Доркас (джен)

Лáхесис в древнегреческой мифологии — одна из мойр (богинь судьбы), определяющая судьбу, дающая жребий.

__________

— …махонькие такие, ну, с собачку ростом. Хотя… собаки же тоже разные бывают? Только траву не едят. А эти едят. Хотя, знаешь, у моей подружки, ну, со старой школы ещё, была собака, так она всё ела: и траву, и яблоки. Тыквы грызла на огороде, представляешь? Ой, я же о козочках. Приезжаю летом — а там они! Здорово, да? Эй, ты слушаешь?

Доркас медленно убрала ладонь от подбородка и отстранилась от окна. Смеркалось. Санни Флеминг нахохлилась и выглядела теперь взъерошенным обиженным цыпленком. Её соломенные волосы растрепались, наверное, ещё в начале рассказа, и теперь распушились ещё больше — это была её маленькая и, честно говоря, совершенно бесполезная особенность, о которой мало кто знал.

— Жаль, что я не смогла их увидеть, твоих козочек, — ответила Доркас. Санни просияла, но тут же поникла:

— Да-а, из-за этих слизеринских штучек-дрючек папа теперь терпеть не может волшебников. Но ты не переживай! В следующем году я обязательно уговорю его разрешить тебе погостить!

Доркас помнила эти «штучки-дрючки». И слизеринцев тоже. Каждого. По фамилии, в лицо, а теперь, спустя три жарких плодотворных месяца, их слабые стороны тоже. Им-то ничего: посрамлённая — едва ли! — честь Слизерина, который всё равно выиграл кубок школы, пара строгих выговоров и месяц отработок у не самого приятного завхоза. У Санни — сыпь по всему телу, угри на лице и волосы-гадюки. Спасибо, что не ужалили.

Дверь купе отворилась, и в проёме показался потрёпанный парень со светло-каштановыми волосами. Он растерянно оглядел девушек и пробормотал:

— Простите, кажется, я перепутал…

Он успел уже наполовину затворить дверь, как Санни отмерла и залепетала, отчаянно жестикулируя:

— Да ничего страшного! С кем не бывает! Я вот тоже часто двери путаю. Иду из туалета, то есть, эм, дамской комнаты, и…

Договаривала она в закрытую дверь. Поджала губы и отвернулась к окну. Доркас с интересом посмотрела на неё.

— Он тебе нравится?

— Что? Нет! — всполошилась Санни. — С чего ты?.. Пф-ф, подумать только! Ремус Люпин, да нравится, да я, да он!..

— Он тебе нравится, — кивнула Доркас, расплываясь в улыбке. Санни надула губы, наморщила лоб и вдруг бросилась на неё с угрожающими криками, что вскоре переросли в хохот.

До Хогвартса оставалось менее часа езды.

* * *

Визгопёрка замолкает, если её погладить по стеблю под большим листом, похожим на детскую рожицу. Головокружение вызывает настойка люистока, чихотника и валерианы. Настойке из лироного корня дают подышать три минуты над распаренными кедровыми опилками, и тогда она приобретает цвет свекольного сока. Всё это Доркас знала от мамы-травницы. Только вот у визгопёрки нет детских рожиц на листьях, к люистику и чихотнику добавляют ложечницу, а кедровые опилки должны быть заменены липовыми. Кто говорил, что маги не болеют магловскими болезнями? Когда в Святом Мунго развели руками, мол, помутнение, с кем не бывает, наши легилементы тут ничем не помогут, частная клиника в Лондоне поставила вполне определённый диагноз: «У вашей матери синдром Альцгеймера, дорогая. Это не лечится». Да и поздно было её лечить. Мама каталась по Африке, общалась с иностранными магами, спала в кромешной тьме и не обращала внимания на подводящую её память.

Это не лечится. Вы можете лишь сдерживать развитие болезни. Но будьте готовы, что в любой момент она забудет вас.

От отравления поможет базоар. А после лучше пить настойку спорыньи. Или руты?

Паффопод нельзя ронять, жгучие аннтенницы — рукой хватать.

Мама говорила, что Доркас вырастет прекрасной волшебницей.

Мама спрашивала, кто навещает её по ночам.

Мама рассказывала, как однажды в Канаде увидела йети.

Мама никогда не была в Канаде.

— Пять капель слёз мандрагоры. Да-да, они умеют плакать. Потом — три жабьих лапки. А что потом, милая? Нет-нет, я помню, я просто тебя проверяю. Не знаешь? Ох, давай заглянем в книжку.

— Аргос пришёл? Я же ничего не успела! Доркас, милая, задержи его, а я пока приготовлю что-нибудь вкусненькое. Нет-нет, он точно пришёл, я знаю.

— Как тебя зовут, милая? Доркас? Какое чудесное имя! С греческого переводится как… как? «Газель»? Какая ты умничка! Ты на них очень похожа: стройная, кожа песочная, как шёрстка у них, а волосы, как две полоски, знаешь? Коричневые такие, точь-в-точь твой цвет… Что-то я утомилась, о чём мы говорили, милая?

Если по ночам выключать свет, к маме приходят видения.

Если уйти из дома, она начинает кричать и плакать.

— Дурочка, всё не так, не так!

Темнота, а за ней — стук. Тук-тук. Плюх. Кап. Что-то идёт. Что-то большое. Она это чувствует.

— Во всём твоя вина. Если бы ты была рядом, только если бы была…

— Знаешь, как она сейчас плачет? Она хочет домой, она хочет увидеть тебя.

Тук-тук.

— А ты её бросила.

Кап.

— Кинула.

Плюх.

— Растоптала!

Бам!

Доркас подскочила на кровати, одной рукой схватившись за палочку, другой — за ночнушку в районе груди. Сбоку шуршали одеяла — Клементина снова упала во сне.

— Темпус, — шепнула девушка. Перед ней тут же тускло высветилось: «02.09.1977, 06:43». До будильника оставалось ещё семнадцать минут.

Спать не хотелось. Доркас вылезла из постели и пошла в ванную. Кошмары ей снились несколько раз в год, в первую ночь после летних каникул в Хогвартсе — обязательно. Только умывшись, она поняла, что не избавилась от сонной тревоги: руки мелко дрожали, а кожа покрылась мурашками. Доркас вздохнула. Проверила время. «6:58». Она вернулась в комнату. На соседней кровати мирно посапывала Санни.

— Вставай, Одуванчик! — закричала она, прыгая к той на спину. — Неужели ты хочешь получить выговор от любви всей твоей жизни в первый учебный день?!

В неё с разных сторон полетели сразу три подушки, от которых она, впрочем, уклонилась.

* * *

Гораций Слизнорт отчего-то Доркас не жаловал. Был скуп на баллы, а о Клубе слизней и речи быть не могло — туда попадали лишь единицы, не обделённые талантом, умом и связями. Вот, например, Лили Эванс была его любимицей — её зелья он хвалил даже на других курсах. Или Элдред Уорпл — семикурсник Хаффлпаффа, помешанный на вампирах. Слизнорт его просто обожал! И что он в нём нашёл?

Доркас сидела на завтраке, размазывала ложечкой кашу по стенкам тарелки и осматривала Большой зал. Вот профессор Дамблдор посылает лучи добра первокурсникам. Помона Стебль хлопочет о чём-то с профессором Макгонагалл. Сегодня как раз есть трансфигурация и травология в расписании. Профессора ЗоТИ она не заметила ещё вчера, на церемонии распределения. Сегодня её место также пустовало.

Скучно.

Доркас посмотрела на слизеринский стол. С трудом, но она отыскала чернявую голову определённого на Слизерин первокурсника Феликса Розье. Он держался неестественно прямо, будто всем своим видом хотел показать знание этикета и своих обязанностей, наложенных на ним Слизерином. Угнетение маглорождённых, например.

К нему Доркас обязательно вернётся, но чуть позже. У неё будет целый год на то, что она задумала.

По соседству что-то увлечённо рассказывала Санни, вернее, Сьюзен. Рядом сидела шайка Мародёров, потому она ещё в спальне заявила: «Никаких Санни и Одуванчиков, пока они рядом! И Ирисок! И… и вообще!» Доркас прекрасно понимала, что под «они» она подразумевала одного конкретного человека, но промолчала, одарив подругу лишь загадочной улыбкой.

Хотелось чего-то… необычного. Столкнуться лицом к лицу с мантикорой, узнать сверхсекретную тайну, влюбиться, в конце концов. Каникулы Доркас провела дома, иногда наведываясь в Лондон за лекарствами. Читала книги, писала письма. Не только Санни, но и людям, у которых было что высказать Слизерину. Она знала некоторые тайны, не предназначенные для её ума, но и те не пробуждали в ней дух авантюризма. Ей бы хотелось чего-нибудь, что можно встретить только в мире волшебников. Но, очевидно, судьба распорядилась иначе. О, Мерлин! На шестом курсе она даже не представляет, кем хочет быть в будущем!

Неожиданно двери Большого зала распахнулись. Ученики, все, как один, повернули голову в сторону раздавшегося звука. В дверном проёме стоял мужчина лет сорока пяти, с голубым левым глазом, что вращался с такой скоростью, что за зрачком его невозможно было уследить. Кто-то ахнул, кто-то подавился. Но, однозначно, Большой зал накрыло такое молчание, какого Доркас ещё ни разу в жизни не слышала.

Директор Дамблдор встал. Часть взглядов переметнулась в его сторону. Однако, он не выглядел ни удивлённым, ни напряжённым, ни задумчивым. На его лице в тот же миг расцвела добродушная улыбка, заставившая Доркас в очередной раз усомниться в его вменяемости.

— Добрый друг, что-то ты задержался, — произнёс он. Зал словно бы отмер после его слов: тут и там послышались взволнованные перешёптывания.

— Но пришёл в самый раз перед началом уроков, — ответил тот. Его голос звучал твёрдо и уверенно, но не был обделён той особой хрипотцой, что появляется лишь у людей, испытавших своё горло многочисленными криками.

— Дорогие студенты, — вновь сказал Дамблдор, приковывая к себе всеобщее внимание. — Возможно, кто-то из вас заметил, что среди преподавателей вы не заметили профессора Кланкейн. В связи с личными обстоятельствами она была вынуждена покинуть пост преподавателя защиты от тёмных искусств. Эту должность временно будет занимать мой старый друг и превосходный аврор — Аластор Грюм.

Раздались слабые хлопки — очевидно, мало кто горел желанием обучаться у такого неоднозначного типа и при этом аврора. Профессора Кланкейн любили как за мастерство, так и за душевные разговоры, которыми она иногда чересчур увлекалась прямо во время занятий. Дакота Кланкейн была метаморфом, достаточно юной, чтобы быть на одной волне с учениками, и довольно взрослой, чтобы суметь заслужить уважение как с трепетом взирающих на всё маглорождённых младшекурсников, так и надменных старшекурсников-аристократов.

Ге́ба — богиня юности.

__________

Воскресение выдалось солнечным и тёплым. Во второй половине дня большинство студентов собралось у Чёрного озера поиграть в плюй-камни, почитать или просто приятно провести время.

Доркас сидела на берегу с карандашом в руке и раскрытым альбомом на коленях. Санни крутилась, пытаясь занять наиболее удобную и фотогеничную позу. Ярко-оранжевые лучи заходящего солнца играли с её волосами, пробегались по маленькому веснушчатому носу и слегка оттопыренным вечно розовыми ушам. Доркас нахмурилась: неужели её миловидное личико, непосредственность и отзывчивость не тронули ни единого сердца озлобленных и холодных слизеринцев? Неужели они настолько застыли в своём далёком маленьком мирке, сотканном из древних традиций и порядков, что не замечают перед собой ни красоты, ни честности. Отчего они смешивают её с грязью лишь из-за происхождения?

— Касси, ау, — позвала её Санни. — Опять задумалась? Не хмурься, морщины будут.

Доркас кивнула и принялась за карандаш. Какое-то время они сидели молча, лишь Санни хмыкала, отгоняя назойливых насекомых.

— Всё лезут и лезут! — не вытерпев, воскликнула она. — Знаешь, куда я пойду после в школы? Поговаривают, что в министерстве, в отделе регулирования магических популяций, собираются создать подразделение по контролю над насекомыми — пару лет назад у них случилось нашествие каких-то мух. Так вот, они до полусмерти закусали министра… Юджину Дженкинс, вроде. Она даже с поста ушла! Ужас! — для пущего эффекта она всплеснула руками.

— Санни, не вертись, — осадила её Доркас.

— Ой, да-да, точно. Извини. Так вот, министерство. Если такое подразделение сделают, то я в первых рядах побегу подавать заявку! А ты куда хочешь? У тебя же вроде… со Святым Мунго разборки. Не хочешь изменить его изнутри?

Доркас задумалась: а ведь и правда! Скольких ещё магов, потерявших рассудок, можно спасти при должной подготовке? Учесть достижения магловской медицины, их лекарства и методы, а потом добавить колдовство и легилименцию. Всё же Санни была умницей и иногда выдавала те самые мысли и идеи, до которых не каждый профессор додумался бы с первого раза.

— Это интересное предложение, — протянула Доркас и аккуратно вырвала лист с рисунком из альбома и показала подруге. Та засияла так, что свет её, казалось, стал осязаемым. Доркас даже зажмурилась.

— Ого, здорово! — неожиданно послышалось над ней. Доркас подняла взгляд и наткнулась на заинтересованное её рисунком лицо семикурсника. Кажется, его звали Сириусом. Да, Сириус, единственный и неповторимый гриффиндорец по фамилии Блэк. Доркас хмыкнула. — А меня сможешь нарисовать, Медоуз?

— Тебя? — удивлённо переспросила она, встречаясь с его серыми глазами. И откуда только он знал её фамилию? — А что я получу взамен?

— Не на тот факультет тебя шляпа распределила, ой, не на тот. И что попросишь, Ме-едо-оу-уз? — Блэк, очевидно, обладал талантом растягивать гласные так, что любая девушка перед ним просто бы не устояла. Благо, Доркас сидела. И нет, не то, что бы он ей не нравился, просто думала сейчас она о совершенно другом.

— Два желания. Оба на потом. Не переживай, бегать голым по замку не заставлю. — Она вздрогнула от его широкой улыбки, обещающей и не такие приключения, и продолжила, стараясь говорить спокойно: — Одно могу озвучить прямо сейчас.

— Валяй, — махнул Блэк и по-хозяйски уселся рядом с зардевшейся Санни.

— Свидание.

— Оу, дерзко. Ну не то что бы я был против…

— Не мне, — быстро прервала его Доркас, — и не с тобой, идиот. С кем и когда, скажу потом, договорились?

— А что идиот-то сразу, — притворно обиделся тот. — Но да, я согласен. За это… хм, мой портрет должен быть просто обалденным, поняла? Иначе придётся тебе платить мне компенсацию за моральный ущерб.

— Не дождёшься, — девушка хмыкнула и, взглянув на Санни, готовую умереть прямо так, на берегу озера у Блэка под боком, сказала: — В гостиной? Ну, скажем, через пару часов.

— Увы, милые дамы, планы. Начало года, столько туалетов ещё цело! — он подскочил на ноги, отряхнулся и, обдав девушек напоследок очаровательной улыбкой, удалился. Впрочем, недалеко. Остальная компания в лице Поттера, Люпина и Петтигрю расположились в тени огромного старого вяза с густой тёмно-зелёной листвой, отливающей янтарём, купаясь в солнечных лучах. Только с его уходом Санни смогла выдохнуть. И тут же яростно накинулась на Доркас.

— Это что такое было? Касси, это неправильно! Нечестно! Да я… да ты! Тоже мне, подруга!

