Фазы неизбежности (гет)

Так уж вышло, что некромантов, в силу профессии, сложно было назвать людьми социальными, чему отношение к ним в цивилизованном обществе только способствовало. В самом лучшем случае его можно было охарактеризовать как «почтительно-настороженное». В худшем — как «неприязненно-боязливое». И в зной, и в холод закованные, точно в доспехи, в темно-серые или черные одеяния, они вызывали у большой части населения — особенно у низшего сословия — весьма неоднозначную реакцию. Каких только в народе не ходило небылиц о царящих в Ордене порядках! Некромантам приписывали постоянную практику человеческих жертвоприношений, устроение массовых оргий, поклонение Дьяволу, всяческие зверства, чинимые ими в глубоких подземельях орденских цитаделей и прочее безбожие. И никакие увещевания церковников, которые, при всей своей нелюбви к «конкурирующей организации», прекрасно сознавали, что на благословениях, молитвах и воскурении благовоний против прорвавшейся из-за грани нежити долго они не продержатся, никакие директивы светской власти, официально признававшей заслуги Ордена перед государством, не могли сломить веками формировавшейся народной молвы. В глазах простых обывателей некроманты и нежить считались явлениями одного порядка — разве что первые, несмотря на богомерзкую свою природу, приносили ощутимую пользу, изничтожая вторую. Зато и подозрения, будто некроманты — такое зло, что его даже нечисть боится, от этого только крепли.

Что, впрочем, абсолютно не мешало тем же людям, которые еще вчера крутили за спинами орденцев суеверные дули, якобы отводящие порчу, и судачили об их бесчинствах за кружкой пива, в случае серьезной угрозы со стороны порождений изнанки взывать о помощи не к служителям церкви, а именно к некромантам.

В более просвещенных слоях общества картина была куда менее печальной — там к членам Ордена, ценя их нелегкий, опасный труд, относились с уважением, но без особой приязни. Так же, как относились к государственным палачам: люди почтенной профессии, таких очень полезно иметь в кругу знакомых и поддерживать с ними добрые отношения, однако на милые посиделки за послеобеденным чаем их приглашают нечасто.

Пускай, в отличие от животных, люди не способны были унюхать смерть, они способны были ощущать ее близкое, холодное присутствие неким доставшимся им от предков шестым чувством, и некроманты, каждый из которых нес на себе ее незримую печать, вызывали у них неясное беспокойство и неосознанное желание держаться подальше. А посему не стоило удивляться, что завсегдатаями на балах и светских раутах члены Ордена никогда не были, и круг их общения оставался довольно узким, ограничиваясь, как правило, собратьями по оружию, да родней, если таковая имелась.

Нази Дарэм исключением из этого общего правила тоже не являлась, однако, сколь бы ни был при жизни скуден список ее знакомых и друзей, исчислялся он не единицами, а десятками, да и работа ее предполагала постоянные контакты отнюдь не только с нежитью. Так что, проведя более полугода в замке, где все ее общение начиналось и заканчивалось двумя высшими вампирами да Куколем, беседы с которым, даже без учета его чудовищной дикции, сложно было назвать долгими и содержательными, к концу июля Нази поняла, что отчаянно тоскует по людям. Каким угодно. Пускай бы даже и по безостановочно крестящимся поселянам, которые при жизни немало раздражали ее боязливыми перешептываниями, неспособностью внятно и быстро ответить на простые вопросы и склонностью впадать в панику, путаясь под ногами в самый неподходящий момент. А заодно исподтишка норовящих брызнуть в нее освященной водой, которая заставляла Нази шипеть и ругаться сквозь зубы последними словами, словно она и в самом деле, оправдывая самые страшные народные мифы, была отчасти нежитью. Впрочем, никакой иной реакции окропление святой водой, совершенное не к месту и угрожающее размыть только что начертанную ритуальную фигуру, у полевого некроманта в принципе вызвать не могло. Но сейчас Нази согласилась бы и на них.

Ее кратковременные «охотничьи» визиты в крупные города, по вполне понятным причинам, всегда приходились на самое темное и глухое время, когда шанс столкнуться с представителями рода человеческого сводился к возможному минимуму; в поселок ниже по склону Нази тоже наведаться не могла, предпочитая, чтобы местные, большинство из которых за время ее работы на Шагала успели прекрасно запомнить Дарэм в лицо, как можно дольше считали ее либо пропавшей, либо умершей, и со временем женщине стало казаться, что весь мир вокруг нее сузился до огромных «вымерших» городов, молчаливых в своем величии карпатских гор, да замковых стен. Все чаще с завистью посматривала она на Герберта, который с приходом лета практически перестал ночевать дома, исчезая почти сразу после пробуждения и возвращаясь перед самым рассветом. Приобщиться к своим развлечениям молодой человек Нази не приглашал, а если бы и пригласил, руководствуясь чем-то наподобие жалости, Дарэм едва ли согласилась бы составить ему компанию. Судя по довольному выражению на бледном лице виконта, а заодно по тому, как от него по возвращении в склеп остро и резко пахло «посторонним» мужским парфюмом, к которому порой примешивался легкий запах выпитого не им алкоголя и опиума, у Герберта в разгаре был очередной роман. Если верить графу, подобные амурные похождения его наследник устраивал раз в год, в основном весной или летом, и длились они, как правило, около месяца. После чего любовник Герберту либо надоедал, и виконт с чистой совестью бросал его, либо все заканчивалось для этого самого любовника еще более печально, и он прощался с этим светом навсегда. Как сумела понять Дарэм, эти гербертовы эскапады призваны были утолить не столько его любовный пыл, сколько все ту же тоску по обществу, по шумной, веселой и, в случае молодого человека, непременно разгульной «жизни». Нази в этом процессе явно была бы лишней, а потому и встревать ей не хотелось — как раз на ее физиономию Герберту и так предстояло смотреть чуть ли не еженощно в течение года. И, вероятнее всего, отнюдь не одного. Однако желание последовать примеру Кролока-младшего и, хотя бы ненадолго, оказаться среди людей от осознания этого факта никуда не девалось.

Очевидно, что-то такое в настроениях Дарэм ощутил и старший Кролок, поскольку в середине июля, первая половина которого для Нази была наполнена менталистикой, участившимися тренировками по фехтованию и попытками разобраться, в какую сторону двигаться в их с графом изысканиях, неожиданно предложил Дарэм составить ему компанию во время одного из своих «деловых визитов».

Глухое затворничество Их Сиятельства на деле было куда более иллюзорным, чем показалось Дарэм во время их прижизненного знакомства, когда граф представлялся ей эдаким анахоретом от немертвых. Стоило хлопотам, связанным с ежегодным балом, утихнуть, а «жизни» в замке войти в привычную колею, изрядно, впрочем, перепаханную появлением Дарэм с целым букетом проблем всякого новообращенного в качестве «приданого», как выяснилось, что у Его Сиятельства все-таки есть некие контакты с внешним миром. И пару раз в месяц он имел обыкновение куда-то отлучаться, оставляя Нази под неусыпным присмотром Герберта — иногда эти отлучки были совсем короткими, иногда растягивались на несколько часов, и никакого строго определенного интервала между ними не существовало в помине. До поры до времени Дарэм вообще не было дела до того, чем и где занимается Кролок, когда отсутствует в замке — головной боли у нее в первые три месяца хватало и без этого. Ну а потом, когда любопытство все-таки начало брать свое, Нази попросту пришла к выводу, что это, мягко говоря, не ее дело. Сочтет нужным — расскажет сам.

Внезапное приглашение графа застало Дарэм врасплох, и все-таки, перед тем, как согласиться, она не раздумывала ни секунды — куда бы ни собирался отправиться Кролок, это все равно было интересней, чем остаться в замке в обществе Куколя. Так что, не имеющая привычки опаздывать, зато имеющая перед Кролоком более получаса форы из-за раннего пробуждения Нази была готова к выходу за пятнадцать минут до установленного графом срока. И, не рискуя мять «цивильное» платье, дочитывала откопанный в недрах библиотеки второй том "Критической истории испанской инквизиции" стоя.

— Неужели настолько интересно?

Дарэм закрыла книгу и, прежде чем ответить, бросила взгляд на каминные часы, которые показывали ровно десять вечера.

— Даже не скажешь, что вы урожденный австриец. Пунктуальность у вас прямо-таки швейцарская, — со вздохом констатировала она и, повернувшись, наконец, к Кролоку, окинула его внимательным взглядом: — Все никак я к вам такому не привыкну. Вы, граф, своим видом порождаете во мне когнитивный диссонанс.

Сжимающий в руках тонкую элегантную трость фон Кролок, облаченный в белую накрахмаленную рубашку и скроенный по всем заветам современной моды светло-пепельного оттенка костюм, для Нази и впрямь выглядел странно. Слишком уж она привыкла созерцать его «в домашней обстановке», в которой Их Сиятельство всегда делал выбор в пользу старомодных, неизменно черных камзолов.

— Предпочел бы порождать что-нибудь более приятное, однако за неимением лучшего… — Кролок едва заметно пожал плечами и добавил: — Пунктуальность, милая моя фрау Дарэм, во все века и в любой стране является признаком хорошего тона, так что, если ты утолила свою тягу к познанию, нам пора. Встреча, опаздывать на которую мне бы также не хотелось, назначена на одиннадцать, однако отправляться стоит уже теперь.

— Куда мы пойдем? — все-таки уточнила Нази, которой Кролок накануне не обозначил конечной точки их сегодняшнего маршрута. Возможно, потому что она его так об этом и не спросила.

— Недавно ты очень интересовалась моим имуществом, — слегка прищурившись, «припомнил» граф. — И в частности, недвижимостью. Сегодня у тебя есть неплохая возможность посмотреть на мою зальцбургскую квартиру лично, хоть и недолго. А затем нужно будет нанести визит одному из моих знакомых, которому я намерен представить и тебя, дабы в будущем, когда освоишь хождение в тени, ты могла посещать его самостоятельно.

— Что же это за знакомый, которого я, по-вашему, обязательно захочу посетить снова? — удивилась Дарэм, удостоившись от графа лишь едва заметной улыбки.

— Увидишь, — сказал он. — Но, зная твой характер, уверен, он тебе понравится. Точнее, тебе понравится то, что с его помощью можно получить.

— Что угодно, лишь бы не к портному! — абсолютно искренне откликнулась Нази, которая до сих пор с содроганием припоминала месячной давности визит к «одному из знакомых» младшего Кролока.

Сама Дарэм ничего не имела против портных, как таковых, равно как и против пошива одежды на заказ. В конце концов, «форму» каждому некроманту шили строго по индивидуальным меркам, а затем долго и муторно подгоняли по фигуре так, чтобы она не затрудняла движений во время бега или драки, и при этом была приспособлена для ношения с собой целого вороха мелких рабочих артефактов, эликсиров и оружия. В особенности доставалось женщинам, полевое одеяние которых, ко всему прочему, своим видом не должно было злостно нарушать норм общественного приличия, гласящих, что представительницы слабого пола — будь они хоть трижды некромантами, вынужденными бегать, карабкаться и перекатываться по земле едва ли не чаще, чем степенно вышагивать по ровному тротуару — не имеют права демонстрировать окружающим свой обтянутый штанами зад. Очевидно, даже нежити, которая, без сомнений, была бы шокирована таким возмутительным бесстыдством. Так что Дарэм, которая за десять лет в Ордене извела далеко не один комплект формы, экзекуция в цеховом ателье была вполне привычна. И даже несмотря на это, Герберту в союзе с его портным, с которым они, кажется, были абсолютно на одной волне, за пять часов удалось вымотать Нази так, что она сорок раз успела проклясть миг, когда согласилась с младшим Кролоком, утверждавшим, будто в замковой гардеробной не так уж много осталось одежды ее размера, и «вечно одеваться с плеча покойников» — не выход. Особенно, если учесть, что многие из костюмов, принадлежащих предыдущим жертвам бала, безнадежно устарели, и выйти в них на улицы города, не привлекая к себе излишнего внимания, не представлялось возможным. Вот только Дарэм никак не предполагала, что просьба сшить ей два обычных платья, таких, чтобы не бросались в глаза и соответствовали уровню горожанки среднего достатка, может вылиться в пространную лекцию о видах ткани, модных нынче в Европе цветовых решениях, сортах кружев, способах драпировки подола и преимуществах атласных корсетов перед хлопковыми. Причем, когда один «лектор» выдыхался, в дело немедленно вступал второй.

