Цепная ищейка Сивиллы (гет)

После поимки Чен Ва Шуня наступило… правильно, снова затишье. И все было бы ничего, но мой организм — и особенно моя психика — все еще не приспособились к тем условиям, которые меня окружали. Перепады настроения, которые я не могла контролировать, жутко меня раздражали. Но помимо этого были еще и нервные срывы, вернувшиеся кошмары и самое главное — психосоматический шок. Понятие это, как мне удалось выяснить, было ничем иным, как очередным нововведением. Еще в XX веке оно считалось мифом, наравне с нынешним «синдромом нехватки положительного стресса» — очередной городской байкой. Тем не менее на данный момент это понятие было реальным и даже более того, считалось, что те, кто подвержен психосоматическому стрессу, могут поступать нелогично, имеют проблемы не только с психикой, но и с физическими данными, такими, например, как внезапные судороги.

Собственно говоря, сейчас я переживала как раз один из таких неприятных моментов. Левую ногу свело очень сильной судорогой во время тренировки, и я повалилась прямо на маты в своей тренировочной комнате. Поскуливая от боли, я пыталась достать до вытянувшейся в струнку ноги и хоть как-то размять мышцы. Увы, у меня не очень-то это получалось. Как раз в этот момент — нет, ну надо же, какое невезение! — в комнату вошёл Когами. И, к моему величайшему удивлению, бросился ко мне.

— Эй! Ты в порядке? Что с тобой? — начал он, ощупывая моё тело на предмет повреждений. Поняв, что это судорога, куратор начал довольно сильно разминать сведенные мышцы. Мне повезло, что это был Когами и что он знал, как действовать в такой ситуации. Мое поскуливание перешло в тихие маты сквозь зубы, потому что это было адски больно. Было такое ощущение, что в том месте, где он сжимал мышцы, мне в ногу втыкали раскалённую иглу.

— Жива? — спросил Когами, помогая мне подняться.

А меня такая злоба на него взяла! И я, без предупреждения, ударила его ногой в корпус. Когами повалился на маты и усмехнулся. Да уж, мне стоило выпустить пар — чем я и занималась бы, если бы не эта гребаная судорога! Когами подскочил и провёл «тройку» в корпус, от которой я уклонилась, а затем попытался взять меня на болевой. Воспользовавшись тем, что я намного легче, чем он, я банально сменила своё положение прыжком, оказавшись у него за спиной, и взяла уже его на болевой. Когами кувыркнулся вперёд, увлекая меня за собой, мы оказались на полу. Он взял в болевой мою руку, я — взяла его ногами на удушающий, благо в гибкости не было недостатка. Мы повалялись так с минуту где-то, после чего отпустили друг друга и раскатились по разным концам татами.

— Ну и какого хрена ты творишь? — вскинул бровь Ко.

— А что, не видно? Пар выпускаю! — и я снова набросилась на своего куратора.

Да, нога, еще недавно сведенная судорогой, болела нещадно, но за годы издевательств в изоляторе я привыкла терпеть боль. Мы начали обмениваться ударами. Корпус-корпус, уйти от контратаки, ответный в голову, попытка пробить в «солнышко», после чего ойкнуть, когда меня взяли в полицейский захват и прижали к себе. Из такого захвата, конечно, легче вырваться, но только в том случае, если ты с соперником находишься на равных или хотя бы в одной весовой категории. А мне, увы, не повезло — я была легче, ниже и вообще более хрупкой, чем мой соперник, и потому для меня вырваться не представлялось возможным. Я тихо рыкнула.

— Объясни, что с тобой, и я отпущу, — смилостивился Когами.

Он мне еще условия ставить будет?!

— Да пошёл ты! Какое тебе дело?! — зашипела я и крутанулась в захвате. Не ожидавший такого Когами потерял равновесие, и мы упали на пол. Я — снизу, он сверху, придавливая меня своим телом к татами. У меня перехватило дыхание — еще бы, такая туша сверху грохнулась!

— АРГХ! — снова рыкнула я. Этот «синдром психосоматического шока» начинал меня бесить. Умом-то я понимала, что набросилась на него ни с чего, еще и обвиняла непонятно в чём, но блин, какого такого хрена?! Что со мной творилось?! Тело стало действовать на рефлексах, пока я пыталась обуздать очередной приступ. Раньше мне удавалось если не скрывать их, то хотя бы переводить в пошлые шутки. Теперь же, похоже, прорвало основательно. Мы буквально кружили, как два хищника в борьбе за территорию. И этой территорией сейчас был татами. Между нами мелькали и боксёрская груша, и беговая дорожка, которую мы оба не раз перескочили. Наконец Когами подошёл на расстояние удара. Он выбросил правую руку вперёд в прямом ударе, от которого я ушла в сторону и попыталась достать его ногой. Неудачно, потому что он поставил скользящий блок.

