Семь ночей из жизни Драко Малфоя (гет)

В Лондоне вовсю хозяйничала осень. Расцвечивала багряными пятнами опавших листьев вечно зеленые газоны Кенсингтонских садов (1), обволакивала улицы клубами густых утренних туманов, укутывала шеи горожан теплыми шарфами, разливала в воздухе горьковатый аромат палой листвы и жареных каштанов, дышала прохладой над зеркалами парковых прудов, подбрасывала к небу птичьи стаи, многоголосо и тревожно кричащие: «Оставь!.. Оставь!..», моросила мелким коротким дождичком: «Прости... Прости...», шелестяще вопрошала разноцветным листопадом: «За что?.. За что?..»

На последний вопрос у Драко Малфоя ответа не было, а вот с первыми двумя утверждениями осени он был категорически не согласен. Он не мог оставить, не мог простить, не мог пережить, да что там — он дышать нормально не мог с тех пор, как три недели назад его жизнь раскололась на «до» и «после», и выяснилось вдруг, что на карте его памяти было как минимум одно белое пятно, расцвеченное теперь зловещими багровыми красками ярости и отчаяния. Впадать в отчаяние, впрочем, Драко тоже не мог — в нынешних обстоятельствах это была непозволительная роскошь, да и малфоевское отчаяние было бы сразу замечено близкими, и прежде всего, Гермионой — а именно от Гермионы надлежало скрыть тот факт, что в памяти Драко больше нет пробелов, возникших когда-то благодаря молниеносно наложенному Обливиэйту.

Вспомнив то, что когда-то забыл, Малфой впал в бешенство, и вспышкой стихийной магии едва не разнес особняк. Пока домовые эльфы ликвидировали последствия, Драко залпом выпил полбутылки коньяку и тихо заплакал. К приходу Гермионы он был трезв, собран, и, как обычно, нежен и заботлив, а отсутствие некоторых предметов интерьера (не поддающихся починке ни малфоевскими Репаро, ни эльфийской магией) объяснил внезапно возникшей потребностью в изменениях. Гермиона поверила, ничего не заподозрила и лишних вопросов не задавала. За ужином наводящие вопросы задавал сам Драко, а, дождавшись, пока жена заснет, и мысленно попросив у нее прощения за то, что собирается сделать, он осторожно, но решительно проник в ее мозги. Ему было очень стыдно, даже щеки горели, но другого способа выяснить то, что его интересовало, Малфой не знал. Вынырнув из гермиониного сознания, он некоторое время сидел неподвижно рядом с безмятежно спящей девушкой, сдерживая неровное дыхание и закусив губу, чтобы не заорать. Гермиона вдруг пошевелилась во сне и прошептала: «Драко, Драко…». Драко нагнулся поцеловать ее и только тут заметил, что прокусил губу до крови и даже не почувствовал этого — сердце болело так, что перед глазами плыли темные пятна. Немного успокаивало только одно — Гермиона до сих пор ничего не помнила.

Кое-как дотянув со своей бедой до рассвета, Малфой понял, что утро для него так и не наступило. Со вчерашнего дня, когда вся жизнь его раскололась на «до» и «после», его персональным малфоевским временем суток стала ночь — глухая кромешная полночь без единого проблеска света, и он знал, что так будет до тех пор, пока он не отомстит. Приняв случившееся как данность, Драко засунул все эмоции куда подальше, нацепил на лицо маску озабоченности положением неожиданно запутавшихся дел и приступил к решительным действиям, ничего общего с семейным бизнесом не имеющим. Руководством для действий он избрал пятый пункт фамильного кодекса, который когда-то был вызубрен маленьким Драко наизусть и пересказан дважды — отцу и портрету деда, причем оба (особенно портрет) остались вполне довольны памятью и дисциплинированностью юного наследника рода. Строчки кодекса, написанные не чернилами, а, если верить семейной легенде — человеческой кровью — всплывали в памяти без малейших усилий: «Малфой никогда не оставляет безнаказанной обиду, ущерб или иные неприятности, причиненные его роду, лично ему, его наследнику, его супруге, его лошади, собаке, рабу или иному имуществу — движимому и недвижимому. Малфой волен в выборе средств и способов мести, равно как и сроков её подготовки и осуществления. Малфой волен определять, соответствует ли его месть причиненному ему ущербу. Малфой волен самолично оценивать размер этого ущерба. В одном только не волен Малфой — не осуществлять мести и оставлять обиду безнаказанной». Кодекс был составлен в 1633 году, с тех пор прошло триста семьдесят лет, и Драко немного смущало то обстоятельство, что супруга упоминалась после наследника, но радовало то, что упоминалась все-таки перед лошадью и собакой. Тот факт, что вот уже восемь лет он жил, не только не выполняя предписаний малфоевского кодекса, но и начисто позабыв о его существовании, Драко Малфоя нисколько не смущал. Драко Малфоя вообще больше ничего не смущало с тех самых пор, как три недели назад его жизнь раскололась на «до» и «после» и превратилась в темную ночь, в которой не существовало ничего, кроме желания отомстить. Даже не желания, нет, а — необходимости, острой, словно ядовитые зубы докси.

Она, эта необходимость, управляла всеми поступками Драко, двигала его к далекой пока что цели, заставляла поднимать старые, забытые с войны связи, встречаться с десятками самых разных людей — магов и маглов, аппарировать в разные концы страны, иногда по нескольку раз на день, улыбаться тем, кому хотелось заехать по физиономии, платить галеоны и фунты, угрожать и колдовать, заметая следы — Малфой не скупился ни на золото, ни на заклинания. Так или иначе, но все было закончено намного раньше, чем он мог себе представить, и, пользуясь терминологией из горячо любимого Драко магловского кинематографа, «Час Х» самому себе он назначил на третью субботу октября, и хотя осуществить намеченное собирался лишь ночью, покинул Малфой-мэнор ранним утром, и если бы кто-нибудь из его друзей и знакомых в этот день наблюдал за Драко Малфоем, он не обнаружил бы в его поведении ничего подозрительного или предосудительного. Если, конечно, не считать того факта, что он с девяти часов утра шлялся по магловскому Лондону, но с недавних пор такое поведение больше не считалось предосудительным для чистокровного мага. А если бы кто-нибудь вздумал спросить его, о чем он размышляет сейчас, готовясь совершить запланированное убийство, Малфой невозмутимо ответил бы: «О фамильном кодексе», и с достоинством продолжил свой путь.

