Главное - не паникуйте! (джен)

В заповедных и дремучих, страшных Муромских лесах

Всяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх.

Воет воем, что твои упокойники.

Если есть там соловьи — то разбойники.

Страшно, аж жуть!

В заколдованных болотах там кикиморы живут, —

Защекочут до икоты и на дно уволокут.

Будь ты конный, будь ты пеший — заграбастают,

А уж лешие так по лесу и шастают.

Страшно, аж жуть!

А мужик, купец иль воин попадал в дремучий лес,

Кто за чем — кто с перепою, а кто сдуру в чащу лез.

По причине попадали, без причины ли,

Всех их только и видали, — словно сгинули.

Страшно, аж жуть!

Владимир Высоцкий

Противно хлюпающая ядовито-зелёная жижа наводит на мысль о ядовитых отходах. Видел в каком-то фильме, как человека облили точно такой же на вид жидкостью, и с него моментально вся плоть слезла. Один скелет остался. Только в фильме всего одна бочка пролилась, а здесь такой жидкости много. Куда ни глянь — везде она. И лишь кое-где из неё испуганно выглядывают лохматые от высохшей травы кочки да сухие корявые деревца торчат тут и там.

Время от времени бурлящая жижа вздувается большими мутными пузырями и начинает плеваться вонючими сгустками, которые взлетают на полметра вверх, а потом отвесно падают недалеко от места своего "взлёта". А мерзопакостный запах, многократно усиливающийся в момент "извержения"! Да по сравнению с этой вонью самая захламлённая помойка вполне приятно пахнет. Здесь только фильмы ужасов снимать, а для нормального человеческого существования сие место совершенно неприспособленно.

Вдалеке, правда, виднеется ещё островок, похожий на тот, на котором сейчас я нахожусь. Но расстояние между ними отбивало всякое желание попытаться на него перебраться. А с другой стороны не сидеть же всю оставшуюся жизнь на островке посреди болота. Естественные потребности организма ещё никто не отменял, рано или поздно мне и есть, и пить захочется. Как отсюда выбраться? Прыгать с кочки на кочку? А если поскользнусь и упаду в болото? Но другого выхода у меня, похоже, нет.

Даже если какую-никакую пищу тут раздобуду, то неизвестно насколько ядовита болотная жижа, да и газ, выделяемый химическими реакциями, происходящими в глубине болота, вряд ли можно считать полезным. Уже сейчас чувствую, как начинают слезиться глаза и чесаться нос. Да и голова побаливает. Возможно, ядовитые испарения — просто плод воображения, а изменения в организме вызваны пережитым стрессом. Но убраться отсюда следует быстрее.

Медленно поднимаюсь, легонько подпрыгиваю, чтобы убедится в прочности моего местообитания. На вид островок вполне прочный, а вдруг шагнёшь в сторону — и сразу провалишься. Спасать-то меня здесь некому, все знакомые иномирцы чёрти где лазят и на мои поиски совсем не спешат. Подхожу к самому краю и на глазок прикидываю расстояние до другого острова. Метров десять-двенадцать. По ровной поверхности пару минут, а на болоте — кто знает? Единственный плюс — кочек между ними не так уж и мало. Группируюсь и прыгаю на ближайшую, потом на следующую. На пятой кочке случается то, чего я так опасался. На секунду теряю равновесие и проваливаюсь в болото. Двумя руками за кочку цепляюсь и в ужасе замираю. Но ничего не происходит.

Болотная жижа, несмотря на ядовитый цвет и противный запах, разъесть кожу не пытается. Да и в глубину меня пока не засасывает. Торчать посреди болота в ожидании чего-то ужасно глупо, и я пытаюсь заползти на кочку. Скользкая жижа, покрывающая большую часть тела, заметно мешает процессу. Побарахтавшись ещё минут десять, взгромоздился пятой точкой на кочку и в растерянности замер. До следующей кочки около двух метров! Даже в лучшее время вряд ли бы смог так далеко прыгнуть. А уж сейчас это просто невозможно.

