Сильванские луны. Часть третья: Огнептица (гет)

Половины сильванской армии почти успели объединиться, когда оттийцы спутали им все планы.

Шли первые декады весны — то, что на Земле было бы концом марта. Реки рано вскрылись, под копытами коней хлюпала снежная каша, и все знали, что, чем бы ни кончилась эта война, конец не за горами. Отступать ещё глубже сильване не хотели: Урсул оказался бы опасно близко. Оставалось только объединить силы и принять решающий бой — в конце концов, в глубине души каждый понимал, что ради него всё и затевалось. Стратеги Клавдия уже выбрали для битвы удобное место — поле у местечка под названием Партала. По расчётам, у сильван должно было хватить времени как следует закрепиться на удобных позициях. Регина не проводила дополнительных призывов; с подкреплениями, прибывшими из Оттии, её армия всё ещё превосходила сильванскую числом, но не настолько, чтобы из-за этого стоило отчаиваться. Никто не мог бы поручиться за исход этого сражения. Будущее качалось на весах мастерства стратегов, усталости бойцов, капризов весенней погоды — удачи, которая могла улыбнуться и одним, и другим...

А потом оттийцы, взявшиеся решительно ниоткуда, налетели на западное крыло сильванской армии, когда то снималось с ночёвки. Враг застал их врасплох, и потери были велики до смешного — по крайней мере, об этом говорили со всех сторон, и приходилось верить. Лексий ничего не видел своими глазами: в то утро он находился при тысяче хильена Каллио, бывшей далеко от других и примчавшейся на место только после того, как первая волна боя схлынула, и наступило затишье. Всю дорогу до поля битвы у Лексия в голове колотилась только одна мысль: как, пропасть побери, как это произошло?! Сильванские стратеги учли всё, что можно и что нельзя — так как же, ради всего святого, они умудрились проглядеть, что оттийцы на самом деле вдвое ближе, чем они думали?! Ведь не может же целая чёртова армия незаметно подкрасться к тебе по кустикам...

Если только у кого-то в ней не хватит сил её спрятать.

Как выяснилось, так оно и было. Это явно было дело рук волшебника, и врага в самом деле не замечали, пока он не оказался совсем близко, да и разведка какое-то время приносила неверные сведения. Кто-то фыркнул: «Так что же это, все сторожевые разъезды поголовно предали? Эпидемия какая-то!». Ему объяснили: нет, люди были заколдованы. Причём так искусно, что никто из сильванских магов не услышал подвоха до тех пор, пока этой ночью многие разведчики вдруг разом не сошли с ума — магия всегда берёт за шутки с человеческим разумом свою цену... Вот только для озарений было уже слишком поздно.

По пути Лексий ещё не осознавал, какой катастрофой обернулось для сильван это утро, не предвещавшее дурного. Факты ударили обухом по затылку: западное крыло оказалось здорово прорежено и разбросано в беспорядке, а ведь оттийцы не отступили насовсем — просто отошли, чтобы перестроиться и атаковать снова. Восточное крыло всё ещё было отсюда в дне пути и никак не успевало помочь.

Если бы плохие новости на этом и кончались.

Клавдий. Его величество Клавдий был тяжело ранен, если только вообще не убит — слухи, перепуганными птицами носящиеся из уст в уста, никак не могли найти общего знаменателя. Не то чтобы это было так важно прямо сейчас. Жив царь или уже нет, армия осталась без командующего, и, видят боги, она была в беде.

Конечно, Клавдия защищали в бою его волшебники, но чародеи Регины — вернее, один конкретный её чародей — вскрывали любой магический щит, как консервную банку. Вообще, судя по рассказам, в этом бою Гвидо Локки наконец сполна показал, на что способен...

А ещё поговаривали, что там, на поле битвы, видели Амалию Иллеш. Что это из-за неё Клавдий пришёл в такое бешенство, что сам бросился в драку. Те, кто не видел её своими глазами, не верили — какого чёрта женщине, тем более такой, делать посреди крови, грязи и смерти? Вам всем, наверное, почудилось со страху...

Вот только Лексий знал, что не почудилось.

Догадка, посетившая его ещё на Вороньем кряже, как-то незаметно превратилась в уверенность. Этот человек не может без неё колдовать. Он готов был дать руку на отсечение, что господин Локки не способен даже на самое крошечное колдовство, если царевны нет рядом.

Вот только чем это знание могло помочь? Разлучить этих двоих теперь было ничуть проще, чем силой желания сдвинуть гору.

В остатках сильванского лагеря, который с утра не успели свернуть, царил хаос — ржали кони, кричали друг на друга люди, взгляд всюду натыкался на раненых. Лексий, отставший от Каллио, остановил свою лошадь и спешился, отчаянно пытаясь понять, что делать и куда бежать ему самому. Самым умным было бы получить от кого-нибудь какие-нибудь распоряжения, вот только волшебниками формально командовал всё тот же Клавдий. Вот чёрт...

— Лексий!..

Голос Тарни звучал посреди всего этого так неуместно, что Лексий даже не сразу его узнал. Юноша стоял у входа в большую палатку — без плаща, с закатанными до самого локтя рукавами рубашки. Лексий хотел было подойти, но Танирэ сам подбежал к нему и взял его лошадь за повод.

— Как хорошо, что ты здесь, — сказал он. — Послушай, ты куда-нибудь очень спешишь?

Именно странная обыденность этого вопроса почему-то заставила Лексия осознать, что у Тарни нет ни кровинки в лице.

— Танирэ, что случилось? — нахмурился он. Айду, ну и сказанул! Как будто ты сам не знаешь, что здесь случилось...