Сколько продолжались такие «танцы», я точно сказать не могла. Но в какой-то момент я вернулась в реальность и поняла, что лежу на татами, придавленная весом Когами сверху, а он держит обе мои руки в болевом захвате. Судя по тому, что Когами настороженно замер, я до этого отчаянно трепыхалась. Мы пролежали так с полминуты, когда он слегка ослабил хватку.

— Успокоилась?

— Вроде да… — задумчиво ответила я, с ужасом думая, что же будет, если я вот так впаду в подобное состояние на задании. А вот это уже будет катастрофой!

— И ты не хочешь объяснить, что с тобой такое? — Когами сел, наконец-то отпустив меня, и пристально посмотрел на меня.

— Тут и объяснять нечего, — пожала я плечами. — Логичное завершение моего привыкания к свободе цепной ищейки Бюро — синдром психосоматического шока.

— Я догадываюсь, что это, но можешь рассказать поподробнее?

— Вам должны были показывать… Человек, которого вырастили в чёрно-белой комнате, всё было чёрно-белое. Даже сотрудники. А потом выпустили в мир. Внезапные смены настроения, неадекватные реакции, неверная работа рефлексов и так далее… Ну и, плюс ко всему, физические ненормированные повреждения, вызванные сенсорным шоком. Там много чего. Из симптомов: перепады настроения, судороги, тошнота, рвота, временные слепота и глухота, отсутствие тактильных ощущений и так далее. Всё это лечится, но только грамотным психологом, а я такого здесь, в Бюро, не знаю.

— Зато знаю я, — он поднял бровь, внимательно осматривая меня, как будто я только что предстала для него в новом свете. — Что тебе необходимо на данном этапе?

— Сейчас? — я задумалась. — Да, в принципе, ничего. Психолог, немного средних по действию седативных, ну и, как вариант — мягкая игрушка.

— Мягкая игрушка? — вскинул бровь Когами. — По-моему, только что я был именно игрушкой… для битья… Не находишь?

— Ну да, — я пожала плечами — а что такого? — и пусть думает себе что хочет. Сам виноват! — В Сети есть рекомендации, как действовать, если у вас или у кого-то обнаружен этот самый синдром, — фразу про игрушку я намеренно проигнорировала. — Мне даже не надо было ходить к специалисту и дёргать кого-то из инспекторов…

— А ты не думаешь, что самостоятельно поставленный диагноз только ухудшает твоё положение? Что ты сама начинаешь подгонять себя под рамки диагноза?

— Скорее уж, осознанно остаюсь в рамках диагноза. Кто знает, что у меня там еще может быть наворочено?

Когами набирал на коммуникаторе номер профессора. Сайго был одним из тех, кому Когами был готов доверить всё, что угодно, в том числе, и помощь такой странной и необычной девушке, как Акай. Масамуне действительно могла стать его якорем, как и советовал всё тот же Сайго, но только при том условии, что с ней самой всё будет в порядке. Так что, набирая номер профессора Сайго Дзёдзи, Когами рассчитывал не только на помощь Акай, но и на помощь самому себе.

Вообще, несколько лет назад у него состоялся похожий разговор, только в роли пациента был он сам, а в роли «заботливой мамаши» был его на тот момент напарник — Гинозе. Когами усмехнулся, пока шла обработка запроса связи со внешним миром: перед глазами всплывал тот самый день, когда он, по крайней мере, понял, в чём его проблема.

* * *

2110 г., Япония, окрестности Токио-сити.

Особняк профессора прикладной психологии и психоанализа, Сайго Дзёдзи.

Когами удивлённо осматривался. Молодому человеку было непонятно, зачем именно его сюда привёз Гинозе, тем более, в такое необычное место. Вокруг не было ни одного скан-дрона, не было датчиков Сивиллы, не было даже завалящего передатчика сети!

— Куда ты меня притащил, Гин?

— Тебе понравится этот старик, Ко. Даже не сомневайся, — и обычно серьёзный и строгий Гинозе подмигнул напарнику.

— Хоть скажи, кто он! — Когами не любил чего-то не знать или не понимать.

— Я — профессор прикладной психологии, психоанализа и порой — внештатный судмедэксперт Бюро Общественной Безопасности. Зовите меня Сайго Дзёдзи.

