Делая выбор (джен)

Куруфин, по обыкновению, проснулся рано — удивительно даже, с учетом того, в какое время довелось лечь. Тяжесть в голове после вчерашнего поиска пути сквозь лес всё же чувствовалась, но не такая сильная, как он ожидал — должно быть, после гибели Эола обратный путь в его песне и впрямь был не настолько трудным. А может быть, сказалась добром и баня, которую всё-таки растопили для вернувшихся.

Он подошел к бельевому шкафу и вынул оттуда свежую одежду — штаны и простую рубаху. За ними последовала накидка — тоже безо всяких изысков: однотонная, с почти не различимой вышивкой, цвета темного вина.

Его покои в общинном доме не так уж и отличались ото всех прочих, разве что просторностью — противоположное крыло, точно таких же размеров, было поделено на три комнаты для проезжих, а он, кроме спальни, располагал небольшой отдельной приемной и кабинетом для чистой работы: для почти всего другого, отделенные садом, имелись и кузницы, и мастерские с любыми необходимыми инструментами.

Арэдель должны были устроить, в целом, не хуже, пусть и не здесь, — Куруфин особо распорядился об этом. Даже проследил лично, сопроводив импровизированные носилки, на которых так и не пришедшую в сознание Арэдель (он мысленно похвалил себя за предусмотрительность и верно соразмеренное воздействие) члены отряда сопровождения отнесли к дверям целительского дома. Там, казалось, еще никто не спал — что было странно, учитывая, что избытка пациентов не наблюдалось; или, быть может, предусмотрительная Кармис успела первой поставить всех на уши.

Так или иначе, Арэдель выделили отдельную комнату с постелью и окном в целительский садик с лекарственными растениями, окруженный живой изгородью, — в таких поправлялись те, кому не повезло серьезно пострадать от несчастных случаев на шахте и в кузницах: например, обжечься раскаленным металлом. Ее состояние было не настолько серьезным — точнее, мысленно поправил себя Куруфин, по крайней мере не угрожало жизни напрямую, — однако существовали и другие причины, по которым её следовало пока что держать отдельно от всех прочих. Важно было избежать кривотолков — а целительский уход Арэдели, тем не менее, будет необходим. Особенно если… Тут мысль от Куруфина, как раз заканчивавшего перед зеркалом одну из не требовавших чужой помощи, но тем не менее изящных в своей простоте причесок, ускользнула. Если — что?

Он нахмурился — и отражение повторило его гримасу, сделав ту отчего-то более неприятной. Это «если» имело, по всей видимости, отношение к её… состоянию; слова «беременность» Куруфин избегал. Но у беременности, так или иначе, может быть только один исход…

На сторожевой башне ударил сигнальный колокол — один удар: знак собираться для тех, чья очередь была работать на шахте. В иное время и сам Куруфин, может, присоединился бы к ним, но сегодня предстояло многое обдумать. Да и старшего шахты неплохо было бы предупредить заранее — чтобы включил в списки.

Приведя себя, наконец, в пристойный вид, Куруфин спустился на первый этаж — несмотря на то, что едва рассвело, там сидели Алайнис, её сестра Тириэн и почему-то ещё Браголон, черкавший что-то угольной палочкой на листах, сшитых «в четверть». Понять, встали они уже или ещё не ложились, было совершенно невозможно. Впрочем, окинув взглядом разложенное на трёх сдвинутых в ряд столах богатство — листья, травинки с корешками, веточки, грибы и куски толстой пористой коры, — Куруфин предположил: скорее, второе. Алайнис в Нан-Эльмоте явно не теряла время зря, а судя по количеству собранного, кто-то ей помог.

Он ненадолго остановился у доски на стене, исписанной разноцветным мелом — кто-то из работавших в шахте предлагал поменяться с ним сменой, кто-то приглашал некую деву прогуляться при луне, кто-то звал послушать исполнение новой песни в общинном зале — завтра, сразу с наступлением темноты… Скользнув по содержимому доски взглядом и не найдя ничего необычного, Куруфин вышел из общинного дома по направлению к дому целителей: через обеденный зал, выводивший на хозяйственный двор. Надо будет позже вернуться и всё-таки позавтракать, но сейчас важнее было другое.

Он ускорил шаг, обходя пристроенное к дому хозяйственное крыло, и зашагал по дорожке туда, где белели высокие стены Палат Исцеления. Небо, ещё окрашенное бледно-золотой дымкой осеннего восхода, было прозрачным и ясным, обещая погожий день.

В доме целителей было светло — окна в свое время сделали широкие, не поскупились — и на удивление уютно: простая мебель, легкая и резная, плетеные половички под ногами… Пройдя по коридору, Куруфин свернул направо и поднялся по широкой лестнице. Лестничная площадка второго этажа с одной стороны уводила в коридор, залитый мягким, приглушенным светом, а по прямой упиралась в арку, задернутую тканевым пологом, слегка шевелившимся от ветра — должно быть, из приоткрытого окна. Отдернув ткань в сторону, Куруфин вошёл внутрь.

Аринвар, старший из целителей Химлада, уже ждал его. Ждал, впрочем, не праздно — вроде бы делал какие-то заметки, но больше вертел в пальцах перо, словно неуверенный, какие именно слова использовать для записи. За его спиной находились полки с пухлыми целительскими тетрадями и пузырьками, содержащими образцы различных трав или уже готовых лекарственных составов.

Он сделал попытку приподняться из-за стола, приветствуя лорда. Куруфин только махнул рукой — не нужно; сейчас — не нужно. Сел на один из стульев, скучающих у стены; подвинул его ближе к столу — так, чтобы оказаться прямо напротив Аринвара. Тот задул свечу — та горела если не всю ночь, то явно значительную ее часть; сколько именно — Куруфин сказать не мог, мерных делений там не было.

