Приемыш сятихоко (джен)

Итак, свиток заполнен. Торью слегка подул на него, чтобы тушь высохла быстрее, и отложил в сторону, где Рей-сан перечитала написанное. Они устроились на одной из лесных полянок в окружении любопытных кодам — духов деревьев, чьи голоса он слышал раньше в шелесте листвы. Кодама были довольно добрыми духами для тех, кто относился к лесу с уважением, пусть шиноби и делали это только чтобы не оставлять лишних следов.

— Хорошо, с этим разобрались, — проверив, точно ли он расписал правильный порядок празднования О-бона, Рей-сан сложила свиток и передала одному из лесных духов. — Тебе пора возвращаться домой. Завтра получишь состаренный свиток и вроде как случайно найдешь его в библиотеке. Проследишь, чтобы твой неугомонный братец им заинтересовался?

— Конечно, Рей-сан.

Даже заговаривать о содержимом в итоге не пришлось, оказалось, достаточно устроиться читать в углу их комнаты, чтобы заинтересовать Кавараму, начать объяснять, чтобы подбежал Итама, а где все — там и Хаширама, иначе он начнет скулить, что его бросили. Клан обычно праздновал день мертвых одним днем, поминая ушедших и обхаживая имеющиеся могилы. Кто ж из ныне живущих людей знал, что О-бон должен проводиться иначе?

— Он идет три дня? — да, он тоже был удивлен.

— О, фонари, мы же повесим фонари? Я сам их зажгу, ладно? — Хаширама мгновенно загорелся идеей провести праздник по всем канонам.

— Аники, эти фонари должен зажигать старший в роду, то есть отец.

— А костер кто? И мы же не можем развести костер прямо на земле? А еще алтарь, дома нет алтаря, я точно знаю, недавно в кладовке был.

— Итама, что ты там искал?

— Ну…

— Не важно, Торью! Важно то, что алтарь можно заказать у Косаки-сана!

— Еще нужна любимая еда умерших. Я помню, что Аки и Ютака любили данго и якинику, но что поставить дяде? Может отца спросить? — Каварама уже прикидывал, что надо будет приготовить для ушедших.

— Лучше Току!

— Стоит ли ей напоминать? — засомневался Хаширама.

— Конечно, это же ее отец и братья, она тоже захочет участвовать! — тут же возразил Итама, Тора же умолчал, что кузина сдерет с них шкуры и будет совершенно права, если они не расскажут ей, как правильно поминать ушедших. Не говоря уже о взбучке, которую оммёдзи получит от дяди.

— Нужны будут еще плавучие фонари, — Тора почесал в затылке. Он как-то не подумал, что даже энтузиазма брата может не хватить на то, чтобы сподвигнуть весь клан сходить к реке и спустить по ней плавучие фонарики. И что ему делать?

— Решим на третий день — ответила на его немой вопрос Рей-сан.

— А где будем их спускать?

— А зачем нужен огурец?

— Еще и баклажан… Я не люблю баклажаны! — заскулил Итама, большой нелюбитель овощей в принципе, но нелюбовь к баклажанам была на каком-то совершенно ином уровне.

— Вот, здесь написано, что огурец с приделанными ногами символизирует быстроногого коня, который привезет души усопших в мир живых, а баклажан — это бык, на котором они вернутся обратно, — Каварама развернул свиток так, чтобы и Хаши с Итамой могли прочесть написанное.

— А если сделать только коня, они останутся с нами?

После вопроса Итамы повисло неловкое молчание. Очевидно, младший из братьев всерьез в это поверил, в отличие от того же Хаши, который растеряно смотрел на Тору в поисках помощи.

— Останутся, — вообще-то нет, он как оммёдзи обязан будет сопроводить их на изнанку. — Но им хорошо в Чистом мире, лучше, чем здесь. Зачем мешать им вернуться туда?

— Точно-точно хорошо? Они по нам не скучают?

— Скучают, конечно. Но мертвым не место среди живых, им тут будет тоскливо и одиноко, ведь мы их не увидим и не услышим, а там они с другими душами.

— Тогда ладно, — с тяжелым вздохом согласился Итама. — Но я не буду есть баклажан, хорошо?

Тора немного опасался, что взрослые откажутся праздновать О-бон по непривычным традициям, но старший брат проявил неожиданную мудрость и хитрость, сначала рассказав о праздновании и воодушевив толпу ровесников, и у взрослых почти не осталось выбора. Нет, конечно, они все еще могли запретить, но веской причины не было, никто же не собирался отменить тренировки и миссии, а потому глава клана на следующем собрании объявил о трехдневном праздновании. По словам Рей-сан, старейшины уже устали удивляться чему-либо, а потому старый незнакомый свиток, так внезапно и вовремя найденный в клановой библиотеке, просматривали не слишком придирчиво, предпочитая не баламутить воду по столь несерьезному поводу.

Для них несерьезному.

— Рей-сан, все точно получится?

— Конечно. Тора, от тебя лично во время О-бон зависит не так уж много, главное, чтобы остальные расставили необходимые атрибуты с полным осознанием, что они сделали и зачем. Теперь это знают даже дети, так что твоя часть работы почти выполнена.

— Почти? Что я должен буду сделать?

— Подбросить в костер мон клана, окропленный твоей кровью, чтобы духам было проще найти дорогу в первый раз. А потом проследить, чтобы все покинули мир живых. Как видишь, ничего сложного.

Сложности были с иной стороны. Души Сенджу, еще не ушедшие на перерождение, особенно те, кто ушел не так давно и имел живых близких, устроили суматоху в Чистом мире. Аякаси и ёкаи, наблюдая за безумной свистопляской уже мертвых Сенджу, приноровились ухудшать любую ненормальную ситуацию, доводя все до абсурда. Вот зачем душам тащить что-либо из Чистого мира живым? Рей не понимала человеческой логики, которая, кажется, становилась еще страннее со смертью. Мудзики явно наслаждался происходящим — в кои-то веки люди вспомнят правильные традиции! — а вот Некора шипела и следила за порядком, хотя ее никто об этом не просил, и уж тем более не было сумасшедших рискнуть ей приказывать. Как сказал Инари, чем бы кошка ни тешилась, лишь бы когтями не полосовала.

