметив, что Джеймс и Сириус достали палочками, а потом его глаза расширяются, потому что она огромная. Её живот как будто пляжный мяч, и она стоит, прислонившись спиной к Джеймсу. Ремус открыл рот, а глаза Лили сразу сузились.

— Не смей делать ни единого комментария, Ремус Люпин, — рычит она, и вдруг Ремус смеётся, потому что всё нормально. Она нормальная.

Он не мог вспомнить, когда в последний раз смеялся.

— Я просто хотел сказать, что ты красивая, — усмехается Ремус и лицо Лили светлеет. А Джеймс напротив, хмурится.

— Почему он получил положительную реакцию, когда похвалил тебя, а я получаю подзатыльник и хмурый взгляд?

— Не он же сделал меня такой? — надменно говорит Лили, отходя от мужа. Она идёт в сторону Ремуса, тянется его обнять, когда он спешит к ней навстречу.

— Тебе нужно нам многое объяснить, — шепчет она ему на ухо, и Ремус вздыхает.

— Что делать, если я не могу объяснить? — бормочет он отстраняясь. Лили не отвечает, но вместо того, чтобы отстраниться, она берёт его за руки. Он паникует, когда понимает, куда она пытается положить их. Мерлин, вдруг он навредит ей? Ему?

Раздаётся смешок.

— Это чудо жизни, Ремус. Пока это чудо, а не сопливый и вонючий гуманоид.

Лили лепечет:

— Мой сын не будет вонючим! — плачет она, глядя на Гермиону. Ведьма закатывает глаза, и миссис Поттер проводит рукой Ремуса по пляжному мячику. Лили задыхается, издаёт тихое "ох" и волшебник присаживается возле неё, его глаза смотрят на свои руки.

Это волна. Это волна под её свитером, ударяет по ладони Ремуса, постукивая по его пальцам. Это Гарри там, он может чувствовать сына Сохатого, и это поразительно. Ремус сглатывает и поворачивает голову в сторону зелёных глаз, которые не отрываясь смотрят на него.

— Прости.

Лили улыбается, и хотя напряжение всё ещё исходит от Джеймса и Сириуса (где Питер?),Ремус чувствует, как его собственные тревоги проходят. Гермиона улыбается ему и гладит по плечу, и он медленно встает.

Он всё ещё касается её живота, когда всё происходит. Лили ещё раз говорит “ой” и на этот раз она прогибается в талии, а её пляжный мяч сжимается. Джеймс быстро подбегает к ней.

— Дорогая? Пора?

— О Боже! Я-я думаю… Джеймс!

— Все хорошо, я с тобой. Ладно. Ладно, ладно, блять. Гермиона, эм, вызови целителя?

— Я сейчас, — говорит Гермиона и поворачивается к камину, — Отведи её в спальню, я буду через минуту.

— Ладно. Ладно. Ты можешь двигаться, Лилс? Могу я понести тебя?

— Только попробуй, Поттер, и это будет последний ребенок, в твоей жизни! Я рожаю, а не умираю!

Она разворачивается и шаркает по коридору, Джеймс кружит вокруг неё, а Ремус остаётся наедине с молчаливым Сириусом. Гермиона стоит на коленях на полу, вызывая целителя.

— Похоже, она ждёт тебя, — говорит она и целительница проходит мимо него в спальню.

Гермиона улыбается, но это напрягает, потому что улыбка фальшивая, словно они никогда не были друзьями и не было тех минут до. Беспокойство сдавило ему сердце.

Есть что-то большее, чем просто его друзья, которые не любят его за то, что он находился вдали так долго.

Ремус не рискует задавать этот вопрос в течение следующих четырнадцати часов. Сейчас не подходящее время, чтобы спрашивать у Сириуса, что произошло или даже Питера, когда он, наконец, аппарирует три часа спустя на кухню в крики и хрипы, доносящиеся из спальни. Три мага сидят за столом и ждут, а глаза Сириуса сканируют Ремуса, словно рентген. Постоянно. Даже когда он разговаривал с ним, в его словах проскальзывало загадочность и едкие замечания.