Какое-то время оба молчали; Куруфин сидел, небрежно облокотившись на край стола и повернувшись наполовину — чтобы даже ненароком не почувствовать себя пациентом, пришедшим к целителю за советом; ровно наоборот. И следил за выражением лица Аринвара, пока тот неторопливо собирал листы с заметками в аккуратную стопку.

Он всегда сам выбирал себе тех, с кем готов был работать вместе, а вот Аринвара принял после Дагор Аглареб только по просьбе самой главы Дома Подорожника — как одаренного и внимательного целителя, неспособного, тем не менее, к работе в боевых условиях: тот вложил в исцеление раненых столько сил, что после битвы и сам находился в плачевном состоянии.

Впрочем, до сих пор им двоим удавалось как-то уживаться на одних землях; Аринвар предусмотрительно в дела лорда не вмешивался, хотя и следил, чтобы работающие в кузницах, мастерских и шахтах не пренебрегали правилами безопасности, стремясь соответствовать высоким куруфиновым стандартам.

— Состоянию здоровья госпожи Арэдель ничто не угрожает, — неторопливо начал, наконец, целитель. — Хоть и не сразу, но у нас получилось стабилизировать её внутреннюю музыку и погрузить её в сон, который должен помочь ей восстановить силы. Она не голодала, конечно же, однако, — тут Аринвар слегка нахмурил брови, — её роа ослаблено и подвержено усталости куда сильнее обычного. Ей также недостает определенных важных веществ, в том числе таких, которые вырабатываются в основном под воздействием света. Недостаток не слишком серьезный, особенно если она согласится принимать у нас пищу прямо с сегодняшнего же утра. Однако, учитывая её состояние — надо понимать, что на двоих всего требуется больше. Я имею в виду мать и ребёнка. — Аринвар взглянул на Куруфина прямым взглядом.

— Значит, она беременна. В самом деле. — Это был не вопрос. Можно было поздравить себя с тем, что ему наконец удалось вытолкнуть с языка это слово — словно толстого, извивающегося червя.

— Я не могу назвать точный срок — как если бы зародыш рос то быстрее, то медленнее. — Аринвар нахмурился снова; похоже, подобное не было в порядке вещей. — Но если мои предположения верны, зачать она должна была незадолго до или сразу после Врат Лета. Я… У меня не так часто возникает нужда осматривать нисси в тягости — в основном я принимаю их, только чтобы подтвердить то, что они о себе знают и так.

Здесь Аринвар немного недоговаривал: во владениях Куруфина хватало женщин — в основном из нолдор, но также, в меньшем числе, и синдар, — занимавшихся горной разведкой, добычей руды и камня или кузнечным делом. Они не собирались тут же бросать любимое занятие, узнав о том, что носят дитя (по крайней мере, до той поры, пока сами не поймут, что трудиться сделалось неудобно или опасно) — но старший целитель считал своим долгом вдвойне пристальнее наблюдать за ними и просил сообщать о любых признаках неблагополучия. Пока что всё обходилось; Куруфина это более чем устраивало. И он не мог ответить на слова Аринвара легкой, самыми краями губ, усмешкой — незлой, но дающей понять: во что лорд ставит попытку своего целителя скромничать.

Аринвар слегка поморщился, но следом продолжил, как если бы запинки и не было:

— Однако мне известно, что беременность может развиваться медленнее, если нис неожиданно оказывается в неблагополучных для нее обстоятельствах. По крайней мере, об этом говорили наставники. Но, повторю, если наша гостья согласится принимать полноценную пищу и выходить на солнце, всё наладится. Хорошее питание, прогулки и покой — вот что сейчас ей необходимо.

Куруфин кивнул, хотя его мысли не находились в прямой связи со словами целителя. Скорее, ему думалось о том, как соотнести соблюдение целительских рекомендаций — точнее, конкретно той, что касалась прогулок, — и намерение не предавать огласке особенности ситуации. Кто знает, как может повести себя Арэдель?..

— Приношу свои извинения, — проговорил вдруг Аринвар.

— За что?

— Я посчитал поначалу, что вы с лордом Келегормом ошиблись. После того, как госпожу Арэдель принесли сюда, я осмотрел ее сначала обычным образом, только внешне, но затем… Мне сказали — тысячница Кармис, если я помню верно, — что господин Нан-Эльмота похитил ее и удерживал при себе силой. Однако мне очевидны были следы супружеской связи в её разуме. Эта связь, несомненно, существовала и была оборвана насильственной смертью. И когда она, проснувшись, начала кричать и спрашивать, где она и что происходит… — Он переплел и сжал пальцы. — Мне показалось понятным, отчего она так и не пришла в себя по пути. Это бывает с чувствительными душами после подобного рода потрясений.

— Арэдель никогда не была чувствительной, — заметил Куруфин самую малость резче, чем собирался. («Надо же, теперь уже я говорю как Келегорм»). — Но ты говорил — «поначалу».

Аринвар кивнул — как-то отвлеченно.

— Как я и сказал, она кричала и плакала, и также повторяла, что здесь, во владениях Первого Дома, никому и ничему верить нельзя. И даже… сопротивлялась, — выскользнуло у него неохотное признание.

— Никто не пострадал, я надеюсь? — Не удержался Куруфин от вопроса. Как Арэдель когда-то умела драться — знали многие, в особенности ее точные пинки — кузина Артанис как-то, помнится, с дюжину дней не могла как следует сесть на коня после одной из их… стычек.

Аринвар несколько недоуменно покачал головой.