Оглядываюсь на покинутый так опрометчиво островок и ужасаюсь. То, что казалось островом, оказывается спиной какого-то существа, которое сейчас на приличной скорости удаляется в противоположную от меня сторону. Его круглая голова и три пары плоских лап, похожих на вёсла, со стабильной периодичностью показываются из болотной жижи, а потом снова в ней скрываются. Что если и второй островок — такое же странное, неизвестное науке существо? И стоит только до него добраться, как сразу лёгким перекусом для него стану. Неужели выхода нет, и погибну я во цвете лет посреди этого проклятого болота? А как же мама без меня будет? И Люська? Нет, раскисать не время. Вот выберусь отсюда, тогда и пострадать можно всласть, задним числом.

Странно, что маму и Люську я за то время, что в Иномирье провёл, сейчас впервые вспомнил. С одной стороны, оно и понятно: новые знакомства, приключения такие, что лучше бы их не было. Но с другой... Как я мог о самых близких людях забыть? Мама меня одна растила. Кормила, одевала, воспитывала. А Люська все эти годы помогала на жизнь с непреходящим оптимизмом смотреть. Потому что любая ситуация в её сознании так неожиданно поворачивалась и воспринималось совсем по-другому. Вот, например, ещё в девятом классе Люська, выгружая содержимое портфеля на парту, вдруг замерла потрясённо и выдала ошеломляюще грустно:

— Митрофан, а ты не замечал, что с каждым прожитым годом наша жизнь становится всё более готичной. Ручки, карандаши, линейка и даже ластик у нас с тобой чёрные, пенал и рюкзак тоже. А ведь в первом классе у меня всё розовое было, у тебя — синее. Сейчас же кругом один чёрный. Старость подкралась незаметно!

С такой подругой разве заскучаешь когда? А ещё из самой сложной ситуации Люська всегда могла выход найти, не то что я. Будь она сейчас со мной — обязательно что-нибудь придумала!

Озарение происходит внезапно. Шлёпаю себя досадливо по лбу, что раньше не сообразил. Лямки на рюкзаке достаточно прочные и длинные, если их оторвать и соединить друг с другом, то в моём распоряжении окажется что-то вроде длинного ремня. Сделав на конце его петлю, можно накинуть её на следующую кочку. А потом, держась за оставшуюся часть ремня, и самому туда перебраться. Не был уверен, что моя идея увенчается успехом, но делаю всё, как планировал. Удивительно, но всё получается. Правда впереди ещё несколько кочек, да и остров вызывает опасения. Но успех придаёт сил, и я на чистом адреналине преодолеваю ещё пару кочек.

До острова — рукой падать, но усталость берёт своё. Духота и зловоние ещё больше усиливаются, перед глазами мелькают разноцветные круги. Не могу с уверенностью сказать, что из происходящего реально, а что является продуктом воспалённого рассудка. Послышалось вдруг, что вдали кто-то разговаривает. Только откуда здесь разумным взяться?

"Наверное, мне это кажется", — успокаиваю сам себя. Собрав последние силы, вывозившись по самую макушку в зловонной жиже, перебираюсь дальше почти ползком, благо кочки у острова на небольшом расстоянии друг от друга. Падаю на спину и жадно хватаю ртом тяжёлый влажный воздух. А остров вдруг колыхается под моим весом, как желе, и приходит в движение. Испугаться толком не смог, настолько устал. Сижу и тупо смотрю перед собой.

Существо, прикидывавшееся островом, куда-то шустро плывёт. Хотелось бы надеяться, что оно меня не в нору тащит, чтобы без помех перекусить, а просто размяться вдруг решило. Люди вон на пробежки бегают, а у него вместо пробежки — заплыв. Вскоре становится понятно, что плывём мы не просто так, а целенаправленно путь держим к берегу. Возможно, в воде оно не питается?