Напряженность охватывает Ремуса, отчего кровь в его теле, словно гудит. Затем, 31 июля, в 5:26 утра, сердитый крик новорожденного пронзает тишину. Все трое мужчин вскакивают со своих мест, и спустя десять минут Джеймс, спотыкаясь, вваливается на кухню.

— У меня родился сын, — бормочет он, его ноги подкашиваются. Сириус ловит его, прежде чем он заваливается на пол и обнимает его крепче. Плечи Джеймса вздымаются, раз, два, потом он поднимается из объятий Сириуса, и его лицо в экстазе.

— У меня родился сын! — кричит он. Сириус то ли смеётся, то ли лает, и снова обнимает его, Питер хлопает его по спине. Рем улыбается такой широкой улыбкой, будто она — это самый широкий океан, а после на автомате подходит и обнимает друга. Руки Джеймса медленно поднимаются, но они все-таки обнялись.

Сириус хмурится. Это выражение не покидает его лица, пока они кучкуются в спальне, Джеймс громко шепчет, что они должны подождать внизу, ведь Лили спит. Всё внимание обращено к люльке у кровати. Ребёнка так запеленали, что невозможно было его увидеть, но, когда вы, наконец, смотрите на этого морщинистого и красного, маленького пришельца — это просто удивительно. Дополнительная камера в сердце Ремуса открылась, он подходит ближе, его рука протягивается, наступает пауза, прежде чем он дотрагивается до маленького человечка.

— Это мой крестник, — говорит Сириус, и в его тоне звучит предупреждение. Но Ремус смотрит.

— Это, — и тогда он отходит в сторону, давая Сириусу, Питеру и Джеймсу возможность посмотреть на новорожденного. Он чувствует боль и безысходность. Растёт пузырь беспокойства, и когда он встречается взглядом с шоколадно-карими глазами, которые внимательно изучают его, беспокойство растет еще больше.

Он не уходит в течение семи месяцев. Ремус не может ответить на вопросы, всегда присутствующие в глазах Сириуса и Гермионы, тогда он находит, что они слишком боятся задавать их. У Лили никогда не бывает вопросов, а Джеймс носит маску настороженности, но, в конце концов, он успокаивается, и это нормально, ведь не может, же он с Сириусом относиться к нему как к изгою. У Питера это выражение на лице присутствует постоянно, когда он рядом, что бывает не часто. Лили говорит, это потому, что его мать больна, а его подруга тоже требует от него внимание.

Есть и другой, отдельный вопросительный взгляд в глазах Гермионы. Ремус не знает, что это было, но оно не было долгим, исчезло где-то через неделю или около того после рождения Гарри, а тут ещё и разочарование. И боль. Он не может осмыслить всё из-за неуверенности, которая мешает ему расследовать дальше. Поэтому он притворяется, что постоянное давление вокруг них, вызванное эскалацией войны и заданий от Ордена, продолжается. Это неудобно, он не высыпается, будто каждый день — это полнолуние, порой хочет, чтобы его друзья не сопровождали его в те ночи. Единственный раз, он счастлив, когда оказывается с Лили и Гарри.

Ребенок — это радость. Ремус любит его всем, что находится у него в душе. Он чувствует себя намного моложе в присутствии Гарри Поттера, много беззаботно смеётся, и линии на лице разглаживаются. Джеймс и Сириус сдерживают своё недоверие ради Лили и ребёнка, когда Ремус рядом с Гарри. Было почти, как в старые времена. Почти, почти, счастливые времена. Ремус надеется.

А затем появляется Дамболдор, который эту надежду выкидывает в окно.

— Вы хотите, чтобы я вернулся, — говорит Ремус, в один из дней, когда директор вызывает его в Хогвартс. Старый маг вздыхает и кивает головой, выглядя при этом очень несчастным.

— Мне очень жаль, Ремус, но это новая и очень важная информация, нам нужно узнать о передвижениях Волдеморта, насколько возможно. Я бы не просил тебя, если бы существовал другой выход.