Когами оглянулся. Перед ним стоял старик — не старик, но явно многое повидавший мужчина. Короткие каштановые волосы с проблесками седины были в творческом беспорядке, на лице — морщины, в основном мимические. Карие глаза, достаточно широкие как для японца, смотрели с доброжелательным любопытством. В общем и целом вся поза и вид этого человека говорили о том, что он не опасен, но какой-то червячок сомнения всё же оставался, заставляя быть настороже.

— Когами Синья, приятно познакомиться…

— Я сделаю кофе, а вы пока поболтайте, — ухмыльнулся Гин и смылся куда-то вглубь дома. И когда они только умудрились в него зайти?..

Сайго жестом пригласил Когами присесть и сам устроился напротив. Когами счёл за лучшее молчать и сцепил руки в замок, положив на них подбородок. Исподлобья он рассматривал своего потенциального собеседника. «Этот старик тебе понравится!» — вспомнились слова Гина. И к чему он это? Фигуры у профессора как таковой не было — среднестатистический гражданин да и только. Ни бегать, ни стрелять он явно не мог. Плюс ко всему, то, как он беспечно сидел, эти огромные панорамные окна, отсутствие датчиков Сивиллы и передающих — Сети… Всё это наводило на мысли о беспечности и глупости… или о намеренном искажении впечатления о себе.

— Итак, Когами Синья, — первым начал разговор профессор. — Исполнитель БОБ, стал им… не более года назад, скорее всего. До этого был уже знаком со структурой изнутри, скорее всего, был инспектором. Преступление… или даже, серия — точно, серия преступлений, к которой вы имели непосредственное отношение и в которой пострадал ваш близкий человек, надломила вас. Вы стали потенциальным преступником и из разряда инспекторов перешли в разряд исполнителей. Забросили хобби, мало времени уделяете социализации и общению. Много читаете, много анализируете, — с каждым словом у Когами расширялись глаза: да откуда он, чёрт подери, знает?! — Постоянно зациклены на одной и той же проблеме, она стала для вас идеей фикс. Вы развили в себе лёгкую степень паранойи, которая грозит перерасти во что-то большее, если вы не перестанете её холить и лелеять. Больше близких, по-настоящему близких людей, у вас нет; скорее всего, вы сирота. Я ничего не забыл? — и Сайго Дзёдзи насмешливо поднял бровь.

Когами пришлось признать, что этот старик хорош!

— Почти ничего не забыли, — хмыкнул Когами. — Со всем, кроме хобби, угадали.

— И что же вы почитаете за хобби? — выгнул бровь профессор, принимая кофе от Гинозе.

Свой Когами получил секундой позднее, но не стал отрываться от разговора с профессором ради только одной благодарности. Впрочем, Нобучика в ней и не нуждался, он просто вышел на веранду и решил ждать там, удобно устроившись на кресле-качалке.

— Поиски виновных, — неприятно и немного кровожадно усмехнулся Когами.

— И именно в этом твоя проблема, — покивал Сайго.

— Да что ты об этом знаешь?! — рыкнул Когами, сдерживаясь, чтобы не заехать этому книжному червю по роже.

— Расскажи о преступлениях, и я составлю полный психологический портрет того, кто тебя так интересует. А потом ты внимательно, не перебивая, выслушаешь меня и последуешь моему совету. Согласен?

Впрочем, согласие тогда и не требовалось. Этот профессор мог потребовать всё, что угодно в обмен на любую крупицу информации о преступнике. А тут — даже психологический портрет!..

И Сайго Дзёдзи сдержал своё слово. Запинаясь, иногда прерываясь, чтобы успокоиться, Когами рассказал судмедэксперту обо всём. Даже о том, что ему запретили писать в официальном отчёте. Проформалиненные, вощёные фигуры, скульптуры из людей. Каждый раз в новом месте, с новой жертвой — а иногда и с двумя — и со скрытым посланием. Он описал всё, что помнил: от того, какого цвета была кожа трупа в определенном месте, до того, сколько и каких человек крутилось рядом при обнаружении той или иной скульптуры. И Сайго Дзёдзи именно тогда впервые вызвал у Когами уважение, потому что дал ему необходимое — и спас от опрометчивого.

