Черные крылья синего неба (джен)

Аркх Милан

Веспа

Когда госпожа спросила меня о Рийке, я так растерялась, что не смогла даже соврать что-нибудь правдоподобное. Поток моего невразумительного мычания она прервала легким кивком головы.

— Не стоит даже пытаться мне врать. Не бойся, я не хочу навредить ему. По его душу явились гораздо более грозные личности.

Все же я решила предпринять попытку прикинуться дурочкой.

— Не понимаю, о чем вы толкуете. Первый раз слышу о сбежавшем преступнике. Скажите, а он не опасен? Надо же какие-то меры предпринимать.

Усмехнувшись, она бросила:

— Плоско. Ты лжешь, как маленькая девочка — очень неубедительно и примитивно. Еще раз повторяю: я не желаю схватить его и засадить обратно. К тому же, ты всерьез думаешь, что мы не нашли бы его сами, если бы это было нужно? Как ни странно тебе это слышать, но я хочу просто помочь.

— Почему я должна вам верить? С чего бы вам пытаться помочь полукровке?

Она слегка пожала плечами.

— Твое право не доверять мне. Тем более что ответить на твои вопросы я не могу. Просто знай, что этой ночью дети Гельмы будут выслеживать твоего дружка, и вряд ли в Милане найдется хоть одно безопасное место для него. Конечно, он может попытаться уйти в Мертвые земли — как я понимаю, справиться с Сетью для него большого труда не составит. Но долго ли он протянет там в одиночку, без должного количества припасов и оружия? Ворота для людей скоро закроют — подожди меня за ними. Я проясню пару вопросов и выйду к тебе. Не могу заставить тебя это сделать, выбрать ты должна сама. Чтобы показать свои добрые намерения, я даже готова принести клятву огня, так что вздумай ты меня ослушаться — наказания и преследования не последует.

Она еще раз окинула меня прохладным взглядом и ушла, не дождавшись ответа. Я побрела к воротам. Столько мыслей крутилось в голове: мое будущее, будущее Рийка… Я хотела чего-то особенного, и вот — нате! Только как теперь с этим особенным разбираться? Почему госпожа миин’ах ничего не сказала о камне, что достался мне при Выборе? Что мне сказать матушке и другим родственникам? Стоит ли ждать хозяйку или надо бежать домой и срочно собирать моего друга в Мертвые земли? И где, в конце концов, мне самой сегодня ночевать? Никто не собирался забирать меня в общий дом, но ведь барьеры я уже прошла, а значит, из статуса ребенка вышла. Черт! Черт! Черт!

Я думала, что мои не стали меня дожидаться, но оказалась не права. Понурый Тротто упрямо подпирал спиной стену и игнорировал раздраженные взгляды стражников. При виде меня он с облегчением заулыбался.

— Сестрица, что так долго? Я уже испереживался весь! Матушка плюнула и, когда все с гильдиями вышли, домой пошла. Я ведь оказался прав — у тебя белый?

Я ухватила его за рукав и потащила из центра Милана. Меньше всего мне сейчас хотелось отвечать на вопросы, настроение и так было хуже некуда. Но брата не так легко сбить с мысли — он продолжал тараторить, пока я не пихнула его локтем под ребра и не рыкнула сквозь зубы:

— У нас проблемы, помолчи немного, мне надо подумать.

Он заткнулся, но засопел очень уж обиженно.

Мы вышли в людскую часть аркха. Город полнился весельем. Сегодня объявлен всеобщий выходной, и даже те, кого Посвящение не коснулось, вовсю праздновали. Отойдя на полквартала от ворот, я остановилась и села прямо на мостовую, обхватив голову руками. Третий смотрел на меня с изумлением, но трогать больше не решался.

«Что же делать, что же делать? — пульсировала вена у меня на виске. — Уйти или дожидаться миин’ах?»

— Тротто, у тебя есть монетка?

Брат порылся в карманах и, выудив оттуда четверть лурка, протянул его мне.

У миин’ах была своя вера и свои обычаи, людям же они позволили остаться со своими. Но некоторые их традиции прочно вошли в наши жизни. Насколько я знаю, люди и раньше в спорных ситуациях иногда принимали решение, полагаясь на волю рока. Теперь же это случалось постоянно. Причем результаты таких игр с судьбой не могли быть оспорены, а отказаться от них считалось святотатством.

На одной стороне монеты было изображено солнце, на другой — месяц. Загадав, я подкинула ее, намереваясь поймать раскрытой ладонью, но медный кружочек, скользнув по ней, приземлился на мостовую, где и застрял, встав на ребро между двумя булыжниками. От досады я даже сплюнула. Попыталась подковырнуть ее ногтем, но монета засела накрепко. Видимо, мне наглядно дали понять, что решение должна принимать не я.

Я пересказала Третьему все, что сегодня случилось. Он внимательно выслушал, причем лицо его принимало все более растерянное и расстроенное выражение.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил он, когда я закончила.

— Беги домой так быстро, как только сможешь, и расскажи все Рийку и матушке. Скажи, что он должен сам сделать выбор. Я буду предательницей, если не дам ему эту возможность. Я дождусь госпожу миин’ах и очень медленно поведу ее к нам. Пусть Рийк решает, хочет ли он с ней встретиться или же готов сбежать. У матушки есть накопления, думаю, она сможет с ними расстаться. Путного оружия, конечно, купить уже не успеть, но что-то подобрать можно.

— Передать ему что-то лично от тебя?

— Да, скажи: независимо от того, что он сделает — я на его стороне и буду молиться за него.

Брат кивнул и побежал. Умница он у меня: ни одного лишнего слова, все на лету уловил. А главное, не задал вопроса, который, я уверена, не мог не прийти ему в голову: а что с нами-то будет? Мы укрывали беглого преступника, хотя должны были сразу донести на него. Клятве Высшей верится плохо: она ведь дана не равной, а всего лишь человеку, да и не столько дана, сколько предложена в виде взятки.

Я вздохнула, отбрасывая лишние переживания, и вернулась к воротам.

Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая мир вокруг оранжевым и алым, когда госпожа наконец появилась. Честно говоря, к этому моменту я могла думать только о животе, пустом с самого утра. Он издавал такие бурлящие, стонущие звуки, что пробегающие мимо бродячие псы косились на меня с сочувствием.

— Пойдем! Времени у нас не так много.

За ее плечом висела увесистая холщовая сумка. Мое воображение тут же нарисовало кучу орудий пыток, которые могли в ней скрываться.