— Подруга, в том-то и дело. У нас, вернее, у меня есть время на то, чтобы уговорить пойти тебя на свидание с одним обворожительным молодым человеком… ай! Не сметь кусаться! Одуванчик, всё, хватит!

Бережно отбросив рисунок в сторону, Санни набросилась на неё, щекоча и кусая. От тихой водной глади озера отразился звонкий девичий смех и понёсся прямо к Запретному лесу, чтобы навсегда раствориться в его пугающей мрачной красоте.

* * *

Аластор Грюм был… странным, жутковатым, но несомненным профессионалом своего дела. Сложно сказать, что творилось у младших курсов, но за старших он взялся основательно. Всю теорию — каждому он раздавал по копии старинных конспектов с кучей неизвестных, но мощных заклинаний — он оставлял на дом, уроки же практически полностью посвящая практике. Со слизеринцами он обходился строго и осторожно. Ещё на втором уроке Доркас услышала, как кто-то из них жаловался на отсутствие большинства заклинаний, которые получали остальные факультеты. На уроках же представителей изумрудного факультета он в большинстве своём не замечал. Тех это раздражало, но, как ни странно, никто не сказал и слова против.

А ещё он наблюдал. Первой это подметила Санни, на втором уроке указав жестом в его сторону. Доркас посмотрела. И увидела! Его взгляд был оценочным и даже испытывающим, слава Мерлину, направленным в тот момент не в её сторону. Санни шёпотом заметила, что он так смотрел и на них, особенно на Доркас. Медоуз поёжилась и вдруг встретилась взглядом с голубым крутящимся глазом преподавателя. Тот замер на мгновение, оглядел её с ног до головы и вернулся в своё привычное вращающееся состояние. И да, вращался он отчего-то постоянно. Ходили слухи, что глáза, настоящего глаза он лишился не так давно, а потому до сих пор не мог свыкнуться с новым. Это больше походило на правду, чем сплетни о его загадочной неизлечимой болезни.

Каждый раз с приходом аврора — называть профессором его язык не поворачивался — на класс опускалась та самая тяжёлая тишина, появляющаяся лишь тогда, когда в одном помещении собирались люди, испытывающие друг к другу противоречивые чувства. Грюм, будучи аврором и другом Дамблдора, тёмные семьи презирал, если не ненавидел. Поэтому и роль беспристрастного преподавателя давалась ему в заметным трудом. Нет, этот человек не пошёл бы так просто обучать детишек махать палочками. Здесь было нечто другое, более глубокое и, возможно, опасное.

Доркас поделилась своими мыслями с Санни, на что та лишь пожала плечами и поспешила сообщить, что громадина-лесничий снова пригласил её к себе на чай на выходных.

— Он сказал, что я могу прийти с друзьями! Касси, идёшь? Ну, идёшь же? Пожа-алуйста, — лепетала тогда она. — Ты у Хагрида всего пару раз была, а у него так здорово! Единорожьи волосы, представляешь, прямо в хижине висят! Вот здорово-то, а? Вот бы их увидеть!

Доркас уныло согласилась. Она хотела обсудить Аластора Грюма, а не посещать заросшего великана, пусть тот и был тысячу раз добродушным и открытым человеком. Получеловеком. А-а-а! Доркас хотелось поговорить о Грюме хоть с кем-то, но та же Клементина, её соседка по комнате, на преподавателя так глубоко не смотрела, воспринимая его как неудачную замену профессору Кланкейн.

Случай представился неожиданно, причём в лице Сириуса Блэка. Тот выловил Медоуз в гостиной в пятницу и заявил, что, раз на сегодняшний вечер у него планов нет, то и у неё быть не может. Пораженная такой наглостью Доркас с неохотой признала, что она, на самом-то деле, ничего особо важного на вечер и не планировала. С сияющим торжеством Блэком было решено встретиться в семь на четвёртом этаже, поскольку оттуда открывался прелестный вид на Чёрное озеро. Доркас с некоторым сомнением согласилась, с запозданием поняв, что, вообще-то, в семь уже вряд ли что-то можно будет разглядеть за окном.

— А это что? Магловский альбом? — спросил Блэк, когда они, наконец, нашли достойное «его высочества» место около большого окна, и правда выходящего на Чёрное озеро. Сумерки опускались на Хогвартс, мягко лаская тёмную воду россыпью поразительно ярких светлячков. Заворожённая видом Доркас не сразу поняла, что её зовут.

— Не совсем. Во «Флориш и Блоттс» была пара таких. Бумага, — она раскрыла альбом и показала его Блэку, — волшебная. Подходит для всего: акварель, гуашь, даже масляные! Я, правда, больше по карандашам. Они у меня тоже зачарованные. На самозаточку. Одни никогда не теряют остроты, другие, наоборот, вечно остаются затупленными.

— Зачем? — захлопал глазами Блэк. — Зачем им быть тупыми?

Доркас усмехнулась, достала карандаши и провела двумя, твёрдым и мягким, по бумаге. Остались две совершенно разные полосы.

— Смотри. Один для тонких линий, другой, соответственно, для толстых и более тёмных. Шерстинки у животного, например, рисуют тонкими и твёрдыми, а тушуют мягкими.

— Воу, — только и смог выговорить Блэк и вдруг рассмеялся. Доркас посмотрела на него с подозрением, но улыбки сдержать не смогла. — Покажешь рисунки? — неожиданно спросил он. Доркас подняла взгляд от альбома, и её лицо оказалось прямо напротив его. Разделяли их какие-то десять дюймов, отчего Доркас тут же вспыхнула и поспешно отвернулась. Сириус хмыкнул. — Эй, мне же надо удостовериться в твоём мастерстве? Ну так что, Ме-до…

— Покажу я, покажу! — воскликнула она тут же. — Только давай без твоих тягучих гласных, это…

— Заводит? — подмигнул он.

— Раздражает, — отрезала Доркас и раскрыла альбом на начале. Сириус тут же замолчал.

На первом листе был зарисован дверной проём с выходом к полуотворенной садовой калитке. Рваные прямые линии создавали ощущение спешки, некоего движения, словно калитка всё ещё качается, не сумев остановить ушедшего. Именно ушедшего. Словно этот дом, сосредоточенный на одном лишь открытом дверном проёме, никогда не принимает гостей, лишь отпускает без надежды на возвращение.

Следующие рисунки — толстый чёрный кот, природа, птицы — оказались не столь увлекательными. Листая, пальцы Сириуса замерли на наброске красивой сухощавой женщины. Тёмные волосы, ещё не тронутые сединой, плавными, словно бы ласковыми линиями струились по тонким плечам, сдержанные, несколько строгие черты лица поразительно преображала открытая улыбка и смеющийся взгляд. Она была поразительно похожа на Доркас, но вместе с тем имела едва неуловимые, но существенные различия.

— Это… — начал было Сириус, но отчего-то замолчал, то ли увидев в рисунке нечто слишком личное, то ли попросту не зная, что сказать. То ли и то, и другое.

— Мама. — Доркас поджала губы и постаралась удобней усесться на холодном камне подоконника. Сириус кивнул и, ещё раз взглянув на рисунок, листнул дальше.

Следом шли мимолётные наброски «Хогвартс-экспресса», Хогсмида, гриффиндорской гостиной и Большого зала. Далее — образы улыбающейся Санни, задумчивой Клементины, Джеймса Поттера, стоящего на одном колене с букетом из сорванных в теплице Помоны Спраут растений перед сложившей на груди руки Лили Эванс. Сириус улыбнулся: он помнил тот день. Джеймс, вдохновившись знанием о любви Лили к зельям, решил преподнести ей букет, состоящий целиком из ингредиентов, добытых в теплице. Эванс его порыва не оценила, но потом приметила среди душисто пахнущих цветов какую-то токсично-жёлтую фиалку с ядовитым соком и потом весь вечер перевязывала ему руки, ведь в лазарете могли что-то заподозрить.

— Ты можешь… — растерянно произнесла Доркас, увидев блуждающую на его губах улыбку. В рыжевато-золотых отблесках пламени факелов его безмятежное лицо показалось девушке едва ли не самым прекрасным, что она видела в своей жизни. Сириус обернулся к ней, и они на секунду пересеклись взглядами. Доркас прикрыла глаза и, стараясь унять бешено бьющееся сердце, продолжила своим обыденным, на что она очень надеялась, тоном: — Забрать его. Отдать Поттеру. Я не против.

— О, — выдохнул Сириус, — спасибо. И… почему Поттера ты нарисовала просто так, а меня за плату в целых два желания? И почему именно два?

— Их с Эванс трагичная история любви слишком уж вдохновенная. А что касается желаний… одного будет мало, а трёх — много, мог испугаться моего напора, — рассмеялась Доркас. Сведший всё в шутку Блэк, сам того не ведая, оказал ей огромную услугу: — В любом случае, пора заканчивать, тут больше ничего интересного ты не найдёшь. Портрет нужен?

— Спрашиваешь тоже! — вскинулся Сириус.

Он бережно вырвал лист с изображением Лили и Джеймса и, немного подумав, решил всё-таки пролистать до конца. И тут он весь как-то неожиданно замер, рассматривая последний рисунок. Доркас заглянула в альбом и вздрогнула: на неё настороженно смотрели разноцветные, пусть и карандашно чёрно-белые глаза. Она аккуратно забрала альбом из его рук, перевернула страницу и робко улыбнулась.

— Начнём?

Астре́й — бог сумерек и звёздного неба.

___

Образ Пенелопы был списан со следующего арта: https://vk.com/photo-87609114_456239027

Также в группе вы сможете найти музыку, под которую писалась глава.

__________

Самое сложное в позировании — соблюдать неподвижность. Помимо этого еще часто приходится молчать, чтобы не отвлекать художника. Доркас видела, как неймётся Сириусу, как он ёрзает на подоконнике, порываясь что-то сказать, но всегда останавливает себя. Подобная нерешительность была ему не к лицу. Медоуз усмехнулась собственным мыслям и решила сжалиться над ним.

— Ты можешь говорить, — сказала она. Честно говоря, молчание тяготило и её. — С Санни научишься рисовать, несмотря на движение губ.

— Ух, — выдохнул Сириус, будто запрет на разговоры также не давал ему дышать. — Ты боишься профессора Грюма?

Доркас задумалась. Боится ли… Нет, его она не боялась. Скорее, опасалась. Эта тема не давала ей покоя всю неделю, и теперь девушка была даже благодарна своему последнему наброску за то, что он попался Сириусу на глаза.

— Нет, не боюсь. Он странный, да, и пугающий, это факт, но есть в нём что-то ещё. Знаешь, будто он пришёл сюда не просто по просьбе директора, а за чем-то бόльшим, — Доркас прикусила карандаш, пожевала его с секунду и решила добавить больше теней за спиной Блэка. — А ещё он много наблюдает за учениками, но не как профессор, а будто ищет в них что-то. Или кого-то.

— Интересно, — протянул тот, наблюдая за её действиями. — Он не просил тебя остаться после уроков?

Если карандаш и замер в руках Доркас, то на неуловимый миг. Этот вопрос ввёл её в замешательство.

— С чего бы вдруг?

— Потому что нас с Джеймсом просил, — тон Сириуса стал задумчивым. — Мы тогда решили подшутить над Нюниусом — прозвище Снейпа, если ты не в курсе. Я трансфигурировал его перо в крысу, а Джеймс превратил его сумку в свинью. Ну и визгу было, правда, девчачьего. И тогда он попросил нас задержаться. Я подумал, что он начнет нас отчитывать, но ошибся. Грюм спрашивал что-то про оценки по трансфигурации, чарам и ЗоТИ за прошлые годы. Спросил про наше отношение к ситуации в стране, про моё общение с братом и семьёй. А когда отпустил, то даже баллы не снял. Странно, да?

— Странно… — протянула Доркас, а потом спохватилась: — Погоди, а что за ситуация?

Со странным удивлением, похожим на удар книжкой по затылку, девушка поняла, что совершенно выпала из реальности на то время, пока занималась делами и матерью. За три летних месяца она ни разу не касалась «Ежедневного пророка», а в переписке с маглорождённой Санни вряд ли бы нашла что-то, относящееся к миру магии.

— Ты что, правда не знаешь? — Блэк изобразил на лице такое удивление, что на секунду Медоуз почувствовала укол жгучего стыда за своё неведение. Убрав выбившуюся прядь за ухо, она сосредоточилась на альбоме, стараясь скрыть смущение творческим процессом. Но слух все же напрягла — интересно же. — Тот-Кого-Нельзя-Называть набирает силу и сторонников. Юджиния Дженкинс ещё два года назад покинула пост министра магии, потому что не могла ему противостоять. Логичное решение с её стороны, но и нынешний министр Гарольд Минчум сдаёт позиции. Ставлю на то, что он со своими дементорами на посту продержится года два, не больше. И я сомневаюсь, что на его место придет кто-то более компетентный в этом вопросе.

— А я слышала, что Дженкинс ушла с поста из-за какого-то там нашествия мух на министерство, — задумчиво высказалась Доркас, вспомнив недавние слова подруги. Блэк пристально на неё посмотрел и вдруг залился хохотом.

— Кто тебе сказал такую глупость? — спросил он, старательно, но безуспешно пытаясь убрать улыбку. Под мрачным взглядом девушки он принял прежнюю позу, но распирающий его смех был сильнее.

— Да так… ходят слухи, — неопределённо ответила Медоуз, сетуя на то, что ей давно пора бы начать сначала думать, а потом говорить. — Так что ты думаешь насчёт Грюма?

— Честно говоря, у меня были кое-какие мысли, — вмиг посерьезнел Сириус, и такая быстрая смена настроения насторожила. Но не больше, чем следующие его слова. — Возможно, он вербует старшеклассников в команду.

— В команду? — не поняла Доркас. — Что-то вроде клуба защиты от Темных Искусств?

— Мерлин, конечно нет, — фыркнул Сириус. — По спасению мира. Вернее, пока только по спасению Англии. Ну, знаешь, от гнёта Того-Кого-Нельзя-Называть, все дела. Вместе с директором Дамблдором, конечно. Также, но это только моё предположение, он присматривает за слизеринцами, родители которых входят в круг Пожирателей смерти. Не понимаю, как они могут ещё здесь учиться?

Доркас задумчиво кивнула. Об этом она не подумала. До сегодняшнего вечера она как-то не придавала значения ни Неназываемому, ни его прихвостням. Все эти, как оказалось, масштабные и серьёзные события успешно проходили мимо неё всё это время. Муравью, который тащит свою добычу до муравейника, обычно плевать на разгорающийся лесной пожар.

Остаток работы они провели в тишине. Доркас сосредоточенно рисовала, а Сириус думал, прикрыв веки. Или спал, что тоже возможно.

— Готово, — наконец, оповестила девушка, эффектно разворачивая альбом и демонстрируя завершенный рисунок Сириусу.

— Потрясающе, — только и смог проговорить тот, и голос его был до нежного сдавлен. Доркас самодовольно кивнула. Да, потрясающе, она и сама это понимала. Это определенно был один из лучших её портретов.

Блэку невероятно шли растушёванные карандашные линии. Его лохматые чёрные волосы плавно переходили в тени, таинственно и зловеще переплетаясь с мраком тускло освещённого коридора. Серьёзный и сосредоточённый взгляд, казалось, поблескивал, отражая пламя факелов, губы застыли в полуулыбке, слегка грустной, но не печальной. Сириус словно бы смотрел на себя в волшебное чёрно-белое зеркало, показывающее, наверное, куда больше, чем реальные зеркала. Они показывают правду, а рисунок наглядно демонстрировал суть.

— Я в твоём представлении не особо весёлый, — усмехнулся он, спрыгнув с подоконника и разминая уставшие мышцы. — Почему?