— Что же, Когами, — покачал головой профессор. — Это непростой, весьма сложного характера, человек. Он много времени проводит в обществе других, но отстранён от них; он достаточно тих и незаметен, вряд ли ты найдёшь о нём хотя бы что-то в Системе, и Сивилла не даст ответа на вопрос о том, кто же он. Он достаточно много читает, не всегда современную — я бы даже сказал, слишком редко современную — литературу, поклонник тонкого юмора и цитат великих людей. Первое преступление говорит о нём как о жертве, он чувствует себя обиженным теми, кто выше; он радеет за справедливость, эдакий Робин Гуд нашего времени, и считает, что лишь он прав. Он эгоистичен, властолюбив; он не приемлет никакого другого мнения, кроме своего, и болезненно относится не только к ударам по собственному самолюбию, но и к попыткам оспорить его первенство, уникальность в чём-либо. Последнее его преступление — акт вандализма, более похожий на каприз ребёнка, чем на выверенный шаг с двойным, а то и тройным дном, как это было в предыдущих случаях. Тебе не стоит воспринимать его ни как обычного маньяка, ни как кого-то уникального и равного тебе — просто потому, что это не так. Он желает выделяться, оставаясь в тени, он жаждет битвы умов, но не тел, когда интеллект отвечает за мускулы и за тактику боя; такого очень легко взять на слабо, оскорбить настолько сильно, чтобы он начал действовать во вред себе, открываясь с каждым шагом всё больше. Но это такой человек, который без толчка не станет ничего делать; ему нужны опора и поддержка в подобном преступлении, сам он на него никогда не решится. Такие люди легко поддаются влиянию, и даже более того — свои преступные мысли и мечты они лелеют глубоко внутри себя ровно до того момента, как не появится кто-то, кто подтолкнёт. Кто скажет: «Я буду стоять за твоей спиной и поддерживать тебя, я дам тебе всё, что тебе будет нужно, только исполни свою тайную грязную мечту». Так что вместо одного преступника вы ищете двух; исполнителя, пусть и недурного мозгами; и направляющего, того, кто ведёт его — а, возможно, и не только его — по пути в их персональный Ад. О втором пока ничего не смогу сказать наверняка; но, если хочешь, я помогу тебе понять его…. и рано или поздно поймать.

Тогда Когами надолго задуматься; они остались ночевать у профессора, и Гинозе странно его избегал. Позже, где-то полугодом позже, Когами узнает, что профессор был отстранён от преподавательской деятельности и остался консультантом, а всё только из-за того, что после общения с ним темнел психопаспорт.

«Что же, — подумал тогда Ко, — за такие ценные сведения и науку чтения характеров добычи, — это не такая уж и большая плата».

А позже состоялся разговор о самом Когами, и он был намного тяжелее, чем ему хотелось бы. Как бы ни был разумен Когами Синья как инспектор и сотрудник правоохранительных органов, он не хотел признавать, что болен психологически. Что его зацикленность — не дань работе и погибшему Сасаяме, а скорее, одержимость, которая рано или поздно сведёт его в могилу. Именно тогда он понял, что еще неоднократно вернётся к этому странному профессору, просто потому, что так необходимо.

Саго объяснил шокированному и раздражённому Когами, как опасна его одержимость. Он перечислил почти все его занятия за день — за исключением, может, выбора спортивных тренировок — и назвал подоплеку каждого из них. По всему выходило, что смерть Сасаямы слишком сильно ударила по Когами, что он стал одержим тем преступником, что у него действительно едет крыша. Ни на секунду он не забывал о том страшном дне, и из-за своей зацикленности не замечал основных деталей в других делах. Такими темпами он мог свести себя в могилу, потому что питался нерегулярно, нагрузки у него были чрезмерные, а работа никуда не девалась и следовала за ним по графику. Сайго рассказал, как с этим можно бороться — так Когами стал читать фантастику, фэнтези и приключенческие книги; стал слушать музыку и перекидываться с коллегами большим количеством слов, нежели «Да», «Нет», «Добрый день» и «До новой встречи». А ещё Сайго рассказал, как от этого избавиться. И почти два года с того момента Когами тщетно пытался найти такого человека, который бы смог полностью переключить его внимание на себя; и похоже. только сейчас нашёл. Масамуне Акай, потерявшийся щенок волкодава в страшном мире каменных джунглей…

* * *

Нынешнее время, здание Бюро Общественной Безопасности.

— Сайго Дзёдзи, чем могу быть полезен? — раздалось в наушнике, присоединённом к коммуникатору.

— Здравствуй, Сайго, это Когами, — поздоровался тот.

— Меня начинает раздражать засекреченность номеров ваших коммуникаторов. Что-то случилось, Ко? — голос профессора был немного уставшим.

— Можно сказать и так. Я последовал твоему совету и, кажется, нашёл себе якорь, — но существует проблема. — Когами замолчал ненадолго, собираясь с мыслями. — Это девушка, Масамуне Акай, наш новый исполнитель. Проблема заключается в том, что у неё, по нашим догадкам, синдром психосоматического шока, и самостоятельно она не может с ним справиться.

