Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Весна, 3011 год т.э.
(1411 год по исчислению Шира)
Нынешней ночью Винтерблум совершенно не могла уснуть.
Она крепко зажмуривала глаза, вполголоса бормотала себе под нос считалки и колыбельные, вертелась с боку на бок на скомканных простынях и зарывалась в одеяло с головой, но всё было напрасно — уснуть не удавалось. Не пришёл сон даже тогда, когда она тихо, стараясь никого не разбудить, прокралась на кухню и выпила тёплого молока, заедая его кексом уже в постели. Не помогло… И тогда, поглядывая на ещё две пустующие кровати в спальне, хоббитянка впервые за десять лет пожалела, что несносную Первинку, с которой они с самого детства не могли поладить, отселили в другое крыло Великих Смиал, а она осталась здесь одна. Совсем-совсем одна…
Винтерблум заворочалась, отвернулась к стене и тяжело вздохнула.
Когда-то в этой комнате жили и росли все три дочки Паладина и Эглантины Тук. Но меняться всё начало ещё в те времена, когда старшую, Перл, определили ухаживать за Великой Лалилей, ныне давно покойной. Перл, всегда старавшаяся казаться старше, чем на самом деле была, страшно возгордилась полученными от родни первыми настоящими поручениями и упросила мать переселить её в отдельную комнату. «Я уже достаточно взрослая, чтобы не принимать участия в этой возне», — презрительно бросила она родичам при виде очередной стычки Первинки и вечно несогласной с ней Винтерблум. Именно приёмной дочке Аделарда и досталась кровать Перл — и Эглантина, и жена Аделарда в один голос решили, что девочке будет веселее и лучше со сверстницами, чем с малышами, да и, может статься, две упрямицы скорее поладят, если будут рядом. Но сложилось не так… Когда случилось несчастье с Лалией и безутешная Перл, которой запрещено было являться на праздник нового тана, громко рыдала в своей комнате одна, Пимпирнел, средняя сестра, первой пришла к ней успокаивать и ночевать. Да там и осталась — Перл приутихла, чуть смирила свой заносчивый нрав, и с того времени старшие дочери Паладина почти не расставались, поддерживая друг друга в любых начинаниях, чему безмерно радовалась их мать. Смерть Великой Лалии вообще многое изменила в Смиалах — тан Ферумбарас, её сын, не был женат, и старшей хозяйкой дома стала Эглантина, жена его брата. Может быть, в другое время или в другом семействе это и вызвало бы непримиримые споры, но у Эглантины был прекрасный характер (чего про покойную Лалию никто не мог сказать), и все прочие женщины Туков, вздохнув с облегчением, вернулись к обычным занятиям — без лишних склок, упрёков, недовольства, зависти или затаённого зла. Процветание большого семейства ни на миг не пошатнулось — как учили молодёжь в Тукборо: «Хорошая хозяйка никогда не допустит беспорядка в подобных делах»(1).
Вскоре в спальне опустела и вторая кровать — Первинка долго ныла матери, что «Блум храпит так сильно, что просто невозможно спать» (хотя это, конечно же, было неправдой!) и что «в этой комнате слышен каждый шаг». Но последней каплей для терпения Эглантины стало притворно-печальное: «Матушка, помоги мне сшить на окна новые шторы, а то старые слишком прозрачные и утреннее солнце пребольно режет глаза». Жена Аделарда при этих словах утомлённо вздохнула, а взвившаяся от скопившегося раздражения Эглантина тем же вечером велела младшей дочке перенести свои вещи в другую спальню, окна которой выходили на закат. И Винтерблум осталась в комнате на троих одна. Конечно, поначалу это было непривычно, но увлекательно — юная хоббитянка ещё никогда не имела в своём полном распоряжении столько места, и её радовала малейшая возможность в людном доме побыть наедине со своими мыслями и разобраться в собственных планах-делах. Потом такое положение вещей стало привычно и приятно — особенно когда в гости приезжали Фобс или Басгорн, а то и обе сразу, и подруг селили всех вместе. В общем, обыкновенно от одиночества Винтерблум не страдала, как боялись Эглантина и приёмная мать, и была вполне довольна — но только не сейчас. Сейчас бы её обрадовало даже посапывание Первинки, но соседние кровати пустовали — ещё с прошлой осени, когда после праздника урожая гостившие подруги разъехались по домам. И ни одна из них не наведалась ни на празднование Йулэ (хотя обе пообещали!), ни на день рождения Винтерблум (а приглашения всем она разослала, между прочим, загодя!)
Сердито фыркнув от вспомнившихся обид, хоббитянка перевернулась на левый бок, нехотя глянув на чёрный кругляш окна — ночь даже не думала отступать, — и натянула на голову одеяло. Завтра долгий день! Надо поспать.. Но сна нет… И всё из-за этого письма!
Письмо — вернее даже, всего лишь короткую записку — почтальон принёс два дня назад. «Я буду ждать в Стоке до первого Астрона(2) тебя и Бани. Умоляю, не обижайся и приезжай. Не пожалеешь. Фобс.» Несколько небрежных строчек, нацарапанных явно впопыхах в ответ на пространное послание, в котором Винтерблум не постеснялась высказать упрёки о невыполненных обещаниях обеих подруг, поначалу заставили хоббитянку возмущённо фыркнуть и забросить мятый конверт в дальний ящик стола. Но уже к обеду следующего дня запавшие в мысли два слова: «Не пожалеешь…», на которые первыми упал взгляд, заставили её вытащить послание и снова перечитать. Ни намёка на извинения или раскаяние — что совсем не похоже на всегда вежливую и любезную Фобс, — всего лишь короткое: «Приезжай…» И Винтерблум, поначалу в сердцах даже не собиравшаяся ничего отвечать подруге, задумалась. А к следующему утру уже упрашивала приёмную матушку и Аделарда отпустить её в гости к Хайсэндам — хоть и близилась весенняя ярмарка в Хоббитоне, хоть и не исчезла до конца лелеемая с самой зимы обида, но любопытство победило. И Аделард, чуть поразмыслив и переглянувшись с супругой, согласие на поездку дал. Да и с чего было отказывать? Едет ведь не в первый раз. К тому же погода налаживалась, весенние работы в полях и в саду были почти закончены, а о безопасности в дороге не стоило беспокоиться — Реджинард, старший сын Аделарда, как раз собирался съездить в Вудхолл и не отказался сделать крюк до Стока. К тому же он обещался задержаться в Стоке и дождаться от паромщиков известий, что Блум благополучно добралась. Добродушный ли характер Реджинарда был причиной его согласия, или же возможность вволю попить пива из погребов тамошней таверны — Блум не стала уточнять, с радостным визгом повиснув на шее родичей. Жена Аделарда попыталась спрятать облегчение — наконец-то девочка, которую словно подменили осенью, становится похожа сама на себя — под привычно-строгим видом и озабоченно покачала головой, отправив её собираться в дорогу и заявив, что лично проверит, взяла ли Блум запасные носки и тёплый плащ. И ведь всё-таки проверила! Пересмотрела все вещи, недовольно нахмурилась при виде старой ношеной юбки, заставила упаковать ещё и новую жилетку, и лишнюю пару нижних сорочек, и вручила кошель с деньгами — медью, но «на сладости и ленты», как говаривал всегда Аделард, этого обычно хватало. Винтерблум заулыбалась при словах: «Знаю я тебя, непоседа. Наверняка захочешь на тамошней ярмарке погулять. Не у Хайсэндов же тебе денег просить!», и рассыпалась в благодарностях приёмным родителям. О том, что с самого обеда у неё уже был заготовлен другой кошель, с монетами из припрятанного в тайнике под разрушенным мостом сундучка, она предпочла в этот вечер не упоминать. Да и как пускаться в такие пояснения, когда всё так удачно складывается? А что, если с таких новостей Аделард передумает её отпускать?! Ну, уж нет! Только не сейчас! Расскажет… обязательно расскажет всё родне… Но как-нибудь поосторожнее, попозже, и не в этот раз! А вот и для Фобс, и для Бани у неё имеется что сказать…
В таких суматошных мыслях Винтерблум и заснула, даже не заметив этого сама — вот только-только перед глазами было чёрное пятнышко окна с прыгающими тенями деревьев от далёких фонарей, и тут же появились растерянная мордашка Фобс и заливисто хохочущая Бани, трясущая рыжей косой. Блум обиженно надула губы, собираясь высказаться и объясниться с ними до конца, но подруги вдруг исчезли, а на их месте оказалась приёмная матушка.
— Блум! Блум, дорогая, ты собираешься вставать?
Винтерблум в недоумении поморгала — по только что тёмной спальне гуляло солнечное утро, в приоткрытую дверь с кухонь тянуло запахом вишнёвого пирога, а со двора доносились громкие голоса домочадцев, скрип телеги и цокот копыт.
— Блум, детка, ты точно уверена, что едешь с Реджинардом? — заглянула в комнату Эглантина, идя по коридору к входной двери смиал.
— Уверена! Конечно, уверена! — вскочила на постели Винтерблум, ещё не успевшая полностью проснуться, но уже горящая желанием довести задуманное до конца.
— Тогда быстро иди завтракать, Реджи не собирается сегодня засиживаться за столом, да и дорога вам неблизкая — успеть бы до темноты…
— Успеется! — отозвался и сам Реджинард из столовой. — Успеем в самый раз.
— Что значит «в самый раз»? — громко и с нескрываемыми подозрениями переспросила его мать и поспешила из спальни в столовую, оставив Винтерблум одеваться и прибирать кровать. Вскоре её раскатистый голос командовал в столовой: — Смотри у меня, Реджи, не вздумай зря бездельничать и шататься с дружками по тавернам до утра. Я не посмотрю на возраст твой, если приедешь не вовремя. Ты понял меня?
— Понял, матушка, — весело отозвался Реджинард, выскакивая из-за стола.
Он, конечно, хоть и был уже немолодым хоббитом, а некоторые злые языки поговаривали, что «пора бы уже давно и жениться в его-то летах», но мать почитал, уважал и никогда не пускался с ней в споры. Правда, жену Аделарда переупрямить не мог и сам Аделард, а характером Реджинард пошёл в мать… так что делал он почти всегда лишь то, что считал нужным сам.
— Чай! Чай хотя бы допей!.. — звала его мать, но он уже был у входной двери, прихватив по дороге вещи Винтерблум и заговорщически подмигнув ей от порога. — Жду, сестрёнка, только поскорее давай.
