Доркас (джен)

Дисно́мия — богиня беззакония.

__________

У Доркас болел мозг. Пожалуй, именно так она могла описать своё состояние. Мозг болел, ныл и просился наружу, превращённый, судя по ощущениям, в бесформенную серую кашицу. Под глазами девушки прочно обосновались тёмно-фиолетовые синяки — следы бессонной ночи и активной умственной деятельности.

Хотелось спать. И, пожалуй, умереть. Совсем чуть-чуть.

Впрочем, ни того, ни другого она сделать не могла в силу того, что решила устроить себе штурм старинной книги по ментальным наукам в середине недели. Да и Санни бы не обрадовалась холодному трупу рядом со своей кроватью.

Поэтому, беспрестанно зевая и отмахиваясь от обеспокоенной подруги, Доркас шла в Большой зал на завтрак. Но и там ей, к сожалению, не удалось обрести спокойствие. Как только она села на своё место, в дверях, сопровождаемый криками, смехом и улюлюканьем, показался Сириус Блэк с гордым и самодовольным выражением лица. Медоуз не обратила бы на него никакого внимания, если бы не резко возросший шум в Большом зале.

Ну и что с того, что Сириус Блэк явился в Большой зал с синей от засосов шеей? Отменять завтрак что ли?

Доркас прорычала что-то невразумительное, неистово мешая ложкой кашу в тарелке. Нет, внешний вид Блэка её совершенно точно никак не волновал. Её волновал поднявшийся из-за этого балаган.

Кто-то свистнул, и Доркас показалось, будто в её голове на кучу хвороста упало что-то массивное и тяжёлое, попутно придавив пару нервов. Поэтому, когда её плеча кто-то мягко коснулся, она резко вскинулась и громко прошипела:

— Мерлин, да что ещё?!

— Это всего лишь я, — беззлобно усмехнулся, как бы то не было неожиданно, Саймон, усаживаясь рядом. — А чего это мы такие злые? — насмешливо, но ласково спросил он. Однако в его глазах Доркас прочитала беспокойство. Удивительно.

Сбоку кто-то с шумом носом втянул воздух, и, Доркас готова была поклясться, этим кем-то была Санни.

— Извини. От недосыпа я всегда такая, — угрюмо отозвалась девушка и вдруг поняла, что Саймон, вообще-то, не с её факультета. — Что ты тут делаешь?

— Не мог вынести твоего убитого выражения лица, — просто сказал тот. — До утра учила травологию?

Доркас хотела было испытать парня на прочность, с ног до головы полив его саркастичными ядовитыми речами под стать её скверному настроению, как вдруг никто иной как Джеймс Поттер окликнул рейвенкловца.

— Эй, Уиллс, ты ничего не перепутал?

— Спасибо за заботу, Поттер, но с головой у меня пока всё в порядке, — в тон ему ответил Саймон и, потеряв к гриффиндорцу всякий интерес, вновь обернулся к Доркас. — Не выспавшаяся симпатичная гриффиндорка и покрытый следами ночной страсти Сириус Блэк. Это что-то, но должно значить? — весело, но несколько настороженно поинтересовался он. Доркас потребовалось несколько секунд, чтобы понять сказанное. Её глаза в ужасе расширились, и она только собиралась начать оправдываться, как вновь была прервана. И вновь Джеймсом Поттером.

Поттер, очевидно, посчитал, что последняя реплика также предназначалась его ушам, и, в то время, пока Медоуз обдумывала сказанное Саймоном, во всеуслышание возмутился:

— Сириус, книззл тебя загрызи, ты клялся мне, что это была Розмерта, а не чёртова Медоуз!

На секунду над гриффиндорским столом повисло поражённое молчание.

Но эта секунда прошла, возвращая миру прежние звуки.

Гриффиндорский стол взорвался новой волной хохота, Доркас спрятала красное, как гобелен её факультета, лицо в ладонях. Саймон, видя её реакцию, всеми силами пытался подавить рвущийся наружу смех, чтобы не закончить свою недолгую жизнь воткнутой в затылок вилкой. Санни пропищала что-то, сползая под стол то ли от смеха, то ли от смущения, а Сириус Блэк…

Его лица Доркас не видела, но буквально чувствовала исходившее от него недоумение.

