Другая земля, другие боги (джен)

Морган снились странные сны. Может быть, виной тому была болезнь, а может быть — смутные перемены, которые витали в воздухе, просачиваясь сквозь дверные проемы и вентиляционные решетки. Изменения были настолько отчетливыми и заметными, что она недоумевала, почему их не видят все остальные. Жизнь в башне текла так, словно ничего не происходило, и спустя какое-то время Морган уверилась в том, что взрослые не так уж умны, как кажется. Даже папа, который построил небоскреб. «Папа, ты ведь такой умный, — удивлялась мысленно девочка. — Все умеешь, все знаешь, а самые простые вещи не замечаешь». Простые вещи. Увидеть их не составляло труда, достаточно было протянуть руку, но почему-то и мама, и отец, и Тор, и даже гениальный доктор Беннер пребывали в неведении. Больше всего Морган удивлял Тор — в конце концов, он был богом. Кому как не богу положено замечать незримое?

Одним словом, взрослые занимались своими делами и не видели дальше собственного носа. Единственным понимающим собеседником, который все прекрасно знал, был волк. В его догадливости она не сомневалась ни секунды, как и в том, что он не был виновником этих перемен. Ее новый друг был скорее жертвой каких-то неуловимых загадочных событий, и Морган твердо верила, что их встреча не была случайной. Верила она и в то, что шкура волка была просто прикрытием. Кто-то попал в ловушку и не мог выбраться, имени его она не знала, и именно поэтому волк оставался просто волком. До тех пор, пока не удастся помочь ему выбраться наружу, Морган предпочитала оставить друга безымянным. Ее удивляло, что это приходится объяснять. Взрослые действительно были недогадливы и не понимали очевидных вещей. «Как ты его назвала?» Смешно. Как можно назвать того, чье имя неизвестно? Морган пожимала плечами и отвечала: «Никак. Скажу, когда узнаю». Взрослые посмеивались и уходили. Понимал ее только Питер Паркер, но Морган не считала его по-настоящему взрослым. Питер не слишком верил «в сказки про оборотней», как он сам выразился, но соглашался, что в волчьем обличье скрывается существо иной природы. Разбираться в этом он, впрочем, не хотел: «Если и так все хорошо, зачем мутить воду? Иногда лучше ничего не менять…»

Про свои сны Морган не рассказывала никому, кроме друга. Они были непонятны даже ей самой, хотя девочке было не привыкать к ночным приключениям — стоило закрыть глаза, и в ее распоряжении был любой из возможных и невозможных миров. В царстве фантазий она чувствовала себя словно рыба в воде, но эти сновидения были иными.

Она неизменно оказывалась на пустынной дороге — старой и неухоженной, судя по потрескавшемуся асфальту. Дорога всегда приводила на старую железнодорожную платформу. Определить время суток в этом месте было невозможно — казалось, будто в одной точке времени и пространства сошлись день и ночь, закат и рассвет, сумерки и полуденное солнце. Сон был скучным и тревожным, и порой даже не был похож на сон. Она просто раз за разом открывала глаза на этой дороге, каждый раз ноги несли ее на станцию, и со временем Морган успела выучить наизусть каждую царапину и каждую надпись на рассохшейся деревянной скамье. «Джеймс любит Молли». В голове проносились мысли — такие же скучные, как и само это место. Интересно, все еще любит? Может быть, они поженились, и теперь живут долго и счастливо. А может быть, Молли встретила моряка дальнего плавания и разбила Джеймсу сердце. А что, если Джеймс сбежал с другой невестой, а Молли рыдала и рыдала, пока не наплакала целый океан, и… да, вот тогда наверняка и встретила своего моряка. Он приплыл к ней по океану слез и забрал с собой, а потом конечно женился.