С долгой ночи Рей постоянно крутилась возле ребенка в обличии тигра, пользуясь доступной ей свободой передвижений, но во время его тренировок с Коно или Карасумару она позволяла себе отойти дальше, чем в пределах прямой видимости, изучая обитателей леса. В основном вокруг были духи деревьев кодама, но была и парочка древних юрэй, не Сенджу — сятихоко вообще еще ни разу не встречала призрака шиноби. Это казалось парадоксальным, у них-то и смерть насильственная и дела есть неоконченные вроде мести или невыполненного задания, все условия, но нет, не существует юрэй-шиноби. Возможно, человеческая чакра как-то препятствовала превращению в призрака. Что важнее, в чаще леса было несколько дзюбокко и Рей пришлось повозиться, избавляясь от них, мало ли, нападут еще на юного оммёдзи или его родичей. Старший из братьев бывает непозволительно рассеянным и мечтательным, задумается над чем-нибудь — и сожрут его деревья, в тени которых так приятно отдыхать. Тем не менее, осмотр территории показал, что лес условно безопасен, но ровно до момента как там появляются люди.

Даже без потомков Индры у клана Сенджу хватало забот, с одной стороны были некие Хагоромо — интересно, связаны ли они с идиотом-Хагоромо? — те еще занозы, с ними мир кажется куда более недостижимым, чем с Учихами. Красноглазые шиноби хотя бы не используют слабых членов клана в качестве ходячих бомб. Она даже не сразу поняла, что имел в виду Тора, когда просвещал про особенности Хагоромо. Культ силы это нормально, ёкаям подобная логика понятна и близка, но это не означало дурного отношения к слабым родичам — это же родня, одна кровь. Тобирама тоже пока что слабый детеныш, но даже если он таким и останется, и она, и ее семья, когда познакомится с оммёдзи, будут его защищать по праву родства. А потому клан Хагоромо оказался в мысленном списке тех кланов, с которыми разговор будет на языке силы, по крайней мере, пока они не изменят отношения внутри клана.

В тот же список к изумлению Торы были отправлены Хьюги, третий по силе клан, за их бессердечную политику клеймения побочной ветви клана. Защита уникальных органов зрения это одно, но пыточный агрегат?! Вне понимания ёкая. В тот же список ушел и клан Фуума — за любовь к зверскому расчленению противников, причем так, чтобы жертва жила до самого финала резни. Если бы они так информацию пытались получить, изучали какие-то особенности противника или еще какая понятная и логичная причина, сятихоко бы смолчала. Но просто из-за садистического склада личности, кровожадности и жестокости? Нет. И клан Тенсо — за беспощадную выбраковку собственного потомства в ежегодных поединках на смерть.

У Сенджу тоже были соревнования среди детей, но никогда на смерть, несколько несерьезных травм не в счет. Просто празднование Сити-Го-Сан на воинский манер: семилетние дети сражаются друг с другом, показывая свои пока еще невеликие навыки и потенциал как шиноби. Тобирама незадолго до их встречи выиграл такой турнир, как и его старший брат на пару лет раньше, а потому Каварама, третий сын, с начала лета на полигоне чуть ли не ночует, чтобы не дай ками не ударить в грязь лицом. Тобираме пришлось присматривать за его тренировками, чтобы тот не переусердствовал и не попал к ирьенинам. А Рей тем временем приглядывалась к новой семье, пытаясь понять, какие именно люди так важны для маленького оммёдзи, потому как, раз он родич и ей, и им, значит ёкаю они тоже не чужие.

— Мам, я побегу тренироваться, мне Хаши-нии обещал показать новый прием!

Итама, самый младший из детей, горный ручей, звонкий, сияющий, похожий этим на Хашираму. За него Тора боится больше чем за остальных, потому как младший, потому как еще невинный, с чистыми от крови руками и еще совсем детским взглядом на мир. Нет, он, конечно, знает что такое смерть, учится сражаться и убивать, но в его маленьком личном мире все спокойно. Родители и старшие братья живы и здоровы, ему самому ни разу не приходилось сражаться насмерть, и ему остался еще целый год тихого счастья непонимания. Непонимания, почему после миссий его старший брат запирается в комнате почти на весь день, почему его отец превращается в каменного истукана или почему его мать ежедневно возносит молитвы богам. Рей знает: ее не услышат. Боги ведь совсем как люди, не хотят слышать неприглядную правду: наказав Хагоромо, они обрекли на страдания и смерть тысячи неповинных людей.

— Торью-нии, я могу еще тренироваться, я уверен.

— А я уверен, что тебе нужен отдых. Вечером еще позанимаешься.

Каварама, немногословный и тихий, настоящий омут, нырнув в который рискуешь не вынырнуть никогда. Есть в ребенке что-то скрытое, опасное и безжалостное. Карасумару тоже это чувствовал, говорил, что тому, кто причинит вред его близким, лучше будет самому закопаться — милосерднее. Но предан семье беззаветно, любит родных такими как есть и, что ценила Рей превыше прочего, всегда слушался Тобираму, даже если был не согласен, даже если спорил до хрипоты — все равно следовал за вторым старшим братом. Хаширама такого авторитета у младших не имел и иногда закатывал по этому поводу драматические представления, уныло сгорбившись в углу комнаты, пока остальные его утешали. Или пинали, но это скорее Тора, чем младшие.