— Если бы Герберт тебя услышал, он был бы оскорблен тем, как мало ты ценишь его старания. А ведь он желал тебе только добра, — негромко рассмеялся граф, и Нази улыбнулась в ответ. Смеялся Кролок нечасто, предпочитая экономить эмоции и обходиться улыбками, а чаще того — усмешками, и делал это, с точки зрения Дарэм, абсолютно напрасно. Смех у высшего вампира был на удивление приятный, слегка глуховатый и странным образом «теплый».

— Я к такому обилию добра в своей жизни пока не готова, — заявила она. — И вряд ли однажды буду. В конце концов, это не вас битый час пытались убедить, что ваше дальнейшее существование совершенно немыслимо без платья цвета лягушки в обмороке.

— Боюсь, платье подобной расцветки было бы мне совсем не к лицу, — сокрушенно посетовал граф и добавил: — Впрочем, в случае нужды, в последние семь лет мне приходится иметь дело с тем же портным, так что, если это как-то уменьшит твои страдания, в прошлый визит мне настоятельно рекомендовали обзавестись костюмом оттенка испуганной мыши.

На этом сила воли окончательно покинула Дарэм, и она, позорно проиграв Кролоку в соревновании «кто дольше сумеет удержать серьезное выражение лица», все-таки расхохоталась.

— И какого же цвета станет мышь, если ее испугать? — сквозь тихие всхлипывания поинтересовалась она.

— Понятия не имею. Ни разу их не пугал, — «сознался» граф, у которого дела с самоконтролем обстояли не в пример лучше. — По крайней мере, умышленно. Но ткань была светло-серой.

Прищурившись, Дарэм еще раз красноречиво обвела взглядом наряд Их Сиятельства, который своей окраской подозрительно точно соответствовал озвученной характеристике.

— Я ведь и не говорил, что отказался, — правильно поняв смысл ее рассматриваний, все так же невозмутимо сказал Кролок и протянул Нази руку, затянутую в тонкую замшевую перчатку. — В любом случае, ни малейшего отношения к портняжному делу мой знакомый не имеет, даю слово.

— На котором я вас и ловлю, — опираясь на любезно подставленный графом локоть, Нази снизу вверх посмотрела ему в глаза. Такие же светло-серые, как и сегодняшний костюм.

«Таким образом, получается, что у вас глаза цвета испуганной мыши?» — подумала она, и на этот раз бледные губы Кролока дрогнули от едва сдерживаемой улыбки.

— Ну, право, таких оскорбительных комплиментов мне, пожалуй, еще не делали, — сказал он и, для пущей надежности перехода накрыв лежащую поверх его предплечья ладонь Дарэм своей, шагнул.

* * *

То, что у вампиров поэтично именовалось «тенью», а у некромантов весьма прозаично — «зоной косяка», на деле являлось тонкой прослойкой подпространства, пролегающей между реальностью и ее изнаночной частью. Открывая вход на тропы, некроманты миновали ее без задержек, как обычные люди — дверной проем, и фактически никакого доступа к ней не имели. В отличие от высших немертвых, которые были одним из немногих видов нежити, способной пользоваться ею в собственных целях. Вампиры без особого труда выпадали в «тень», где, как и за гранью, отсутствовали такие понятия, как время или расстояние, и практически мгновенно выныривали из нее в любой точке реальности, тем самым экономя время, а заодно обеспечивая охотникам на нечисть уйму проблем. Сама Дарэм пользоваться новообретенной возможностью пока не умела, имея лишь умозрительное представление о процессе, зато граф владел сей техникой просто на отлично, уступая лишь Герберту, который обладал, по словам Их Сиятельства, неким феноменальным талантом к работе с пространством. Чем длиннее был «шаг», тем проще было его сделать, и признаком истинного мастерства носферату следовало считать не способность мгновенно очутиться за несколько миль от начальной точки своего пребывания, а способность через тени переместиться на пару-другую футов, с точностью попав именно туда, куда ему нужно. Так что виконт с его умением исчезнуть из кресла и спустя долю секунды оказаться непринужденно сидящим на его же спинке, сменив не только положение в пространстве, но еще и высоту, демонстрировал куда более высокий уровень навыков, чем старший Кролок, из комнаты Дарэм шагнувший в плохо освещенный, заканчивающийся тупиком проулок прямиком под полукруглый жестяной козырек над неприметной обшарпанной дверью.

Очевидно, Их Сиятельство неплохо был знаком с особенностями местного лета, поскольку предосторожность явно себя оправдала — оглушительный раскат грома и дробный грохот стучащего по козырьку ливня обрушились на Дарэм прежде, чем зрение ее вновь сфокусировалось на окружающей действительности. Дождь лил стеной в самом прямом смысле этого слова, и мутные водяные потоки текли по выщербленным камням мостовой возле самых ног Нази, так что она, не желая начерпать полные туфли воды, сделала шаг назад, стараясь вдвинуться поглубже в не отличавшееся большими размерами укрытие.

— Что ж, с погодой нам определенно не повезло, — констатировал Кролок, придерживая потеснившую его Дарэм за талию и с неудовольствием рассматривая превратившийся в бурную реку тротуар. — Впрочем, с этим городом никогда нельзя знать заранее, к чему готовиться. Особенно в июле.

— Боюсь, зонт здесь оказался бы бессилен, даже если бы он у нас был, — переждав еще один громовой раскат, заметила Дарэм и, запрокинув голову, деловито осведомилась: — Далеко нам? Я имею в виду, что случится раньше — мы доберемся до входа или превратимся в двух насквозь мокрых вампиров?

— Я думаю, раньше всего мы не станем огибать дом, чтобы войти в парадный подъезд, и воспользуемся черным ходом, — так и не выпустив Дарэм, Кролок вместе с ней развернулся и, ловко подцепив сомнительной чистоты металлическую ручку изогнутым набалдашником трости, потянул ее на себя, распахивая дверь. — После тебя.

— И все же нет в вас авантюризма, Ваше Сиятельство, — на черной лестнице никаким освещением, разумеется, и не пахло, так что, будь Нази все еще человеком, она наверняка споткнулась бы о начинающиеся сразу за дверью ступеньки.

— Если авантюризм предполагает, что я вымокну и испорчу костюм лишь для того, чтобы воспользоваться одной дверью вместо другой, то я, с твоего позволения, побуду сухим рационалистом, — граф аккуратно притворил дверь за своей спиной и, поднявшись по короткой лестнице, вышел в холл, сделав Нази знак не отставать. — И прошу, воздержись от упоминаний моего титула на время нашего пребывания здесь. Моя экономка, фрау Эдер, не посвящена ни в особенности моей природы, ни в мою родословную. Кролок — редкая фамилия, к тому же мои многочисленные потомки за прошедшие три века не растеряли своего положения, и в Австрии она по-прежнему на слуху. Лишнее внимание мне, как ты, должно быть, догадываешься, абсолютно ни к чему. Так что потрудись запомнить, что на сегодняшний вечер я для тебя, как и для окружающих, Фридрих Штадлер, средней руки коммерсант, постоянно пребывающий в разъездах и заглядывающий сюда во время пересадки с восьмичасового поезда из Клагенфурта на четырехчасовой поезд в Линц.

— Как скажете, герр Штадлер, — покладисто согласилась Дарэм, которую уровень графской конспирации веселил и восхищал одновременно. Имя и фамилию Кролок для своего «второго я» выбрал с умом, поскольку, в силу их повсеместной распространенности, быть Фридрихом Штадлером в Австрии было все равно, что не иметь имени и фамилии вовсе. — Мне, надеюсь, ничего на ходу менять не нужно?

— Если тебя не слишком волнует, что именно может подумать о тебе фрау Эдер, то, полагаю, нет, — поднимаясь все выше по ступенькам, Кролок обернулся, бросив на Дарэм чуть насмешливый взгляд.

— Ну, что она о нас с вами подумает, и так понятно, — Дарэм хмыкнула. Женщина, приходящая на квартиру к мужчине по ночам, предполагала не так уж много вариантов. — Но нам с вашей экономкой детей не крестить, так что пусть думает, что захочет. Хотя… если уж вы так уверены, что в Зальцбург я еще вернусь, то ваша квартира мне тоже может пригодиться даже без вас, — Нази замедлила шаг, сосредоточенно барабаня пальцами по перилам, а затем, легонько хлопнув по ним ладонью, сказала: — Герр Штадлер, я понимаю, что лестница между вторым и третьим этажом — не самое подходящее место для столь романтических предложений, и, тем не менее, может, вы на мне женитесь? Прямо сейчас, пока мы еще не дошли до двери.

Голос Нази прозвучал невозмутимо и даже весело, за что она мысленно себя похвалила. За прошедшие с провалившегося эксперимента недели Дарэм успела как следует обдумать свое собственное отношение к декабрьским событиям и прийти к выводу, что, вместо того, чтобы пытаться о них не думать, куда проще поступить по-кролоковски и принять их как данность, перестав так отчаянно смущаться всякий раз, когда они вновь всплывут в памяти, или когда обожающий донимать ближнего своего Герберт изволит ей об этом «ненавязчиво» напомнить. Иногда Нази даже верила, что у нее получается.

Если граф и удивился, то настолько незначительно, что его удивление так и осталось скрытым от посторонних глаз.

— Это весьма неожиданно. Не знаю, готов ли я к столь серьезному шагу, — с непроницаемым выражением на лице сказал он и, улыбнувшись, добавил: — Значит Анастази Штадлер. Постарайся не забывать откликаться на это обращение и, раз уж с церемонией бракосочетания мы покончили, предлагаю все же сделать последнее усилие и, наконец, попасть в дом.

Открывшая дверь облаченная в домашнее платье фрау Эдер была светловолоса и худощава. Возраст ее не поддавался точному определению — возможно, сорок, а возможно, и пятьдесят с лишним. На появление «хозяина» она отреагировала спокойно, явно привычная к его редким, но всегда внезапным ночным визитам.

— Надолго ли вы на этот раз? — миролюбиво поприветствовав Кролока, спросила она, с любопытством поглядывая на остановившуюся у самого порога Дарэм.

— Сегодня мы буквально на несколько минут, — фон Кролок покачал головой и, оглянувшись на Нази, сказал: — Входи, чувствуй себя, как дома.

— Спасибо, — ощущая, как исчезает невидимый глазу упругий барьер, наглухо удерживающий ее по ту сторону двери, Нази, наконец, вошла в прихожую.

— Фрау Эдер, позвольте представить вам мою супругу Анастази. Нази, рекомендую тебе фрау Монику Эдер. Фрау Эдер вот уже пять лет присматривает за моей квартирой и, должен сказать, сложно было бы найти лучшую экономку и хозяйку, содержащую дом в образцовом порядке.

— Очень приятно, фрау Эдер, — Нази улыбнулась, глядя в изумленное лицо женщины, которая явно оказалась не готова к свалившимся на нее новостям об изменении семейного положения своего нанимателя.

— Равно как и мне, фрау Штадлер... Простите мое смущение, все это несколько неожиданно… примите мои поздравления. Надеюсь, путешествие прошло хорошо? Вы не вымокли? Сегодня с самого обеда разыгралась такая чудовищная гроза… — оправившись от первого приступа изумления, женщина улыбнулась в ответ. — Вы что-то очень бледны… может быть, чаю? Или подать ужин?

— Нет, благодарю вас за заботу, фрау Эдер, вы, как всегда, очень добры, но мы действительно торопимся, — вместо Дарэм откликнулся фон Кролок, и Нази в очередной раз поразилась тому, каким все же талантливым лицедеем при желании мог быть Их Сиятельство. Глядя на него, с трудом можно было поверить, что этот милый «человек» — на самом деле трехсотлетняя нежить вполне себе аристократического происхождения. — Я лишь заберу почту. На мое имя что-нибудь приходило?

— Все, как обычно, на столе в вашем кабинете. Я ни к чему не прикасалась, но, кажется, в основном это банковские письма, — фрау Эдер проводила графа взглядом и, вновь повернувшись к Дарэм, посетовала: — Герр Штадлер никогда даже чаю не выпьет, и совершенно ничего не ест. Мне кажется, он брезгует моей стряпней, хотя, поверьте, я прекрасно готовлю!