Жеребёнок вздохнул, провёл пятернёй по волосам, убирая за ухо выбившиеся из хвоста пряди, и вдруг ни с того ни с сего спросил:

— Ты знаешь сказку про Ту́рина и Тру́ди?

Определённо, этот разговор с самого начала пошёл не туда.

— Нет, — опешив, признался Лексий.

Не глядя на него, Тарни задумчиво погладил поводящую боками лошадь по носу с белым пятном.

— Нам в Шелби её часто рассказывали в детстве. Это история о том, как мальчик и бездомная девочка-сиротка пытались победить злого колдуна. Не спрашивай меня, почему этим не могли заняться взрослые, я не знаю. Но меня всегда занимало другое... Ужасно странное. Само собой, там было длинное путешествие с кучей разных приключений, всё как положено... и в один прекрасный момент эти дети набрели на колодец, который мог исполнить желание... но только одно.

Он замолчал и пристально посмотрел на Лексия.

— Зато любое. Понимаешь? Они могли пожелать, чтобы этот колдун сгинул. Они могли хотя бы пожелать переместиться в его жуткий замок, до которого им было ещё идти и идти... Но вместо этого Турин попросил для Труди пару хороших башмаков, потому что на дворе стояла осень, а она бегала босиком. Эта проклятая сказка с самого детства не даёт мне покоя. Я до сих пор хожу и думаю: что это было — прекрасное благородство или чудовищная глупость? И где вообще кончается одно и начинается другое? И неужели «моё» правда значит больше, чем «важное»? Мораль, конечно, наверняка в том, что нужно заботиться о ближних и всё такое, но, видит небо, история получилась совсем не об этом...

Тарни вдруг сам оборвал себя на полуслове и рассмеялся звенящим, каким-то лихорадочным смехом.

— Ты, наверное, понять не можешь, к чему это я, — сказал он. — Про́пасть, клянусь, я и сам не понимаю. Я уже не помню, когда в последний раз спал дольше двух часов за ночь. По-моему, прошлой осенью...

— Тарни-... — начал было Лексий, но тот перебил:

— Видишь вон ту палатку? — он кивком указал себе за спину. — Он там. Клавдий.

На мгновение Лексий позабыл дышать.

— Что с ним? — наконец выговорил он. — Он правда серьёзно ранен?

— Смертельно, — просто ответил Тарни. — Не смотри на меня так! Я могу его спасти. За этим меня и позвали. Вот только...

Жеребёнок умолк и быстро оглянулся — словно проверить, не услышит ли кто-то лишнего.

— Лексий, — сказал он твёрдо, — как ты думаешь, если его величество... погибнет на войне, то Эдвину там, в Урсуле, хватит ума попросить у Регины мира?

Лексий почувствовал, как земля ухнула у него из-под ног.

Эта зима перемолола их всех. Разумный монарх отказался мириться со слишком сильным врагом, сказочный принц стал железным генрихом — и вот теперь самый кроткий, самый светлый юноша из всех, кого ты знаешь, задумал убить своего царя. Это было последней каплей. Последней соломинкой, способной свалить не то что верблюда — целый караван.

— Айду, ты сам послушай, что ты говоришь!.. — выдохнул он. — Вспомни хотя бы о присяге, она ведь тебя убьёт!..

Тарни кивнул.

— Да. Я знаю. Но я почти уверен, что успею. И меня никто не остановит, потому что волшебникам верят. Когда они опомнятся, будет уже поздно, — уголок его губ дрогнул, словно он хотел усмехнуться и не смог. — На самом деле, по сути, колдовать нет необходимости. Я мог бы просто дать ему умереть, но так будет верней... и ему не придётся страдать слишком долго.

Лексий постарался собраться с мыслями. Не смог.

— Послушай, тебе вообще довелось убить хоть кого-нибудь на этой войне? — уточнил он.

Танирэ закусил губу и покачал головой.

— Я ненавижу саму мысль о том, чтобы лишать жизни, — признался он. — Но, клянусь, я не вижу другого способа остановить это безумие! Если ничего не сделать, умрут ещё тысячи. Один — не такая уж и большая цена… и двое тоже. К тому же, — он слабо улыбнулся, — мне ведь потом уже будет всё равно...

Господи боже, какие же черти все эти годы прятались в этом омуте?

Лексий глубоко вдохнул и взял руки Тарни в свои. Не столько затем, чтобы поддержать и утешить, сколько потому, что ему вдруг стало страшно от мысли, что́ этот парень сейчас может натворить, если его руки будут свободны.

Танирэ смотрел на него снизу вверх; его глаза были тёмными до черноты, очень серьёзными и совершенно разумными. Лексию было бы легче, пойми он, что Тарни просто сошёл с ума. А что? Раз уж весь мир свихнулся, чем мы хуже?

— А теперь послушай меня, — сказал он, стараясь совладать с голосом. — Ты хотел знать, что я обо всём этом думаю, верно? Так вот, неужели ты правда веришь, что Эдвин помирится с женщиной, отнявшей у него сестру и отца? И что после... красноречивых ответов Клавдия Регина пожелает ещё раз заговорить о мире? И, самое главное, пропасть побери... — он перевёл дыхание и твёрдо закончил, — честное слово, старый Иллеш не сто́ит такого человека, как ты. Я не согласен на то, чтобы ты умирал. Слишком неравный обмен.

Танирэ хотел было ответить, но из палатки позади него вдруг высунулась чья-то голова.

— Господин Уту! — встревоженно и как будто виновато окликнул человек. — Я прошу прощения, но не могли бы вы-...

