Многоходовка (джен)

Тяжело пройдя сквозь опустевшую деревню, я вернулся к своему дому и сел на лавочку у двери, поставив автомат к стене.

Почти единственным моим хобби во времена до этого страшного дня была резьба по дереву. Именно здесь, на этой лавочке, можно было наблюдать идиллическую картину: рыжебородый великан О’Доннел, также известный как славный (хоть и немного дёрганный) дядя Ханли, выстругивает что-то новенькое из бруска дерева, попыхивает папироской, пускает солнечные зайчики бритой башкой, и рассказывает о службе в Инквизиции.

Помню, один паренёк постарше, наслушавшись моих историй, здорово поругался с родителями и ушёл в Голвэй. Известно, почему: там стоит штаб-квартира ирландского отделения Инквизиции — парень хотел вступить. Родители потом ещё долго на меня обижались, и я их не виню. Но в этом споре я твёрдо стоял на том, что молодой человек сам должен выбирать свою судьбу. Даже несмотря на все мои предупреждения и рассказы о тяготах службы, парень всё равно пошёл. Как звали-то его… не помню.

Если ты всё ещё там, храни тебя Г-дь, парень. Впрочем, Он и так тебя хранит — иначе ты бы сейчас лежал вместе с остальными. А остальные — вот они. Скоро и падальщики придут. Вон уже и ворона кружит — правда почему-то всего одна.

Деревяшка и нож словно сами собой появились в руках.

Г-ди, когда ты с меня спросишь, буду честен — только за детей и покаюсь. Только за детей. Никого не жалко. Даже Айне — хорошая она была, добрая, только дура. Мог бы хоть капельку себя контролировать, детей бы не тронул, а вот остальных — пожалуйста. Вы меня простите, дети, но сами понимаете: лес рубят — щепки летят. Молить за вас и вообще молиться мне теперь бесполезно — так что я просто надеюсь, Он пристроит вас получше.

Заметил, что плачу. Руки делали работу сами, застланные пеленой глаза ничего не видели.

А этих всех ублюдков я отправил прямиком в Ад. Самые страшные волки — те, кто носит овечьи шкуры; самые страшные демоны — те, кто притворяются людьми. Причём не просто притворяются, а ведут себя, как натуральные «маньчжурские агенты» — сами верят в свою легенду, пока не получат кодовый сигнал.

Я отправил их в Ад, и если у Ада есть свой Ад, я, умирая, покрепче прижму автомат к груди, чтобы там повторить. А пока этого не случилось…

Сморгнул и вытер глаза рукавом. Обнаружил, что деревяшка в руках начинает обретать форму вороны.

А пока этого не случилось, лирику лучше отставить в сторонку.

От Юни до Голвэя было недалеко — сто километров на северо-северо-восток. Рано или поздно кто-то начал бы интересоваться, что случилось, а с инквизиторами мне было пока лучше не сталкиваться. На юго-запад от Юни лежат пустые незаселённые земли: никто не знает, почему их до сих пор не заняли, но я-то понимал — дракон. Рассудил, что дракон живёт на горе, то есть на вершине Карантуила. Не хотелось видеть эту гору. Вот ещё один достойный параметр в вопросе поисков нового убежища, так что и на юг я тоже не пошёл.

Исключая эти три направления, уже можно было построить маршрут. Я знал, что меня будут искать, причём искать наверняка будут одинокого путника, беглеца. Надо было затеряться в толпе. Ближайший крупный город в округе Юни — Атлон, в двух днях пути на севере. Это если со всех ног, а так выйдет дня три-четыре. Город — пересечение всех важных дорог, географический центр Эйри, народу там всегда много. Планировал заночевать в Замке Нина, потом — в Замке Бирр. Шоссе ещё более-менее цело — если ничего такого не случится, дня за три должен был добраться.

Только сначала нужно было дойти до Чёртова Поля, а потом свернуть с М7 направо, дойти до Орлиного Гнезда, и только оттуда можно было топать в Нину. Решил, кто спросит — совру, что иду из Корка. Участок, правда, опасный: на местном плато обустроились разбойники, потому что Корк-Атлон — один из крупнейших торговых путей. Но, как я уже говорил: где нынче в Эйри найдёшь спокойное место?