— Ни секунды в этом не сомневаюсь, — проходя в освещенную настольной лампой небольшую гостиную, Нази благоразумно решила не уточнять, что единственным съедобным блюдом в этом доме для «герра Штадлера» была сама экономка. — Однако, полагаю, он просто всегда слишком занят. Он, знаете ли, вечно торопится жить…

До слуха Дарэм, для которого стены давно уже не были серьезной преградой, в ответ на это заявление донеслось отчетливое хмыканье, а вот фрау Эдер в подтверждение ее слов согласно кивнула.

— Ваш супруг очень деловой человек. А вот сын явно пошел не в его породу… Одни развлечения на уме! Недавно, знаете, и вовсе свалился, словно снег на голову, посреди ночи в компании какого-то молодого человека и… вы ведь знакомы с его сыном?

— Прекрасно знакома, — едва сдержав при себе саркастичное «лучше, чем хотелось бы», подтвердила Дарэм, с любопытством разглядывая стоящие на полке книги. Квартира, как она успела заметить, была довольно уютной и совсем небольшой, комнаты на четыре, однако графу, которому она, очевидно, служила не более чем неким «перевалочным пунктом», точкой, в которую приходила отправленная на его имя корреспонденция, большая площадь и не требовалась. — И с его специфическими мировоззрениями тоже.

— Это, разумеется, абсолютно не мое дело, и в целом я отнюдь не ханжа, однако я считаю подобное… хм, увлечение и подобную распущенность абсолютно непозволительными, — поджав губы, неодобрительно заметила фрау Эдер. — Не понимаю, как герр Штадлер это допускает… впрочем, вижу, он осознал, наконец, что с таким наследником внуков ему точно не дождаться и рода не продолжить. И я очень рада за вас обоих, хотя, признаться, и впрямь не ожидала… Надеюсь, вы извините мою назойливость, но... давно случилось это радостное событие?

— Буквально только что, — не моргнув глазом, честно сказала Нази, проигнорировав донесшийся из кабинета негромкий смех своего новообретенного «супруга». — Я и сама еще не привыкла, но это, разумеется, лишь вопрос времени.

— Безмерно жаль прерывать вашу милую беседу, но нам пора, — очень своевременно спасая Дарэм от дальнейших расспросов, сказал появившийся на пороге гостиной Кролок. — Фрау Эдер, я забрал все нужные письма, остальное можно сжечь. Ваше жалование ожидает вас на столе, великодушно благодарю за столь усердный труд. В следующий раз я появлюсь, вероятно, в первой трети августа, а до этого времени располагайте собой, как вам будет угодно. Через пару недель прибудет банковский курьер с ценным пакетом. Средства для выплаты ему чаевых я оставил в верхнем ящике. Если придет человек от герра Вейса, передайте, что я лично нанесу ему визит во время следующего приезда в Зальцбург.

Дарэм только и осталось, что хлопать глазами, пытаясь осмыслить поток информации, который выплеснул Их Сиятельство на несчастную экономку, однако та восприняла подобное обилие инструкций вполне хладнокровно, лишь кивнув в ответ, что наводило на мысль — для фрау Эдер подобные перечни указаний за пять лет сделались чем-то абсолютно обыденным и воспринимаемым с первого раза.

— На улице все еще страшный дождь, — с беспокойством сказала она. — Быть может, вы хоть немного обождете? В такую погоду вы вымокнете в минуту!

— Мы воспользуемся услугами извозчика, — ни секунды не колеблясь с изобретением правдоподобного варианта, успокоил ее Кролок. — Может статься, Нази будет посещать вас в мое отсутствие, и я рассчитываю, что вы окажете ей то же гостеприимство, что и мне.

— Об этом можете не беспокоиться, — чинно кивнула женщина и, взглянув на Дарэм, заметила: — Очень надеюсь, что фрау Штадлер будет задерживаться здесь дольше вашего, да и вы, вновь остепенившись, вместо того, чтобы пребывать в бесконечных разъездах, начнете, наконец, вести более размеренный, подобающий вашему возрасту образ жизни. Счастлива была познакомиться с вами, фрау Штадлер, еще раз примите мои поздравления. Вы очень красивая пара, осмелюсь заметить.

— Спасибо, — не зная толком, как относиться к последнему заявлению графской экономки, поблагодарила Дарэм, торопливо направляясь к двери, возле которой терпеливо дожидался ее Кролок. — Рада, что вы так думаете. До встречи, фрау Эдер, всего вам доброго.

Очутившись, наконец, на лестнице, Дарэм, не удержавшись, облегченно выдохнула, чувствуя, что эти двадцать минут пребывания в квартире Их Сиятельства ухитрились каким-то образом порядком потрепать ей нервы.

— А ее не тревожит, что вы появляетесь чуть ли не раз в пару месяцев, но при этом изрядно тратитесь на то, чтобы держать экономку? — спросила она.

— Условия, которые я для нее создал, настолько хороши, что мне почти не требуется приглушать ее беспокойство искусственно. Она и сама предпочитает не обращать внимания на мои странности, — убрав с лица столь чуждое ему в обычное время выражение любезной доброжелательности, откликнулся фон Кролок. — Не станет обращать и на твои. Хорошее жалование и возможность большую часть времени проживать в квартире, оплаченной из чужого кармана, во все времена способны недурно заменять менталистику. Впрочем, через пару лет мне все равно придется с ней попрощаться. У всего есть свои пределы, и, боюсь, тот факт, что я не старею, скоро станет камнем преткновения в наших отношениях.

— А как же «красота в глазах смотрящего»? — пару раз чиркнув подолом платья по не слишком чистым ступеням, Нази перехватила его, поднимая повыше.

— Проще сменить человека, чем тщательно имитировать постепенные возрастные изменения, — вполне резонно возразил граф, останавливаясь на площадке между первым и вторым этажом и всматриваясь в продолжающую бушевать за окном стихию. — В другое время я, возможно, предложил бы тебе совершить пешую прогулку, однако погода явно не располагает к променаду. И, поскольку извозчик в одиннадцатом часу ночи — не более, чем утопическая фантазия, придется нам довольствоваться тенями. Вынужден предупредить, мы отправляемся на левый берег, и находиться там будет неуютно, особенно в первое время, однако, поверь, визит стоит того, чтобы потерпеть неудобства.

Дарэм тоже взглянула в окно. Ослепительно яркая, овеянная голубоватым сиянием молния перечеркнула небо над домами, на секунду бросив Кролоку под ноги резко очерченный прямоугольник дрожащего света.

— Ну что ж, герр Штадлер, вы действительно умеете заинтриговать, — сказала она, привычно хватаясь за локоть своего спутника. — Я была бы в шаге от того, чтобы умереть от любопытства…

— …если бы уже не были мертвы, — немедленно закончил за нее граф. Нази усмехнулась, поняв, что Кролок тоже прекрасно помнит эту почти шутку, прозвучавшую под крышей утопающего в снегу трактира больше полугода тому назад, и сейчас в несколько измененном виде возвращает ей ее собственные слова.

— Именно, — удовлетворенно сказала она прежде, чем мир вокруг в очередной раз превратился в хаотичное мельтешение теней.

* * *

Пожалуй, только граф фон Кролок с его бесконечной любовью к недомолвкам мог охарактеризовать чувство, накатившее на Дарэм сразу по прибытии, словом «неуютно». Несмотря на то, что дышать у Нази не было никакой нужды, ощущение удушья было настолько отчетливым, что женщина схватилась рукой за горло, шумно втянув в себя сырой воздух, дождя в котором сегодня, кажется, было едва ли не больше, чем кислорода. Дарэм инстинктивно рванулась в сторону, сама толком не понимая, куда и зачем собирается бежать, однако ощущая настоятельное желание оказаться как можно дальше, и, если бы не Кролок, удержавший ее за плечи, она бы, пожалуй, рухнула со ступеней прямо в лужу. Секунда — и Нази оказалась плотно прижата щекой к светло-серой ткани графского сюртука, ощущая себя той самой испуганной мышью, у которой он позаимствовал свой благородный оттенок.

— Не паникуй, — негромко велел Кролок, и Дарэм почувствовала, как затянутая в перчатку ладонь успокаивающим движением скользнула по ее спине. — Знаю, это нелегко, но попытайся расслабиться. Через несколько минут должно стать легче, особенно, если ты уяснишь для себя, что никакой опасности нет. Это место пытается тебя отпугнуть, но по-настоящему навредить не способно.

— Твою мать… я знала, что будет паршиво, но чтобы так… Вы тоже это чувствуете? — наплевав на все возможные правила приличия, Нази вжалась в графа еще теснее, закрывая глаза и честно пытаясь успокоиться.

— Не настолько остро. С годами эффект притупляется, становится более терпимым, но, разумеется, не исчезает вовсе. Так, как ты сейчас, я ощущал бы себя, оказавшись на пару миль западнее, а на таком расстоянии мне всего лишь неприятно и… тревожно. Хочется побыстрее уйти, — сказал Кролок, чувствуя, как Дарэм судорожно передернулась, точно от холода, и испытывая невольное сожаление от того, что сам он давно остыл и не способен ее согреть. Он прекрасно знал, что за ощущения сейчас испытывает его спутница, но также знал, что как раз она способна с ними справиться. Нази Дарэм, как он и предполагал когда-то, вообще способна была справиться со многими вещами. — Я прихожу сюда далеко не впервые и, можешь поверить, здесь, вопреки тому, что ты чувствуешь, действительно вполне безопасно. До центра левобережья около четырех миль, месса закончилась пару часов назад, и к началу следующей мы уже будем дома.

То ли от спокойного, мягкого, но в то же время уверенного голоса, звучащего прямо над ее ухом, то ли от того, что рука Кролока продолжала размеренно гладить ее по спине, то ли под влиянием собственных волевых усилий, постепенно Нази и впрямь как будто полегчало. Первый приступ паники отступил, превратившись в тянущее, нервное беспокойство, невидимые тиски, сжимавшие ребра, чуть разжались. Дарэм, медленно выдохнув, отстранилась, на секунду испытав нечто неуместное и подозрительно похожее на сожаление, поправила перекосившуюся шляпу и, наконец, огляделась по сторонам.

Они с Кролоком стояли на облицованных мрамором ступенях двухэтажного особняка, надежно прикрытые от буйства непогоды небольшим портиком. Мощеная плитами дорожка, начинающаяся от самых ступеней, прорезая немного запущенный сад, вела к воротам, за которыми, отделенный от домов гранитом набережной, катил свои воды серый, взъерошенный ливнем Зальцах. Воздух пах мокрой землей, тиной и вербеной, пышные заросли которой измятыми алыми шапками маячили среди деревьев — успокаивая себя, Дарэм еще раз глубоко вздохнула и, почти высунувшись из укрытия, с содроганием посмотрела на запад. Туда, где за мутной, непроницаемой толщей льющейся с неба воды угадывались смазанные очертания нависающего над городом Хоэнзальцбурга⁽¹⁾, у подножия скального постамента которого и располагалось то, что заставляло Нази сдерживать в себе настойчивое желание бежать без оглядки — центр бывшего Зальцбургского архиепископства. Десятки старинных, за века насквозь пропитавшихся божественной благодатью церквей и храмов накрывали весь левый берег Зальцаха невидимым и неощутимым для людей куполом Силы, которой было противно само существование таких, как Нази и Кролок. И оба они способны были находиться здесь только потому, что дом графского знакомого располагался слишком далеко от «эпицентра».

— Вампиры в Зальцбурге… вы, я вижу, не ищете легких путей? — повернувшись к графу, не столько спросила, сколько констатировала Дарэм. — Более неподходящего города в нынешней Австрии и найти-то сложно.

— Зато едва ли кому-то из сведущих в вопросах вампиризма придет в голову искать здесь следы немертвых, — повернувшись к двери, Кролок несколько раз ударил в нее бронзовым дверным молоточком. — Полагаю, нас уже ждут. Герр Хользер привык, что я всегда появляюсь вовремя.

— Он тоже понятия не имеет о вашем «положении»? — поинтересовалась Нази.