— А должен бы? Она просто молотила кулаками наугад, как это свойственно женщинам в помрачении… Но, прошу, не перебивайте меня, лорд.

Куруфин кивнул. Аринвар вновь расплел и переплел пальцы несколько нервозным жестом.

— Нам не сразу удалось убедить её, что целители не принимают сторон во вражде, исключая войну с Врагом, и не причинят ей зла. Но дальше почему-то она ни разу не заговорила о муже и не спросила, что будет с ее ребенком. И кроме того… — целитель помедлил ещё, и всё же продолжил, быстрым жестом показав на свою левую руку, — вот здесь, над локтем, у неё пять свежих кровоподтеков, как будто её очень неосторожно схватили за руку. Не соизмеряя силы. Рука примерно как ваша, лорд Куруфин, сильные пальцы, такие бывают у… ремесленников. Вы её не трогали?

— Ни я, — чётко проговорил Куруфин, стараясь звучать спокойно и взвешенно, хотя лежащая на колене ладонь почти сжалась в кулак. — Ни Келегорм. Ни Эол при нас. А вот роста мы с ним примерно одинакового. — Он невольно поморщился.

Аринвар покачал головой.

— Трудно поверить, чтобы такое было сделано намеренно, и тем более мужем, но их супружеская связь и впрямь… Хотите? — Он быстро кивнул на комнатную масляную горелку, на которой как раз закипал какой-то травяной отвар.

Не дожидаясь согласия или отказа, он протянул руку за спину, снимая с одной из полок две толстостенные глиняные кружки, и разлил отвар. Пододвинул одну из кружек Куруфину.

— По всей видимости, она была для него развернутым свитком, как и полагается этому между супругами, а вот он, пожалуй, закрывал от неё свой разум чаще, чем открывался ей. И ещё как будто она чаще прислушивалась к его голосу, чем к тому, который звучит у нее внутри. Правда, я не могу судить о мёртвом со всей определенностью. Мне случалось помогать потерявшим близких, и я знаю, что осколки связи иногда принимают… странные формы. — Аринвар помолчал еще несколько мгновений. — В том числе, сейчас я ощущаю разрывы — даже, скорее, один большой, неровный разрыв, — в связи между матерью и ребенком, и он меня тревожит: словно она пытается о ребенке забыть.

— Или не знала вовсе? Так, что ей не о чем вспоминать? — осведомился Куруфин вроде бы вскользь, не торопясь прикасаться к кружке и ее содержимому.

— Не верится, что она может не знать. Потеряв близких, многие стараются не думать о них, чтобы не причинять себе лишней боли, а сын — это всегда продолжение отца, и попытка не думать о погибшем иногда приводит к разрывам связи. Это плохо, очень плохо. — Аринвар встряхнул головой.

«Сын. Значит, сын». Сказанное отзывалось внутри глухой злостью.

— Исключено. Я видел это еще до гибели Эола. Этот… как выразился ты, разрыв, диссонанс был в ней с самого начала. И даже ощутив угрозу, она закрывала горло и грудь — не живот.

Аринвар посмотрел на него взглядом, странно близким к оценивающему; будто пытался предположить, что же изначально понадобилось лорду в незримом мире — но решил в конечном счете оставить свои предположения при себе.

— В таком случае, нам придётся принять — как более вероятное — предположение, что вы правы, лорд. Но тогда это…

Казалось, Аринвар искал подходящее слово, но тщетно. Тогда он просто махнул рукой и отхлебнул отвара.

— На деле, как бы невероятно нечто подобное ни звучало, должно быть, так всё и есть. Ведь мелодии матери и ребенка искали бы возможности воссоединиться, но за всю ночь — а я сидел при ней почти неотлучно, — я не увидел этого поиска. Скорее, диссонанс только нарастает — когда госпожа Арэдель находится в сознании. И… нехватка жизненных веществ тоже становится более понятной — ни сознательно, ни по внутреннему чутью, она не начала питаться так, чтобы хватило обоим. По ее рукам, плечам и спине заметно, что она достаточно тяжело трудилась по дому и по хозяйству — женщины синдар, живущих на отдаленных хуторах, нередко делают в одиночку то, что в большом селении легче разделить со многими. Но, узнав о беременности, особенно в ситуации нехватки пищи и сил, нис обычно склонна экономить то, что у нее есть. Синдэ она или нолдэ, неважно. Причем в случае госпожи Арэдель часть этих сил как будто… уходит куда-то еще.

— Уж не на то ли, чтобы она продолжала не понимать, что носит ребенка? — спросил Куруфин, наклонившись ближе.

— Возможно. Вкупе со всем этим я не могу отрицать признаки, что говорили бы в пользу… насильственного удержания госпожи Арэдель. Тяжелый труд, синяки, то, как она избегала наших прикосновений и отбивалась… К тому же, даже когда мы сумели погрузить её в сон, она поначалу спала очень неглубоко и тревожно — открывала глаза, озиралась, сжимала во сне зубы и кулаки, подтягивала колени к животу, будто пытаясь стать меньше. Я… — Аринвар опять помедлил, собираясь то ли со словами, то ли с мыслями, — помню подобный сон только у некоторых эльфов. С определенными признаками пережитого.

— Ты говоришь о пленных. — Это был не вопрос.

— Да, — признался Аринвар и отпил из кружки; глоток был долгим — даже слишком. — Точнее, о страхе, им свойственном. В госпоже Арэдель оказалось очень, очень много страха. — Аринвар покачал головой. — И я понял бы, если бы она боялась всего лишь, что её убьют, как убили мужа, но при попытке прояснить источник этой тревоги… — Целитель сделал последний глоток отвара. —…выходило странное.