Лексий отчётливо различил, как Тарни сделал глубокий-глубокий вдох.

— Я иду, иду! — откликнулся он раздражённым и властным голосом, которого Лексий никогда от него не слышал. — Не торопите меня! Вы ведь не хотите, чтобы я допустил ошибку, правда?

Он на секунду задержал взгляд на лице Лексия, словно говоря «прости, ты видишь, мне пора», улыбнулся ему и, с коротким благодарным пожатием высвободив руки, поспешил в палатку.

Лексий остался стоять неподвижно, глядя ему вслед. Никто в этой армии никогда не пытался называть его самого «господином».

Танирэ позвали к умирающему монарху. «Волшебникам верят»... Ох, господи — Айду — кто-нибудь, Жеребёнок, что с тобой будет?..

— Ки-Рин!

Он вздрогнул, словно разбуженный. Элиас, как всегда, выглядел насмешливым и уверенным в себе, но Лексий сквозь рукав услышал свежую повязку у него на плече, и сердце почему-то стукнуло тяжелее обычного. Всё-таки дорвался до драки, дикий кот...

— Как всегда, пережидал опасность в сторонке? — хмыкнул братец. — Зря. Пропустил всё веселье. Ну да наплевать, ещё наверстаешь. Бежим подслушивать на военном совете! Не знаю, как ты, а я лично хочу знать, насколько глубоко мы увязли...

Командование собралось в рощице на краю лагеря. Народу было порядочно: к стратегам присоединились и хильены, которым хотелось наконец получить внятные приказы. Когда два приблудных волшебника затесались в толпу, никто ничего им не сказал — нашивки магов служили как пропуска. Лексий разглядел над чужими головами знакомую рыжую макушку, и они с Элиасом пробрались к Ларсу, поприветствовавшему их молчаливой улыбкой.

Люди полукольцом стояли вокруг замшелого ствола поваленного дуба, на котором, совершенно не по-официальному, сидел главный стратег Магнус Крей. Лексий не был знаком с ним лично, но им доводилось встречаться, и вот что он давно заметил: рыжебородое лицо было совсем другим, но чем-то Крей очень напоминал Брана. Наверное, тем, что выглядел так, будто привык не спать ради дела, и ещё глазами, по которым было сразу видно: человек перед тобой никогда не рвался к власти, но раз уж она попала к нему в руки, он удержит. От этого взгляда становилось спокойнее...

Но, пожалуй, только самую капельку.

Лексий слушал разговоры всех этих умных взрослых людей и постепенно убеждался: на самом деле, никто понятия не имеет, что делать. До сего дня всё шло по плану, но теперь планы пришлось менять, и быстро. Идеи выдвигались только затем, чтобы не молчать. Что, если в обход неспособного помешать Клавдия попросить Регину о перемирии? Но такие полномочия по сильванским законам были у одного только царя. Попытаться продержаться до подхода восточного крыла армии? Увы, даже завзятый оптимист должен был признать: ему не успеть. Самым дурацким была неопределённость Клавдиевой судьбы. Выживет ли он? Стоит ли ждать его приказов — или решать всё равно в итоге придётся самим? Пропасть! Проклятые оттийцы! Да ещё и этот регинин волшебник, зачем-то явивший на поле боя видение её высочества Амалии, которое здорово взбудоражило даже тех, кто сам её не видел...

Когда вокруг заговорили о царевне, Лексий наконец не выдержал. К чёрту сомнения. О таком не молчат.

— Если мне будет дозволено сказать, — произнёс он без лишних предисловий, отчётливо и громко, — без её высочества этот волшебник бессилен!

Прочие голоса разом смолкли, и все с удивлением воззрились на него. Даже на лицах Элиаса и Ларса было написано непонимание.

Главный стратег нашёл его взглядом.

— Назовитесь, — велел он.

Лексий набрал воздуха в грудь, чувствуя на себе десятки взглядов.

— Лексий ки-Рин. Я участвовал в поисках её высочества в Соляной пустыне, — и безбожно их провалил, но, пожалуйста, давайте не будем об этом; он заставил себя успокоиться и продолжить. — Уже тогда у меня появилось подозрение, что похититель черпает свои силы именно из жертвы. Сегодня оно подтвердилось. Её высочество слишком ценная пленница. Я не думаю, что Регина позволила бы вытащить её на поле боя, если бы это не было необходимо.

Крей задержал внимательный взгляд у него на лице, и Лексий вдруг впервые задумался, не стоило ли ему рассказать об этом гораздо раньше.

— Будьте добры, дайте мне пройти!

Голос Тарни звучал отнюдь не как просьба, и мужчины, командующие тысячами других людей, послушно расступились, давая ему дорогу. Жеребёнок уверенно направился к дубу, и — Лексий только потом осознал этот момент — главный стратег Крей встал ему навстречу.

— Что там? — просто спросил он, и в уточнениях никто не нуждался.

Лексий знал ответ заранее. Жизнь царя не могла волновать его меньше — он просто был безумно рад видеть Тарни живым. Слава богу... Слава богам. Ты выбрал правильно, честное слово, он тебя не стоил...

— Жить будет, — сказал Тарни, и Лексий кожей почувствовал пронёсшийся над собранием вздох облегчения. — Но вряд ли встанет раньше завтрашнего вечера, — он повысил голос, бесстрастно перекрывая поднявшийся было ропот. — Ничего не могу поделать! Не я создал человеческое тело таким нелепым!

Крей медленно обвёл расшумевшихся подчинённых спокойным тяжёлым взглядом, и постепенно те замолчали без окрика. Тишина, повисшая над рощей, была немым вопросом: «и что же дальше?».