Доркас пожала плечами и принялась собирать карандаши. Она не любила обсуждать своё видение мира, отражённое в рисунках. Это была как раз та самая вещь, не поддающаяся описанию словами. Либо человек понимал её собственными чувствами и образами, возникающими в голове, либо не находил в ней ничего особенного. Блэк, не удостоившись ответа, не стал настаивать, за что Доркас в какой-то мере была ему благодарна.

В факультетское общежитие они шли в молчании. За окном мягкими лапами ступала тьма, предвестница ночи и сновидений. В то самое время между угасающей коридорной жизнью учеников и отбоем, если затихнуть, можно было услышать, как шуршат портьеры, вполголоса переговариваются между собой призраки давно почивших волшебников, заточённые в старинные рамы. Как веет холодом от проскользнувшего мимо привидения, как блестят жёлтые огоньки кошачьих глаз, цепко следящих за порядком. Доркас боялась говорить, даже дышать старалась как можно тише — лишь бы не спугнуть момент, когда загадочный древний замок становится по-настоящему волшебным. Или это просто разыгравшееся от скудного освещения воображение?

Тишину прервал Сириус.

— Редко гуляешь по замку перед отбоем? — спросил он, разряжая повисшую обстановку. Ему хотелось поговорить, он не любил тишину. Но Доракс лишь пожала плечами и пробормотала:

— Меня пугает Филч, так что стараюсь лишний раз не нарываться.

— А твоя подруга? Она не будет переживать? Уже довольно поздно, у нас осталось ещё где-то пятнадцать минут.

В тоне Блэка было что-то, что насторожило девушку, и она, резко развернувшись, уперла палец ему в грудь.

— Так, — вскинулась Доркас. А на неё смотрели все те же тёмные и невероятно наглые глаза Сириуса. От одного такого взгляда она вспыхнула, как спичка, и категорично отрубила: — К ней даже лезть не смей, понял меня?

Доракс хотелось, чтобы Блэк испугался или хотя бы отшатнулся от неожиданности, но тот лишь разулыбался во все тридцать два зуба.

— Ревнуешь?

Накатило острое желание откусить ему нос.

— Ничуть. Не хочу, чтобы ты её испортил. Она грезит о чистой, светлой и вечной любви, чему Блэк является полной противоположностью!

На Блэка её гневное шипение никак не подействовало, и оттого Доракс неожиданно почувствовала себя маленькой и ничтожной.

— Ах, не повезло Регулусу! — притворно сокрушился Сириус, что заставило Доркас против воли улыбнуться. Наглые глаза в один момент превратились в хитрые, блестящие. — Спасибо, кстати. Я же тебя так и не поблагодарил.

— С чего это ты так внезапно?

— В гостиной, я уверен, поблагодарить не удастся, — таинственно отозвался он.

— С чего ты…

Договорить у Доркас не вышло. Они уже подошли к портрету Полной дамы, и Сириус, назвав пароль, распахнул перед её лицом дверь.

Их ждали. Не успев переступить порог, Сириус и Доркас вместе с ним оказались в самом центре растрепанного урагана, носящего имя Джеймса Поттера.

— Эй, дружище, — возмущенно начал юноша, впиваясь пальцами в манжету на рубашке Блэка. — Неужели нельзя было сказать, что ты ушёл с девушкой на четвёртый этаж? Я с ног сбился, разыскивая тебя! И что вы там так долго де…

Сириус не дал ему договорить, выставив перед собой рисунок. Два рисунка. Поттер умолк, рассматривая сначала портрет Сириуса, а следом — зарисовку их с Лили повседневности.

Доркас, между тем, вся красная от неожиданно нахлынувшего смущения, вдоль стенки пробиралась мимо них. Никто не попытался её задержать, но девушка чувствовала на себе чужой взгляд. Слышать похвалы в свой адрес ей не хотелось. Только скрывшись от взгляда, высверливающего в её спине дыру, девушка позволила себе облегченно выдохнуть. Она сделала своё дело. Даже два. Теперь основная часть плана оставалась за ней и её терпением.

В комнате на своей кровати сидела Санни, наматывая на пальцы какую-то тонкую ленту. Она поприветствовала подругу молчаливой, немного усталой улыбкой. Доркас знала — это намёк. Завтра она просто обязана ей всё рассказать. Но не сегодня. Слишком поздно. И слишком много впечатлений, которые устроили в её голове кавардак. Нужно выспаться.

Доркас чувствовала странную привязанность к спальне. Ей казалось, что только здесь, в стенах комнаты, из раза в раз встречавших её на протяжении шести лет, она может по-настоящему расслабиться и дать волю чувствам. Клементины не было — наверное, опять застряла в ванной на добрых полтора часа. Санни елозила, но молчала и с места не двигалась, стараясь даже не смотреть на подругу, хотя по её полыхающим розовым ушам можно было заметить нетерпение. Завтра. Всё завтра.

Доркас залезла на кровать, скрываясь за пологом и отгораживая себя от всего мира, и достала альбом. Провела пальцами по переплету, собираясь с мыслями и ощущая зарождающуюся где-то в груди волну печали. «Аргос», — тихо произнесла она заклинание-пароль, и бумага затрепетала с тихим шелестом, сама собой раскрываясь на последних чистых листах. На них, словно нарочно, неспешно и как-то лениво начали проявляться серые краски. Единственная её работа кисточкой.

Эта картина всегда вызывала смешанные чувства. Необычная для неё, непохожая на остальные портреты. Доркас смотрела в затуманенные беспамятством глаза матери, изучающие её из-за нарисованного стекла, словно с той стороны, со стороны этих ничего не выражающих глаз, беспрестанно лил дождь.

Зародившись, волна печали превратилась в разрушающий тайфун.

Доркас коснулась рисунка пальцами и расплакалась.

* * *

Санни сказала, что история Доркас оказалась самой скучной вещью, которую только та ей рассказывала. «Вы больше часа обсуждали рисунки и Грюма? Ха!» — говорила она, на что Доркас недвусмысленно намекала ей насчёт Люпина. «Ты права, было бы лучше, обсуждай мы твою несчастную любовь и подробности вашего предстоящего свидания», — замечала та в ответ. Санни сразу сникала и становилась послушнее самого ласкового котёнка.

— Оно, кстати, в следующие выходные. В Хогсмиде, — между делом обронила Доркас. И подхватила едва не упавшую на землю коробочку с домашним печеньем для Хагрида, потому что Санни споткнулась на ровном месте. Кажется, теперь это будет случаться чаще.

— Оно что-о-о? — взвыла девушка, на что Доркас лишь хмыкнула, отдавая ей печенье. — Нет-нет-нет, ты не могла этого сделать! В договоре нашей дружбы не было пункта: «Ставить друг другу подлянки»!

— Правильно. Поэтому их ставлю только я одна. И, кстати, не надо подменять понятия.

— Если бы у меня в руках не было печенья, и мы не стояли бы сейчас напротив хижины Хагрида, то я обязательно превратила бы тебя в цыплёнка, а потом скормила своей кошке. И неважно, — воскликнула она нетерпеливо (отчего её волосы распушились с необычайным энтузиазмом), когда увидела на губах подруги усмешку, — что она осталась дома. Я бы… Я бы послала тебя домой по почте! Совой!

Доркас невинно развела руками, мол «ну что теперь поделаешь», останавливаясь перед массивной деревянной дверью в жилище лесничего. Да, пусть Ремус пока и не догадывался о его предстоящем свидании, но Санни же знать об этом необязательно? Разворачивающаяся история становилась всё более забавной.

Дом лесничего оказался небольшой лачугой с массивным… всем. Хагрид, что был в два раза выше и в три раза шире обеих девушек, встретил их с добродушной улыбкой и басом пригласил внутрь. Огромные стол и стулья, здоровенная кровать и пёс по кличке Клык, способный в один присест проглотить любого нерадивого первокурсника. Доркас смутно помнила эту обстановку, когда пару раз приходила сюда на младших курсах, но потом всё как-то завертелось, закрутилось и забылось. Хотя такое, казалось бы, забыть просто невозможно.

— Да зачем, — басил тем временем великан Санни, когда та протянула ему печенье, — не стоило, ей-богу, не стоило! У меня свои пряники есть. Добротные!

— В прошлый раз я быстрее раскрошила свои зубы, чем твои пряники, — рассмеялась Санни и всучила-таки коробочку с угощением. Нельзя было отказать этой девушке, когда на её губах расцветала улыбка, способная растопить сердца самых холодных и сухих людей. Лесничий, не удержавшись, улыбнулся в ответ, отчего его глаза превратились в темные щелочки, едва видные над густой бородой.

Пока они пили чай, Хагрид травил байки про гиппогрифов, единорогов и прочую лесную живность. Он был так увлечен собственным рассказом и с таким энтузиазмом размахивал руками, что нечаянно свалил со стола кружку. Она не разбилась. Как и всё в доме Хагрида, она была добротной. Впрочем, едва ли хозяин дома заметил её падение. Он занимался любимым делом — рассказывал о магических существах.

Санни с упоением слушала, поминутно прерывая рассказ, чтобы что-то спросить, уточнить или просто восхищённо воскликнуть. Доркас без особого интереса рассматривала убранство хижины, погружённая в свои мысли. Откуда, например, Джеймс Поттер знал, что они с Сириусом находились на четвёртом этаже? У всех волшебников присутствует развитая интуиция, но едва ли кто-нибудь может так точно определить чьё-то местонахождение. А Поттер мог. Если подумать, она не раз замечала, что тот предугадывал передвижения как учеников, так и учителей. Клементина однажды сообщила, что к ним идёт профессор Макгонагалл. Это сказал ей Поттер и, как выяснилось, оказался совершенно прав. Врожденный талант или что-то иное? Доркас ставила на второе, но точно сказать не могла.

— Хагрид, — обронила она. В голове мелькнула нежданная идея и прочно там поселилась. Помешивая ложкой чай, она начала «копать». — А часто здесь бывают мародёры?

Хагрид хохотнул, Санни же нахмурилась, предчувствуя неладное. Она знала, что от Доркас можно ожидать чего угодно, особенно после недавней подлянки со свиданием.

— Бывают, бывают. Как же им не бывать-то? Мы ж с ними друзья аж с их первого курса. Помню, как они совсем маленькими сюда прибегали, волосы единорожьи таскали, негодники.

В голосе Хагрида зазвучали ностальгические нотки, но у девушки был несколько иной интерес, нежели ранние шалости ребят.

— А что ты можешь о них рассказать? О, скажем, Поттере или Люпине? — довольно сощурилась Доркас, стараясь не замечать молнии, пускаемые из глаз подругой. Ох, им предстоит серьезный разговор, но он состоится уже вне хижины. И, возможно, кто-то после него не выживет.

— Джеймс-то парень шебутной. Заводила! И правила нарушать горазд, только вы это, никому! Они вон с Сириусом по вечерам иногда в Хогсмид пробираются даже, всё-то им неймётся. Иногда кажется, что в школе два, а то и несколько Джеймсов, так много рассказов про этого чудака.

— И что же, не попались до сих пор? — с подозрением спросила Доркас, бессовестно пользуясь болтливостью Хагрида. Тот не умел ничего утаивать и всегда говорил всё, что думает, и сейчас это пришлось как никогда кстати. Казалось, что разгадка была уже близка.

— Какой там! У Джеймса каких только примочек не найдёшь — и карта… эм, карта Хогвартса, да, — запнулся Хагрид, бегая взглядом по хижине. — Там у них ходы есть потайные, вот. Где уж — не знаю.

— А Люпин? — поинтересовалась Доркас, успешно игнорируя ботинок Санни под столом, отдавивший ей пальцы.

— А Ремус-то у них голова! Умный парень, добрый. Жалко его только, такой молодой ведь… — он замолк, словно опять сказал что-то не то. Санни нахмурила бровки, а вот Доркас зацепилась за эту фразу. Она хотела, чтобы простодушный лесничий рассказал им какие-нибудь интересные секреты из жизни Люпина, но услышанное больше походило на скелет в шкафу, нежели на что-то обычное и безобидное.

— Ты говоришь так, будто он неизлечимо болен, — протянула она, навострив уши, дабы ничего не упустить.

— Да нет, отчего болен-то? С чего взяла? Я просто так… у него организм слабый, вот, болеет часто.

— То-то он каждый месяц в лазарете пропадает, — пробормотала Санни. Доркас кинула на неё хитрый взгляд. Какая осведомленность! Но Санни среагировала быстрее едва не вырвавшегося едкого комментария Медоуз. — И ничего я за ним не слежу! Напридумывает себе тоже!

Доркас спрятала улыбку в чайной чашке размером с небольшую тыкву, напоследок стрельнув ехидным взглядом в сторону подруги.

Когда Санни с Хагридом начали обсуждать что-то связанное с домашним хозяйством, совсем не обращая внимания на Доркас, поэтому девушка могла спокойно затихнуть и подумать.

Через неделю восемнадцатое сентября, встреча с Пенелопой. Как же кстати выпало ещё не назначенное свидание!

* * *

Санни сдалась на удивление быстро. Дулась она два дня — дольше не позволял её характер, — ещё два спрашивала о том, что ей надеть, если она (чисто гипотетически, конечно же!) всё-таки примет предложение, на пятый день, в пятницу, уже вовсю фантазировала о предстоящем свидании. И улыбалась, немного глупо и в то же время очаровательно. Влюбленность делает странные вещи с людьми — они будто светятся изнутри. Санни, примеряя разные наряды и медленно танцуя возле зеркала, осталась в комнате, а Доркас начала приводить в действие свой план.

— Блэк, — твёрдо произнесла она, хватая того за рукав мантии.— Есть дело.

Сириус выходил из класса после сдвоенного зельеварения, стоящего у него в расписании последним. Пятница. До воскресного похода в Хогсмид оставалось два дня. Решимости у Медоуз было не занимать, как и желания сделать этот мир прекрасней. Хотя бы для Санни, потому что та действительно это заслужила.

— Чего тебе, Медоуз? — резко отозвался тот, кивком показывая друзьям, чтобы те шли дальше. Ремус пожал плечами и пошел, а Джеймс бросил на них долгий подозрительный взгляд. Доркас даже не хотела представлять, что он там себе подумал, а Сириус клацнул зубами. Кто-то сегодня не в духе. Он прислонился к стене, скрестив руки на груди, и кинул на Доркас угрюмый взгляд исподлобья.

— Неудачное зелье? — спросила Доркас совершенно не то, что планировала. Растерялась. Нельзя же вот так с лету просить устроить обещанное свидание?

— Неудачное? — вскинулся Сириус с горящими злобой. Доркас неосознанно сделала шаг назад. И тут его прорвало. — Этот п… плохой человек, Нюниус, чуть меня… О, Мерлин его подери! Он чуть не сжёг меня заживо! Представляешь? Благо, меня спасла Марлин, вовремя поставив щит, а оттащил, ты не поверишь, Лонгботтом! О-о-о, я эту тварь склизкую готов был покрошить прямо там! Знаешь, что сказал Слизнорт? «Даже у гениев бывают промахи». У гениев! Промахи! Да Снейп во сне под шестью пинтами огневиски, перед этим закинувшись дешёвой травой Дамблдора, может сварить это долбаное зелье! Промах! Ага, как же! Он же знает, что сводить ожоги невероятно сложно!

— Дамблдора? — переспросила Доркас.

— Аберфорта, — фыркнул Сириус. — Проехали. Пойдём, у тебя же тоже уроки закончились? Не могу тут стоять — все еще этот всполох пламени перед глазами горит.

Доркас кивнула. Сириус оттолкнулся от стены и, мрачнее тучи, но уже не такой злой, пошёл по коридору. Девушка засеменила за ним, ощущая себя неприятно маленькой на фоне его высокой фигуры.