Старший из братьев был шумным, искрящимся и очень живым, он легко переключался между эмоциями, позволяя им течь, словно весенним ручьям, недолго и бурно. Казалось бы парнишка легкомысленный, беспечный, но Рей было очевидно, что перед ней расстилается настоящее море: на поверхности рябь от любого ветра, а в глубине вод сильное и ровное течение, неизменное и непрерывное. Тора тоже видел семейную стойкость характера в старшем брате, а потому уважал того не меньше чем отца, просто никогда не показывал. Нередко одаривал пинками и тычками, когда того заносило, но с той же частотой вставал между старшим братом и отцом, не давая последнему проявлять нрав и ломать сына в подходящую для шиноби форму.

Буцума Сенджу был странным человеком. Он любил своих детей, но никогда не показывал этого. Он мог дойти до крайней степени бешенства, но чем сильнее он злился, тем менее выраженным был его гнев. Если бы не наблюдательность Торы, Рей и сама бы ненадолго обманулась равнодушным выражением лица и суровыми словами, но сын судил отца по поступкам, которые нередко демонстрировали совсем не то, что он говорил. При первом знакомстве сятихоко опешила от его слов, сказанных сыну так, словно тот был виноват в отравлении, но слова Тору не задели.

Отец мог говорить сколь угодно жестким тоном, но именно он сидел возле ребенка ночью, когда остальная семья забывалась беспокойным сном, при том, что главе клана отдых был нужен больше чем им. Мужчина не хотел, чтобы сын очнулся после тяжелой болезни в одиночестве. Отец Торы учил детей, что шиноби не плачут, что они приходят в этот мир сражаться и умирать в бою, и это высшая воинская доблесть, но при том хранил в рукаве обрывок хаори старшего брата, а под татами в комнате — заколку матери и курительную трубку отца. Мужчина ненавидит всех Учих поголовно, но пару месяцев назад отпустил аж шестерых шиноби вражеского клана. Буцума Сенджу был очень странным человеком, Рей не удавалось понять, что и как работает в его голове, но Тора любил отца, и этого сятихоко было достаточно.

Зато было понятно, от кого Тобирама унаследовал талант прятать эмоции и чувства за маской равнодушия, Карасумару почти отчаялся добиться от мальчика реакции на смешные рожицы и шутки, когда рядом были другие люди. Равнодушное лицо, почти идеальное игнорирование, хотя иной раз ребенок не мог удержаться от смешка, пусть и приходилось потом оправдываться, что вспомнил что-то. Хотя особенно весело ей стало, когда на вопрос, не раздражают ли Тору ужимки тенгу, мальчик ответил, что это хорошая тренировка для его выдержки. Карасумару тогда трое суток дулся где-то в лесу, не выходя на зов, и явился только для тренировки. Прощения у него так и не попросили и ёкай утроил усилия по доведению ребенка, ей даже пришлось одернуть ворона пару раз, когда тенгу изображал, что укусит кого-нибудь или покалечит. На такое Тобирама, конечно, среагировал бы, но терять доверие ребенка из-за глупой шутки? Никогда.

— Мама, тебе нужна помощь?

Акане Сенджу, Белая Волчица, чьи светлые волосы и карминовые глаза изначально унаследовал сын, выглядела как никогда домашней в кимоно со следами готовки. Забавно, но кухня в доме всегда была полем боя: либо устной битвы между отцом и старшим сыном, либо физической схватки шиноби с ингредиентами. Учитывая, что в одном случае из трех побеждали вторые, и еда становилась малосъедобной, сятихоко перестала удивляться, почему ее оммёдзи такой тощий. Тора редко помогал матери из-за частой занятости, обычно на кухне крутились младшие братья, старший и вовсе был занят по макушку то миссиями, то тренировками. Куноичи же была немного свободнее, пусть и была женой главы клана, и вернувшимся в строй воином, но Сенджу в принципе нечасто отправляли на задания женщин. Традиции, да и новых шиноби надо кому-то плодить. Это при том, что по силе Акане была в первой пятерке клана! Рей этого категорически не понимала, но людская логика любого духа в тупик поставит.

— Как тренировки с Мамору-сенсеем?

— Когда-нибудь я смогу нанести ему нормальный удар, но, к сожалению, не сегодня, — чуть улыбнулся Тобирама, когда мать утешительно взъерошила ему волосы.

— Обязательно, Торью, но сейчас тебе надо накрошить овощи, а не учителя. Так что прекрати держать нож как кунай.

— Но ты держишь так же.

Акане любила своих детей, и сятихоко не раз задавалась вопросом, как ей хватает духу отправлять их на миссии с улыбкой и обещанием чего-нибудь вкусного по возвращении. Женщина ни разу не показала сыновьям, как она за них волнуется, что молится за них ночами, что сон ее становится тревожным, а движения чуть напряженными всякий раз, как Хаширама уходит на миссии, а Тобирама и Каварама — на патрулирование. Она никогда не заговаривала об этом с мужем, хотя с ума сходили они оба — Рей наблюдала за ними, когда могла, и была абсолютно уверена, что не будь они хорошими шиноби — почти каменные истуканы, не способные на эмоции и чувства — полезли бы на стенку от волнения. И все равно продолжают идиотские разборки, не принесшие ничего кроме крови и жертв! Люди кажутся безнадежными.

Они безнадежны! Тобирама со странной смесью отчаяния и смирения наблюдал за очередным спором между Хаширамой и Токой. Он понял бы многое: споры об Учихах, войне и мести до сих пор эхом звучали у него в голове каждый раз, когда он слышал этих двоих одновременно. Но спорить о цвете фонариков? Нет, это было выше его понимания, как и то, почему аники непременно хотел сделать их оранжевыми, а Тока черными.

— В свитке не указано, какого они должны быть цвета, — вмешался он прежде, чем спор перерос в ссору. — А раз мы не знаем, логичнее сделать их разных цветов, чтобы хоть один, но выполнил свое предназначение.