Винтерблум не стала зря терять времени или испытывать терпение родичей и спустя четверть часа уже сидела в повозке. Реджинард причмокнул, щёлкнул вожжами, и пони резво зацокал в распахнутые ворота. А от порога смиал вслед повозке неслись напутствия разошедшейся не на шутку жены Аделарда, пока Эглантина не позвала её в дом, обнаружив малышку Агату с банкой варенья под столом…
* * *
…Реджинард, конечно, не против был выбраться из дому, отдохнуть от бесконечной череды весенних забот и пару дней без материнского зоркого ока вольно погулять по тавернам Шира. Но всё же никто не мог упрекнуть его в безответственности и глупости или ядовито процедить за глаза, что один из Туков не довёл какое-то дело до конца. Потому-то Аделард с супругой и отпускали Винтерблум с лёгким сердцем — с Реджинардом за безопасность девочки можно было не переживать. И Реджи, как обычно, доверие родичей полностью оправдал. Едва приехав в Сток, он первым делом принялся выспрашивать хозяина «Золотого насеста» о Бобе Хайсэнде и его дочке — приехал ли, ждёт ли и как давно? Потом понаблюдал за встречей Винтерблум с подругами (как оказалось, в Стоке приезда Блум ждала не только Фобс с отцом, но и Басгорн Гэмвич с матерью, отвозившие Мэгготам большой заказ), побеседовал с Бобом, степенно расспросив о ферме и торговых делах. За кружкой пива, поджидая паром, хоббиты успели обсудить грядущую ярмарку, и Реджи убедился, что приезд Блум весенним планам Хайсэндов не помешал. «Что ты, что ты, — отмахнулся Боб от осторожных расспросов Реджинарда, — конечно же, девочка может гостить, сколько пожелает. И потом, нашей Дейзи тоже радость будет — всё веселее, чем с бабулей и матерью... Старшая-то всё больше со мной. Помощница мне незаменимая во всех делах», — с нескрываемой гордостью болтал он, поглядывая в сторону Фобс. Трое подруг что-то горячо обсуждали, пока к ним не подошла Виола, мать Басгорн. Боб отставил кружку и подмигнул Реджинарду, кивнув на почтенную булочницу: «Пойду уговаривать и её дочку с нами отпустить, а то всё никак не соглашается. Через реку, говорит, ни за что, хоть плачь. Бедная… Оно хоть и жалко её, и понятно… но я дочке уже обещал — а тут сам понимаешь, и день рождения у неё, и ярмарка на носу…» Он махнул рукой, так и не закончив объяснения, и поспешил к хоббитянкам, широко улыбаясь навстречу всё больше хмурящейся Виоле, а Реджинард только согласно покивал. Многие знакомые сочувствовали горю булочницы, в половодье потерявшей мужа, но не дело теперь так уж дочку-то ограждать. Реджи глянул на Блум и чуть не плачущую Басгорн и решительно встал: горе Виолы — то дело прошлого, а для названой сестрёнки важно то, что сейчас…
Вдвоём Боб и Реджинард сотворили чудо — по крайней мере, именно так бормотала растерянная Бани, забираясь на паром полчаса спустя. Паромщики деловито покрикивали на ошалевшую от радости хоббитянку, а Виола охала и ахала на берегу, запоздало спохватившись, что дочка уплывает в гости, имея при себе только чуток денег и узелок с остатками завтрака — без нарядов, без украшений, без гребешка и даже без сменного белья. Реджи помахал Блум на прощание и подхватил булочницу под руку, уводя в таверну. Там они и ждали, пока не вернулся из-за Брэндивайна паром. Потом Тук усадил Виолу в повозку, терпеливо снося её причитания и обещая передать любые новости, если почтальоны донесут их до Великих Смиал — кто знает, куда они доберутся раньше или куда быстрее спешат? И только когда ворота ограды «Золотого насеста» захлопнулись за жёлтой повозкой булочницы, а трактирщик деланно-устало закатил глаза, посмеиваясь над уехавшей гостьей, Реджинард позволил и себе расслабиться. Заказал запечённую рыбу с пряностями, солений и пива, которым славились погреба «Золотого насеста» на весь Восточный Удел. И с чистой совестью уселся за любимый столик у окна отдыхать — до появления приятелей Боффинов оставалось не меньше часа ждать...
* * *
— Блум…
— Блууум…
— Ну же, Блум!
Та не отвечала, усердно копаясь в своих вещах, и Фобс выразительно взглянула на Басгорн, беспомощно разведя руками и предлагая действовать более напористой подруге.
Бани не заставила себя долго упрашивать и дважды повторять. Подхватив подол длинной ночной сорочки, которую ей одолжила матушка Фобс покуда не прибудут её собственные вещи, рыжеволосая непоседа перебралась на кровать к Винтерблум и бесцеремонно пихнула её локтем в бок.
— Блум, ты так и будешь дуться или всё же примешь наши извинения?
— Будешь молчать? — подхватила и Фобс.
— Я не сержусь, — неохотно отозвалась Блум, не поднимая на подруг хмурого взгляда и старательно разглаживая на кровати одну из юбок, больше всех измявшуюся в дороге.
— Ну да, конечно! — фыркнула Бани.
— Расскажи кому другому, — не отставала Фобс, — как будто мы не знаем тебя!
— Ах, значит, знаете! — бесконечная трескотня подруг, безоговорочно признавших свою вину и не замолкавших от самого Стока в попытках её загладить, в конце концов, всё же вывела Винтерблум из себя. Хоббитянка оторвалась от своего занятия и сердито сверкнула глазами: — А я, чтоб вы знали, вас обеих ждала! И приготовила подарки! Но куда мне тягаться с вашими важными делами… Тогда уж, начистоту, лучше бы ни ты, — она обличающе ткнула пальцем в сторону Бани, — ни ты, Фобс, ничего не обещали мне, чем вот так… Хуже Йулэ у меня ещё не было… — конец её фразы заглушили объятия сразу обеих подруг, разом обрушившихся с очередными оправданиями.
— Блум, Блум, ну не сердись. Что я могла поделать, если у матушки было множество заказов к празднику, а бабуля как раз прихворнула? — подпрыгивая от нетерпения на кровати и теребя кончик растрепавшейся рыжей косы, оправдывалась Басгорн в который раз. — А потом, уже когда твой день рожденья прошёл, я не решилась ехать, да и Бакфред Банс… — она не договорила, но Винтерблум и без того прекрасно знала: Бани не так часто, как хотелось бы, удавалось повеселиться с молодым ширрифом на гуляньях среди молодёжи или потанцевать — обязанности стража границ, какие-то частые отлучки делали Бакфреда редким гостем на праздниках. Да и подруге в такие дни обычно приходилось то помогать матери по дому, то в пекарне, а то, если не справлялись работники, и заказы доставлять.
— Ладно, Бани, хватит, — пробормотала Винтерблум и вздохнула. Недавняя обида быстро таяла, а на её месте росло сочувствие и к Бани, и к Фобс — той тоже несладко: матушка только-только родила шестого ребёнка (долгожданную третью дочь) и до сих пор ещё не оправилась до конца, а в немаленьком семействе Хайсэндов только Дейзи могла помочь с женскими обязанностями сестре. — Хватит, Фобс, вы задушите меня, — произнесла она, смущаясь и окончательно оттаивая. — Простите и вы меня.
Фобс заливисто засмеялась и ещё раз повисла на шее Блум:
— Ну, наконец-то…
— Ура! — поддержала её Бани.
Они ещё что-то говорили друг другу, перебивая и жестикулируя, оправдывались, объяснялись, но потом вдруг разом замолчали.
— Ой… — снова засмеялась Фобс, первой приходя в себя. — Я же так и не сказала…
— О чём? — покосилась на неё Басгорн.
— О том, зачем позвала вас обеих сюда! — выпалила Фобс, розовея и подпрыгивая от нетерпения.
— Ты про ту записку, что прислала мне?
— Насчёт «не пожалеешь» и «приезжай»? — в один голос переспросили её подруги.
Фобс быстро закивала, сгребая в сторону разложенные вещи Винтерблум и усаживаясь на её кровать. Бани подвинулась. Блум, в которой подняло голову неуёмное любопытство, не стала возражать, только проводила снова смявшуюся юбку долгим взглядом.
— Так вот… — Фобс понизила голос — как всегда, когда начинала рассказывать о каких-то важных или занимательных вещах — и почти зашептала: — Нынешней весной, как только отец разберётся с пастбищами, он уедет на ярмарку в Бри. И он пообещал взять меня с собой! Представляете? Свой день рождения я проведу там!
От возбуждения Фобс захлопала в ладоши, вскочила с кровати и запрыгала, не в силах сдержать радость от предвкушения. Но Бани и Блум не спешили эту радость разделять. Хоббитянки переглянулись и снова уставились на Фобс одинаково недоумевающими взглядами.
— Мы, конечно, очень рады за тебя … — осторожно начала Бани.
— Но причём тут мы и как это объясняет твоё письмо? — подхватила Блум.
— И если ты уезжаешь, то зачем вообще нас сюда позвала?
— Да, вот именно. Зачем?
— Ты не подумай, мы любим твоих бабушку, мать, братьев и сестру...
— Сестёр… — подсказала Блум.
— Да, сестёр, — тут же исправилась Бани, — но, прости, проводить с ними весенние праздники — это как-то…
— Это как-то не совсем то, чего нам бы хотелось и совсем не подходит для твоего «не пожалеешь», — договорила Блум, и обе хоббитянки замолчали, словно старательно выбирали ещё какие-то слова.
Фобс усмехнулась.
— А со мной? Со мной хотели бы провести весенние праздники?
— С тобой — да, — заявила напрямик Бани.
— Для того и приехали сюда. А ты…
— А я… Я приглашаю вас обеих поехать с нами в Бри на весеннюю ярмарку! — выпалила Фобс. — Матушка согласна на наш отъезд, а отец не против взять и вас! К тому же он мне пообещал, что нынешней весной в свой день рождения я получу всё, что только смогу пожелать!
— Это он слегка поторопился с обещаниями, — прыснула от смеха Бани.
— Ничего подобного! — возразила Фобс. — Просто он прекрасно знает мои интересы…
— И понимает, что звёзд с неба ты не станешь желать, — засмеялась и Блум.
— И понимает, что я не оставлю его без помощи ни на ярмарке, ни в торговых делах, — поправила её Фобс, а Блум и Бани переглянулись от важного тона, которым подруга произнесла эти слова.
Фобс всегда была ответственной и серьёзной, а с годами и взрослением эти свойства её характера всё сильнее проявляли себя. И иногда, как сейчас, её слова заставляли и Блум, и Бани ощущать себя почти что детьми — даже предлагая подругам разделить такое невероятное приключение, Фобс умудрялась выглядеть едва ли не как собственная мать. Что же будет, когда она обзаведётся собственным домом, хозяйством и детьми?..
— Так что вы скажете? — нетерпеливо переспросила она, и её щёки покрылись лёгким румянцем, выдавая волнение и тревогу — вдруг примолкшие задумчивые подруги собираются враз отказать?