— Я надеюсь, всё помнят, что по уставу в... отсутствие его величества армией командую я? — ровно и внятно произнёс главный стратег.

Он выждал, давая несогласным возможность высказаться. Никто не проронил ни звука.

— Вот и хорошо, — подытожил командир. — Мы отступаем за Флёд.

Это была подножка не хуже утренних вестей.

Сразу с нескольких сторон раздалось явно вырвавшееся против воли: «Что?!», «Безумие!», «Невозможно!», но Крей невозмутимо продолжил:

— Встретимся с восточным крылом на том берегу. Если волшебники свяжутся с ними немедленно, они смогут перейти реку у Флака.

Нет, в самом деле, он это серьёзно? Лезть в реку? Сейчас?

— Послушайте, Крей, — возразил один из стратегов, — может быть, восточное крыло и сможет переправиться через Флёд под Флаком — но мы-то?! Снега́ тают, там сейчас, должно быть, по горло воды!

— Я посылал проверить, — спокойно отозвался Крей, — уровень воды довольно низок. Наверное, выше по течению образовался затор. Легко не будет, но мы пройдём.

— Да плевать на воду! — послышалось откуда-то сбоку. — Там же рукой подать до Урсула! Подставлять столицу под удар?!..

— Господа маги могут построить переправу! — невпопад выдал кто-то.

— Быстро не получится, — нахмурившись, предупредил Ларс.

— Знаю, — кивнул главный стратег. — А времени нет. Господа, боюсь, нам всем придётся промочить ноги, — он оглядел собравшихся и, как показалось Лексию, сдержал вздох. — Я осознаю, во что нам обойдётся этот манёвр, но я хочу, чтобы все здесь понимали: сейчас, именно в эту минуту, нам остаётся только отступать. Если мы немедленно не окажемся вне досягаемости оттийской армии, продолжения войны вообще может не случиться. Нас сметут, а восточное крыло в одиночку не выстоит в решающем сражении. Я уверен, что королева Регина никуда не торопится. Она не погонит своих людей за нами следом до тех пор, пока не обустроит переправы. У нас будет несколько часов, чтобы собраться с силами. Лучшего выхода я не вижу. Если кто-то может его предложить, ради всего святого, мы все с радостью выслушаем.

Ответом было молчание. Приказ придавил их всех, как камень, не оставив сил ни спорить, ни думать. Неужели правда — отходить за Флёд? Это всё точно происходит на самом деле?..

Когда Лексий впервые увидел реку, ему на ум пришёл поэт. Нет, не Твардовский, хотя это, наверное, было бы логичнее всего, а Бродский. Потому что, глядя на мутный серый поток, с ворчанием и ропотом несущий ветки и прочий мусор, Лексий смог подумать только одно: как же так вышло? Ведь он ничего особенно не просил у судьбы и не желал никому дурного. Он просто пошёл с другом на концерт, вот и всё! Даже смешно: останься он дома и посвяти вечер примерной учёбе, ничего этого не случилось бы…

В тот момент Лексий ужасно разозлился на Клавдия. Нечего сказать, это он здорово придумал: довести свою армию боги знают до чего, а потом выйти из игры и сказать: «Разбирайтесь сами»! Поневоле поймёшь чувства Тарни — хотя от воспоминания о том, каким взглядом Жеребёнок смотрел утром, у Лексия по спине бежали мурашки...

Больше всего переправа была похожа на ночной кошмар, и Лексий был рад, что запомнил её очень смутно. Самым отчётливым чувством было отстранённое осознание того, до чего же это странно - лезть в реку в самую гадкую пору весны, добровольно, одетым, да ещё и такой толпой. Вода доходила до груди, люди, с плеском пробирающиеся сквозь мутные волны, оскальзывались и падали, течение сносило лошадей, тщетно ищущих опоры на шатких камнях... В довершение всего, словно издеваясь, пошёл дождь, и весь мир вдруг оказался сделанным из серой, до отчаяния холодной воды. От такого кого угодно потянуло бы утопиться, и сделать это, к сожалению, было даже слишком легко…

После своего личного Ледового побоища Лексий чувствовал себя неуютно вблизи больших водоёмов, и, когда вода серо-бурым вихрем сомкнулась вокруг его сапога, им овладело только одно острое желание — снова оказаться на берегу. Вот только в итоге дурной волшебник неожиданно для себя проторчал в реке до последнего — помогая другим. Рядом то и дело оказывался кто-то, рискующий захлебнуться, если его не выловить, а Лексий, в конце концов, хотя бы знал заклинание, приглушающее холод. Он чувствовал ледяную воду, от которой немели ноги, даже сквозь чары и меньше всего на свете хотел знать, каково же тогда остальным. Чётких мыслей почти не осталось, и единственной, которую он запомнил, было: слава богам, что у них нет артиллерии, потому что перетаскивать орудия было бы сущим адом...

Последние сильване выбрались на твёрдую землю уже после заката. Командиры собирали и пересчитывали своих людей, всадники успокаивали коней, дрожащих от усталости; Лексий не придумал ничего лучше, чем пойти искать главного стратега, и нашёл его отдающим приказы.

— Найдите мне кого-нибудь из магов, — говорил Крей своему порученцу, — и велите разжечь костры. Здесь есть дерево, но, пропасть побери, всё такое мокрое, что не загорится без чуда. Если мы срочно всех не согреем, то, боюсь, завтра господам оттийцам уже не с кем будет воевать...