Просиявший брат и одобрительно-победная ухмылка кузины ознаменовали окончание разборок. Иногда он не мог понять, спорят ли они всерьез или просто ждут момента, когда у него кончится терпение, и он вмешается и найдет компромисс.

— Они просто скучают по тебе, — пожал плечами на его раздраженную отповедь Карасумару-сан. — Сам посуди, ты ежедневно тренируешься раза в два больше чем они, проводишь время то со своим сенсеем, то со мной, то с Рей, то с каппой. Потом ты постоянно сидишь в вашей библиотеке, тоже часами. Единственный человек, общения с которым ты ищешь сам — та старушенция из нормальных Сенджу, и то, вы можете весь вечер за сёги просидеть, обменявшись лишь приветствием и прощанием. А вечером ты обычно настолько уставший, что они стараются особо к тебе не лезть. Такими темпами люди вообще разуверятся в твоем существовании и назначат на должность кланового приведения.

С этой стороны он на ситуацию не смотрел. Но что можно было с этим сделать, представлялось плохо: тренировки важны, особенно те, которые видит клан, потому как он не имеет права позорить отца. Но и забрасывать исследования не хотелось, слишком интересным оказалось даже не изучать конкретные дзюцу, а искать логику их создания. Какие печати используются, в каком порядке и главное почему именно так? А уж выведение закономерностей, каких-то общих законов, которые, если вывести правильно, можно будет использовать и самому создавать дзюцу — от одних только мыслей дух захватывало. А сёги… Наверное, он мог бы ими пожертвовать, если бы не одно весомое «но»: Акико-сама старейшина. У нее есть влияние на весь клан, которое не скоро будет у него, а потому донести до нее идеи и методы воздействия, пусть и таким сложным путем, было важнее в перспективе.

— Семью тоже забывать не надо, — старый каппа, попенявший ему на невнимательность, оказался хорошим слушателем, и если бы не редкие, но выразительные взгляды на его шею, он бы и забыл, что перед ним не мудрый дядюшка, а людоед. Впрочем, не исключено, что ёкай напоминал ему специально.

— Но я же не могу разорваться, — устало парировал Тора. Эмоциональный всплеск прошел, оставив его опустошенным с начавшей болеть головой и опустившимися руками.

— Не можешь, — согласился каппа. — Если позволишь, то пока ты отдыхаешь, я бы хотел рассказать тебе одну историю…

Когда-то давно, люди уж и не помнят те времена, жил один умный человек. Действительно умный, особенный и гениальный, как сказали бы люди. И была у того человека мечта, заветное желание, ради которого он трудился, не покладая рук, забывая иной раз про сон и еду. И в один чудесный день его мечта наконец-то осуществилась. Попутно сломав несколько других жизней, но того человека это не интересовало. Хотелось бы сказать, что он был ослеплен осуществившейся мечтой, но его изначально не слишком беспокоила цена. Умный — не значит мудрый. И осознание истинной стоимости желаемого заняло у него на порядок больше времени, нежели его достижение: если на осуществление мечты он положил одну свою жизнь, то ее ценой стали тысячи и тысячи жизней людей, не повинных в его делах.

— Почему вы мне это рассказываете, Коно-сан? — когда каппа замолчал и не стал продолжать, Тора наконец спросил.

— Потому что мне не хочется, чтобы ты заплатил за мечту слишком высокую цену, как это сделал твой далекий предок, небезызвестный Хагоромо, — и явно для того, чтобы он не подумал о ёкае слишком хорошо, тут же добавил. — Ибо это расстроит О-Рей-химе и она затопит эту местность, превратив в край болот и туманов, а я предпочитаю чистую реку и солнечную нежаркую погоду.

Помолчав немного, ёкай подытожил:

— Не плати за силу временем, которое можно подарить семье. Сильным ты станешь в любом случае, а вот упущенное время не вернется никогда. Даже ками не могут обратить реку времени вспять.

— Но я должен стать сильнее, чтобы защитить их, — не то чтобы он не понимал каппу, он понимал даже слишком хорошо, но не мог отступить. Не тогда, когда Кавараме снятся кошмары, а Хаширама по ночам сидит возле их футонов, потому что ему опять приснились их похороны. Он защитит братьев, неважно какой ценой, иначе зачем ему мир? Мир нужен лишь, чтобы они жили в безопасности.

— Упрямый головастик, — проворчал старик. — Ладно, давай подойдем к вопросу с точки зрения так любимой тобой логики. Сколько времени займет получение достаточной силы, чтобы защитить твоих братьев? Год, десять, двадцать?

Когда Тора не ответил, Коно-сан продолжил:

— Допустим, это заняло немного времени, лет пять, например. Что тебе даст эта сила? Ты будешь ходить за каждым из них, защищая от любого ветерка? И как ты это сделаешь, братьев трое, а ты один? Ты же не можешь разорваться.

Ехидный комментарий, его собственные слова, хлестнул довольно болезненно. А вредный ёкай не унимался:

— И даже если разорвешься, кто позволит тебе их нянчить в таком-то возрасте? Двое из них уже сами по себе бегают, задания выполняют, по реке О-Рей-химе нередко пробегают в компании других людей. Взрослых людей, для которых твои братья полноценные бойцы и должны быть поддержкой и помощью в той же степени, что и они — им.

Кулаки сжались сами собой. И оспорить слова старого демона было нечем. А тот решил его совсем добить:

— Но это был идеальный вариант, — чуть печальная недоулыбка, и он уже знает, что скажет учитель следующим. — Вариант, в котором твои братья выживут. Ты знаешь, что мир вокруг безжалостен, враги твоего клана жестоки и даже слабые, они все еще сильнее детей. Ты уже чуть не потерял одного из братьев, так скажи мне, если бы это случилось, не жалел бы ты, что проводил с ним так мало времени?

