Золушкино лето (гет)

Она проснулась от скрипа открываемой двери и, содрогнувшись и сжавшись в комочек, уже была готова к крикам и ругани, но вместо этого услышала ласковый голосок с натянуто-добрыми нотками:

— Доброе утро! Вставай, доченька, так и свое счастье проспишь! Смотри, уж утро наступило, а у нас дел невпроворот. Надо ехать к модистке — заказать тебе побольше платьев, а то, если бы не мое платье, то не знаю, в чем бы ты сидела на пикнике? И обувь! Надо непременно купить хорошую обувь! Ты же совсем раздета! И почему ты ничего не привезла с хутора? Это ж надо быть такой беспечной, чтобы забыть привезти свою одежду!

"Какую ещё одежду я должна была привезти с хутора?" — растерянно думала Елена, ведь все, что она привезла с собой, было забраковано и выброшено маман еще в первый день — вплоть до ночных сорочек. Но маман продолжала свой монолог, совершенно не обращая внимания на растерянность и удивление Елены:

— Ты меня позоришь, нося все это! Не дай бог, наши соседи или знакомые увидят твою хуторскую одежду, позора тогда не оберешься! Неужели бабка тебя не учила, как и во что надо одеваться? Я же тебе посылала много модных журналов! Ну, можно же было одеться по моде? Знала же, что в большой город едешь, а тут по одёжке и принимают и провожают!

По-прежнему лежа под одеялом, Елена ухмыльнулась. Они с бабушкой жили, как бы это сказать... очень и очень скромно, и все наряды, что у неё имелись, были поначалу нарядами самой маман, которые она носила еще до того, как переехать в город, поближе к светскому обществу. Живя на хуторе, бабушка считала, что никакие наряды не украсят девушку, если она глупа, вздорна, истерична и ленива, а уж суженого и тем более не помогут найти.

— Судьба тебя и на печке найдет! — повторяла бабушка всякий раз, когда заводила разговор о суженых, и Елена росла с мыслью, что однажды на их хутор приедет молодой красивый принц и заберет ее в светское общество. И вот тогда-то и начнется настоящая жизнь, а не это прозябание в мещанском болоте...

Чем больше маман рассуждала о том, что у Елены нет нормальной одежды, тем всё более заводила себя и Елена понимала, что этот до поры до времени спокойный монолог может плавно перейти в крик на весь дом, поэтому стала лихорадочно придумывать, чем же отвлечь маман от явно назревающей истерики. Ничего лучше не придумав, она выпалила:

— Ты видела, с кем я вчера познакомилась? С князем, что состоит в родстве с правящей династией!

Маман замерла словно статуя, и ее глаза медленно округлились и стали похожи на глаза совы. Она захлопала ими, не понимая, почему ее страстный монолог так грубо и беспардонно прерван и как теперь на это реагировать. Впрочем, сей ступор длился минут пять, и маман, придя в себя, резко развернулась к двери и со словами:

— Нужна ты ему больно, как корове седло! — вышла из комнаты. Уже спустившись на первый этаж, она рявкнула на весь дом: — Собирайся! Дел невпроворот!

Елена и сама не понимала, какой реакции она ждала от маман. Скандала? Возможно и даже очень, но тут хоть маман и злилась, но себя сдерживала. Непонятно...

Наскоро приведя себя в порядок. Елена застыла перед гардеробом, в котором с тех пор, как она приехала к маман, вещей заметно прибавилось, но что надеть по данному случаю? И, рассудив, что пока излишне наряжаться не стоит, ведь они еще даже не завтракали, надела домашнее хлопчатое платье, спустилась в гостиную.

— Ну, не дура ли ты? Нам сейчас идти к модистке, а по пути полгорода может встретиться! Все меня здесь знают, уважают, а тут дочь словно прачка одета!