Главная прелесть Сириуса Блэка заключалась в его отходчивости. Спустя всего полминуты туча, висевшая над его головой, исчезла, и лицо юноши приняло привычное скучающее выражение. Спохватившись, он спросил:

— Какое дело у тебя ко мне было?

— Есть, — поправила Доркас, собираясь с мыслями. Хотелось сменить тему на незначительные вопросы, потому что просить Сириуса о таком всё же было странно и немного страшно. Но нельзя. Чем быстрее она с этим разберется, тем лучше. Вдохнув поглубже, она выдала: — Первое желание. Ты должен организовать свидание Ремусу Люпину с моей подругой.

Сириус так резко остановился, что Медоуз чуть не врезалась ему в спину. Готовясь к разносу, она обошла его и с удивлением обнаружила, что тот еле сдерживает смех, закусив кулак. Встретившись с её серьёзным взглядом, он расхохотался в голос.

— Теперь я согласен бегать голым по замку хоть целый месяц! Медоуз, ты загадала просто-напросто невыполнимое желание!

— Санни — настолько ужасный вариант? — скептически поинтересовалась Доркас, всеми силами пытаясь не выдать волнения. Его реакция здорово выбивала из колеи. А что, если не получится? Не удастся уговорить? Санни ей этого не простит!

— Нет, — покачал головой парень, отсмеявшись. — Она довольно милая, да и Ремусу точно понравится, но… чёрт, ты вообще видела его? Свидание… Легче проткнуть Сама-Знаешь-Кого ржавой вилкой на его собрании, притворившись ящерицей! Я знаю Ремуса с первого курса, и романтические чувства у него вызывает только бестиарий или книга по зельям. Так что это будет не просто сложно, а сверхсложно. Но… — тут он кинул на неё хитрый взгляд, — желание есть желание, так?

Доркас опешила. После всей этой отповеди, она ожидала совсем другого ответа, поэтому зависла на несколько секунд, укладывая произошедшее в голове. Сириус тихо посмеялся с её потерянной мордашки, а потом широко улыбнулся.

— Только вот Ремусу ты скажешь об этом сама, — безапелляционно заявил юноша, хватая её под локоть. Доркас на автомате прошла за ним несколько шагов, все еще находясь в прострации, а потом сделала то, что было логично в её ситуации. Запаниковала и начала вырываться.

— Ты что, ополоумел? Блэк, у нас был другой уговор! Мерлин, Блэк! Ты хоть иногда слушаешь кого-нибудь, кроме себя?

Сириус — звезда в созвездии пса, поэтому для описания Блэка всегда подходило именно это слово — собака, но сейчас он целеустремленно и упорно вел Доркас в сторону гриффиндорской гостиной, неприятно сжимая локоть, словно твердолобый баран. На его губах все еще держалась широкая улыбка. Он наслаждался ситуацией, а особенно — замешательством Медоуз.

— Да ладно тебе, все будет шикарно. Заметь, меня он может послать по старой дружбе, подкати я к нему с этой просьбой, а вот ты можешь и убедить. К тому же, ты убедишься, что я — и ты, конечно, — сделали всё, что могли.

Впереди показался портрет Полной дамы, которая поприветствовала их кивком головы и попросила пароль, который Сириус произнес неожиданно громко. В его глазах пламенем плескался азарт. Влетев в гостиную, Блэк начал озираться в поисках друга и вскоре обнаружил его.

— Ремус! — крикнул он, и Люпин, сидевший в кресле у камина, поднял глаза над книгой. Из-за огромной разницы в характерах было сложно представить, что эти полностью противоположные друг другу люди могут быть лучшими друзьями. Сириус подошел к креслу и вытолкнул Доркас вперед. — Она хочет тебе кое-что сказать.

Это было бы жутко неудобно, будь в гостиной много народу, но в тот момент там было несколько младшекурсников, глядящих на них с невинным интересом. Доркас чувствовала, как предательски краснеют щеки, и представляла, насколько глупо выглядит из-за сковывавшей её нерешительности. Ремус с любопытством смотрел на неё, положив книгу на столик рядом. Решившись, девушка выдала на одном дыхании:

— Не согласишься ли ты сходить на свидание с моей подругой Санни в это воскресенье?

Она сказала это с невероятной скоростью, но Ремус понял. И удивился. Ладно, удивился — мягко сказано. Сириус тихо хихикал на фоне, любуясь получившейся картиной. Доркас вспомнила недавнее желание откусить ему нос, но сдержалась — ждала ответа.

— А почему таким странным способом и зачем это представление? — захлопал глазами Ремус, взяв себя в руки. — Сириус, я ничего не понимаю.

— Я тоже, я просто наслаждаюсь зрелищем, — развел руками Блэк. — Я проспорил ей, и она попросила меня устроить ваше свидание. Но я-то знаю, мне же ты откажешь. И не щурься, всё равно не страшно.

Доркас наблюдала за их перепалкой взглядами и думала, как же ей хочется оказаться сейчас в комнате, на своей кровати, и чтобы этой ситуации никогда не случалось. Но сейчас отступать уже было поздновато, и девушка это понимала, поэтому мирилась с красными щеками.

— Санни… — пробормотал Ремус, и Доркас обомлела — его щеки тоже тронул румянец. Люпин, да краснеет? Невероятно! — А почему…

— Потому что, — отрезала девушка, не желая вдаваться в объяснения того, что сама до конца не понимала. — Просто можешь её пригласить? Пожалуйста.

Момент икс. Согласится или нет? Доркас уже мысленно готовилась к тому, что начнется, если ничего не получится, а Сириус хихикал, отчего у Медоуз начали чесаться кулаки.

— Я согласен, — вдруг сказал Ремус. Доркас просияла, а Сириус, едва сдерживающий смех, резко разинул рот и свёл брови в переносице.

— Так просто? — пробормотал он, хотя голос его больше напоминал скулёж раненой собаки. Сириуса, впрочем, успешно проигнорировали.

— Спасибо, — искренне поблагодарила Доркас, а потом спохватилась. — Только, если что, мы об этом договорились ещё в прошлое воскресенье. Хорошо?

— Но почему?..

— А вот это я предпочту сохранить в тайне, — глубокомысленно ответила Доркас, возведя палец к потолку. — Просто прими и сделай, хорошо?

Ремус медленно кивнул, соглашаясь. Доркас не смогла сдержать счастливой улыбки. У неё получилось!

* * *

В «Чайном пакетике Розы Ли» всегда пахло фруктами, цветами и пряностями. Из-за прилавка, за которым обычно стояла приветливая молодая девушка в фартучке цвета топлёного молока, доносились едва уловимые голоса струнных инструментов. Доркас сидела за столом у окна, наблюдая, как омрачённая прохладным сентябрьским дождём улица Хогсмида наполняется студентами Хогвартса, наконец, дожившими до заветных выходных.

Доркас любила эту чайную. Единственную чайную, честно говоря, во всём Хогсмиде. По какой-то причине она не особо пользовалась популярностью, отчего ещё два года назад хозяйке пришлось продать вечно пустующие столики, а на вырученные деньги купить новую вывеску и сухие цветы, которыми теперь были украшены деревянные стены.

Как только на часах пробил полдень, дверь чайной отворилась. В помещение сначала ступил аромат жасмина и гвоздики, а следом, ёжась, зашла молодая девушка. Доркас потеряла дар речи.

Они с Пенелопой были знакомы с третьего курса (четвёртого для Пенелопы, ведь та была на год старше). Невзрачная и тихая девочка из Рэйвенкло однажды забыла учебник по чарам в кабинете. Она долго извинялась неизвестно за что перед Доркас — то ли считала себя виноватой за забывчивость, то ли за то, что побеспокоила гриффиндорку, то ли за всё разом. Набравшись смелости, — Доркас видела по её мечущемуся из стороны в сторону взгляду — она пригласила Медоуз в «Чайный пакетик Розы Ли», чтобы загладить вину. Она картавила, но так очаровательно, что Доркас умилялась ей всякий раз, когда слышала то характерное проглатывание звука «р», что было присуще, по её мнению, лишь истинным француженкам. Пенелопа ей и оказалась, вернее, лишь наполовину. Её мать, бывшая ученица Шармбатона, приехала в Лондон, где встретила любовь, как ей тогда казалось, всей своей жизни — простого работягу-магла. Спустя год после их тихой свадьбы в деревушке Западного Уэльса родилась малышка Пэнни. Её подростковая неуклюжесть и неловкость сыграли с ней злую шутку — девочка замкнулась в себе, считая своё лицо безобразным, голос — уродливым, а жизнь — чередой нескончаемых кошмаров. На тот возраст пришли и другие несчастья: мать неожиданно поняла, что не того она хотела для своей жизни, а потому надолго уезжала на родину, оставляя дочь с отцом, который ничего не смыслил в женской природе. В итоге они развелись, и теперь Пенелопа училась на четвёртом курсе Хогвартса, ничем не признанная, всеми покинутая и забытая. Дефективная, мерзкая, неполноценная. Доркас уверяла её, что та ещё слишком мала, чтобы сравнивать себя с красавицей-матерью, а потом… потом пришёл пятый курс Пенелопы Смит. К несчастью, её заметили слизеринцы. Розье, чистокровный поганец с французскими корнями, приметил в ней отличную мишень для издёвок и откровенного высмеивания как внешности и речи, так и происхождения.

Пенелопа ушла, не закончив и пятого курса. Её мать решила окончательно забрать её к себе, во Францию. Она перевелась в Шармбатон и иногда посылала подруге открытки по праздникам.

И вот, этим летом они вновь списались, но уже преследуя одну вполне определённую цель.

Пенелопа стояла перед столиком с лёгкой улыбкой на пухлых губах, слегка наклоняя голову и разглядывая старую подругу. В чёрной кофте с широкими рукавами, в того же цвета берете с козырьком. Каштановые волосы были заплетены в две толстые пышные косы. Изящество черт её лица, осанка и грация, с которой она присаживалась на свободный стул, — всем этим Доркас была зачарована, не находя, однако, ничего общего между девушкой, сидящей напротив, и девочкой, когда-то взирающей на мир с неловкостью и страхом.

Доркас вспомнила сказку о гадком утёнке, которую читал ей когда-то папа.

Папа.

— Разве истинные леди не должны опаздывать? — спросила она первое, что пришло ей в голову. Пенелопа окинула её долгим серьёзным взглядом, отчего девушке стало не по себе, и вдруг звонко рассмеялась.

— Я же не на свидании, милая. Не то чтобы ты мне не нравилась, но, прости, в моём вкусе исключительно мужчины, — растягивая гласные, слегка проседая на всё том же злосчастном звуке, проворковала она. — Ты не против, если я закурю?

Доркас помотала головой. Пенелопа ловко выловила сигарету из сумочки, подожгла её кончиком палочки и, немного подумав, произнесла:

— Odor*. — Вмиг дым сигареты окрасился голубовато-лиловым цветом, распространяя запах сирени и чего-то неуловимого, но несомненно приятного. — Ещё не было придумано ничего лучше магловских сигарет, кроме, разве что, этого заклинания. О, не смотри на меня так: в Шармбатоне курят почти все воспитанницы. Когда питаешься лунным светом и родниковой водой, можешь позволить себе некоторую… шалость. Здесь подают кофе? Сто лет его не пила!

Они заказали кофе. В момент, когда Пенелопа принимала чашку, Доркас вдруг заметила блеск кольца на безымянно пальце.

— Помолвлена? — удивлённо заметила она.

— До восемнадцати ещё четыре месяца, так что да. Пока да. Знаешь, что забавно, дорогая? — промурлыкала девушка, помешивая ложечкой кофе и жмурясь, словно от солнечных лучей, попавших в глаза. Доркас вопросительно приподняла бровь. — Мою мать зовут Констанция. «Постоянная». Более ветреной женщины, что иронично, не встретишь! Знаешь, что означает «Пенелопа»? «Верная жена», ха! Не знаю, смеяться мне или плакать.

— И кто смог украсть твоё сердце?

— Насчёт кражи я бы поспорила… он красивый, богатый, с блестящей родословной и не скупящийся как на комплименты, так и на более дорогие украшения девушки. Но свою фамилию я менять не намерена — Ренáр звучит гордо!

— Вот лиса**, — улыбнулась Доркас. Пенелопа расхохоталась. И, честно говоря, такой открытой и откровенно наслаждающейся собой она нравилась Медоуз куда больше прежней Пенелопы, тени реального человека.

«Прекрати сравнивать их!» — вдруг одёрнула себя Доркас.

— А я и подарочки привезла, — спохватилась та и принялась копаться в своей, как оказалось, безразмерной сумочке. Спустя несколько секунд на столе перед удивлённой Доркас стояло несколько флакончиков разных форм и размеров с переливающимися всеми мыслимыми и немыслимыми цветами жидкостями.

— Первое, — Пенелопа указала пальчиком на маленький флакон с кислотно-жёлтым содержимым с багровыми крапинками, — сделает твои ногти прочными и ровными. Можешь ради интереса поскрести стены Хогвартса. Без ущерба себе проделаешь дыру, обещаю, — она коротко рассмеялась, перебегая пальцами к следующему флакону нежно-розового цвета. — А здесь у нас чудо-гель для твоих безобразных волос. Ты вообще их расчёсываешь? Наноси на волосы и заплетай потом их в косу. Эффект потрясающий!

Пенелопа рассказывала увлечённо и с энтузиазмом, порой отпуская язвительные шутки, затрагивающие как саму Доркас, так и девушек Хогвартса, которых она когда-то знала. Медленно, но верно она подбиралась к последнему флакону — небольшому, с мизинец высотой бутыльку с таинственным иссиня-чёрным содержимым, в котором то и дело поблескивали крошечные искорки-звёздочки, из-за которых создавалось ощущение, словно во флакон кто-то умудрился поймать кусочек ночного звёздного неба.

— Пэнн? — подала голос Доркас, указывая на него. — Это то, о чём я думаю?

— Совершенно верно, сладенькая, — мурлыкнула Пенелопа, осторожно беря флакон в руки. — Невероятно жестокая вещь. Без понятия, что с чем надо смешать, чтобы в итоге получить это, но… Guerre et pitié ne s’accordent pas* * *

.

— И… что мне с этим делать? Вернее, как? — спросила Доркас, пропуская мимо ушей непонятное выражение. Пенелопа сделала последнюю затяжку и погасила сигарету в чашке кофе.

— Называется «Сумерки» — поговаривают, что готовится оно только после заката солнца. Вся гадость в том, что зелье сильное и притом практически не распознаваемое. Действие закончится только в случае смерти заклинателя, либо состояния, к ней близкого. Дай ему настояться недельку в твоём тепле, скажем, под подушкой, потом смешай пару капель со своей кровью и окропи ими письмо. Следов не останется и, если сделаешь всё тихо, никто ничего не узнает. Условие только одно: этот урод должен распечатать письмо с наступлением вечера.

Лицо Пенелопы ожесточилось, приобрело хищные черты, а глаза сузились. Она с секунду постучала пальцами по столешнице и продолжила:

— Книгу по ментальным наукам вышлю через пару дней. На ней будут чары отвлечения внимания и подложных образов — у нас часто используют их, чтобы никто не заинтересовался книгой у тебя в руках. Также, поскольку я умница, в ней же ты найдёшь много всего интересного и запрещённого, потому, в качестве дополнительных мер, она запирается при каждом закрытии. Пароль: «Notre jour viendra* * *

». Не хмурься, я его тебе запишу.

— Спасибо, — выдохнула Доркас.

— За это всё прошу лишь две вещи: сделай это как можно скорее и как можно позорнее. Забрось его в такую выгребную яму, чтобы он не мог и слова сказать, захлёбываясь в дерьме, — холодно прошипела Пенелопа, поглаживая обручальное кольцо и смотря куда-то в стену. Доркас вздрогнула. Пенелопа моргнула и вдруг улыбнулась. — Ну давай, рассказывай теперь и о себе.