— В смысле? — спросил он, вызывав у многих новую волну смеха. И ничего такого смешного, по мнению Доркас, во всей этой ситуации не было! — Джеймс, что ты имел в виду?

— Розмерта? Мерлин, Блэк, я уж было серьёзно подумал о том, что ты совратил бедную девушку под покровом ночи! — воскликнул Саймон. Доркас зарылась в ладони ещё сильнее, пытаясь скрыть своё полыхающее лицо и надеясь, что весь этот фарс скоро закончится.

— О чём вы вообще говорите? И, Уиллс, что ты тут вообще забыл?! — вскинулся Сириус, всё ещё ничего не понимая.

— Увидел, что кое-кто готов испепелить Большой зал взглядом. Ничего необычного, просто беспокойство, — развёл руками Саймон, возвращая своё внимание практически скончавшейся прямо там девушке. — Прости, что всё так вышло, — шепнул он ей на ухо, — не думал, что Поттер может быть таким придурком.

Доркас против воли хмыкнула.

— У тебя какие-то проблемы, Медоуз? — неожиданно ворвался в её мир обеспокоенный голос Блэка.

— Полагаю, на данной момент её единственная проблема — ты, — ответил вместо неё Саймон. Доркас отняла лицо от рук и осмотрела обоих. О, нет, только рыцарских турниров здесь не хватало!

— Санни, не знаю, как ты, но я уже наелась, — громко сказала она. — И да, Поттер, прошу, перестань видеть в своих влажных мечтах нас с Блэком!

Доркас резко поднялась из-за стола. Санни подпрыгнула от неожиданности и тоже засобиралась. Глаза её светились весельем и — совсем чуть-чуть! — лукавством. Медоуз не знала, считать ли это предательством, либо поддаться всеобщему настроению и рассмеяться. Про себя, естественно.

Покидая Большой зал, Доркас ещё раз обернулась. Саймон тоже собирался уходить, так и не позавтракав.

А в голове вертелась всего два слова. «Симпатичная гриффиндорка».

Чёрт, от этого же не влюбляются! Не влюбляются же?

* * *

Феликс Розье не любил людей по определению. Нет, конечно, отдельные их представители вызывали у него уважение, — тот же Салазар Слизерин был его кумиром с раннего детства — но чаще всего внушали лишь раздражение. Тупые хаффлпаффцы с их лозунгами о добре и мире! Заучки-рейвенкловцы с мешками под глазами, в которые они, должно быть, складывали непомещающиеся в сумках книги! О гриффиндорцах и речи быть не могло — необразованные бездари без капли уважения к себе и другим. На змеином факультете также хватало ярких личностей, которых бы Розье-младший предпочёл бы не видеть вовсе. Тот же громила Трэверс с седьмого курса только и делал, что кичился своей родословной, хотя все на факультете прекрасно понимали: он последний и, будем честны, самый слабый представитель своего рода. Даже его бабушка Альбертина, по слухам, могла уложить одним словом с пятнадцать таких нерадивых вкучков.

В общем, Феликс Розье не любил и уж тем более не уважал практически всех людей, кроме, разве что, матери и брата.

Феликс был бастардом. И ему, признаться, очень повезло родиться именно в то время, когда законная жена Розье-старшего скончалась от драконьей оспы. Его мать же оказалась женщиной умной и сообразительной, а также прекрасно разбирающейся в людях. Придя на порог шикарного поместья, выполненного в вычурно-позолоченном стиле барокко, она первым делом показала ребёнка, а после — свои манеры и красоту, как внешнюю, так и внутреннюю. Свадьбу сыграли тихо — правила приличия не позволяли устраивать пляски на костях пусть нелюбимой, но уважаемой жены.

Эван Розье был для Феликса эталоном. Статный, красивый, умный и невероятно харизматичный, он являлся объектом воздыхания каждой (пусть и тайно, Феликс был в том уверен) девушки Хогвартса и, возможно, даже преподавательниц. Отец гордился им, мать, поджимая губы, кивала, как бы признавая его уникальность. А Феликс… Феликса потрясало каждое слово, каждый шаг, сделанный его братом. Он уважал и почитал его, оценивая, неизменно ставя в пример.