Уходил он от каппы подавленным, но в то же время логичные аргументы позволили с чистой совестью идти сразу домой, а не в клановое хранилище знаний. Коно-сенсей прав, как бы он не спешил, пройдут годы, прежде чем его тренировки принесут плоды. Годы, за которые все может десять раз измениться. О второй причине он старался не думать.

— Что случилось? — конечно, Рей-сан замечает его состояние. Конечно, ей не все равно.

— Я просто понял, что ошибался довольно долгое время, — наконец нашел он наиболее обтекаемую формулировку. Лгать не хотелось, говорить прямо тоже, так что он прошел по узкой дорожке между правдой и ложью и был доволен результатом.

— Если ты понял, в чем ошибся, значит, можешь исправить, — уверено прорычала в ответ сятихоко и потерлась головой о его скулу. Есть что-то тревожное в том, что его ничуть не пугает подобное проявление сочувствия и поддержки от тигра, способного заглотить его целиком и не подавиться.

— Спасибо, Рей-сан. Ничего, если мы не пойдем читать свитки? Хочу помочь остальным с подготовкой к фестивалю О-бон, — когда тигр согласно склонил голову, он едва удержался от попытки почесать ей за ушами. Руку жалко.

Когда уставшие от возни детишки улеглись спать, Рей спустилась вниз, на кухню, где по ночам нередко сидели родители ее родича. Они многое обсуждали и детей, и клан, и врагов, и союзников, так что она находила эти наблюдения более чем полезными.

— Я не опоздал? — Карасумару нередко к ней присоединялся, в конце концов, сейчас нашептываниями они занимаются вдвоем. Люди упрямы, инертны и консервативны, и пока только один клан стремится к снижению потерь, ничего не выйдет, их просто перебьют, а потому они старались понять, что вообще творится в мире живых, как им на это повлиять так, чтобы семья оммёдзи была в наибольшей безопасности.

— Нара прислали письмо с запоздалыми поздравлениями на Танабату, — так вот что его так беспокоило весь день!

— Что, прости? — отодвинула чашку с чаем Акане. Подождала, видимо, надеясь, что муж скажет, что пошутил, все же поздравления от не-союзного клана более чем странное дело. Да еще и с Танабаты прошло полтора месяца. Помолчала, нахмурившись. — Если бы они насчет О-бона что-то сказали, было бы понятно, оскорбление и насмешка как есть, но это? Зачем им слать поздравления с Танабатой?

— Думаю, это попытка наладить контакт без использования холодного оружия. Потому так поздно отправили, намекая, что могли бы оскорбить, но демонстративно не стали, — Буцума склонил голову и усмехнулся. — Кажется, изменения в поведении наших шиноби вызвали интерес Нара, а где Нара, там и Акимичи с Яманака. Вот они и пытаются разузнать, что к чему, начиная очень издалека.

— И что ты им ответишь?

— Уже. Тоже отправили поздравления, — фыркнул мужчина, почему-то безмерно собой довольный.

— И ничего кроме? — приподняла бровь Акане. — И правильно, если им так интересно, пусть сами попробуют поддержать переписку.

Сятихоко с карасу-тенгу вздохнули совершенно синхронно, Карасумару даже стукнул ладонью по лицу. Интересно, как у таких прямолинейных людей родился Тора? Очевидно же, что одного только ответа на поздравления достаточно, чтобы понять, что клан Сенджу всерьез изменил внешнюю политику и мировоззрение верхушки, раз письмо прочли и ответили такими же словами, что было невозможным еще лет пять назад. И тон ответа, Рей готова была поклясться, что Буцума постарался отвечать вежливо и учтиво, как в изначальном письме, тем самым показывая, что открыт для сотрудничества.

— Как он вообще стал главой клана? — тихо прошептал Карасумару, хоть и знал, что никто кроме Рей его не услышит.

— Сильнейший боец, сын и брат предыдущих глав и помогал с делами по возможности, то есть какой-никакой опыт управления кланом у него есть, — во всяком случае, так объяснял выбор Тобирама, когда она спросила, почему главой не стала его кузина как единственный оставшийся в живых потомок предыдущего главы. Так было бы будь они не шиноби, а знатью, людьми, которые считаются выше остальных, Тора называл их дайме и феодалы-кугэ.

— Но, конечно, сила в приоритете?

— Шиноби, — будто это все объясняло.

Но логика шиноби отличалась от логики других людей, во всяком случае, по словам Торы. Сама Рей совсем не-шиноби видела только мельком, когда мальчик во время патруля уговорил командира на минуту остановиться и помочь какому-то старику с телегой. Бедный мужчина побледнел, когда рядом с ним приземлились шиноби, но когда они уходили, вернув и закрепив колесо его телеги на законном месте, старик кланялся им в пояс, громко благодаря. Командир отряда был не очень доволен, но Тора подчеркнул, что они теперь беспокоятся о репутации и каждая потраченная на то минута лишней не будет. Переспорить детеныша было непростым делом даже для ёкаев, что уж говорить об обычном человеке, который в глубине души не видел ничего плохого в крошечном отклонении от привычной модели поведения.

Рей думала, что дело не обошлось бы так легко, если бы не-шиноби не сунул ребенку монет в качестве оплаты. По возвращении Буцума напомнил, что они благотворительностью не занимаются, но подзаработать немного, не мешая основному делу, не запрещено, так что Тобирама честно отдал монеты как оплату клану за миссию и получил долю как исполнитель. С учетом размеров суммы это выглядело смешно, но порядок есть порядок. Отец Рей, король-дракон Рю-о, хранитель порядка, который вот уже тысячу лет не покидает дворец и показательно страдает из-за заключения дочери, будет доволен новым родичем. А не будет — его проблема.

— Что там с празднованием О-бон?