— Например?

— Например, она бормотала, будто не может никому верить — но не могла назвать среди тех, кому верить можно, даже своего… даже Эола, — поправился Аринвар, заметив взгляд Куруфина, — и не потому, что его больше нет в живых. Также она продолжала повторять, будто в Нан-Эльмоте будет безопасно, но не сумела объяснить, почему — с каждым вопросом мы натыкались на всё ту же стену страха.

— Ей страшно здесь? То есть — она боится этого места, или просто боится? — Куруфин наконец взялся за кружку и сделал задумчивый, неглубокий глоток.

— Скорее, это общий страх… страх внешнего мира, мира за стенами. — Аринвар очертил эти воображаемые стены руками. — Нам удалось её успокоить, но не определить точную причину. Тем более что… — целитель сделал паузу — не замялся, нет: это была пауза, какую допускают, взвешивая — делиться некими сведениями или же нет. — В ее памяти есть ещё одни стены. Городские стены, хотя где именно этот город находится, понять нельзя. Только то, что для госпожи Арэдель это место связано с покоем.

А это уже становилось даже более, чем интересным.

Странствующие торговцы и просто бродяги из синдар говорили, помнится, что Тургон оставил Нэвраст ради какого-то другого места. Кто-то из братьев (похоже, Маглор) тогда еще заметил, что у дорогих родичей какая-то навязчивая идея о тайных городах — неужто им было какое-то видение? «Видение, которым обделили сыновей Феанора? — фыркнул, помнится, Карантир. — И что в нем тогда за польза?»

Если ещё один такой город действительно существовал… любопытно было бы выяснить, так ли это.

— Вы смотрели глубже? Удалось ли вам понять, что это за город и каково его расположение?

Догадка того далекого — вчерашнего, только вчерашнего — дня, что Арэдель взялась во владениях Первого Дома всё же не просто так, вновь забрезжила в голове, подобно теплящейся среди углей искре.

Аринвар отрицательно качнул головой.

— Мы, целители, обычно не погружаемся в чужое сознание так глубоко без прямой просьбы и согласия. Сегодняшней ночью это было… одним словом — так вышло. Можно было бы даже подумать, что это место — лишь плод ее воображения. Город, холм… Это слишком похоже на Тирион, не находите? — На губах Аринвара мелькнула мечтательно-печальная улыбка. Впрочем, у Куруфина не было сейчас лишнего времени указывать ему на неуместность подобных чувств.

— А проговорилась ли она хоть раз, куда именно ей надо вернуться?

— Нет.

— Однако, если бы речь шла о Нан-Эльмоте, не нужно было бы никаких тайн. Не правда ли? Значит, тот город наверняка существует.

— Ни я, ни мои помощники не станем рисковать, изучая её воспоминания без её согласия. Последствия такого нарушения могут быть…

— Если это может повредить вам, как целителям — разумеется. — Куруфин приподнял ладонь с легким кивком.

— В первую очередь это противоречит нашим обычаям! — Вспыхнул — насколько к нему возможно было применить это слово — Аринвар.

— Да, да, я понял, — слегка раздраженно махнул рукой Куруфин. — Хорошо. Раз уж сейчас ничего нельзя выяснить с определенностью, я не хотел бы, чтобы определенность заменяли слухи и сплетни. Поэтому не стоит, чтобы кто-либо еще вне Палат Исцеления знал о её предполагаемом замужестве. Это может быть небезопасно для неё самой. Эол чинил нам всяческие препятствия, напал на наш отряд, чуть не убил моего брата — нужно ли, чтобы Арэдель связывали со всем этим?

— Но ведь беременность не спрячешь.

— К тому времени, как внешние признаки её… состояния могут проявиться, решение уже наверняка найдётся. — И не Аринвар ли говорил, что развитие этого… плода замедлено из-за неведения Арэдели?.. — И кроме того, — добавил Куруфин вдруг, — она ведь может и перестать быть беременна.

— То есть… как? — На лице Аринвара отразилось непонимание.

— Если, как ты говоришь, Арэдель сама себе не отдает отчета в своем положении, и плод этот отнимает у неё больше сил, чем положено — не будет ли следующим разумным шагом предположить, что избавление от такого бремени станет для нее только благом? — Куруфин не знал точно, откуда взялась в нём эта мысль — разве что считать ту смутную тень, мелькнувшую на задворках разума после пробуждения, — но не слышал ни тени сомнений в собственном голосе.

— Это… — «Искажение», читалось в глазах целителя; но он был достаточно благоразумен, чтобы не бросаться подобными словами перед лицом лорда, —…насилие.

— А что, если её фэа и роа сами отвергают ребенка? С самого начала? И ей недостаёт лишь толчка?

— Невозможно. — Аринвар покачал головой. — Нис должна хотеть этого, иначе не сумеет понести.

— Ты хочешь сказать — нис во время зачатия следует пребывать в полном и здравом сознании, дабы зародыш укрепился внутри её лона после того, как произошло слияние мужского семени с женским.

Целитель моргнул. Он не ожидал такого точного, уверенного вопроса. Даже после всех этих лет. Даже несмотря на то, что прекрасно знал свою наставницу — с некоторых пор главу уважаемого Дома — и особенности её взаимоотношений с некоторыми из сыновей Феанора.

Тиллас, как её звали на синдарине, была лучшей целительницей в Белерианде. По крайней мере, Куруфин так считал — и никто не смог бы убедить его в обратном. Отец привлекал к себе только лучших — и те, кто позже хотел принадлежать к Первому Дому, старались сами стать лучшими. Достойными этого. Он знал — он учился у двух из них, отцовских друзей: у одной — ювелирному делу, у второго — языкознанию. (Никто из сыновей Феанора не учился у собственного отца, по крайней мере, в раннем юношестве — тот не хотел, чтобы родительские чувства мешали ему оценивать труды и достижения детей по достоинству). То были родители Кармис, Фаэнриля и Лулэндиля — и обоих не было среди живых в этих землях.