— У нас точно есть на это время? — нахмурившись, уточнил один из стратегов, стоящий тут же. — Почему вы так уверены, что Регина не прикажет нас догонять? С этой женщины станется...

— Да будет вам, Карлсен, — вздохнул Крей. — Раз уж она дала нам спокойно отойти, значит, решила поберечь своих людей. За ночь её волшебники построят хорошую переправу, раньше рассвета, я думаю, можно даже не ждать...

Лексий рассеянно слушал их разговор, который, само собой, не имел права перебивать, и вдруг, как с ним иногда случалось, неожиданно для самого себя сказал вслух:

— Выше по течению в самом деле затор.

Военачальники прервались на полуслове и оглянулись на него: Карлсен с недовольством, Крей — явно ожидая продолжения.

— Его можно разобрать, — пояснил Лексий. — Уровень воды поднимется, и никто уже точно не пройдёт без моста.

Он сам толком не знал, что именно расслышал в шуме речного течения. Скрип переплетённых корней и веток? Вздохи воды, которой тесно? Но он словно воочию увидел узкое место, где течение перекрыло нагромождением поваленных стволов. Это даже не было так уж далеко...

Крей одарил его внимательным взглядом.

— Ну вот и займись, — постановил он. — Возьми людей. Сколько тебе надо?

Лексий оглянулся на невидимый в сумерках Флёд и пожал плечами.

— Да нисколько. Сам справлюсь.

С ним всё равно отправили пятерых — спрашивается, зачем? Любой волшебник был бы вполне способен и разобраться с заданием, и постоять за себя. Они отправились вдоль берега верхом и довольно быстро нашли то, что искали. Дождь пока перестал, косматые тучи разошлись, и громада затора темнела в голубоватом свете двух показавшихся лун, словно туша выброшенного на берег кита. Несколько деревьев, намертво сцепившихся сучьями, стали его скелетом, а намытый сверху мусор прочно встал у реки поперёк горла.

— Такое вовек не разобрать! — присвистнул один из провожатых.

— Лучше лошадь подержи, — отозвался Лексий, спешиваясь и бросая ему повод.

На земле как раз валялась подходящая толстая ветка. Подобрав её, маг перепрыгнул с берега на кучу брёвен, чуть не провалился ногой в щель и только тогда спросил себя: скажи на милость, какого чёрта ты это делаешь? Это что, какой-то особый шик — погеройствовать перед незнакомыми людьми на груде мусора в темноте, в которой не видишь, куда ступаешь? Ровно с тем же успехом можно было бы наколдовать всё, что нужно, с безопасного берега!.. Лексий осознал это, и ему стало смешно — потому что любой нормальный волшебник на его месте, не задумываясь, поступил бы точно так же. Они все со школьных лет усвоили: если можешь сделать что-то руками, лучше сделай. Никогда не знаешь, когда тебе пригодится та самая капелька волшебства, потраченная даром...

Он прислушался и направился вперёд. Брёвна под ногами скрипели и стонали, вода плескалась там, внизу, как-то особенно хищно, но, видит небо, эта зима сделала Лексия ки-Рина куда храбрее. Чутьё мага безошибочно подсказало ему, куда воткнуть рычаг; Лексий поддел своей веткой одну из застрявших в заторе, нажал, выворачивая её с места, и почувствовал, как громада у него под ногами задрожала. Он едва успел соскочить обратно на берег, когда вода, упругой струёй хлынувшая из проделанной им прорехи, расширила её, полилась потоком, разнося преграду на куски...

Этому их учили. Найти слабое место. Разрушить один камень, чтобы стена рухнула сама собой.

Пенящийся поток с рёвом перекатился через остатки затора, ломая их, унося брёвна, словно соломинки. Волнуясь, захрапели лошади. Лексий успокаивающе потрепал свою по шее и, вскочив в седло, поймал на себе восхищённые взгляды попутчиков. Он готов был поклясться, что в этот момент они жалеют, что не выучились на магов.

Когда они вернулись к своим, на берегу Флёда вовсю ставился лагерь и горели манящие издалека костры. Рощу на склоне ближайшего холма потихоньку разбирали на дрова, пахло дымом; косматые тучи волками рыскали в вышине, небо прояснялось, и оттуда насмешливо подмигивало созвездие Огнептицы.

Лексий отправился доложиться главному стратегу Крею.

— Сделано! — сообщил он, отыскав его на краю лагеря.

— Видел, — устало отозвался тот. — Хорошо. Молодец. Теперь отдыхай. Приказы будут позже...

Свободное время пришлось очень кстати: у Лексия было одно важное дело этой ночью.

Когда ему пришла эта идея? Он сам не понял, но знал, что не успокоится, пока не сделает то, что задумал. Самый прямой путь обратно на берег лежал через лагерь, и, проходя мимо одного из костров, Лексий заметил краем глаза знакомый ореол золотистых волос, подсвеченных пламенем. Тарни грелся, протянув руки к огню; как и утром, он был без плаща. Очень опрометчиво для парня, который каждую зиму норовит заболеть чем-нибудь жутким! Без лишних слов Лексий подошёл и набросил ему на плечи свой.

— И только попробуй отдать его кому-нибудь, кому нужнее! — предупредил он сурово. — Обижусь до конца своих дней! — и только потом осознал, насколько неуклюжей вышла шутка — если вспомнить, что конец его дней может быть куда ближе, чем ему бы хотелось…

— Но-... — начал было Тарни, но Лексий прервал:

— Никаких возражений! Мне он пока всё равно не нужен.

Он уже собрался было пойти дальше, но Жеребёнок вдруг понял что-то и схватил его за руку.