Он действительно думал о кодексе, предписывающем многим поколениям Малфоев определенные правила поведения в той или иной ситуации, и о том, насколько мудры были его предки, этим самым кодексом обзаведясь. Мысли текли в его голове то неторопливыми потоками, то неслись вскачь бурными горными ручьями, пока он сам бродил по яркой и карнавально-многолюдной Портобелло-роуд (2), поглубже засунув руки в карманы магловского кашемирового пальто густого оливкового цвета, завязав модным узлом свой шарф, на пару оттенков темнее, и ничем не отличаясь от любого из десятка тысяч любителей антиквариата, праздношатающихся по тротуарам этой знаменитой улицы. Внешне Драко был спокоен и даже безмятежен. Глубоко внутри него скрывалась туго сжатая пружина, и разжаться она должна была лишь сегодняшней ночью. Драко надеялся, что когда все это закончится, для него тоже настанет утро, как и для всех остальных миллиардов людей на планете — магов и маглов, не озабоченных необходимостью немедленного свершения родового правосудия.

Оживленное движение, не по-осеннему яркое небо, пестрая толпа и сотни красочных витрин и прилавков, наполняющих улицу, лишь ненадолго завладевали его вниманием и нисколько не отвлекали от бесконечного внутреннего диалога с самим собой, в котором Драко обращался к себе на «ты» и пытался понять, что руководит его действиями в большей степени — правила поведения, предписанные семейным кодексом, или его собственные моральные установки, позволяющие ему убить человека в мирное время, обдуманно и хладнокровно. По всему выходило, что второе, и Малфой-младший рассекал толпу, словно магловский крейсер свинцовые волны Северного моря, занятый очень важным делом — попыткой доказать самому себе, что на месть его толкает вовсе не внутренняя кровожадность, а незыблемые, впитанные с молоком матери, родовые заповеди.

«Кодекс Малфоев — это книга посильнее «Фауста» Гете и магловской Библии, исполненная многовековой мудрости и древней магии... Ты можешь не вспоминать о нем годами, но на самом деле он всегда с тобой, в твоей крови, контролирует твои поступки и подсказывает, как надо поступать в критической ситуации. Десятки поколений твоих предков, не раздумывая, следовали предписаниям кодекса, сохраняя фамильную честь, оберегая семейные тайны и приобретая славу рода. Рано или поздно наступает твой черед не просто вспомнить о кодексе, но начать действовать в соответствии с ним, даже если ты никогда в жизни не собирался этого делать…»

Толпа была магловской, процентов на сто и даже больше. Он не встретил ни одного знакомого по магическому миру лица за несколько часов неторопливых блужданий от магазинчика одежды к антикварному салону, от картинной галереи к кофейному бару, от ювелирной лавочки к магазину эзотерических товаров (подобные магловские магазины всегда вызывали у Драко лишь скептическую ухмылку, хотя Снейп, к примеру, утверждал, что и в таких местах можно обнаружить кое-что занятное, игрушечный набор «Юный алхимик», к примеру). Малфой разглядывал яркие витрины, переступал пороги бесчисленных лавок, касался руками каких-то предметов, задавал вопросы продавцам и даже торговался с ними, но если бы кто-нибудь из его друзей и знакомых спросил, зачем ему все это надо сейчас, Драко не знал бы, что ответить. Он просто убивал время до наступления вечера, оттягивал момент, когда ему придется войти в один из таких магазинов вовсе не для того, чтобы приобрести антикварную вазу китайской династии Цинь (3) или гравюру Уильяма Хогарта (4), а для того, чтобы убить человека.

После полудня, устав от шумной и разноязыкой толпы, Драко с некоторым удивлением обнаружил, что стал обладателем африканской эбеновой шкатулки, бронзовой курильницы из Боднатха (5), серебряной чернильницы викторианской эпохи (6) и серебряного же портсигара, дата изготовления которого не опознавалась, зато совершенно ясно опознавалось назначение — портсигар был мощнейшим темным артефактом, призванным высасывать энергию из окружающих маглов и преобразовывать ее в магическую. Судя по изнуренному виду индуса-антиквара, артефакт пролежал в лавке достаточно долго, прежде чем перекочевал в карман пальто ошеломленного столь ценной находкой Малфоя. В голове мелькнуло смутное воспоминание о том, что когда-то давно, в детстве, Драко нашел подобный портсигар в отцовском кабинете, а Люциус немедленно отобрал его и прочел длинную лекцию о правилах хорошего тона и недопустимости хватания чужих предметов руками без спроса. В завершение лекции пристыженный Драко был отправлен зазубривать наизусть очередную главу семейного кодекса.