— О положении — нет, а вот о том, что я вампир — прекрасно осведомлен, — невозмутимо откликнулся Кролок. — Но никому не расскажет. Видишь ли, знакомство со мной у Хользеров передается от поколения к поколению, и, в свое время, я имел дело и с прадедом, и с дедом, и с отцом нынешнего главы семейства. Увижу и его старшего сына. Хользеры — династические библиотекари и архивариусы Зальцбургского университета, начиная, если я не ошибаюсь, с тысяча шестьсот пятидесятого года. Так, как ты полагаешь, визит сюда стоит твоих неудобств?

Впрочем, ответа Нази на этот вопрос Кролоку не требовалось — довольно было и ее лица, на котором при последнем заявлении графа появилось выражение недоверия, радости и некоего азарта. Подобным образом обыкновенно выглядели дети, увидевшие полностью убранное к празднику рождественское дерево.

Она уже открыла рот, чтобы озвучить свое мнение об умении Кролока делать действительно ценные подарки, однако ничего сказать так и не успела, поскольку дверь, наконец, распахнулась.

— Доброй ночи, герр Штадлер, вы, как всегда, точны, — сказал появившийся на пороге преклонного возраста мужчина, рост которого был настолько невелик, что даже Дарэм возвышалась над ним примерно на полголовы, а Кролоку и вовсе приходилось изрядно наклонять голову, чтобы взглянуть собеседнику в лицо. — Проходите скорее, прошу. На улице творится такой ужас, что мне сыро даже за закрытыми окнами. Да к тому же обострился давний ревматизм.

— Доброй ночи, герр Хользер. Вам давно уже стоило обратиться к лекарю, вместо того, чтобы манкировать собственным здоровьем, — граф коротко кивнул в знак приветствия и, оглянувшись на стоящую чуть позади Нази, сказал: — Как видите, я сегодня не один, а в сопровождении дамы. Которую вам тоже стоит пригласить в дом.

— Ах, прошу меня извинить, — мужчина подслеповато прищурился на Нази. — Разумеется, вы можете войти. Герр Штадлер никогда не приводил сюда еще кого-то со столь же… хм, специфическими особенностями, так что я, признаться, слегка растерялся.

— Ничего страшного, — заверила вежливого библиотекаря Дарэм, переступая порог и оказываясь в темной передней, на стене которой мутно поблескивало огромное ростовое зеркало, где, разумеется, отражался один только хозяин. — Я и сама до последнего момента не знала, что меня представят такому интересному человеку. Герр Штадлер любитель преподносить сюрпризы.

— Исключительно в разумных пределах, — сняв с головы шляпу, граф небрежно пожал плечами. — И, коль скоро главная интрига раскрыта, позволь тебе представить герра Йозефа Хользера, моего весьма давнего знакомого, архивариуса и в силу печальных обстоятельств немного книготорговца. Герр Хользер, имею честь познакомить вас с моей спутницей Анастази Дарэм, необычайно талантливой и неординарной особой и просто обворожительной женщиной.

«Не стыдно вам так бессовестно на меня клеветать едва знакомому человеку, Ваше Сиятельство?»

«Увы — нисколько».

— Счастлива познакомиться с вами, герр Хользер, — сказала Дарэм, обращаясь ко второму за эту ночь новому знакомцу с вежливой улыбкой, которая из-за царапающегося внутри чувства тревоги получилась откровенно вымученной. — Простите, но, если не секрет, о каких печальных обстоятельствах идет речь?

— Какие уж тут секреты, — Йозеф Хользер вздохнул, обреченно махнув рукой. — Впрочем, пройдемте в кабинет. Все мои домашние и прислуга уже спят, так что прошу вас по возможности не шуметь. Чем меньше людей знает о вашем приходе, тем лучше. Я предпочитаю излишне не афишировать наших с герром Штадлером взаимоотношений. Сами понимаете… да и супруга моя всякий раз нервничает.

— Не могу ее за это винить, — тихонько согласилась Нази, следом за хозяином проходя в единственную освещенную комнату в первом этаже, представляющую собой просторный кабинет, в котором все возможные поверхности, за исключением обтянутого плюшем дивана, были завалены книгами. Идущий позади нее Кролок ступал настолько легко, что под его шагами не скрипнула ни одна из неплотно прилегающих половиц, которые сам герр Хользер «пересчитал», кажется, все по очереди. — Мало кто сочтет такие знакомства безопасными.

— Ну, что вы, — мужчина улыбнулся, снизу вверх глядя на Нази не по-стариковски ясными карими глазами. — У герра Штадлера, как бы ни звали его на самом деле, лучшие рекомендации из возможных. Это рекомендации десяти поколений моих предков, каждого из которых он знал лично. Верно я говорю?

— Абсолютно верно, — стоящие друг против друга граф и библиотекарь смотрелись странно, почти карикатурно. Один — высокий, сдержанный, облаченный в однотонный элегантный костюм, второй — в клетчатой домашней куртке с кожаными заплатками на локтях, немного взъерошенный и чуть полноватый, макушкой едва достающий своему собеседнику до груди. — Вы одиннадцатый Хользер, с которым я имею дело, и ни разу за эти годы у меня не было повода усомниться ни в вашей добросовестности, ни в умении хранить фамильные секреты.

— Раскрывать которые совсем не в наших интересах, — поддакнул хозяин дома и, вновь обращаясь к Нази, добавил: — А у вас есть рекомендация самого герра Штадлера. Если не ошибаюсь, он никого не представлял нашей семье за все двести сорок лет! Но, помнится, я так и не ответил на ваш вопрос… знаете ли, Хользеры веками были библиотекарями при университете, однако, еще при моем деде в восемьсот десятом, когда город временно отошел Баварии, университет упразднили, превратив в лицей, и мы остались без семейного дела, занятые разве что разбором и учетом фондов. При отце, впрочем, дела пошли чуть лучше, и теперь решением властей лицей преобразовали в теологический факультет, но масштабы уже далеко не те, не те… Вот и приходится мне потихоньку заниматься торговлей. Кстати, о ней! Герр Штадлер, книги, которые вы просили для домашней библиотеки, я достал. Двадцать наименований, все по списку, и все дожидается вас.

— Благодарю. Однако главная цель моего визита сейчас стоит перед вами, герр Хользер. Я хотел бы, чтобы вы дали фрау Дарэм ознакомиться с каталогами вашего, а точнее, принадлежащего некогда университету книгохранилища. Нази проводит некоторые исследования, а вы имеете доступ к массе редких изданий, которые в этом веке достать почти невозможно.

«Вы серьезно? — глядя на предъявленные Хользером толстые, переплетенные в кожу папки, содержащие перечень книг, хранящихся в закромах нынешнего зальцбургского теологического факультета, Дарэм даже несколько отвлеклась от того весьма пакостного чувства, которое с момента появления на левом берегу не отпускало ее ни на секунду. — И со всем этим действительно можно ознакомиться? Это вообще законно?»

«Не слишком, как ты и сама, думаю, догадываешься. Однако, если понадобится, Йозеф достанет для тебя указанные книги. Не все и не сразу, разумеется, но, тем не менее. Ты ведь сама говорила, что намерена поискать ответ на наш вопрос в области ритуалистики, в которой я, признаться, абсолютно ничего не смыслю. В нашей библиотеке не так много подходящих изданий, но, вероятно, бывшее университетское хранилище может оказаться тебе полезным».

С трепетом переворачивая заполненные безукоризненно ровным почерком страницы каталогов, Нази подумала о том, что, если бы это не было понято превратно, она бы всерьез задумалась о том, чтобы расцеловать трехсотлетнего высшего вампира, поскольку еще недавно она и рассчитывать не могла, что ей свалится в руки такое информационное «богатство».

— Шутите? — сказала она вслух, не отрывая жадного взгляда от записей. — Это не просто полезно… это, черт возьми, бесценно!

— Не обращайте внимания, фрау Дарэм говорит со мной, — заметив, как недоуменно вытянулось лицо герра Хользера, пропустившего всю остальную часть их короткого диалога, сказал Кролок, рассматривая прямо-таки сияющую от энтузиазма и начисто, кажется, позабывшую обо всем на свете Нази Дарэм. — Вы, как всегда, радушный хозяин, однако задерживаться дольше необходимого мне бы не хотелось. Так что, если позволите, я заберу фрау Дарэм вместе с вашими каталогами. Боюсь, оторвать их друг от друга в ближайшие пару дней не представляется возможным.

— Да, разумеется. Но прошу, верните их как можно скорее, — немного помявшись, все же решился библиотекарь и, хмыкнув в коротко подстриженные пегие усы, добавил: — Я имею в виду только каталоги, герр Штадлер. Претендовать на фрау Дарэм я, пожалуй, не осмелюсь.

— Что? — женщина на секунду отвлеклась от своего занятия, бросив на графа рассеянный взгляд.

— Не обращай внимания, — иронично посоветовал Кролок. — Герр Хользер говорит со мной.

* * *

За неделю у Дарэм накопилось так много разрозненных заметок, что библиотечный стол уже перестал их вмещать, и удобства ради пришлось раскладывать бумаги прямо на полу перед не горящим по летнему времени камином. Впрочем, подобный «формат» работы был Нази более чем привычен — большинство трактатов «нижнего» Дорнбирнского книгохранилища изъятию не подлежали, так что все необходимое приходилось выписывать из них на месте, под бдительным контролем одного из орденских армариусов ⁽²⁾, и уже дома разбираться, что к чему.

Хотя в данном случае ее работа осложнялась еще и тем, что в ожидании книг из Зальцбурга Дарэм приходилось довольствоваться лишь библиотекой Их Сиятельства, вобравшей в себя огромное количество книг по науке, религии и даже средневековой демонологии, однако, как и предрекал Кролок, содержавшей лишь куцые огрызки информации по ритуалистике. А именно эта информация и была сейчас необходима Нази, как воздух. Точнее, даже больше, чем воздух, поскольку не дышать она вполне могла, а вот понять, существуют ли коренные отличия между местными и «родными» ритуальными практиками, без нормальной литературы — нет.

— Черт знает что, — в сердцах сказала она, рывком придвигая к себе два листа с воссозданными по памяти ритуальными схемами, не глядя, ткнула рукой в сторону стола и поинтересовалась: — Вам «Империкум» еще нужен?

— Кажется, ты говорила, что сие творение — откровенный эрзац, — припомнил фон Кролок, тем не менее, вкладывая тяжелый, переплетенный в невзрачную темную кожу том в требовательно протянутую ладонь Дарэм.

— Так и есть, — буркнула женщина и, положив книгу прямо перед собой, принялась быстро, но аккуратно перелистывать изветшавшие от времени страницы. — Но на безрыбье, Ваше Сиятельство, знаете ли, и эрзац — гримория.

— О, так в нем все же есть практический смысл? — установив палец на нужное место в лежащем перед ним трактате, граф небрежно облокотился о столешницу так, чтобы видеть расположившуюся почти у самых его ног женщину. Пожалуй, наблюдать Нази Дарэм за работой было интересно не многим меньше, чем погружаться в пока еще непознанный им мир ритуалистики, которую Их Сиятельство до недавнего времени и вовсе не считал чем-то серьезным и достойным внимания. Поджав под себя ноги, окруженная бумагами, которые лишь на первый взгляд пребывали в полном хаосе, а на деле были разложены по вполне определенной системе, Дарэм, казалось, с головой погрузилась в процесс своих изысканий. Она то коротко вздыхала, недовольно искривляя тонкие губы, то сосредоточенно хмурилась, остервенело покусывая кончик ни в чем не повинного карандаша, который в перерывах между «экзекуциями» небрежным, явно привычным жестом втыкала в собранные на затылке волосы, то насмешливо фыркала, стоило ей вычитать что-то, что, по ее мнению, являлось несусветной чушью, то принималась яростно строчить новую заметку в своем неизменном спутнике-молескине. Уже третьем по счету. Два других, исписанных от корки до корки, лежали на краю стола в зоне досягаемости тонких, когтистых пальцев владелицы. Эта энергичная «поглощенность» была графу некоторым образом знакома — именно ее отражение он нередко видел в те ночи, когда Нази еще была жива. В такие моменты Дарэм всегда говорила много и эмоционально, чем-то напоминая приснопамятного профессора Абронзиуса, а в тусклых глазах ее загорался азартный огонек интереса. И именно такой, немного фанатичной, отчасти даже безумной в своей увлеченности, она, пожалуй, нравилась Кролоку больше всего.