— Как мне называть тебя, человеческая девочка? — Она вопросительно приподняла левую бровь.

Голос мой предательски дрогнул, когда я ответила:

— Веспа. Веспа Манчи.

— Можешь обращаться ко мне госпожа Таат’дар’рахим. Надо идти, Веспа Манчи.

Мы шагали по вечерним улицам, заполненным праздничными людьми. Моя попытка двигаться медленно полностью провалилась: шаги Высшей были легки и скоры, мне с трудом удавалась не отставать. Лишь изредка она останавливалась, ожидая, пока я укажу ей верное направление.

У подхода к моему дому она вновь заговорила:

— Я узнала, с чем пожаловали Гельма. Их браслеты способны среагировать на Высшего. Радиус у них небольшой, около трехсот метров. Я проведу ночь в вашем доме, это заглушит сигнал, исходящий от полукровки. Безопаснее ему было бы, конечно, переночевать в сердце Милана, но я не уверена, что следует посвящать в эту тайну других миин’ах. Я рада, что ты все же решила довериться мне: сейчас я единственная, кто может дать ему шанс спастись.

А я что? Сказать мне было нечего. Я молча топала за ней, прикидывая варианты своих действий на случай, если Рийк сбежал. Мне было даже немного стыдно перед госпожой за свою возможную ложь.

Матушка ждала нас, сидя на крыльце. Перед ней был тазик с овощами, которые она самозабвенно и яростно чистила. Заслышав шаги, она подняла голову, и я увидела в ее глазах отчаянье и решимость. В этот момент я поняла, что Рийк стал для нее родным сыном, пусть не выношенным, но от этого не менее дорогим и любимым. Матушка была готова кинуться, защищая его, на любого, даже более сильного соперника, как собака за своего щенка. А еще я поняла, что Рийк никуда не ушел. И к худу или к добру, но я почувствовала облегчение.

— Здравствуйте, прекрасная госпожа!

Матушка склонилась в ритуальном поклоне. Голос ее был — мед и елей. Только мне за этой сладостью слышались стальные нотки.

— Я могу пройти?

Кажется, миин’ах тоже уловила фальшь. Она улыбнулась прохладно и прошествовала мимо посторонившейся матушки с видом поистине королевским. Я шагнула за ней. В доме было непривычно пусто и тихо. Тротто возился с котлами в углу. При нашем появлении он ухватился за кочергу и застыл с ней с настороженным и испуганным видом. Он что, в случае чего собирался кинуться на Высшую с этим смешным оружием наперевес? Рийк строгал что-то на лавке. Он никак не прореагировал на хлопнувшую дверь, даже головы не поднял — только пальцы, сжимавшие рукоять ножа, побелели от напряжения.

Таат-как-там-ее-дальше-я-не запомнила обернулась к матушке.

— Разве у вас больше нет детей?

— Я отправила младших к сестре — нечего им здесь крутиться.

После ответа матушки в комнате повисло гнетущее молчание. Мне ужасно захотелось сказать или сделать что-то громкое, чтобы разорвать эту тишину. Но я робела, сама угодив в застывшую картинку напряжения и предчувствия удара. Госпожа оглядела эту композицию и, усмехнувшись, подошла к Рийку.

— Дай хоть посмотреть, из-за кого вся эта суета, из-за кого птицы тьмы рвут и мечут.

Он поднял голову, уперевшись в нее угрюмым злым взглядом.

— Тощий ты какой-то и маленький. Да не бойся — если б я хотела навредить, ты бы уже давно сидел в кандалах и не рыпался. Расслабься и семейке своей приемной скажи, чтобы тоже расслабились: нервирует.

— Я вас не боюсь. Вы мне просто не нравитесь.

Он до крови прикусил нижнюю губу, а я была готова волосы рвать от ужаса: это же надо так оскорбительно разговаривать с хозяйкой! Матушка за моей спиной охнула. Госпожа же и бровью не повела.

— Это, знаешь ли, взаимно. Раньше я бы и пальцем ради тебя не пошевелила, но сейчас обстоятельства сложились весьма причудливым образом. А тебе, щенок, я посоветовала бы в следующий раз не тявкать на руку помощи, которую тебе протягивают. А то, знаешь ли, можно и по загривку схлопотать.

Рийк уже дернулся, чтобы сморозить еще какую-нибудь глупость, но я подскочила к нему и зажала рот, стараясь при этом улыбаться как можно дружелюбнее.

Тротто наконец оставил в покое кочергу и поспешил мне на выручку.

— Госпожа, вы не голодны? У нас еда простая, но сегодня мы накупили много всего хорошего и вкусного для Веспы. Думали, будем пировать.

— Нет, есть я не хочу, благодарю. Мне нужна свободная комната. Принесите туда побольше свечей и одеяло, чтобы завесить окно — я не люблю темноту.

Я тут же предупредительно дернулась.

— Думаю, моя комната как раз вам подойдет!

Я повела гостью на второй этаж, шепнув матушке, что я-то есть хочу просто ужасно и, когда спущусь, именно этим планирую заняться.

Мою скромную обитель Высшая оглядела с сожалением, граничащим с брезгливостью. Мне стало обидно за собственное жилище. Ну да, хоромы не очень просторные, но прибрано чисто, на совесть. Я ведь не собиралась сюда больше возвращаться, вот и привела все напоследок в божеский вид.

Госпожа достала из сумки два горящих шара, что-то шепнула им, разжала руки, и они зависли под потолком, озаряя комнату теплым, мягким светом. Ну и зачем ей, спрашивается, еще и свечи понадобились? И без того тут стало излишне ярко, на мой вкус. Я быстренько, под ее презрительным взглядом, застелила постель и опустила шторы на окне.

— Сделай так, чтобы полукровка ночевал в соседнем помещении. Я не знаю, насколько четко работают браслеты, так что пусть держится ближе ко мне. И пришли сюда своего брата.

— Госпожа, а что делать мне? Спать под одной крышей с семьей мне уже нельзя — это нарушение Закона. Куда мне идти?

Она устало вздохнула.

— Давай отложим обсуждение тебя и твоих проблем хотя бы до завтрашнего утра? Считай, что Закон на тебя сегодня не распространяется. Если честно, я не знаю, что тебе ответить, но рано или поздно все прояснится.

Она отвернулась от меня, намекая, что прием окончен и мне пора сваливать.