И у Лассэ — как называли госпожу целительницу в те дни (как звал её отец, с дружеской усмешкой на губах) — Куруфин тоже учился.

Если так можно было выразиться. В конце концов, в таком возрасте об ученичестве обычно речь ещё не заходит.

Просто после того, как он разобрал и собрал несколько подряд заводных игрушек, которые для него смастерили Отец и Старший, маленький Атаринкэ вознамерился повторить то же самое с блестящим жуком и лягушкой из ближайшего пруда — и закономерно расстроился, когда животных не удалось оживить, — отец привёл его к дверям Лассэ и попросил — почти что потребовал — чтобы та наглядно показала, чем живые дышащие тела отличаются от механизмов. (Отличий, на взгляд Куруфина, было не так уж и много, но вот возможности для сохранения сколько-нибудь разобранного тела живым оказались, к сожалению, ограничены).

…Келегорм, помнится, еще потом удивлялся: как это младший брат, впервые выбравшийся с ним на охоту, так уверенно и точно режет добычу, даже не поморщившись от вида — нет, не крови даже, а вываливающихся потрохов. Для его практического ума это было странностью — но именно тогда, должно быть, он и начал — пусть смутно — осознавать преимущества теоретической подготовки. И именно с этого момента, как потом решил Куруфин, началось их союзничество — полезное, как следовало признать, для обеих сторон.

Куруфин усмехнулся этому воспоминанию — не отводя от Аринвара немигающего, прямого взгляда. Тот был вынужден кивнуть, соглашаясь с тем, что и так должно было быть известно.

— В обычных обстоятельствах дело обстоит именно так; здесь мы согласны, — продолжил Куруфин. — Но ты сам сказал: здесь обстоятельства необычны. Вот и ответь: можно ли сейчас счесть ее рассудок достаточно здравым?

Аринвар чуть помедлил, отведя взгляд к окну, хотя ничего примечательного там и не происходило — лишь ветер гнал на север облака, которые должны были пролиться дождём над Аглоном, натолкнувшись на горы, да раскачивал ветви клёнов.

— Нет, — наконец признал он. — Я предположил бы, что виной потрясение, но…

— Но, — кивнул Куруфин. Помолчал тщательно рассчитанное мгновение. — И вот ещё ответь: если бы можно было извлечь те жидкости, в которых содержатся зрелые детородные соты, у не знающих об этом нэра и нис, а затем соединить их между собой — дало бы это результат?

— Такое извлечение невозможно.

— А будь возможным?

— Само созревание детородных сот уже можно считать согласием. Дальнейшее уже ничего не могло бы определить.

— Мы, однако, сошлись на том, что рассудок может играть с нис игры. Если воспользоваться подобным помутнением разума…

— Кто из мужчин пойдет на такое? — перебил Аринвар, забывшись. Куруфин сжал пальцы и поглубже вдохнул.

— Сравнение с пленом здесь уже прозвучало. И верно: если можно внедрить в одного из квэнди некую внешнюю цель, то почему нельзя поступить так же с ребёнком? Почему нельзя заставить нис считать себя женой, тогда как на самом деле она рабыня? — Кажется, Куруфин всё же немного повысил голос.

— Это будет значить, что вы сравниваете господина Нан-Эльмота с владыкой Ангбанда, — тихо, в противоположность ему, заметил Аринвар.

«Только что ты едва не сравнил с ним меня».

— Хорошо, — сказал, Куруфин, впрочем, другое. — Готов ли ты рискнуть и сообщить ей о её состоянии? И что ты станешь делать, если последствия окажутся именно такими, о каких я предупреждал?

— Я предпочел бы сначала разобраться получше. Понаблюдать за связью еще несколько дней, чтобы исключить ошибку.

— Хорошо, — вновь согласился Куруфин. — Не стану тебе препятствовать. Я и сам не заинтересован в поспешности. Однако со своей стороны скажу: уверен — ничего не изменится. Так что советую подумать: что тебе, как целителю, ближе — рискнуть и оказаться неготовым к последствиям, или подумать, как безопаснее поспособствовать неосознанному стремлению той, кто находится на твоем попечении.

Аринвар сглотнул; мысль явно была для него столь же неприятной, как и в то мгновение, когда была впервые озвучена. Но он вновь проявил осмотрительность и не стал явно возражать. Должно быть, рассчитывал всё-таки найти некую возможность свести возникшую ситуацию к известным, привычным формам.

Вот только ничего у него, разумеется, не выйдет.

— Пока что, — продолжал Куруфин, пользуясь замешательством целителя, — я посоветовал бы поощрять ее двигаться, так, чтобы ее тело вспомнило свои прежние привычки. — Эхом зазвучало в мыслях это: «пыталась ударить наугад, как свойственно женщинам»; он не позволил лицу дернуться, хотя был близок к тому. — Она любила упражняться в гибкости и ловкости. Это можно устроить даже в помещении, тем более, что погода вскоре начнет портиться. — Про погоду он ввернул не без умысла. — Подтолкнуть ее к этому, надеюсь, не будет с твоей стороны считаться противным целительскому обычаю?

— Укрепление тела, не спорю, дело полезное, — Аринвар сглотнул, но с собой совладал. — Однако телесные упражнения могут повлиять на беременность, тем более, развивающуюся… не совсем так, как положено.