— Синдром психосоматического шока? Интересно, — Сайго Дзёдзи был заинтересован. — Откуда он мог взяться у нового исполнителя Бюро? Неужели вы извлекли её из изолятора для максимально коэффициентных преступников?

— Не совсем, профессор. Она провела в изоляторе около пятнадцати лет, если мне не изменяет память. С детского возраста. Сейчас у неё наблюдаются…

— Перепады настроения, физические отклонения, временные слепота и глухота, отсутствие тактильных ощущений, возможно появление тошноты и булимии⁽¹⁾. Возможны судороги, потеря координации, депрессия в запущенной стадии, в сложных случаях могут проявляться суицидальные наклонности. Девушку могут преследовать кошмары, плохой сон приводит к стрессу, нервным расстройствам и срывам. Стандартные симптомы, но какая же это редкость! Когда мне прибыть к ней, Когами? Ради этого я даже готов проехаться в вашу электронную тюрьму!

— Не будь так категоричен, Сайго. Не всё у нас тут так плохо. Полагаю, что завтра тебя устроит? Потому что пока что у нас затишье, и надо пользоваться моментом.

— Как скажешь, Когами. Мне будет в радость, к тому же, судя по всему, случай тяжёлый…

— Как всегда, наблюдателен, Сайго. До встречи, — и Когами отключил коммуникатор.

Он с силой протёр глаза и прислонился головой к холодному металлу входной двери в свои апартаменты. Это был не то чтобы тяжёлый разговор, просто ему показалось, что что-то всё же пойдёт не так. Когда дело касалось его — закон Мёрфи постоянно вступал в действие. И как обычно, это случится в самый неподходящий момент.

Когами прошёл в тренировочную комнату. После того, как удалось успокоить Акай и достать ей седативные у Каранамори, её клонило в сон, и он, убедившись что Масамуне действительно спит, ушёл к себе. Этот разговор с Сайго о многом заставил его задуматься. Даже будучи «в неадеквате», в подобном состоянии, Акай уже положительно на него влияла. Он раньше категорично был против того, чтобы к кому-то привязываться, и тем более, против того, чтобы искать себе своеобразный якорь, чтобы замедлить так называемое «сумасшествие». Да, то происшествие — скульптура из расчленённого тела Сасаямы — очень сильно на него повлияла, но на данный момент он понимал и своё глупое поведение прежде, и то, что якорь ему необходим — в противном случае велика вероятность того, что он мог наломать дров.

Когами с тихим выдохом потянулся и направился в тренажёрную. Металлические роботы как нельзя лучше подходили для спарринга и выброса адреналина. Ведь… Впрочем, о сексе в своём положении Когами предпочитал не задумываться. Не тот у него был случай, чтобы желать еще больших свобод и удовольствий!

По крайней мере, он запретил себе об этом думать.

* * *

Для меня следующий день начался с весьма странного ощущения слабости и подавленности во всём теле. Побудка вышла не очень, потому что я свалилась с кровати. Жутко хотелось разреветься и плакать навзрыд до тех пор, пока кто-то не придет и не утихомирит меня, но я пыталась не позволить себе лить слёзы. Цепным псам не положено плакать! «Если ты плачешь не от счастья, то перестань!»⁽²⁾ — напомнила я себе. Слёзы потихоньку начинали успокаиваться — всё же заплакала, вот ведь дура! В таком состоянии меня застал Когами: свернувшейся в клубочек на кровати и отчаянно пытающейся сдержать слёзы. Ничего не говоря — даже не поздоровался, гад! — он присел на кровать и обнял меня. Слёзы полились с новой силой.

— Ну что ты расплакалась? Успокойся! — говорил Когами, хотя сквозь слёзы я понимала едва ли каждое второе его слово. — Знаешь, я бы, наверное, заплакал бы с тобой — если бы смог. Но… Дело не в том, что мне не хочется плакать — даже наоборот! Просто кто-то же из нас должен быть сильным, чтобы не пришлось всем остальным⁽³⁾. Так что, давай, моя хорошая, успокаивайся и посмотри на мир чистыми ясными глазами. Разными, но от этого ещё интереснее…

Он говорил еще всякую чушь, просто чтобы я успокоилась, кажется, даже рассказывал разные истории из «жизни» Бюро, но мне не было до этого дела. Я просто сосредоточилась на его голосе и постепенно выплывала из истерики. Когами уже некоторое время молчал и просто поглаживал меня по спине, и стоило только слезам окончательно затихнуть, как он встал. Я недоумевающе смотрела на него, не понимая, что он забыл в моей комнате в такую рань.