«Что бы сделал Эван на моём месте?» — в очередной раз подумал мальчик, стоя посреди безлюдного коридора. Вернее, не совсем безлюдного. Прислонившись своей широкой пугающей спиной к стене, над ним возвышался черноволосый гриффиндорец с ухмылкой на губах и опасными искрами в серых глазах.

Его звали Сириус Блэк. И Феликс знал, что от Блэков нельзя ждать ничего хорошего.

«Что бы сделал Эван? Что бы он сделал?» — метались в его голове мысли, все, как одна, похожие друг на друга.

Эван Розье никогда бы не оказался в такой ситуации. Он всегда думает и всё знает наперёд. Эван Розье не имеет недостатков и никогда не потерпит неудач.

Но Феликс — не Эван. Феликс — его младший ничтожный брат, рождённый в нищете и грязи, среди волшебников и волшебниц с кривыми зубами и поломанными жизнями. Говорящее имя Феликса произнесло всего несколько слов от лица его матери. И теперь он должен справляться со всем сам.

Одно Феликс знал точно. Его Эван, его единственный и неподражаемый брат никогда бы не заплакал перед лицом опасности. Он выстоял бы любое, даже самое подлое издевательство.

Но Феликс не выдержал и кривой усмешки, пущенной в его сторону.

— Неужели наша маленькая змейка уже успела наложить в отглаженные бархатные штанишки? — елейным голосом произнёс Блэк, хрустя суставами на пальцах и шее. От этого резкого звука Феликс подпрыгнул на месте, делая шаг назад, стараясь не поднимать глаз на этого человека.

— Я не… — начал было Феликс, но…

Хрусть.

Блэк заломил свой (Мерлин, спасибо, что пока только свой!) указательный палец, издав тошнотворный звук. Ниточка, держащая сердце Феликса ровненько в левой стороне груди, оборвалась, и сердце вдруг с гулким стуком упало куда-то на каменный пол, покатилось по пыльному, грязному коридору и было остановлено ногой Блэка.

Хрясь.

— О, нет, — в притворном, даже, скорее, театральном ужасе содрогнулся гриффиндорец, нагибаясь и подбирая что-то с пола. — Кажется, это было твоё.

С этими словами он кинул Феликсу маленькую вещицу, блеснувшую в свете факелов янтарными искрами. Чудом поймав её, мальчик понял, что держит раздавленную брошь в форме сердца, подаренную ему матерью в день отправления в Хогвартс.

Раздавленную безжалостно или, вернее сказать, случайно.

— Как ты вообще смеешь, — пискнул, с трудом сдерживая слёзы, Феликс, в то же время явственно ощущая прохладную влагу на щеках. — Как ты вообще!..

Блэк на его нелепые восклицания лишь залился тихим хриплым хохотом. Его веселила, веселила вся эта ситуация! Брат никогда не сделал бы ничего подобного! Он всегда честен с самим собой! Всегда! Он не опустился бы до такого!

— Ты, видимо, забыл, в каком мы живём мире, — с приторной лаской произнёс вдруг Блэк, отстраняясь от стены. Феликс неосознанно сделал шаг назад. — Твой брат делал много вещей, за которые по-хорошему надо было бы как следует отомстить. Но, увы, он вечно гуляет со своей свитой, ему потакают многие преподаватели и влиятельная, да, довольно влиятельная семья. Но ты, мой милый мальчик, сейчас стоишь здесь совсем один, ещё не проявивший себя на уроках, не обрётший друзей и последователей. За тобой никто не стоит — кому нужен бастард при живом, полном амбиций старшем сыне? И через тебя, маленькая плаксивая змейка, твой старший брат, наконец, поймёт, что за все грехи надо платить. Если ему, конечно, есть до тебя какое-то дело.

— Он не такой! — пискнул, задыхаясь, Феликс. Он совсем не по-аристократически утирал нос рукавом мантии, размазывая совершенно не изящные сопли по чёрной ткани. — Он любит меня! Он… он отомстит тебе, Блэк, что бы ты ни сделал!

— Он любит только себя и свои ухоженные зализанные волосы, — ядовито усмехнулся Блэк, расправляя плечи. От застланного пеленой слёз взгляда Феликса не ускользнула палочка, появившаяся в руке гриффиндорца.

Ну вот. Покойся с миром, Феликс Розье. Ты прожил пусть и недолгую, но насыщенную жизнь.