«Ты можешь быть на любой стороне, тебя можно даже обозвать предателем крови, но одного у тебя никто не отнимет — ты Малфой, хочешь ты этого или нет, но ты Малфой. Малфой до мозга костей, до последней синей жилки, бьющейся на виске так бесконтрольно и некстати, до последней капли чистой, Мордред ее подери, крови. Мы, Малфои, бываем разными — среди нас можно найти трусов и подлецов, мелких бесов и крупных негодяев, но бесчестными людьми нас никто назвать не может. А когда дело касается чести, цена вопроса не имеет никакого значения. Даже если эта цена — человеческая жизнь…»

Последним малфоевским приобретением стал яркий пластмассовый значок с изображением растрепанной девочки в рваных чулках, черной остроконечной шляпе, с метлой в руках и синяком под глазом. Поперек значка шла надпись: «Идите в жопу. Я — добрая фея». Драко долго вертел забавную магловскую штуковину в руках, а потом вдруг представил себе физиономию Рона Уизли в тот момент, когда он, Драко, приколет этот значок на широкую уизлевскую грудь, предварительно наложив на безделушку Чары Неснимаемости, и не раздумывая больше, заплатил два с половиной фунта молоденькой продавщице с крашеными в яркий фиолетовый цвет волосами. Положив значок в карман, Малфой ухмыльнулся почти весело, и тут же забыл об этой покупке, как и обо всех предыдущих, а крашеная продавщица еще долго смотрела ему вслед и пыталась справиться с дрожью, в которую ее бросило от «веселой» малфоевской ухмылки.

«Ты не нарушишь законов. Во-первых, Малфой не обязан подчиняться никаким законам, кроме Законов Вселенной, ибо только они истинны и непреложны, а магическое правительство приходит и уходит вместе со своим видением устройства мира. Во-вторых, никто никогда ни о чем не узнает, а истинности пословицы «Не пойман — не вор» никто не отменял, так же как и презумпции невиновности. А в-третьих, в-третьих, Драко, положи себе руку на сердце и задай только один вопрос — справедливо ли то, что этот ублюдок живет на свете после того, что он сотворил? И ответь на этот вопрос — нет, несправедливо…»

Обнаружив, что нести разнокалиберные свертки в руках несколько неудобно, Драко остановился на минуту, и принялся было проговаривать про себя Заклинание Уменьшения, но вовремя спохватился и вместо этого купил на ближайшем лотке большой пакет из грубой коричневой бумаги. С этим пакетом в руках, продолжая вполне убедительно притворяться человеком-которому-решительно-нечем-заняться-в-эту-субботу-кроме-как-гулять-по-Портобелло-роуд, Малфой-младший посидел с пол часа в ближайшем «Старбаксе» (7), неимоверным усилием воли буквально впихнув в себя чизкейк и пару двойных эспрессо, а потом ноги сами занесли его в книжный магазин, где в витрине красовался экземпляр книги под названием «Учение и ритуал высшей магии» Элифаса Леви. Из предисловия к книге Драко узнал, что автор, живший в XIX веке, в мире маглов считается отцом-основателем трансцендентальной магии и большим специалистом в деле вызывания духов и изобретения магических ритуалов. Эта информация насмешила парня и даже отвлекла на некоторое время от неотступных мыслей — Малфою, как и любому другому чистокровному магу, с детства было известно, что этот самый Леви являлся стопроцентным сквибом и всю жизнь посвятил тому, чтобы пробудить в себе (абсолютно безуспешно) хоть какие-то магические способности. Сдержанные ухмылки Драко над перелистываемыми страницами переросли в откровенный смех, чем вызвали недоумение продавца книг — почтенных лет магла в синей вельветовой куртке и с круглыми очками на носу. Очки очень напоминали поттеровские, но хихикать над пожилым маглом казалось как-то неловко. Драко отложил книгу и вышел из магазина.

Лишь около трех часов дня он добрался, наконец, до небольшого магазинчика, торгующего винтажными платьями, кружевными перчатками, разнокалиберными, обтянутыми парчой и вытертой лайкой, пуговицами, потускневшими от времени гобеленами, кусками выцветших фламандских кружев, страусиными веерами и шелковыми, со стеклярусом, дамскими сумочками двадцатых годов. Здесь легкомысленное настроение, охватившее Малфоя после покупки значка и чтения потешных, придуманных сквибом, псевдомагических ритуалов, покинуло его.

«Ты убивал во время войны, и это было оправдано и закономерно. То же самое ты сделаешь и в этот раз, и это тоже будет оправдано и закономерно. Главное — не дать воли эмоциям, просто не дать им завладеть тобой. Холодный и трезвый расчет — вот чем всегда славились Малфои. Никаких соплей, никакой жалости — раздавить гадину и забыть о случившемся, и сделать это так, чтобы твои гребаные предки могли гордиться тобой, если только им случится узнать о том, что ты сделал…»

Вывеска над магазинчиком гласила: «Винтажное волшебство», и когда Драко увидел ее впервые, он расхохотался почти в полный голос, и это был нервный смех человека, неожиданно для самого себя оказавшегося в двух шагах от цели, на поиски которой он собирался потратить долгие месяцы, а потратил всего лишь четырнадцать дней. За прошедшую неделю, что Малфой таскался сюда, словно на работу — всякий раз под Оборотным Зельем — он успел изучить не только надпись на вывеске «Винтажного волшебства», но и ознакомиться с ассортиментом магазина, бросить любопытный взгляд в служебные помещения и даже, притворившись заблудившимся иностранцем, побывать на заднем дворе. Сегодня, впервые оказавшись здесь в своем истинном обличье, он не стал заходить внутрь, а постоял немного на противоположной стороне улицы, покусывая губу и делая вид, что разглядывает выставленные прямо на тротуаре лотки с бархатными персиками, разноцветными глянцевыми яблоками и зеленовато-желтыми банановыми гроздьями. Внешне Драко оставался абсолютно спокойным. Дорогое пальто, стильная длинная стрижка, ботинки от Джон Лобб (8), бумажный пакет с покупками в руках — молодой богатый лондонец на субботнем шопинге. От всех остальных молодых богатых лондонцев его отличала разве что волшебная палочка, закрепленная в специальной петельке с внутренней стороны левого рукава пальто. Ему улыбались встречные девушки, чуть не кланялись торговцы, за милю чуя большие деньги и тонкий вкус, и с удовольствием окидывали взглядом магловские авроры в смешных черных касках на голове, полисмены, так, кажется, их называют. Парочка таких полисменов как раз неторопливым прогулочным шагом прошла мимо Драко, он равнодушно встретился с ними взглядом и неторопливо отвел глаза, отвернулся к лотку с отборными фруктами. Выбрал себе самое большое краснобокое яблоко, не глядя сунул деньги продавцу-пакистанцу, и с нетерпением впился зубами в кисло-сладкую сочную мякоть, брызнувшую ароматным соком.