— Одевайся и приводи себя в порядок, — мой куратор тяжко вздохнул. — Психолог, о котором я говорил, приедет сегодня к десяти часам дня. Так что к тому времени рекомендую встретить его во всеоружии. И… не пей сегодня седативных, хорошо? Они только помешают.

Я только кивнула. Спорить сейчас было бы глупо, да и незачем. Лёгкая апатия, которая часто преследовала меня во время пребывания в исправительном изоляторе, вернулась вновь. Впрочем, именно это чувство я научилась игнорировать уже давно. Когами вышел, оставляя меня наедине с моими проблемами и чувствами. Душ помог окончательно проснуться, прохладная вода — прийти в себя, а старый как мир разминочный комплекс из муай-тай — привести тело в тонус.

Психолога я дожидалась за завтраком, потягивая через соломинку вишнёвый сок. Мой любимый — наверное, потому, что опробован был не так часто. Когда Когами махнул рукой следовать за ним, я не сразу послушалась — собиралась с мыслями. Тем не менее когда мы вышли из столовой, то прошли не в мою комнату и даже не в его, а в комнату для «бесед» с начальством. Хоть там и никого не было, мне стало немного не по себе. Когами открыл дверь какому-то мужчине, и я вперилась в него взглядом.

Если бы не колючий взгляд карих глаз, он был бы даже красивым. Высокий лоб, «вдовий треугольник» волос, коротких зачесанных назад, костюм-тройка серого цвета, коричневые «оксфорды» под него. Мужчина держал осанку, высоко поднимал подбородок и едва-едва улыбался краешками губ. Нос с горбинкой придавал ему необычности и шарма, а прямоугольные очки с тонкими стёклами придавали внешнему виду еще больше интеллигентности. Мужчина прошёл в комнату и слегка поклонился в мою сторону.

— Профессор прикладной психологии, Сайго Дзёдзи, приятно познакомиться, юная леди.

— Масамуне Акай, исполнитель первого подразделения Бюро Общественной Безопасности при министерстве благосостояния, — ответила я поклоном. — Приятно познакомиться, профессор Сайго.

— Итак, Когами, ты можешь быть свободен. Юная леди, вы предпочитаете кофе, или какой-то другой напиток? — профессор смотрел на меня почти доброжелательно.

Когами только усмехнулся.

— Вишневый сок, — усмехнулась и я.

— Что же, хорошо, — кивнул мне профессор.

Мы просидели в тишине некоторое время, пока Когами не принёс нам напитки, после чего удалился. Сайго Дзёдзи смотрел на меня очень внимательно, как будто просвечивал рентгеном насквозь. Его взгляд был цепким и немного колючим, мне, мягко говоря, было неуютно под таким пристальным вниманием. В груди начала подниматься горячая волна гнева.

— Не сердитесь, барышня. Я пытаюсь понять, с чего начать… Расскажите мне о себе.

— Неужели вам еще не доложили о новой цепной собаке?.. — фыркнула я, хорохорясь и скрывая гнев под напускной маской высокомерия и наглости.

— Не стоит так. Всё, что я о вас знаю, только то, что сказали мне вы, и единственную фразу Когами: вы пробыли в изоляторе что-то около пятнадцати лет, с детства. И сейчас я хочу узнать подробности; мне необходимо отталкиваться от чего-то, чтобы я мог помочь вам стать собой и прийти в гармонию.

Такая манера речи, мягкая улыбка, доброжелательный, но пристальный взгляд… Меня это нервировало, но, с другой стороны, я понимала, что это необходимо…. и с тяжёлым вздохом заговорила. Потягивая вишнёвый сок, я, сначала запинаясь и прерываясь, начала свой рассказ. Мирную жизнь я хотела пропустить, но потом — это перестало иметь смысл, Сайго Дзёдзи хотел знать всё. Я так давно не вспоминала свою семью, что позабыла их лица; тем не менее я помнила, что от матери пахло мёдом и молоком, и она носила длинные красивые платья; а отец всегда был строг, но улыбался нам и всегда приносил сырные кексы после работы из пекарни на углу Тайкомёдзи. Ещё у меня, кажется, был то ли брат, то ли очень близкий друг, но подробности стёрлись из моей памяти. А потом — как шок, как гром среди ясного неба — отряд Бюро по захвату преступников с высоким коэффициентом и изолятор. Разлучение с семьёй, с которой неизвестно, что стало.