Самым опасным счёл именно первый день пути, поскольку пришлось бы пройти совсем рядом справа от Птичьего Холма, а там у Инквизиции — аванпост. И да, двигаться надо было ночью; выходить отсюда сразу после того грохота, что я устроил, было неразумно, да и время на сборы — решил выйти вечером.

Тяжелее всего было собираться. Кроме необходимого минимума для перехода, собрал ещё несколько единиц оружия и побольше денег. Купюры ушли в прошлое, теперь ценятся только металлические деньги, так что много взять не вышло, но этого должно было хватить.

Только выйдя за ограду, понял, что иду быстрее, чем собирался.

Трус. Не хочет смотреть на дело своих рук. Бежит, не хочет принимать ответственность. Они сломали твою жизнь, и ты уничтожил их, но это ещё ничего. Ты бежишь от возмездия, что тоже можно понять. Но есть вещь пострашнее:

Ты клялся защищать людей. Не делай вид, будто это ограничивается твоей службой. Ты поклялся защищать людей: от живых или мёртвых, от того, что с той стороны или с этой — не важно.

Заставил себя остановиться и оглянуться.

Г-ди, нужно просто достать пистолет и покончить с этим. Логично же, в конце-то концов! Несчастный вояка с текущей крышей перебил односельчан и застрелился сам, конец истории, всё просто, всё понятно, все танцуют. Нельзя бояться самоубийства. То есть конкретно мне нельзя, я просто не имею права. Я и жить-то после такого права не имею, но каким-то хером всё ещё живу.

Клятва? Да я её так нарушил, что мама не горюй! Как я могу делать вид, что меня держит клятва, которая нарушена? Это же бессмыслица! Или всё-таки держит? Тогда, значит, вопрос такой: действительно ли я хочу вернуться на светлую сторону силы, или же я просто боюсь смерти?

Достал пистолет. Красивый, благородно-старый кольт Питон, на стволе гравировка: «el Buono». Опустошил барабан, оставив одну пулю. Слышал, у русских так принято — если они, конечно, ещё остались.

— Господь всемогущий, покровитель отчаявшихся и владыка случайностей. Один последний раз помоги мне, засранцу такому: не могу, понимаешь, решить — быть мне, или не быть. Думаю, Ты меня понял.

Крутанул барабан, закрыл, приставил к виску, взвёл курок. Пауза — решил пронаблюдать за собой: пульс вообще не изменился. Странно.

Спустил курок. В небе каркнула ворона. Ничего.

Помню, когда я уходил, капитан сказал мне одну вещь. Он кстати мужик неразговорчивый, говорит мало — но сильно, потому я и запомнил. Он сказал: «Помни, buachaill: бывших инквизиторов не бывает». Прав он был значит…

— Бывших инквизиторов не бывает…

Чиркнув крылом по лысине, ворона бесцеремонно приземлилась мне на плечо, больно уколов когтями.

— Ты, мля… Кыш отседова! — только в этот момент я и испугался.

Чёртова птица протяжно каркнула, причём зуб даю, каркнула с интонацией. Типа «во-о-от, прррравильно». И улетела. Потёр плечо, всё ещё надеясь, что это был глюк, и пошёл прочь.

* * *

Каслрой прошёл без приключений. Пришлось, правда, лезть дворами: на пронзающей поселение R445 по обе стороны живут несколько семей, и даже поздним вечером было слышно беспокойное копошение. Я видел несколько крепких парней с берданками: Каслройцы услышали выстрелы и наверняка подумали на рейдеров; выставили дозор, но сами соваться не стали.

— Пап, выжившие же могут быть!

Громкий голос прозвучал слишком близко от меня. Юркнул за кирпичный угол, прислушался.

— Это не обсуждается! — каркнул какой-то старик, — Мы связались с Голвэем инквизиторы разберутся.

— До Голвэя сутки пути минимум, а отсюда — всего час! — не унимался его, судя по всему, сын, — Да чё со мной будет-то, я ж просто разведать!

Судя по голосу, ему было где-то шестнадцать. Дети… одна у нас надежда и забота, истинно так. Г-ди, да если бы не эти засранцы и засранки с прыщавыми рожами и золотыми сердцами, не было бы никакой Инквизиции сейчас. Так держать, парень. Надеюсь, наши дороги не пересекутся.