Сидеть на станции было так тоскливо, что Морган за множество ночей, проведенных здесь, успела сочинить целую книгу о приключениях непостижимых Джеймса и Молли. Каждую ночь во сне происходило одно и то же. Когда парочка со скамейки начинала изрядно надоедать, а скука становилась невыносимой, в полной тишине медленно нарастал гул приближающегося поезда. Железная махина неслась по рельсам, поднимая потоки воздуха, и в итоге неизменно останавливалась на маленькой пустой платформе. Морган это удивляло — она ни разу не видела здесь ни одного пассажира. Никто не стоял с чемоданами, не смотрел на часы и не листал брошюры с расписанием. Единственным свидетелем прибытия поезда была она. Каждую ночь происходило одно и то же — поезд прибывал на станцию, безмолвно стоял несколько минут, после чего отбывал. Когда шум стихал, а последний вагон исчезал где-то далеко в точке схождения блестящих стальных рельсов, Морган вставала и уходила. Она откуда-то знала, что только после отбытия поезда обратная дорога приведет ее назад домой.

Ей никогда не удавалось запомнить момент, когда она попадала обратно в собственную постель — просто однажды дорога заканчивалась, и она открывала глаза. Морган грустила. Ей не хватало привычных ярких сновидений, а однообразная кинохроника с поездами надоела настолько, что порой Морган казалось, будто этот сон станет единственным, что ей предстоит смотреть по ночам всю оставшуюся жизнь. Дорога, платформа, ветер, поезд, скамейка, Джеймс и Молли. Сны были похожи один на другой как братья-близнецы, и в своем тоскливом однообразии притупляли внимание, поэтому Морган не сразу заметила перемену.

Скамейка. Джеймс и Молли. Платформа. Гудящие рельсы. Морган равнодушно смотрела на приближающийся поезд и ждала, когда он снова умчится вдаль, чтобы вернуться в постель и доспать. Поезд остановился, вереница вагонов замерла у платформы с тихим скрежетом, источая запах мазута и металла, и произошло то, чего она раньше никогда не видела. Кажется, невидимый режиссер этого странного сновидения решил добавить на пленку новые кадры. Двери ближайшего вагона бесшумно открылись, проем полутемного тамбура выдохнул волну прохладного воздуха, но никто не вошел и не вышел. Морган молча смотрела на открытые двери, не поднимаясь со скамьи. Она никуда не собиралась ехать, у нее не было билета, и наверняка невидимые проводники просто ошиблись — если они вообще здесь были. Спустя пару минут двери закрылись, и поезд умчался вдаль, так же как вчера, позавчера и неделю назад.

С тех пор Морган смотрела на открытые двери каждую ночь. Окна были слишком темными, и все ее прошлые попытки рассмотреть вагоны снаружи ни разу не увенчались успехом, но теперь поезд сам приглашал ее войти. Сомнения в ее голове мучительно боролись с любопытством, и однажды Морган даже набралась смелости и шагнула на подножку тамбура. Подошва легкого кроссовка коснулась шероховатого металла, Морган подтянулась на поручнях и осторожно заглянула внутрь. Тамбур пустовал, раздвижные двери вагона были закрыты. Откуда-то донесся очередной порыв ветра, девочка вздрогнула и спрыгнула на платформу. Поезд словно этого и ждал — двери закрылись в ту же секунду, и вагоны умчались за горизонт.

Поезд ждал. Ему некуда было торопиться — он стоял на платформе ровно столько, сколько было нужно, и затем уезжал в неизвестном направлении, чтобы прибыть на какую-то другую станцию, а потом отправиться дальше, и однажды снова вернуться сюда, к поцарапанной скамейке и Морган. Холодные пустые вагоны приманивали к себе постепенно и незаметно. Девочка потеряла интерес к надоевшим Джеймсу и Молли — наблюдать за поездом теперь было гораздо интереснее. Ей казалось, что не ровен час, и на подножках появятся проводники в форменных жилетах, но и платформа, и тамбуры — все оставалось безлюдным. Даже сам вагон пустовал — Морган убедилась в этом, когда открылись вторые двери. Хотелось заглянуть внутрь и посмотреть на вагон изнутри, но девочка не решалась подняться выше второй ступеньки подножки и зайти в тамбур целиком. Если поезд сдвинется с места, она не успеет спрыгнуть, а уезжать в одиночестве неизвестно куда ей совсем не хотелось. Любопытство, тем временем, с каждым днем становилось все более мучительным.