— Лучше побеспокоиться о более ближней перспективе, не находишь? А теперь, с твоего соизволения… — Аринвар, казалось, едва заметно поморщился на этих преувеличенно вежливых словах. — Я хотел бы навестить пациентку. Как ее родственник. — Он, впрочем, не сказал — «сестру».

Аринвар какое-то мгновение молчал; вновь взял в пальцы перо и покрутил между.

— Я упоминал в самом начале, что нам удалось погрузить ее в сон, — сказал он. — И упоминал также, что это было трудно. Если разбудить ее сейчас — все наши усилия этой ночи могут оказаться тщетными.

Куруфин прищурился. Аринвар прямо и спокойно встретил его взгляд.

Нет, Аринвар не лгал; целителям, по слухам, неправда давалась тяжелее, чем прочим, хотя Куруфин и сомневался порой в достоверности подобных изречений.

— Значит, дашь мне знать, когда она проснется. Мне не хотелось бы терять время зря.

С этими словами Куруфин поднялся с места.

Из целительского дома он уходил не спеша, будто нехотя — даже самому себе доказывая как будто, что его не прогнали. Просто время не настало.

И только когда дверь Палат закрылась за ним, он осознал вдруг, что за время, прошедшее с прощания с Аринваром, не думал ни о чем конкретном. В голове было пусто — и он это ощущение не любил; это могло означать, например, будто некая мысль оказалась настолько всеобъемлющей, что выдавила все остальные — и те еще какое-то время будут робеть вернуться.

Что это была за мысль на сей раз — нетрудно было предположить.

Впрочем, пока что всё равно можно было заняться не требующими особых творческих порывов делами — ничего неотложного не произошло, но заведенный порядок стоило соблюдать. Например, как следует изучить — если уж выдалось время — все бумаги, касавшиеся дел в Каэниуле, оставленные ему Кармис и Фаэнрилем. Кармис бумажные дела не очень любила, но все-таки подходила к вопросу старательно, как и ко всем прочим обязанностям. Если оставили в поселке за старшую, значит, нужно вести хозяйственные записи — что она и делала. Надолго ее терпения, впрочем, не хватило: аккуратный, нарочито четкий почерк коротких ежедневных заметок под конец сменялся смазанными и наползающими друг на друга тэнгвами (не то чтобы это имело значение — выдающихся событий, которые следовало сохранить для истории, за время его отсутствия все равно не было).

А вот Фаэнриль, наоборот, писал обстоятельно — некоторые его заметки Куруфин отложил в сторону. Старший оружейник, среди прочего, заведовал и разведкой полезных ископаемых, и кое-какие предложения определенно следовало обсудить с ним вслух и лично.

Но вот, наконец, отчеты были разобраны, а время еще оставалось. Куруфин повёл плечами, оглядывая свой кабинет. Сощурился на солнце, барабаня пальцами по кожаной обивке стола.

Поразмыслив, он решил всё же написать Старшему. Всегда полезно изложить собственную версию событий. Особенно если из-за этих событий может начаться война. Так оно будет лучше и для Келегорма — даже если тот этого не поймет. Зная, как порой подводит брата необходимость излагать свои мысли медленно и последовательно, Старший может вполне списать на это свойство личности Келегорма некоторые… расхождения между его и Куруфина рассказами.

Сам Куруфин решил твердо держаться заранее назначенной линии: в Нан-Эльмот их привела не прихоть, а необходимость, Эол же напал первым, из темноты — и у них просто не оставалось иного выбора, кроме как защищать свои жизни. А заодно — и честь своей кузины, Арэльдэ Нолофинвиэн, пропавшей без вести в окрестностях этого леса — но нежданно-негаданно обнаружившейся у Эола в доме. (То, что Арэдель изначально была гостьей в Каэниуле, Куруфин опустил: не желая, чтобы кто-то за глаза обвинял в небрежности его людей — и тем более Кармис).

Вместе с официальным посланием в Химринг отправилось письмо для Лассэ — его, скрепленное печатью Дома, по традиции полагалось передать лично. Письмо было на квэнья; еще одна предосторожность.

«Сильпэлассиэ Ристариэн, главе Дома Подорожника — от Куруфинвэ Феанариона, князя Химлада, с приветом и миром.

Смею надеяться — то, что я присылал в дар твоему Дому последний раз, служит исправно. И если за прошедшее время возникли иные нужды, тебе известно: ты можешь располагать всем, что только есть в моих мастерских, считая также труд собственных моих рук. Следует отправить сюда лишь слово.

Хотя, верно, мне следовало бы начать с извинения. Ты ожидаешь писем, способных развеселить и дать отдых разуму, я же редко расположен к таким. Желал бы я хотя бы сейчас писать тебе с лёгким сердцем, заботясь только о том, как ловчее передать на письме события и наблюдения, которые ты способна счесть достойными интереса.

Есть, однако, деликатное дело, в котором я не могу положиться ни на что иное, кроме твоих знаний и твоего опыта. Включая и опыт касательно обращения с эльдар, побывавшими в руках Врага или его слуг.

Способен ли нэр устроить так, чтобы нис зачала во время соития, сама того не осознавая? Каким воздействием на фэа и роа можно добиться подобного исхода? До какого срока может роа нис отвергнуть зародыш, если оное воздействие прекратится? И как следует поступить в случае, если это невозможно по естественному ходу вещей, однако нис по-прежнему не может и не желает осознать себя матерью? Существуют ли в целительском арсенале средства, способные избавить нис от этой тяжести, навязанной против воли её же фэа, и не поставить при том под угрозу её жизнь и здоровье?

Буду признателен за скорейший ответ. Прошу поверить, что здесь нет места праздному любопытству».