И ровно через год пожизненный приговор — стабильный психопаспорт с коэффициентом в сто девяносто одну единицу. И персональный изолятор на специальном уровне №10. Эксперименты врачей, издевательства, побои… изнасилование. Увлечение книгами, гимнастика, саморазвитие. И — приход Когами. Я и сама не понимала, почему именно так реагировала на окружающих людей, на окружающий мир, о котором я почти ничего не знала, на… на Когами.

— Акай… могу ли я тебя так называть?

Я кивнула. Пусть называет, как хочет, лишь бы избавил меня от этого поганого состояния.

— Так вот, Акай, что тебя так удивило в этом мире, за пределами изолятора?

— Он… Ну, он другой. Тут есть люди, и они не боятся общаться друг с другом, никто не считает всех вокруг грязью под его ногами… Никто не ждёт, что миловидная девчонка с грустным лицом вдавит кнопку детонатора, обиженная на парня; а вон тот пожилой джентльмен в расхристанном пальто может в любой момент достать из рукава нож и пырнуть ближайшего человека просто потому, что ему так захотелось. Люди тут беспечны, они не осознают опасности реальности, они живут так, как им удобно, предпочитая не замечать проблем и полагаться на других. Это… неправильно. Непривычно, глупо, в конце концов!..

— Что же… ты права и неправа одновременно. Современные люди полагаются, прежде всего, на систему Сивилла и на Бюро, на Министерства и жизнь, чётко распределенную по секторам и кастам. Это как в Индии, если ты сарки — не быть тебе женой брахмана, а связь матвали и тагандахти⁽⁴⁾ неприемлема. Всё потому, что у них чётко определенная роль в этой жизни, и они придерживаются её потому, что им так проще. Те же, кто полагается лишь только на себя, не доверяют окружающим и пытаются понять самостоятельно, кто они и какова их роль в этом мире, чаще всего, становятся рука об руку с тобой. Есть те, кто меняют систему снаружи — и пропадают с радаров общества; а есть те, кто меняют систему изнутри.

— Но тогда получается, что… нет разницы, внутри ты системы или снаружи, ты сам определяешь своё бытие? И навязываешь другим своё понимание… — я немного растерялась: то, что говорил профессор, было логичным, но мне не верилось в то, что кто-то не захочет изменить предопределенное и изменить своё положение в обществе; я не могла и представить, что существующий общественный строй, действительно подобный индийским кастам, и правда настолько удобен для большинства.

— Именно. Навязывать своё видение мира другим бесполезно; тебе стоило бы принять всё таким, какое оно есть. И я сейчас говорю не только об обществе, скорее, о твоём отношении ко всему в целом.

— Что вы имеете в виду, профессор Сайго?

— Всё очень просто. Пойми, Акай, никто — тем более тут — не запихивает тебя в рамки. Тебе нет нужды оправдывать чьи-то ожидания или подгонять себя под чужие рамки; это бессмысленно. Так ты лишь усилишь свой стресс. Тебе стоит просто принять всё — и свои чувства, и чувства окружающих — такими, какие они есть. Изменения не происходят через намеренную попытку переделать себя или другого человека. Постарайся быть собой — попытайся вникнуть в настоящее со всеми своими эмоциями и желаниями. Они не плохи и не хороши; они — твои, и только это определяет степень их важности. Если это твоё желание, действительно твоё, и оно естественно для тебя — прими его и живи с ним, оно часть тебя, такая же, как сердце, мозг или глаза, они просто есть. Пусть тебя постарались приучить к тому, что любое изменение в тебе должно приходить извне и проходить через пресловутые пять стадий принятия — это не так; твои желания и стремления должны быть такой же частью тебя, как и мысли; ты не избавишься от них, даже если очень того захочешь. Где-то на задворках сознания они всё равно будут присутствовать и точить твой разум до тех пор, пока не прорвутся наружу, каким бы способом они это ни сделали. Запирая себя в каких-то рамках и условных границах, ты сковываешь себя и порождаешь стресс, неприятие реальности давит как гранитная плита, это тебе не надо.

— То есть вы предлагаете просто… принять всё окружающее как данность и наслаждаться жизнью?

— Именно! Пойми, это тот самый способ, который гарантирует для тебя спокойствие в любом его виде. Многие не могли бы решиться даже на то, на что согласилась ты, а для некоторых свобода — это слишком многое, но они не могут выйти из изолятора; им сказали, что так нельзя, и всё, они загнали себя в эти рамки.

— Это как-то… бесчеловечно, что ли?