Глава клана откинулся на спинку дивана и начал перечислять довольным тоном, будто это были его личные достижения:

— Все готовятся по мере сил. Старейшина Умезава назначил несколько человек для уборки тех могил, от кого никого не осталось. Старейшина Каору распределила расположение ларьков, кажется, идея провести небольшой фестиваль похожий на те, что проходят в городах, воодушевила даже ее. Фонарики, я так понял, делает каждый самостоятельно, а алтари заказывают у Косаки и его учеников.

— Ох уж эти фонарики! Хаши и Тока поспорили из-за цвета, пока их не помирил Торью, весь вечер в итоге красили, даже несколько разноцветных сделали. Думаешь, лишние можно будет кому-нибудь передать? Дети еще обещали помочь с готовкой, потому как у них нет патрулей на этой неделе, — будто не Буцума составлял это расписание. Хотя зная этого истукана, Рей не оставляло подозрение, что мальчикам действительно просто повезло. — Алтарь можно будет забрать завтра.

— Отлично, — мужчина кивнул, принимая к сведению, что у кого как, а у него дома все будет готово к сроку. — Знаешь, старик Умезава сказал, что нам действительно нужно помянуть родных не с печалью, а с радостью, не оплакивая их уход, а вспоминая все то хорошее, что у нас было.

— Хорошо, что свиток нашли так вовремя, — усмехается Акане и разговор затихает сам собой. Их разговор.

— Мне не нравится этот взгляд, — сятихоко ощутимо напрягается, когда взгляд Буцумы из лениво-расслабленного становится цепким и напряженным с последним замечанием жены. — Он что-то подозревает?

— Наверняка, — тенгу, впрочем, относится ко всему куда легче. — Даже если так, то что с того?

— Ты понимаешь, что если он решит убить Тору, то мальчик не станет сопротивляться? — вот тут ворон напрягся. — А он может, если ему покажется, что ребенок опасен для остальных. Если узнает, на что он будет способен в будущем.

Буцума был отцом, но он же был и главой клана, и опасным шиноби, с руками по плечи в крови. И Карасумару лучше нее знал людей и понимал, что отличаться от других опасно. Если Тобираму раскроют как оммёдзи, то его вполне может ждать смерть.

— Или они захотят использовать его способности и будут пробовать подчинить с его силой других ёкаев или биджу, — не иди речь о родичах Торы, можно было бы не волноваться, они бы просто помогли мальчику сбежать или перебили все угрозы. Но Тобирама не даст им так поступить в любом случае: если бежать он, может быть, и согласится, то убить их, чтобы выжить самому — нет.

— Твои предложения?

— Я поговорю с уже ушедшими. Пусть возьмут все на себя под любым предлогом.

— Например, что в эти пыльные архивы никто считай и не заходит? — ухмыльнулся ёкай. — И если заходит, то идет к стеллажам с техниками, а не с историей и древними традициями и обычаями?

— Да, это поможет. Пусть скажут, что сумели общими усилиями привлечь внимание к свитку.

Селение выглядело… ярко. Разноцветные фонарики, горящие урны, лавки с едой — казалось, будто перед ним гражданские, а не шиноби, но это было ошибочной мыслью. Напротив, именно из-за празднования и попытки выглядеть не столь угрожающе, большинство нацепило на себя столько спрятанного оружия, сколько с доспехами не носит. Выглядело это довольно смешно, если положить руку на сердце. Он сам, как и его братья ограничились парой кунаев, впрочем, у него были причины верить в безопасность: кодамы бы предупредили его, появись поблизости от селения чужие. Но об этом никто не знал, а потому количество и частота смен патруля были увеличены и сконцентрированы они были возле селения, когда как обычно старались проверять отдаленные территории клана.

— Торью, пойдем уже!

Хаширама в нетерпении тягал его в одну сторону, Итама в другую, Каварама откровенно спрятался за его спиной от энтузиазма братьев, и в какой-то момент он почти пожелал вернуться в тишину архивов. Почти — и тут же отвесил себе мысленную оплеуху, дернул обоих братьев к себе, чтобы выслушать их предложения. В итоге сначала они пошли за кальмарами для Итамы, а уже потом за сладостями, по которым так скучал Хаширама — хотя, несомненно, намного меньше, чем до долгой ночи, когда аники чуть не обвинил себя и любовь к сладкому в отравлении младшего брата. После Каварама убедил их сходить к ларьку с такояки, пока сам Тобирама мучительно соображал, что бы ему купить для себя.

Со всех сторон на него смотрели большие и грустные глаза братьев, которым показалось, что ему невесело, так как он никуда их не тащит, только за ними ходит и вообще. Наконец, сжалившийся над ним тенгу, присоединившийся к фестивалю, ткнул пальцем в лавку с чем-то незнакомым, и он с облегчением предложил попробовать нечто новенькое. Сенджу Казума с супругой Синако с удовольствием рассказали о необычном овоще, выращиваемом в стране Демона, в которой они как-то выполняли миссию по сопровождению. Во время подготовки к О-бону им повезло найти этот овощ на рынке задешево, потому как на неизвестный продукт всегда мало покупателей. Вот и они попались в ту же ловушку, потому как сами-то знали вкус, а вот убедить соклановцев оказалось сложнее.

— Никогда не говорите при аники, что что-то сложно или невозможно сделать, — отстраненно посоветовал семейной паре Тобирама, равнодушно глядя на брата, взобравшегося на бочку из-под воды и во все горло рекламирующего новое блюдо. — Он воспримет это как вызов, и вы от него не отделаетесь.

— Но яки-имо вкусное, — заметил Итама, наворачивая вторую порцию. — Нехорошо, что об этом другие не знают.

— Тебе подкатить вторую бочку? — изогнул бровь Каварама. Он-то еще с такояки не разделался, а потому отнесся к блюду скептически.