«Ты раздавишь его. Просто раздавишь, не тратя времени на лишние разговоры. Так, самая малость — просто сказать, кто и зачем. Чтобы подыхал, зная, за что, веря в неизбежность воздаяния и без малейшей надежды на спасение. Плевать, что война осталась позади, что за прошедшие четыре года ты ни разу никого и пальцем не тронул, и по законам мирного времени надо бы обратиться в Аврорат или, пользуясь старыми связями, непосредственно к Министру Магии. Никаких авроров, никаких министров, никаких посторонних — ты все сделаешь сам. Главное — не сорваться, контролировать себя, сделать все быстро и уйти, не оставив следов. В магловском мире это называется «уничтожить улики». Если их не уничтожить, могут возникнуть проблемы. А настоящий Малфой умеет сделать так, чтобы проблемы возникали у кого угодно, только не у него самого…»

Вкус яблока придавал уверенности в себе, и Драко доел спелый плод до конца и неторопливо вытер пальцы магловской влажной салфеткой, обойдясь без Заклинаний Очищения и прочей магии. Прежде чем уйти прочь, он еще раз посмотрел на витрину «Винтажного волшебства», из дверей которого как раз выходила шумная толпа благожелательных японских туристов, увешанных фотоаппаратами. Вместе с японцами на пороге возник сам хозяин магазина — высокий и крепкий мужчина средних лет, с тронутыми сединой висками, одетый в кожаные штаны и яркий пуловер. Он приветливо прощался с покупателями и в то же время зорко оглядывал улицу, и никому из улыбчивых, непрерывно щелкающих затворами фотокамер японцев, и в голову не могло прийти, что его внешний облик — не более чем умело наложенные Иллюзионные Чары, и на самом деле мужчина выглядит совершено иначе. Изо всех людей, находящихся сейчас в этом районе Портобелло-роуд, представление об истинном облике владельца «Винтажного волшебства» имел только Драко Малфой. Но к тому моменту, как взгляд крепыша в кожаных штанах остановился на противоположной стороне улицы, Драко Малфоя уже не было на тротуаре рядом с фруктовыми лотками.

«Безусловно, глядя на тебя, предки постоянно переворачиваются в гробах — магловское пальто, в кармане — пачка сигарет, ужасные манеры, ел яблоко на улице, не разрезав ножом, и вообще, женат на маглорожденной, а лучшие друзья — самые что ни на есть предатели вековых идеалов чистокровных, но сегодня, только сегодня, они, пожалуй, смогут тобой гордиться. Не то чтобы это было для тебя важным, но все же… Эта ночь — как будто Рубикон. Как экзамен на право называться Малфоем. Хотя, впрочем, почему только Малфоем? На твоем месте точно так же поступил бы любой нормальный мужчина, даже не важно, маг или магл. Любой нормальный парень предпочел бы решить дело самостоятельно, не прибегая к помощи властей и представителей закона, разве только Перси Уизли поступил бы иначе. Впрочем, когда это Перси Уизли входил в число нормальных парней…»

Если бы кто-нибудь из друзей и знакомых Малфоя наблюдал за ним в течение этого долгого, наполненного бесконечными перемещениями дня, он наверняка усомнился бы в том, что и самого Драко можно причислить к нормальным парням, но вопрос о собственной нормальности интересовал его меньше всего на свете. Отойдя от «Винтажного волшебства» на пару сотен шагов, Малфой увидел прямо перед собой вывеску маленького кинотеатра и, не раздумывая, потянул тяжелую дверь на себя. Сеанс начинался через две минуты, Драко купил билет на последний ряд, не спрашивая, на что именно он идет, и вышел из кинотеатра только после того, как два раза подряд просмотрел захватывающий фильм о приключениях черного вертлявого пирата с подведенными глазами и длинными косичками.

Освободившись, наконец, из плена улицы, где можно купить все, что угодно — от оловянной ложки до бриллиантового колье — Малфой отправился в Кенсингтонские сады. Пока он сидел в кинозале, наступил вечер, на улице резко похолодало, и с темного неба начинал накрапывать дождик, но такие мелочи, как поздний час и испортившаяся погода, Малфоя волновали мало. Во-первых, его внутренний хронометр вот уже три недели как застыл на отметке «Полночь», а во-вторых, Согревающие Чары можно наложить на себя и невербально, не прибегая к помощи палочки. Обезопасив себя от холода, Драко кружил по парковым дорожкам, залитым фонарным светом, вдумчиво курил, сидя на скамейках из светлого дерева, и, останавливаясь у маленьких прудов, подолгу вглядывался в темное зеркало воды, словно надеясь прочитать там какие-то волшебные письмена.

Письмена не появлялись, лишь на одном из прудов Драко встретил пару черных королевских лебедей, почему-то не уснувших в своем домике с наступлением темноты, а продолжавших невесомо скользить по воде. В малфоевском пакете обнаружился кусок овсяного багета, и Драко скормил его лебедям-полуночникам. Огромные величественные птицы с достоинством рассекали водную гладь, изящно наклоняли длинные шеи, подхватывая куски багета, пока те не успели размокнуть, и всем своим видом словно успокаивали и подтверждали правильность малфоевских мыслей о том, что у его задачки нет и не может быть иного решения. Почему-то он в последние дни думал об осуществлении своей мести как о решении задачи, причем, даже не по Арифмантике, а по магловской геометрии. С геометрией Малфой-младший был знаком весьма поверхностно, но помнил, что в условиях задачи обязательно пишется «Дано» и требуется что-то доказать. В его собственной задаче «Дано» можно было сформулировать в нескольких простых и емких словах из пресловутого пятого пункта семейного кодекса: «…обиду, ущерб или иные неприятности, причиненные его роду, лично ему, его наследнику, его супруге…». На последнем слове у Драко начинало гулко бухать в висках, а неконтролируемая синяя жилка не то что билась, а грозила взорваться прямо под кожей. От очередного, Мерлин знает какого по счету за эти страшные три недели, всплеска стихийной магии Малфоя-младшего спас только ливень, внезапно хлынувший с неба отвесной стеной. Не заботясь более о конспирации и сохранности магловской психики, Малфой немедленно аппарировал из парка.