«Я загляну всего одним глазом, — убеждала себя Морган, глядя на медленно подъезжающий локомотив. — Залезу, а потом сразу слезу. Он дольше стоит, не успеет уехать».

С замирающим сердцем девочка забралась в тамбур, поеживаясь от холода, и осторожно заглянула внутрь. Вагон пустовал. Вопреки ожиданиям, она не увидела ничего необычного — ряды кресел, обтянутых плотной синей материей, железные поручни, потертый огнетушитель в углу. Окна, которые снаружи казались практически черными, внутри были абсолютно прозрачными. Морган разочарованно вздохнула. Поезд оказался таким же скучным, как и этот сон, за исключением окон, может быть… Девочка выглянула в окно, прежде чем вернуться на платформу, и удивленно замерла. Платформы не было. Поезд стоял на мосту, окруженный бескрайней водной гладью, теряющейся за горизонтом, и какое-то время Морган не могла оторвать глаз от этого странного пейзажа, которого здесь быть просто не могло. Она знала это место как свои пять пальцев, и там не было ни океана, ни моря, ни даже завалящего ручейка.

Девочка выбежала в тамбур и почти вывалилась на платформу. Никакого моря не было и в помине. Она перестала что-либо понимать, вернулась в вагон и посмотрела в окно. Море и мост. Морган почувствовала, что меньше всего на свете ей хочется выяснять, что это за поезд, откуда и куда он идет, и решительно выбралась в тамбур. Это были совсем не те приключения, которых она хотела, и теперь она бы предпочла, чтобы сон снова стал скучным и однообразным.

Колеса скрипнули, вагон качнулся. Морган прошиб холодный пот. Поезд словно притуплял бдительность, отвлекая ее и заставляя забыть о времени, дыша холодом, словно гигантское живое существо. Потерявшись в загадках пейзажа за окном, она пропустила остановку, и по позвоночнику расползался противный страх. Нужно было прыгать, пока локомотив не набрал скорость, но Морган стояла неподвижно, вцепившись в поручень, и в ужасе не могла оторвать глаз от станции, постепенно проплывающей мимо. Двери тамбура начали закрываться, и девочка запаниковала. Все шло не так, как должно было идти. Она хотела просто заглянуть внутрь и вернуться назад. Назад, домой!

Поручень рвануло в сторону, что-то хлопнуло над самым ухом, стены вагона с оглушительным треском рассыпались на полупрозрачные фрагменты, напоминающие куски мутного стекла. Пол, причудливо скручиваясь, пополз из-под ног, Морган с воплем провалилась куда-то в синеватый туман и резко открыла глаза. Она лежала на полу собственной спальни в легких тканевых кроссовках и джинсовой куртке, вцепившись в густой черный мех. Голова кружилась, к горлу подступала тошнота — как полгода назад, когда Питер сводил ее на американские горки. Тяжелая волчья лапа прижимала Морган к полу, и она была готова поспорить, что зеленые глаза светились в темноте.

Девочка разжала пальцы и прошептала:

— Ты опять меня спас. Знать бы, от чего.

«Я сам бы хотел знать, от чего, — зло подумал Локи. — Эта мерзость тебя едва не сожрала, да и меня самого за компанию».

— Мне надоели эти сны, — всхлипнула Морган. — Я их не хочу! И поезда этого больше не хочу… Знаешь, сколько раз они мне снились?

«Знаю, ты говоришь о них уже две недели. И все эти две недели я сижу, как чертов телохранитель, хотя даже не знаю, от чего охранять. Что ж, интуиция не подвела».