Феликс уже закрыл было глаза, готовясь к худшему, как вдруг в его обречённый маленький мир ворвался твёрдый злой голос. Женский голос.

— Сириус Орион Блэк! Немедленно опусти палочку, иначе ты рискуешь остаться без руки! И ноги! И, поверь мне, я знаю пятнадцать способов кастрировать человека без использования магии!

— Боюсь представить, Медоуз, где ты их нашла! — выкрикнул в ответ Блэк, но, тем не менее, опустил палочку.

Феликс, уже ни во что не веря и ничего не ожидая, обернулся, чтобы увидеть своего неожиданного спасителя. Ей оказалась девушка с каштановыми волосами и пронзительным острым взглядом, готовым испепелить Блэка. Казалось, тот её даже боялся.

— Ещё слово, Блэк, и я немедленно иду к профессору Макгонаггал, а после — к Слизнорту. И тебе останется только молиться, чтобы этот инцидент прошёл незамеченным перед носом у Попечительского совета!

Блэк прорычал что-то невразумительное, но затем, вдруг, вздёрнул подбородок и отступил назад.

— Сегодня я, на удивление,

в хорошем настроении, Медоуз. А этот змеёныш не заслуживает к себе такого внимания. Всего плохого, детка!

Феликс отмер, только когда спасительница положила руку ему на плечо. Блэка уже не было на этаже.

— Ты в порядке? — мягко спросила девушка. Феликс взглянул на неё и обомлел: вся она дышала какой-то неуловимой, но явной силой, гордостью и беспокойством. Тёмные глаза смотрели взволнованно, но ласково. Было в них что-то ещё, чего мальчик не мог прочитать, что-то такое, что пугало и одновременно завораживало его.

— Д-да… — шепнул он и вдруг икнул, вздрогнул всем телом, а из глаз его тут же брызнули слёзы, опровергая сказанное.

— Тише, — сказала девушка, присаживаясь на одно колено перед ним и утирая льющиеся слёзы, — тише, мальчик, всё будет хорошо. Ты же Розье, да?

Феликс кивнул и вдруг понял, что не может дышать. Слёзы сковали его горло, а тело застыло, словно кто-то бросил в него Ступефаем. Девушка ласково взъерошила его волосы и притянула Феликса к себе, обнимая сильно, но вместе с тем удивительно нежно, практически невесомо.

— Твой брат совсем не такой, ты знаешь это, — шепнула она ему в ухо. — Он сильный, честный и добрый, по-слизерински добрый. И ты точно такой же, слышишь?

— Да, — всхлипнул мальчик. Он вдруг почувствовал какую-то привязанность, доверие к этой девушке, имени которой даже не знал. Тепло, зародившееся где-то глубоко под сердцем, вмиг захлестнуло его с головой.

— Меня зовут Доркас Медоуз, — между тем продолжала девушка, — и я обещаю, что не дам тебя в обиду.

Её слова подействовали на мальчика подобно капле в переполненном тыквенным соком кубке. Он выдохнул особенно громко, чувствуя, как внутренности его сворачиваются в один плотный желеобразный клубок, как при трансгрессии, — однажды ему пришлось испытать это с мамой, и эти ощущения настолько прочно засели в его голове, что никто и никогда не смог бы заставить его забыть их, — и разрыдался громко, во весь голос, так, как не рыдал никогда, вымещая в своих слезах и звуках, скользящих по пустынному холодному коридору замка, всё то отчаяние, страх, ненависть и одиночество, что испытывал он многие годы, наверное, с самого своего рождения.

Доркас Медоуз продолжала обнимать его, непрерывно что-то говоря ему на ухо. И этот шёпот, неведомый и таинственный, сплетался в причудливые образы в его голове. Феликс не мог разобрать слов, но с каждой секундой он чувствовал, что его доверие, завоёванное отчасти лишь матерью и братом, приобретая новые, незримые, но яркие краски, расцветает от этой невероятной девушки. Он чувствовал, что в его голове разом встают на свои места все мысли и чувства, блуждавшие доселе в виде бесплотных сумрачных теней. Он чувствовал, как голос Доркас расслабляет его и успокаивает, как придаёт ему сил и вместе с тем очищает разум.

И так, незаметно, всё ещё плача и дрожа, он погрузился в сон, в котором его, наконец, ничто не тревожило.