Остаток вечера он провел на втором этаже уютного паба на Стратерн-плэйс, наблюдая в окно за буйством водной стихии снаружи и чередуя Эрл Грей с Даржилингом и Ассамом (9). Обычно работающее до одиннадцати вечера, сегодня заведение было открыто чуть ли не до рассвета, что как нельзя лучше устраивало Малфоя, хоть он и не собирался сидеть здесь так долго. В названии паба (10) Драко усматривал некий тайный знак и сакральный смысл, обещающий успех его сегодняшнему предприятию. Одежда была высушена невербальным заклинанием, пакет с покупками уменьшен и благополучно засунут поглубже в карман пальто, а само пальто — сдано в гардероб, чай обжигал гортань и туманил мозги не хуже спиртного, но от мыслей о том, чтобы выпить что-нибудь покрепче, Драко отмахивался как от малодушных и недостойных истинного Малфоя.

«Конечно, по части выдумывания планов мести тебе далеко до тетушки Беллы, упокой Мерлин ее мятежную душу, но ты тоже кое на что способен. Сколько на твоем счету мертвецов — десять, двадцать? Ты не знаешь, никогда не считал, в отличие от Рона, который оставлял зарубки на своей волшебной палочке, чтобы всегда помнить о том, скольких людей он отправил на тот свет… Ты не Гарри, который был готов взять на себя вину и ответственность за каждого убитого на этой войне, причем, как со Светлой, так и с Темной стороны… Тебе не нужны подсчеты, ты и так помнишь все, что совершил, и знаешь, на что способен. Так что нечего сейчас сидеть здесь и трястись как жалкий магл, вопрошая самого себя, правильно ли ты поступаешь. Надо просто встать, выйти и сделать это. Так, как будто сейчас опять война, и это очередное задание «Мерлиновых Детей». Сверхсекретная операция, порученная Драко Малфою. Да, именно так. Просто встань, Драко, выйди и сделай это…»

— О, да, просто встань, выйди отсюда и сделай это! Кстати, что именно ты собираешься сделать, Дрей? — раздался вдруг над ухом Малфоя голос Рона Уизли, и Драко решил, что последнюю фразу он произнес вслух. Потому что Рон не владел искусством легилеменции, в этом Драко был абсолютно уверен.

— Рон не владеет, можешь быть спокоен. В отличие от меня, — прозвучал второй голос, принадлежащий великому и непобедимому Гарри Поттеру, Мальчику-который-всегда-оказывается-рядом-даже-если-момент-абсолютно-неподходящий.

Малфою понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с духом, закрыть, пусть и с опозданием, свой мозг от поттеровского вторжения, мысленно надавать себе пинков за то, что расслабился и утратил бдительность, и только после всего этого поднять голову и посмотреть на своих ближайших друзей, неизвестно какого Мордреда оказавшихся посреди магловского Лондона поздним дождливым вечером.

— Гарри, Рон! — с воодушевлением начал Драко, поднимаясь из-за стола и пожимая друзьям руки. — Рад вас видеть! Как дела? Как настроение? И самый главный вопрос — какими судьбами?

Гарри потер переносицу своим невозможным поттеровским жестом, означавшим растерянность, и смущенно взглянул на Малфоя.

— Извини, Драко, если мы не вовремя. Буквально несколько слов, и мы тут же уйдем. Но нам показалось, что… э-э… в общем, что мы… что ты… — замялся герой войны и победитель Вольдеморта, очевидно, не находя в себе сил, чтобы озвучить свою мысль и донести ее до Малфоя.

— Нам показалось, что у тебя что-то случилось! — решительно выпалил Рон, приходя другу на помощь. — И, конечно, если ты скажешь, что на самом деле ничего не случилось, то мы свалим по-быстрому, но вообще-то, Драко, врать нехорошо, и даже если ты собираешься изменять Гермионе, мы, в конце концов, твои лучшие друзья и всегда могли бы…

— … связать тебя по рукам и ногам и держать где-нибудь в горной пещере до тех пор, пока ты поймешь, что был глубоко неправ, раскаешься и осознаешь, что лучше Гермионы тебе никого не найти, — подхватил Гарри.

— О, Мерлин, Моргана и все девы Авалона! — простонал Драко, опускаясь на место и переводя ошеломленный взгляд с Поттера на Уизли и обратно. — Я никогда не овладею гриффиндорской логикой настолько, чтобы понимать вас без переводчика… С чего вы взяли, что я собираюсь изменять Гермионе?

Поттер и Уизли переглянулись и вздохнули, как показалось Малфою, без всякого облегчения.

— То есть, ты не собираешься ей изменять? — уточнил Гарри, усаживаясь напротив Драко.

— И у тебя не назначено здесь тайное свидание с другой девушкой? — спросил Рон, плюхаясь на сиденье рядом с зятем.

— Нет! — почти заорал Драко, и тут же взял себя в руки. — Нет у меня здесь никакого тайного свидания, и о том, чтобы изменять Гермионе, я и не помышлял, но раз вы так настаиваете, я обдумаю вашу мысль… — и он глубокомысленно нахмурился, изображая процесс обдумывания.

