Пара слов о Джинни (джен)

Пожалуй, в сложившихся обстоятельствах внезапному приезду тетушки Мюриэль Пруэтт удивляться не стоило: может быть, молнии у магглов и имели какие-то проблемы с повторным прицелом, а беда, как известно, не ходит одна, и почтовые совы упоенно гадят именно в одно и то же место.

Когда Джинни соскребла себя с дивана и с неповторимой грацией свежеподнятого зомби поплелась открывать вздрагивавшую под гулкими ударами дверь, она уже примерно представляла, что ее ждет. Но весь масштаб трагедии осознала, лишь узрев через одностороннее стекло букли седых волос и древнюю шляпку, кокетливо украшенную чучелом какой-то мелкой невезучей птахи.

— О нет, Мерлин! Ну что я такого сделала?! Даже не прокляла же никого…

— Джиневра Молли Пруэтт, немедленно впусти меня! — визгливо и слишком громко для столетней умирающей (не дождетесь!) старушки потребовала тетушка, и на жалобно скрипнувшую дверь обрушился град новых ударов. — Я знаю, что ты дома!

— Я — Уизли! — сообщила сама себе Джинни, надеясь, что смена фамилии у одной конкретно взятой девушки — это все же старческие фантазии тетушки, а не последствия необдуманных действий этой самой девушки: от Молли за подобное могло нехило прилететь. Дом содрогнулся от очередного стука, и Джинни поспешно щелкнула замком: входную дверь было жалко.

— Наконец-то! — победно возвестила гостья, решительно отодвигая Джинни с порога ручкой метлы и врываясь в прихожую. — Движешься как разбитый параличом фестрал!

— Здравствуйте, тетушка Мюриэль, — смирившись со своей судьбой, проговорила Джинни и кисло улыбнулась. — Счастлива вас видеть. Чему обязана радостью такого визита?

— Не ври мне, детка, — старушка ткнула ее узловатым, затянутым в тонкую перчатку пальцем под ребра. — Все равно хорошо врать в ближайшие лет сто у тебя не получится, а я слишком стара для всех этих финтифлюшек. Рада она мне — ха! Мне никто не рад уже последние лет пятьдесят, но придется терпеть!

— Однако, — тихо пробормотала Джинни себе под нос. — Чаю хотите, тетушка, раз уж приперлись?

Но слух у Мюриэль Пруэтт, невзирая на возраст, был воистину книзловским, так что она удовлетворенно кивнула и махнула рукой:

— Подавай свой чай, детка. И пошли в гостиную — нам с тобой надо серьезно поговорить!

Когда уже умытая и причесанная Джинни, успевшая сменить на удобное домашнее платье свою помятую одежду, в которой ухитрилась заснуть, внесла в гостиную комнату поднос со срочно найденным в самом дальнем углу шкафа чайным сервизом, тетушка Мюриэль сидела в кресле и внимательно изучала какой-то мелкий предмет. При ближайшем рассмотрении это оказалось помолвочным кольцом, после разговора с Гарри так и оставшимся лежать на столике. Прямоугольный изумруд и два маленьких бриллианта в широкой золотой оправе. Оно ей никогда не нравилось!

— Помолвка! — Мюриэль Пруэтт поджала губы в утиную гузку, сразу став похожей на древнюю черепаху. — Вот что ты творишь, ненормальная? Мало нам твоей взбалмошной мамаши, едва не перепутавшей все нити судеб, так и ты — туда же!

— Тетушка… — Джинни сдержалась лишь в последний момент, проглотив пару нецензурных посылов вместе с обжегшим язык глотком чая. — Во-первых, я — не моя мама, как вы верно заметили, и ваших капризов терпеть не буду. И разбираться, что из сказанного — элементарно неправильно сформулировано, а вы ничего такого не имели в виду, а что — обычный старческий маразм, мне тоже не с руки. Во-вторых, я просто этого всего не хочу. День был паршивый, ночь — еще хуже. Так что давайте пить чай и расставаться на следующие десять лет. На Рождество обещаю прислать поздравление.

— С характером, — кивнула сама себе старушка. — Это замечательно. Для трепетных принцесс сейчас не время.

— Так…

— Сидеть! — прикрикнула Мюриэль Пруэтт, махнула рукой, и Джинни вдавило в кресло. — Ну что за молодежь пошла — ни уважения, ни терпения? Ты меня выслушаешь, Джиневра Молли Пруэтт, даже если мне придется тебя для этого связать и кляп воткнуть.

— Ну, иногда вы умеете подбирать аргументы, тетушка, — ошарашенно проговорила Джинни, потрясенная открытием, что ее безумная родственница мало того, что сильный маг, так еще и владеет беспалочковой магией. Она до сих пор не могла и пошевелиться. — Только я — Уизли.

— К счастью для всех нас — нет. Ты — чистокровная Пруэтт, детка, несмотря на то, что зачал тебя мужчина с другим родовым именем. Магия в таких вещах не ошибается. И, как последней женщине в нашей семье, тебе досталось много силы, но еще больше — проблем.

— Начало интригующее.