Ткнувшись едва ли не носом в подмытый течение берег, моё «плавательное средство» резко стряхивает меня со своей спины прямо на мелководье. Высоко поднимает над водой лобастую голову и скрежещет невнятно: «Почта доставлена!» Потом ныряет под воду, и нет его. Только волны на берега одна за другой набегают, и тишина. Что это за существо — не знаю, никогда подобных не видел. Судя по поведению, вполне дружелюбное. А что существо страшное, как смертный грех, так не по внешнему виду судить нужно, а по поступкам. Но я такое облегчение испытываю, когда оно уплывет, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Даже помашу ему на прощание. Не знаю, что дальше со мной будет, но надеюсь, что самое страшное всё-таки позади.

Не знаю, сколько времени выбирался из болота, но когда смог более-менее привести себя в порядок (очистить одежду от болотной жижи полностью так и не удалось, разве что умылся да отмыл более-менее от болотной грязи руки у маленького родника, на который натыкаюсь буквально сразу), небо заметно темнеет. Первые робкие звёздочки с наивным детским любопытством поглядывают сверху на меня, словно гадают, что же теперь делать-то буду. А я не пропаду. Зря, что ли, нас на уроках ОБЖ столько учили, как выжить одному в лесу, если заблудишься? Вот и попробую применить полученные знания на практике.

С трудом сориентировавшись со сторонами света по седому мху на стволах деревьев, решаю двигаться строго на восток. Почему на восток? Подумал, что солнце на востоке встает, вот и пойду навстречу солнцу. Возможно, всю ночь проплутать придётся, так хоть утром на встающее солнышко полюбуюсь. Всё что-то хорошее.

Настроение, несмотря на все прошлые напасти, после принятого самостоятельного решения заметно улучшается. Надоело, наверное, чувствовать себя от кого-то постоянно зависимым. Не привык, знаете ли, к этому. До того, чтобы беспричинно петь и танцевать пока дело, конечно, не дошло, но только разве что совсем чуть-чуть. Взлететь бы сейчас точно не отказался, по крайней мере, понял бы, что в ближайшем будущем ожидает. Но люди — не птицы, им в небесах без подручных приспособлений порхать не положено. Поэтому и приходиться обходиться собственными ногами.

Бодренько марширую по мягкой траве, перепрыгиваю через торчащие из земли корни и чувствую такой душевный подъём, что готов все вершины мира в одиночку с землёй сравнять. Единственное, что всё же напрягает, так это сгущающаяся тьма. Незнакомый лес ночью может стать опасным приключением. Даже не приключением, а серьёзным испытанием на живучесть. Мало ли кого можно здесь встретить? Но думать о плохом совершенно не хочется, пусть будет что будет. Должна же чёрная полоса в моей жизни, наконец-то, закончиться, и случиться что-то хорошее.

Обычный смешанный лесок как-то незаметно сменяется тёмным дремучим лесом. Тропинка, едва различимая в темноте, становится уже, а деревья — выше и уродливей. Окружающие меня гиганты теперь как никогда напоминали сказочный волшебный лес, каким его изображают в детских книжках. Но даже спустя час утомительного блуждание среди крючковатых, поросших мхом исполинов, так ничего необычного не замечаю. Лес выглядит волшебным, по сути своей таким не являясь. Настроение медленно, но верно начинает ухудшаться.

И главная причина ухудшающегося настроения отнюдь не пустое разочарование. Как и любой городской житель, люблю неспешно прогуляться по ровным дорожкам ухоженного парка, где при желании всегда можно остановиться, но сторонам поглазеть, а то и на скамейку присесть. Сейчас же подобной роскоши нет. Приходится то продираться через густые заросли молодого ельника, то перелазить старые упавшие деревья. В одном месте, рискуя жизнью, перебираться по скользким камням через бурный ручей. Уже через полчаса такого времяпровождения твёрдо уясняю, что фанатом пеших прогулок по пересечённой местности совсем не являюсь.

Внезапно меня прямо-таки захлестывает совершенно необъяснимое желание прикоснуться к стволу одного из древестных гигантов. Странно, раньше желания со стволами обниматься за собой не замечал. Могло это быть опасным, или я, обжёгшись раз на кипятке, теперь и на студеную воду дуть пытаюсь? Решаю рискнуть. Вряд ли прикосновение к коре дерева чем-то повредит. Остаётся выбрать подходящий объект для поглаживания. Вот эти три сросшиеся в единый организм дерева вполне могут подойти для моей странной цели. И я лёгкой рысью движусь к темнеющим в нескольких десятках метрах перекрученным неведомой силой стволам.