* * *

Блэк ждал Доркас около лестницы, ведущей к портрету Полной дамы.

— Ты плакала? — удивлённо спросил он, преграждая ей дорогу. Доркас помотала головой, зачем-то коснулась пальцами щеки и вдруг поняла, что да, действительно, всё это время она плакала. Плакала, пока держала Розье в объятьях, плакала, пока приводила его в порядок, плакала, пока смотрела вслед удаляющемуся ребёнку с задурманенным разумом. Плакала, пока шла в гостиную. Не дошла.

— Я грёбаное чудовище, — улыбнулась она вдруг, поняв, что именно она сделала только что. — Пойдём, Блэк, проводишь меня до туалета, иначе я рискую не вернуться потом в гостиную вовсе.

— Только не говори мне, что ты побила или убила ребёнка, Медоуз. Он ни в чём не виноват, — серьёзно сказал Сириус. Было странно слышать от него что-то в подобном тоне. Доркас невесело усмехнулась.

— Он ни в чём не виноват, — повторила она и кивнула самой себе. — И я использовала его, чтобы добраться до Эвана Розье. Использовала, дав надежду на то, что у него появился тот самый человек, который… — её голос дрогнул, — который сможет его полюбить и защитить. Я влезла в его чёртову голову и увидела там столько боли и одиночества, Блэк, сколько никто из одиннадцатилетних детей не должен был узнать и испытать на себе.

— У всех нас есть такие истории, — после минутного молчания произнёс Сириус. — И у него, и у меня. И, я уверен, у тебя тоже.

— У всех, — согласилась Доркас. — Только осознавать их куда страшней, чем представлять и даже, наверное, переживать самому.

Сириус, очевидно, хотел сказать что-то ещё, но промолчал. Доркас была в какой-то степени благодарна ему: не хотелось возвращаться к тому, что она сделала, что пришлось ей испытать.

Они пришли в женский туалет на четвёртом этаже. Сириус остался снаружи, подпирая спиной стену, в то время как Доркас яростно хлестала себя ледяными и мокрыми от воды ладонями по щекам. Вместе с утекающей в канализацию водой уходили и её горькие слёзы, чужие эмоции и собственная ненависть и злоба. Только выйдя из туалета, Доркас поняла, что древнее могущественное заклинание отняло у неё практически все силы.

* * *

Не то, чтобы Доркас так уж хотела на завтрак, но преградивший дорогу Саймон её определённо озадачил. На губах, в глазах и даже в его высоко приподнятых светлых бровях играла смешинка. Что-то магически-дьявольское проскальзывало в его чертах, словах и действиях, заставляя Медоуз оторопело улыбаться в ответ даже на самые глупые шутки.

— Чего тебе? — с напускной резкостью сказала она, пытаясь состроить на лице недовольную мину. Весь её образ тут же порушился одной лишь его надутой в обиде губой. — Уиллс, дай пройду.

— Мадам, вы так жестоки! — вскинул к небу руки Саймон. Спешащие на завтрак ученики замедлялись, рассматривая странную парочку, из-за чего Доркас чувствовала себя не в своей тарелке. Она вновь попыталась пройти, но была подхвачена рейвенкловцом и утянута в неумелый, нелепый и неуклюжий танец, совмещавший в себе элементы танго, вальса и сальсы, но отчего-то настолько живой и весёлый, что Доркас помимо собственной воли и здравого смысла включилась в игру. Встала в позу, одной рукой держась за Саймона, второй — ища что-то в воздухе, одну ногу — назад, вторую — вперёд, приподняв как можно более несуразно (чтобы никто, не дай Мерлин, не подумал, что всё это всерьёз!). Двинулись вправо, едва не задев пробегавшую первокурсницу, влево — чуть не наступили на слетевшую с плеча сумку. Поворот, и вот уже Доркас закручена в руках Саймона, словно ураган. Да, именно таким и был Уиллс — шумным, беснующимся, временами пугающим в своей неожиданной силе и внезапности. Ветряным, но отчего-то таким притягательным.

Первое впечатление о нём в Хогсмиде было поразительно обманчивым.