Елена рассердилась, но, стараясь говорить вежливо, произнесла:

— Мама, во-первых, я надеялась, что мы все же сначала позавтракаем, поэтому и не надела хорошее платье, чтобы не испачкать его. Во-вторых, вы же женщина городская, а я из хутора, так что могли бы и подсказать, что в данном случае можно надеть? Что вообще надевают на прогулку или визит к модистке? То белое бальное платье? Или костюм для верховой езды? Или платье для пикника? — как можно мягче и спокойнее говорила Елена, но в её словах все равно пробивалась тщательно скрываемая усмешка.

— Нет, вот ведь дикарка на мою голову! Ты что, совсем ничего не соображаешь, в чем надо идти? Конечно же, эти наряды не подходят для обычного выхода в свет! — маман сверкнула на нее своими темно-карими глазами так, словно хотела испепелить одним взглядом. Злясь на маман еще больше от того, что та буквально смешивала её с грязью, Елена выкрикнула:

— Так что же мне тогда надевать? Я ж на хуторе росла, и мне некому было прививать правила этикета!

При этих словах маман снова замерла в позе "сова в тягостном раздумье", потом, резко встав, ушла к себе в комнату и вскоре вернулась, бережно держа в руках небесно-голубое шелковое платье.

— На, надевай! Я его себе заказывала, да надела всего один раз, так как соседская кухарка, дрянь завистливая, обозвала меня молодящейся бабкой! Видите ли, этот крой и цвет более пристали молодым барышням, а не женщинам в возрасте! Хамка...

Платье было чудесное — шелковое, небесно-голубого цвета. Спина и плечи в нём были открытыми, а декольте таким глубоким, что Елене казалось, что грудь непременно выпрыгнет из него, однако лиф был скроен так, что плотно держал грудь, не позволяя ей излишне выпрыгнуть наружу. Сразу под грудью начиналась линия талии, а далее шла юбка до самого пола. И все это великолепие держалось на очень тоненьких бретельках, состоящих из больших белых бусин. Елена убежала к себе в комнату, где, переодевшись, она глянула в зеркало и поразилась открытости верха и чрезмерной закрытости низа. Подол был до того длинным, что приходилось постоянно его придерживать при ходьбе. Шелк облегал стройное тело Елены, мягко струясь по его изгибам, словно струи дождя... Да, соседская кухарка была абсолютно права, высмеяв маман Елены, когда та решила принарядиться подобным образом, так как этот чудесный наряд был к лицу только юной девушке, но уж никак не женщине в возрасте!

Оглядев Елену, маман осталась довольна.

— И на ноги наденешь те тапочки, в которых вчера на пикнике была. Они к этому платью очень подходят. И волосы надо завить... У тебя голова чистая? Ты когда мылась?

— Вчера только. И голову мыла и вообще полностью...

— Вчера?! Да ты посмотри на себя — выглядишь так, словно тебя всю ночь коровы жевали! Сейчас нагрею воды, мыться будешь!

С этими словами она умчалась на кухню, крича по дороге:

— И завтракать будешь на кухне! Не барыня, чтобы каждый день есть в гостиной!

Елена последовала в кухню, где маман, подняв огромный чан с водой, легко, словно перышко, уже поставила его на плиту.

— Сейчас нагрею, разведу воду, помоешься, а то ты, дикарка, еще обваришься кипятком... И дверь в ванну не закрывай! От пара портится кафель, пора бы это уяснить и запомнить!

— Но дома прохладно... — пыталась протестовать Елена.

— Не комнатное растение, не замерзнешь! — с раздражением, почти крича, отреагировала маман. — Чего рот раззявила? Неси полотенце!

Мыться пришлось при открытой двери, да еще и под пристальным взглядом маман, которая осматривала Елену, недовольно скривив лицо так, словно перед нею была не родная дочь, а ненавистная ей нищая деваха. Попутно она выговаривала ей, какая Елена дикая, ни к чему не приученная, и как она скучала все эти годы по доченьке, как кляла себя, за то что отдала ее... И не надо было отдавать дочь на воспитание бабушки, которая окончательно испортила её, а воспитывать самой. При этих словах Елена не выдержала и, вытерев лицо от мыльной пены, в сердцах произнесла:

— Но ведь и тебя бабушка вырастила! И ничего вроде, и в свете как-никак принимают за свою!