Матушка в мое отсутствие накрыла на стол. Она периодически шлепала по загребущим лапам Тротто, норовящим утянуть самые лакомые кусочки. Перед Рийком стояла полная тарелка, в которой он апатично ковырялся. Я плюхнулась на стул и пододвинула к себе блюдо с аппетитной жареной курочкой. Три пары глаз уставились на меня в немом ожидании. Под этим тяжким гнетом мне даже жевалось трудно.

— Братик, шел бы ты наверх, а? Госпожа тебя требует.

— С чего бы это он ей понадобился? — встрепенулась матушка.

— А я почем знаю? Может, сказку перед сном рассказать. У меня знакомых слуг, которые могли бы поведать о том, как проходят ночи Высших, нет.

Тротто беспомощно оглянулся на матушку. Та пожала плечами.

— Ступай! Не съест же она тебя, в самом деле. Не забудь свечи прихватить.

Третий ушел, сцапав напоследок самую большую грушу из вазы. Я проводила его взглядом и вернулась к горячей, сочащейся душистым соком куриной ножке.

— Рык, а пофему ты офтафя?

Мне не терпелось задать этот вопрос, и даже битком набитый рот не остановил. И тут же я схлопотала затрещину от матушки.

— Сколько раз я тебе говорила: сначала прожуй, а потом разговаривай. Совсем никаких манер!

Рийк опустил взгляд.

— Я не хочу больше бежать. Мне хорошо здесь. Впервые в жизни хорошо, и если есть хоть маленькая возможность того, что я смогу спокойно здесь жить, что эта Высшая не врет — я не могу ей не воспользоваться. А если все окажется не так, то какая разница, где умирать? Ясно же, что в Мертвых землях я тоже долго не протяну.

На этот раз подзатыльник достался ему, а не мне.

— Опять ты о смерти! Ишь, чего удумал. Зря я, что ли, с тобой столько возилась? Долгую ты проживешь жизнь, запомни. Долгую и счастливую.

Рийк горько хмыкнул.

— Как бы там ни было, — мои челюсти, наконец, справились с мясом, и говорила я уже вполне внятно, — тебе стоит сегодня поспать в комнате матушки. Хозяйка сказала, что ты должен держаться поближе к ней.

— Почему ты даже в ее отсутствие говоришь о ней «хозяйка»?

Лицо Рийка при этих словах исказилось от ярости. Я вздрогнула: никогда прежде не видела его таким разозленным.

— Кто они такие, чтобы вы поклонялись им и трепетали перед ними?! Да они…

Еще одна матушкина затрещина прервала пламенный монолог.

— Крамолы в моем доме еще не хватало! Ты доел? Марш куда велели.

Рийк демонстративно медленно встал, пожал плечами и поднялся наверх с нарочито равнодушным выражением на лице.

Я облегченно перевела дух, а матушка вздохнула — жалобно, по-бабьи.

— За что мне все это? У всех дети как дети. Вырастают, приходят вечерами в гости, принося с собой новости, сплетни и сладости. А у меня? Старший в другом аркхе — все равно, что нет его, никогда уже не свидимся. С тобой беда сплошная — не девка, наказание божье. Вот что завтра люди скажут, когда узнают, что ты здесь ночь провела? И этот — еще мальчишка, а гонору на десятерых взрослых хватит.

— Матушка…

Я подошла к ней, чтобы обнять. Но ее пальцы сжали мои запястья с силой кандалов.

— Он ведь из-за тебя не сбежал.

— О чем ты?

— Глаза-то разуй. Цыпленок привязывается к тому, кого первым увидит, когда вылупится — будь то курица, человек или собака. Мамкой его считает. Так и Рийк к тебе прикипел. Не знаю уж, братская ли это любовь или еще какая. Он боится сейчас ужасно. Видела бы ты, как он метался, пока вы не пришли. Трусит, но не рыпается. Подумай об этом, девонька. Кто из вас кому больше навредить может.

— Глупости ты говоришь, матушка. Вовсе не об этом мне сейчас думать надо. Ты засовы все замкнула?

Она кивнула. Я вернулась к процессу поглощения пищи, стараясь не обращать внимания на коготки страха, царапавшие мою грудную клетку изнутри.

Время шло, и ничего не происходило. Мне жутко хотелось спать, матушка тоже казалась порядком измотанной. Интересно, как она уговорила себя расстаться с младшенькой и как там вообще мои братики и сестрички у чужих людей? Я начала клевать носом прямо за столом. Но раздавшийся грохот в мгновение ока смел с меня всю сонную одурь. Мы с матушкой подскочили одновременно.

Стук был оглушительным. Матушка на дрожащих ногах подошла к ходящей ходуном двери.

— Кто там?

Ответа не последовало. Но стук не прекратился, а стал еще громче. Перекрестившись, матушка откинула засов. На пороге стоял юноша. Его глаза в ночной темноте отсвечивали синим.

Он был красив настолько, что на него хотелось смотреть и смотреть. Просто любоваться, как произведением искусства. Длинные пепельные волосы, изящные руки, тонкие черты лица. Облик портило только отстраненное выражение льдистых глаз, полных абсолютного равнодушия. Явно в его возвышенном мире нас не существовало: меньше, чем грязь под ногами, ничтожнее муравьев.

Я заступила ему дорогу, но он лишь мазнул по мне взглядом и прошел, оттолкнув плечом.

— Куда вы, господин? — Матушка ухватила его за локоть. — Мы добропорядочные граждане. Нельзя просто так врываться к нам в дом.

Одним легким плавным движением он высвободил руку. Но все же соизволил заговорить:

— В вашем добропорядочном доме скрывается беглый преступник. Я пришел, чтобы его забрать. Не чините мне препятствий, и тогда никто не пострадает. Я не собираюсь доносить на вас миин’ах.

Меня затопила глухая ярость. В голове стало гулко и пусто, я даже напрочь забыла о госпоже наверху. Как он смеет так разговаривать с нами? Таким тоном, будто мы назойливые мухи, жужжащие у него над ухом, и не более.

— Вы не смеете распоряжаться здесь! Мы служим другим хозяевам, не вам.

Я бы накинулась на него, если бы матушка предусмотрительно не вцепилась мне в плечи. Гость же лишь слегка повернул голову в мою сторону, и из углов комнаты тут же поползла тьма. Оттуда скалились невиданные звери, чьи глаза горели, как угли. Гельма — мастера иллюзий и кошмаров, я хорошо помнила это, но в тот момент здравый смысл не мог убедить остальное мое естество, что видимое мной не реально. Вся моя храбрость улетучилась, мне неудержимо захотелось забраться под стол и скулить от ужаса.

— Что здесь происходит?