Растрёпанные, они стояли посреди коридора, ведущего в Большой зал, смеялись так, что звенели не только окна — старинные каменные стены древнего замка. Близко, как самые страстные любовники. И поза их — до абсурдного смешная, неестественная для настоящего танца, но оттого не менее живая и яркая — выдавала их реальные эмоции, чувства, которые они ещё не успели осознать. Время застыло и, казалось, не было вокруг ни потока студентов, ни чьих-то восторженных криков.

Криков?

Доркас моргнула, и только сейчас услышала гул аплодисментов, смех, слившийся с разговорами. Они не путешествовали по иным измерениям. Они всё ещё стояли посреди коридора на потеху публике.

Но почему-то Доркас это сейчас волновало в последнюю очередь.

Рука Саймона лежала на её пояснице, сжимая крепко, словно и не собираясь отпускать. Раскрасневшийся и невероятно красивый, он дышал часто и прерывисто, не отрывая взгляда от Доркас. И вдруг — медленно потянулся вперёд.

«Тут же люди», — промелькнула шальная мысль в голове девушки и в тот же миг бешено умчалась прочь.

Доркас прикрыла глаза.

И вздрогнула, почувствовав тёплое дыхание над своим ухом.

— А я всего лишь хотел пригласить тебя прогуляться по берегу Чёрного озера, — раздался хитрый лисий голос.

— Х-хорошо, — шепнула Доркас в ответ, не решаясь раскрыть глаз. Саймон усмехнулся и мягко отстранился. Рука с поясницы исчезла, оставив после себя неприятное чувство холодной пустоты.

— Тогда до вечера? Жду около бука в восемь часов. Не опаздывай, красавица.

Доркас посмотрела в след удаляющемуся рейвенкловцу и…

— Я не видела тебя такой радостной с момента, когда слизеринцы заявились в Большой зал с рогами из-за проклятья Поттера, — присвистнула невесть откуда взявшаяся Санни. — Это было горячо! Я рада, что ты теперь счастлива!

Доркас взглянула на подругу и, смутившись, отвела взгляд. Кажется, сейчас она действительно была счастлива. Впервые за последние несколько лет.

* * *

Устроенное на потеху всему Хогвартсу представление быстро забылось, чему Доркас была искренне рада. Благодарна она были и Санни, которая ограничилась только лукавыми улыбками, но вслух ничего не говорила. Было стыдно и одновременно с тем легко на душе.

Занятия закончились в пять, и до восьми оставалось ещё полно времени. Письмо было написано Доркас заранее, зелье достаточно настоялось под её подушкой, а Феликс весь день, как за завтраком, так и за обедом бросал на девушку взгляды, полные обожания и щенячьей преданности. Всё шло согласно плану, шло идеально, но на душе у Медоуз скребли кошки. Феликс не был виноват в грехах брата, но стал марионеткой в руках гриффиндорки, и это, пожалуй, было самым мерзким.

«Все слизеринцы одинаковые, рано или поздно он стал бы одним из них», — пыталась успокоить себя Доркас. Выходило плохо.

С мыслей о предстоящей встрече (слово «свидание» Доркас упорно избегала даже в мыслях) и письме Медоуз плавно перешла к книге, подаренной Пенелопой. Бессонная ночь дала свои плоды, и теперь Доркас могла внушать нужные ей мысли и чувства людям с незащищённым разумом. Брошь-сердце, что по чистой случайности была раздавлена Блэком, на проверку оказалась артефактом, защищающим разум от постороннего вмешательства. Теперь она лежала в тумбочке Медоуз, скрытая чарами отвлечения внимания, и дожидалась своего часа. Возможно, когда-нибудь она её пригодится.

Защита разума. Доркас вскинулась от пришедшей к ней на ум мысли. Окклюменция ей просто-напросто необходима! Если кто-нибудь что-то узнает, пусть даже случайно, то все планы полетят к Моргане под подол!

Пока в спальне было пусто, Доркас открыла книгу и углубилась в чтение. Хотя бы в теории она должна быть подкована.

* * *

Амортенция блестит перламутром и пахнет тем, что больше всего нравится человеку. Это может быть как благоухание полевых цветов, так и аромат раннего весеннего утра, запах свежескошенной травы, либо минутой ранее испечённых булочек. Но приворотное зелье, что Доркас держала в подрагивающих руках, мерцало звёздным небом и не источало совершенно никакого аромата. В какой-то степени это даже пугало.