Из-за мыльной пены, упрямо лезущей в глаза, она не видела того, что собиралась сделать маман, а та подлетела к дочери и со всей силы ударила по спине рукой. От хлесткого удара шлепок прозвучал гулко и на всю ванную... От неожиданности и боли у Елены потемнело в глазах. Она, конечно, осознавала, что не стоило такое говорить своей родительнице, но и той бить дочку, по которой, если это правда, так сильно скучала, уж точно, по мнению Елены, не стоило...

С относительно спокойного тона, напоминающего шипение кобры, маман перешла на ультразвук, и на голову Елены посыпались ругательства похлеще тех, коими та уже была награждена. Маман начала вспоминать всю свою загубленную жизнь, вплоть от свадьбы с отцом такой неблагодарной дочери — тяжелые роды, когда врачи неправильно посчитали срок беременности и, по словам маман, она ее носила двенадцать месяцев вместо положенных девяти. Под конец же сей страстной речи, как и ожидалось, были упомянуты все те немыслимые, по её словам суммы, кои вложила в дочь, и что она, страдалица, получает взамен? Недовольство и упрямство?!

Слезы лились у Елены и от боли, и от унижения, и от обиды... Смывая водой мыльную пену, она уже не могла сдерживать себя и плакала просто навзрыд. Это, видимо, еще больше разозлило маман, так что Елена плюс ко всему получила ещё и пощечину. От удара ладонью наотмашь на щеке остался красный отпечаток пальцев, что напугало маман, в голове которой тут же пронеслись мысли о том, что если красный след перейдет в синяк, а спрятать Елену от её сумасбродных друзей не удастся, то те с удовольствием разнесут сплетни о этом рукоприкладстве по всему городу. И тогда конец всем её усилиям выглядеть респектабельной в глазах людей из высшего общества! Поэтому она умчалась в погреб за льдом, а вернувшись оттуда, молча сунула Елене в руки лед и, закрыв за собой дверь ванной комнаты, ушла, предоставив Елену самой себе.

Елена еще долго сидела в ванне, свернувшись калачиком, и горько плакала, искренне не понимая, почему так отчужденно и злобно относится к ней мать. Она, еле успокоившись, домылась уже остывшей водой, потом долго вытиралась и так же долго стояла в ванной, боясь выйти из неё.

Но когда-нибудь выйти бы всё равно пришлось, и, собравшись с духом, она вышла, уже не зная, что еще можно ожидать от маман. Удары? Крики? Оскорбления? Проходя к себе в комнату, она услышала приказной голос маман, который доносился с улицы:

— Там на кровати тебе одежда, одевайся! И зонтик возьми с собой. Я жду тебя в беседке! И не мешкай, а то с тобой за целый день так никуда и не успеем!

Легко сказать — одевайся! А волосы? Они же мокрые!

Сборы Елены продлились еще три часа: пока она высушила волосы, пока расчесала их так, чтобы они струились по плечам, словно золотой дождь, пока оделась... В общем, когда Елена наконец вышла из дома, то время уже приближалось к пяти вечера и теплый летний день обещал смениться прохладным вечером, ибо небо уже затягивали тучки и дул легкий, но холодный ветерок. Елена подумала, что она, скорее всего, замерзнет в этом шелковом платье, так что оставалась лишь робкая надежда на то, что дела у маман закончатся раньше, чем она замерзнет. И зачем зонт, скажите на милость? Хотя он был чудесен — белый, кружевной, с ручкой-тросточкой из слоновой кости.

Выходя из дома, она ожидала, что будет еще один скандал, но маман встретила ее молча, с напряженным и выражающим ненависть лицом. Оглядев Елену с ног до головы и, видимо, оставшись довольной, она произнесла:

— Сегодня из-за тебя, каракатица ты беременная, к модистке попасть не удастся, так что идем на рынок за продуктами! Раскрывай зонт, придерживай край платья и пошли!