— Несомненно, дорогая Акай. Я вижу в тебе ту силу духа и воли, которой не достаёт большинству современных людей. Когда я еще практиковал, люди писали мне, звонили мне — ради консультаций. Я не буду рассказывать тебе каждую историю, на это не хватит и месяца, но есть кое-что, что их объединяет. Во многих историях, с которыми мне пишут, люди и так понимают, чего они хотят, но стесняются своих желаний. Они хотят быть более привлекательными, хотят сменить работу, закончить отношения, но стесняются этого, потому что считают такие мысли неправильными. С отношениями это особенно показательно.

Как-то парень описал мне историю измен своей девушки длиной в год с чередой взаимных обвинений и спросил: «Что мне делать?» Я ответил: «Уходить». Он сам это понимал. Через каждые два предложения в его речи звучали фразы вроде «я не знаю, зачем мне такие отношения», «я продолжаю оставаться, потому что не хочу остаться один», но мысль, что всё нужно закончить, казалась ему порочной. Он считал, что так думать неправильно, что он предаст свою женщину, что сделает ей больно. Возможно, и сделает. Скорее всего, сделает, но ещё больнее они уже делали друг другу на протяжении последнего года. И продолжат делать в таких отношениях ещё достаточно долго. В итоге он сказал, что сам думал о расставании последние несколько месяцев.

— Профессор… А что, если… — я не знала, как сказать; хотя, кажется, он и сам понял.

— Если нравится коллега? Речь ведь о Когами-куне, я прав?

Я несмело кивнула. Сайго доброжелательно улыбнулся; ни подначек, ни ехидства на эту тему не последовало.

— Вы — якоря друг для друга, вам необходимо быть вместе. Он — твой оплот спокойствия в новом мире, он понравился бы тебе и так, только позже; сейчас же — ты больше нужна ему, чем он тебе, как бы парадоксально это ни звучало. Если ты хочешь быть с ним, быть рядом — но считаешь это то ли неправильным, то ли постыдным, то ли еще по какой причине отказываешь себе в подобном желании, считая, что бы ты там себе ни надумала, всё это не так. В таких случаях остаётся помочь человеку принять, что его желания не плохие, что он сам не плохой и что нет ничего страшного в том, чтобы хотеть начать отношения с тем, кто тебе по душе⁽⁵⁾.

— И вы считаете, что будет так просто?

— Возможно, не так просто. Когами скрытен и недоверчив, но у тебя больше шансов, чем у кого-либо другого, поверь мне. Я знаю Когами, а ещё я знаю, что так, как на тебя — с теплом и заботой — он не смотрел ни на кого на моей памяти. Ты не потеряешь ровным счётом ничего, если попробуешь; но приобрести можешь гораздо большее.

— Хорошо, это мне понятно… Я буду думать об этом на досуге. Но ответьте тогда на еще один вопрос — а как же быть с тем, что я не знаю этого мира? Не знаю, что тут можно, а что — нельзя?

— Обо всём этом тебе расскажет Когами, только попроси. Попроси искренне и с улыбкой, он не устоит, даже зная, что эти хитрые приёмы ты используешь специально. А теперь, Акай, пожалуй, нам необходимо заканчивать, на пятки нашему разговору наступает ночь. Но мы обязательно еще увидимся, и я уверен, что ныне с вами будет всё в порядке.

В тот вечер мы распрощались с Сайго Дзёдзи, и Когами провёл меня до комнаты, пожелав спокойной ночи и обняв напоследок. Мне даже показалось, что объятия он задержал, но в моей голове была такая каша, которая перекрывала всё остальное, и я решила не думать об этом. Мне необходимо было просто переварить наш многочасовой разговор с Сайго Дзёдзи, и только тогда я смогу сказать, помог он мне или нет.

1) Булимия — болезнь анорексиков, когда при поглощении пищи через короткий промежуток времени она выходит обратно в виде рвоты.

Вернуться к тексту

2) «Если ты плачешь не от счастья, то перестань!» — Филлип Джей Фрай.

Вернуться к тексту

3) Цитата Джоди Пиколт, из книги «Хрупкая душа»

Вернуться к тексту

4) Сарки, брахманы, матвали и тагандахти — различные индийские касты разного назначения и социального положения.

Вернуться к тексту

5) Монолог Сайго и последующие вставки сделаны на основе парадоксальной теории изменений, информация о которой взята из статьи с пикабу. Ссылка ниже.

https://pikabu.ru/story/paradoksalnaya_teoriya_izmeneniy_kak_ne_stesnyatsya_svoikh_zhelaniy_7009696?utm_medium=social&utm_term=7009696&utm_source=vkmain&utm_campaign=longread&utm_content=life

Вернуться к тексту