Спокойный голос хозяйки разнесся по комнате. Видения тут же схлопнулись и рассыпались радужной пылью. Я повернулась к лестнице, ведущей на второй этаж, и разинула рот изумления. И не я одна была удивлена до шока!

Высшая находилась на грани между слегка одетой и совсем обнаженной: алый шелковый халат, хотя и облегал все тело, но был полупрозрачным и скорее подчеркивал, чем прикрывал. Распущенные волосы окутывали голову пылающим ореолом.

— Госпожа Таат? — Оказывается, и мальчика из гельмы можно выбить из колеи. Выглядел он порядком ошарашенным. — Это ваш дом? Вы живете с людьми?

— Естественно, нет.

— Тогда позвольте поинтересоваться, что вы здесь делаете? — Совладав с собой, он вернулся к своему невозмутимому виду.

— Могу задать вам тот же вопрос. Кажется, наслаждение видами Милана осуществляется по-иному.

Нехорошо улыбнувшись, он сделал шаг вперед.

— Давайте не будем притворяться в незнании. Не думаю, что для вас является секретом истинная цель нашего визита в аркх. Хотя, безусловно, Милан очень красив, и чем раньше мы закончим наши дела, тем больше времени у нас останется на то, чтобы любоваться им.

Госпожа зевнула со скучающим видом.

— Значит, все не можете успокоиться насчет того беглеца? Зря стараетесь: он же прорвал Сеть — наверняка скрылся после этого в Мертвых землях. Уверена, его кости давно обглоданы кем-то большим и свирепым.

Прекрасный гость покачал головой.

— По нашим сведениям, он до сих пор здесь, скрывается среди людей.

— Интересно, что у вас за источник информации, господин Дэадмарийк? В любом случае, можете продолжить поиски где-нибудь в другом месте, за пределами этих стен.

— Вы не ответили на мой вопрос, госпожа Таат.

Фыркнув, она высокомерно поджала губы.

— Это допрос? Не слишком ли вы много на себя берете? Вы находитесь на чужой территории, не забывайте.

Смягчившись, она махнула рукой.

— Ладно, я готова удовлетворить ваше естественное любопытство, если вы обещаете мне, что эта тайна останется между нами и вы не расскажете о ней никому больше. Я чувствую себя неловко, что вы застали меня здесь, и меньше всего мне бы хотелось, чтобы об этом узнали другие миин’ах.

Он слегка пожал плечами.

— Мне нет дела до ваших соплеменников. Если ваша тайна не касается интересов моего Дома, я даю слово сохранить ее.

— Нет, вашего Дома это не касается вовсе, — она улыбнулась загадочно и томно. — Все просто: здесь живет мой любовник.

— Любовник?!

Могу поклясться, я четко услышала, как челюсть Высшего стукнулась о грудную клетку. Я оглянулась на матушку: ее глаза стали непередаваемо круглыми и возмущенными, она едва сдерживалась, чтобы не вмешаться.

— Иди сюда, мой милый зайчик! Покажись гостю.

Хозяйка хлопнула в ладоши, и из комнаты вывалился красный как рак Тротто. Рубашка на нем была порвана от ворота и до низа, с волос стекала вода.

Таат приобняла его и фривольным жестом потрепала по затылку. Представитель Дома Гельма сглотнул и откашлялся.

— Простите, но, насколько я знаю ваши обычаи, если он еще спит в доме своей матери, значит, на нем стоит гормональный блок. Как он может быть вашим любовником?

— Вы хорошо разбираетесь в наших традициях, но, как видно, плохо осведомлены о том, что для того чтобы удовлетворить женщину, вовсе не обязательно быть мужчиной.

Тротто покраснел, как сочный помидор.

Таат мечтательно вздохнула.

— Мне не нравятся юноши, прошедшие барьер плоти. Видите ли, они становятся грубее, примитивнее. Мне стыдно за эту маленькую слабость, но я не в силах совладать с собой. Вы ведь меня понимаете?

Глумливая ухмылка скользнула по губам высшего. Он слегка склонил голову.

— Прекрасная госпожа может не беспокоиться: наша раса более всех других снисходительна к различным предпочтениям и вкусам. Ваша тайна останется только вашей. Я прошу прощения, что прервал ваш отдых, и даю слово, что больше вас не потревожат.

Хозяйка кивнула в ответ и вежливо улыбнулась.

— Да поможет вам истинный огонь в дальнейших поисках! Буду рада проводить вас с утра к вратам.

— Это наполнит мое сердце восторгом. Пусть извечная тьма будет благосклонна к вам!

Не удостоив остальных присутствующих даже взгляда, утонченный красавчик вышел.

Я шумно перевела дух. Матушка, всплеснув руками, рухнула на ближайший стул. Миин’ах выпустила моего братика из объятий, больше похожих на боевой захват. Он понуро побрел обратно в комнату, но был остановлен ледяным тоном:

— Куда это ты собрался? Близится утро, и последние часы перед его наступлением я желала бы провести в одиночестве.

Тротто от этих слов воспрянул духом и быстро рванул вниз, под матушкино крыло. Госпожа скрылась в своих (то бишь моих) покоях.

Матушка обеспокоенно осматривала Третьего.

— Она что-нибудь сделала с тобой?

Он скорчил печальную мину.

— Ага, мучила — спать не давала. Рубашку вот новую испортила, а еще из кувшина облила. Страшная женщина!

Он подмигнул мне, и я, не удержавшись, расхохоталась. Матушка тоже добродушно усмехнулась.

— Балбес ты! Был бы постарше, по-другому бы пел. За честь бы почел в одной комнате с Высшей остаться.

Нервы мои наконец-то успокоились, и я почувствовала, как отчаянно хочу спать. Я поцеловала матушку в щеку и пожелала всем спокойно провести остаток ночи. Надо было еще проведать Рийка: вряд ли он смог заснуть после всего случившегося.

Когда, легонько постучавшись, я вошла в матушкину комнату, полукровка сидел возле ее кровати на полу, сжавшись в комок. Я присела рядом.

— Все в порядке. Госпожа там такой спектакль устроила — жаль, ты не видел!

Рийк внезапно ухватил меня за плечи и, притянув к себе, уткнулся лбом в шею. От него исходили волны страха и тоски. Я испугалась, что это преддверие очередного приступа, но кокон, намертво опутавший его, прорвался не болью, а слезами.

Я гладила его по голове, как маленького, приговаривая:

— Ну, тише, тише. Уже все хорошо. Завтра мы решим, что делать дальше. Обязательно придумаем.

Он отстранился, смущенно вытер глаза.