В этом городе Елена знала только один рынок. Это был крытый павильон, и цены там были просто фантастическими. Елена, конечно, удивилась, что маман может позволить себе закупать продукты на таком дорогом рынке, но маман повела её по заднему двору особняка и через незамеченную ранее дверь, что была укрыта от посторонних глаз с обеих сторон густо разросшимся плющом, вывела ее на незнакомую часть города.

Рынок, куда они пришли, оказался стихийной сходкой бабушек-старушек из простого сословия, да и весь основной контингент покупателей был таким же, за редким исключением. Смотря на то, как маман бойко торгуется с торговками, Елена искренне недоумевала, почему маман так старается, чтобы высшее общество приняло её как свою? Ведь явно это не для нее! "Со свиным рылом да в калашный ряд!" — вспомнила она поговорку и тайком усмехнулась.

За всеми этими размышлениями она и не заметила, как маман накупила много продуктов. Стоя у лотков с фруктами, та бойко сбивала цены на каждый продукт, и торговка — женщина с явно хорошим чувством юмора — охотно шла ей навстречу, сбавляя именно столько, сколько называла маман. Оглядевшись вокруг, Елена заметила, что другие торговки даже забыли про своих покупателей, их внимание было обращено к импровизированному спектаклю, где в главных ролях были торговка и маман. Торговка была приятной дородной женщиной, со светлыми, коротко стрижеными волосами и голубыми глазами, явно уставшей от перепетий рабочего дня, но глаза её горели нескрываемой хитринкой.

Прожив столько времени на хуторе, Елена прекрасно знала этот взгляд, который означал, что цены на товар были нарочито завышены при виде особого покупателя, а потом, по просьбе этого самого покупателя, товар продавался якобы по сниженной цене лишь для него, самого дорогого и ценного. В итоге покупатель уходил довольный тем, что очень удачно сторговался, а продавец оставался при своих заработанных без малейшей потери деньгах. Как говорится, и овцы сыты, и волки целы... То есть наоборот!

Елена посмотрела на то, как маман была увлечена выбором товара и сбиванием цены, явно не замечая ничего происходящего вокруг, и решила, что пусть всё идет своим чередом. Картина происходящего, видимо, была привычной всем его участникам, так зачем портить то, что всем заведомо хорошо, решила про себя Елена и вот уже она была зрителем этой сцены, наблюдая за тем, как маман сама себя обманывает.

Настроение явно у маман поднялось, ведь она была в своей родной стихии. Морщины разгладились, лицо просветлело и стало походить на человеческое, а не совиное. Удовлетворённо осмотрев массу покупок, маман вдруг охнула:

— И как я теперь все понесу?!

— А деваха-то с тобой для чего? Она кто, дочь? Вот пусть и помогает! — подбоченилась торговка.

— Ты чё, ополоумела совсем? Знай свое место! Какая она тебе деваха? Она барышня! — взвилась маман, и уже готова была начать скандалить, но торговка была женщиной не из робкого десятка и тоже, повысив голос и выставив вперёд свой внушительных объемов бюст, словно стараясь задавить им оппонента, произнесла:

— Ой, знаем мы, какие вы господа-то! Вы такие же господа, как я — королева английская! Из грязи, а лезут в князи! Кичатся особняком, который им с барского плеча перепал! — при этих словах все прочие торговки дружно закивали, соглашаясь, так как историю того, как маман удалось заполучить этот особняк и сам титул, знали все... — Да мой особняк в три раза больше твоего, а я его вот этими руками заработала! — и торговка сунула намозоленные руки в лицо маман.

Такого поворота событий та явно не ожидала. Она судорожно пыталась понять, откуда эта торговка так хорошо осведомлена обо всём... но если с тем, что она не принадлежит к высшему сословию, маман уже спорить не могла, то у нее всё равно ещё оставался запасной вариант.