— Только попробуй, — проворчал Уизли, а Гарри придвинулся поближе к Малфою и принялся объяснять:

— Понимаешь, Дрей, ты сказал вчера, что сегодня с утра отправишься в Румынию, проведать своих свежеприобретенных драконов. Поэтому мы с Роном были, мягко говоря, удивлены, когда увидели тебя вечером в парке. Ты кормил лебедей с отсутствующим видом и разговаривал сам с собой. Нам показалось это странным…

— Я не разговаривал сам с собой! — возмутился Драко. — И вообще, в парке я был три часа назад, и если вы увидели меня еще тогда, почему не подошли ко мне сразу же?

— Да мы и собирались, — ответил Рон, — но тут хлынул ливень, ты аппарировал, и мы потеряли тебя из виду.

— А вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее, — прищурился Малфой и откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди. — Значит, я аппарировал, вы потеряли меня из виду, а спустя три часа совершено случайно наткнулись на меня в пабе, который расположен отнюдь не в двух ярдах ходьбы от Кенсингтонских садов?

— Не злись, Дрей, — Поттер вновь потер переносицу. — Нам показалось, что ты чем-то озабочен и встревожен, но, конечно, мы не собирались вмешиваться в твои дела…

— Мы тоже аппарировали, — вмешался Рон. — На Диагон-аллею. Посидели немного в «Дырявом котле», послали патронуса к Гермионе…

— Вы послали к Гермионе патронуса? — неверяще переспросил Малфой. — Но зачем?

— Мы беспокоились за тебя, — просто ответил Гарри Поттер, — а когда Гермиона прислала ответного патронуса, который ее голосом пообещал надрать нам уши за то, что мы отвлекаем ее от увлекательнейшего процесса процеживания настоя наперстянки, и сказал, что если мы хотим поговорить с тобой, нам лучше всего связаться с Чарли, потому как ты еще утром отбыл с помощью порт-ключа в Румынию, мы забеспокоились еще сильнее.

— То есть Гермиона не поняла, что я в Лондоне? — быстро спросил Драко.

— Нет, — ответил Рон, — мы просто спросили ее, уехал ли ты, как собирался. Она ничего не заподозрила… Погоди-ка!

Рыжий прервал сам себя и с подозрением поглядел на друга:

— Так ты все-таки собираешься ей изменить?

— О, Мерлин, нет! — зашипел Драко. — И что вы сделали дальше? Послали Чарли сову, чтобы удостовериться, что я в Румынии?

— Первая мысль была именно такая, — покаянно склонил лохматую голову брюнет.

— Но потом мы сообразили, что камин в моей кондитерской напрямую подключен к международной каминной сети, — ухмыльнулся Рон, — и нам потребовалось всего несколько минут, чтобы связаться с драконьим заводом, и выяснить, что тебя там нет.

— Я ведь просил Чарли! — вырвалось у Малфоя, и он тут же прикусил себе язык.

— Можешь не переживать, Чарли тебя не выдал. Повторял как заведенный, что ты прибыл еще утром и в данный момент осматриваешь территорию завода, а она так невероятно велика, что найти тебя он просто не в силах, — слегка улыбнулся Поттер. — Но пока он выдавал всю эту шитую белыми нитками ложь, я просканировал его мозги, и совершенно точно выяснил, что тебя не было на заводе с прошлого четверга, а нам он говорит то, о чем ты его попросил, и, как можешь себе представить, Драко, после этого разговора мы с Роном стали волноваться о тебе еще больше.

— Ты невозможен, Поттер! — простонал Малфой. — Влезть в голову совершенно ни в чем не виновному человеку — твоему другу, между прочим! — только потому, что тебе показалось, будто в парке ты видел меня, кормящего лебедей с озабоченным лицом!

— Мне не показалось, — поправил Гарри. — Я и в самом деле тебя видел.

— И лицо у тебя в самом деле было озабоченным, — подхватил Рон. — Так что мы вернулись в Кенсингтонские сады, к тому пруду, где встретили тебя, и Гарри попытался засечь магический след, оставшийся после твоей аппарации. Как видишь, попытка удалась, и вот мы здесь!

— Если ты скажешь нам, что с тобой все в порядке, и ты просто решил сбежать ото всех, чтобы подумать о бренности бытия, или у тебя здесь назначена важная деловая встреча, к которой ты морально готовился, общаясь с лебедями в парке, а Гермионе и нам сказал вчера неправду из суеверного страха, что сделка сорвется, мы извинимся перед тобой и уйдем. Но если ты влип в какие-то неприятности или у тебя здесь тайное свидание с Асторией Гринграсс, то мы останемся, Драко, как бы ты не возражал, — подытожил Гарри Поттер.

С минуту Малфой сидел молча, глядя в пространство перед собой. В пространстве маячили физиономии его лучших друзей, готовых поставить на уши половину магического мира только чтобы удостовериться, что у него, Малфоя, все в порядке, и уточнить, не собирается ли он, Малфой, изменять их горячо любимой подруге. «На хрена нам враги, когда у нас есть такие друзья?» — некстати вспомнилась вдруг строчка из какой-то магловской песенки (11) и точно так же некстати в памяти всплыли одно за другим два давних воспоминания: одиннадцатилетний Гарри Поттер, отказывающийся принять протянутую для рукопожатия малфоевскую руку, и тот же Гарри Поттер, только на пять лет старше, первым подающий ему раскрытую ладонь в ответ на решительное гермионино: «Мальчики, Малфой теперь на нашей стороне, и по этому поводу я предлагаю вам засунуть топор войны куда-нибудь поглубже». «На что ты надеялся, думая, что сможешь провернуть все в одиночку? — недоуменно спросил сам у себя Драко и тут же сам себе ответил. — Ты не имеешь права вмешивать в это своих друзей. Они здесь абсолютно ни при чем, это дело касается только Малфоев…»

— Не молчи, Дрей! — взмолился, не выдержав долгого молчания, Уизли. — Пошли ты уже нас к Мордреду, объясни, что происходит, и давайте выпьем, что ли! Водоотталкивающие Чары, это, конечно, хорошо, но двойной скотч или, на худой конец, грог — куда лучше!