Но вы не спросили меня! Подумал Ремус. Он слушал, и думал, как бы подать в отставку, чтобы остаться здоровым и целым. Но это лишь мысли, с которыми он собирал, то немногое, что приобрёл в своей комнате в доме Лили и Джеймса.

Как же ему начать? Ремус морщится и выходит из комнаты. Ему не терпится узнать, что будет дальше. Его шаги громко стучат по ковровому покрытию в коридоре и голоса на кухне смолкают.

Он смотрит на каждого человека в комнате и понимает, что-то происходит, и это не имеет ничего общего с его отъездом.

— Ты возвращаешься.

Её голос такой же, как у него, когда Дамблдор сказал ему, что ему нужно делать. Ремус сглатывает и смотрит, чтобы встретиться с глазами, которые не показывали ему истинной дружбы в течение нескольких месяцев. Там всегда подчеркивались вопросы; вопросы, которые кричали на него сейчас.

— Да, — говорит он, и глаза всех, Джеймса, Сириуса, Гермионы и даже Лили, прикрылись.

— Зачем?

— Потому что я должен.

— Ты не должен, — говорит Джеймс, словно бросает дротик. Его руки обвились вокруг Лили и Гарри, а его глаза находятся на грани бунта, — Ты можешь остаться.

Римус удивляется, когда это выяснилось. В груди он чувствует пустоту и его рука трясётся, когда он проводит ею по волосам. Он всегда знал, что они возненавидят его за это.

— Я не могу. Я должен. У меня нет выбора.

— Ремус, у всех и всегда есть выбор! — Гермиона встает, он поднимает голову, чтобы увидеть её слезы в глазах, и как яростно они катились по её щекам, — Ты не должен это делать! Ты не должен превращать себя в монстра!

Смех настигает Ремуса врасплох. Она ускользает от него, как будто это никогда не кончится, а потом смех снова превращается в рыдание.

— Чудовище? Монстр? Черт возьми, Гермиона, я уже монстр! Это то, что позволяет мне сделать это! Вы должны быть благодарны!

Наступает мёртвая тишина, а потом Сириус взрывается:

— Благодарны?! Ты ублюдок, я убью тебя!

Он бросается к Ремусу. Лили кричит "нет!", плачет Гарри, и Гермиона встаёт на его пути, когда Ремус аппарирует. Он ничего не чувствует, когда его руки тянутся к порталу.

* * *

Это заняло три месяца, чтобы отыскать их. Стаи уже не было в Дании, поэтому Ремусу пришлось отслеживать их по континенту. Когда он отыскал их, был бой. Нескончаемый, бесконечный, кровавый бой, потому что его не было тринадцать месяцев, он уже не являлся частью стаи.

А потом наступил Хеллоуин.

Он узнал новость вместе со всеми. Новость распространилась по всей стае. Ремус сидел неподвижно, словно статуя, в душе пустота, заполненная лишь криком о том, что это не может быть правдой. Это не правда. Мир ликует и приветствует Гарри Поттера — героя, и забывает про Лили и Джеймса, потому что Сам-Знаете-Кто сгинул.

Они не задерживаются на смерти родителей Гарри. Ни на смерти Питера, который был убит, ни о "виновности" Сириуса. Сириус. Ведь он никогда не знал о Волан-де-Морте, ни о Фиделиусе. А потом он вспомнил о последней фразе, которую сказал сам.

Они умерли, думая самое худшее про него.

Боль в груди становится невыносимой и он бежит. Бежит Бог знает куда, но главное подальше от стаи, где его крики не будут услышаны. Когда он отдалился на большое расстояние от волков, он кричит. Кричит громко и истерично, смотря в небо. А потом он падает на землю, дрожа всем телом.

Его мозг повторяет одно и то же имя, когда снова может функционировать. Он не думает, ни о борьбе, ни о задании Ордена, Ремус просто знает, что он нуждается в ней. Поэтому он аппарирует к ней в дом.

Она стоит посреди своей спальни, закрывая лицо руками.