— Да! Она барышня! Из знатного рода! Ты знаешь, кто ее отец? А дед? А бабка? Ты вот езжай в губернию N да расспроси! Там тебе даже уличные собаки скажут, что благороднее семейства не найти! А учится она не абы где, а в институте благородных девиц, куда ваши мымры даже и не мечтают поступить! И заметь, я не плачу за это не гроша! — тут она с удовольствием отметила, как вскинулась бровь у торговки. — За нее платит императорский двор, благодаря заслугам ее деда перед отечеством!

Торговка смотрела на Елену уже другими глазами. В них явно читались уважение и заинтересованность.

— Ну, раз перед нами барышня знатных кровей, то ей и впрямь негоже сумки таскать!

Маман удовлетворенно хмыкнула, добившись своего. Чего, спросите вы? Да того, что хоть и косвенно, но торговка ее зауважала!

— Я вам в помощь своего сына дам! Митька! Митька! Подь сюды! — закричала та, смотря куда-то за спину Елены.

Та тут же с интересом обернулась, поджидая, кто же к ним подойдет, но среди базарного люда не было никого мужского пола. Елена вновь перевела взгляд на торговку, пытаясь мысленно провести черту и понять, куда та смотрит, где находится, так сказать, объект их поиска.

А объект уже приближался из-за деревьев, что росли неподалёку от того места, где стояла торговка. Это был парнишка приблизительно ее возраста, но выше ее на две головы и худенький словно тростиночка, так что казалось, что не он понесет сумки, а еще и его самого нести придется!

— Вот, познакомитесь — Митрий! Учится в кадетском военном училище! Будущий офицер! Моя гордость! Вы не смотрите, что он такой худой, он у меня мальчик сильный! — торговка рассказывала о сыне с явной гордостью в голосе, и что-то подсказывало Елене, что она старалась преподнести его в лучшем свете, явно преследуя свои, личные интересы... Но вот какие именно?

Эту мысль она додумать так и не успела, ибо заговорила маман и стало не до детективных расследований.

— Елена, доченька, ты покажи юноше, где мы живем! Он нам поможет сумки донести! — горделиво и едва ли не по-царски произнесла маман, словно и не её пять минут назад уличили в том, что она из простого сословия.

— Ф-ф-ф, — фыркнула торговка. — Будто мы не соседи с вами! Наш особняк стоит по правую сторону от вашего. Тот, что на три этажа!

Этих слов маман просто не услышала, так была поглощена воспоминанием о том, какое было у торговки выражение лица, когда та услышала о столь значимом статусе ее дочери. Елена мигом поняла, что ей сейчас просто необходимо подыграть, а то дома будет только хуже. Она милостиво кивнула и, гордо развернувшись, раскрыла зонтик и, придерживая платье, царственной походкой пошла впереди, словно не замечая молодого человека. Тот, приподняв бровь, посмотрел на свою мать и взглядом спросил: "Это что было-то?" Та также взглядом показала — мол, бери сумки и беги за нею! — успев прошептать на ухо:

— Вот с какими девушками нужно дружить!

Митрий подхватил сумки и, побежав за Еленой, быстро нагнал ту и весело начал разговор:

— Привет! Не знал, что ты приехала. И давно?

— Да нет, четыре дня назад всего! — пытаясь понять, почему он так свободно общается с ней, ведь они совсем не знакомы, ответила Елена.

— А где учишься? Или ты, как и Тина, считаешь, что девушке образование совсем не нужно? — проговорил он, легко и задорно шагая рядом.

— Учусь, в институте благородных девиц! — с гордостью ответила Елена, но её мучила мысль, откуда у него такая уверенность, что они знакомы?