— Драко, — начал было Поттер, но Малфой решительно перебил его.

— Вы нашли меня спустя три часа после того, как я аппарировал! За это время от аппарации в пространстве не остается и следа! Магического, я имею в виду. Как вам это удалось?

— Не нам, а Гарри, — скромно поправил Рон, но видно было, что его просто-таки раздувает от гордости за друга.

Малфой перевел взгляд на Гарри, но тот просто пожал плечами — удалось, мол, и удалось, разве есть что-нибудь невозможное для Мальчика-который-стал-самым-могущественным-магом-на-Земле?

— Ладно, — сказал Драко, — оставим лирику поэтам. Вы увидели меня там, где меня не должно было быть, сложили два и два и решили, что я отправился на свидание — почему, кстати, сразу с Гринграсс? — но это тоже мелочи и лирика. В общем, спасибо, что волновались за меня, двойное спасибо за вашу преданность Гермионе, хотя, уверяю вас, если бы я решил ей изменить, об этом никто никогда не узнал бы, и, действительно, давайте закажем грога, выпьем и забудем об этом маленьком недоразумении.

— К Мордреду грог, — сурово сказал Гарри, — что, все так паршиво?

— С чего ты взял? — вскинулся Драко. — Почему обязательно предполагать худшее? Я что, должен отчитываться перед вами в каждом своем движении?!

— Конечно, не должен. Но обычно ты нам не врешь, — мягко и как-то растерянно произнес Поттер. — И если ты это сделал, значит, произошло что-то действительно ужасное, с чем ты, по своей отвратительной малфоевской привычке, собираешься справиться в одиночку.

— Кто бы говорил! — беззлобно огрызнулся Малфой, и вдруг почувствовал, что невероятно устал. На его плечи как будто положили неподъемный груз — не только длинный и наполненный бесконечной внутренней борьбой сегодняшний день, но и предшествовавшие ему три недели — с того самого момента, как жизнь Малфоя оказалась расколотой на «до» и «после», и превратилась в сплошную ночь. Драко просто физически ощутил, как его разрывают на части два совершенно противоречивых желания — поделиться частью этой тяжести, пока она не раздавила его окончательно, или продолжать тащить ее самому, испытывая себя на прочность. Он вдруг вспомнил, что давно не курил, но не успел и додумать мысль до конца, как поттеровские руки уже подтолкнули к нему раскрытую сигаретную пачку и магловскую посеребренную зажигалку. В горле на мгновение встал комок, и Драко проглотил его вместе с горьким дымом от первой затяжки.

— Я действительно собирался справиться с этим в одиночку, — глухо сказал он. — Но Мерлину сверху виднее, и он сделал так, что вы меня нашли буквально за пару часов до того как… Нет, парни, я не могу вам рассказать, в чем дело. Это не только моя тайна, и разобраться с этим я должен сам.

Некоторое время за столиком у окна царила тишина. Малфой курил, рассматривая свои руки, Рон смотрел куда-то вбок, а Гарри Поттер, подперев подбородок кулаком, разглядывал Малфоя так, как будто впервые его увидел. Через пару минут такого разглядывания Драко готов был треснуть Поттера по лбу, чтобы тот перестал на него пялиться, но тут Гарри заговорил, и его голос звучал очень-очень мягко, словно он разговаривал с душевнобольным.

— Драко, если ты не расскажешь нам о том, что случилось, нам с Роном придется угадывать, и этот процесс может затянуться надолго. А ты сам знаешь, прорицатель из меня никудышний…

— Да уж, — согласился Малфой, — на Трелони ты не тянешь, у тебя и очков-то уже сто лет как нет!

— Не сто, а всего лишь пять с половиной, — поправил Гарри. — И, кстати, это твоя заслуга, что мне сделали магическую коррекцию зрения, и я смог снять очки, которые носил с детства. Я помню, как ты давил на меня и уговаривал Помфри, хотя война была в самом разгаре, и за это, Драко…

— Я знаю, за это ты будешь вечно мне благодарен! — раздраженно сказал Драко, давя недокуренную сигарету в пепельнице. — Просто в очках ты мне решительно не нравился, без них ты хоть немного похож на человека…

Теплая смуглая рука Поттера накрыла чуть подрагивающие белые малфоевские пальцы.

— Дрей, мы с тобой пять лет были смертельными врагами и уже восемь лет как близкие друзья. Не хочу выглядеть самоуверенным, но за эти годы я немного изучил тебя. Последние три недели ты ходишь сам не свой и в ответ на все вопросы отделываешься сказками о том, как ты неимоверно загружен семейным бизнесом…

— Это действительно так…

— Ты избегаешь смотреть мне в глаза, явно нервничаешь и все время аппарируешь неизвестно куда. Я знаю, что ты, по меньшей мере, пять раз за последние дни был в Министерстве, в прошлый вторник тебя видели в Лютном переулке, и ты явно наводил справки и кого-то искал…

— Что? Гарри, ты следил за мной?!

— Возможно, все это действительно связано с твоим бизнесом, и мне не следует лезть в твои дела, но на прошлой неделе, когда мы возвращались от Фреда и Энджи, ты побледнел как мел прямо на улице, когда кто-то в толпе рядом с тобой произнес слово «Обливиэйт», а три дня назад стаканы на нашем столе разлетелись на мелкие осколки, когда мы сидели в «Дырявом котле», и Невилл рассказывал о какой-то магловской книжке про похищенную девушку, которую...

— Гарри, остановись! Остановись, пока не поздно! — почти взмолился Малфой, но Поттер был неумолим.