— Гермиона.

Шепчет он, потому что она не услышала звук аппарации. Она толкает, когда видит его. Её глаза дикие.

— Нет, нет, Ремус, ты не можешь быть здесь! Уйди, пожалуйста, уйди! Оставь меня в покое! Уходи! Пожалуйста!

Её голос ломается, Ремус молча, подходит к ней. Она борется с ним, хлопает по рукам, пытаясь его оттолкнуть, но он держится. А потом она плачет, захлебываясь слезами, которые вытекают из глубины её души, и, повторяет: "мы думали, что это ты," снова и снова. Они опускаются на пол, Ремус качает её, скорбя вместе с ней, его собственное тело дрожит. Он не знает, сколько времени проходит, прежде чем они отстраняются друг от друга.

Её лицо покраснело и опухло. Ремус проводит большим пальцем по щеке, её глаза печальны, а потом что-то просто щелкает.

А потом был толчок. Нежный и тихий толчок в правильном направлении, чтобы сделать всё правильно, а не делать из этого сюрприз. На самом деле, нет. Потому что это так и должно быть. Это было всегда, даже когда они не знали. Он на самом деле был так слеп?

Это самая естественная вещь, вот так взять наклониться и поцеловать её. Так он и делает. И он думает, что, возможно, магия имеет не одну форму, потому что медленно целовать — это волшебно. Это волшебство. Она прекрасна, и он целует её. Их языки танцуют в её рте, потом он то оттягивает, то покусывает её губы, то тщательно изучает её вкус, желая большего. Нуждаясь в большем. Пальцами он касается её щечек, она тихо издаёт звуки, которые отравляют, и девушка целует его так, как будто он завтра умрет, и ни одна мысль не прорывается через его кровь в помутившийся рассудок.

Этот дом.

А потом она опять рыдает. Глухой звук рыданий раздается сквозь дымку похоти, Ремус открывает затуманенные глаза, она вдруг дёргается и отстраняется от него, продолжая всхлипывать и икать. Его руки снова опускаются на её лицо. Её плечи трясутся с новой силой. Ремус тяжело сглатывает и тянется к ней, предварительно тронув за плечо.

Он немного сбит с толку.

Во всей тьме и смерти, произошло что-то удивительное. Почему она плачет?

— Гермиона?

Её руки опускаются, а лицо разрумянилось, как от печки. Она в ярости.

— Будь ты проклят, Ремус Люпин! Почему сейчас? Почему ты сделал это сейчас? Почему нельзя было сделать это несколько месяцев, лет назад, когда это было бы реально? Ты пытаешься разбить моё сердце?

Её гнев взрывается через него, оставив ему борьбу внутри себя.

— Нет, нет, это не так! — плачет Гермиона, ударяя его по щекам и отступая назад, — Не сейчас! Питер, Джеймс и Лили, они просто... просто мне хочется комфорта и уюта! Я одна-а-а осталась!

Она обняла себя руками и вздернула подбородок.

— Ну, я не собираюсь позволить этому случиться! Я не буду! Я не могу справиться... я ухожу! Я ухожу, Ремус, всё! Ухожу, пока ты здесь не изменил моего решения!

Она пронзительно и решительно смотрит на него, а пол под ногами оборотня рушится. Он смотрит на неё, в то время как его сердце начинает высыхать и рушиться в его груди.

— Ты уезжаешь, — говорит он шепотом. Может быть, его тон, не то, что она хотела услышать, поэтому он увидел, столько злости от его слов. Она вздыхает, и расстояние между ними становится такое, словно между ними целые миры.

Пропасть широкая и темная, и чертовски бездонная, она разрывает его на куски.

— Я должна, — говорит Гермиона, её голос раздается эхом по комнате, — У меня нет выбора.

— Выбор есть всегда, — повторяет он её же слова. Она поджимает губы и качает головой. Взгляд фокусируется на полу, её тело сжимается в комок.

— Н-нет, не в этот раз. Я должна... я должна уехать. Мне надо. Я не могу... мне надо идти.