Первое прикосновение к шершавой коре дерева выходит слегка смазанным и каким-то боязливым. На секунду даже стыдно от моей нерешительности и осторожности становится. Уверившись, что ничего ужасного не происходит, прижимаюсь к стволу крепче и словно растворяюсь в лесном шуме. Листва, шепчущаяся с ветром о чём-то фривольном, рождает в душе беспричинное и по-детски наивное ощущение счастья. Счастье, которое взрослым по причине вечной загруженности совершенно не доступно.

Корявая, испещренная рытвинами и трещинами кора дерева невольно заставляет задуматься о быстротечности всего сущего. Вспомнилась вдруг бабушка Глаша, морщинистое лицо которой всегда так и лучилось добротой и пониманием. Сколько моих детских проказ она прощала да ещё иной раз и покрывала. Что-то она сейчас поделывает? Может, тесто завела да пироги стряпать собралась? На выходные баба Глаша раньше всегда пироги пекла самые разные. «Вдруг гости нагрянут, — объясняла она свою привычку, — а мне и угостить их нечем». Бабушки, они такие, им в первую очередь накормить всех нужно. Вот, и у Умира Яга такая же. Хоть и живёт в избушке на курьих ножках посреди леса, а всё одно гостей любит. И лес тот, что около избушки Яги, куда гостеприимнее выглядит, чем этот. А у избушки её ноги такие же корявые, как стволы здешних деревьев.

Странные мысли в голосу лезут. И лес этот странный. Корни причудливо изогнуты, как будто пытались выбраться из почвы, да кто-то неизмеримо могучий и суровый одним движением руки остановил их в процессе высвобождения. Так и застыли они в своём неоконченном порыве стать свободными навеки. Задумавшись, не сразу замечаю, что в тихом шелесте леса раз за разом повторяется моё имя. Что за наваждение? Может, я ядовитых испарений в болоте нанюхался, вот и мерещится непойми что. Или кто-то так бездарно надо мной шутит? Потом вспоминаю, что по имени меня в Иномирье лишь считанные разумные знают. Яким, Митрофан, Светозара. Стоит, наверное, пойти на голос и посмотреть, кто же меня разыскивает.

Так и делаю. С направлением не сразу угадываю, поэтому приходится несколько раз менять маршрут, но голоса становятся громче и отчётливей. Я уже различаю среди них знакомые. Умир, Яким, стражник, который меня последним вёз. А это — Яга?! Неужели меня даже сама Баба Яга отправилась? Приятно, что бы там не говорили, когда о тебе кто-то заботится. Поэтому и навстречу к разыскивающим меня нечистикам лечу быстрее ветра. Только в последний момент немного притормаживаю. Подумалось вдруг: «А как они меня встретят? Обрадуются, что нашли, или ругать сразу начнут?» Поэтому увидев знакомые силуэты, решаю не кидаться сразу с радостными объятьями, а осторожненько из-за кустов выглянуть. Выяснить визуально в каком настроении прибывают мои спасители.

Увиденное пугает едва ли не до икотки. Баба Яга, Умир, несколько полканов и Колобок, растянувшись цепью, прочёсывают лес. Только вот выглядят они жутко устрашающе. Крючковатый нос Яги свисает почти до подбородка, а посиневшие пальца на руках извиваются словно щупальца. Движения её, дёрганные и рваные, заставляют вспомнить неуклюжих, но смертельно опасных зомби из американских ужастиков. Полканы щеголяют огромными клыками, с которых слюна капает им на кожаные нагрудники. А Умир выглядит как обтянутый пергаментной жёлто-синюшной кожей скелет с красными горящими в темноте глазами.