— Вы имеете в виду, можно ли с помощью него «вызывать все виды духов Хаоса»? — цитируя надпись на титульном листе, уточнила Нази. — Это вряд ли, зато проделать дыру прямиком на изнанку — запросто. А уж что оттуда в мир просочится, это как повезет. Хорошо, если мелочь какая-нибудь, вроде младших демонов, которые в реальности и пары минут без носителя не протянут. Хуже, если и правда «дух Хаоса».

— А они и впрямь существуют? — поинтересовался граф.

— Да кто их, демонов, разберет, — Дарэм нетерпеливо пожала плечами. — Думаете, они представляются? Выжрет силу с ритуального круга вместе с душой «заклинателя» и уберется восвояси. В лучшем случае. А в худшем — займет освободившееся тело и, полный энтузиазма, пойдет питаться дальше, пока на наших не наткнется. А что, вы желаете поэкспериментировать?

— Ни в коем случае, — отказался от столь щедрого предложения граф. — Во-первых, конкуренты мне ни к чему, а во-вторых, не думаешь ли ты, что вышло бы крайне глупо — на триста восемнадцатом году существования быть «выжранным» неким демоном, который даже имени своего назвать не удосужился?

— Все еще триста восемнадцатом? — безуспешно попытавшись замаскировать приступ смеха кашлем, вскинув голову, осведомилась Дарэм. — И когда же нам ждать триста девятнадцатого?

— Хм… — граф на секунду задумался, — если мне не изменяет память, а такое за давностью лет тоже возможно — в сентябре. И прежде, чем ты задашь следующий вопрос — я не праздную. При жизни это можно было приравнивать к официальной обязанности светского человека, однако довольно-таки бессмысленно устраивать праздник в честь рождения, будучи мертвым. И потом, более трех сотен именинных свечей — изрядное расточительство ресурсов.

— Не говоря уж о том, что вместо торта втыкать их пришлось бы в «именинную девственницу», — язвительно хмыкнула Дарэм, однако смутить графа подобными замечаниями было не под силу, похоже, ни живым, ни немертвым.

— Весьма тонко подмечено, — бестрепетно согласился он, и Нази, признав всю тщетность попыток хоть на секунду вывести Их Сиятельство из состояния душевного равновесия, снова обратилась к лежащей перед ней книге.

— Вы хотя бы сознаете, что это отвратительно? — спросила она.

— Разумеется, — окинув ссутулившуюся над своими записями Дарэм почти снисходительным взглядом, подтвердил Кролок. — Реальность, Нази, увы, довольно отвратительна в целом. Однако «припудривание» правды тактичным умолчанием или никуда не ведущими сожалениями лишь придает этой отвратительности дополнительный налет лицемерия.

— Как же у вас все просто, — Нази выдернула из раскинувшегося вокруг нее бумажного моря еще один лист и, положив его поверх раскрытого «Империкума», принялась внимательно сличать два «чертежа» — книжный и нарисованный ею самой. — У вас, вижу, на все моральные дилеммы уже заготовлены ответы.

— К величайшему сожалению, пока еще не на все, — откликнулся граф. — Но на большинство. Думаю, это не должно тебя удивлять. В конечном счете, у меня было довольно много времени на размышления.

— И на какие же вопросы, если не секрет, вы за триста лет так себе и не ответили? — временами Дарэм начинало казаться, что брешей в нравственной позиции ее собеседника не существует вовсе, так что признание Кролока ее в некоторой степени заинтриговало.

— Я обязательно расскажу тебе об этом, любезная моя Нази, — возвращаясь к своей части бумаг, пообещал граф, и по тону его голоса Дарэм поняла, что он улыбается. — В свое время. Полагаю, ты даже сможешь внести в их решение свою лепту, однако сейчас тебе лучше сосредоточиться на поисках ответов, которые я для себя уже нашел.

На это замечание Нази предпочла откликнуться молчанием, поскольку ее старый — даже по вампирским меркам — собеседник был абсолютно прав. Некоторое время в библиотеке царило молчание, во время которого Дарэм успела трижды перелистать злосчастный «Империкум» и дважды подавить в себе настойчивое желание от души выматериться. Общая картина никак не желала складываться в ее сознании во что-то связное. Что было хуже всего — попадающиеся в книгах ритуалы и впрямь очень походили на те, участником и даже оператором которых ей доводилось бывать — те же фигуры, те же руны в том же значении — но постановка и расположение элементов в каждом из них сводили на «нет» всю действенность предложенных схем. Если учесть, что представление о «магии» этого мира Дарэм пока приходилось строить на основе обрядов, посвященных вовсе не так нужному ей энергетическому обмену и даже не зарядке артефактов, а призывам с изнанки всяческой нечисти, задача, стоящая перед ней, а заодно и перед Кролоком, превращалась в фактически нерешаемую.

— Боюсь, я не могу понять назначение этой схемы, — выдернул Нази из ее злобных размышлений задумчивый голос Их Сиятельства. Вот уж кто ухитрялся сохранять неколебимое спокойствие в любой ситуации.

— По старшей руне смотрите, — посоветовала она. — Что у вас там в краеугольном значении стоит?

— Полагаю, если бы я мог определить, какое из значений здесь краеугольное, я бы не спрашивал, — вполне резонно заметил граф. Обреченно вздохнув, Дарэм поднялась на ноги и, аккуратно переступив через свои заметки, обошла стол так, чтобы видеть чертеж. — Если мне не изменяет память, ты говорила, что краеугольное значение должно располагаться наверху, так сказать, в зените. Однако здесь… хм, это абсолютно точно младшая Хагл.

— Да они издеваются! — всмотревшись в рисунок, воскликнула Нази и, застонав не то от раздражения, не то от осознания собственного бессилия, прижалась лбом к графскому плечу и глухо добавила: — Да, Ваше Сиятельство, вы определили правильно, это действительно младшая Хагл… С чем я вас и поздравляю.

— Благодарю, — фон Кролок аккуратно выдернул из прически Дарэм уткнувшийся ему в щеку карандаш и задумчиво постучал им по чертежу. — Однако, что-то мне подсказывает, что не все столь гладко. Должно быть, это моя интуиция.

— Да потому что здесь стоит чертов старший Уруз! — с силой выдохнув, Нази улеглась животом на стол и, выхватив у графа карандаш, несколько раз жирно обвела вышеупомянутую старшую руну. — И этот чертов старший Уруз здесь загнан в противофазу!

— Вот теперь мне, наконец-то, все стало кристально ясно, — фон Кролок изящно подпер подбородок ладонью, глядя на кипящую от негодования Дарэм. — Нази, осмелюсь напомнить, что я, в отличие от тебя, не некромант и не ритуалист. Я всего лишь вампир, а посему твой «старший Уруз в противофазе» по-прежнему говорит мне лишь о том, что, с твоей точки зрения, его там быть не должно.

— Если коротко, то такой порядок рун означает, что, попытайся вы на практике воплотить этот ритуал, вас отправит в долгое и безынтересное путешествие за грань, причем далеко не сразу, потому что вам сначала придется, грубо выражаясь, изнутри выбивать тараном ворота, защищающие вашу же крепость, — проговорила Нази и, совершая вопиющий акт вандализма, поверх размещенной в книге схемы нарисовала еще и стрелку, протянувшуюся от старшей руны к «открывающей» младшей. — Уруз — это воплощенная энергия земли, созидания и регенерации, когда стоит в фазе, и поток чистой пробивающей силы стихии льда — в противофазе. Хагл же — одна из защитных рун, которая в этой позиции «запирает» выход энергии из пределов схемы, лишает ее вектора. То есть, при удачном стечении обстоятельств, ничего не сработает.

— А при неудачном? — уточнил Кролок, с интересом наблюдая за движением тонкого пальца Дарэм по ритуальной фигуре.

— Попробуйте взорвать бомбу в наглухо задраенной комнате и увидите, — посоветовала Нази и, грустно ткнув в злосчастную страницу карандашом, спросила, обращаясь, кажется, к мирозданию в целом: — Из какой задницы росли руки того, кто до этого вообще додумался?

— Додумываются, обыкновенно, головой, а вовсе не тем местом, на которое ты ссылаешься, — заметил граф и, хмыкнув, добавил: — И я в сотый раз должен тебе напомнить, что женщине не пристало выражаться подобным образом.

— Я не женщина, Ваше Сиятельство, я… — Дарэм на секунду запнулась, мрачно усмехнувшись, и решительно добавила: — Это я. И, если руки у кого-то растут из задницы, которой он заодно и думает, «припудривание» истины тактичным умолчанием лишь придает этой истине дополнительный налет лицемерия. Все. Зарисуйте, пожалуйста, это безобразие на отдельный лист, а мне нужен перерыв.

Нази решительно прошагала к окну и толкнула створки, распахивая его прямо в бархатную августовскую ночь. Высунувшись наружу, она набрала полные легкие неподвижного, густого воздуха, пытаясь унять бушующую внутри нее злость, к которой примешивалась изрядная доля отчаяния. Немного посозерцав залитые лунным светом окрестности и не найдя в них ровным счетом ничего интересного, Дарэм, подпрыгнув, боком устроилась на высоком, фактически отсутствующем подоконнике, устремив взгляд вглубь комнаты.

Сидящий за столом фон Кролок в полумраке казался сплошным сгустком черноты, на фоне которого резко выделялось только лицо, да кисти рук, неторопливо переносящих на бумагу указанный чертеж. Со своего места Нази отчетливо видела лишь его профиль — тяжелый, почти рубленный, состоящий, кажется, из одних только прямых линий — именно такие черты, вероятно, принято было называть «чеканными» по причине того, что они внушительно смотрелись на аверсе монет. В отличие от нее, Их Сиятельство, кажется, нисколько не был смущен или встревожен неподъемностью той ноши, которую Дарэм взвалила в том числе и на его плечи. Впрочем, возможно, далекий от ритуалистики граф, в отличие от самой Нази, попросту не мог осознать до конца всей ее неподъемности. Он с интересом погружался в новую для его ума «стихию», впитывая объяснения Дарэм с легкостью существа, привыкшего и любящего открывать для себя ранее неизвестные ему сведения. И женщина всерьез подозревала, что конечный результат графа интересует отнюдь не так сильно, как сам процесс.

— Вам нравится лето, Ваше Сиятельство? — спросила она, осознав, что не столько размышляет, сколько бездумно наблюдает за поглощенным работой Кролоком.

В ответ на этот внезапный вопрос дрогнули короткие, густые ресницы, бледное лицо обратилось к ней, из плоского, фресочного мгновенно сделавшись трехмерным, резко расчерченным тенями там, куда не попадал свет свечей.

— Не слишком, — после непродолжительного молчания, откликнулся граф так, словно Нази чуть ли не каждый день интересовалась его сезонными предпочтениями. — Летние ночи коротки и коварны, фрау Дарэм.

— Еще как коварны, — подтвердила та и, усилием воли удерживая серьезное выражение лица, посетовала: — Стоит только повернуться к ним спиной, и они набросятся на вас с осиновым колом в одной руке и головкой чеснока в другой.

— Что напрямую свидетельствует о том, что к битве с вампирами они подготовлены не лучше суеверного землепашца, — наученный горьким опытом, доказавшим, что «экспериментальные, необычайно стойкие, изготовленные по революционной технологии» чернила, которые Герберт достал через своего нынешнего фаворита, имеют неприятное свойство плохо впитываться в бумагу и невероятно долго сохнуть, фон Кролок отодвинул законченный чертеж и, покинув свое кресло, тоже приблизился к окну, небрежно опершись плечом о край оконной ниши. — Подобные ночи обманчиво притягательны, Нази, вот что я имею в виду. Слишком много запахов, слишком много звуков, слишком много жизни. В эту пору голову начинают посещать излишне сентиментальные и отчасти даже романтические мысли, пагубно влияющие на разум.

— Что, даже вашу? — спросила Дарэм, снова обратив внимание на лес, который и впрямь нынче был переполнен звуками.

Шелестела трава под крошечными лапками полуночных зверьков, оглушительно трещали цикады, короткими трелями обменивались ночные птицы, среди напевных голосов которых резко выделялось отрывистое, резкое уханье вылетевшего на охоту филина. Крупная летучая мышь, мягко, почти беззвучно хлопая кожистыми крыльями, прочертила в воздухе ломаную кривую и, заложив вираж, скрылась за выступом замковой башни.