Письма к вольеру, где обитали почтовые вороны, Куруфин также отнес сам, не доверив ничьим другим рукам.

Запрокинув голову, он наблюдал за улетающей птицей. По прикидкам, долететь она должна была самое большее за полдня, и еще столько же на обратный путь. Вдобавок, следовало, конечно, учесть время для обдумывания и составления ответа. Только тогда можно будет начинать действовать с определенностью.

За этими размышлениями его и застал мальчишка — сын местных синдар, прижившихся в поселке и принявших нолдорский образ жизни, он пока что только присматривал себе занятие на взрослую жизнь, и был в целительском доме на побегушках: в смутной надежде однажды заняться там чем-то большим. (Если, конечно, до тех пор ему не надоест).

— Целитель Аринвар просил передать — ваша родственница, князь, проснулась, — весело сообщил мальчишка, приглаживая волосы и вскинув на Куруфина глаза: темные, почти чёрные, каких не бывало у нолдор. Деталь, обычно прошедшая бы мимо внимания, сейчас вызвала вспышку лёгкого, досадного раздражения.

— Беги к нему и передай — я скоро буду, — велел Куруфин, и мальчишка тут же бросился обратно. Только и оставалось, что проводить его взглядом — не то чтобы недобрым, но скорее тяжелым.

По дороге Куруфин заглянул в здание швейной мастерской — и оценил, как быстро, на самом деле, распространяются по поселению слухи. Дежурный мастер даже не поинтересовался, для кого лорду понадобилось заказывать комплект женской одежды — белье, юбка, нижние рубашки, платье, накидка со свободными рукавами, мягкая домашняя обувь; разве что мерки попросил уточнить. Куруфин пока что назвал примерные — само собой, подбором одежды для Арэдель он не занимался никогда, но ее рост и ширину плеч мог оценить на глаз и помнил неплохо. Помнил он и то, какого покроя и как именно украшенные вещи она любила — и сам удивился тому, что благополучно всё это не позабыл. А следом спросил у портных: нет ли у них ничего примерно подходящего из готового.

«Рост у нее средний, так что должно быть. Платье, конечно, будет не совсем по фигуре, но на первое время…»

Вскоре ему вынесли сверток, в котором было, сколько нашлось, готовых вещей. С ними Куруфин и вернулся в Палаты Исцеления.

 — Как видишь, я даже не с пустыми руками, — обратился он к Аринвару, постаравшись скрыть иронию в голосе.

 — Не нужно ее волновать сверх меры, — Аринвар даже не отвел взгляда от пузырька с какой-то жидкостью, который изучал на просвет. Его лицо оставалось таким же отстраненно-внимательным. — Она сейчас слаба.

— У этой ее слабости, — заметил Куруфин, как бы невзначай, даже словно бы примирительно, — может быть и ещё один источник, кроме того, о котором уже шла речь. Эол мог и просто лишать ее сил посредством своего леса — Нан Эльмот весь оплетен был паутиной его песенных чар. Не веришь мне, — он позволил себе мимолетно усмехнуться, скорее даже дернуть краем рта, — спроси остальных, кто был там и заплутал. Ей необходимо восстанавливать силы, верно, но на это может уйти куда больше времени, чем рассчитано. — И, наконец, добавил то, ради чего начинал говорить: — И оба аспекта ее… состояния могут быть переплетены.

— Вы можете быть правы, лорд, — так же спокойно, даже отстраненно отметил Аринвар. — Но в таком случае тем более прошу: не задерживаться надолго.

 — Просьба принята, — Куруфин кивнул. Стоило рассчитывать, что даже времени, которое вкладывал Аринвар в «недолго», ему хватит, чтобы оценить ситуацию. Он поудобнее перехватил свёрток с одеждой. — Комнату я помню. Провожать не нужно.

Тут Аринвар всё-таки сжал губы, будто намереваясь что-то добавить, но уронил только:

 — Хорошо.

И добавил, уже когда Куруфин сворачивал в коридор, где — последняя дверь с правой стороны — располагалась нужная комната:

— Если что-то пойдет не так, я услышу.

«И не понять, — подумал коротко Куруфин со смешанным чувством раздражения и легкого восхищения, — то ли он так прячет угрозу, то ли беспокойство».

Он постучал в окрашенную зеленой краской дверь — громко и отчётливо; отсчитал до двенадцати и, не дождавшись ответа, вошёл. Спрашивать разрешения при этом он не счёл нужным — здесь, в конце концов, его земля.

Арэдель лежала — скорее, полу-сидела — на кровати, положив руки поверх одеяла, одетая в длинную свободную сорочку. Она словно бы даже не пыталась изучить взглядом комнату, где ее поместили — дико, но до очевидности правда: смотрела прямо перед собой, как будто точка на стене, среди нарисованного степного пейзажа, была интереснее всего, что ей доводилось видеть.

Услышав шаги, она повернула голову в его сторону: так резко, будто не слышала стука — или не хотела слышать.

Ее пальцы сжались на одеяле, затем разжались; зашарили вокруг — словно Арэдель искала что-то, что можно схватить. Но никаких лишних предметов в палате не было — весьма осмотрительно, отметил Куруфин; даже если ей и приносили поесть — что наверняка должны были уже сделать — тарелки и столовые приборы после трапезы унесли.

Глаза у Арэдель были такие же, как тогда, вечером в Нан-Эльмоте: расширенные и полные безотчетного страха.

Она замотала головой; распущенные волосы, которые до этого явно кто-то пытался расчесать (скорее, не она сама, а целители) опять разметались.

— Не подходи! Не трогай меня! Прочь! — Она попыталась отодвинуться, но помешала подушка. У Арэдели вышло только подтянуть колени к груди — всё та же поза, которую она принимала, будучи без сознания, отметил Куруфин.