— Конечно, я с тобой, Фобс, — воскликнула Блум. Её недовольство и обиды исчезли без следа от одной только мысли о предстоящей поездке — дальше Баклэнда ей ещё не приходилось бывать, а рассказы о дальних странствиях привлекали всегда.
— Бани? — позвала Фобс задумчивую подругу. — А ты?..
— Я тоже! Конечно же, да!
— А матушка твоя ничего не скажет? — Фобс всё ещё опасалась возражений со стороны матери Басгорн, которая ни разу не отпускала дочь даже за Брендивайн.
— Скажет, наверняка, — ухмыльнулась Бани. — Но лучше уж я поеду с тобой…
— Чтобы наверняка было за что ответ держать, — захохотала Блум.
И Бани подхватила её смех, подмигнув растерянной Фобс, которая лишь покачала головой, но не стала ничего возражать.
Скрипнула, приоткрывшись, дверь, и в спальню заглянула Роза, мать Фобс.
— Вы что расшумелись-то так? — вполголоса поинтересовалась она.
— Ой… Простите, миссис Хайсэнд… Мы не хотели мешать… — спохватились и наперебой стали оправдываться юные хоббитянки.
— Только угомонила мальчишек, так неужто надо и вас?
— Не нужно матушка, — Фобс подбежала к матери. — Тебе помочь чем-то?
— Не надо, дорогая. Вы только потише. А лучше ложитесь спать — успеете ещё наболтаться, — миссис Хайсэнд пригладила чуть взъерошенную макушку Фобс и поцеловала её в лоб. — Быстро все, по кроватям и спать. Неужто за сегодня никто не устал? — Она дунула на подсвечник у двери, пальцем указала дочери на оставшиеся свечи у кроватей и тихонько ушла.
Блум только при этих словах вспомнила, каким бесконечно-долгим выдался минувший день. Она окинула взглядом небольшую комнатку, выделенную ей и Бани, зевнула и усмехнулась — нынешней ночью, уж точно, сон не заставит себя долго ждать.
— Доброй ночи, — негромко пожелала подругам Фобс и постаралась как можно осторожнее шелохнуть тяжёлую скрипучую дверь. — Бани, завтра я покажу тебе нашу ферму, а потом прогуляемся до Зелёной стены через поля.
— А для меня не найдётся ничего нового показать? — пробормотала Блум, борясь с наступающим сном.
— Для тебя… — призадумалась Фобс, перебирая в памяти события с последнего приезда Винтерблум. — Придумаем развлечения и для тебя, — она качнула головой куда-то в сторону окна. — Завтра к вечеру можно будет расспросить Бетси Праудфут, дома ли её брат и купить воздушных змеев — они у него самые красивые получаются.
— А зачем они нам? — сонно зевнула Басгорн.
— Потому что перед ярмаркой у нас обычно устраивают какие-нибудь состязания.
— А змей-то зачем?
— Чтобы все видели.
— Что видели?
— Не что, а кого, — рассмеялась Фобс, но тут же спохватилась и закрыла себе ладошкой рот.
— Тебя, Бани, тебя, — ответила Винтерблум, поплотнее укутываясь в одеяло и взбивая подушку.
— Тебя, — эхом откликнулась Фобс на непонимающий взгляд. — У нас тут все любят соревноваться — кто за паромом плавает, кто овец стрижёт, кто рыбу ловит…
— А если кто и не участвует, тоже просто в стороне не сидит, — Блум усмехнулась, вспоминая, как впервые попала на подобные гулянья. Тогда Мелилот и Мента Брендибаки, выкрикивая имя брата Меримаса, влезли на ворота Брендивайнского моста. Их воздушные змеи, конечно, взлетели выше всех, но зато и наказание длилось дольше остальных Брендибаков — их дед, старый Горбулас, таких развлечений молодёжи не поощрял...
— Так мы будем просто наблюдать? — разочарованно протянула Басгорн.
— Захочешь — можешь бегать, прыгать и кричать, — сквозь сон пробормотала Винтерблум.
— Не советую бегать, — хихикнула Фобс. — Младшего Праудфута вот уже три года никто не может обогнать.
— Тогда можешь покидать камни или пострелять.
Бани недоверчиво покосилась на подругу, но, видимо, насмешка только послышалась ей в сказанных словах. Хотя с чего вдруг Блум заговорила о таких занятиях? Бани никому не стала рассказывать про то, что скрыто в тайнике меж оградой и стеной сарая, а про лук знали только Бакфред Банс и ширриф Харт…
— Ага, можно! — тут же закивала Фобс. — А хочешь, то и старый ширриф Харт, если, конечно, приедет к приятелю на праздники, может поучить тебя. Я позапрошлой весной пробовала — даже до забора дострельнуть не смогла.
— Хорошо, хоть у забора никого не было, — фыркнула Блум. — Ты разве не помнишь, Фобс? Нашу Бани уже учит ширриф Бак...
Басгорн насупилась, но не стала отвечать.
— Ну, как захочешь, завтра разберёмся. Но будь уверена, до отъезда нам не придётся скучать! — Фобс прихватила одну из свечей и бесшумно выскользнула за дверь.
Басгорн завозилась на своей кровати, устраиваясь поудобнее.
— Не сердись, Бани, я пошутила, — попыталась оправдаться Блум, не открывая глаз, но и без того слыша недовольное сопение подруги. — Завтра я тоже покажу тебе интересное место — оттуда видно за Зелёную ограду; а потом пойдём за покупками.
— У меня с собой не так много денег, чтобы тратить их сейчас.
— Не волнуйся, они у тебя е-е-есть... Завтра будут. Всё за-а-автра… А сейчас спа-а-ать… — И Винтерблум, слишком уставшая и переполненная впечатлениями, уснула раньше, чем дождалась ответа озадаченной Бани на неразборчивые слова.
* * *
Брийский тракт, на удивление, почти пустовал.
Удивительным было то, что на этой дороге даже в обычные дни всегда сновал народ и ездили телеги то в направлении Бри, то Брендивайнского моста. А уж накануне праздников и говорить нечего — у придорожных колодцев всегда толкался проезжий народ. Такое странное затишье Боб Хайсэнд заметил не сразу. Выехавши со старшей дочкой и её подругами рано на рассвете из-за Зелёной ограды Баклэнда, он поначалу даже придремал под мерное покачивание повозки и, вполглаза следя за дорогой, не слишком оглядывался по сторонам. Только когда солнце поднялось высоко и стало припекать, а у колодца за недостроенной таверной не обнаружилось ни одного путника, Боб смекнул, что что-то не так.
Настороженно озираясь на увенчанные древними руинами холмы и чернеющую вдалеке полосу Старого леса, Боб наказал дочке не отходить никуда от повозки, быстренько напоил пони и побежал к маленькому домику чуть поодаль от дороги, где обретался хоббит-торговец Адсо, лет шесть-семь тому назад задумавший отстроить таверну в здешних местах.
От того заведения, что должно было стать пристанищем путников и приносить хороший доход своему владельцу, торчали деревянные опоры, балки крыши и трубы очагов над наполовину возведёнными стенами. То ли задумки Адсо были слишком туманны, то ли не хватило удачливости и средств на широкий размах, но все его мечтания оставались несбывшимися уже далеко не первый год. Дочка и сын Адсо жили своими семьями где-то в Пристенках Бри и не слишком одобряли начинания отца, жена его давным-давно умерла — ещё до того времени, как хоббит ввязался в свою затею с таверной у тракта, — и негде было ему искать помощи и поддержки для затянувшегося строительства, кроме как у наёмных работников. Их-то он и нанимал. Но с годами нажитое прошлыми удачными сделками состояние таяло, а новые ручейки звонких монет отчего-то не спешили притекать к его рукам. Так он и жил в одиночестве в маленьком домике подле недостроенных стен своих мечтаний, и с очередным миновавшим годом каждый из путников, проезжающих по Великому Восточному тракту, всё вернее убеждался: таверна Адсо не будет работать никогда.
Едва Боб скрылся в домике торговца, Фобс в свою очередь нервно заозиралась по сторонам.
— Да что с вами такое, Фобс? То отец твой прямо бегом куда-то убежал, теперь тебе не сидится на месте… — не удержалась Винтерблум. Удобно устроившись в повозке, она грызла прихваченные в дорогу яблоки и не спешила волноваться по пустякам.
— Да ничего, Блум, — пробормотала хоббитянка, но, уже вскочив со своего места, не усаживалась назад. — Просто здесь как-то…
— Тихо. Так? — закончила за неё Басгорн и тоже незаметно подобралась.
— Угу, так, — кивнула Фобс. — И ещё, если помните, нам навстречу не проехала ни одна повозка. С самого раннего утра.
— А обычно это как? — переспросила Блум.
— Обычно это не так.
Винтерблум покосилась на подругу и отложила недоеденное яблоко. Фобс потопталась на месте и ухватилась за бортик повозки, собираясь вылезать.
— Стой, — Бани перехватила её за руку, — ты забыла, что твой отец сказал?
— Будем ждать, — Блум перебралась на переднее сидение и разобрала вожжи.
— А ты умеешь править? — с сомнение поинтересовалась Фобс, но попыток вылезти из повозки больше не повторяла.
— Ничего особо сложного, — отмахнулась Блум. — Пробовала пару раз.
— Смотрите! — Басгорн указала в сторону домика, где скрылся Боб. — Кто это там?
— Похоже, сам старый Адсо, — произнесла Фобс, разглядывая фигуру хоббита, семенящего следом за отцом. Уже отойдя на несколько шагов от крыльца, он вдруг что-то воскликнул, шлёпнул себя рукой по лбу и вернулся назад. Снова на крыльцо он выбежал через пару минут, неся на локте зонтик и плащ и поправляя на голове шляпу.
— Ну, Адсо, торговец, который начал строить эту таверну, да так и не довёл дело до конца, — добавила Фобс на непонимающие взгляды подруг. — Я потом вам всю историю расскажу, в другой раз.
— Ну, ладно, — пожала плечами Блум и перебралась снова на своё место. При виде благополучно вернувшегося Хайсэнда и суетливого старичка её покинули тревога и нарождающийся страх. Да и потом, уже давненько никто не слышал такого, чтобы на этом тракте творились какие-то тёмные дела.
— Едем, девочки, едем, — заговорил Боб Хайсэнд, ловко запрыгивая в повозку.
Хоббитянки переглянулись — настроение отца Фобс явно изменилось — глаза блестели, в каждом движении проглядывало нетерпение, а помогая торговцу забраться в повозку, он чуть ли не потирал руки.
— Мистер Адсо прокатится с нами.