— Постой! — выдохнул он. — Правда? Ты правда собираешься обратно на тот берег? В их лагерь! Зачем? Это же безумие!

А вот подслушивать чужие мысли нехорошо! Разве Бран тебя не учил?

— Безумие? Это ты мне говоришь?! — фыркнул Лексий. Какого чёрта! Человек, который не далее как сегодня утром решался на цареубийство, будет учить его, что безумие, а что нет!..

Выпустив его руку, Тарни отступил на шаг назад, и Лексий мысленно дал себе затрещину. Чу́дно. Как будто на этой войне и так не хватает боли...

— Прости, — вздохнул он. — Но я ничего не могу поделать с тем, что командир их проклятой степняцкой конницы — мой друг. Мне нужно его увидеть.

Тёмные глаза Жеребёнка наполнились неподдельным сочувствием.

— Лексий, милый, — сказал он мягко, — мне страшно жаль говорить это вслух, но ведь он же генрих! Все уже знают. Он больше не тот человек, которым был. Не рискуй понапрасну.

Лексий зажмурился и выдохнул. Он сотню и тысячу раз повторил себе то же самое. Брось. Перестань. На что ты надеешься? Твой друг умер. И, чёрт побери, если тебя поймают в оттийском лагере, ты точно ненадолго его переживёшь. Останься. Отдохни перед боем. Согрейся, здесь, у этого костра, так хорошо...

Но ведь это был его Рад.

Его брат, его лучший друг, единственный человек, который всегда оставался с ним, когда даже семья и та оказалась чужой. Его Рад, которого он знал с шестого класса, с которым вместе переехал в Питер с полным чемоданом мечт, ни одна из которых не сбылась, с которым вместе спустился в этот чёртов переход... который никогда, никогда, никогда не станет врагом, будь он хоть трижды оттийцем и четырежды генрихом. Потому что так не бывает. Плевать на то, что пишут в книгах — не бывает, и всё.

— Я должен попытаться, — сказал он твёрдо.

Тарни посмотрел на него долгим-долгим взглядом и закусил губу.

— Пожалуйста, будь осторожен.

Лексий был благодарен ему за то, что кто-то станет ждать его назад.

Вздувшийся Флёд с плеском катился сквозь ночь, подступая под самые берега. Какое-то время Лексий играл с ним в гляделки. Кажется, эта проклятая река ещё долго будет являться ему во сне...

Лексий упрямо вздёрнул подбородок. Он решил. Ему нужно на тот берег.

Он уже успел поломать голову о том, как туда попасть. В теории, существовало заклинание для левитации, но для перемещения оно было бесполезно — как ни крути, люди не самые аэродинамичные существа на свете. Была ещё одна идея, но и она... А впрочем, ладно. Раз уж он всё равно не придумал ничего лучше, стоит попробовать.

Лексий сделал глубокий вдох, собрался с силами и побежал.

Немного изменённое заклинание замораживало воду там, где её касалась его нога. Вся штука была в том, чтобы не останавливаться. Если честно, Лексий до самого конца не верил, что это сработает — и в один прекрасный момент просто вдруг обнаружил себя хватающим воздух на другом берегу. Его здорово отнесло вниз по течению, но река осталась позади — во второй раз. Ох, знать бы, случится ли третий…

Лексий запретил себе трусить и двинулся вперёд.

Оттийский лагерь можно было найти и без волшебного чутья — по мерцающим вдалеке кострам. Лексий запоздало задумался о том, что вражеская армия велика, и он понятия не имеет, где именно стоит Радова конница, но удача, не раз и не два выручавшая его в этом странном сюжете, снова преподнесла ему подарок: лунный свет выхватил из темноты странные силуэты, непохожие на палатки оттийцев. Лексию понадобилось какое-то время, чтобы понять, что это островерхие степняцкие шатры.

Говорят, Надзирателям всё равно, но кто-то там сверху точно за ним присматривал.

Лагерь уже спал. Немногочисленные полуночники без песен и разговоров сидели у костров, всхрапывали дремлющие кони; караульные честно несли свою службу, но Лексий проскользнул мимо, невидимый за завесой чар. Лишь бы поблизости не оказалось Регининых волшебниц...

Он быстро нашёл палатку командира: она единственная была привычной сильванскому глазу. И, в конце концов, Лексий расслышал бы Рада среди тысячи человек. Даже с обручами — расслышал бы...

Прокравшись между шатров, он замешкался у входа. Что, если Рад просто поднимет тревогу, поймав «лазутчика»? Что, если-...

Лексий заставил своего внутреннего труса замолчать и откинул полог.

Внутри было тепло. Горела знакомая жаровня. Рад писал, сидя за раскладным столом, и Лексий почему-то застыл на пороге. Мгновение растянулось в вечность, а потом Рад, так и не услышав доклада, поднял голову, посмотрел на пришельца и без всякого удивления сказал:

— Лексий?

И тот почувствовал, как это чужое, так никогда и не ставшее полностью своим имя холодной рукой сжало его сердце.

— Так ты всё-таки жив, — бесстрастно констатировал друг. — Что ж, я рад.

Не лги. Никакой ты не Рад.

Лексию вдруг показалось, что вокруг стало очень-очень темно. Так, значит, всё-таки правда. Оказывается, какая-то его часть всё это время упрямо не хотела верить... Но Рад не смотрел бы так равнодушно и холодно. Рад назвал бы его Лёшкой, как тысячу раз до...

— Не стой там, — сказал человек за столом. — Войди. Тебя кто-нибудь видел?