— К величайшему сожалению, даже мою, — спокойно согласился Кролок. — Впрочем, мне в любом случае приходится проще, чем Герберту, который, если, разумеется, не увлечен новыми амурными похождениями, в это время года либо страдает от неразделенной любви, либо переводит горы бумаги на написание стихов, нередко успешно совмещая первое со вторым. Такие ночи, как ничто иное, располагают к бессмысленной меланхолии, и посему я предпочитаю углубляться в книги.

— Со стихами никак не складывается? — невинно поинтересовалась Нази.

— Признаться, никогда не был «человеком искусства», — Кролок над ее головой подчеркнуто удрученно вздохнул, заставив женщину фыркнуть себе под нос. — В отличие от Герберта, я, как и ты, неизменно предпочитаю Эвтерпе Каллиопу ⁽³⁾. К тому же, боюсь, это время года не вызывает у меня воспоминаний, достаточно приятных для стихосложения.

Несколько мгновений Нази всерьез обдумывала, стоит ли ей спрашивать и хочет ли она вообще знать ответ, и пришла к выводу, что с этим можно и повременить — спросит когда-нибудь потом, успеется. Сейчас закапываться в темные дебри графского прошлого — да и во что бы то ни было в принципе — у Дарэм не было ни малейшего желания.

День накануне, должно быть, выдался ясным, и толстая каменная кладка замковых стен еще хранила воспоминания о солнце, волнами отдавая накопленное тепло. От стоящего рядом Кролока едва уловимо и давно уже привычно пахло смесью чернил, книжной пыли и индийского тмина, недвижный лес внизу, казалось, тихонько звенел в безветрии и, сосредоточившись, Дарэм даже могла различить отголоски чужого смеха, доносившиеся из поселка ниже по склону. И все, чего Нази хотелось — хотя бы ненадолго послать куда подальше все дикие письменные источники этого странного мира и просто сидеть, глядя на лес. Особенно при условии, что Их Сиятельство и дальше будет стоять рядом, так, чтобы нить ментальной связи, сократившаяся до минимума, продолжала так же мерно пульсировать, отчетливо напоминая Дарэм сердцебиение. Которого нынче не было ни у кого из них, и по которому она, как ни крути, временами чертовски скучала.

Наверное, теплая, даже в горах, летняя ночь и в ней вызывала «бессмысленную меланхолию».

Сбоку произошло какое-то шевеление — Кролок, до этого момента задумчиво крутивший в пальцах прихваченный со стола карандаш, одним отточенным, аккуратным движением воткнул его Нази в волосы, так же, как всегда делала это она сама.

— Смотри, не потеряй свое излюбленное оружие, — в ответ на ее вопросительный взгляд сказал он. Усмешка на бледных, отчетливо отливающих синевой губах Их Сиятельства была настолько понимающей, что Нази ничего не осталось, кроме как невесело усмехнуться в ответ.

— А помнится, вы говорили, что «читать» собеседника без его ведома и согласия — неприлично. И это считается вторжением в частное пространство, — сказала она.

— И я ни в коем случае не отказываюсь от своих слов, — поймать Кролока на противоречии всегда было задачкой не из легких. — Однако, любезная моя фрау Штадлер, беда в том, что вы слишком близко сидите. И слишком громко думаете.

— Тогда хотя бы молчите и, как воспитанный джентльмен, сделайте вид, будто бы вы ничего не слышите, — непринужденно упомянутая Кролоком фамилия, принадлежащая женщине, которая, как и сам герр Фридрих Штадлер вместе со всей его жизнью, была не более чем обманкой, заставила Нази на мгновение испытать нечто, напоминающее зависть. Зависть к человеку, которого никогда не существовало на самом деле.

«Что ж, я согласен, при условии, что ты внятно ответишь мне на один простой вопрос… — «голос» фон Кролока в ее голове звучал ровно так же, как звучал он в реальности, и Нази, не удержавшись, на мгновение возвела глаза к ночному небу. Их Сиятельство, с его талантом мастерски находить лазейки в любом договоре, не нарушая его условий, мог бы сделать прекрасную карьеру на поприще юриспруденции. — Зачем?»

«Ответить труднее, чем кажется», — после полуминутного размышления признала она.

«На самом деле, ответ куда проще, чем тебе представляется, — не согласился фон Кролок, и Дарэм почувствовала, как длинные пальцы графа легко поддевают ее подбородок, заставляя снова посмотреть ему в глаза. — Просто временами ты совершаешь ту же ошибку, что и многие из известных мне женщин».

— Я ведь уже говорила, что я… — криво усмехнувшись, начала было Нази, однако договорить ей на этот раз граф не дал.

— …Не женщина, — невозмутимо закончил он. — Ты некто, поразительно с ней схожий, и точно так же, как она, склонный делать излишне сложное из простого там, где этого совершенно не требуется. Ты не боялась во вторую же встречу прятаться от человека за спиной вампира, не боялась остаться в населенном нежитью замке, ты не боялась ходить по этим своим тропам, толком не зная, вернешься ли в следующий раз, не боялась и до сих пор не боишься тех, с кем сражалась далеко не на равных. В конечном счете, ты не побоялась даже умереть смертью, которую многие посчитали бы ужасной. И так отчаянно боишься всего лишь слова. Не кажется ли тебе, Нази, что это весьма странно?

Дарэм упорно молчала и только косилась куда-то в сторону, печально и как будто виновато, словно породистая борзая, столкнувшаяся с хозяйским недовольством, однако Кролоку ее ответ был не нужен — ему хватало и того, что он мог без малейшего напряжения считать по ментальной связи. Благо «прикрывалась» Нази все еще из рук вон плохо. Эта, уже далеко не впервые касающаяся его смесь горечи, смутных сожалений о чем-то несбывшемся, и поражающих Кролока своей воистину девичей робостью и неуверенностью стремлений, безжалостно придавленных сверху продиктованной страхом решимостью, в иное время показалась бы ему даже забавной. Однако для Дарэм все было всерьез, и граф, с позиции «прожитых» лет, вполне мог понять эту абсурдную манеру по-вампирски легко относиться к трудному, и по-человечески многократно переусложнять легкое.

— А ведь некромантом, да и вампиром, быть куда сложнее, — сказал он. — Эта сторона жизни так и осталась для тебя «terra incognita», верно? И в этом все дело. Страх опять ведет тебя по кругу, Нази. Тому же самому, за бег в котором ты все еще не можешь себя простить.

Голос графа звучал спокойно и мягко, доносясь до Дарэм словно издалека, вместо протеста пробуждая в ней странную, умиротворенную печаль. Нази настороженно прислушалась к себе, пытаясь понять, не давит ли Кролок на нее ментально, однако так и не смогла толком определить. Одно было понятно точно — граф в эту секунду действительно ее «читал», с пугающей легкостью озвучивая бессильные, ни к чему не ведущие мысли, не дающие ей покоя уже больше года.

— Что было бы, если бы ты рискнула? Если бы хоть раз сказала правду? Переступила через опасение быть отвергнутой, через страх чужой жалости, которой не вынесла бы твоя гордость? Через боязнь чинить то, что не сломано, пускай ты сама всегда желала иного и со временем просто убедила себя, будто не желаешь вовсе? Прошлое уже никогда не скажет правды, Нази, ты опоздала. Сейчас опоздать труднее, но правила остались прежними. И я могу лишь повторить те слова, что когда-то уже говорил: ты никогда не узнаешь, пока не попробуешь. И никогда не получишь ответ, если не задашь вопроса, — не отводя взгляда, фон Кролок склонил голову, так, что теперь их лица разделяло всего несколько дюймов свободного пространства, и негромко сказал: — Так, может быть, ты перестанешь терзаться и спросишь, наконец?

«Я не могу. Ты ведь и без этого знаешь, каков мог быть вопрос, — почти без боя проигрывая в этом импровизированном поединке, Дарэм дернула головой, с легкостью высвобождая подбородок из бережной хватки графа, и закрыла глаза. — Ты же в свои триста семнадцать наверняка все прекрасно видишь и понимаешь! Неужели так сложно взять и ответить?»

«Напротив, очень просто, Нази. Разумеется, я вижу. Но я не отвечаю на вопросы, которые мне не задают, так что прежде тебе все-таки придется спросить».

Разрешить все одолевающие Дарэм сомнения было так легко. Кролок мог сделать это в любую секунду, и удерживало его лишь понимание — он существенно облегчит «жизнь» как себе, так и Нази, совершив при этом ровно ту же ошибку, что совершил в свое время Винсент Дарэм, не ставший добиваться ответа и удовольствовавшийся боязливым молчанием, за которым за десять лет так и не сумел разглядеть правды.

Нази же тоскливо размышляла о том, насколько сложными могут быть эти пресловутые полшага, разделяющие их с Кролоком, словно барьер, разделяющий тропы и черную пустоту, в которой обречены скитаться неприкаянные души умерших. И в точности, как во время беседы, которую вела за гранью еще живая Дарэм со «спящим» графом, из них двоих пройти сквозь этот барьер могла только она — последний рубеж, который Нази предлагалось преодолеть самостоятельно.

Стоя совсем близко, в досягаемости протянутой руки, Кролок не торопил, молча дожидаясь, к чему она придет в итоге, и Дарэм, как и в прошлый раз, знала — если она предпочтет отступить, спасаясь бегством, удерживать ее не станут.

Высокая тень Винсента, сопровождавшая Нази с самой смерти хозяина и всегда незримо присутствующая за ее спиной, молча отступила, и Дарэм окончательно осталась одна, вольная либо последовать за ней, либо шагнуть вперед, в абсолютную неизвестность.

Вдохнув, словно перед прыжком в ледяную воду, Нази подняла взгляд на графа и спросила:

— Герр Штадлер вступил в брак по расчету или по велению души?

Ответом ей послужил тихий, бархатистый смешок.

— Конечно, по расчету. В конце концов, все и всегда на что-то рассчитывают, не правда ли? Но это никоим образом не отменяет того, что ты именуешь велениями души. Скорее, лишь питает их еще большей силой, — близко глядя в серо-зеленые, полные тревоги и упрямой решимости глаза, сказал фон Кролок. — Мне показалось, что куда больше именно меркантильного расчета было в решении самой будущей фрау Штадлер, желающей и впредь располагать недвижимостью супруга.

— Надо же…. А я было окончательно поверила, будто вы вообще никогда не ошибаетесь.

В отличие от той бесконечно далекой декабрьской ночи, сейчас Дарэм сама первой потянулась к изогнутым в полуулыбке губам графа, тем самым окончательно прощаясь с последней возможностью пересмотреть принятое решение. Поцелуй вышел судорожным, торопливым и неловким — все еще сидящей боком Нази приходилось неудобно поворачивать голову, рискуя в любой момент потерять равновесие, однако сейчас такие мелочи ее не слишком волновали. В отличие от Кролока, который спустя всего секунду крепко взял Дарэм за бока и поставил ее на пол, перехватывая инициативу и целуя уже всерьез.

«Твоему сыну пора в предсказатели. Похоже, тебе действительно придется меня просветить», — подумала Нази. Ощущения от поцелуя были… странными, как будто сильно приглушенными по сравнению с человеческими.

«Теорию я расскажу позже, — фон Кролок слегка отстранился и, вновь пристально посмотрев Дарэм в глаза, почти приказал: — А пока просто откройся».

Со смертными было проще. Стоило лишь мысленно коснуться принадлежащих им влечения и желания — как они, словно брошенный на хворост факел, разжигали те же ощущения в мертвом теле вампира. С носферату дело обстояло куда сложнее, однако у графа за плечами уже был опыт, о котором он предпочитал не вспоминать и который до недавнего времени не планировал повторить вновь.

Это тоже был зов. Разве что на этот раз Кролок звал не человека, а точно такого же вампира. Как он когда-то и говорил Герберту, чтобы убедить будущую жертву, взывающий должен был пропустить через себя воспоминания о некогда испытанных им искренних эмоциях. Он должен был воскресить эти чувства, позволив себе погрузиться в них полностью. А потом отдать их.