Давно подозреваю, что все жители Иномирья менять облик по своему желанию могут. Посмотришь на такого — няшка няшкой, а присмотришься внимательней — чудище ужасное. Подозревать-то подозревал, но убедился в этом только сейчас, когда ранее вполне обаятельного Умира настоящим упырём увидел. Замираю перепуганным сусликом. Бежать и со счастливым писком кидаться на шею таким страхолюдам совсем не хочется. А хочется как можно скорее выбраться из этого недружелюбного места и оказаться дома, в своей уютной и безопасной городской квартире. Или на крайний случай, у бабушки в деревне.

— Светозара давече баяла, что туточки он, — хрипит, едва не захлёбываясь слюной, один из полканов.

— Напутала, видимо, ваша Светозара, — скрежещет зубами Яга. — У этой хвостатой один ветер в голове.

— Так по русалочьей почте передали, что заблудившегося сюда доставили.

— Никогда этой русалочьей почте не доверяла, — трясущаяся голова Яги поворачивается на триста шестьдесят градусов без видимого ущерба для хозяйки. — Вечно что-нибудь да напутают...

— Искать надо лучше, — вмешивается в разговор отрастивший прямо на моих глазах огромные клыки и когти Умир. — Здесь он где-то, я его чую.

— Может, он в другую сторону пошёл? — предполагает порядочно запыхавшийся Колобок.

Оно и понятно, по лесу бродить — не от жены убегать. Изменился этот индивидуум меньше всех, разве что ещё более обрюзг и полысел. Каким боком это безобидное существо в такой сомнительной компании оказалось — непонятно. Разве что опять от своей рыжухи прячется.

— Нет, он точно тут.

Я ползком-тишком да назад. Жить-то оно всегда хочется, а проверка на человеколюбие местной нечисти ночью в глухом лесу как бы эту жизнь не оборвала. Ползу тихохонько, стараясь ни на прутик-сучок не наступить, ни веточки не всколыхнуть. Только куда мне против чутья их нечеловеческого. Меня замечают и кидаются вдогонку:

— Митрофан, стой! Вернись!

Да только меня сейчас сам Усэйн Болт не догнал бы! Лечу, сломя голову, не разбирая дороги. Каким-то чудом не спотыкаюсь и не переламываю руки-ноги. Мышцы ломит от непривычной нагрузки, дыхание спёрто, пульс зашкаливает, а перед глазами плывут разноцветные круги. Боль телесная усиливается душевной болью. Вот за что они так со мной? Прикидывались дружелюбными и участливыми, а сами на меня вон какие клыки да когти отрастили.

Когда-то я мечтал о приключениях. А сейчас вынужденные приключения меня уже давно не радуют. Сколько раз уже проклял ту злосчастную минуту, когда сдуру согласился к упырю в гости сходить. И чем я тогда думал? Явно не мозгом.

Присев на ствол поваленного дерева, машинально проверяю карманы. Всё на месте. Но какое-то необъяснимое чувство потери не проходит. Снова достаю из карманов сохранившиеся вещи и внимательно их осматриваю. Ключи. Один плоский и аккуратный, а второй корявый, с фигурными язычками и бороздками. От чего они? Пытался вспомнить и не могу. Смартфон. Запаролен. Пароль тоже могу вспомнить. Да что же со мной происходит?

Беру в руки свой паспорт, листаю его, останавливаюсь на страничке со штампом прописки. «Улица Строителей, 38», — читаю, но никаких ассоциаций эти слова у меня не вызывают. Что это за улица? Как она выглядит? Где находится? Сплошная пустота в голове. А самое ужасное — не помню, куда направлялся до того, как увидел странный лес и решил рассмотреть его поближе.

Всё, что было до этого момента, стремительно стирается из памяти. Не могу вспомнить лица знакомых, имена которых пока помнил, но в процессе воспоминания они тоже ускользают из памяти. «Что же делать?» — отчаяние захлестывает, и я закрываю лицо руками. Словно хочу спрятаться от всей чертовщины, что со мной происходит. Потеряв память, я не смогу вернуться домой и навсегда останусь блуждать здесь. Почувствовав лёгкое прикосновение к плечу, испуганно дёргаюсь в сторону. Передо мной незнакомый мужчина. Хотя теперь для меня все люди одинаково незнакомы.