В ванной комнате горели непотухающие в любое время дня и ночи факелы. На стенах играли тени, пробегались по волосам Медоуз, ласково касались её лица. Если долго смотреть в зеркало, то черты лица меняются, приобретая зловещие демонические формы.

Не отрывая глаз от своего отражения, Доркас задержала дыхание и резко полоснула себя ножницами по ладони. Насыщенная красная кровь побежала по пальцам, скользнула по белому камню раковины и, смешавшись с водой, приобрела нежно-розовый оттенок. Доркас на секунду зажмурилась и тут же поднесла ладонь к бутыльку с зельем. Звёзды в нём зажглись ещё ярче, разгоняя тьму ночного неба, и вот, сверкнув, растворились. Теперь содержимое флакона ничем не отличалось от обыкновенной воды. Доркас прошептала лёгкое заживляющее заклинание и, морщась от остаточной боли, пипеткой взяла несколько капель зелья. На бумаге они растворились мгновенно, не оставив даже следа. Доркас быстро запечатала письмо в конверт и предвкушающее улыбнулась: дело осталось за малым.

* * *

Ещё после обеда Доркас поймала Феликса и договорилась встретиться с ним в укромном местечке на втором этаже ровно в без пятнадцати восемь. Судя по нетерпению, горящих в его глазах при встрече, мальчик ждал её куда больше пяти минут.

— Доркас! — воскликнул он, увидев её, и тут же бросился обниматься. — Ты всё-таки пришла! Я так боялся, опоздать, что пришёл за полчаса до тебя!

Доркас не знала, стоит ли ей мученически прикрыть лицо рукой или будет лучше пожалеть младшего Розье. В итоге она решила, сделать и то, и другое.

— Как я могла не прийти, если сама же тебя позвала? — она растрепала уложенные волосы слизеринца и присела на корточки, так, что теперь Феликс смотрел на неё сверху вниз. — У меня к тебе дело, Феликс, очень важное дело! Я знаю, мы знакомы всего лишь день, но…

— Но у меня такое чувство, будто я знаю тебя всю жизнь! Доркас, я сделаю всё, что захочешь, — твёрдо заявил Феликс. Доркас почувствовала, как болезненно сжимается её сердце. Она медленно выдохнула.

— Хорошо… но дело действительно жутко важное и… деликатное. Понимаешь, я просто… — она сделала выразительную паузу. Феликс заинтересованно придвинулся чуть ближе. — Мне уже давно нравится твой старший брат. Я… я не знаю, как к нему подойти — он же слизеринец, а я гриффиндорка! Ты можешь отдать ему моё письмо, может, тогда он заметит меня?

— О-о-о, — протянул Феликс. Глаза его горели. — Значит, скоро ты станешь моей сестрой?!

— Ну так далеко я не заглядывала… — в этот раз Доркас не требовалось играть смущение. — Так что? Поможешь?

— Конечно! Вы же идеально друг другу подходите!

Доркас криво улыбнулась, но Феликс, кажется, ничего не заметил.

— План такой. Ты отдаёшь ему это письмо, — Доркас достала из кармана конверт и аккуратно вложила его в руки мальчику. — Но, пожалуйста, не открывай его сам и никому не показывай! Не говори, от кого оно — вдруг он выбросит, не прочитав? Договорились?

Феликс уверенно и счастливо кивнул. Доркас незаметно скрестила пальцы.

* * *

Сьюзен Флеминг хихикнула и покрепче сжала руку Ремуса в своей. Сентябрь, мрачный и хмурый, уже успел сбросить с деревьев золотую листву. Октябрь медленно, но верно подкрадывался на лапах, шумящих дождями и когтистыми холодными ветрами. Наступало время меланхолии и хлюпающих носов. Всё меньше и меньше людей после уроков выходило на улицу, предпочитая промозглой, дождливой погоде уют факультетских гостиных.

Если бы не Ремус, она бы сейчас сидела в кресле напротив камина, с головой укутавшись в плед.

И скучала.

Спасибо Доркас и её безумным идеям!

Словно услышав её мысли, Ремус вдруг произнёс:

— Это не твоя подруга случайно?