Прежде, отыскивая в себе болезненные, и вместе с тем бесконечно дорогие ему отголоски страсти, нежности, вожделения или любви для очередного приглашенного на Бал гостя, граф всегда вспоминал Элизу — женщину, которая смогла по-настоящему разбудить в нем эти чувства, пусть на несколько месяцев, пусть под самый конец жизни, но сделав его счастливым. Это щемящее, отдающее горечью потери короткое счастье было единственным, которое имелось в распоряжении Винцента фон Кролока. И та, давняя связь с Кристиной Борос, бывшая для нее развлечением, а для него — еще одним шагом на пути к долгожданной мести, стала графу еще противней именно оттого, что ради достижения собственных целей он вынужден был отдать своей убийце часть драгоценной памяти об Элизе Клемен. Прикасаться к которой фрау Борос была недостойна.

Однако на сей раз образ погибшей от его собственных клыков фройляйн Клемен Кролока не тревожил, уступив место самой Нази Дарэм, из воспоминаний и мыслей о которой граф сейчас вполне мог почерпнуть нужные ему ощущения.

Волна посланного Кролоком зова прокатилась по нити ментальной связи, поглощенная доверчиво распахнутым сознанием Нази. И, отразившись где-то в самой его глубине, вернулась обратно, став лишь выше, дополненная откликнувшимися на воззвание эмоциями замершей в его руках Дарэм. Этого было более чем достаточно, и граф понятия не имел, что будет, если продолжить, — с Кристиной он всегда отгораживался после первого же отражения. Сейчас он тоже вполне мог остановиться.

Вздохнув, Кролок запустил пальцы в густые, чуть вьющиеся волосы Нази, стискивая их, заставляя женщину запрокинуть вверх бледное, ошеломленное лицо, и впился в ее губы новым поцелуем, оставляя связь между ними полностью открытой. Он почувствовал, как содрогнулась Дарэм, когда зов коснулся ее во второй раз, и секундой спустя с коротким стоном вжал женщину спиной в стену рядом с распахнутым окном, ощущая, как от нового, вернувшегося к нему ментального удара точно такой же зыбкой, безотчетной дрожью начинают подрагивать его собственные руки, путающиеся в складках темного «домашнего» платья Нази.

Раздался треск рвущегося шелка, и дорогие серебряные пуговицы графского камзола раскатились по полу от не по-женски сильного, яростного рывка бурно дышащей Дарэм, глаза которой казались абсолютно черными и бездонными из-за расползшихся во всю радужку зрачков.

«Моя очередь».

Если в прошлый раз Нази казалось, будто эмоции накрыли ее с головой, то сейчас она готова была признать, что это были лишь отголоски теперешнего безумия, из-за которого она не способна была связно думать. И, похоже, в этом она была не одинока.

«Не торопись с выводами».

Руки Кролока, кажется, были повсюду, сжимая, стискивая до боли, превращая еще недавно целое платье в разодранные смятые лохмотья, сползающие с ее обнаженных плеч, к которым тут же требовательно приникали прохладные губы, против всех законов природы, словно оставляющие ожоги на ставшей слишком чувствительной коже. Впрочем, на сей раз ходить в должниках Нази не приходилось — камзол графа свалился на ковер истерзанной, не пригодной для дальнейшей носки тряпкой, следом за которой отправились жилет, тонкая батистовая рубашка и все остальные детали нынешнего кролоковского одеяния.

Зов раскачивался между ними, точно маятник, и не думая замедлять своего движения, с каждым «шагом» только наращивая амплитуду, и на какую-то долю мгновения Кролок отчетливо понял, что уже не способен ни замедлить, ни остановить его, даже если бы захотел. Сокрушительное сплетение чувств, в котором уже невозможно стало угадать, какие из них принадлежали ему, а какие — Нази, было ослепляющим, острым, болезненным, заставляющим его, как и Дарэм, задыхаться без дыхания и жаждать этой «боли» лишь сильнее.

Это было похоже на жажду в самом конце растянувшегося цикла, но гораздо глубже, судорожней, ярче. И сопротивляться этому «голоду» у Кролока не было нужды — Дарэм не собиралась никуда исчезать, обращаясь в бегство — скорее, наоборот. Становясь на цыпочки, она льнула к графу всем телом, узкие ладони беспорядочно метались по его обнаженной спине, и Нази, кажется, точно так же отчаянно и бессмысленно торопилась, как будто в их распоряжении были не века, а ближайшие несколько минут.

Короткая мысль о спальне мелькнула в сознании, тут же погаснув, и Кролок, глядя на себя будто со стороны, успел искренне изумиться — впервые, пожалуй, за очень долгие годы не понимая, как он позволил подобному случиться с ним, давно уже научившимся владеть собой в совершенстве. А потом удивление стало совершенно неважным.

«К черту».

Оттолкнувшись от стены, граф резко, почти грубо потянул Дарэм за руку, и та слепо шагнула следом, не понимая толком, куда, а главное, зачем они идут, когда можно не ходить никуда вовсе, и почти физически ощущая «неправильную», неприятную пустоту между их еще секунду назад тесно прижатыми друг к другу телами.

Редкие старинные книги и воистину бесценные лабораторные журналы Кролока, сметенные нетерпеливым, небрежным движением его бледной ладони, с шелестом обрушились на пол, перемешиваясь с заметками самой Нази. Полированное дерево казалось почти теплым, и усаженная графом на край стола Дарэм рванула Кролока на себя, заставляя сделать шаг вперед и обхватывая его бедра коленями, снизу-вверх жадно вглядываясь в серые глаза, в которых, кроме уже знакомого ей жесткого, ледяного блеска, отражалось нечто совсем уж непонятное, заставляющее что-то внутри Нази сжиматься в приступе мучительной нежности.

«Согласна, — прикасаясь губами к тому самому перечеркивающему грудь Кролока шраму, который так поразил ее воображение еще в первый раз, подумала она и, не отрываясь от своего занятия, со сдавленным стоном прогнула спину, когда кончики острых когтей прошлись по ней вдоль самого позвоночника — от талии к шее. И услышала в ответ точно такой же прерывистый, вибрирующий под ее поцелуями низкий стон не то отчаяния, не то наслаждения. — К черту».

Лишь чудом оставшаяся на столе свеча в бронзовом шандале опасно закачалась, когда Кролок заставил Дарэм откинуться назад, и граф, не ощутив боли от лизнувшего кожу пламени, затушил ее ладонью, погружая кабинет во мрак. Ему совершенно не нужен был свет, чтобы в мельчайших деталях разглядеть кажущееся вытесанным из желтоватого мрамора поджарое, полностью обнаженное тело Нази Дарэм, резко контрастирующее своей белизной с темным деревом столешницы. Точно так же не требовалось ему света, чтобы увидеть, как исказилось от нетерпения, предвкушения и удовольствия ее лицо, когда он подался вперед, опираясь ладонями на стол по обеим сторонам от ее головы. От каждого нового движения, вынуждающего Дарэм с тихими то ли стонами, то ли всхлипами выгибаться ему навстречу, маятник зова раскачивался все сильнее. Так, что в скорости померкла и та небольшая, здравомыслящая часть графа, что еще не была захвачена неодолимым желанием немедленно забрать эту женщину в свое безраздельное пользование ментально, духовно, физически, на всех уровнях существования, доводя тем самым ее принадлежность до абсолюта.

Плечи Кролока хищно горбились, длинные волосы, с которых Дарэм сорвала удерживающую их ленту, темным пологом скрыли от нее разоренную библиотеку, сузив мир до не отпускающих ее ни на секунду темных глаз трехсотлетнего вампира. И когда он наклонился ниже, слегка заострившимися и вытянувшимися клыками пробивая кожу на ее шее в укусе и поцелуе одновременно, женщина лишь вздохнула от острого, ошеломительного всплеска удовольствия, обхватывая ладонями его затылок и притягивая голову графа еще ближе. Именно сейчас мир, который заслонил собой Винцент фон Кролок, был Нази Дарэм абсолютно не нужен.

* * *

— Знаешь, кажется, я начинаю лучше понимать Герберта. Если для вампиров все выглядит именно так…

Свечи, разожженные Куколем в комнате Нази еще с вечера, прогорели почти до середины, и в воздухе отчетливо плавал сладковатый, немного душный запах растаявшего воска. В спальне они очутились по настоянию графа лишь в третьем часу ночи, и Дарэм вынуждена была в очередной раз признать, что Кролок прав — кровать все же была гораздо удобнее библиотечного стола. Скосив глаза, Нази еще раз посмотрела на собственное плечо, на котором отчетливо был заметен след укуса. Точно такой же, как на шее, груди и на внутренней стороне бедра. Воспоминание об обстоятельствах появления последнего вызывало у Дарэм особое смущение.

— Не совсем так, — вольготно расположившийся поверх покрывала Кролок, на животе которого, собственно, и сидела Нази, не без чувства внутреннего удовлетворения окинул взглядом эти своеобразные метки на теле Дарэм, лучше всяких слов свидетельствовавшие о том, что чуть меньше двух часов назад их носительница в некотором смысле распрощалась со своим статусом «свободной» женщины. Впрочем, точно такие же отпечатки зубов за авторством самой Нази имелись и у него. Равно как и довольно глубокие, постепенно затягивающиеся царапины на спине, — Видишь ли, близость с людьми, в силу отсутствия у них способностей к менталистике, ощущается иначе. Она гораздо менее… увлекательна, я бы сказал, хотя удовольствие, без сомнения, доставляет. К тому же, приходится постоянно помнить о том, что смертное тело беззащитно и хрупко, так что необходимо контролировать себя и сдерживать некоторые порывы.

— Зато с вампирами можно не церемониться, — констатировала Дарэм. — В прошлый раз чуть руки не сломал, в этот — еще и укусил… неоднократно. У тебя явно есть некая склонность к насилию.

— То есть, тот факт, что вампиризм по определению несовместим с пацифизмом, не навел тебя на эту блестящую мысль ранее? — деланно изумился фон Кролок. — Право, любезная моя фрау Штадлер, вы и правда очень недогадливы. К тому же, если оглянуться назад, первым пускать в ход зубы начал вовсе не я.

Вспомнив о том, что, еще будучи живой, она действительно пыталась укусить высшего вампира, Дарэм смешливо фыркнула и, не найдя аргументов в свою защиту, сказала:

— Хорошо, признаю, первым начал действительно не ты. Я и не знала, что вампиры вообще могут кусать себе подобных.

— Что ж, теперь ты точно знаешь, что мы на это способны, — граф пожал плечами. — И пить кровь друг друга тоже, однако это, насколько я знаю, не принято среди немертвых и считается в каком-то смысле неприличным.

— Как будто среди людей кусать ближнего своего — правило хорошего тона! — наклонившись, Дарэм коротко поцеловала Кролока в губы, и, поскольку он на этот поцелуй немедленно ответил, некоторое время в комнате царило молчание.

«И все-таки, почему неприлично?»

«И все-таки, есть у твоего любопытства хоть какие-то границы? Это один из тех вопросов, на которые я, признаться, пока так и не нашел ответа».

— Понятия не имею, — чуть отстранившись, честно отозвалась Нази. — Наверное, нет. Тебя это беспокоит?

— Скорее меня это забавляет, — фон Кролок тыльной стороной ладони мягко провел по ее щеке, и от этого жеста Дарэм смешалась, пожалуй, сильнее, чем от большей части творимого ими в библиотеке. — Потому что обмен укусами и, следовательно, кровью, относится у вампиров к разряду весьма интимных «жестов». Это, если угодно, акт доверия, невозможный между чужаками, поскольку, как ты можешь догадаться, ни один вампир в здравом уме не позволит другому пить свою кровь без веских на то оснований или эмоциональной привязанности. Такой ответ тебя устраивает?

— Вполне, — сказала Нази, выпрямляясь и, глядя на Кролока сверху вниз, полуутвердительно заявила: — То есть то, что ты позволил мне себя укусить, значит, что ты мне доверяешь?

— Некоторым образом, — одарив ее насмешливым взглядом серых глаз, согласился Кролок. — Равно как это свидетельствует о твоем доверии ко мне.

Указательный палец графа медленно очертил след от зубов у нее на груди, и Дарэм коротко вздохнула, чувствуя, как пробегает по позвоночнику волна мурашек. Отголоски еще недавно бушевавшего внутри шторма от действий Кролока, кончики пальцев которого теперь неторопливо скользили по ее животу, всколыхнулись, угрожая запустить цепную реакцию по новой. Нази, незаметно для себя успевшая прикрыть глаза, распахнула их и укоризненно посмотрела на графа.