— Сейчас вернусь, — и пока братья хлопали глазами, Тобирама нырнул в толпу с несколькими порциями яки-имо. Надо дать попробовать как можно большему числу людей, тогда толку от зазываний аники будет больше.

Отец с мамой, Тока-нээ, Акико-сама и Умезава-сама, несколько более знакомых соклановцев, Мамору-сенсей с девушкой — симпатичная, интересно, она сильная куноичи? — оббежав всех и угостив новым яством, пока есть, он вернулся к остальным, ориентируясь на стоявшего на бочке Хашираму. У лавки уже появились покупатели, привлеченные восхищенными восхвалениями брата, в основном его почитатели из ровесников и их братья и сестры, впрочем, если они не снимут аники с бочки, взрослые подойдут, лишь бы он угомонился.

Но сначала пришлось бы продраться сквозь эту толпу, ибо фанатов у старшего брата было много. Он же и обладатель нового кеккей-генкая, и сын главы клана, и вообще душка — дети и молодежь слетались на брата как мотыльки на огонь, но не сгорали, а грелись в его сиянии. Одно было плохо: среди этого сонма поклонников у аники не было ни одного настоящего друга, того, с кем он бы разделил не только успехи, но и неудачи, не только победы, но и поражения. И это была та ситуация, с которой Тобирама не мог помочь, как бы ни хотел. Ему, Кавараме и Итаме было проще, все же на них не наседали клановые наставники, не ставили всем в пример, да и свободы им давалось однозначно больше, чем бунтарю Хашираме.

— Тора, у нас гость, — Рей-сан, естественно, тоже бродила рядом, но чуть в стороне, как и Карасумару-сан, давая провести время с братьями. — Попробуй найти его самостоятельно.

А вот это что-то новенькое. Сятихоко обычно не давала ему таких заданий, хотя он уже умел искать созданий изнанки с помощью сенсорики оммёдзи, но никогда не пробовал в толпе людей. Найдя минутку, когда Итаму отвлекли друзья, а Кавараму — Хаширама, он ввинтился в толпу, ища укромный уголок, где мог бы сосредоточиться. К сожалению, искать он мог только в состоянии покоя, но это временные трудности, связанные в основном с опытом и тренировками, нежели врожденным талантом. Поиск не занял многих усилий, ёкай даже не пытался спрятаться. Не слабый, но до тех, с кем он обычно имеет дело, незнакомцу далеко.

— Бива-бокубоку, — тихо охнул Тобирама, глядя на ёкая с человеческим телом и головой в виде бивы, выступающего на импровизированной сцене с инструментом в руках. Музыка, что он играл, была, как и полагалось, прекрасна и восхищала мастерством, но откуда он здесь и как его не заметили?

— Кому-то надо тщательнее запоминать, что ему рассказывают о ёкаях, — фыркнул над ухом невесть когда нагнавший его тенгу. — Это же цукумогами, они подпитываются людской энергетикой столетие, знают ее и могут воспроизвести. Он просто зачаровал всех музыкой, и люди видят обычного слепого монаха. И то, что его пропустили во вроде как закрытое поселение шиноби, тоже заслуга его чар. Не парься, монах уползет, как только закончится празднование О-бон, только надо будет ему подаяния кинуть.

— Он сам пришел? — подозрительно глянув на заулыбавшихся ёкаев, он признал со вздохом, что эта парочка интриганов однажды сведет его с ума. — Вы его позвали?

— Можно и так сказать. Его музыка расслабляет и успокаивает, и душам ушедших будет приятно разделить с родными хоть что-то, пусть те и не знают об этом. А, вот и они.

Тобирама развернулся так резко, что чуть не упал. Духи Сенджу вернулись домой. Они мелькали повсюду, незримые живым, но их это мало волновало, все же время призраков ночь. А пока они искали родственников, друзей и просто знакомых, родные дома и любимые места, сновали в толпе рыбками, то и дело указывая на кого-то из живых и радостными возгласами отмечая, кто и как успел измениться за время их отсутствия:

— Сачико, смотри, наш-то как вырос! Вблизи прям гора, а не человек!

— О, ками, у Юрико уже двое детей, вы только посмотрите на них!

— Глянь, Сора уже совсем старик! Того гляди, скоро снова вместе напьемся!

Пролетая мимо, они обязательно здоровались с ним — как же, единственный Сенджу что видит их! — но ответа не ждали, понимая, что если он начнет говорить с ними на людях, то скоро окажется у ирьенинов. А вскоре ему стало не до духов:

— Вон он! Хватай! — и трое братьев налетели на него как цунами, сбивая с ног и оплетая всеми имеющимися конечностями. — Торью, ты зачем сбежал?! Тебе с нами не интересно? Ну, Торью!

До самой ночи ему пришлось убеждать их, что нет, ему не стало скучно, сначала унесло толпой, а после его заинтересовали лавки поблизости и он просто не успел пойти на их поиски. Ладно бы ныл только аники, к этому Тора привык и мог проигнорировать, но ведь и Каварама, и Итама присоединились к Хашираме! На фестивале он еще как-то перенаправлял их внимание, но дома пришлось дослушать представление до конца. Хорошо, что мама услышала возню и зашла настоятельно пожелать спокойной ночи. Спорить с матерью даже Хаши не рисковал.

— Да, внук, наворотил ты дел, — высокий крепкий мужчина в красных доспехах со знаком Сенджу смотрел на него выжидающе, с выражением «как оправдываться станешь?»

— Вы, Арэта-джи-сан, наворотили не меньше, как и поколения Сенджу до вас, — с непоколебимым спокойствием ответил Тобирама, с вызовом уставившись на незнакомого, но все равного родного деда, отца его отца. Теперь очевидно, от кого у них каменное лицо и упрямый характер.

— Упрямый мальчишка! Ты хоть понимаешь, к чему ведет вся эта миролюбивая ересь, которой ты так усердно пичкаешь клан?! — взорвался негодованием Сенджу Арэта. Он много распинался и о жертвах, принесенных другими Сенджу, и о чести клана, и о непременном уничтожении их всех, стоит им пойти путем меньшего насилия.