Они проговорили около часа, прежде чем Пэнн вдруг не вскрикнула, случайно глянув в окно.

— Кас, милая, ты видишь то же, что и я? — прошептала она, поражённо разглядывая кого-то на улице Хогсмида. Доркас с интересом проследила за её взглядом. Рядом со Сладким королевством стоял парень, в котором Медоуз признала семикурсника из Рэйвенкло, имя которого она, к сожалению, не знала. Тут её поразила догадка. Это же, должно быть, бывший однокурсник Пэнн!

Словно в подтверждение её мыслей Пенелопа заговорила:

— Саймон Уиллс, маглорождённый, но талантливый волшебник. Помню его совсем заморышем, а сейчас глянь-ка как вымахал. Красавчик, а?

— Увидела в нём родственную душу? — заметила Медоуз.

— Почти, — протянула Пенелопа. Вдруг её лицо заострилось, приобретая выражение хищной птицы, увидевшей свою добычу. — Но, скажи, красавчик же?

Не успела Доркас кивнуть, как Пэнн поднялась из-за стола, попутно туша вот уже четвёртую сигарету в чашке кофе. Она хитро подмигнула Медоуз и, изящно пошатываясь, направилась к выходу. Когда Доркас отмерла, было уже слишком поздно. Пенелопа о чём-то беседовала с бывшим однокурсником, изредка кидая короткие, но многозначительные взгляды в сторону чайной. Спустя несколько минут она развернулась и, схватив парня за рукав мантии, направилась обратно. Доркас захотелось провалиться сквозь деревянные половицы, испариться, исчезнуть, стать невидимой. Но её молитвы не были услышаны — Ренар упорно шла в чайную.

— Этот молодой человек горел страшным желанием познакомиться с тобой, детка, — первым делом сказала Пэнн, усаживая парня прямо напротив Доркас. Тот, как оказалось, выглядел ничуть не менее смущённым, чем она. — Прости, красавица, мы очень мило побеседовали, но мне уже пора. Развлекайся!

Пенелопа подошла к оторопевшей девушке и наклонилась, обдавая её сладким запахом парфюма.

— Тебе нужен кто-то для прикрытия. Прости, — шепнула она на ухо Доркас, после чего оставила звучный «чмок» на её пылающей щеке.

Когда Доркас моргнула, Пэнн уже не было.

— Эм… меня зовут Саймон. Приятно познакомиться? — запинаясь, подал голос парень, пряча взгляд. Доркас посмотрела на него и растерянно улыбнулась, называя себя в ответ.

__________

* Odor (с лат.) — благоухание.

** Фамилия Пенелопы — Renard, что с французского означает «лисица». К слову говоря, имеющее точно такое же произношение слово «renarde» имеет два значения: «лисица» и, внимание, «мегера». Мегера же, в свою очередь, — самая страшная из трёх эриний, богинь мщения (в данном случае не столько завистливая, сколько гневная). Вот такая вот многоходовочка! Кстати, Пенелопа — также героиня древнегреческих мифов, супруга Одиссея, является символом (хе-хе) супружеской верности.

* * *

Guerre et pitié ne s’accordent pas (фр. поговорка) — Война жалости не знает.

* * *

Notre jour viendra (фр. поговорка) — Будет и на нашей улице праздник.

Мети́да — богиня мудрости и хитрости.

__________

Голова казалась тяжёлой от расплывающихся мутными кругами мыслей, однако сон не шёл. Доркас шумно вздохнула и перевернулась на другой бок уже в дцатый раз.

— Не спишь? — громко прошептала Санни со своей кровати, шурша одеялом. Ей, по всей видимости, тоже не спалось.

— Не-а, — отозвалась Доркас, выглядывая из-за полога. Сбоку доносилось сопение Клементины — эта девчонка всегда спала как убитая. — Ты чего там?

— Иди ко мне, — донёсся шёпот из-под подушек. Доркас соскользнула с кровати и засеменила босыми ногами. Холодный пол между прикроватными ковриками приятно холодил ступни. Заслышав приближение подруги, Санни заворочалась и отодвинулась ближе к краю, предоставляя больше места. Она никогда не пряталась за пологом, предпочитая ему такую своеобразную свободу. Доркас залезла в кровать и тут же оказалась накрыта тёплым тяжёлым одеялом. Голубоватый лунный свет, сочащийся между бархатных портьер, словно играл с Санни, с её волосами и глазами, отчего те переливались таинственным предвкушающим блеском.

— Помнишь, я рассказывала тебе о… — тихо начала Санни и вдруг запнулась. Даже в темноте Доркас видела полыхающие алым цветом щёки подруги. — О нашей встрече с Люпином?

— Три раза, — улыбнулась Доркас. Скоро она выучит эту волшебную историю наизусть.

— Я тогда тебе не всё рассказала, — выдохнула Санни и почесала нос, отчего несколько бледно-васильковых прядей упало ей на глаза. Доркас бережно отвела их за ухо и с улыбкой вздохнула, предлагая продолжить. Санни зажмурилась и заговорила: — Тогда были факты и эмоции, а сейчас, наверное… скорее всего… — она замешкалась, пытаясь подобрать слова, — мои наблюдения. Ну, знаешь, мне показалось… что я ему тоже понравилась. Он очень часто смотрел на меня, хотя, наверное, так и принято, если вы сидите друг напротив друга, да? Но, знаешь, он смотрел на меня как-то необычно… а ещё он, хм, иногда краснел и запинался, хотя, может быть, я просто всё это преувеличиваю.

Санни замолчала и уткнулась носом в подушку. Доркас положила холодную ладонь ей на плечо, оттого та вздрогнула и, вся красная, посмотрела на неё.

— Вы проговорили четыре часа, — начала Доркас. — Я очень сомневаюсь, что он был с тобой всё это время из вежливости. Ладно, час-два, но четыре? А потом проводил, м-м-м, до самой лестницы, ведущей в твою комнату? Я не говорю о какой-нибудь там «любви до гроба», но ты, скорее всего, симпатична ему. Говорите больше, ходите на свидания, — или что там делают будущие парочки? — тогда ты будешь лучше понимать его, а он — тебя. И тогда ваша взаимная симпатия может перерасти в более воздушное и волшебное чувство.

— Более волшебное, чем всё здесь? — хихикнула Санни, и ее смех звоном затерялся где-то в темноте спальни. Действительно забавно.

— Думаю, да, — кивнула Доркас, переворачиваясь на спину, и вдруг подскочила. Голову её осенила внезапная мысль. — Я сейчас.

Она вылезла из кровати и подбежала к своей тумбочке, на которой лежала волшебная палочка. Только бы не ошибиться в произношении. Вернувшись к Санни, она указала палочкой на потолок и шепнула заклинание.

К потолку взлетел сноп голубоватых искр, рассыпавшись по нему яркими огнями звездного неба. Все известные людям созвездия медленно заняли свои места, огромными льдинами расплывшись по поверхности. То тут, то там мелькали кометы и метеоры. Это было невероятно…

От увиденного Санни задохнулась, нашарила рукой руку Доркас и с силой сжала. Она хотела что-то сказать, но смогла лишь в изумлении раскрыть рот.

— Его показывала мне мама, — объяснила Доркас очарованной подруге, убирая палочку. — Это заклинание какого-то древнего африканского племени. Они не могли спать без звезд над головой, представляешь? Я совсем забыла о нём, а вот сейчас отчего-то вспомнила.

Санни молчала, лишь крепче сжимаю чужую руку в своей. Доркас смотрела на звёзды с задумчивой улыбкой. Ночное небо напомнило ей о зелье, а следом, по цепочке, мысли её закрутились вокруг её нового знакомого. И Доркас решилась.

— Я тоже не всё тебе рассказала сегодня, — произнесла она. Санни оторвалась от созерцания звёздного неба и повернула к ней голову. — Перед своим уходом Пенелопа встретила своего бывшего сокурсника, Саймона Уиллса из Рэйвенкло, а потом усадила его за мой стол. И ушла.

— Что? — удивленно выдохнула Санни. Сегодня выходила какая-то ночь откровений. Неужели то было действие звёзд?

— Ага, — кивнула Доркас, — мы просидели так несколько часов.

— И? — Санни перевернулась и положила голову на согнутые локти, хитро поглядывая на подругу. В такие моменты в ней просыпался кто-то очень любопытный и ехидный. Доркас замешкалась.

— Ничего. То есть первые полчаса мы просто тупили, нервничали и пытались познакомиться. Ты знаешь Саймона? Я никогда раньше с ним не общалась и даже имени не знала, а, как выяснилось, зря. Он оказался потрясающе умным!

— Только не говори, что вы всё это время проговорили про учёбу, — простонала Санни, на что Медоуз тихо хихикнула и ткнула подругу локтем в бок.

— Конечно нет! Но, скажу я тебе, Распределяющая шляпа за тысячу лет не потеряла хватку. Он маглорождённый, но знает о магическом мире побольше всякого чопорного аристократа. Он сам из Дерби, и — ты же помнишь, что я живу недалеко оттуда? — когда он узнал о том, что от города до моего дома около часа езды, то в шутку, наверное, пообещал меня навещать.

— Нельзя же так скоро сообщать всяким незнакомцам свой адрес, Касси! А если он маньяк и извращенец? Твоим обнажённым гуляньям по дому придёт конец! — притворно изумилась Санни. Доркас глянула на неё со всей строгостью и вдруг набросилась, щекоча бока и тихо смеясь, изо всех сил пытаясь не разбудить соседку по комнате.

— Не надо так шутить надо мной, — фыркнула Доркас, нависая над подругой. И расхохоталась. Картина, мелькнувшая перед глазами, оказалась слишком яркой и живой.

Они провозились на кровати какое-то время, прежде чем обессилев и дрожа от беззвучного смеха не повалились обратно на кровать. Доркас упала на спину и прикрыла глаза, предаваясь размышлениям.

— Во-первых, дома я голой не хожу с пяти лет! Во-вторых, я и сама не знаю, зачем ему это сказала. Оно вышло как-то само, знаешь, когда ты говоришь с человеком всего пять минут, но чувствуешь, будто знаешь его пять лет. Это было здорово.

— Ты надеешься на продолжение? — осторожно спросила подруга, тяжело дыша от продолжительного смеха и улыбаясь.

— Не знаю, — честно ответила ей Доркас, — правда, не знаю. Всё вышло как-то спонтанно, быстро и неожиданно, — она подхватила пальцами прядь волос и резко закрутила её, почувствовав неожиданный прилив меланхолии.

— Ты сейчас точно описала первую встречу моих родителей, — хихикнула Санни, — перестань переживать за меня — ты сделала столько добрых дел, что их хватит на несколько жизней вперёд — и обрати внимание на себя и свою личную жизнь. Ты замечательная, умная и безумно красивая, так что откинь все свои комплексы, неуверенность или что ты там себе навыдумала, и просто живи как обычный подросток. Ты этого заслуживаешь!

Санни подвинулась в подруге, перекинула свою руку через неё и крепко обняла. Доркас зажмурилась и вдруг всхлипнула.

— Плачешь? — шепнула Санни ей в шею. В этом простом вопросе было столько заботы, что на душе становилось тепло. Доркас улыбнулась, вытирая слёзы, и молча кивнула. В носу щипало, а звёзды на потолке мутнели, расплывались и кружились, то тускнея, то вновь зажигаясь. — Поплачь, глупышка, это полезно.

Они пролежали так ещё какое-то время, пока Доркас не услышала сопение под ухом. Она осторожно вылезла из-под руки подруги, накрыла ту одеялом и перебралась на свою кровать.

Наивная, милая Санни, просящая отринуть комплексы и неуверенность в себе. Чего стоило ей произнести эти слова, не моргнув и глазом? Сказать это, не переводя внимание на себя и свои проблемы. Она ненавидела свои топорщащиеся розовые уши, веснушки и пушистые волосы. Она корила себя за неловкость и несуразность. Она близко к сердцу принимала критику и считала себя недостойной похвалы и благодарности.

И вместе с тем Доркас не знала человека сильнее её. После инцидента со слизеринцами Санни много шутила, — слишком много, если говорить начистоту, — путалась в словах, вечно витая в мыслях, но неизменно сияла улыбкой. Доркас всё ещё с дрожью вспоминала, как та, избавившись от гадюк на голове, дрожала у неё в руках, пока они сидели в лазарете. «Поплачь, глупышка, это полезно», — шептала тогда Доркас, задыхаясь от разрывающих её душу ярости и состраданья.

Наивная, милая Санни, никогда не падающая духом, не позволяющая себе самокопаний и надуманной ненависти, борющаяся со своими демонами изо всех сил. Санни, с которой стоило бы брать пример всем в Хогвартсе.

Доркас нашарила под подушкой флакон с зельем и сжала в руке.

В тот момент в нём плескалось не звёздное небо, а её надежда и месть.

* * *

С Саймоном они встретились на следующий же день после обеда. Он выловил Доркас (и Санни, конечно же) на входе из Большого зала и выглядел несколько нервничающим, но решительным. Санни предпочла ретироваться под предлогом библиотеки и Люпина, вернее, Люпина в библиотеке, оставляя Доркас и рэйвенкловца наедине.

Не сговариваясь, они пошли по направлению к Совиной башне. Первым молчание прервал Саймон:

— Кому хочешь отправить письмо?

Доркас улыбнулась про себя такому нелепому вопросу, но разумно решила, что, будь она на его месте, спросила бы то же самое.

— Тёте. Прошло несколько недель, а она ещё ни разу не написала.

— О, — многозначительно отозвался тот и умолк. Доркас мысленно поблагодарила его за это — объяснять, что это за тётя такая, ей совершенно не хотелось.

— Саймон, — сказала вдруг гриффиндорка. — Что ты знаешь о визгопёрках?

— Тебе прочитать лекцию? — улыбнулся парень. — Или это был способ развеять затянувшееся молчание?

— Почти. У меня проблемы с травологией, поэтому я бы хотела попросить тебя позаниматься со мной, если ты не против. Позаниматься травологией.

Доркас чуть не дала себе по лицу за уточнение, но, увидев, как повеселел Саймон, слегка расслабилась. «Спонтанно, быстро и неожиданно», конечно, было девизом семьи Флемингов, но, как Доркас надеялась, Санни не стала бы против заимствования.

— Удивительно, но это совершенно точно та самая вещь, которую я хотел предложить тебе, но не знал, как тебе намекнуть, — тем временем улыбнулся Саймон. Доркас беззлобно пихнула его в бок.

— Ты понял это, когда я вчера перепутала бадьян с маргариткой*?

— В том числе… как у тебя вообще это вышло? — Саймон говорил тоном взрослого, недоумевающего с противоречащего логике и здравому смыслу поступка маленького ребёнка.

— У них же названия похожие! — возмутилась Доркас.

— Одна буква, Дора! Одна! — обречённо воскликнул Саймон. Доркас засмеялась, увидев его лицо, выражавшее в тот момент вселенскую скорбь.

— Меня ещё никто не называл Дорой, — отсмеявшись, протянула она.

— Извини?

— Нет, продолжай, мне нравится, — Доркас задумалась, — но за это ты просто обязан со мной позаниматься!

— Без проблем, — пожал плечами парень. — Тебе это действительно необходимо.

— Ты невыносим!

* * *

Сириуса Доркас поймала около заброшенного туалета на третьем этаже. Очевидно что-то замышляющего Сириуса, в компании Питера Петтигрю и Джеймса Поттера. Её появление друзья восприняли по-разному: Питер побледнел, забегал маленькими крысиными глазками и, в общем-то, с головой выдал преступность их планов. Джеймс начал яростно что-то нашептывать Сириусу, который лишь весело отмахнулся:

— Успокойся, Сохатый, она своя.

Доркас не представляла, что такого она могла сделать, чтобы войти в число мародёров, вернее, людей, которыми они бы могли доверять, но, в принципе, особо не возражала. Если всё так, как она поняла, то ситуация складывалась как нельзя лучше.

— Блэк, ты мне нужен.

Сириус заулыбался пуще прежнего, из-за чего Доркас окатило волной раздражения.

— Я всем нужен, детка. Извини, но у меня и моих друзей тут очень важная миссия, не требующая отлагательств!

Доркас сощурилась и перевела взгляд на самоуверенного Поттера, держащего в руках свёрнутый листок пергамента. Из школьной сумки Петтигрю же высовывался кончик плохо спрятанной петарды. Медоуз усмехнулась, стараясь придать своей позе и выражению лица как можно больше надменности и горделивости.

— Это та самая карта, Поттер? Я много о ней слышала, — произнесла она и повеселела, увидев, как стремительно увядает улыбка как Поттера, так и его не менее несносного друга. Доркас лукавила и знала это, но надеялась, что в её маленький спектакль всё-таки проверят главные лгуны всего Хогвартса. Обмануть мошенника было делом трудным, но грандиозным. — Я не думаю, что, если вас поймают за взрыванием туалета бедной плаксы Миртл, вы отделаетесь всего неделей чистки кубков у мистера Филча. Поэтому, чтобы я случайно не зашла куда не надо, вам бы следовало выделить мне сопровождающего. Вдруг вместо гриффиндорской башни я навещу покои профессора Макгонагалл.

— «Своя», говоришь? — зло прошипел Поттер. — Пойдём, Пит, оставим голубков наедине.

Он развернулся на каблуках и, не оборачиваясь, пошёл в противоположную сторону. Питер подскочил и засеменил за ним, осторожно оглядываясь назад. Сириус вздохнул.

— Что это только что было, Медоуз? И откуда ты знаешь про карту?

— У меня свои информаторы, — усмехнулась она, но, увидев помрачневшего Блэка, смягчилась. — Извини. Из-за меня вы поссорились.

— Фигня, — отмахнулся тот. — Подуется и перестанет. Что тебе от меня надо?

— Второе желание, — пожала плечами Доркас.

— А подождать ты не могла? И к чему вся эта таинственность?

— Планы изменились, и мне надо, чтобы ты сделал то, о чём я попрошу, в течение пары дней.

— И что это? — заинтересованно приподнял бровь Блэк. Доркас собралась с мыслями и выдала всё на одном дыхании:

— Ты должен будешь пристать к первокурснику со Слизерина в безлюдном месте, издеваться над ним, насмехаться и угрожать, или что вы там делаете с неугодными вам мальчишками? Стоп. — Она подняла указательный палец перед уже начавшим было что-то возражать Сириусом. — Дослушай. В кульминационном моменте должна появиться я, послать тебя к дракону под хвост и спасти слизеринца подобно отважному рыцарю. Не спрашивай, зачем мне это надо, я всё равно не отвечу.

— И как зовут этого беднягу? — хмуро спросил Сириус.

— Феликс Розье, — ответила Доркас. Блэк, услышав фамилию, вначале удивлённо приподнял брови, а после в его взгляде проскользнуло нечто, похожее на понимание. Догадался, решила Доркас. Однако его это, в любом случае, не касается.

— Я в деле, Медоуз, — спустя несколько секунд сказал он. Доркас кивнула. Что ж, осталось самое сложное.

* * *

Объявление о дуэльной неделе с Аластором Грюмом вызвало у шестикурсников возбуждённые перешёптывания, прерванные гаркающим рыком профессора ЗоТИ. Первый день дуэли он назначил на среду и сдержал своё обещание. Мало у кого из Гриффиндора были хоть какие-то представления о ведении дуэлей — испокон веков это считалось прерогативой лишь аристократической части магического населения. Со временем подобные практики начали забываться, и даже маги с блестящей родословной не всегда удосуживались даже прочитать Дуэльный кодекс.

Как оказалось, Аластор Грюм собирался учить их совершенно не этому.

Практика — это была та вещь, в которой, без сомнений, аврор был блестяще хорош. Он мог часами рассуждать о тех или иных боевых заклинаниях, но, казалось, иной раз совершенно не имел представления, как история создания Экспеллиармуса поможет кому-то в бою. В этом практически все ученики были с ним солидарны.

Доркас не могла выкинуть из головы слова Блэка. Словно приобщившись к этой своеобразной теории заговора, она то и дело соотносила поступки Грюма с идеей, что прочно поселилась в её мозгу. Возможно ли, что даже дуэль, основанная не на древнем кодексе, а на проверке учащихся на умение держаться в бою (более приземлённое «спарринг», он решил не озвучивать, вероятно, чтобы привлечь на урок ещё и слизеринцев) была частью его плана?

С каждой секундой Доркас убеждалась в этом всё больше.

Их разделили на команды по шесть человек. То же самое делали и со слизеринцами. Правила были таковы, что побеждает не кто-то один, а целая команда с учётом заработанных в спаррингах (дуэлях!) баллов. Так уж вышло, что в команде Доркас оказались люди, знакомые боевыми заклинаниями лишь понаслышке — маглорождённые и полукровки-цветочки, по сравнению с которыми даже Санни казалась профессиональным аврором.

Доркас издала обречённый стон и встрепала свои волосы, прежде чем сделать хвост. Придётся работать за шестерых.

От резкого взмаха палочки Грюма под потолком высветились блеклые цифры цвета зелёного апатита — серёжки из него любила носить мама Доркас, оттого та отличала все оттенки зелёного по драгоценным камням.

— У каждого будет ровно три минуты. Правила: не крушить, не ломать, запрещённые заклинания не использовать, — гаркнул Грюм строго. — Помните, что я за вами наблюдаю, дети.

Медоуз буквально чувствовала кожей теплящуюся в слизеринцах ненависть. Ещё бы! Их только назвали теми, кем они и являются. Какой ужас!

Доркас хмыкнула, но тут же вернула всё своё внимание помосту.

На которой выходил, сверкая улыбкой во все тридцать два зуба, Мальсибер. И Санни с затравленным, испуганным взглядом.

— Профессор Грюм! — вырвалось у Доркас, прежде чем она вообще поняла, что происходит. — Вы не можете ставить их в пару!

— Ты будешь учить меня работе преподавателя, девочка? — ухмыльнулся Грюм, что вызвало у Медоуз острый приступ ненависти и тошноты. — Становитесь друг против друга и начинайте по сигналу.

Взгляд Санни заметался по аудитории, и только когда она увидела Доркас, слегка успокоилась, опуская плечи и переставая дрожать, как загнанный лисой кролик. Доркас сжала губы в тонкую бесцветную полоску и перевела взгляд на Мальсибера. Он не посмеет, думала она, наблюдая за его расслабленным хитрым взглядом. Только не при авроре. Он ничего ей не сделает.

Не сделает же?

По классу раздался громкий звон. Дуэль началась. Мальсибер с ходу послал в Санни несколько заклятий, от которых та с удивительным проворством увернулась и даже поставила Протего перед последним. Доркас сжала руки в кулаки. В её ушах бешено стучало сердце.

— Мимбл Вимбл! — вдруг вскрикнула странное заклинание Санни, хотя голос её был столь тонким, что больше напоминал мышиный писк. Голубой луч сорвался с палочки и угодил прямо в плечо не ожидавшему этого Мальсиберу.

Класс замер.

Мальсибер оглядел себя и ухмыльнулся. Заклинание не оставило на нём и следа.

— Клвриа! — небрежно произнёс он набор несвязных звуков. Со стороны Гриффиндора послышался хохот. Слизеринец недоуменно оглядел палочку, следом — свои руки. — Лмас, — сказал он, растерянно смотря на свою палочку.

— Довольно, — сильный голос Аластора Грюма прошёлся по аудитории, заставив всех вздрогнуть. — Как некрасиво по отношению к девушке использовать заклинания облысения, мистер Мальсибер. Это дуэль, а не место для издевательств. Минус десять баллов со Слизерина.

Мальсибер прорычал что-то невразумительное, но опустил палочку и сошёл с помоста.

— Заклинание косноязычия? Похвально, мисс Флеминг, похвально, — обратился Грюм к раскраснейвшейся от случившейся дуэли и смущения Санни. — Откуда вы его знаете?

— У него название заб… забавное, — запнувшись, пискнула девушка, не поднимая на аврора глаз. Тот лишь усмехнулся.

— Вы отлично держались, мисс Флеминг, для девушки вашего телосложения и характера. Можете быть свободны.

Услышав последние слова, Санни попятилась и вдруг подорвалась к Доркас. Та крепко обняла её, чувствуя по дрожи и прерывистому дыханию, как на самом деле была напугана подруга. Почему именно Мальсибер? Разве Грюм не понимал, насколько неравны их шансы?

Руки Доркас вновь сжались в кулаки, но уже не от беспокойства, а от злости.

Своё имя Доркас услышала только через полчаса. Вместе с фамилией Блэк.

* * *

Когда Хогвартс накрыло большой ночной тенью, Доркас сквозь сон услышала, как что-то стучит об оконное стекло. Она поднялась, выглянула из-за полога и в тот же момент отшатнулась: большая чёрная птица, вернее, её силуэт темнел за окном, пушистый и растрёпанный. Догадка поразила девушку, и та немедленно принялась открывать ставни. Вместе с птицей она впустила в комнату дуновение ночного холодного воздуха вперемешку с запахом мокрых листьев и костра, что совсем недавно жёг Хагрид. Птицей оказался огромный тёмно-коричневый филин с привязанным к лапе поблёскивающим в свете наколдованного Люмоса мешочком. Если это было то, о чём подумала Медоуз, то значит филин прилетел к неё из самой Франции.

Порывшись в тумбочке, Доркас достала печенье и кинула его сердитой птице, на что та с тихим — наверное, чтобы никого не разбудить, — восторгом подхватила его и тут же съела.

— Красавец, — шепнула Доркас, осторожно протягивая руки в лапке филина. Тот окинул её подозрительным взглядом, но остался стоять смирно.

Как только мешочек был отвязан, филин тут же с тихим шуршанием вылетел из окна. Доркас проводила его взглядом и, когда маленькая чёрная точка вскрылась в ночной тьме, поспешила закрыть окно. Босая и продрогшая, она залезла в кровать, наложила на себя согревающие чары и Фините на посылку. Та тут же блеснула и осыпалась золотом, а на месте маленького мешочка, без проблем помещающегося в ладони, на её коленях теперь лежал тяжёлый мешок из сине-серебряного шёлка.

Первым, что достала Доркас, оказалась огромная толстая книга с потёртой голубоватой обложкой с золотой надписью «Тайны нашего разума» посередине. Блеклые буквы под ней гласили: «Лайонель де Трефле-Пике», — что, очевидно, являлось именем автора. От книги будто разило какой-то странной, но ужасающе могущественной силой, словно заключённые в ней тайны были действительно чем-то древним, таким, что выходило за рамки человеческого понимания. За рамки человеческого разума.

Не удержавшись, Доркас открыла первую страницу. В тусклом белом свете начали вырисовываться неизвестные символы, состоящие из обсидианово-чёрных, словно бы поглощавших свет, завитков и плавных линий. Однако с придыханием Медоуз вдруг осознала, что понимает эти странные слова неизвестного ей языка на каком-то подсознательном уровне. Книга говорила с ней. Книга говорила с её разумом.

Несколько напуганная, Доркас собиралась было захлопнуть книгу и возвратиться к ней спустя какое-то время, но вдруг взгляд её зацепился за первую строчку, своего рода эпиграф к первой главе.

«Не пытайся познать магию. Пусть она познает тебя».

Девушку пробил пот, и она поспешила отложить книгу в сторону. Она чувствовала озноб, зарождающуюся лихорадку, но не физическом плане. Словно дрожала её поражённая и напуганная душа, её магия, её мысли. Что-то было в этих словах, что-то властное и непокорное, уничижительное и вдохновляющее.

Доркас просидела минуты три, выравнивая дыхание, прежде чем не коснулась мешка. В нём осталась записка с изящно выведенными чёрными чернилами буквами.

«Душа моя, пишу тебе из своего далёкого дома. Извини, что нам так скоро пришлось проститься, — Международная Порткомпания отвела мне всего два часа на пребывание в Англии.

Уверена, Силестин (надеюсь, он не доставил тебе проблем своим скверным характером) принёс посылку под покровом ночи. Также я уверена, что ты достаточно умна для того, чтобы не показывать её кому бы то ни было. Лайонель де Трефле-Пике был способным волшебником, некогда обучавшимся в Шармбатоне, но, увы, из-за некоторого недопонимания все его труды запрещены в Европе. Если тебя поймают, то Азкабана не миновать, поэтому желаю удачи в изучении и практике, моя дорогая.

Надеюсь на нашу скорейшую встречу по исполнению задуманного тобой грандиозного плана. Раздави эту падаль так же, как когда-то она пыталась раздавить меня.

С письмом присылаю тебе конверт и бумагу для послания и заклинание-пароль. Если возникнут вопросы, то не стесняйся писать мне.

С любовью и искренней надеждой, твоя Пенелопа Ренар»

Доркас несколько раз прочитала письмо, после чего сжала в руке и произнесла испепеляющее заклятье. Чёрные крошки сгоревшего пергамента упали ей на одеяло, но тут же были убраны небрежным Эванеско. Прерванный ночным гостем сон полностью покинул девушку, и та, вздохнув то ли обречённо, то ли воодушевлённо, раскрыла книгу, углубляясь в чтение.

Как жаль, что Доркас не заметила всё это время внимательно наблюдающей за ней Клементины.

__________

* Бадьян на английском «dittany», маргаритка — «daisy».

Дисно́мия — богиня беззакония.

__________

У Доркас болел мозг. Пожалуй, именно так она могла описать своё состояние. Мозг болел, ныл и просился наружу, превращённый, судя по ощущениям, в бесформенную серую кашицу. Под глазами девушки прочно обосновались тёмно-фиолетовые синяки — следы бессонной ночи и активной умственной деятельности.

Хотелось спать. И, пожалуй, умереть. Совсем чуть-чуть.

Впрочем, ни того, ни другого она сделать не могла в силу того, что решила устроить себе штурм старинной книги по ментальным наукам в середине недели. Да и Санни бы не обрадовалась холодному трупу рядом со своей кроватью.

Поэтому, беспрестанно зевая и отмахиваясь от обеспокоенной подруги, Доркас шла в Большой зал на завтрак. Но и там ей, к сожалению, не удалось обрести спокойствие. Как только она села на своё место, в дверях, сопровождаемый криками, смехом и улюлюканьем, показался Сириус Блэк с гордым и самодовольным выражением лица. Медоуз не обратила бы на него никакого внимания, если бы не резко возросший шум в Большом зале.

Ну и что с того, что Сириус Блэк явился в Большой зал с синей от засосов шеей? Отменять завтрак что ли?

Доркас прорычала что-то невразумительное, неистово мешая ложкой кашу в тарелке. Нет, внешний вид Блэка её совершенно точно никак не волновал. Её волновал поднявшийся из-за этого балаган.

Кто-то свистнул, и Доркас показалось, будто в её голове на кучу хвороста упало что-то массивное и тяжёлое, попутно придавив пару нервов. Поэтому, когда её плеча кто-то мягко коснулся, она резко вскинулась и громко прошипела:

— Мерлин, да что ещё?!

— Это всего лишь я, — беззлобно усмехнулся, как бы то не было неожиданно, Саймон, усаживаясь рядом. — А чего это мы такие злые? — насмешливо, но ласково спросил он. Однако в его глазах Доркас прочитала беспокойство. Удивительно.

Сбоку кто-то с шумом носом втянул воздух, и, Доркас готова была поклясться, этим кем-то была Санни.

— Извини. От недосыпа я всегда такая, — угрюмо отозвалась девушка и вдруг поняла, что Саймон, вообще-то, не с её факультета. — Что ты тут делаешь?

— Не мог вынести твоего убитого выражения лица, — просто сказал тот. — До утра учила травологию?

Доркас хотела было испытать парня на прочность, с ног до головы полив его саркастичными ядовитыми речами под стать её скверному настроению, как вдруг никто иной как Джеймс Поттер окликнул рейвенкловца.

— Эй, Уиллс, ты ничего не перепутал?

— Спасибо за заботу, Поттер, но с головой у меня пока всё в порядке, — в тон ему ответил Саймон и, потеряв к гриффиндорцу всякий интерес, вновь обернулся к Доркас. — Не выспавшаяся симпатичная гриффиндорка и покрытый следами ночной страсти Сириус Блэк. Это что-то, но должно значить? — весело, но несколько настороженно поинтересовался он. Доркас потребовалось несколько секунд, чтобы понять сказанное. Её глаза в ужасе расширились, и она только собиралась начать оправдываться, как вновь была прервана. И вновь Джеймсом Поттером.

Поттер, очевидно, посчитал, что последняя реплика также предназначалась его ушам, и, в то время, пока Медоуз обдумывала сказанное Саймоном, во всеуслышание возмутился:

— Сириус, книззл тебя загрызи, ты клялся мне, что это была Розмерта, а не чёртова Медоуз!

На секунду над гриффиндорским столом повисло поражённое молчание.

Но эта секунда прошла, возвращая миру прежние звуки.

Гриффиндорский стол взорвался новой волной хохота, Доркас спрятала красное, как гобелен её факультета, лицо в ладонях. Саймон, видя её реакцию, всеми силами пытался подавить рвущийся наружу смех, чтобы не закончить свою недолгую жизнь воткнутой в затылок вилкой. Санни пропищала что-то, сползая под стол то ли от смеха, то ли от смущения, а Сириус Блэк…

Его лица Доркас не видела, но буквально чувствовала исходившее от него недоумение.

— В смысле? — спросил он, вызывав у многих новую волну смеха. И ничего такого смешного, по мнению Доркас, во всей этой ситуации не было! — Джеймс, что ты имел в виду?

— Розмерта? Мерлин, Блэк, я уж было серьёзно подумал о том, что ты совратил бедную девушку под покровом ночи! — воскликнул Саймон. Доркас зарылась в ладони ещё сильнее, пытаясь скрыть своё полыхающее лицо и надеясь, что весь этот фарс скоро закончится.

— О чём вы вообще говорите? И, Уиллс, что ты тут вообще забыл?! — вскинулся Сириус, всё ещё ничего не понимая.

— Увидел, что кое-кто готов испепелить Большой зал взглядом. Ничего необычного, просто беспокойство, — развёл руками Саймон, возвращая своё внимание практически скончавшейся прямо там девушке. — Прости, что всё так вышло, — шепнул он ей на ухо, — не думал, что Поттер может быть таким придурком.

Доркас против воли хмыкнула.

— У тебя какие-то проблемы, Медоуз? — неожиданно ворвался в её мир обеспокоенный голос Блэка.

— Полагаю, на данной момент её единственная проблема — ты, — ответил вместо неё Саймон. Доркас отняла лицо от рук и осмотрела обоих. О, нет, только рыцарских турниров здесь не хватало!

— Санни, не знаю, как ты, но я уже наелась, — громко сказала она. — И да, Поттер, прошу, перестань видеть в своих влажных мечтах нас с Блэком!

Доркас резко поднялась из-за стола. Санни подпрыгнула от неожиданности и тоже засобиралась. Глаза её светились весельем и — совсем чуть-чуть! — лукавством. Медоуз не знала, считать ли это предательством, либо поддаться всеобщему настроению и рассмеяться. Про себя, естественно.

Покидая Большой зал, Доркас ещё раз обернулась. Саймон тоже собирался уходить, так и не позавтракав.

А в голове вертелась всего два слова. «Симпатичная гриффиндорка».

Чёрт, от этого же не влюбляются! Не влюбляются же?

* * *

Феликс Розье не любил людей по определению. Нет, конечно, отдельные их представители вызывали у него уважение, — тот же Салазар Слизерин был его кумиром с раннего детства — но чаще всего внушали лишь раздражение. Тупые хаффлпаффцы с их лозунгами о добре и мире! Заучки-рейвенкловцы с мешками под глазами, в которые они, должно быть, складывали непомещающиеся в сумках книги! О гриффиндорцах и речи быть не могло — необразованные бездари без капли уважения к себе и другим. На змеином факультете также хватало ярких личностей, которых бы Розье-младший предпочёл бы не видеть вовсе. Тот же громила Трэверс с седьмого курса только и делал, что кичился своей родословной, хотя все на факультете прекрасно понимали: он последний и, будем честны, самый слабый представитель своего рода. Даже его бабушка Альбертина, по слухам, могла уложить одним словом с пятнадцать таких нерадивых вкучков.

В общем, Феликс Розье не любил и уж тем более не уважал практически всех людей, кроме, разве что, матери и брата.

Феликс был бастардом. И ему, признаться, очень повезло родиться именно в то время, когда законная жена Розье-старшего скончалась от драконьей оспы. Его мать же оказалась женщиной умной и сообразительной, а также прекрасно разбирающейся в людях. Придя на порог шикарного поместья, выполненного в вычурно-позолоченном стиле барокко, она первым делом показала ребёнка, а после — свои манеры и красоту, как внешнюю, так и внутреннюю. Свадьбу сыграли тихо — правила приличия не позволяли устраивать пляски на костях пусть нелюбимой, но уважаемой жены.

Эван Розье был для Феликса эталоном. Статный, красивый, умный и невероятно харизматичный, он являлся объектом воздыхания каждой (пусть и тайно, Феликс был в том уверен) девушки Хогвартса и, возможно, даже преподавательниц. Отец гордился им, мать, поджимая губы, кивала, как бы признавая его уникальность. А Феликс… Феликса потрясало каждое слово, каждый шаг, сделанный его братом. Он уважал и почитал его, оценивая, неизменно ставя в пример.

«Что бы сделал Эван на моём месте?» — в очередной раз подумал мальчик, стоя посреди безлюдного коридора. Вернее, не совсем безлюдного. Прислонившись своей широкой пугающей спиной к стене, над ним возвышался черноволосый гриффиндорец с ухмылкой на губах и опасными искрами в серых глазах.

Его звали Сириус Блэк. И Феликс знал, что от Блэков нельзя ждать ничего хорошего.

«Что бы сделал Эван? Что бы он сделал?» — метались в его голове мысли, все, как одна, похожие друг на друга.

Эван Розье никогда бы не оказался в такой ситуации. Он всегда думает и всё знает наперёд. Эван Розье не имеет недостатков и никогда не потерпит неудач.

Но Феликс — не Эван. Феликс — его младший ничтожный брат, рождённый в нищете и грязи, среди волшебников и волшебниц с кривыми зубами и поломанными жизнями. Говорящее имя Феликса произнесло всего несколько слов от лица его матери. И теперь он должен справляться со всем сам.

Одно Феликс знал точно. Его Эван, его единственный и неподражаемый брат никогда бы не заплакал перед лицом опасности. Он выстоял бы любое, даже самое подлое издевательство.

Но Феликс не выдержал и кривой усмешки, пущенной в его сторону.

— Неужели наша маленькая змейка уже успела наложить в отглаженные бархатные штанишки? — елейным голосом произнёс Блэк, хрустя суставами на пальцах и шее. От этого резкого звука Феликс подпрыгнул на месте, делая шаг назад, стараясь не поднимать глаз на этого человека.

— Я не… — начал было Феликс, но…

Хрусть.

Блэк заломил свой (Мерлин, спасибо, что пока только свой!) указательный палец, издав тошнотворный звук. Ниточка, держащая сердце Феликса ровненько в левой стороне груди, оборвалась, и сердце вдруг с гулким стуком упало куда-то на каменный пол, покатилось по пыльному, грязному коридору и было остановлено ногой Блэка.

Хрясь.

— О, нет, — в притворном, даже, скорее, театральном ужасе содрогнулся гриффиндорец, нагибаясь и подбирая что-то с пола. — Кажется, это было твоё.

С этими словами он кинул Феликсу маленькую вещицу, блеснувшую в свете факелов янтарными искрами. Чудом поймав её, мальчик понял, что держит раздавленную брошь в форме сердца, подаренную ему матерью в день отправления в Хогвартс.

Раздавленную безжалостно или, вернее сказать, случайно.

— Как ты вообще смеешь, — пискнул, с трудом сдерживая слёзы, Феликс, в то же время явственно ощущая прохладную влагу на щеках. — Как ты вообще!..

Блэк на его нелепые восклицания лишь залился тихим хриплым хохотом. Его веселила, веселила вся эта ситуация! Брат никогда не сделал бы ничего подобного! Он всегда честен с самим собой! Всегда! Он не опустился бы до такого!

— Ты, видимо, забыл, в каком мы живём мире, — с приторной лаской произнёс вдруг Блэк, отстраняясь от стены. Феликс неосознанно сделал шаг назад. — Твой брат делал много вещей, за которые по-хорошему надо было бы как следует отомстить. Но, увы, он вечно гуляет со своей свитой, ему потакают многие преподаватели и влиятельная, да, довольно влиятельная семья. Но ты, мой милый мальчик, сейчас стоишь здесь совсем один, ещё не проявивший себя на уроках, не обрётший друзей и последователей. За тобой никто не стоит — кому нужен бастард при живом, полном амбиций старшем сыне? И через тебя, маленькая плаксивая змейка, твой старший брат, наконец, поймёт, что за все грехи надо платить. Если ему, конечно, есть до тебя какое-то дело.

— Он не такой! — пискнул, задыхаясь, Феликс. Он совсем не по-аристократически утирал нос рукавом мантии, размазывая совершенно не изящные сопли по чёрной ткани. — Он любит меня! Он… он отомстит тебе, Блэк, что бы ты ни сделал!

— Он любит только себя и свои ухоженные зализанные волосы, — ядовито усмехнулся Блэк, расправляя плечи. От застланного пеленой слёз взгляда Феликса не ускользнула палочка, появившаяся в руке гриффиндорца.

Ну вот. Покойся с миром, Феликс Розье. Ты прожил пусть и недолгую, но насыщенную жизнь.

Феликс уже закрыл было глаза, готовясь к худшему, как вдруг в его обречённый маленький мир ворвался твёрдый злой голос. Женский голос.

— Сириус Орион Блэк! Немедленно опусти палочку, иначе ты рискуешь остаться без руки! И ноги! И, поверь мне, я знаю пятнадцать способов кастрировать человека без использования магии!

— Боюсь представить, Медоуз, где ты их нашла! — выкрикнул в ответ Блэк, но, тем не менее, опустил палочку.

Феликс, уже ни во что не веря и ничего не ожидая, обернулся, чтобы увидеть своего неожиданного спасителя. Ей оказалась девушка с каштановыми волосами и пронзительным острым взглядом, готовым испепелить Блэка. Казалось, тот её даже боялся.

— Ещё слово, Блэк, и я немедленно иду к профессору Макгонаггал, а после — к Слизнорту. И тебе останется только молиться, чтобы этот инцидент прошёл незамеченным перед носом у Попечительского совета!

Блэк прорычал что-то невразумительное, но затем, вдруг, вздёрнул подбородок и отступил назад.

— Сегодня я, на удивление,

в хорошем настроении, Медоуз. А этот змеёныш не заслуживает к себе такого внимания. Всего плохого, детка!

Феликс отмер, только когда спасительница положила руку ему на плечо. Блэка уже не было на этаже.

— Ты в порядке? — мягко спросила девушка. Феликс взглянул на неё и обомлел: вся она дышала какой-то неуловимой, но явной силой, гордостью и беспокойством. Тёмные глаза смотрели взволнованно, но ласково. Было в них что-то ещё, чего мальчик не мог прочитать, что-то такое, что пугало и одновременно завораживало его.

— Д-да… — шепнул он и вдруг икнул, вздрогнул всем телом, а из глаз его тут же брызнули слёзы, опровергая сказанное.

— Тише, — сказала девушка, присаживаясь на одно колено перед ним и утирая льющиеся слёзы, — тише, мальчик, всё будет хорошо. Ты же Розье, да?

Феликс кивнул и вдруг понял, что не может дышать. Слёзы сковали его горло, а тело застыло, словно кто-то бросил в него Ступефаем. Девушка ласково взъерошила его волосы и притянула Феликса к себе, обнимая сильно, но вместе с тем удивительно нежно, практически невесомо.

— Твой брат совсем не такой, ты знаешь это, — шепнула она ему в ухо. — Он сильный, честный и добрый, по-слизерински добрый. И ты точно такой же, слышишь?

— Да, — всхлипнул мальчик. Он вдруг почувствовал какую-то привязанность, доверие к этой девушке, имени которой даже не знал. Тепло, зародившееся где-то глубоко под сердцем, вмиг захлестнуло его с головой.

— Меня зовут Доркас Медоуз, — между тем продолжала девушка, — и я обещаю, что не дам тебя в обиду.

Её слова подействовали на мальчика подобно капле в переполненном тыквенным соком кубке. Он выдохнул особенно громко, чувствуя, как внутренности его сворачиваются в один плотный желеобразный клубок, как при трансгрессии, — однажды ему пришлось испытать это с мамой, и эти ощущения настолько прочно засели в его голове, что никто и никогда не смог бы заставить его забыть их, — и разрыдался громко, во весь голос, так, как не рыдал никогда, вымещая в своих слезах и звуках, скользящих по пустынному холодному коридору замка, всё то отчаяние, страх, ненависть и одиночество, что испытывал он многие годы, наверное, с самого своего рождения.

Доркас Медоуз продолжала обнимать его, непрерывно что-то говоря ему на ухо. И этот шёпот, неведомый и таинственный, сплетался в причудливые образы в его голове. Феликс не мог разобрать слов, но с каждой секундой он чувствовал, что его доверие, завоёванное отчасти лишь матерью и братом, приобретая новые, незримые, но яркие краски, расцветает от этой невероятной девушки. Он чувствовал, что в его голове разом встают на свои места все мысли и чувства, блуждавшие доселе в виде бесплотных сумрачных теней. Он чувствовал, как голос Доркас расслабляет его и успокаивает, как придаёт ему сил и вместе с тем очищает разум.

И так, незаметно, всё ещё плача и дрожа, он погрузился в сон, в котором его, наконец, ничто не тревожило.

* * *

Блэк ждал Доркас около лестницы, ведущей к портрету Полной дамы.

— Ты плакала? — удивлённо спросил он, преграждая ей дорогу. Доркас помотала головой, зачем-то коснулась пальцами щеки и вдруг поняла, что да, действительно, всё это время она плакала. Плакала, пока держала Розье в объятьях, плакала, пока приводила его в порядок, плакала, пока смотрела вслед удаляющемуся ребёнку с задурманенным разумом. Плакала, пока шла в гостиную. Не дошла.

— Я грёбаное чудовище, — улыбнулась она вдруг, поняв, что именно она сделала только что. — Пойдём, Блэк, проводишь меня до туалета, иначе я рискую не вернуться потом в гостиную вовсе.

— Только не говори мне, что ты побила или убила ребёнка, Медоуз. Он ни в чём не виноват, — серьёзно сказал Сириус. Было странно слышать от него что-то в подобном тоне. Доркас невесело усмехнулась.