— Глупо, да? Разревелся, совсем как ребенок.

— Да брось ты! Я бы на твоем месте вообще с утра до вечера рыдала, с редкими перерывами на поесть. Ты что, все это время так и сидел? Затекло, наверное, все? Давай помогу тебе на кровать перебраться.

Я встала и потянула его за собой. Он с трудом поднялся на ноги, держась за мою руку.

— Спасибо тебе.

— Ну, сегодня я точно не главный спаситель. Надо благодарить не меня, а госпожу миин’ах.

— Да, я слышал. Она действительно ловко придумала. Единственная, пожалуй, тема для гельмы, которая точно не вызовет подозрений.

Он дошел до кровати и залез под одеяло, откатившись к самой стене. После чего вопросительно посмотрел на меня.

— Что?

— Ты можешь остаться здесь? Пожалуйста.

Я задумалась. По идее я уже не считалась ребенком, и спать с представителем противоположного пола на одной кровати было не совсем правильно. Но никакие новые эмоции после прохождения барьера меня не посетили. Решившись, я забралась к нему, устроившись, правда, поверх одеяла и на приличном расстоянии.

— Ты меня боишься? Скажи, я совсем урод? Без глаза, со шрамом на пол-лица…

— Не знаю — я же тебя другим не видела. Знаешь, в детстве я читала книжку, и в ней были такие злобные, но сильные дядьки — назывались они пиратами. У них были корабли, на которых они плавали по морям, а еще они постоянно ввязывались в драки, и поэтому у кого-то из них часто не было руки, ноги или глаза. И это не мешало им жить. Они носили черную повязку на лице, на которой был нарисован череп. Наверно, смотрелось очень мужественно. Хочешь, сделаю тебе такую же?

Я услышала, как он тихонько рассмеялся.

— Сделай. А я построю лодку, чтобы отправиться в плаванье к далеким и забытым берегам.

— Ты возьмешь меня с собой? Я страсть как хочу увидеть мир за пределами аркха. Это моя самая большая мечта.

— Конечно, возьму.

Он придвинулся и провел ладонью по моей щеке. Я дернулась, и он тут же убрал руку. Лицо его обиженно закаменело.

— Спи, Рийк.

Он повернулся ко мне спиной. Надо было сказать еще что-то правильное, мудрое, подходящее моменту, но мысли ворочались в моей голове очень медленно и лениво. Занятая погоней то за одной из них, то за другой, я не заметила, как заснула.

Сквозь сон я слышала, как матушка заходила в комнату и что-то говорила Рийку, а он отвечал ей. Но о чем они разговаривали, ухватить не могла.

Проснулась я далеко за полдень. В доме стояла подозрительная тишина, в комнате было пусто. Внизу я встретила только Тротто, судя по опухшим глазам и всклокоченным волосам, только недавно вставшего.

— А где все? — поинтересовалась я у него, наливая себе холодного молока и накладывая остатки вчерашних пиршественных блюд.

Брат зевнул.

— Понятия не имею. Матушка, наверно, за младшими пошла. Для тебя вот лежит.

Он протянул мне листок, исписанный незнакомым мелким почерком.

— Нос совал? — спросила я подозрительно.

— А оно мне надо? У меня и так от приключений, связанных с тобой, скоро крыша поедет. Не хочу больше ничего знать и ни в чем участвовать.

Он демонстративно отвернулся, хотя я успела заметить искорки любопытства в его глазах.

Письмо было от госпожи и носило вполне официальный характер:

«Веспа Манчи, отныне вы находитесь в статусе не завершившей Посвящения. Этот статус позволяет вам проживать вместе с семьей до того времени, пока ваша дальнейшая судьба не будет решена. За вашего друга вы можете не беспокоиться: никто из миин’ах не будет его преследовать. Через час после заката в ночь Скорби я буду ждать вас двоих у ворот в сердце Милана. До этого я бы посоветовала уладить все важные дела и попрощаться с близкими: возможно, вы не скоро сможете вернуться домой. И еще, желательно, чтобы тот камень, что вы вытащили во время Посвящения, всегда оставался при вас, в том числе и в момент нашей следующей встречи. Да хранит вас истинный свет!

Листва огненного древа Таат’дар’рахим».

— Ну, и что там написано? — Брат старательно делал вид, что содержание его тарелки гораздо интереснее письма и спрашивает он исключительно для приличия.

Я натянула на лицо таинственную мину и поманила его. Когда Третий доверчиво приблизился, зашептала ему в ухо со зловещей интонацией:

— Там сказано, что всю дальнейшую жизнь окружающие должны почитать меня, подобно богине, и ежевечерне обмывать мои ноги своими лобзаниями и молодым вином.

— Что-о-о?

Я даже успела насладиться его вытянутой физиономией и округлившимися глазами, прежде чем начать хохотать.

Странное это было время — дни до ночи Скорби. Полное содержание письма я передала только Рийку, остальным только сказала, когда будут решены наши судьбы. Мне не хотелось прощаться, не хотелось ничего менять. Я предчувствовала что-то очень важное, готовящееся войти в мою жизнь, и меня переполнял страх перед грядущим.

Родные будто чувствовали, что со мной происходит. Матушка была очень ласкова. Каждый вечер она собирала нас всех вместе и читала старые сказки из потертых книжек, переживших Великую Беду. Ощущая себя ребенком, я садилась у ее ног и часто плакала или смеялась, взахлеб сопереживая героям вымышленных историй.

Мы с Рийком и Тротто взялись за ремонт дома и под жарким августовским солнцем старательно латали давно прохудившуюся крышу. Мне не хотелось никуда вылезать: за пределами двора знакомые провожали меня изумленными взглядами и шептались за спиной. Матушка каждое утро ходила в церковь — никогда прежде я не замечала за ней подобной набожности. Не знаю, о чем она просила нашего людского бога, но, надеюсь, ее молитвы были услышаны.

После самого последнего ужина, который я должна была провести с семьей, она вручила мне теплый плащ из мягкой темной шерсти. Такой же протянула Рийку. Работа была дорогой и искусной, а сам подарок выглядел странно: ведь за окном стоял душный летний вечер. Я покорно уложила плащи в дорожные сумки.

Мы уже стояли на пороге, когда матушка разрыдалась. Она всхлипывала и причитала так жалобно, что мои глаза тут же стали влажными. Тротто попросился проводить нас немного, но я не разрешила. Тогда он крепко обнял сначала меня, а потом нежданно обретенного брата.