— Но… папа? Мы куда? — удивлённо пискнула Фобс, когда повозка резко тронулась с места. Объехав вкруг колодца, Боб выкатил на дорогу, но почти тут же съехал с неё на неприметную узкую колею, уходящую влево через поля.
— О, дорогая, мистер Адсо обещался показать нам нечто необычное, — не оборачиваясь и сосредоточенно направляя пони по неровной дороге, отозвался Боб.
— О… да… — многозначительно обронил торговец и замолчал, оставив юных хоббитянок в недоумении.
Их недоумение рассеялось только полчаса спустя.
Трясясь по ухабистой дороге, повозка Боба обогнула склон высокого холма, переехала пару мостиков над неглубокими прудиками и снова выкатила на дорогу — старый Зелёный Тракт, уходящий от Бри к Северным холмам. По правую и левую стороны дороги зеленели ухоженные поля, виднелись добротные постройки ферм, и, несмотря на то, что главное пересечение Зелёного и Восточного трактов (а с ним и въезд в Бри) осталось где-то далеко позади, старый тракт не пустовал.
— Вот видишь, видишь? Что я тебе толковал? — торговец Адсо то и дело дёргал Боба Хайсэнда за рукав, тыча пальцем по сторонам. И Боб согласно кивал — за те четыре или пять лет, когда он бывал к северу от Бри в последний раз, многое изменилось в здешних местах.
Повозка свернула с дороги вправо, миновала руины древнего форта и остановилась.
— Вот те раааз… — изумлённо пробормотал Боб.
— Да, дружище, теперь всё вот так, — развёл руками Адсо.
За остатками древних укреплений лежал обширный луг, один из многих, тянущихся вдоль старого тракта к самым Северным холмам. Лошадиные луга, как прозывали их в Бри, издавна принадлежали семейству Хенгстейсеров, но в последние годы всё меньше коней паслось на бесконечных просторах, а старый хозяин всё реже выезжал в город и почти не появлялся на ярмарках, довольствуясь теми покупателями, что сами добирались к дверям его фермы. А за последние три-четыре года Боб его ни разу и не видал…
Сейчас же луг было не узнать — расцвеченный лентами и яркими полотнищами, уставленный навесами и торговыми палатками он больше ничем не походил на безлюдное пастбище, где цвели буйные травы и свистел ветер над вершинами холмов и руин в древних камнях. Сейчас луг гудел множеством голосов и пестрел многоликой толпой, на первый взгляд ничуть не меньшей, чем обычно собиралась на ярмарках в Баклэнде или пристенках Бри. На помосте, пристроенном к остаткам древней стены, музыканты настраивали инструменты, над обрывом под громкие визги мелькали качели, на отгороженной площадке толпа зевак подбадривала лучников, а у восточного края луговины темнела густо-зелёная полоса каких-то насаждений, отчётливо выделяясь на фоне едва-едва распустившихся молодых тополей, чётким строем очертивших границу отведенных под гуляния земель.
— И давно это так? — всё никак не мог прийти в себя Боб от вида разномастной шумной толпы. Ровные ряды повозок выстроились по краю луга от самого въезда до виднеющихся вдали построек — старых помещений зимних конюшен Хенгстейсеров. И прямо с повозок шла бойкая торговля — зерно и овощи, кожи, ткани, меха и шерсть. Может и похуже, чем в том же Бри, но всё же…
— Да вот, где-то с прошлой осени, — перебил его мысли Адсо, — как закончился Праздник урожая, так и пошли слухи. Говорили, что старый Хенгстейсер отошёл от дел, оставив всё сыновьям. Их видели прошлой осенью в Бри, а потом поговаривали, что те привезли лучших скакунов продавать. Так это или нет — про то мне не ведомо, я сам не видал. Но только с начала зимы слухи всё больше расползались, и всё больше любопытных заглядывали сюда. А сейчас, — он вздохнул, — к моей таверне и вовсе никто не заехал, кроме тебя.
Боб искоса глянул на Адсо, но не стал ничего говорить о «таверне» старика или о тех, кто в поисках удачи решил объехать стороной домик незадавшегося трактирщика. И слепому ясно, что любой торговец больше заинтересуется здешними лугами, чем недостроенными стенами без крыши и очага.
Верхом на резвом откормленном коньке к повозке Хайсэндов подскакал молодой паренёк — не хоббит, но и не взрослый человек. «Дорослик», — отметил про себя Хайсэнд и оказался прав. Широко улыбаясь, мальчишка замахал руками и быстро затараторил, поглядывая по сторонам, а чуть опешивший от его напора Боб не сразу разобрал среди потока слов: «покушать», «ночевать», «лучшие развлечения», «торговать сподручно» и «рады дорогим гостям».
В сопровождении бойкого паренька Боб поставил свою повозку на указанное место в длинном ряду таких же приезжих торговцев и, недоверчиво оглядываясь по сторонам, так и не решился оставить без присмотра привезённую для продажи шерсть. Мальчишка понимающе покивал и тут же пригласил хоббитянок прогуляться до фермы, где, по его словам, отец и дядька ещё осенью перестроили старый дом прислуги под трактир «с отменными кроватями и самой лучшей кухней». Боб чуть посомневался, но у повозки уже крутились приценивающиеся покупатели, и времени для раздумий не оставалось. Прикинув, что с делами удастся разобраться быстрее, чем ожидалось, Хайсэнд отправил Фобс, Бани и Блум за обещанными удобствами в трактир. Старый Адсо увязался с ними, уверив Боба, что самолично присмотрит за девочками до его появления, затем прихватил свой зонтик и плащ и поспешил, пыхтя, бормоча и отдуваясь, вверх по склону холма, за которым уже скрылись и юные хоббитянки, и сопровождающий их мальчуган.
Когда Боб Хайсэнд закончил дела и добрался до указанного трактира, уже наступила ночь. Но на лугу веселье не стихало — музыканты без устали играли под крики и аплодисменты толпы, народ пел, пил и веселился, угощался у палаток и танцевал. Дорогу от луга до фермы Хенгстейсеров высветили сотнями фонарей, и сам перестроенный в трактир дом прислуги ярко сиял. По правде говоря, Бобу встретились по дороге несколько нетрезвых гуляк, но драк или беспорядка не было — всё же Хенгстрейсеры сумели управиться со всем должным образом (даром что Громадины), а широкоплечих молчаливых охранников, время от времени мелькавших среди гостей ярмарки, не решался никто задевать. Даже гномы — а их оказалось немало как среди тех, кто ел, пил и веселился, так и среди тех, кто торговал.
Старый Адсо сидел за столом с какими-то двумя хоббитами, явно не ширскими, но ни дочку, ни её подруг в зале Боб не обнаружил. Он нахмурился и собирался было устроить расспросы хозяину, но Адсо подскочил со своего места и призывно замахал. Вскоре выяснилось, что все три хоббитянки уже ушли спать в единственную крошечную комнатку, которую удалось снять за вполне разумные деньги и гораздо дешевле, чем в том же Бри. Адсо спать не собирался, потому что встретил старых приятелей, с которыми и болтал уже второй час; пиво в таверне хоть и не такое отменное, как варили в «Золотом насесте» или в «Гарцующем пони», но вполне можно пить; а вот выспаться Бобу уже вряд ли удастся — даже последние тюфяки, как сказала хозяйка, отнесли на конюшню ещё три часа назад. Боб в раздумьях почесал макушку, но тут разносчица притащила к столу жареных цыплят. И Хайсэнд махнул рукой — гулять так гулять! Ярмарка удалась — осталось только завтра всему семейству подарков набрать, дочка наверняка будет довольна — завтра ещё и повеселится всласть; а поспать и в повозке можно — благо, ночь не холодная, да и навес от дождя он не забыл взять.
Адсо одобрительно покивал Хайсэнду, по лицу читая обуревающие его мысли, и, разливая пиво из общего кувшина всем собравшимся за столом хоббитам, принялся знакомить Боба с приятелями: добрыми хоббитами, хоть и живущими далеко от ширских зелёных холмов…
* * *
С самого раннего утра, наскоро позавтракав, хоббитянки отправились гулять.
Хоть Фобс и уверяла подруг, что это совсем не Бри, но Блум и Бани, которые впервые видели такое количество людей (да и не только людей) были слегка ошарашены и ошеломлены. Поначалу девушки робели и терялись, но Фобс, более опытная путешественница, быстро взяла в свои руки все дела, и вскоре уже все три подруги кружились на каруселях, а потом и попивали чай под навесом одной из палаток. Любезный торговец-человек, у которого ранним утром было не много посетителей, особенно предпочитающих чай, с радостью поболтал с тремя любознательными хоббитянками, рассказывая о местных развлечениях, людях и собственных делах. И вскоре девушки уже знали о нём почти всё — что зовут его Томас и живёт он неподалёку от Бри с матерью, бабушкой и двумя сёстрами; что одна из сестёр нынешней весной собирается замуж, а вторая приехала с ним сюда; что обычно они торгуют в Пристенках, а в самом Бри — очень редко, только иногда: слишком требовательный тамошний люд и немало нужно заплатить в ратуше за право торговать. А ещё болтливый Томас упомянул, что на здешних лугах появилось одно любопытное развлечение, которого нет даже в самом Бри — потому-то многие и съехались сюда. Лабиринт. Какой такой лабиринт? Очень запутанный, выстроенный, а вернее, выращенный вооон там…
Как только Томас указал на восточную части луговины, хоббитянки тут же вспомнили необычную, густую, тёмно-зелёную полосу насаждений, замеченную ещё вчера.
А вскоре три подруги уже стояли перед огромным рисунком, вывешенным на доске справа от арочного прохода, увитого цветными лентами. За входом виднелся сумрачный коридор со стенами из всё тех же тёмно-зеленых растений, но больше ничего разглядеть было нельзя — коридор резко сворачивал в сторону в нескольких шагах от проёма входа.
— Здесь вход… — тучный подуставший смотритель равнодушно ткнул пальцем в рисунок на доске, а потом неопределённо махнул рукой себе за спину: — Выход там.
— То есть, там есть ещё одни ворота? — с нескрываемым любопытством поинтересовалась Винтерблум.
— Ну конечно, мисс, всё там, — смотритель покосился на хоббитянку и заученным тоном принялся пояснять: — Входите здесь, потом идёте дотуда и стараетесь найти вторые ворота там. Если найдёте — там мой кузен встретит вас и довезёт сюда. До тех ворот можно дойти по-разному, но если проберётесь через середину, то получите подарок от нас.
— А как вы узнаете, прошли мы через середину или нет? — не успокаивалась Блум.
— Ххха! Уж мы-то узнаем, будьте спокойны, маленькая госпожа! — хохотнул смотритель. — Уж не думаете ли вы, что мы оставим без внимания тех, кто заходит сюда?
Блум неопределённо пожала плечами, чем вызвала ещё один смешок толстяка.