И он знает Тину... Откуда? Хотя... что там говорила торговка? Они живут рядом в трехэтажном особняке? Ой, надо хоть у забора походить, на особняк посмотреть, ругала себя мысленно Елена. Она чуть опустила голову так, чтобы волосы упали на лицо, скрыв его полностью, и через рассыпавшиеся локоны старалась рассмотреть своего нового знакомого: высокий, очень худой, можно даже сказать, тощий молодой человек с правильными и красивыми чертами лица. На нем была простого покроя белая рубашка и простые классические брюки черного цвета. На ногах красовались черные туфли — явно старенькие, но натертые до блеска гуталином. На поясном ремешке была железная пряжка, тоже идеально начищенная. Цвет глаз рассмотреть не удалось — мешали собственные волосы и то, что Елена шла сбоку, но это не помешало ей заметить, что маман идет позади них и все слышит. Так что наиболее верным решением сейчас было продолжить разговор в тоне явного превосходства, что было немедля отмечено и одобрено маман как наивысшее воспитание, привитое институтом благородных девиц.

Митрий же словно и не замечал надменность Елены, рассказывая о свой жизни, об учебе и о том, как он рад, что наступило лето. За разговорами Елена и не заметила, как они оказались перед дверью их особняка. Маман уже доставала ключи, чтобы открыть ее, как вдруг Митрий спросил:

— Ты не против, если я вечером зайду? Вольдемар и Тина сегодня тоже приедут?

Елена, немного ошарашенная этим вопросом, посмотрела на маман: разрешит ли она ей общаться с этим молодым человеком, ведь и он сам, и его мать — не совсем подходящая компания для особ высшего света, к которым маман с гордостью причисляла себя и свою дочь. Но маман находилась в лёгкой эйфории от выигранной словесной войны и поэтому решила, что если разрешить этому парню общаться с её дочерью, то потом можно будет использовать это, когда придётся снова идти на базар за покупками. Скидки там, подарочки, льготы разные на покупки... Обдумав это и взвесив все за и против, она произнесла:

— А с чего она будет возражать против этого? Конечно, приходи! Общайтесь, сколько хотите, а то она только с Вольдемаром и Тиной! Скоро одичает совсем! Может, в парк ее выведешь прогуляться? А то в палисаднике так и окопалась с тех пор, как приехала.

— Тогда я побежал домой. Переоденусь и приду, а то холодно. Да и ты, смотрю, совсем продрогла!

Елена еще не отошла от решения маман, от спокойного и ласкового ее голоса, тут ещё один шок и изумление — уже от наблюдательности и заботы практически незнакомого молодого человека! И только услышав эти слова, она поняла, что действительно уже закоченела от прохладного вечернего ветерка... Митрий быстро умчался в сторону своего особняка, а Елена посмотрела ему вслед и задумчиво спросила:

— Мам, а кто он? Я разве его знаю?

— А, это Митька-дурачок, сын торгашки! Вы в детстве играли вместе, ты что, не помнишь? Ты его еще звала лягушонком! У него в детстве такие уши были — смех да и только! А сейчас, смотри, подрос и лопоухость в глаза не бросается.

Лягушонок Митя? Тот самый лопоухий Митя, что в детстве играл с ней вместе в песочнице — маленький, смешной, действительно похожий на лягушонка соседский мальчик? Он так вырос, так изменился! Сейчас перед Еленой был совершенно незнакомый молодой человек, высокий, худощавый, но вполне привлекательный и располагающий к себе. Елена отмахнулась от этой мысли, заставив себя еще раз усмехнуться: лягушонок он и есть лягушонок...

Дома маман отправила Елену в её комнату со словами:

— Иди, поспи, а то опять за полночь вернешься. Я разбужу тебя.

Не веря своим ушам, Елена посмотрела на маман, но та еще находилась в прекрасном расположении духа и на подозрительный взгляд дочери никак не отреагировала, так что, не став с ней спорить, та быстро убежала к себе. Уже лежа под одеялом и немного согревшись, она думала о том, что вряд ли уснет и что за весь день так и не видела князя Базилио... И на этой последней мысли незаметно для себя самой и уснула.