— Ты теперь старший, — шепнула я ему так, чтобы матушка не слышала. — Береги всех.

Перед ночью Скорби город всегда вымирал. Закрывались лавки, в домах на стены вывешивались белые траурные полотнища. После заката было запрещено зажигать свет, говорить и выходить на улицу. Только редкие виллы хозяев горели всеми цветами на фоне подступающей темноты, да пылало сердце Милана, расцвеченное тысячью огней.

Госпожа ждала нас у ворот. В руке она держала большущий светящийся шар, разгоняющий мрак на пять шагов вокруг. Больше никого, даже стражников, рядом не было. Покрутив мою голову, она полюбовалась на зажившие синяки, от которых остались только неприятные воспоминания и легкая желтизна. Удовлетворенная осмотром, кивнула. На мое удивление пояснила:

— Нельзя осквернять то место, куда мы пойдем, свежими ранами и царапинами.

Рийк демонстративно фыркнул, и она строго покосилась на него.

— Старых шрамов это не касается. Наденьте, — она протянула нам алые накидки вроде той, в которой была сама. — Капюшоны опустите: люди ни разу не были здесь во время этой ночи — не стоит выделяться.

Мы повиновались.

Таат вела нас по улицам Высших. Повсюду были расставлены чаши с огнем, огромные горящие шары и свечи в половину меня толщиной. Даже отголосок тени, казалось, не мог укрыться в этой пылающей реке. Следуя ее извивам, мы вышли на площадь, полную миин’ах. Одинаковые, в колыхающихся красных шелковых одеждах, они стояли, склонив головы. Откуда-то лилась музыка, вернее, песня без слов: множество разных тембров сплетались вместе. Казалось, каждый из хозяев пел свое, не размыкая губ. Это было настолько странно и красиво, что я замерла, завороженная. Очнулась, лишь когда Рийк дернул меня за руку. Наша проводница шла сквозь алую толпу и удалилась уже достаточно далеко. Чтобы не потерять ее из виду, нам пришлось ускориться. Мы миновали площадь, прошли вдоль собора и свернули к замку Сфорца.

Затем были длинные коридоры и лестницы вниз, также ярко освященные — даже глазам становилось больно. Хозяйка замедлила шаг у высокой резной двери. Возле нее стоял Высший, на чьем одеянии от плеча к бедру была вышита черным ветвь. Склонив голову в приветственном полупоклоне, он открыл для нас дверь. На пороге хозяйка предупредила:

— Даже не думайте разговаривать. Храните молчание, что бы ни увидели, но, если вам зададут вопрос, отвечайте максимально искренне.

Я слышала о подземных купальнях миин’ах. Но никогда не предполагала, что воочию увижу их. Думаю, я действительно была первым человеком, вступившим под эти янтарные своды. Здесь света было значительно меньше, и полные багрового огня бассейны казались провалами в самые недра земли, в ее магматический слой.

Семь глубоких стариков застыли в первом бассейне. По их неподвижным лицам пробегали всполохи. Они были полностью раздеты, и дряблая кожа в отсветах пламени казалась мертвой восковой массой, натянутой поверх проволочного каркаса. Я была так ошарашена этим зрелищем, что не сразу поняла: передо мной великие старейшины, а не какие-то доживающие свой век осколки. Рядом стояли трое из ветвей, их лица были скрыты.

Пол перед бассейном устилали лепестки белых цветов. Помещение окутывал сладковатый, незнакомый мне запах. Массивный стол из оранжевого камня высился в центре между чашами и казался абсолютно не уместной здесь деталью. Именно к нему прошла Таат и встала подле, опустив голову.

Я обернулась к Рийку. Что-то странное творилась с ним: взгляд стал расфокусированным, а лицо застыло с выражением сонного оцепенения. Он механически последовал за госпожой, и мне ничего не оставалась, как присоединиться к ним.

Между тем старейшины закончили отмокать (или что там еще с ними происходило в чаше). Медленно, один за другим они выходили, и песок осыпался с их тел с тихим шуршанием. Ветви подали каждому белый хитон и узкий изогнутый кинжал, после чего, почтительно склонившись, покинули комнату. Облаченные в белое старики стали гораздо величественнее.

Старейшины приблизились к нам и встали полукругом. Один из них сделал шаг к столу. У него не было глаз, но два окна в пламя, бушующее и яркое. Он вонзил кинжал себе в руку, и кровь, густая и вязкая, заструилась на пол. Второй рукой старец швырнул на стол колоду черных прямоугольных карт. Часть из них осыпалась на пол, осталось лишь девять. Он воздел над ними проткнутую руку, и там, где кровь соприкасалась с гладкой бумажной поверхностью, проявлялись багровые, словно выжженные рисунки.

Подошел второй старец с точно с такими же огненными провалами вместо глаз и принялся по очереди переворачивать карты. Картинки на обратной стороне отличались друг от друга. Он рассматривал каждую, произносил одно слово и сжигал карту прикосновением пальцев. Мое неуемное любопытство заставило меня подойти ближе, чтобы лучше видеть.

— Миин’ах.

Я успела рассмотреть изображенное дерево, прежде чем карта была уничтожена.

— Тьерто.

На этот раз мелькнула змея, обившаяся вокруг палки.

— Гельма.

Цветок с иглами вместо лепестков.

— Къерго.

Меч, вонзенный в камень.

— Орьявит.

Собака, воющая на серп луны.

— Агру.

Книга в переплете, подозрительно смахивавшем на человеческую кожу.

В последние три карты он вглядывался дольше других, но сказал о них почему-то вместе.

— Человек, Грязная кровь, Тса.

Нарисованы были раненная птица на снегу, раскрытая ладонь и символ, что был на черном камушке, доставшемся мне в день Посвящения. Что к чему относилось, я не поняла.

Мне казалось, что на этом абсолютно непонятное для меня действие будет завершено, но не тут-то было.

Еще один из старейшин с заранее порезанной рукой шагнул к Таат. Он с силой прижал кровоточащую ладонь к ее лбу.

— Кто ты?

Она ответила глухим и незнакомым женским голосом:

— Я — прошлое. Я — забытые клятвы и прерванные узы. Я пришла, чтобы ответить злом за зло. Я — преследователь, и ведет меня ненависть.

Четвертый старик точно так же приложил Рийка.

— Кто ты?

— Я — настоящее. То, где сплетутся все нити и будут разрезаны все узлы. Я — посланник, и вера ведет меня.

Я была так занята происходящим, что не заметила момента, когда моей собственной головы коснулась властная длань и что-то обжигающе горячее заструилось по лицу.