— А мне, пожалуй, нравится производимый эффект, — даже не подумав отдернуть руку, светски заметил он, всматриваясь во вновь начинающие темнеть глаза Дарэм. Несмотря на отсутствие зова, эмоциональная связь между ними все еще была на месте, и Кролок, касаясь сознания Нази, испытывал абсолютно непривычное расслабленное, тягучее удовольствие. Граф повернулся на бок, вынудив Нази перекатиться на постель, и в следующий момент женщина оказалась бережно, но надежно прижата грудью к покрывалу. Прохладные губы коснулись ее шеи, спускаясь все ниже, и Дарэм, мысли которой позорно начали разбегаться в разные стороны, тихо застонала в пахнущий пылью и сухими цветами темно-синий шелк.

— Хм, стоит сказать Герберту, чтобы он впредь воздержался от экспериментов с чернилами. Сохнут они и впрямь отвратительно. Надеюсь, что заверение в их стойкости окажется столь же лживым, как и заверение в их качестве. Полагаю, твоя просьба перенести чертеж из книги не предполагала, что его перевернутый отпечаток останется у тебя на спине, — граф провел подушечкой пальца по неяркому, но вполне различимому очертанию ритуальной схемы, расположившейся у Нази чуть ниже лопаток, прямо поверх белесых шрамов "конденсатора", и, хмыкнув, добавил: — Что ж, по крайней мере, столь возмущавший тебя Уруз теперь оказался там, где положено.

— Что? — с трудом сконцентрировавшись на словах Кролока, переспросила Дарэм.

— В библиотеке мы с тобой несколько увлеклись и, похоже, под спиной у тебя так и остался мой последний рисунок, — подперев подбородок ладонью, повторил граф.

— Нет, что ты там сказал про Уруз? — Дарэм приподнялась на локтях и, повернув голову, уставилась графу в лицо взглядом, в котором не осталось и следа былой томной расслабленности.

— Что он хотя бы на перевернутой схеме удовлетворяет твоим запросам и находится вверху, — любезно пояснил Кролок.

— Винцент, мы оба идиоты! Я все никак не могла понять, почему все ритуалы в ваших книгах так похожи на наши, но при этом так странно выглядят… А если предположить, что вектор Силы здесь попросту другой, и энергия в вашем мире течет по принципу двойного зеркала относительно моего… Это значит, все схемы надо отражать по двум осям — горизонтальной и вертикальной! Черт, ну почему у вампиров нет глаз на затылке, или, на худой конец, голова на сто восемьдесят градусов не поворачивается? Это надо срочно проверить. Господи… библиотека! Мои заметки! Твои журналы! Там же форменный погром! — Дарэм на мгновение зажмурилась, в ужасе думая о том, что на столе Кролока, ко всему прочему, была еще и чернильница, содержимое которой запросто могло залить бесценные записи. Собираясь вскочить, она дернулась, твердо намеренная немедленно бежать в оскверненный ими храм знаний, хоть бы и завернувшись в одну простыню. Однако ладонь Кролока, еще минуту назад невесомо касающаяся ее спины, внезапно обрела вес многотонной базальтовой плиты, придавив Нази к постели так, что она лишь сдавленно охнула.

— И этот погром не склонен к стихийному разрастанию без чужого участия, так что не имеет значения, когда он будет ликвидирован: сейчас или спустя несколько часов, когда им займется Куколь, — подчеркнуто лениво сообщил Кролок, глядя Дарэм в затылок. — А посему именно он им и займется, как только выполнит мое распоряжение относительно горячей ванны. Ты же, в свою очередь, останешься здесь, вплоть до моих дальнейших указаний. Твоя очередная гениальная теория тоже никуда не исчезнет, и, уверяю, я даже помогу тебе ее проверить. Завтра.

— Но… — попробовала возразить категорически не согласная с такой постановкой вопроса Нази — и тут же была с легкостью перевернута на спину, оказавшись лицом к лицу со склонившимся над ней графом, от пристального взгляда которого в груди у нее, невзирая на неработающее сердце, что-то отчетливо екнуло.

— Как все же порой сложно иметь дело с сумасшедшими фанатиками, — посетовал Кролок в пространство. — Право, Нази, я прихожу к выводу, что слишком щадил твои силы, коль скоро у тебя их еще довольно для изъявления подобного научного рвения. Что ж, полагаю, эту непростительную оплошность не трудно исправить. Как ты считаешь?

Дарэм сказала себе, что ей следует возмутиться, однако, вместо негодования на такое самоуправство, из глубины поднялось совершенно иное чувство — незнакомое ей прежде, совершенно неуместное в сложившихся обстоятельствах и, должно быть, исключительно женское — восхищение. Кролок говорил так, словно действительно имел на нее полный список законных прав, и Нази отчего-то мгновенно передумала ему возражать.

Темная прядь спадала на высокий лоб Кролока и, протянув руку, Дарэм аккуратно отвела ее в сторону, прямо встречая уверенный, требовательный и немного насмешливый взгляд вампира, который по непонятной причине видел в ней сначала женщину, и лишь затем все остальное — то, что Нази за двадцать восемь лет привыкла считать куда более точным определением своей сущности.

— Я считаю, что тебе, по крайней мере, стоит попробовать, — абсолютно серьезно сказала она.

* * *

— Винцент?

Кролок оглянулся через плечо на пристально изучающую его спину Дарэм, на время оставив свои попытки собрать в хвост слегка влажные после водных процедур волосы. Ставшие таковыми в большей степени из-за того, что Нази — которую он, разумеется, отправил в ванную вперед себя, и которая после этого осталась сидеть на низкой скамейке для полотенец — периодически запускала в них свои мокрые руки.

— Абсолютно верно. Это и впрямь мое имя, — согласился он, отметив про себя, насколько непривычным казалось оно теперь, всплыв после без малого трех веков сознательного умолчания. Заметив во взгляде Нази некую нерешительность, граф изгнал иронию из голоса и добавил: — Ты желаешь о чем-то спросить?

— Скорее уж, попросить, — уточнила Дарэм, уверенная, что Кролоку ее просьба не понравится. — Мы можем не спускаться в склеп? Знаю, это против правил, соображений безопасности и всего прочего... но какова вероятность, что именно сегодня впервые за черт знает сколько лет сюда попытаются вломиться незваные гости?

Граф некоторое время рассматривал замершую в ожидании его ответа Нази нечитаемым взглядом, и Дарэм примерно уже представляла, в какой форме будет выражен его отрицательный ответ, однако Кролок всего лишь уточнил:

— Мы? — дождавшись кивка, он едва заметно пожал плечами. — Не слишком здравая идея, однако полагаю, в порядке исключения такое и впрямь возможно.

«Куколь».

«Да, мастер?» — мысленный голос слуги звучал подчеркнуто безразлично, и Кролок мельком успел порадоваться, что увлеченный своими сезонными похождениями Герберт появится в замке наверняка с самым рассветом и сразу отправится прямиком в склеп.

«Я останусь на день в своих покоях. Так что уборку в них придется отложить. Будь добр, сосредоточься на библиотеке».

«Хорошо, мастер. Что передать виконту, когда он о вас спросит?» — все так же невозмутимо осведомился Куколь, как будто в том, что хозяин впервые за годы его службы вытворяет нечто подобное, не было ровным счетом ничего удивительного. Как и в разгромленной библиотеке.

«Передай ему, чтобы не вламывался в мои комнаты сразу же, а выждал приличия ради хотя бы полчаса».

Кролок криво усмехнулся и, вновь сосредоточив свое внимание на Дарэм, сказал:

— Хотел бы я ошибиться, но, похоже, нас с вами, драгоценная моя фрау Штадлер, ожидает весьма веселое, но утомительное время. Где утомительная часть достанется нам, а веселая — Герберту.

С этим заявлением Дарэм не могла поспорить при всем своем желании, так что ей только и оставалось, что уныло кивнуть в ответ, хватаясь за протянутую графом руку, чтобы вместе с ним переместиться в комнату, в которой она не ночевала уже больше полугода, а граф, если верить его же словам, не ночевал никогда.

Впервые за двести восемьдесят лет лежа головой на самой обычной, отнюдь не траурной подушке, Кролок бездумно смотрел в окно, небо за которым с каждой минутой светлело все отчетливее, чувствуя, как касается его кожи дыхание лежащей рядом Нази.

Тело становилось все тяжелее, медленно умирая, чтобы вернуться к подобию жизни с наступлением заката, но граф все не отводил взгляда от висящих на горизонте редких облаков, наблюдая за тем, как они не просто подергиваются понизу зыбким предрассветным сиянием, а опаляются розовым золотом поднимающегося из-за горизонта солнца.

Рядом произошло вялое движение, — уже с трудом способная шевельнуться Дарэм устроила голову у него на груди, и Кролок еще успел уловить, как оборвалось ее слабое дыхание, прежде чем мир вокруг него растворился в бесконечной темноте.

Из которой ему, как и всегда, пришлось вырываться тягостными рывками, с каждым десятилетием требующими все больших усилий.

Резко вдохнув, граф инстинктивно дернулся, рука его метнулась к горлу, однако ее движение бесславно окончилось, так толком и не начавшись, остановленное лежащими в его ладони тонкими женскими пальцами.

— Доброй ночи, — прямо возле его уха сказала Нази Дарэм. — С возвращением, так сказать.

— Позволь ответить тебе тем же, — распахивая, наконец, глаза, откликнулся Кролок, и бросив взгляд на их все еще сцепленные руки, посмотрел на Нази: — И все эти полчаса ты лежала здесь, обнимаясь с моим безответным трупом, только ради того, чтобы стать первой, кто поздравит меня с пробуждением? Должен сказать, решение, с моей точки зрения, неоднозначное.

Дарэм в ответ фыркнула и, усевшись на постели, откинула за спину темные, слегка растрепанные волосы.

— Порой мне кажется, что твой безответный труп имеет некоторое преимущество перед трупом, который еще и отвечает, — сказала она, не желая признаваться, что ей, с одной стороны, всегда хотелось увидеть пробуждение Кролока воочию, а с другой — решительно не хотелось шевелиться, выбираясь у него из-под бока, словно она действительно могла его этим разбудить. — К тому же, выйдя наружу, я бы точно подверглась атаке…

— Все влюбленные — жуткие эгоисты! — как всегда, рывком распахивая дверь, возопил виконт фон Кролок, влетая в комнату и трагически падая в кресло, прямо поверх лежащего на нем отглаженного графского камзола. — Вы хоть представляете, что я испытал, когда вернулся в склеп и не обнаружил там ни одного из вас?! У меня ведь сил в четверть пятого только и оставалось, чтобы в гроб лечь! Неужели никто из вас не додумался оставить записку, чтобы я не волновался?! Я еще могу понять Дарэм, она всегда была черствой особой, но вы, папА! Неужто пламя страсти так ударило вам в… голову, что вы ни на секунду не озаботились душевным покоем единственного сына?! Ах, кстати, Нази, какой у тебя милый укус на шее! Папин подарок?

— …Герберта, — мрачно закончила свою фразу Дарэм и, обреченно застонав, уткнулась лбом графу в плечо.

«Это надолго?»

«В острой форме? Ночи на три. А в целом, полагаю, на пару-другую лет. Как я и говорил, это будет весело, но утомительно».

Кролок внимательно посмотрел на довольного своим импровизированным монологом наследника и, получив в ответ широкую сияющую улыбку, едва слышно вздохнул.

1) Хоэнзальцбург — расположенная на высоте 120 метров прямо над Зальцбургом крепость, одна из крупнейших и старейших в Европе. За века своей истории успела побывать и фортом, и казармой, и тюрьмой, и складом. В целом вела насыщенную "жизнь".

Вернуться к тексту

2) Армариус, как можно догадаться и из контекста, — аналог библиотекаря. Правда второе значение этого слова — "оружейный мастер". Так что нетрудно сделать вывод — на Орден работают не просто библиотекари, а библиотекари воинствующие.

Вернуться к тексту

3) Эвтерпа — одна из девяти муз античной, а точнее конкретно греческой мифологии, "отвечающая" за лирическую поэзию и музыку. Каллиопа — муза того же греческого пантеона, покровительница науки и философии.

Вернуться к тексту