Я так и не узнал, пустили его или нет, потому что тихонько удалился ещё глубже во дворы и пошёл дальше.

Дошёл до Круглых Ворот. Никакие это на самом деле не ворота, просто круглая транспортная развязка с R445 на M7 и ещё несколько дорог. Отсюда начинаются дикие места, на развязке установлены баррикады и постоянно кто-то дежурит. Пришлось повернуть налево пораньше, чтобы обогнуть пост и выйти на шоссе чуть позже.

Осторожность это конечно хорошо, но настоящие дикие места — это не леса. Да, там могут быть волки; слыхал ещё, муравьи есть — умные такие, заразы, охотятся сразу всем муравейником, как одно целое. Волка можно убить, а супермуравейники так редки, что я их никогда не видел. Большинство боится сидов, а вот их-то как раз бояться не надо. С сидами всё просто, нужно только знать одну вещь: они ёбнутые. Не как люди, а как-то по-другому, на свой лад. Разгадать их до конца никогда не выйдет, но я думаю, они следуют принципу какой-то высшей справедливости, которому по идее должны бы следовать и мы. Настоящие дикие места, которых как раз и нужно бояться, — города. Нет зверя опаснее, чем человек. Конечно есть ещё маги, но их мыло.

Например. Как-то раз пришёл к нам в Юни путешественник. Бывалый мужик, все дороги исходил. Рассказывал одну историю, приключившуюся на острове Льюиса. В одной деревушке там жил старый рыбак, бездетный, но с женой. Жена была просто загляденье, а рыбак был жутким мудаком и тиранил её так, что врагу не пожелаю. Ну и немудрено, что у неё завёлся любовник. А рыбак промышлял тюленей, и как-то раз добыл особо крупного, белого. Так гордился, что чучело набил; и в тот же день кто-то сообщил рассказчику — он тогда работал помощником шерифа, — об убийстве. Мол, слышал звуки драки, видел кровь — как раз там, где жил старый рыбак. Тело не нашли, а пару дней спустя в город пришла какая-то странная девушка: добрая такая, тихая, немного нервная, с очаровательными карими глазами, только страшно неуклюжая. Говорила, что пришла из Эйрда.

Весь детектив пересказывать не буду, но вскоре рассказчик обнаружил её в комнате старого рыбака с трясущимися руками и пистолетом. Девушку, конечно, повязали, и она не успела выстрелить. Призналась потом, что шла за брата мстить. Оказалось, что они с братом оба — шелки, и белый тюлень и убитый любовник — одно и то же. Старика посадили. Её бы, конечно, тоже надо было — за покушение, — но как ты её удержишь, когда берег в двух шагах? Шелки только на суше неуклюжие. Да он и так не стал бы. А вы говорите — сиды. С людьми проблем всегда было раза в три больше.

Дошёл до развязки у Птичьего Холма. Свернул в жиденький лесок, направо. Шёл особо тихо, прислушиваясь к каждому шагу. Время было спокойное, но наши всегда держат ухо востро. Слева на дороге заметил троих: стояли треугольником, держали пространство на прицеле. Да ну нафиг, быть того не может, чтобы они знали о моём приближении и о том, что я сделал. А если бы и знали, было бы совершенно ясно, что я не полезу на дорогу. Тут явно было что-то другое. По-хорошему надо было драпать, и пусть сами разбираются, но мне стало любопытно. Кроме того то, что всполошило инквизиторов, могло и мне испортить дорогу. Подполз поближе и залёг в кустах у дороги.

Отсюда их было хорошо видно. Стандартная инквизиторская снаряга: зелёное камуфло, каски, броники, рюкзаки небольшие — значит, местные, вышли с базы. Значки начищены до блеска: то ли новички, то ли недавно приезжало начальство. Как значки выглядят, я знаю и так: на фоне солнца золотая восьмиконечная звезда, на фоне звезды — круг, в круге — крест, по окоёму гравировка: «Moladh, Bheannú, Seanmóir». В руках — наши стандартные Штаеры, из обвеса — ничего кроме мелкой оптики: значит, не знают, к чему готовиться.

— Да быть того не может, — заговорил светловолосый юноша, стоявший лицом ко мне, — Три дня назад докладывали аж из Порт-Бэлли, нельзя двигаться так быстро.