— Кто ты?

Надо что-то сказать, а что? Я ничего не чувствовала, кроме жара, разъедающего кожу.

— Кто ты? — прозвучало еще раз.

Я только собиралась открыть рот, чтобы поведать, что медиум из меня так себе, как вдруг что-то стало подниматься изнутри. Холод сковал мою гортань, а губы прорвались чужим мужским голосом. И я не в силах была его удержать.

— Я — будущее, которое вы заслужили. И я буду решать, сгинуть вам или остаться. Я — судья, и ведет меня тоска.

Я слышала себя (точнее, не себя вовсе) со стороны. В голове все поплыло, а потом стало черным-черно. Кажется, я не устояла на ногах и плавно осела на пол. Под зажмуренными веками я видела снег и лед и нечто, рвущееся сквозь холод, голодное, безжизненное и алчущее пожрать все, в чем есть жизнь. И между этим и мной стояла фигура. Было не разобрать ни лица, ни даже пола. Вся она казалась сотканной из черного огня, и тяжелые крылья бились за ее спиной. Стоявший медлил, словно не решаясь выбрать, открыть ли дорогу Этому или заступить ее. Откуда-то издали донеслись слова: песня не песня, стих не стих — монотонный речитатив, колоколом зазвеневший в моих ушах:

Шестеро двери откроют,

Девять сквозь них пройдут,

Девять в покинутом доме,

Восемь лишь смогут вернуться.

Трое найдут дорогу,

Станет один из них жертвой.

Каждый заплатит по счету,

Каждый встретится с прошлым.

Двое замкнут засовы,

Если один…

Видение гасло и блекло, слова звучали все тише, окончание я разобрать не смогла. Сознание ни в какую не хотело возвращаться, и из глубокого обморока я плавно перешла в крепкий здоровый сон.

Очнулась или, точнее, проснулась я в незнакомом помещении, на мягком ковре. Комната была небольшой и уютной, на потолке плясали солнечные зайчики, за распахнутым окном сиял погожий день. Вдоль стен высились стеллажи, заставленные книгами. Рийк, сидя рядом со мной, перелистывал альбом изысканных старинных гравюр.

Я с удовольствием потянулась. Тело было легким и отдохнувшим.

— Я долго была в отрубе?

— Часа четыре. Вон, видишь, утро уже наступило.

— И много я пропустила?

Он улыбнулся.

— Ну, практически всю разъяснительную часть.

— Придется тебе мне ее пересказать, причем во всех подробностях. Поскольку я не понимаю ну совсем ничего.

Рийк закрыл и отложил книгу. Он смотрел на меня серьезно и грустно.

— Они говорят, что Хаос с Сель вот-вот прорвется на Землю, и тогда нам всем хана. Главной целью этого гадания был найти способ это остановить.

Я рывком села. Хорошее утреннее настроение улетучилось мгновенно.

— Звучит как страшная сказка. Как можно остановить то, от чего спасались бегством Высшие? И ведь там, в своем мире, они были значительно сильнее, чем здесь.

Он пожал плечами.

— Насколько я понял, они сами не очень знают, как. Лишь какие-то теории. Но выбора особого нет: бежать-то больше некуда.

— У меня возникает всего два вопроса. Первый: они в итоге хоть что-нибудь полезное придумали? А то все эти карты, слова, знаки — лично мне ничего не объяснили. И второй вопрос: я-то какое имею отношение к всему этому? Да и ты тоже?

Я услышала добродушный смешок за спиной и, порывисто обернувшись, увидела госпожу Таат с одним из старейшин, которого она бережно вводила под руку в комнату.

— Позволь мне ответить на твои вопросы, девочка.

Старик с кряхтением уселся напротив нас на полу. Таат осталась стоять подле него. Вблизи он выглядел моложе и свежее, чем издали. Вполне такой бодрый, крепкий дедушка.

— Для начала я представлюсь, а то как-то неправильно получается: я вас знаю, а вы меня нет. Мы отказываемся от имени при вступлении в должность корня, но мои соплеменники называют меня Седьмым. Можете смело действовать так же.

Он вдруг заулыбался ехидно, словно вспомнил одному ему известную шутку, которую, однако, озвучивать не стал. Вообще, он был какой-то странный, совершенно не похожий на других миин’ах: никакой горделивости и холодности. Он смотрел на нас с таким подкупающим теплом и мягким любопытством, что я тут же растаяла.

— Итак, если с формальностями покончено, перейдем к сути. Как я услышал, этот приятный молодой человек уже успел ознакомить вас с нашей общей проблемой?

— Проблема — не совсем подходящее слово, мне кажется. И почему она общая?

— Потому что коснется она и выходцев с Сель, и людей. Я не знаю, что происходит на нашей бывшей родине. Возможно, существовали еще одни врата, и они были плохо закрыты. Год за годом Хаос подтачивал их, пока не смог прорвать. Это всего лишь мое предположение — предки оставили нам досадно мало информации. Именно поэтому не стоит ничего предпринимать, пока вы не поговорите с другими расами, например, с тьерто.

— Мы? Мы поговорим?

— Да. Боюсь, вам придется совершить небольшое путешествие. Моя внучка Таат, которую вы уже знаете, составит вам компанию. Как вам идея посетить для начала аркх Торонто?

Несколько секунд я не в силах была ничего сказать. Молча хлопала глазами и открывала и закрывала рот в тщетной попытке подобрать слова. Рийк смотрел на меня с сочувствием и пониманием: видимо, эту информацию он уже успел переварить, пока я была без сознания.

— Простите, но это звучит по меньшей мере странно. Я понимаю еще, Рийк — он хотя бы что-то может, хоть я и сомневаюсь, что его способности превышают возможности чистокровного. Но я-то вообще человек! Да меня любой из высших может кокнуть на раз— два, а слушать и вовсе не станет.

— Для разговоров там буду я, — Таат высокомерно улыбнулась.

— Отлично, а мы тогда зачем?!

Седьмой успокаивающе погладил меня по плечу.

— Если бы я мог ответить тебе… Пути судьбы извилисты и непонятны. Но будь иначе, разве сбежал бы полукровка с Черного острова, разве встретила бы ты единственную из миин’ах, которая решилась помочь ему, когда его с легкостью могли найти? И разве вытащила бы ты в день Посвящения вещь, которая давно сгинула, да еще и не в этом мире?

— Что же это за вещь?

— Печать Проклятого Дома. Вернее, часть ее, судя по тем немногим рисункам, которые у нас хранятся.