— Ха! Ха-ха! Смотрите сюда, — он махнул на небольшую палатку, приткнувшуюся почти вплотную к зелёной стене лабиринта, из которой вышел встречать вертевшихся перед входом девушек. — У нас тут всё строго. Идёмте, поглядите сами. Идёмте сюда!
Он приподнял полог и поманил хоббитянок за собой. Чуть поколебавшись, девушки вошли внутрь — небольшая комнатка, протопленная жаровней с углями, освещённая лампой у входа и светом стоящего на столике фонаря. Переносная ширма в углу, из-за которой виднелась узкая (как только умещался на ней толстенький Громадина?) кровать, несколько табуреток у стола и деревянная доска, утыканная крючками. На доске висели свистки — множество деревянных пищалок, украшенных бирками и цветными лентами. Под доской на подстилке, свернувшись калачиком, дремала большая собака, при появлении гостей лениво приоткрывшая один глаз и тут же снова отвернувшаяся.
— Каждый, кто идёт туда, — смотритель махнул рукой себе за плечо, очевидно, имея в виду сплетение зелёного лабиринта, — берёт с собой это, — он ткнул пальцем на доску со свистками, тем же жестом, как до этого разъяснял с проходами на рисунке.
Блум фыркнула:
— Зачем?!
— Ха! — лицо смотрителя расплылось в ухмылке. — Хочу верить, что маленькой госпоже не доведётся это зря пояснять. — И, упреждая возможные вопросы, тут же пустился в объяснения: — Берёте свистульку, идёте туда. Там гуляете и ищите вторые ворота. Но если потеряетесь — свистите, не стесняйтесь. Я и Хант, — он кивнул на собаку, — тут же явимся вас спасать. Только в таком разе подарков не ждите.
— Спасать? — с явными сомнениями в голосе переспросила Фобс.
— Ну не сидеть же вам там до ночи, маленькая госпожа, — закивал толстяк, чем совсем не прибавил храбрости хоббитянке.
— А там опасно? — вмешалась Винтерблум, поглядывая то на человека, то на притихших подруг.
— Не опаснее, чем в любом саду, мисс. К тому же, там есть на что посмотреть, уверяю вас! — заговорщицки склонившись над столом к девушкам, он добавил: — А ещё, я слышал, главный садовник, который растил этот сад, знался с эльфами.
— С эльфами? — ахнула Басгорн.
— Да, — закивал человек, — откуда, по-вашему, он выучился всему и смог всё так быстро обустроить там? С эльфами, наверняка!
— Да ладно вам, почтенный, — Блум усмехнулась, но её лицо уже озарил огонёк интереса, и это не укрылось от Фобс, молча закатившей глаза. — Откуда тут эльфам взяться?
— Ну, не знаю. Так говорят, — развёл руками смотритель. — Так что скажете, уважаемые? Идёте или как?
— Идём, — решила за всех Винтерблум.
— По три монеты с каждой, — смотритель снял с крючков три свистка. — Если после полудня не выберетесь — буду искать.
Басгорн дёрнула Винтерблум за рукав:
— На минутку... Сейчас, уважаемый, — извинилась она перед смотрителем и зашептала на ухо подруге, отведя чуть поодаль: — Блум, ты с ума сошла? Девять монет! Я и без того растратила не только то, что у меня было, но и то, что мне матушка обещала прислать.
— Бани, чего ты снова про эти монеты беспокоишься? Я же дала тебе часть тех сокровищ, из припрятанного сундучка. И, уверена, они все ещё целы у тебя.
— Блум, я не могу их тратить. Они не мои! Ну вот не могу, и всё тут… И у тебя не хочу брать… — упавшим голосом добавила Бани и опустила голову, а Блум успокаивающе похлопала подругу по руке. Ей и самой всё ещё непривычно было ощущение внезапно свалившегося богатства, про которое никто из родичей до сих пор ничего не знал. Но вся эта непрерывная череда новых впечатлений и весенних праздников подсовывала непреодолимые соблазны один за другим…
— Идём, я заплачу. Когда нам ещё удастся побродить по эльфийскому лабиринту, а? А деньги — отдашь как-нибудь, потом, если разбогатеешь или решишься свою долю принять.
Бани чуть поколебалась, но потом всё же согласно кивнула.
— Ладно, идём, — вздохнула она.
— Эльфийский лабиринт, ты представляешь? Представляешь себе? — непрерывно повторяла и тормошила её Блум, рассчитываясь со смотрителем.
И даже Фобс не стала возражать.
* * *
Неизвестно, имело ли на самом деле мастерство эльфов какое-либо отношение к зелёному лабиринту, сооружённому на Лошадиных лугах, но искусность его строителей, а вернее сказать садовников, не заметить было нельзя.
Вечнозелёные ветви кустарников, высаженных ровными рядами, сплетались непроходимой стеной. Даже Фобс, выросшая под защитой подобной стены, поначалу не переставала удивлённо оглядываться по сторонам и недоверчиво трогать крошечные, тёмно-зелёные, чем-то похожие на широкие иглы листики упругих ветвей. Извилистые зелёные коридоры петляли, ветвились на перекрестьях и разбегались множеством тропок, то сливающихся в бесконечную цепь проходов, то заканчивающихся тупиком. Вырезанные из дерева фигурки зверей и птиц, причудливые фонарики, журчащие ручейки, пробивающиеся из земли или стекающие по чашам и ветвям, яркие клумбы и пёстрые цветники украшали необыкновенный сад. Очень часто в непроходимых коридорах и тупиках стояли скамейки под живыми навесами плетистых лоз, и уставшие посетители могли передохнуть (а особо предусмотрительные и перекусить), прежде чем бродить дальше.
Блум, Бани и Фобс к предусмотрительным посетителям сада не относились, а бродили уже третий час. Первое время они ничуть не жалели о своей затее и непрестанно восхищались то россыпью цветных камней в углублении ручья, то игривыми струями воды, брызжущими высоко вверх, то ярким ковром цветника на повороте тропы. Но когда очередная тропинка, изогнувшись, вывела их к одному и тому же фонтану в четвёртый раз, девушки насторожились. Пятый раз утвердил их в предположении, что они заблудились. Шестой — заставил спорить и лихорадочно пытаться вспомнить карту, оставшуюся снаружи лабиринта на доске. Седьмой — молча остановиться и пересчитать повороты. На восьмом круге они уже отчаялись оторваться от переставшего казаться прекрасным фонтана, забрались в ставший знакомым тупик и уселись отдыхать.
— Эх… — вздохнула Фобс, — вот тебе и эльфийский сад…
Блум и Бани промолчали, и хоббитянка подняла голову вверх — через полог живых ветвей проглядывало солнце:
— А ведь скоро время второго завтрака… Может, давайте посвистим? — неуверенно предложила она.
Блум тоже взглянула вверх.
— А подарок? — поинтересовалась Басгорн. — Неужели тебе не интересно ни выбраться ко второму выходу, ни узнать о том, что говорил смотритель?
— Нет, не очень, — Фобс тряхнула головой и решительно сжала свисток. — Мне как-то уже не слишком хочется об этом знать.
— А меня удивляет другое… — тихонько протянула Блум. — Мы уже долго гуляем здесь. А ведь Томас сказал, что многие посетители приехали сюда именно ради этого сада…
— И?.. Что ты хочешь сказать?.. — Бани насторожилась и забегала взглядом по окрестностям: камни, птицы, цветы, журчание воды… и безлюдная тишина.
— И где все люди, Бани? Открой глаза! — выпалила Фобс, опережая подругу. — Всё, давайте звать на помощь!
Она вскинула руку, готовясь свистнуть, но Блум остановила её:
— Постой! Кажется, я что-то слышала. — Она вскочила, прислушиваясь. — Слышите? Там!
Тут обе хоббитянки тоже различили из-за стены кустарника чьи-то голоса.
Блум взобралась на скамью и подпрыгнула несколько раз — но её роста было всё равно не достаточно, чтобы заглянуть через стену, а тонкие ветви вечнозелёных кустов никак не способны были выдержать её вес. Не портить же из-за этого, в конце концов, сад… и она громко крикнула:
— Эй! Ээээй! Есть кто там?
Некоторое время никто не отвечал, но когда Фобс под молчаливое согласие остальных уже поднесла к губам свисток, раздались слова:
— Есть! А там кто?
— Мы заблудились! — едва слышно пискнула Фобс, но из-за стены её, очевидно, расслышали и засмеялись.
— Заблудились? Здесь? Вот так дела!
— Ну вот так… так случилось… тут фонтан… — наперебой заговорили хоббитянки.
— Тише! А где вы? Можете точнее сказать? — поинтересовался уверенный голос из-за стены.
— Мы у фонтана, а как выбраться отсюда — не знаем, — отозвалась Блум.
— Подождите там!
К первому голосу присоединился второй, они о чем-то неразборчиво загомонили, удаляясь, а вскоре к фонтану выбрались из зарослей два хоббита — молодых, темноволосых, в нарядных куртках и с корзинками в руках.
Фобс при их появлении ахнула:
— Ой! Ну надо же! Это же Одовакар!
— Кто? — переспросила Винтерблум.
Фобс взглянула на подругу, всё ещё стоящую на скамейке, и дёрнула её за подол платья:
— Слезай, Блум, слезай быстрее. Нет времени сейчас объяснять!
Винтерблум спрыгнула на землю, но её поспешные действия не укрылись от молодых хоббитов. Они засмеялись и приблизились.
— Значит, вы и есть те, кто заблудился? — спросил один из них, широко усмехаясь, и хоббитянки узнали голос, отвечающий им из-за стены несколько минут назад.
— Да, это мы. Доброго дня, мистер Диггинс, — Фобс поднялась навстречу хоббитам и вышла из тени навеса. — Вот так случилось…
— Фобс Хайсэнд! — воскликнул второй хоббит. — Вот так встреча!
— Рада приветствовать вас, Одовакар и… — она вопросительно взглянула на хоббитов и те поспешно раскланялись.
— Я Одовакар Диггинс, — представился знакомец Фобс, — можно Одо, в честь прадедушки. А это мой приятель, Дрого Гудбоди.
Хоббит, заговоривший первым, поклонился ещё раз.
— Мы пришли сюда на завтрак, — перебил он Одо, очевидно, посчитав знакомство законченным. — Интересно, как это вас угораздило так?..
Одо ткнул своего бесцеремонного приятеля локтем в бок, заставляя замолчать.
— Дрого много рассказывал мне про этот сад, и мы решили позавтракать сегодня здесь, — заговорил Одо, ставя на скамейку корзинку, которую держал в руках. — Если не возражаете, мы приглашаем вас присоединиться к нам, а потом Дрого выведет нас всех отсюда — он утверждает, что прекрасно знает здесь все тропинки, закоулки и чудеса.