Она не смотрит на него. По рукам прошлась судорога. В его груди узел. Он отдал ей своё сердце, а она швырнула его обратно.

Она не хочет его.

— Так иди, — говорит он, и в его голове что-то щелкает. Её глаза округляются и опять становятся влажными. Рыдание вырвалось из ее груди, а потом она крутанулась на пятках и ушла, оставив едва уловимый намек на запах календулы.

Он тупо разглядывает пустоту, где только что стояла она, прежде чем он заставляет себя двигаться дальше.

* * *

Время опять перестает иметь смысл. Ремус движется на автопилоте. Он один. Он одинок, как никогда не думал раньше. Он с готовностью принимает заверение Дамблдора, что Гарри в безопасности и то, что за ним хорошо заботятся. Тихий голос в его голове шепчет, что может быть стоит вернуть Гермиону, но упрямая гордость не позволяет её искать. Он вял. Проходят недели, потом месяцы, потом годы.

Ничего не меняется. Его жизнь теряет смысл, он устраивается на низкооплачиваемую работу, после которой все дни проходят также пусто. Но ему хотя бы разрешается во время полнолуний не выходить на работу, чтобы никто не узнал о его секрете. Где-то на этом пути он слышал, что недавно изобрели зелье, которое может облегчать симптомы ликантропии, и он пытался вложить достаточно энтузиазма, чтобы найти денег на это, но, в конце концов, это слишком сложно. Тёмный Лорд мёртв и ушёл, люди, которых он терроризировал двигаются дальше, а он чувствует, как остался позади. Он всегда бежит, отчаянно пытаясь догнать. Но у него это не получается.

Первые ростки интереса, после более десяти лет бессмыслия, зародились в нём, когда Дамблдор посетил его ветхий домик в Йоркшире. Он смотрел на него в недоумении.

— Вы хотите, чтобы я стал учителем? Почему?

Дамболдор улыбнулся.

— Я думал, тебе понравится. Тем более, ты вроде бы не работаешь сейчас? — он осмотрел тоскливого вида гостиную, а потом опять перевёл взгляд на Ремуса, — Кроме того, Сириус Блэк сбежал из Азкабана.

— Что? — выпрямился волшебник, — Не может быть! Это же невозможно!

— Нет ничего не возможного, мой мальчик, — сказал директор, глядя поверх очков половинок на испуганного Ремуса, — Разве ты не знал? Об этом писали в каждой газете.

— Я видимо не получил. Когда это случилось?

— Не так давно. Я думал, ты бы хотел быть в школе, чтобы помочь следить за Гарри. Не то, чтобы мистер Блэк будет близок к нему, но иметь кого-то, кто знает каждый его шаг, может быть выгодно.

— Да, вы правы, — согласился Ремус. Голова шла кругом. Если Сириус идёт за Гарри..., — Конечно, я приеду. Я думаю, это будет то же самое, гм, как и меры предосторожности, как в прошлый раз?

Дамболдор довольно кивнул.

— Хижина твоя, как и всегда. Хотя я верю, что с аконитом, она тебе не понадобится. Я попрошу Северуса, чтобы он начал делать его для тебя как можно скорее. Хочешь отправиться на Экспрессе первого сентября? Министерство создало определенную оборонительную тактику, что я не очень одобряю. Нужно иметь кого-то на борту, кто может справиться с ними.

Северус? Северус? Северус? Он что, преподаватель? Мерлин, помоги этим детям!

— Если вы этого хотите, то я согласен. Но, профессор, вам не нужно просить кого-то, чтобы кто-то готовил мне зелье. Я могу делать это сам. Каким-нибудь образом.

— Я знаю, что ты сможешь Ремус, — соглашается Дамблдор, — Но почему это должен делать ты, когда Мистер Снейп очень способный зельевар? Ты должен хорошо помнить, что мистер Снейп любит что-нибудь варить.

Ремус что-то бормочет в знак согласия, и милосердие проникает в его грудь. Аконит. Он собирается сделать это. Он знает, что это не уберет боль от превращений, но только мысли о том, что его человеческий разум...