Тора слушал бывшего главу клана внимательно, особенно прислушиваясь к примерам на личном опыте, стремясь понять, сколько было в прошлых сражений людской ненависти, а сколько — божественной случайности, приводящей к разгоранию войны. Потому как Хаширама никак не мог быть первым шиноби, пожелавшим мира, все люди устают от бесконечных сражений и не хотят терять близких. Но эти мечты либо оставались детскими мечтами, либо кто-то вмешивался. Ками категорически не желали давать и шанса на мир. Учитывая рассказанное ёкаями, он не мог игнорировать возможное вмешательство иных сил, пусть пока смутно представлял, чем им ответить.

Судя по всему, стоило конфликту между кланами снизиться, из-за множественных потерь, по жизненной необходимости или кто-нибудь всерьез захочет заключить хотя бы перемирие, как непременно что-то случалось. Два кугэ наймут Сенджу и Учиха воевать между собой до последней капли крови во имя поссорившихся феодалов. Появится какой-нибудь безумный мститель, которого и свои-то опасаются. Какой-нибудь третий клан сорвет переговоры так, чтобы спровоцировать новый виток. В их кровавой истории было многое, и ничего удивительного, что мир никак не наступал: единственные, кому этот мир нужен — сами Сенджу и Учихи.

Всех остальных либо не волновала, либо устраивала война, когда два сильнейших клана истребляют друг друга, тогда как их союз стал бы силой, с которой пришлось бы считаться даже дайме. Правителя, конечно, можно сменить, наложить гендзюцу или запугать, несмотря ни на каких самураев, но еще оставались другие кланы шиноби, которых тоже устраивала сложившаяся ситуация. Особенно Хьюги, которые со своим высокомерием и сосредоточенностью исключительно на тайдзюцу покушаются на статус сильнейшего клана — они банально берут числом. Когда у Сенджу и Учих в семье с тремя детьми до взрослого возраста доживает в лучшем случае один ребенок, а у Хьюг выборка среди детей только на основании Бьякугана — в итоге все выливается в существенный численный перевес.

Конечно, глаза у них интересные и полезные, особенно будь они ирьенинами, но когда твой противник не способен на атаки с дистанции, а ты мастер ниндзюцу — это даже не смешно. На одного Сенджу Хьюги могут потерять с десяток своих, а потому особо не рыпаются. Только забирают работу и считаются третьими по силе среди заказчиков именно из-за численности. Вроде как: сохраняют такое количество бойцов, несмотря на клановые войны — значит, сильны. А Хьюги просто держатся особняком настолько, насколько это возможно, чтобы не прослыть трусами и слабаками.

— Ты все равно поступишь по-своему, — неожиданно оборвал горячую речь Арэта-джи. — Упрямый как отец.

— А он — как вы, — парировал Тобирама. — Арэта-сама, я понимаю ваше беспокойство, но я знаю, что вы в Чистом мире видели все происходящее и знаете первопричины. Мы должны прекратить войну, пока она не прекратила наше существование.

— Да понимаю я, — дед уселся под сакурой, тогда как до этого они болтались в абсолютном нигде, скрытом туманом. Сейчас же они сидели во дворе их дома, на террасе. — Просто вымораживает мысль о несражающихся Буцуме и Таджиме.

— Почему это? — обалдел он. Почему именно они? Разве деда убил не предыдущий глава Учих, какие у него счеты к нынешнему?

Когда дед отвернулся, Тора подумал, что там кто-то еще появился. Никого не было, а упорное молчание Арэты только подзуживало любопытство. Ничего, он терпеливый, и даже когда проснется, дед от него не отделается, если надо будет, в Чистом мире навестит. Видимо, последнее Сенджу Арэта тоже понимал, потому с тяжким вздохом начал рассказывать о давней истории, когда его непутевый младший сын стал пропадать из селения на несколько часов чуть ли не ежедневно. Когда же дед за ним проследил, то чуть не прирезал отпрыска за предательство. Вздумал он с Учихой общаться, да предки в гробах перевернулись! Дружба закончилась схваткой не на жизнь, а на смерть и на том дело было решено. С тех пор глава клана Сенджу за младшим потомком следил особенно тщательно, воспитывал особенно усердно, так что ничего удивительного, что Буцума в итоге превратился в его копию.

— Ну, не совсем копию, — Рей-сан вошла в его сон с поистине тигриной грацией. — Все же твой отец помнит о первом впечатлении от человеческого общения с врагом. Он отпустил шестерых шиноби, зная кто они, на что точно был не способен твой дед. А ты, человек, прекрати сеять свои глупости, будто не ты играешь со старым врагом в карты!

— Да ладно? — обалдел Тора, уставившись на Арэту во все глаза. Нет, что в Чистом мире в принципе сражаются только недавно умершие, он знал, как и то, что надолго их не хватает, либо сами выдыхаются, либо родственники вбивают в головы здравый смысл. Но играть с ним в карты? И после этого он еще что-то будет выговаривать?! — Арэта-сама, вы ничего не хотите объяснить?

Старик стоял с каменным выражением лица, но будь перед ним отец, а не дед, Тора бы счел его смущенным. Да, наверное, дед был смущен.

— Пора мне уже. С Буцумой потолковать, Умезаву проведать, Акико-сан навестить, — по мере перечисления Арэта все больше истончался, пока не пропал целиком.

— Думаю, он пытался проверить твою решимость и продемонстрировать свое упрямство, — Рей-сан повела головой и обернулась к нему. — Люди такие странные.

Тобирама лишь беспомощно пожал плечами. Ёкай была права от и до, возразить было нечего и незачем. Он и сам начал уверяться, что люди — биджу, до чего странные.