— Знаю, конечно! — Дрого чуть насупился, но то ли ему, как и приятелю, понравились три растерянные девушки, то ли просто решил поддержать компанию и поболтать. — И легко выведу вас!
Хоббиты замолчали, с нескрываемым любопытством разглядывая трёх подруг, но вопросов пока не задавали.
— Нам сказали, что здесь много народу, — начала объясниться Фобс. — И мы хотели посмотреть на все те чудеса, про которые рассказывают на ярмарке…
— Эльфийские чудеса в эльфийском саду, — Дрого покатился со смеху, Одо вежливо улыбнулся. — Это всё пустая болтовня.
— Но здесь и вправду очень красиво, — попыталась вставить Фобс.
— Верно, но строили тут всё ничуть не эльфы.
— Да, мой отец тоже саженцы присылал, как и многие другие, — Одо согласно закивал. — А вот теперь мы решили приехать, посмотреть.
— А народу тут и вправду много, очень много, было. Подвинься немного, будь добра… — Дрого чуть отодвинул в сторону Фобс, протиснулся к скамейке и принялся распаковывать свою корзинку. — Правда, только на первых порах, как только открылся сад. А потом народ пообвыкся, многие погуляли да и разъехались — кто работать, кто торговать. Весна сейчас, работы у всех непочатый край. Вот припомните моё слово, ещё годик-два, и будут тут гулянья только по праздничным дням. Разорятся Хенгстейсеры с такими затеями, как пить дать…
— А вы откуда родом? — вступила в разговор Басгорн. Девушка всё это время молчала, внимательно прислушиваясь к говору незнакомцев.
— Мы из Пристенков, — ответил ей Дрого. — А вот вы из Шира, верно?
— Да, из Шира, — кивнула Бани. — А как ты угадал?
— Так же, как и ты, — пожал хоббит плечами, заулыбался и самодовольно прибавил: — Да и потом, кто ещё мог тут заблудиться, кроме вас, домоседов...
— Ну, тут не совсем всё так… — Одо снова ткнул приятеля локтем, заставляя замолчать. — Мой прадед, например, был и сам родом из Шира… Но сейчас, всё верно, наши семьи уже давно живут не там.
— Постой-постой, — воскликнула Винтерблум, старательно перебирая в памяти имена, — Одо… Одоварак Диггинс из Шира! Так это ваша ферма была в Зелёных Холмах к югу от Тукборо и Великих Смиал?!
— Да, наша, — равнодушно кивнул молодой Одо, а подруги переглянулись, вспоминая осеннее приключение в тех холмах. Блум взволнованно сверкнула глазами, Бани заёрзала на скамейке, предоставив говорить подруге, Фобс и вовсе не собиралась встревать. — Но поговаривают, сейчас она совсем пришла в запустение. А отец уж и не знает, как отделаться от неё — нам сказали, что там чуть ли не разбойничий притон обнаружили недавно… какие-то тёмные личности вели тёмные дела… Мы не причастны к тому, не подумайте! — быстро проговорил он, понимая, что уже и без того слишком много лишнего наболтал. — И никогда не хотели, чтобы в наших землях велись такие дела…
— Очень приятно познакомиться, мистер Диггинс, — перебила его Блум, разглаживая платье и протягивая руку. — Я Винтерблум Тук, ваша соседка, если можно так сказать.
Басгорн искоса глянула на подругу, но промолчала и в этот раз — Блум с детства считала необходимым называться фамилией Баджерс, по роду своего покойного отца, и слышать от неё «Винтерблум Тук» было чем-то необычным, хотя почти все в Шире звали её именно так.
— О! Ну надо же! — только и воскликнул Одовакар. А Дрого широким жестом пригласил всех подкрепиться.
И пока длился завтрак, Бани нетерпеливо притоптывала ножкой, едва сдерживая рвущиеся с языка вопросы, опасаясь сболтнуть лишнего и будучи не в силах разгадать замысел Блум.
Когда принесённые хоббитами корзинки опустели, на некоторое время повисла неловкая тишина. Блум, Бани и Фобс переглянулись, и Одовакар заметил их взгляды.
— Ну что ж, думаю, пора… Выводи нас отсюда, друг Дрого, — произнёс хоббит, чтобы нарушить молчание. Слова вышли чуть натянутыми и преувеличенно весёлыми, потому что юноше очень уж хотелось подзадержаться в саду и ещё немного поболтать с очаровательными хоббитянками. Но мешкать дальше, как и откладывать выполнение обещания, было бы уже неприличным.
Дрого быстро подхватил опустевшую корзину и уверенно направился к одной из тропинок, уже не раз проверенных хоббитянками.
— Идёмте, нам сюда. — И все пятеро углубились в запутанные повороты зелёных стен.
На одном из бесконечных поворотов уверенность Дрого резко поубавилась. На следующем он сильно замедлил шаг, словно что-то лихорадочно обдумывал, а потом и вовсе остановился.
— Подержи-ка, друг Одо, — пробормотал он и сунул свою корзину приятелю. Потом подошёл к лилово-золотой клумбе, раскинувшейся на перекрёстке (слишком уж знакомой хоббитянкам клумбе, нужно сказать!), и сунул руку в густые заросли стены. — Вот где она!..
— Что это? — Фобс приблизилась к Дрого и в недоумении уставилась на деревянную дощечку с нарисованными стрелками, которую хоббит вертел в руках.
— Указатель это, Фобс, — с насмешкой ответила Басгорн, не оставив без внимания явное замешательство Дрого. — А должен был он стоять, наверное, вон там. — Она махнула на вкопанный посреди клумбы столбик, увитый зеленеющей лозой.
Дрого только кивнул.
— Так мы всё-таки заблудились… — в голосе Фобс снова зазвучал страх, и Дрого попытался отшутиться:
— Не бойся, я здесь уже в четвёртый раз. Что-нибудь придумаем…
Но додумать ему не удалось.
В одном из коридоров раздался шум, и на перекрёсток вывалилась компания из трёх нетрезвых гномов, едва держащихся на ногах.
— Хо! Огого! Гляньте-ка, ещё компания! — громко загоготал один из них.
— Что залб… заблбл… зззаблудились, господа? — заплетающимся языком с трудом выговорил второй. Третий молчал, пошатываясь, и теребил бороду, мутным взглядом скользя по хоббитам.
— Да… — начала было Фобс, но Одо быстро задвинул её себе за спину.
— Да с чего вы взяли такое, уважаемые? — произнёс хоббит.
Дрого тут же подхватил:
— Прекрасный день для прогулок, уважаемые. Мы вышли погулять. Чего и вам желаем.
— Сссильно ты ннн… ннагулялся, дружок, как я погляжу.
— Особенно с тем, что у тебя в руках, — снова посыпались насмешки от гномов, и Дрого поспешно спрятал за спину табличку сломанного указателя.
— А ведь мы можем помочь, — хитро прищурился тот гном, что заговорил первым — очевидно, заводила всей компании. Он говорил вполне разборчиво, почти не шатался, и его разум не так сильно замутила выпивка, как остальным.
— Как?.. — подала голос Фобс из-за спины хоббитов, но тут уже и Блум дёрнула подругу за рукав.
— Десять монет, — чётко проговорил один из пьяной компании, а второй тут же подхватил:
— Это меньше, чем взял тот толстяк, который впустил вас сюда. — И гномы тут же снова принялись хохотать, словно услышали любимую шутку.
— И не нужно говорить, что денег у вас нет, — прибавил самый трезвый из них. — У вашего народца, да на ярмарке… не поверю никогда…
— Поддлиттесь с забл… залб… задлбл… — попытался выговорить один из них, но так и не справился с языком.
— Наши деньги не про вас, — твёрдо произнесла вдруг Басгорн, становясь рядом с хоббитами.
Гномы взглянули на порозовевшую от гнева рыжеволосую хоббитянку, сжимающую кулаки, и снова захохотали.
— Чего вы стоите, пустомели? — сердито прошипел Дрого девушкам. — Свистите давайте! Самое время сейчас!
— Они успеют ободрать нас как липок, даже если смотритель бегом прибежит сюда, — не менее сердито отозвалась ему Винтерблум.
Фобс дрожащими руками искала по карманам свисток, пытаясь вспомнить, не выронила ли она его ещё во время завтрака у фонтана.
— Может быть, вам всё же идти своей дорогой? — попытался увещевать гномов Одовакар.
— А у нас на дрррогге как раз вы…
— Что здесь происходит! — раздался вдруг громкий оклик, и к клумбе вышел ещё один гном.
Высокий по меркам хоббитов, он был почти на полголовы выше и тех гномов, что заступили коридор. Широкоплечий, темноволосый, могучий, он пристально сверлил холодным взглядом компанию нетрезвых сородичей, и его рубаха, казалось, вот-вот разойдётся по швам — так сильно вздымалась его грудь, а дышал он так, словно раздувались кузнечные мехи.
Не успели хоббиты ни единого слова сказать, как пьяная компания, развернувшись, бросилась наутёк. Вернее, попыталась бежать: путаясь в ногах не меньше того, как до этого путались в словах, двое из них споткнулись на повороте. Явившийся гном в два шага догнал их, ухватил за шиворот и, не раздумывая, приложил лбами друг о друга, брезгливо оттолкнув обмякшие тела. Третий не стал дожидаться расправы — прытко рванул в ближайший коридор и даже успел скрыться с глаз, но и его шаги вскоре оборвались громким «ой!».
Затем из того же коридора раздался оглушительный свист, тут же подхваченный Фобс — перепуганная до полусмерти хоббитянка всё же отыскала свой свисток и сейчас заливалась непрерывной трелью, заставляя кривиться и хоббитов, и могучего гнома, в молчании разглядывающего всю компанию.
— Да хватит вам уже, всё кончилось, — проговорил, наконец, гном. И Бани, с трудом разобравшая его слова, отобрала у подруги свистульку, крепко зажатую в трясущихся руках. — Я Стор, это — Гнор.
Ошеломлённые хоббиты дружно повернулись в направлении взмаха его огромной ручищи и увидели ещё одного гнома, тоже темноволосого и не менее могучего, выволокшего на перекрёсток третьего пьянчугу, которому так и не удалось сбежать.
— Мы охранники, — добавил Стор.
— Простите, что эти негодяи побеспокоили вас, — удивительно-спокойно отозвался Гнор и вежливо поклонился хоббитам.
— Негодяи?! — возмущённо взревел Стор. — Паскудные сыновья до основания прогнивших колен! — Он ввернул ещё несколько слов, заставив всех трёх девушек покраснеть, и под строгим взглядом напарника оборвал себя на какой-то фразе непонятного языка.