— Испугался, сынок? — участливо улыбается незнакомец. — Хорошо, что я тебя нашёл. Не бойся. Я твой отец. Пойдём со мной, я выведу тебя из этого опасного места.

Не знаю, можно ли верить этому человеку, но другого выхода у меня нет. Не оставаться же в этом странном и страшном месте? Поэтому встаю и послушно следую за мужчиной.

— Безымянный лес — опасное место, — говорит провожатый, неспешно шагая рядом. — Ночью здесь можно получить исполнения заветной мечты, а можно потерять всё. Даже жизнь.

Не спорю, незнакомцу всяко виднее. Сам-то я память потерял. И как не вовремя! Теперь меня обмануть — раз плюнуть. И как бы не хотелось верить, что человек, пришедший на помощь, действительно мой отец, сомнения остаются. Возможно, в Иномирье и мёртвые оживают, но очень уж всё своевременно произошло. Значит, нужно быть на чеку, чтобы не вляпаться в очередную неприятность.

Мы всё идём и идём. Пытаюсь прикинуть, сколько времени уже шагаем по лесу, но чувство времени тоже даёт сбой. Наверное, потерялось где-то вместе с памятью. Незнакомец, назвавшийся моим отцом, постепенно обгоняет меня. Решив немного притормозить его, протягиваю руку и пытаюсь ухватить мужчину за плечо. Рука проходит насквозь. Ошарашено смотрю то на незнакомца, то на свою руку. И тут ярчайшим калейдоскопом перед внутренним взором начинают мелькать события прошлого. Память вернулась!

— Вы не мой отец, — решительно заявляю я. — Мой отец погиб, когда мне было пять лет и похоронен на местном кладбище. Так кто же вы?

Призрак издевательски хохочет и бесследно растворяется в воздухе, как будто его и не было.

Я говорю! Проклятье чубаси спало! То ли оно временным было, то ли купание в Смородинке всё же сработало, то ли встреча с призраком как-то на него повлияло, но факт на лицо. Я снова могу разговаривать. Могу, но с кем? Сейчас все, с кем поговорить мог, на меня же и охотятся.

Почему иномирные знакомые так резко отношение ко мне поменяли, откровенно не понимаю. Да, туплю иногда. Да, целая куча проблем вместе со мной в придачу идёт. Но не есть же меня теперь! Нет, что-то здесь не так. Существует какой-то неизвестный и потому неучтённый фактор, который всё меняет. Вот только что или кто это? Думать о случившемся не хочется, потому решаю последовать совету мудрой Скарлетт О"Хара и подумать о случившемся завтра, на свежую голову.

Заметно холодает. Будь я на Земле, ничего удивительного в этом не было бы. Осень, дело к заморозкам идёт. Но здесь вечное лето, а трава уже инеем покрывается. Так и окоченеть недолго. Хочется лечь и заснуть, а проснуться в мягкой и уютной постели. Не ценил я раньше уют и комфорт, воспринимал всё как должное. Но ныть и раскисать не время, поэтому, сцепив зубы и вспомнив все неприличные слова, плётусь, куда глаза глядят. А глядят они куда-то не туда. Столько раз в жизни не спотыкался и не падал.

Вдруг тихий писк привлекает моё внимание. В нескольких шагах под кустом сидит маленький дрожащий котёнок. От постоянного мяуканья он уже охрип и не столько мяукает, сколько жалобно скрипит. Как он посреди дремучего леса оказался? Хозяева выкинули или сам, заигравшись, заблудился?

Вначале сомнения берут: стоит ли проявлять заботу, вдруг это и не котёнок вовсе, а что-то жуткое и ужасное? А потом плюю на эти соображения, беру малыша на руки и засовываю трясущийся от холода и страха комочек за пазуху. Пусть хоть он согреется, если я не могу.

Бреду по ночному лесу ещё какое-то время, а потом решаю найти какое-нибудь укромное местечко и заночевать в лесу. Утра вечера мудренее, завтра и соображу, что дальше делать. В итоге моим пристанищем на ночь становится то ли неглубокая нора, то ли глубокая яма. Сворачиваюсь калачиком, пытаясь сохранить остатки тепла, и сразу же засыпаю.