Я сжала виски ладонями. Казалось, мой череп вот-вот лопнет под тяжестью всего на него свалившегося. Рийк отнял мою руку от головы и сжал ее. Я подозрительно покосилась на него: что-то он не выглядел расстроенным от предстоящей перспективы, напротив, казалось, вот-вот замурлыкает от удовольствия и воодушевления.

— А у нас есть право отказаться?

— Конечно, — старейшина кивнул. — Судьба — эта не та вещь, которую можно вручить насильно. Но я не смогу дать вам много времени: до заката солнца вам нужно покинуть аркх Милан или не покидать его вовсе. Таат зайдет узнать о вашем решении через пару часов. Пока я отдам распоряжение, чтобы вас накормили. И еще, Веспа: что бы тебе ни явилось в твоем видении во время пророчества в ночь Скорби — оставь в себе, сохрани. Не стоит делиться этим с кем бы то ни было: такие вещи не любят огласки. Надеюсь еще увидеть вас обоих. Да пребудет с вами истинный свет!

Миин’ах вышли, и мы остались втроем: я, Рийк и гора ужаса, опустившаяся мне на плечи. Я достала камушек — нет, не камушек, а печать Проклятого Дома. Повертела в пальцах, даже зачем-то поскребла ногтем. Не усмотрев в нем ничего нового, убрала обратно.

— Монетку кидать будешь? — ехидно спросил полукровка.

— Я не понимаю, с чего ты такой веселый? Прямо светишься от счастья. Тебя так радует вероятность того, что наш мир вот-вот рухнет к черту, ой, простите — Хаосу под хвост?

Даже яд моего тона не согнал с его лица дурацкое веселое выражение.

— Дело не в этом. Просто сегодня я впервые ощутил собственную нужность — пусть призрачную и непонятную. Я перестал быть всего лишь несостоявшейся надеждой, беглецом с неправильными генами, способным лишь на то, чтобы как-то прожить отпущенное. Мое прошлое и настоящее обрели смысл — странное чувство, но оно мне нравится.

Я вздохнула.

— Значит, отговаривать тебя бессмысленно?

— Ты себя сначала отговори. Разве ты тоже не мыкалась в поисках своей цели, своего предназначения? Тебе все на блюдечке преподнесли — кому еще так в жизни везет?

Возможно, он был прав, даже наверняка. Только лучше мне все равно не становилось. Пойти туда, не знаю куда, чтобы что-то узнать, а потом, возможно, еще куда-то отправиться. Слишком много неясностей, и слишком реальным противовесом этому «смыслу» был ужас из моего видения. Но, как ни крути, выбора у меня как такового нет — есть лишь слабая иллюзия того, что я сама принимаю решения.

Служанка внесла в комнату поднос, заставленный блюдами со съестным. При виде нас лицо у нее вытянулось от изумления, но от расспросов она удержалась. Как ни странно, еда порядком улучшила мое настроение и успокоила душу. К возвращению госпожи я пребывала если не в благостном и умиротворенном, то уж, во всяком случае, в ровном и смирившемся состоянии.

Прямо с порога, даже не поинтересовавшись, что мы решили — только окинув оценивающим взглядом, Таат сунула нам по браслету из незнакомого зеленоватого металла и велела надеть. Лишь только браслет оказался на запястье, он зашипел и растаял, впитавшись в кожу, а на его месте возник рельефный рисунок.

— Это метка Посланника. Их всего пять на наш Дом… было. С ними можно пройти сквозь врата в любой аркх, и для этого не нужно ни разрешения, ни встречающего. По идее, Посланник неприкосновенен, но тут уж как повезет: не уверена, что все так же чтят традиции, как мы. Вы все обсудили? Готовы?

Я пожала плечами, а Рийк кивнул.

Оказалось, что до врат идти совсем недалеко. Они действительно располагались в соборе, а нас разместили в пристройке рядом. Пока мы шли, меня захлестнуло волной жалости к себе и любви к этому месту, солнцу, небу, к запаху апельсинов и разогретых камней. В носу подозрительно защипало, и я запрокинула голову, чтобы непрошенные слезы поскорее затекли обратно.

Прежде я никогда не была внутри главного здания в Милане. (Что-то последнее время я посещаю слишком много незнакомых мест!) Войдя, была поражена монументальностью и гулкой пустотой. Свет, проникая сквозь многочисленные витражи, дробился на красные, синие и зеленые пятна. Часть реликвий наших предков была сохранена, но повсюду виднелись знаки владения этим местом другими существами, чуждыми христианской вере. Пять врат прорезали стены, и каждые были произведением искусства. Между двумя из них стоял, возможно, в ожидании нас незнакомый миин’ах. Таат при виде него изменилась в лице: и радость, и грусть, и сожаление разом промелькнули на нем. Молодой мужчина с улыбкой обнял ее.

— Я пришел пожелать тебе удачи, юи.

— Ты знаешь, куда я направляюсь, Таши?

Он пожал плечами. Мы с Рийком топтались на месте, чувствуя себя неловко от присутствия при столь трепетной сцене между высшими.

— Я знаю, что дорога твоя будет долгой. И я хочу, чтобы ты вернулась, пройдя ее, целой и невредимой. Договорились, пламень души моей?

— Вечный огонь моих мыслей, как я могу обмануть твои ожидания?

Она отстранилась и с невыразимой нежностью коснулась кончиками пальцев его лба.

— А теперь ступай. Нам пора.

Он бросил любопытный взгляд на меня и на Рийка, последнему еще и ободряюще подмигнул, и вышел, неслышно ступая по гладким каменным плитам пола.

Таат несколько мгновений смотрела ему вслед, а затем тряхнула головой, словно освобождая ее от чего-то тяжкого. Она подошла к вратам — арке из зеленого дымчатого камня — и положила руку на валун-ключ. Искры окутали ее ладонь, а пространство между аркой засверкало и подернулось зеленоватой рябью, сквозь которую проступли незнакомые очертания домов и улиц.

— Как бы там ни было, держитесь ближе ко мне. О нашем визите никто не предупрежден, так что, — Таат на миг замялась, — могут быть проблемы.

На этой оптимистичной ноте она прошла сквозь дымку. Рийк, не мешкая ни секунды, скользнул за ней. Я оглянулась по сторонам в надежде уцепиться напоследок взглядом хоть за что-то родное и знакомое, чтобы сохранить это в своем сердце. Но это место для меня было столь же чужим, как и то, в которое предстояло попасть. Я сглотнула горький комок в горле и последовала за своими спутниками.