Что-то неодобрительно бормоча себе под нос про «глупого кузена сонного толстяка», «недоумков» и «не умеющую пить мразь», Стор подхватил одного из пьяной троицы, всё так же без чувств валяющегося на примятых цветах, и утащил куда-то вглубь одного из проходов.
— Позвольте это взять, — произнёс Гнор, протягивая к хоббитам руку, и медленно приходящий в себя Дрого не сразу сообразил, чего от него ждут. — Табличку. Позвольте табличку взять.
Получив её, гном подобрался к столбику сломанного указателя, стараясь осторожно ступать через пострадавшие цветы, и попытался приладить на место. Но уже через несколько минут удручённо покачал головой и оставил безнадёжное занятие. Пробормотав несколько неразборчивых слов и хмуро глянув на недвижимых сородичей, он повернулся к хоббитам, и вежливая улыбка заиграла в его глазах.
— Приносим свои извинения уважаемым гостям. Я хочу уверить вас, что здесь ничего подобного больше не повторится. Никогда. — Он вскинул голову и вгляделся куда-то за спины хоббитам: — Мы проводим вас к выходу и надеемся, это досадное происшествие не испортит ваш день. Будем рады видеть вас здесь однажды ещё не раз.
За спиной компании послышался заливистый лай, и на перекрёсток выбежал пёс смотрителя, следом за которым спешил и его толстяк-хозяин, неуклюже переваливаясь и тяжело дыша.
— Проводи гостей к выходу, Теодорас, и верни им деньги до последней монеты. Ты понял меня? — произнёс Гнор, и смотритель только молча поклонился на его повелительный тон. — Твой кузен больше здесь не работает, можешь так и передать своей тётке. — Смотритель, по-прежнему ничего не возражая, лишь часто закивал. — Надеюсь, ты не забыл сейчас закрыть решётку сада?
— Нет, господин, всё как и должен, как и обещался. Я всегда всё делаю, как наказывали...
— Тогда проводи гостей и возвращайся с инструментами сюда. И ещё, — окликнул гном собравшегося было уходить смотрителя, — выдай положенные подарки молодым мисс.
— Всё будет сделано…
— Вперёд, Хант, — гном как-то по-особому присвистнул, и пёс первым скрылся в лабиринте, за ним толстяк, а потом и компания хоббитов поспешила за смотрителем.
Оглянувшись, Винтерблум снова увидела вежливый поклон назвавшегося охранником гнома, который так уверенно распоряжался всем в этом прекрасном, странном и запутанном саду…
* * *
Происшествие в Зелёном Лабиринте так сблизило Одо, Дрого, Блум, Бани и Фобс, что по его окончании все забыли и о недавних грубоватых подшучиваниях Дрого, и о том, что познакомились они всего лишь несколько часов назад, и о приличиях. Весь остаток дня хоббиты провели единой компанией, то смеясь, то в очередной раз вспоминая случившееся, занимаясь покупками, катаясь на качелях и закусывая. К вечеру они, казалось, знали уже друг о друге всё, а Басгорн и Фобс всё чаще перемигивались, втихомолку подмечая повышенное внимание Одо к Блум, которое подруга с охотой принимала.
Отца Фобс обнаружила уже перед закатом — Боб Хайсэнд распрощался с Адсо и новыми знакомыми и вовсю готовился к отъезду домой, собираясь выехать с раннего утра следующего дня.
Когда выяснилось, что среди тех «неширских хоббитов», с которыми свёл его старый торговец, оказалась и родня Дрого Гудбоди, Боб чуть подумал и решился сдаться просьбам дочери, отложив отъезд хотя бы на полденька. Не так часто дочка о чём-то умоляла его, не так часто выпадал шанс погулять в отличной компании, да и дома так рано жена его не ждала — поездки на ярмарки в Бри редко длились меньше, чем неделя. Так что четыре дня отсутствия Боба дома сейчас — не велика беда ни для фермы, ни для хозяйства, ни для семейства.
Так и случилось, что вместо крошечной комнатки, снятой в таверне, хоббитянки отправились с новыми знакомыми на танцы, затянувшиеся далеко за полночь. И тем необычнее было пробуждение поздним утром — ни Бани, ни Фобс не нашли куда-то запропастившуюся Блум.
Обнаружилась она уже много позже, когда Боб расспрашивал хозяина, а сбившаяся с ног прислуга Хенгстейсеров и несколько дюжих охранников, выделенных хозяином постоялого двора, осматривали повозки, торговые палатки, комнаты, конюшни, сараи и погреба.
Винтерблум сидела под навесом Томаса и пила чай, мило улыбаясь и болтая с разговорчивым торговцем. При виде поднятой Хайсэндом суматохи она сделала удивлённые глаза и принялась сыпать извинениями за причинённые хлопоты. Но Бани и Фобс, слишком хорошо знавшие её, не верили ни вздохам, ни искренним ахам, ни цветистым словам.
Как только Боб и прочие ушли, оставив хоббитянку допивать чай, девушки подсели к подруге с двух сторон.
— А теперь рассказывай!
— Ты где была?
— Я спала, — хлопнула ресницами Винтерблум, но тут же поняла, что подруг ни на мгновение не провела. — Ну хорошо, хорошо! — замахала она руками на одинаково насупленные лица и сердитые взгляды, прожигающие её двух сторон. — Расскажу…
— Выкладывай-ка, давай…
— Я встречалась с Одо, — многозначительно произнесла Блум и опустила глаза.
— Утром?
— Он же утром уезжать собирался…
— И что?
— Он понравился тебе?
— Признавайся, давай…
— Что он сказал?
— А ты?..
— Тихо, вы, тихо! — засмеялась Блум. — Мы прекрасно поговорили. И да, он мне понравился… слегка… Он очень милый.
Ответом на её слова был дружный «Ах!» — никогда ещё гордячка и непоседа Винтерблум, кружившая головы немалому количеству молодых хоббитов от Тукборо до Хоббитона, не говорила таких фраз.
— Мы отлично провели время, чудесно поболтали, а ещё… — Блум на мгновение замолчала, доставая из кармана и разворачивая на столе какой-то свиток, — …ещё теперь у меня есть вот это.
Басгорн первая выхватила свиток и начала читать, проглатывая малозначительные детали и слова: «…Винтерблум Тук… урождённая… в присутствии засвидетельствовавших сделку… отныне… вступает во владение… дом, постройки и все земли в окрестности… миль… разграниченные по договорённости с… согласие заверяю… подписью от… месяца Астрона…»
— Это что такое, Блум?
— Это составленная по всем правилам бумага, которая подтверждает, что старая ферма Одо Диггинса на границе с Тукборо теперь моя, — невозмутимо произнесла Винтерблум и ослепительно улыбнулась онемевшим подругам. Склонившись к ним пониже, она оглянулась по сторонам и, не обнаружив посторонних ушей, негромко заговорила: — Помните, прошлой осенью, когда мы нашли тот сундучок, я сказала вам, что у меня есть кое-какие мысли, куда лучше всего пристроить сокровища? И что есть мечта? — Подруги дружно кивнули, и Блум счастливо вздохнула: — Вот. Это и есть моя мечта!
— Старая рухлядь на границе ваших земель? — недоверчиво переспросила Фобс. — Вам, Тукам, и без того принадлежит половина Западного Удела! Зачем тебе ещё и это?
— Тукам, Фобс, Тукам. А кто я? — произнесла Блум, и Бани с Фобс переглянулись от давней горечи, явно прозвучавшей в её словах.
— Ты тоже Тук, Блум, не переживай, — поспешила утешить её Басгорн.
— Между прочим, как и ты, — подхватила её тон Фобс, указав на Бани, по материнской линии восходящую к северному колену старинного рода Туков.
Но Блум их шутливого настроения не поддержала:
— Отчасти — да, и моя благодарность Аделарду и его жене не знает границ, но в остальном… — она тяжело вздохнула, — я Баджерс, и боюсь, мои приёмные родители уже сейчас раздумывают, как половчее устроить моё замужество. А с этим, — она взяла из рук Басгорн бумагу и бережно скатала в свиток, — с этим я и сама могу решить, выходить мне замуж или немного подождать.
— И за кого идти, по всей видимости, тоже… — протянула Басгорн, а Блум только кивнула на её понимающий взгляд.
— Так всё же, — вмешалась Фобс, — тебе понравился Одо?
— Тебе недостаточно того, что я считаю его милым? — покачала головой Блум.
— И это вся твоя мечта? Всё, что ты хотела, но так и не сказала нам осенью? — не отставала в расспросах Бани.
— Не совсем… Ферма и земля — это очень хорошо, но я бы хотела иметь что-то другое.
— Например? — снова недоумённо переглянулись Бани с Фобс, и рыжеволосая хоббитянка едва ли не возмущённо фыркнула: — Тебе не кажется, что ты слишком многого начала желать?
— Нет, совсем не кажется! — засмеялась Винтерблум, к которой быстро возвращалось хорошее настроение. — Я хочу быть хозяйкой таверны, — огорошила она подруг. — Представляете, какая была бы красота?
— Ага, прям как старый Адсо, — покатилась со смеха Фобс. — Будешь жить на руинах старой фермы и охранять границы Туковых земель.
Басгорн укоризненно глянула на хохочущую подругу, но всё же высказалась без особого одобрения:
— Ты, Блум, по-моему, сошла с ума. Это же так сложно…
— У меня есть деньги, — ухмыльнулась Винтерблум. Поглощённая давними мечтами она не обращала внимания ни на недоверие, ни на насмешки подруг. — Теперь уже есть. И я не стану вести дела как старый Адсо. Кстати, ваша доля сокровищ по-прежнему всё ещё ждёт вас в сундучке под руинами моста. Может быть, у вас обеих тоже есть по подобной мечте?
— Кстати… о сокровищах, — произнесла Басгорн, а тон её голоса остановил веселье Фобс и заставил Блум приоткрыть мечтательно закрытые глаза. — Где твоя подвеска?
— И брошь! — удивлённая Фобс только сейчас заметила отсутствие украшений — скромных, но очень изящных и искусной работы — на подруге, с которыми та не расставалась почти никогда.
Блум невольно поднесла руку к шее, где ещё совсем недавно висел ценный и дорогой подарок дядюшки Паладина — золотая подвеска-цветок с украшенными цветными камешками лепестками, — и тут же опустила её.
— Я… я её… их продала…
— Ты с ума сошла, Блум! — в один голос воскликнули Бани и Фобс. — Как ты могла!
— Ну… подписи свидетелей на подобных бумагах не ставятся просто так. И не могла же я отправить Одо домой без единого гроша, когда он и без того немало потратился на развлечения и на нас! Я всё же хоть и задёшево, но выкупила у него наследство прадеда.