— Можно, — ответил другой мужской голос. Лица я не видел.

— Так мы подмогу вызываем или где? — голос был уже женский, лица тоже не видел, — Может хоть сообщим, что заметили?

— Это ещё не повод поднимать тревогу, — произнёс первый юноша, тут же резко дёрнул головой в сторону и упал. Он был не первый, для кого эти слова оказались последними.

Голова дёрнулась влево, выстрела не слышал. Значит, глушитель или арбалет. Единственное доступное место для выстрела — мост над развязкой, метров семьсот отсюда, значит всё-таки винтовка с глушителем — арбалет такую дистанцию не возьмёт.

Не говоря ни слова, оба рванули в стороны, стремясь уйти с дороги и нырнуть в развалины небольшого тоннеля метрах в ста от меня. Мужчина побежал в мою сторону, я вжался в землю. Буквально в метре от меня пуля нашла его: чёрные в свете луны брызги крови в районе ног и фонтанчик земли метром левее. Мужчина закричал и упал, в падении рванул с пояса пистолет и несколько раз слепо пальнул в сторону моста. В небе каркнула ворона: уж не та же ли?

Уж сколько раз твердили миру: не бегай от снайпера — умрёшь уставшим. В отдалении из разрушенного тоннеля в небо взлетела красная сигнальная ракета. Я встал перед выбором: помочь и похерить маскировку, или тихонько уйти, сделав приличный крюк, но оставшись инкогнито и в безопасности. Но ведь мне уже был знак, что бывших инквизиторов не бывает…

Собираясь, я прихватил с собой чёрную бандану с белым изображением мельницы и какой-то иностранной надписью, стилизованной под средневековый шрифт. Внимание стрелка должно было сейчас переключиться на девушку. Повязал бандану на лицо; ногами вытолкнул себя из кустов, всё ещё оставаясь на земле, схватил подранка, и быстренько заполз обратно, надеясь, что нас не заметят.

— Не ори. Спокойно. Баньши сегодня ещё не выли.

Сквозное ранение левой икроножной мышцы. Пуля царапнула по ноге, оставив глубокую борозду. Либо снайпера что-то отвлекло, либо он бил в ноги. Человек старательно сдерживал крики и только тихо рычал. Стреляный уже, хорошо.

— Аптечка?

— У неё.

— Ладно…

Ножом обрезал порванную пулей штанину, использовал в качестве жгута. Чтобы снять рюкзак пришлось бы выпрямиться и поднять шорох. Пришлось переползти чуть ближе к пациенту, так, чтобы рюкзак был рядом с его головой.

— Левый карман.

Пока человек дрожащими пальцами, тихо чертыхаясь, справлялся с застёжкой, я бросил ещё взгляд на местность. Всего не было видно, но я слышал отдалённые крики и топот: Птичий Холм получил сигнал. Со стороны лагеря прогремел выстрел, и в свете высоко стоящей луны было видно, как над мостом взлетело облачко асфальтовой крошки.

— Это? — Человек показал мне длинный полупрозрачный пластмассовый цилиндр, заполненный зелёной массой.

Я кивнул. Довоенной выручайки у нас почти не осталось, но люди уже давно научились делать свою из подножных ингредиентов. Как и её прообраз, эта мазь представляет собой коагулянт, обезболивающее и антисептик в одном флаконе (найденном в развалинах какого-то фастфуда). Вместе с ней он достал вату и бинты.

Отполз обратно, промокнул кровь, начал осторожно наносить мазь. Человек тихо рычал, втягивал воздух сквозь сжатые зубы.

— С чем мы имеем дело?

— А ты-то сам кто? — прорычал человек.

— Таинственный незнакомец. Кто стрелял?

Он не успел ответить: яркий росчерк в небе над мостом заставил нас обоих поднять головы. Коротко взвизгнул рассечённый снарядом воздух. Метрах в пятидесяти слева от дороги раздался грохот и поднялось облако взрыва. Либо у них есть гранатомёты, либо… о втором варианте даже думать не хотелось.

— Маги, — ответил мой пациент, хотя я уже не хотел слышать ответ.