Бездумно повинуясь голосу, привыкшему отдавать приказы, Лексий послушно шагнул внутрь и опустил за собой полог.

— Рад, — сказал он, вернее, попытался и не смог, потому что дрогнувший голос сорвался, — Рад... зачем? Зачем ты это с собой сделал?

Рад — генрих — отодвинул чернильницу. Отложил в сторону незаконченное письмо.

— А что ещё мне оставалось? — спокойно ответил он. — Ты понятия не имеешь, чего мне стоила нынешняя зима. Моя совесть с самого начала была против этой проклятой войны, а потом моя любимая женщина вышла замуж за степняка. Не вижу смысла жаловаться постфактум, но мне было... несладко.

Только генрих мог выбрать такое слово, чтобы описать свою боль. Страдание, нестерпимое настолько, что единственным спасением было перестать чувствовать вовсе...

— Но последней каплей, конечно, был ты, — словно между делом заметил Рад.

Лексий вздрогнул.

— Я?!

Рад равнодушно повёл плечами.

— Как ты думаешь, каково это — не только ненароком расстроить свадьбу лучшего друга, но и втянуть его в войну, на которой он и погиб — по твоей же собственной глупости? Всевидящие, я никогда и ни перед кем больше не чувствовал себя таким виноватым. Разве что перед мамой, когда она умерла, и я понял, что так теперь навсегда и останусь со всем, что сказал ей и что не сказал...

Он говорил обо всём этом так спокойно. Так кошмарно спокойно.

— Ох, господи, — проговорил Лексий, потому что других слов у него не было. — Я-...

Что он хотел сказать? «Прости меня»? Но за что? Айду, честное слово, ты ведь не был виноват в том, что едва не умер...

Незнакомый голос у него внутри повторил: за что? Может быть, за то, что ты не дал ему знать, что спасся? За то, что позволил своему другу верить, что твоя смерть — на его совести?

Слушать этот голос было выше его сил.

— И... к-каково это? — хрипло спросил Лексий.

— Не знаю, как объяснить, — Рад задумчиво потёр подбородок. — Когда ты закрываешь глаза, ты ведь осознаёшь, что перестаёшь видеть, правда? Здесь... что-то в этом же роде. Поначалу было... неудобно. Первые три ночи почему-то совсем не мог спать. Но потом ничего — привык.

— Не жалеешь?

Лексий произнёс это — и только потом отчётливо понял, что не смог бы придумать вопроса глупее.

Взгляд Рада говорил о том же самом.

— Я теперь не могу жалеть, — напомнил он. — Да даже если бы и мог, что бы это изменило? Ты же знаешь, что это навсегда. Я тоже слышал вашу историю про парня, который убил жену и детей, и ему не помогло, а мне даже убивать-то некого. Тебя вон разве что... — он взглянул на выражение лица гостя и улыбнулся, если только это чересчур осознанное, искусственное движение губ можно было назвать улыбкой. — Да брось. В конце концов, я ведь бесчувственный, а не сумасшедший...

Рад помолчал и добавил:

— Так хотя бы не больно. Знаешь, если уж мне было настолько плохо, что я пошёл на такое... то это точно того стоило.

Лексий молчал: ему нечего было ответить. Рад встал из-за стола, чтобы поправить решётку жаровни.

— Откуда ты вообще здесь взялся? — спросил он без угрозы и без любопытства. — Шпионишь?

Лексий заставил себя разжать стиснувшиеся челюсти. Брось, какое право ты имеешь обижаться — что ещё можно подумать о человеке, тайком пробравшемся в лагерь к врагу?..

— У меня есть разговор, — сказал он, слыша, как гулко бьётся его собственное сердце. — Просьба.

— О, — Рад даже на него не взглянул. — Ещё одна?

Лексий не ожидал такого ответа.

— Прости, что?

Генрих выпрямился и повернулся к нему.

— Ты ведь постоянно о чём-то просишь, — спокойно пояснил он. — Что тебя так удивляет? Или ты уже привык настолько, что не замечаешь? Всё время, что я тебя знаю, ты ждал чего-то от всех вокруг и злился, если не получал того, что хочешь. Да, не припомню, чтобы ты хоть кому-то что-то давал взамен. Может быть, поэтому у тебя так и не заладилось ни с одной из твоих девиц, я удивлён, что госпожа Горн продержалась так долго...

Лексий слушал его, как громом поражённый. Боги, неужели это правда? Но они — они ведь дружили столько лет, так почему он молчал?..

— Ты и меня всё это время воспринимал как должное, — заметил Рад. — Мне иногда хотелось поговорить с тобой об этом, но я так и не решился… Боялся обидеть. Глупо, наверное. Знаешь, я проходил в обручах всего ничего, но и то уже понял, что чувства заставляют людей вести себя как идиоты... Но ты правда был мне очень дорог. Не знаю, почему. Почему люди вообще начинают любить друг друга?

Господи, если бы ты только знал, как ты дорог мне. И если бы я только догадался сказать об этом тогда, когда ты ещё смог бы услышать.

Лексий никак не мог найти слов. Неважно — ком в горле всё равно не дал бы ему произнести ни звука. Вина легла ему на плечи такой невыносимой тяжестью, что он не знал, сколько её удержит. Неужели он в самом деле думал только о себе и видел только себя? Лексий не поверил бы словам Рада, выплюнь он их в запале ссоры, но самым кошмарным было то, что генрих не мог ляпнуть лишнего в гневе. Он говорил то, что думал, вот и всё. То, что думал уже очень давно, а ты и не подозревал...