— Список «Священных двадцати восьми» возник вовсе не оттого, что мы вдруг решили похвастаться своими многовековыми корнями, как считают нынче. Это был список тех, на кого Магия возложила святые право и долг сохранять нас на этом острове, ставшем нам домом. Пока живы были все, а каждая семья с честью несла собственные обязательства — это было чудесное место, детка. Но время не щадит, а глупость людская не дает шансов. Семьи уходили одна за другой: ослабленные, прервавшие свой род. Оставляя сокровище, доверенное им, без стражей, а Англию — беззащитной. Знаешь, почему на Уизли — клеймо «предателей крови»? Не потому, что якшаются с магглами, как тебе твердили в детстве, а потому, что сами нарушили данное слово и отказались от обетов своего древнего рода. Они потеряли замок и алтарь, забыли историю. Это, конечно, моя вина, что Молли связалась с этим типом. Тогда было тяжелое время, я не досмотрела, девочка росла без матери, а ее отец — чтоб ему на том свете икалось! — думал о чем угодно, только не о равновесии мира!

— Что-то я окончательно запуталась, — пробормотала Джинни, уже и не зная: то ли ужасаться какому-то неведомому, но страшному поступку матери, то ли звать санитаров из Мунго для тетушки.

— Нас осталось очень мало, детка, — Хранителей мира. И я счастлива, что в тебе проснулась наша кровь: магия и обязательства в семье Пруэтт идут по женской линии. А я уже непомерно стара и не представляю, насколько еще меня хватит. В тебе проявились наши родовые дары, Джиневра, и теперь главное — не совершить самую большую ошибку.

— Я вообще ничего не понимаю.

— Ты — женщина семьи Пруэтт. Ты будешь чрезвычайно мощным магом, детка, и от тебя зависит весьма многое. Как знать, поступи в юности Молли как надо, и, скорее всего, не было бы этой войны… но сейчас — не об этом. Женщина из семьи Пруэтт не может быть одна. Ей нужна семья, и ей необходим ее спутник и Хранитель — сильный и преданный мужчина рядом, ее истинная любовь на всю жизнь. Мы однолюбы, детка. И здесь главное — не ошибиться, потому что с неправильным спутником твое существование станет невыносимым. Ты это уже должна была почувствовать: даже не ведая своих корней, ты подсознательно ищешь своего Хранителя. Вспомни того, о ком думала каждую минуту дня и ночи. Чьим мнением ты дорожила. От бесед с кем не могла оторваться — будь за окном день или поздняя ночь.

— Это какой-то бред! — Джинни, сама не заметив, как заклятие тетушки развеялось, вскочила и обняла себя за плечи. — Как можно выбирать, не имея права на неверный шаг? А если он далеко? Или еще хуже — не дождался, женился на другой… умер, в конце концов?

— Мы — Хранительницы нитей судьбы. Нам дозволено больше, чем обычным магам, и куда больше, чем простым смертным. Ты даже не представляешь себе — насколько. Судьбы женщины нашего рода и ее спутника связаны еще при ее рождении, и жизнь непременно их столкнет. Так что тебе проще: ты с ним знакома, это обязательно. А если согрешил, несвободен или умер… так что с того? Ты — Пруэтт. Что тебе чья-то там смерть? Госпожа вернет твоего избранника — но только один раз, есть давний и нерушимый договор еще с тех пор, когда братьям Певереллам были переданы Дары. Так что думай, детка. Слушай себя.

— Мне нужно время, чтобы все осмыслить.

— У нас нет времени. Дар проснулся в твоей крови. Ты уже его ищешь — того, кто займет место рядом с тобой. И промедление станет катастрофой. Думай, Джинни. Вспоминай. Он должен был родиться до тебя — твой защитник всегда приходит в мир первым. Он мог наделать немало ошибок — без тебя он чувствует мир лишь наполовину. Мог совершить преступление, сойти с ума или быть покалеченным. Все — не важно, для Хранителя женщины Пруэтт жизнь начинается с чистого листа. Ты — его сердце, его сострадание и совесть. Он — твое сердце, твоя решимость и тихая гавань.

— Ой…

— Он тот, кому первому ты сказала «люблю», отдавая вместе с одним словом свою душу.

— Мне кажется, я знаю, о ком вы… но он и правда…

— Все не важно, Джиневра. Все в твоих руках и в твоей власти: перед твоей помолвкой даже законы бытия отступают на второй план. Идем. Нам надо попасть в родовой зал Пруэттов и подготовить все к свадебному обряду.

— Боюсь, что мир не обрадуется моему жениху, — пробормотала Джинни.

— Главное, чтобы ты была с ним счастлива, глупая.

* * *

В родовом зале твердыни Пруэттов горели огни. Перед алтарем сидела босая рыжая девушка, сжав в руках вырванный когда-то из дневника лист, исписанный неверным детским почерком.

Что и сказать — она всегда считала, что если когда-нибудь выйдет замуж, то все произойдет совсем не так. Но, с другой стороны, как и говорила тетушка Мюриэль — это все было не важно.

В завесе тумана проступила темная мужская фигура: Госпожа выполняла свою часть древнего договора.

— Мама точно будет недовольна, — пробормотала Джинни Пруэтт, поднимаясь на ноги. Она поправила волосы и выдохнула сквозь зубы, пытаясь успокоить бьющееся с безумной скоростью сердце.

На ее плечи медленно опустились сильные мужские руки, погладив большими пальцами ключицы. Он был таким, как она запомнила — молодым, бледным и темноволосым, с жесткой линией рта и отчаянной решительностью в черных глазах. Тот, кому она когда-то написала свое первое и единственное искреннее «люблю».

— Привет, Том, — Джинни улыбнулась чуть дрожащей улыбкой и накрыла его пальцы своими. — Я рада тебя видеть, несмотря ни на что.