— Я легла спать в пижаме, а это что? — Морган села на пол и дернула себя за шнурок. — Это не пижама, я в этих кроссовках на велосипеде утром каталась… Я что, во сне хожу? Мама рассказывала, так бывает.

«Ходишь. Только не во сне. Где-то есть место, которое облюбовала себе некая потусторонняя дрянь, и хуже всего знаешь что? Я не знаю, что это, и откуда оно взялось. Зато знаю, что тебя еле вытащил, и сам чуть там не остался. С Таносом хотя бы можно было поговорить. А это… вряд ли оно вообще умеет говорить».

— Я вообще больше спать не буду. Никогда.

Морган обхватила себя за плечи и посмотрела на Локи исподлобья.

«Куда ты денешься? Будешь, еще как. Но без снов».

Локи подцепил лапой лист бумаги с отпечатком лапы и сунул Морган под ноги. Она удивленно подняла голову, посмотрела ему в глаза и тихо спросила:

— Я должна носить это с собой?

«Умница. Давай дальше».

— И спать с этим?

«Сразу видно — гениальность у Старков в крови».

Девочка кивнула и аккуратно свернула лист, складывая в карман.

— Я так и думала, что наш договор — не просто договор. Оно больше не придет?

«Может и придет, но затуманить твою прекрасную кудрявую голову уже не сможет. Природу этой дряни я не понимаю, но успел полюбоваться. Вечно голодна и пуста, как передвижная черная дыра. И умна, этого не отнять. Обманчива. Заманивает, играючи… Работает элегантно. Почти как я».

Локи мрачно смотрел в окно поодаль от Морган, которая все-таки решилась вернуться в постель, и теперь засыпала, крепко сжимая рисунок. То, что он видел, не шло из головы. Рефлексы сработали моментально, стоило ему заметить расплывающиеся голубоватые очертания детской руки, свисающей с кровати. Чутье, которое привело его в детскую во время болезни, было другим. Сейчас Локи подбросило, как от электрического удара — происходило нечто знакомое, до боли напоминающее о мощи тессеракта, и он кожей чувствовал, как вокруг разрастаются межпространственные дыры. Это было похоже на молочную пенку на богомерзком кофе, который пил по утрам его брат — если Тор забывал о кружке, пена оседала, растворяясь в коричневых лужицах.

Тессеракт обладал колоссальной мощностью, но им можно было управлять. То, что происходило сейчас, напоминало хаос. «Лужицы» разрастались бесконтрольно, поглощали друг друга, и одна из таких дыр стала скучной и ласковой иллюзией для Морган Старк. Локи хватило секунды, чтобы проникнуть туда и в последний момент вырвать девочку назад, но он откровенно сомневался в том, что трюк удастся повторить. Это место было слишком хищным, слишком молодым и слишком голодным — как и любой новорожденный мир, яростно сметающий все на своем пути. Локи не понимал, что происходит, но ясно видел — пласты реальности пришли в движение, словно тектонические плиты во время извержения вулкана.

Пытаться пробраться туда снова было еще большим безумием, чем нападать на Таноса с ножом, и он был рад, что их «дружеский контракт» оказался у Морган под рукой. Локи не был уверен, сможет ли вовремя оказаться рядом, если сон повторится — а он был уверен, что повторится. Тот «поезд» был не из тех, кто легко отказывается от добычи, попадающей прямо в руки. Сам он мог и не успеть, но отпечаток был якорем, который мог удержать Морган в реальности. Как-никак, Локи был богом, хоть и от его божественного происхождения теперь было мало толку. Отпечаток бога на детской ладони — не такая уж плохая защита. «Лучше, чем никакой, — подумал Локи, проваливаясь в полудрему. — Еще бы понять, от чего защищать. Не дождешься, дрянь. Не с тем связалась».

Морган сопела, завернувшись в одеяло. Похоже, в эту ночь сны наконец оставили ее в покое. Еще одна ночь.