— Мне-то сейчас уже всё равно, — сказал Рад, — но, может быть, ты станешь лучше обращаться со своими друзьями. Они ведь у тебя есть?..

Он провёл рукой по волосам и буднично осведомился:

— Так о чём ты хотел поговорить?

Соберись, маг. Не дай себе забыть, зачем ты здесь.

— На сей раз дело не во мне, — твёрдо сказал Лексий. — Это касается чёртовых тысяч людей. Рад, пожалуйста, услышь меня, это очень важно, — он перевёл дыхание. — Завтра вы навяжете нам генеральное сражение, ведь правда? Ты командуешь своей степняцкой конницей. Ты можешь повлиять на его исход. Или... сделать так, чтобы боя не случилось вовсе. Я спорю на что угодно, ты сумел бы сказать степнякам что-нибудь такое, чтобы они полыхнули. Регина не сможет вести свою армию в бой, если в ней будет раздор...

Рад слушал его внимательно и бесстрастно.

— Ты предлагаешь мне устроить мятеж? — уточнил он. — Пойти на измену?

Да. Чёрт побери, да, именно об этом я и прошу.

— Пойми, — Лексий поймал себя на том, что в его голосе звучит едва ли не мольба, — если это сражение состоится, жертв будет в разы больше! С обеих сторон! Айду, ты ведь сам знаешь, что то, что вы делаете, неправильно! Сильвана не ваша!

— У вас был выбор. Вам дважды предлагали мир, и вы дважды его отвергли.

Это спокойствие было как стена. Толстая крепостная стена, сплошной камень, холодный, глотающий звук — не докричишься.

Дыши. Просто не забывай дышать, ладно?

— Рад, — сказал Лексий, — мы ведь не враги. Мы с тобой так заигрались в солдатики, что, кажется, оба забыли, кто мы такие. Ты не оттиец. Ты землянин. Ты сам говоришь, что чувства теперь не мешают тебе видеть ясно — так посмотри на всё это со стороны. Ты можешь сделать так, что люди не погибнут. Рад, пожалуйста.

Светлые глаза Рада были серыми, как сталь.

— Я верен своей королеве, — просто ответил он.

Лексий вдруг почувствовал себя кошмарно уставшим.

— Но ты ведь больше её не любишь.

Как же по-дурацки это прозвучало. Словно о девочке в средней школе.

— Ты не понимаешь всей сути, — возразил Рад. — Ты представить себе не можешь, на что это похоже — остаться без чувств. Никто не сможет, пока не попробует сам. Знаешь, что значат эти обручи? Что ты перестаёшь испытывать что бы то ни было. В том числе страх смерти. И всё на свете вдруг мгновенно теряет всякий смысл. Помнишь, ты сам рассказывал мне, как вам объясняли на философии, почему бессмертие сделало бы жизнь совершенно пустой? Если тебе всё равно, умрёшь ты или нет, то ровно с тем же успехом можно не делать вообще ничего. Сесть и сидеть. Потому что ничто больше… не необходимо, понимаешь? Единственный способ продолжать жить — нарочно придумать себе подобие цели. Я решил, что буду служить своей стране. Мне это не в тягость. Я ничего не боюсь и ничего не хочу, и я давал присягу. Поэтому я буду выполнять приказы. Завтрашнее сражение состоится. Если ты боишься за свою жизнь, что более чем понятно, ты всегда можешь дезертировать. Ты прав: мы родились не здесь, и нас ничто не держит на этой войне, кроме нас самих. Тебе не за что будет себя осуждать.

Лексий упустил тот момент, когда чувства захлеснули его с головой и утопили разум.

Он ударил Рада по лицу — вернее, попытался ударить, но в следующую секунду обнаружил себя на полу, задыхающимся от боли и ненависти. Рад ударил без души, вполсилы, вот только пора было наконец найти в себе волю перестать называть его Радом. Это существо украло лицо и голос его друга, и Лексий ещё никогда и никого так не ненавидел. Генрих. Чудовище. Чёртово чудовище с холодным сердцем. Рад никогда не предложил бы ему сбежать, бросив своих. Рад бы никогда-...

— Успокоился? — поинтересовался генрих. — Вот и славно. А теперь ты встанешь и уйдёшь отсюда. Я не забыл, что мы были друзьями, но, если тебя здесь поймают, я не стану тебя выгораживать.

И он протянул ему руку. Как ни в чём ни бывало, протянул ему руку, чтобы помочь подняться.

Лексий хотел было её оттолкнуть, но передумал и принял.

— Если нужно, я отзову одного из караульных, чтобы ты мог выйти, — предложил тот, кто уже не был Радом.

— Спасибо, я сам, — не глядя на него, сказал Лексий.

Он ушёл без прощаний. Тихо опустил за собой полог палатки, оглянулся, не смотрит ли кто, и двинулся к краю лагеря, избегая догорающих костров. Когда дозорные остались позади, и можно было не опасаться, что тебя заметят, он побежал.

Нужно было убраться подальше отсюда, пока Рад не заметил пропажу зачарованного кольца, которое Лексий сумел снять у него с пальца.

Он сделал это не задумываясь, повинуясь минутному порыву и мучительно жгущей злости. Нет уж, милый мой, по-твоему всё равно не получится. По-хорошему или нет, но завтра свою конницу в бой ты не поведёшь.

Когда Лексий добрался до берега, его первой мыслью было бросить кольцо в воду, но он почему-то сдержался и положил его в карман. Звёздная Огнептица у него над головой летела сквозь космос, ущербные луны смотрели вниз, как недобрые улыбки.

Что ж, он хотя бы попытался.

Пора было возвращаться к своим.