Они шли от хижины Хагрида, что любезно напоил их чаем с каменными пряниками, и проходили по холму, как раз там, где открывался вид на Чёрное озеро и опушку Запретного леса. Санни пригляделась: и правда Доркас! Да не одна!

— Кто с ней? — удивлённо спросил Ремус, получив утвердительный кивок.

— Да так… — таинственно протянула Санни. — У тебя хорошее зрение! — заметила она с улыбкой, не отрывая взгляда от двух фигур, гуляющих по опушке. Люпин поник и просипел что-то невнятное. Санни окинула его несколько удивлённым взглядом — чего-чего, а зрения бы она не стыдилась — и тут же вернула всё своё внимание довольно многообещающей паре. Она чувствовала счастье Доркас даже на таком расстоянии, и это счастье передавалось и ей. Саймон был чудесным — Санни втихую расспросила пару знакомых с вороньего факультета, и все как одна заявляли, что в ком-ком, а в Саймоне отрицательных черт просто-напросто не найти.

— Ой, смотри, что сейчас будет! — шепнула она громко, указывая пальцем на Запретный лес, и, пока Люпин переводил взгляд, встала на цыпочки и звонко чмокнула его в щёку. Ремус ошалело уставился на неё, и предательская улыбка расцвела на его губах. Следующий поцелуй не обделил и их.

— Пойдём, — спустя пару минут сказала запыхавшаяся Санни, — не будем смущать их нашим вниманием. Поцелуи — это их личное дело! У нас и своих дел полно, да?

Ремус не стал возражать. Санни подхватила его под руку и пошла по направлению к замку. На губах её играла улыбка.

— Ого, — только и сказала она по возвращению в спальню. — Клементина, кто принёс цветы?

Растрёпанная кудрявая Клементина Эленор высунулась из-под одеяла, внимательно осмотрела Санни и, пожав плечами, вновь залезла под одеяло.

— Кто-то принёс его для Доркас за несколько минут до твоего прихода, — послышался приглушённый сонный голос. — Не кто-то, а МакКиннон. Её попросил какой-то мальчик-первокурсник в коридоре напротив портрета Полной дамы. Захочешь узнать, кто это, — спроси у картины. Я больше ничего не знаю.

— Спасибо, Клем! — радостно поблагодарила Санни. Ай да Саймон! Ай да выдумщик!

Санни сходила в ванную, переоделась в пижаму, прочитала пару страничек романа Маргарет Митчелл — в волшебном мире катастрофически не хватала таких талантливых писателей! — и в который раз оглянулась на букет неувядающих роз на кровати подруги. Дурашка! Надо будет как-нибудь ему намекнуть, чтобы в следующий раз дарил белокрыльники!

Время доходило до девяти, а Доркас всё не возвращалась. Санни перелистнула страницу и вчиталась в строки.

«Выглядели они как прежде, но были другими. Что же произошло? Лишь то, что они стали на пять лет старше? Нет, тут было что-то другое — не просто следы времени. Что-то ушло из них, ушло из их мира. Пять лет назад ощущение незыблемости окружающего жило в них столь прочно, было столь неизменно, что они даже не сознавали этого. И цвели, укрытые им от бурь, как цветы в оранжерее. Теперь же это исчезло, как исчезли и былая радость, и былое ожидание чего-то чудесного, волнующего, и былой блеск их жизни»…

«Цветы… цветы в оранжерее», — повторяла про себя вмиг взволнованная Санни. Оторвала взгляд от книги и посмотрела на розы. Яркие, сочные, красные, будто только что сорванные, будто ещё секунду назад благоухающие в оранжерее. А вдруг семья Саймона разводит розы? Ой, как здорово!

Не в силах сдержаться, Санни слезла с кровати и на цыпочках, будто боясь быть раскрытой, коснулась букета. От роз веяло таинственным холодом — наверное, это специальные чары, не дающие им зачахнуть! Санни осторожно подняла букет, и из него выпал сложенный вдвое пергамент. Любопытство пересилило здравый смысл, а потому Санни, оставив цветы, взялась за записку.

— Что-то случилось? — спросила Клементина.

— Нет, всё в порядке, — ответила Санни. Перевернулась с одного бока на другой и зажмурилась. А перед глазами продолжали маячить слова, выведенные красивым ровным почерком.

«Письмо получил. Жду нашей встречи, любимая. Э. Розье».