Все трое замолчали, обдумывая услышанные от непредсказуемой Винтерблум новости. Наконец, Басгорн решительно поднялась:
— Так нельзя, Блум.
— И твоим родичам ничуть не понравится, как ты распорядилась подарками родни.
— Вот именно, Фобс права, — Басгорн выудила из кармана кошель и положила его перед уткнувшейся в чашку с чаем Блум. — Здесь те деньги, что ты мне дала перед праздниками.
— Бани… — запротестовала было Блум, но Басгорн перебила её:
— Это моя доля, как ты сказала сама! И я сама буду решать, что с ней делать!
Рядом с кошелем Бани звякнул второй узелок.
— Вот, Блум, возьми. Возьми и выкупи всё назад. Мне эти деньги без особой надобности, а тебе без твоих украшений возвращаться домой никак нельзя.
— Но…
— Если этого не хватит, я попрошу немного у отца, он мне не откажет, — поспешно добавила Фобс, видя колебания подруги.
— Этого хватит, — Блум опустила голову. — Должно хватить… Я не знаю, как и благодарить вас…
— Лучшей благодарностью будет, если ты без приключений доберёшься домой, — фыркнула Фобс.
— И подобных новостей тоже хотелось бы в будущем избегать, — проворчала Басгорн.
— Обещаю! — Блум поднялась и проворно сгребла деньги со стола. — Обещаю, что вы ни разу не пожалеете о том, что когда-либо делали для меня.
— Иди уже, пока вся ярмарка не разъехалась, — Басгорн снова уселась за стол.
Фобс сбегала до стойки Томаса и принесла ещё две чашки.
— Как думаешь, она успеет? — спросила её Бани, в волнении дуя на горячий чай.
— Думаю, да. Подобные торговцы обычно разъезжаются последними.
— Откуда ты знаешь?
— Бани, — фыркнула Фобс, — не забывай, что я уже не первый раз езжу по ярмаркам и подобным делам.
— А… да…
Спустя час повозка Боба Хайсэнда покинула Лошадиные луга.
Адсо отказался уезжать с Бобом к своей недостроенной таверне, хоть Хайсэнд и предлагал подвезти его по дороге домой. Радостно потирая руки, старый торговец заявил, что ещё должен задержаться здесь на денёк-другой и получше обговорить с Хенгстейсерами намечающиеся дела. «Новые и важные, — сказал он на прощание. — Вы ещё услышите о таверне Адсо… Я ещё не завершил всего, что могу…» В дальнейшие пояснения он углубляться не стал, взмахнул на прощание шляпой и ушёл по направлению к главному дому фермы Хенгстейсеров. И Бобу показалось, что даже походка старика изменилась. «Что делает с нами мечта…» — рассеянно подумал Боб, вспоминая и себя, когда-то не покладая рук от зари до зари трудившегося на Сэндимэна. А сейчас…
Повозка протряслась по ухабистой дороге и выкатила на тракт.
Басгорн и Фобс увлечённо перебирали сладости, которые купил девушкам в дорогу Боб. Блум сидела с довольным видом, искоса поглядывая на подруг. На её шее сияло цветными каменьями украшение-цветок, на вороте виднелась жемчужная брошь. А в кармане лежал аккуратно свёрнутый свиток, в котором к имени владельца дома, построек и земель были приписаны ещё два имени — честь по чести, как и полагается, с заверением свидетелей и датой от сегодняшнего числа. Только подругам, как и приёмным родителям, Винтерблум решила пока что об этом не говорить. Пока что… до нужного времени… пока получше не обдумает всё сама…
* * *
Басгорн Гэмвич взобралась на высокий пригорок, который показала ей Винтерблум в первый же день приезда в Баклэнд и который сразу же ей приглянулся. Девушка присела на скамью и осторожно разложила рядом с собой охапку вещей: воздушный змей в виде ярко-красной бабочки с чуть надорванным крылом (не беда, нужно будет только немного подклеить или, ещё лучше, попросить Праудфута починить), две небольшие деревянные статуэтки воинов — с натянутым луком и обнажённым мечом (памятный подарок от Фобс, справившей своё двадцатипятилетие), выложенная лилово-жёлтыми засушенными лепестками и вечнозелёными листьями-иглами картинка в овальной рамке (подарок смотрителя лабиринта — уж и не скажешь, справедливой или нет ценой доставшийся), круглая медная пластина, похожая на расплющенную монету с выбитым на ней вздыбленным конём (полученная в таверне Хенгстейсеров памятка с новой ярмарки Лошадиных Лугов), бирюзовые бусы из самоцветных камней (купленные у торговца-гнома) и высокая витая свеча из цветного воска со стойким ароматом лесных ягод (которую она купила, чтобы зажечь в какой-нибудь особый день). Немного подумав, Басгорн сняла с головы цветочный венок — подарок только сегодня заехавшего ненадолго в Баклэнд ширрифа Бакфреда Банса — и положила его рядом.
Счастливо улыбнувшись, девушка глубоко вздохнула — весенние праздники удались и доставили столько радости, что сложно описать. Она снова перебрала в памяти воспоминания и согласно покивала мыслям — да, всё верно, всё так...
Солнце угасло и утонуло в водах Брендивайн, раскинув глубокие тени по Баклэнду, но здесь, на высоком пригорке, всё ещё угадывались отблески в воде и ярким заревом алел западный край земли. Басгорн подумала о доме, о матери и бабушке, оставшихся за рекой, и снова представила, как бы провела эти дни с ними — нет, такие моменты невозможно сравнить...
За её спиной послышались лёгкие шаги, и на пригорок взбежала Фобс.
— Бани... — слегка растерялась она, явно не ожидая застать здесь подругу. — Ой, прости, я не хотела помешать...
Она кивнула на разложенные вещи Басгорн и собралась было уйти, но та подвинулась на скамейке.
— Садись, Фобс, раз пришла...
Они какое-то время молча сидели рядом, разглядывая с высоты холма зажигающиеся по Баклэнду фонари, а потом, как-то разом, обе перевели взгляд за зелёную ограду.
«Место, откуда видно за ограду...» — обещала засыпающая Винтерблум подруге в день приезда сюда. И она не соврала — отсюда хорошо просматривался Старый лес, недружелюбный и угрюмый, шелестящий не по-весеннему тёмной листвой. А ещё, даже сейчас, можно было разглядеть Пожарную прогалину: чёрный выгоревший след, тянущийся от самой ограды посёлка до вершины лесистого холма — место сражения стражей Баклэнда с лесом, как наперебой пытались пояснять Фобс и Блум (правда, Бани до конца не всё поняла).
Что-то шелохнулось вдалеке среди теней деревьев, обступивших кольцом выгоревший холм. Басгорн насторожилась и попыталась разглядеть неясных обитателей древнего леса, про которых уже успела наслушаться дивных рассказов, но которых, как ни вглядывалась, так ни разу и не заметила с вершины здешнего холма.
— Смотри, Бани, — возбуждённо зашептала вдруг Фобс и стиснула руку подруги, — смотри туда...
И Басгорн увидела.
Кольцо деревьев словно расступилось, пропустив из глубины леса гибкую фигурку с золотыми волосами в длинных золотистых одеждах. Хоббитянке показалось, что где-то вдалеке зазвучал смех и чьи-то весёлые песни, и звонкие голоса, а потом словно бы заиграла флейта — нежно и протяжно. И к первой фигуре на выжженной земле присоединилась вторая — тоже с длинными, золотящимися в темноте, волосами, но одежды её были зелёными. «Совсем как листья-иглы в лабиринте на Лошадиных лугах», — мелькнула у хоббитянки мысль. И две гибкие женские фигурки танцевали под звуки невидимого музыканта, пока не взошла луна.
А потом всё исчезло, как будто недружелюбный лес развеял мельком показавшиеся видения и поглотил их.
— Ой-ёй-ёй... — только и выдохнула Басгорн.
— Ты видела?
— Видела? — совсем рядом прозвучал и второй голос — Винтерблум подкралась незаметно и, очевидно, тоже наблюдала за всем с холма, не позволяя удивлённой Бани списать всё увиденное на воображение и несколько запечатлевшихся в памяти картин прошлогодних нежданных встреч.
— Видела... да, — только и выговорила Бани.
А Фобс счастливо рассмеялась, обнимая обеих подруг:
— Как же я рада!.. Как я рада, дорогие мои, что сейчас я могу разделить этот день с вами...
Винтерблум чуть нахмурилась— её-то день рождения прошёл по-другому, и ни Бани, ни Фобс не приехали разделить с ней такой же день.... Но тут же решила не поминать старые обиды.
— Я тоже счастлива и рада, Фобс, — произнесла она.
И раскрыла ладонь, на которой лежали три крошечные железные подвески в виде сердечек, раскрашенных красной эмалью — хоть на шее носи, хоть к связке ключей цепляй.
— Я это приготовила для нас, — тихонько проговорила она, — к своему дню рождения... И, я уверена, у меня никогда больше не будет таких друзей как вы...
— У меня тоже... — произнесла Басгорн. И, хоть на её языке и крутились признания, о которых прошлым летом велел молчать ширриф Харт, всё же она сдержалась. — Что бы ни случилось, у меня тоже не будет вернее друзей, чем вы... — Она без колебаний взяла с ладони Блум подвеску-сердечко и булавкой приколола к поясу.
— И у меня... — второе сердечко оказалось у Фобс.
— Я так люблю вас, мои дорогие... — пробормотала расчувствовавшаяся Винтерблум и даже шмыгнула носом. — Вы — моя самая настоящая семья...
Остатки её признаний потонули в таких же признаниях её подруг, и только расшалившийся ветер носил над засыпающим Баклэндом тихий напев флейты.
...По крайней мере, в воспоминаниях Басгорн ещё на долгое время всё сохранялось именно так...
1) Немного истории: Лалия Тук, по прозвищу Великая Лалия, была матерью Ферумбраса Тука и долгие годы после смерти своего супруга властвовала в Валиких Смиалах. У неё был отвратительный характер (поэтому, как поговаривали, её сын так и не смог найти себе невесту, готовую терпеть его мать), а к старости она растолстела так, что не могла самостоятельно передвигаться и её возили в кресле на колёсиках. Перл Тук, старшая дочка Паладина, была приставлена ухаживать за Лалией и однажды вывезла её на крыльцо погулять. Но не удержала кресло. Лалия опрокинулась с крыльца, убилась и умерла, а Ферумбрас унаследовал Смиалы и титул тана. Перл была наказана — ей запрещено было принимать участие в празднике по поводу вступления Ферумбраса в права. Но вскоре она уже носила на шее фамильные жемчуга Туков, подаренные ей дядей.
2) Астрон (Astron) — Ширское название одного из весенних месяцев. 1 день Астрона соответствует примерно двадцатым числам нашего марта.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |