Табия Поттера (джен)

Сириус встал с колен и отряхнул видимую только для него пыль. Он стоял перед семейным алтарем в полном одиночестве. Раньше с ним всегда приходил брат и сестры, но они все уже давно обзавелись семьей. Им не было больше дела до родового поместья. Хотя Регулус мог бы помочь, мелькала шальная мысль, но Сириус с силой гнал ее из головы. Не здесь и не сейчас ему думать о брате, который теперь часть другого дома, часть другой семьи.

Матушка надеялась только на него. На его кровь, на его молитвы. И Сириус не мог ее подвести, больше не мог. Это тогда, когда ему было неполных семнадцать лет, она позволяла ему творить все, что вздумается. Она могла лишь надеяться, что сын образумится и вернется к ней. И только дойдя до той черты, когда она позволила себе не в мыслях, а в словах угрожать ему отречением от рода, он понял. Понял, что ближе семьи у него никого нет. И приполз на коленях домой просить прощения. За себя, за брата, за сестер. И она простила — велико сердце любящей матери.

Те года были сложными. Он был окрылен дружбой с Джеймсом и Римусом. Он был полон надежд стать великим шаманом и дожить до турнира. Он хотел всего и сразу. Сейчас от этих желаний остались лишь воспоминания, потрепанные письма да верный друг.

Сириус сделал надрез на руке и приложил руку к алтарю, отдавая ему свою кровь, свою силу, свою память. Именно это не давало дому и матушке умереть. Сегодня и сейчас он вспоминал те года, когда дома были только крики. Алтарь нуждался именно в этом, Сириус чувствовал жажду его сердца.

Что вспоминать о тех днях, когда его отец умер, мать часто хваталась за сердце, а Сириус месяцами не ночевал дома. Что вспоминать о тех ужасных минутах, что он пережил, когда получил послание, что мать в больнице с приступом. Что вспоминать?

Сириус спрашивал это у дома и дом отвечал — чтобы не забывал о своих ошибках, что принял свои грехи и чтобы понял — он вырос над собой. Сириус смиренно слушал тихий шепот, который шел от алтаря и, да, не забыл, принял, понял.

Когда последние строки молитвы слетели с его уст, алтарь успокоился, протяжно зевнул, словно сам был собакой, и уснул. На этот год его жаждущее сердце было успокоено.

Порез затянулся сразу же, стоило отнять руку от камня, который минуту назад был краше любого брильянта. Сириус с минуту постоял рядом, собираясь с мыслями, а потом ушел.

На сегодня его долг был выполнен. В гостиной его ждала матушка.

— Он спросил о них?

Сириус упал в кресло напротив и отрицательно мотнул головой. Говорить не хотелось, он устал. Крови алтарь выпил мало, молитва отнимала и того меньше сил, сложней всего было пропускать через себя всю ту грязь, которой он позволил случиться. Говорить матери о желаниях их дома не хотелось. Это причинило бы ей боль.

— Как там тот мальчик?

Вальбурга Блэк не оставляла надежд поговорить с сыном. Хоть о чем. Ей до боли надоело оставаться в этом доме в одиночестве. Племянницы, пожалуй, кроме Беллы, навещали ее часто, младший сын и того чаще, заскакивал с внуками. Но все это было не то, чего хотела ее душа.

— Ты о Гарри? — Увидев в ответ утвердительный кивок, Сириус продолжил. — Нормально. Он шаман. Живет в доме Поттеров. Читает старые летописи, играет с собаками.

— Пригласи его, как-нибудь, он тоже семья.

Семья. Как много и мало в этом слове. Сириус боялся приглашать Гарри в этот дом, в этому семью. В первую очередь потому, что дом мог его принять.

— Он твой крестник, — настаивала Вальбурга, — он мой внук. Все же Дорэя была Блэк.

Сириус продолжал молчать. Он радовался, что дом уснул и не слышал этого разговора. Иначе и он стал бы просить о встрече. И допросился бы. А что было бы потом — это страшно представлять.

— Сириус, — еще не теряя терпения, сказала Вальбурга.

— Дом может его принять, ты же понимаешь, мам, — устало ответил он.

И они оба замолчали. Вальбурга наконец поняла чего ей не хватает ее душе. А Сириус мысленно просил прощения у Джеймса за то, что приведет его сына в этот дом.

— Орион никогда не рассказывал, Регулус так и не установил такой связи, как у тебя, а девочки... Только Белла что-то чувствовала, как и я, но не знала что.

— За столько веков дом стал живым, он понимает, он чувств...

— Это я и так знаю!

— Тогда зачем спрашиваешь? — вспылил Сириус. — Ты говоришь о связи, ты говоришь что сама что-то там чувствуешь, — он неопределенно махнул рукой, — это сложно объяснить словами. Дом — это Грим. Его сердце у нас в алтаре. Он охраняет нас, дает силы роду для рождений шаманов и волшебников. Но он требует жертв. И эти жертвы — мы.

Сириус замолчал, давая матери обдумать его слова. Да, отец никогда не сказал бы это матушке. Каково слышать ей, что все ее дети — не умрут с миром, не упокоятся, не пойдут на круг перерождения или не попадут в райские сады. Они все будут поглощены домом для того чтобы Блэки рождались и дальше.

Но Вальбурга не испугалась, нет. Она была счастлива.