Он резко приходит в себя, понимая, как же глупо было самому не догадаться, что можно было бы устроиться работать в Хогвартс.

— Спасибо, сэр.

— Не думай об этом. И ты теперь коллега, мой мальчик. Пожалуйста, зови меня Альбус.

И Дамблдор уходить.

Через месяц Ремус сидит в Хогвартс-экспрессе, незадолго до прибытия студентов.

Воспоминания пролетают в голове, заставляя тяжело дышать. Он нервничает, потому что никогда и никого не учил, кроме Питера. Неизвестность, которая ждёт его, немного пугает. А особенно полнолуния.

Он никогда раньше не делал таких ставок на зелье. Что он будет делать, если аконит не сработает?

Он заранее не надеется ни на какие чудеса, поэтому он уверен, что Луна ничего не изменит в его состоянии.

Поезд заполняется и, к счастью, никто не входит в купе, в котором сидит он, а потом дверь скользит в сторону.

Глаза Ремуса тут же распахиваются, но он сидит тихо. Напротив него, разговаривая с рыжим мальчиком, который пахнет перцем и пластмассой, стоит парень, который очень похож на Джеймса. Те же вечно грязные чёрные волосы, одинаковая форма лица, такое же телосложение. Он помнил, что мальчик был похож на Джеймса, ещё младенцем, но сейчас он просто его копия. Это лишает Ремуса возможности делать что-то, кроме как смотреть на него в шоке, лишает способности мыслить. Он моргает, проглатывает ком в горле, благодарит Мерлина, что ни один из мальчиков не заметил, что он проснулся.

Гарри. Сын Джеймса и Лили, которого он в последний раз видел, когда ему было семь месяцев от роду. Это физически больно смотреть на него, но он чувствует, как что-то рушится внутри него в то же время, как если бы он носил шар внутри себя, а потом бы тот пропал. Потому что теперь он здесь, перед ним, и в безопасности, и почему, почему Ремус никогда не наблюдал за жизнью этого мальчика?

Он чертов трус. И он останавливается.

Он погружается в свои мысли. Он собирается открыть рот, чтобы поговорить с Гарри, но поезд кренится и останавливается, Ремус вскоре узнает, что Министерство поставило охранять школу. Становится холодно и пусто, когда Дементор подходит к двери. Гарри падает на пол в приступе боли, а оборотень вскакивает со своего места, доставая свою палочку. Он смог сотворить только щит, а потом встает на колени возле Гарри и вглядывается в ярко-зеленые глаза, которые смотрят на него. Он запихивает прошлую боль поглубже и достает шоколад из кармана.

— Съешь вот это, — говорит он, помогая мальчику сесть. Он должен видеть, если кто-то еще испытал такие побочные эффекты, — Ты почувствуешь себя лучше, обещаю.

Гарри кивает и ест шоколад, а Ремус ему тепло улыбается и поворачивается к двери. Он дёргает её в сторону и выходит в коридор, а потом какая-то девочка бежит прямо на него. Его руки удерживают её от падения, он ставит её на ноги. Нарциссы и дарджилингский чай захватывают его внимание.

То, что он видит, останавливает его дыхание.

Густые, темно-каштановые волосы. Тонкое личико. Слишком большие передние зубы, и глаза, которые должны быть шоколадными. Но они не такие.

Потому что они синевато-серые, как у Сириуса.

У неё глаза Сириуса.

— Мерлин, мне очень жаль, сэр, я вас не видела! Вы — профессор? Вы, не так ли? Я Элла Грейнджер, и это мой первый год в школе. Я не могу дождаться начала! Что вы преподаете? Вы будите учить меня, не так ли? О, Гарри Поттер здесь? Гарри! Что ты делаешь на полу? Извините, профессор.

Она очень быстро тараторит, прям как Гермиона, когда та хотела что-то знать. Девочка улыбнулась и пошла в купе. А сердце Ремуса, которое успело склеиться заново, разбивается на огромные куски.