Я, конечно, мог многое пропустить, но чтобы Путь решился на войну? Зачем бы им? Сколько себя помню, Инквизиция и Путь находились в состоянии вооружённого паритета: мы следим за порядком и безопасностью Эйри, они — за тем, чтобы маги не пошли по кривой дорожке и сумели найти себя и развить свои таланты в комфорте и безопасности. Мы корим их за пренебрежение к простым смертным, они нас — за безграмотность в отношении тонких материй Ши. На практике наши цели часто противоречат друг-другу, хотя в теории мы вполне можем работать сообща. Но тем не менее у нас никогда не доходило до открытого противостояния. Хуже всего было слышать эту новость в паре с видением огня. Что-то мне в этом огне не нравилось…

Из разговора я слышал, что докладывали о низ из Порт-Бэлли на севере, а местная штаб-квартира Пути находится аж на острове Мэн, далеко на востоке.

— Чёрт, пожалуйста, скажи мне, что это какой-то ёбнутый одиночка.

Огненные стрелы стали летать чаще. Парочка просвистела у нас над головами. Они казались огромными летающими жуками, готовыми вцепиться в тело. Я почти чувствовал, что огненные шары знают о моём присутствии. Это была спланированная атака, нападающие шли как минимум с двух сторон. Со стороны Птичьего Холма, решив не размениваться на мелочи, ответили из подствольников. Знакомый звук тихого хлопка заставил нас обоих замолчать и вжаться в землю. В небо взлетели белые осветительные ракеты, по полю боя забегали световые эллипсы от лучей прожекторов. Завыли сирены, и я готов был поклясться, что в тот же момент им стала подпевать баньши. В Эйри к этому привычны: когда подходит чей-то срок, они приходят почти всегда и начинают выть; никто не знает, зачем, но рассказывали, что паре человек это спасло жизнь — своим воем баньши предупредили их о грозящей опасности.

Позади, довольно близко, раздался взрыв. Отсветы на траве секунду спустя и знакомое гудение воздуха позволили понять, что взрыв не зацепил противника. Если так пойдёт и дальше, мы будем намертво зажаты меж двух огней, рискуя получить гранатой по голове. У меня созрел план: я развернулся ногами к шоссе и взял Штаер на изготовку.

— Так. Глянь-ка, фаерболы из одной точки летят?

Кряхтя, человек перевернулся на спину и стал следить за небом. Он сразу понял, к чему я.

— Нет. Колдует один, но со смещением. Идёт на юг.

Всмотрелся в темноту. По деревьям и кустарникам, делая их седыми, скользили лучи прожекторов, пытаясь найти стрелка. Помню, на учебке в качестве жеста доброй воли пара специалистов Пути дала нам ликбез по тактике боевых магов на тот случай, если придётся иметь дело с такими вот психами. В числе прочего они говорили, что ни один толковый штурмовик не станет использовать огонь, тем более — ночью: трассирующие снаряды, ярко освещающие мага, — далеко не лучший выбор. Ну что ж, иногда истинное кунг-фу заключается в том, чтобы не мешать противнику ошибаться…

Яркие сполохи поминутно озаряли фигуру, так что я смог легко прицелиться. У меня начало покалывать кончики пальцев. Плохой знак: в прошлый раз так было, когда… Кажется, я даже зарычал на себя. Соберись! Дал короткую очередь, чтоб наверняка. Вскоре луч прожектора остановился. За густой травой я не видел, но мог догадаться, что он освещал. Что ж, одной проблемой стало меньше, одной — больше. Точнее — двумя: неизвестно, поддерживал ли кто-нибудь атаку с востока, так что теперь заметить нас могли не только инквизиторы, но и гипотетические союзники мага.

— Толково. Ты не из наших ли?

Вот чёрт. Об этом я как-то и подзабыл. Узнают, кто я, узнают, откуда я иду, сложат два и два, вот тогда-то и конец мне. На кой-было вообще впрягаться! Валить было не вариант из-за прожекторов и световых ракет. Потом, когда всё уляжется, у меня был бы шанс, но этот парень мог всем накапать. Убить бы его, да и дело с концом, но положение тела, характер раны, и то, что я его подлатал, оставили бы массу улик.

— Был. Наёмник я, — выдумывать легенду приходилось на ходу. — Хозяин почуял неладное на южных рубежах, заплатил мне за новости.