— Он ни в чём не виноват, — повторила она и кивнула самой себе. — И я использовала его, чтобы добраться до Эвана Розье. Использовала, дав надежду на то, что у него появился тот самый человек, который… — её голос дрогнул, — который сможет его полюбить и защитить. Я влезла в его чёртову голову и увидела там столько боли и одиночества, Блэк, сколько никто из одиннадцатилетних детей не должен был узнать и испытать на себе.

— У всех нас есть такие истории, — после минутного молчания произнёс Сириус. — И у него, и у меня. И, я уверен, у тебя тоже.

— У всех, — согласилась Доркас. — Только осознавать их куда страшней, чем представлять и даже, наверное, переживать самому.

Сириус, очевидно, хотел сказать что-то ещё, но промолчал. Доркас была в какой-то степени благодарна ему: не хотелось возвращаться к тому, что она сделала, что пришлось ей испытать.

Они пришли в женский туалет на четвёртом этаже. Сириус остался снаружи, подпирая спиной стену, в то время как Доркас яростно хлестала себя ледяными и мокрыми от воды ладонями по щекам. Вместе с утекающей в канализацию водой уходили и её горькие слёзы, чужие эмоции и собственная ненависть и злоба. Только выйдя из туалета, Доркас поняла, что древнее могущественное заклинание отняло у неё практически все силы.

* * *

Не то, чтобы Доркас так уж хотела на завтрак, но преградивший дорогу Саймон её определённо озадачил. На губах, в глазах и даже в его высоко приподнятых светлых бровях играла смешинка. Что-то магически-дьявольское проскальзывало в его чертах, словах и действиях, заставляя Медоуз оторопело улыбаться в ответ даже на самые глупые шутки.

— Чего тебе? — с напускной резкостью сказала она, пытаясь состроить на лице недовольную мину. Весь её образ тут же порушился одной лишь его надутой в обиде губой. — Уиллс, дай пройду.

— Мадам, вы так жестоки! — вскинул к небу руки Саймон. Спешащие на завтрак ученики замедлялись, рассматривая странную парочку, из-за чего Доркас чувствовала себя не в своей тарелке. Она вновь попыталась пройти, но была подхвачена рейвенкловцом и утянута в неумелый, нелепый и неуклюжий танец, совмещавший в себе элементы танго, вальса и сальсы, но отчего-то настолько живой и весёлый, что Доркас помимо собственной воли и здравого смысла включилась в игру. Встала в позу, одной рукой держась за Саймона, второй — ища что-то в воздухе, одну ногу — назад, вторую — вперёд, приподняв как можно более несуразно (чтобы никто, не дай Мерлин, не подумал, что всё это всерьёз!). Двинулись вправо, едва не задев пробегавшую первокурсницу, влево — чуть не наступили на слетевшую с плеча сумку. Поворот, и вот уже Доркас закручена в руках Саймона, словно ураган. Да, именно таким и был Уиллс — шумным, беснующимся, временами пугающим в своей неожиданной силе и внезапности. Ветряным, но отчего-то таким притягательным.

Первое впечатление о нём в Хогсмиде было поразительно обманчивым.

Растрёпанные, они стояли посреди коридора, ведущего в Большой зал, смеялись так, что звенели не только окна — старинные каменные стены древнего замка. Близко, как самые страстные любовники. И поза их — до абсурдного смешная, неестественная для настоящего танца, но оттого не менее живая и яркая — выдавала их реальные эмоции, чувства, которые они ещё не успели осознать. Время застыло и, казалось, не было вокруг ни потока студентов, ни чьих-то восторженных криков.

Криков?

Доркас моргнула, и только сейчас услышала гул аплодисментов, смех, слившийся с разговорами. Они не путешествовали по иным измерениям. Они всё ещё стояли посреди коридора на потеху публике.

Но почему-то Доркас это сейчас волновало в последнюю очередь.

Рука Саймона лежала на её пояснице, сжимая крепко, словно и не собираясь отпускать. Раскрасневшийся и невероятно красивый, он дышал часто и прерывисто, не отрывая взгляда от Доркас. И вдруг — медленно потянулся вперёд.

«Тут же люди», — промелькнула шальная мысль в голове девушки и в тот же миг бешено умчалась прочь.

Доркас прикрыла глаза.

И вздрогнула, почувствовав тёплое дыхание над своим ухом.

— А я всего лишь хотел пригласить тебя прогуляться по берегу Чёрного озера, — раздался хитрый лисий голос.

— Х-хорошо, — шепнула Доркас в ответ, не решаясь раскрыть глаз. Саймон усмехнулся и мягко отстранился. Рука с поясницы исчезла, оставив после себя неприятное чувство холодной пустоты.

— Тогда до вечера? Жду около бука в восемь часов. Не опаздывай, красавица.

Доркас посмотрела в след удаляющемуся рейвенкловцу и…

— Я не видела тебя такой радостной с момента, когда слизеринцы заявились в Большой зал с рогами из-за проклятья Поттера, — присвистнула невесть откуда взявшаяся Санни. — Это было горячо! Я рада, что ты теперь счастлива!

Доркас взглянула на подругу и, смутившись, отвела взгляд. Кажется, сейчас она действительно была счастлива. Впервые за последние несколько лет.

* * *

Устроенное на потеху всему Хогвартсу представление быстро забылось, чему Доркас была искренне рада. Благодарна она были и Санни, которая ограничилась только лукавыми улыбками, но вслух ничего не говорила. Было стыдно и одновременно с тем легко на душе.

Занятия закончились в пять, и до восьми оставалось ещё полно времени. Письмо было написано Доркас заранее, зелье достаточно настоялось под её подушкой, а Феликс весь день, как за завтраком, так и за обедом бросал на девушку взгляды, полные обожания и щенячьей преданности. Всё шло согласно плану, шло идеально, но на душе у Медоуз скребли кошки. Феликс не был виноват в грехах брата, но стал марионеткой в руках гриффиндорки, и это, пожалуй, было самым мерзким.

«Все слизеринцы одинаковые, рано или поздно он стал бы одним из них», — пыталась успокоить себя Доркас. Выходило плохо.

С мыслей о предстоящей встрече (слово «свидание» Доркас упорно избегала даже в мыслях) и письме Медоуз плавно перешла к книге, подаренной Пенелопой. Бессонная ночь дала свои плоды, и теперь Доркас могла внушать нужные ей мысли и чувства людям с незащищённым разумом. Брошь-сердце, что по чистой случайности была раздавлена Блэком, на проверку оказалась артефактом, защищающим разум от постороннего вмешательства. Теперь она лежала в тумбочке Медоуз, скрытая чарами отвлечения внимания, и дожидалась своего часа. Возможно, когда-нибудь она её пригодится.

Защита разума. Доркас вскинулась от пришедшей к ней на ум мысли. Окклюменция ей просто-напросто необходима! Если кто-нибудь что-то узнает, пусть даже случайно, то все планы полетят к Моргане под подол!

Пока в спальне было пусто, Доркас открыла книгу и углубилась в чтение. Хотя бы в теории она должна быть подкована.

* * *

Амортенция блестит перламутром и пахнет тем, что больше всего нравится человеку. Это может быть как благоухание полевых цветов, так и аромат раннего весеннего утра, запах свежескошенной травы, либо минутой ранее испечённых булочек. Но приворотное зелье, что Доркас держала в подрагивающих руках, мерцало звёздным небом и не источало совершенно никакого аромата. В какой-то степени это даже пугало.

В ванной комнате горели непотухающие в любое время дня и ночи факелы. На стенах играли тени, пробегались по волосам Медоуз, ласково касались её лица. Если долго смотреть в зеркало, то черты лица меняются, приобретая зловещие демонические формы.

Не отрывая глаз от своего отражения, Доркас задержала дыхание и резко полоснула себя ножницами по ладони. Насыщенная красная кровь побежала по пальцам, скользнула по белому камню раковины и, смешавшись с водой, приобрела нежно-розовый оттенок. Доркас на секунду зажмурилась и тут же поднесла ладонь к бутыльку с зельем. Звёзды в нём зажглись ещё ярче, разгоняя тьму ночного неба, и вот, сверкнув, растворились. Теперь содержимое флакона ничем не отличалось от обыкновенной воды. Доркас прошептала лёгкое заживляющее заклинание и, морщась от остаточной боли, пипеткой взяла несколько капель зелья. На бумаге они растворились мгновенно, не оставив даже следа. Доркас быстро запечатала письмо в конверт и предвкушающее улыбнулась: дело осталось за малым.

* * *

Ещё после обеда Доркас поймала Феликса и договорилась встретиться с ним в укромном местечке на втором этаже ровно в без пятнадцати восемь. Судя по нетерпению, горящих в его глазах при встрече, мальчик ждал её куда больше пяти минут.

— Доркас! — воскликнул он, увидев её, и тут же бросился обниматься. — Ты всё-таки пришла! Я так боялся, опоздать, что пришёл за полчаса до тебя!

Доркас не знала, стоит ли ей мученически прикрыть лицо рукой или будет лучше пожалеть младшего Розье. В итоге она решила, сделать и то, и другое.

— Как я могла не прийти, если сама же тебя позвала? — она растрепала уложенные волосы слизеринца и присела на корточки, так, что теперь Феликс смотрел на неё сверху вниз. — У меня к тебе дело, Феликс, очень важное дело! Я знаю, мы знакомы всего лишь день, но…

— Но у меня такое чувство, будто я знаю тебя всю жизнь! Доркас, я сделаю всё, что захочешь, — твёрдо заявил Феликс. Доркас почувствовала, как болезненно сжимается её сердце. Она медленно выдохнула.

— Хорошо… но дело действительно жутко важное и… деликатное. Понимаешь, я просто… — она сделала выразительную паузу. Феликс заинтересованно придвинулся чуть ближе. — Мне уже давно нравится твой старший брат. Я… я не знаю, как к нему подойти — он же слизеринец, а я гриффиндорка! Ты можешь отдать ему моё письмо, может, тогда он заметит меня?

— О-о-о, — протянул Феликс. Глаза его горели. — Значит, скоро ты станешь моей сестрой?!

— Ну так далеко я не заглядывала… — в этот раз Доркас не требовалось играть смущение. — Так что? Поможешь?

— Конечно! Вы же идеально друг другу подходите!

Доркас криво улыбнулась, но Феликс, кажется, ничего не заметил.

— План такой. Ты отдаёшь ему это письмо, — Доркас достала из кармана конверт и аккуратно вложила его в руки мальчику. — Но, пожалуйста, не открывай его сам и никому не показывай! Не говори, от кого оно — вдруг он выбросит, не прочитав? Договорились?

Феликс уверенно и счастливо кивнул. Доркас незаметно скрестила пальцы.

* * *

Сьюзен Флеминг хихикнула и покрепче сжала руку Ремуса в своей. Сентябрь, мрачный и хмурый, уже успел сбросить с деревьев золотую листву. Октябрь медленно, но верно подкрадывался на лапах, шумящих дождями и когтистыми холодными ветрами. Наступало время меланхолии и хлюпающих носов. Всё меньше и меньше людей после уроков выходило на улицу, предпочитая промозглой, дождливой погоде уют факультетских гостиных.

Если бы не Ремус, она бы сейчас сидела в кресле напротив камина, с головой укутавшись в плед.

И скучала.

Спасибо Доркас и её безумным идеям!

Словно услышав её мысли, Ремус вдруг произнёс:

— Это не твоя подруга случайно?

Они шли от хижины Хагрида, что любезно напоил их чаем с каменными пряниками, и проходили по холму, как раз там, где открывался вид на Чёрное озеро и опушку Запретного леса. Санни пригляделась: и правда Доркас! Да не одна!

— Кто с ней? — удивлённо спросил Ремус, получив утвердительный кивок.

— Да так… — таинственно протянула Санни. — У тебя хорошее зрение! — заметила она с улыбкой, не отрывая взгляда от двух фигур, гуляющих по опушке. Люпин поник и просипел что-то невнятное. Санни окинула его несколько удивлённым взглядом — чего-чего, а зрения бы она не стыдилась — и тут же вернула всё своё внимание довольно многообещающей паре. Она чувствовала счастье Доркас даже на таком расстоянии, и это счастье передавалось и ей. Саймон был чудесным — Санни втихую расспросила пару знакомых с вороньего факультета, и все как одна заявляли, что в ком-ком, а в Саймоне отрицательных черт просто-напросто не найти.

— Ой, смотри, что сейчас будет! — шепнула она громко, указывая пальцем на Запретный лес, и, пока Люпин переводил взгляд, встала на цыпочки и звонко чмокнула его в щёку. Ремус ошалело уставился на неё, и предательская улыбка расцвела на его губах. Следующий поцелуй не обделил и их.

— Пойдём, — спустя пару минут сказала запыхавшаяся Санни, — не будем смущать их нашим вниманием. Поцелуи — это их личное дело! У нас и своих дел полно, да?

Ремус не стал возражать. Санни подхватила его под руку и пошла по направлению к замку. На губах её играла улыбка.

— Ого, — только и сказала она по возвращению в спальню. — Клементина, кто принёс цветы?

Растрёпанная кудрявая Клементина Эленор высунулась из-под одеяла, внимательно осмотрела Санни и, пожав плечами, вновь залезла под одеяло.

— Кто-то принёс его для Доркас за несколько минут до твоего прихода, — послышался приглушённый сонный голос. — Не кто-то, а МакКиннон. Её попросил какой-то мальчик-первокурсник в коридоре напротив портрета Полной дамы. Захочешь узнать, кто это, — спроси у картины. Я больше ничего не знаю.

— Спасибо, Клем! — радостно поблагодарила Санни. Ай да Саймон! Ай да выдумщик!

Санни сходила в ванную, переоделась в пижаму, прочитала пару страничек романа Маргарет Митчелл — в волшебном мире катастрофически не хватала таких талантливых писателей! — и в который раз оглянулась на букет неувядающих роз на кровати подруги. Дурашка! Надо будет как-нибудь ему намекнуть, чтобы в следующий раз дарил белокрыльники!

Время доходило до девяти, а Доркас всё не возвращалась. Санни перелистнула страницу и вчиталась в строки.

«Выглядели они как прежде, но были другими. Что же произошло? Лишь то, что они стали на пять лет старше? Нет, тут было что-то другое — не просто следы времени. Что-то ушло из них, ушло из их мира. Пять лет назад ощущение незыблемости окружающего жило в них столь прочно, было столь неизменно, что они даже не сознавали этого. И цвели, укрытые им от бурь, как цветы в оранжерее. Теперь же это исчезло, как исчезли и былая радость, и былое ожидание чего-то чудесного, волнующего, и былой блеск их жизни»…

«Цветы… цветы в оранжерее», — повторяла про себя вмиг взволнованная Санни. Оторвала взгляд от книги и посмотрела на розы. Яркие, сочные, красные, будто только что сорванные, будто ещё секунду назад благоухающие в оранжерее. А вдруг семья Саймона разводит розы? Ой, как здорово!

Не в силах сдержаться, Санни слезла с кровати и на цыпочках, будто боясь быть раскрытой, коснулась букета. От роз веяло таинственным холодом — наверное, это специальные чары, не дающие им зачахнуть! Санни осторожно подняла букет, и из него выпал сложенный вдвое пергамент. Любопытство пересилило здравый смысл, а потому Санни, оставив цветы, взялась за записку.

— Что-то случилось? — спросила Клементина.

— Нет, всё в порядке, — ответила Санни. Перевернулась с одного бока на другой и зажмурилась. А перед глазами продолжали маячить слова, выведенные красивым ровным почерком.

«Письмо получил. Жду нашей встречи, любимая. Э. Розье».