Наконец, будто эта вспышка истощила и без того невеликие силы, она закрыла лицо руками и застыла так, ссутулив плечи и сгорбив спину. Казалось, можно было различить под тонкой тканью напряженные мышцы, по которым проходила лёгкая дрожь.

Вспомнив то, что произошло при их встрече в Нан-Эльмоте, Куруфин сделал глубокий вдох и сказал на квэнья:

— Арэльдэ, успокойся. Я принес тебе кое-что.

Раскладывая на стуле, стоявшем рядом с постелью, одежду, Куруфин незаметно попробовал вновь взглянуть на Арэдель вторым зрением. Всё, увиденное прежде, было на месте: чужая, но даже не осознающая себя саму, мелодия внутри её музыки — и разобщенность, спутанность между ними двумя.

Это было.

Это было отвратительно.

И этого не должно было быть. Он скрипнул зубами.

— Здесь нет обуви, которую можно носить вне дома.

Услышать такое неожиданно здравое замечание от Арэдели — здесь и сейчас — показалось странным; впрочем, Куруфин не подал вида и спокойно кивнул.

— Да, это так. Но тебе сейчас и нет необходимости выходить. Тебе нужно оставаться в доме целителей.

— Нет, — она замотала головой. — Нет. Не нужно. Мне нужно ехать. Я должна уезжать.

У него едва не вырвалось: «Куда?» Но он помнил разговор с Аринваром.

— Ты сейчас нездорова, Арэльдэ. Как только ты отдохнешь и поправишься, мы сможем обсудить твой отъезд.

Она настороженно, будто неохотно кивнула. И при том — отметил про себя Куруфин — даже не попыталась заговорить о смерти Эола; или о том, что ей что-то нужно именно в Нан-Эльмоте.

— Сейчас же ты нуждаешься в тщательном осмотре на случай, если воздействие, которое ты испытала, оказалось слишком глубоким.

— Ночью… Меня осматривали ночью, я помню. Нужно еще? — На ее лице мелькнула тревога.

— Я сам не целитель; разве не лучше им знать? — Куруфин старался говорить со всей убедительностью, доступной ему сейчас. — А наши здешние целители — одни из лучших, не беспокойся на этот счёт. Дай им и себе время, так будет к пользе для всех. Если же у тебя есть вопросы по поводу ухода за тобой и твоего состояния в целом, — добавил Куруфин, — тебе стоит обратиться с ними к старшему целителю. Надеюсь, он сумеет удовлетворить твоё любопытство.

— Это тот, который приходил ко мне совсем недавно? — Арэдель словно бы оживилась, но самую малость.

— Тот. — Куруфин кивнул.

— А. Ему верю. Он… похож.

— На кого?

— На Ли… на хорошего целителя, — быстро поправилась она. — Неважно.

Арэдель вновь опустила взгляд; лицо сделалось невыразительным, скучным.

— Ты ничего больше не хочешь мне сказать, Арэльдэ? — предпринял Куруфин сдержанную попытку.

— Нет, — кукольно качнула она головой. — Не хочу.

— Ты хотела бы, чтобы сюда приехал Тьелкормо? — попробовал он подойти с другой стороны.

На лице Арэдели мелькнуло, быстро сменяясь, одно выражение за другим: настороженность, недоверие, надежда, любопытство… страх? — но она продолжала молчать.

Для верности Куруфин подождал еще несколько мгновений. Вздохнул.

— Хорошо. Отдыхай. Я ещё зайду к тебе позже.

На это она кивнула — но как-то рассеянно; и, на мгновение повернув голову, уже из дверного проёма Куруфин заметил, как она повернулась на кровати на бок и уткнулась лицом в стену: в той самой позе, которую с утра ему описывал Аринвар.

Он вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Старшего целителя Куруфин, возвращаясь, застал за работой: тот перетирал в ступке травы, ритмично бормоча что-то под нос в такт движениям. При виде лорда он запнулся, вскинул на него глаза — встревоженно, отметил Куруфин.

— С ней всё в порядке, — развеял он опасения. — Насколько это применимо к ее теперешнему состоянию.

Аринвар кивнул — медленно, словно бы испытывая к его словам какое-то безосновательное, безотчетное недоверие.

— И вот ещё что, — обратился Куруфин к Аринвару уже от самой арки, ведущей на лестницу вниз. — Пусть с ней говорят на квэнья. Если хотят, конечно, чтобы она вела себя здраво.

Аринвар нахмурил брови, будто вспоминая о чём-то, потом удивленно поднял взгляд на Куруфина.

— Откуда вам известно, что из наших попыток успокоить ее на синдарине ничего не вышло? Она тогда только и повторяла, что здесь земля убийц, однако я… вспомнил, что показывала мне однажды наставница.

«А вспомнили мы, похоже, одно и то же», — подумал Куруфин. От него не укрылось и то, что раньше целитель не упоминал про смену языков — и только сейчас, от удивления проницательностью лорда, слегка забылся.

Неужто думал, что, не достигнув результата сразу, он просто уйдет ни с чем?

Не на того напал.

— У меня, если ты помнишь, способности к языкам, — хмыкнул он. И не добавив ничего больше, направился к выходу.

Ему вновь вспомнилась сложная смена выражений на лице Арэдели. Вспомнилось это же лицо, закрытое, как забрало гномского шлема.

Интересно, как бы повернулись дела, будь здесь брат?.. Побудило ли бы Арэдель его присутствие признаться в большем, раскрыть истинные намерения, если они были у нее?..

Впрочем, Куруфин не позволил этой мысли задержаться надолго.