— Кто послал, и что за новости? — голос человека стал необычайно твёрд; слишком твёрд для его положения.

— Много будешь знать, скоро состаришься.

— Старость мне не грозит, — я почувствовал, как мне в затылок упирается ствол пистолета. Нельзя было оставлять его за спиной…

— Нам радировали о случившемся. Из Каслроя. Слышали выстрелы. Мы не могли откликнуться из-за угрозы Огнепоклонников.

Оп-па. Желал обелить себя, и выдал мне слово-крючок. Огнепоклонники, значит. Хорошо, решил подумать об этом позже. Нельзя было давать ему знать, будто я услышал его промах.

— Прости, приятель, но я не могу позволить тебе утаивать информацию.

Я не мог пошевелиться. Развернуться для выстрела я мог быстро, но этот парень мог выстрелить ещё быстрее. Оставалось только пялиться в заросли в надежде, что кто-то из нападающих прервёт допрос.

— Вот как мы сделаем: ты расскажешь мне, что видел, а я передам это начальству и скажу, что не смог опознать тебя. Наёмникам полезно хранить секреты — свои и работодателей, а про Юни мы всё равно скоро узнаем.

— Сотрудничество с преступными элементами?

— У меня был трудный вечер, не беси меня!

— Эх, чёрт… короче…

Приходилось дозировать правду и ложь, торопливо соображая, что ему можно сказать, каким рискам это меня подвергнет, и что я с этого поимею. Помню, в части доводилось мне играть в шахматы. С ними у меня как-то не срослось, хотя игра мне нравилась, и я чувствовал в себе способности к ней, поэтому играл я всего раза три-четыре. Вот также я себя теперь чувствовал: как будто продумываю сложную многоходовку, а часы (мы установили лимит на ход) постоянно тикают и отвлекают. Не стоило мне связываться с Дьяволом, ох не стоило. Ведь кто знает, может дракон и не стал бы делать с Броной ничего плохого. В самом худшем случае я всё равно остался бы без дочери, но не был бы вовлечён в эту чёртову игру, и мне не приходилось бы извиваться, словно уж на сковороде.

— Юни мертва. Какие-то психи изрешетили всех селян. Да, ещё: в центре…

Почувствовал, как снова немеют кончики пальцев. Так оно всегда начинается. Соберись!

— В центре… был, видимо, разведён огромный костёр. Я нашёл там… обгоревший труп. Подростка.

Меня начала бить крупная дрожь. Я определённо не производил впечатление человека, которого может разволновать упоминание подобных картин.

— Она… она звала меня, понимаешь? Ког-гда они сжигали её… Вот она, кричит, уже вопит, а я Господи Иисусе, святой наш защитник…

— Ёлы-палы, тебе бы передохнуть.

— Й-й-й-я ничего не м-мог сделать! Я просто…

Изображение поплыло. Я словно вернулся в то утро, я действительно видел отблески огня на оконной раме и потолке нашего дома. Раньше такое со мной уже случалось, но редко, и видел я другое. Не заметил, как человек приподнялся на локте и осмотрел местность.

— Отставить! — рявкнул он, перевернув меня на спину. Надо отдать ему должное, я действительно заткнулся.

— Бывший инквизитор, так? Дублинская резня сорок третьего. У тебя БПТ, чувак, приди в себя, момент совсем не тот!

Лицо окаменело, фокус не ловился.

— Слушай. Мой. Голос. Та девушка, которую ты поцеловал в первый раз. Как её звали? Как она выглядела? Что она тебе сказала?

Я начал вспоминать: только какое-то светлое солнечное пятно коснулось моего сознания. Зато я сразу вспомнил, что и сам пару раз делал подобное с ребятами, которые резко каменели и начинали пялиться в пространство. После дублинской резни нас таких было много.

— Окей, окей, я в порядке. Я в норме. Я снова здесь.

— Хорошо, — мужчина поднял голову и огляделся.

Шум боя постепенно стихал, оценить результаты я не мог.

— Я своё слово держу. Передохни и иди, куда хочешь.

Всё ещё кривясь от боли в ноге, он рухнул рядом со мной. Мне оставалось только лежать лицом в небо, прислушиваясь к стихающей канонаде. Наверное, это и есть моё наказание: помнить всё.