— Все эти три недели я наблюдал за тобой, мы с Роном наблюдали за тобой, Драко, и все ждали — когда же наш друг расскажет нам, что у него стряслось, и позовет нас на помощь. И когда мы поняли, что этого не произойдет, я задал себе вопрос: Почему? Что такого могло случиться с тобой, что ты не находишь в себе сил рассказать нам — людям, которые прошли с тобой всю войну. Разве мы можем чего-то испугаться, Драко? Разве в этом мире остались еще какие-то ужасы или мерзости, которых мы не видели? Или существуют такие преграды, которые мы не смогли бы преодолеть втроем? А может, ты до сих пор не доверяешь нам, Дрей?

На последних словах голос Гарри дрогнул, и в этот момент по залу прокатился гулкий звон старинных часов, отсчитывавших полночь. Малфой разом вспомнил, что в полночь он собирался уходить из паба, и тут же сообразил, что просто так уйти ему не дадут. Рон перевел свой взгляд на него, а в глазах Поттера читалось настоящее страдание. «Какого гоблина? — вяло подумал Драко. — В легилеменции Гарри всегда был сильнее меня, и если я сейчас им не расскажу, он просто взломает мне башку и сам посмотрит. Он ведь упертый как дюжина троллей ...»

Малфой поднял голову и произнес, стараясь, чтобы его голос звучал ровно:

— Я доверяю тебе, Гарри. И тебе, Рон. И я мог бы поделиться с вами любой бедой и любой болью, будь они только мои собственные. Но это…

— Это касается Гермионы, да? — подал голос молчавший до сих пор Уизли. — Что-то страшное, да? Такое, о чем нельзя рассказать даже самым близким?

— Совершенно верно, — согласился Драко, глубоко вдохнул как перед прыжком в воду, и начал рассказывать. Он говорил очень тихо, не глядя друзьям в глаза — он просто представить себе не мог, как можно смотреть им в глаза, когда говоришь такое! — и был неимоверно благодарен Гарри и Рону за то, что они ни разу не перебили его и не задали ни одного вопроса до тех пор, пока он не затушил в пепельнице третий окурок и не произнес хрипло:

— Вот и все.

В виски как будто залили расплавленного свинца, а тишина за столом казалась осязаемой настолько, что ее не просто можно было потрогать руками — из нее можно было лепить восковые фигуры. Наподобие тех, в которые превратились Поттер и Уизли после рассказа Малфоя. Только замолчав, Драко понял, что он наделал — его друзья, конечно, сильные парни, а во время войны им случалось быть свидетелями таких вещей, от которых в буквальном смысле слова встают волосы дыбом, но ведь сейчас речь шла о Гермионе. О той самой Гермионе, которую они оба — и Рон и Гарри — любили как сестру, о той самой Гермионе, вместе с которой они пережили столько приключений, веселых и не очень, и подавляющее большинство этих приключений пришлось на тот период, когда они составляли знаменитое гриффиндорское трио, и в нем не могло быть для Малфоя никакого места, потому что сам он был для них тогда всего лишь белобрысым слизеринским хорьком. И, пожалуй, рассказывать двум сильнейшим волшебникам с не очень уравновешенной психикой о том, какое несчастье произошло с их любимой подругой, находясь при этом в магловском пабе, посреди пары десятков людей, даже не подозревающих о существовании магии, было верхом малфоевского идиотизма.

— Ребята, давайте выйдем отсюда, — сказал Драко, вскинул глаза на друзей и поперхнулся — Гарри сидел с застывшим лицом, вцепившись пальцами в столешницу так крепко, что она уже начала потрескивать под его хваткой. Рон, наоборот, ссутулился и закрыл лицо руками, поставив локти на стол. На столе мелко дребезжали чашки, а в люстре под потолком вспыхнули и взорвались одна за другой три электрические лампочки. Балконная дверь, перед которой стоял их столик, распахнулась сама по себе, и ветер вздыбил тонкие занавески.

— Народ, я сказал — пойдемте отсюда. Двойной вспышки стихийной магии здешние стены не выдержат.

— Все в порядке, — прохрипел Гарри, не торопясь, впрочем, отцеплять пальцы от столешницы, поверх которой уже бежали, потрескивая, мелкие голубые искры. — Вспышки не будет.

— А ты? — спросил вдруг Рон, опустив ладони и глядя на Малфоя враз потускневшими глазами. — Как ты пережил это, когда… вспомнил?

— Я разнес пол особняка, — признался Драко. — К счастью, Гермиона в тот вечер задержалась в лаборатории, и мы вместе с эльфами успели все восстановить до ее прихода.

— Я правильно понял — она ничего не знает? — все так же хрипло спросил Гарри.

— Она ничего не помнит, — поправил его Драко и потянулся за четвертой сигаретой.

— Ты уверен? — спросил Рон и тоже протянул руку к сигаретной пачке, хотя оставил эту вредную магловскую привычку сразу же после победы.

Драко сначала дал прикурить ему, потом затянулся сам, и только после этого ответил:

— Я уверен, Рон. Я даже влез в ее сознание, пока она спала. Герми ничего не помнит, абсолютно ничего, и я молю Мерлина и Моргану, чтобы она никогда в жизни ничего не вспомнила.

— А как ты вспомнил? — Рон затянулся сигаретой жадно и выдохнул дым с болезненным наслаждением. — Сразу или…постепенно?

— Насколько я знаю, Гермиона никогда не была сильна в Заклятиях Забвения, — ответил Малфой. — И если честно, мне периодически снились какие-то странные сны, кошмары с участием Герми и Макнейра, но я до последнего времени считал это просто вывихами моего сознания, приветом из славного военного прошлого, ну, вы понимаете, о чем я, парни.

Ни Поттер, ни Уизли не произнесли ни слова, только молча и практически синхронно кивнули головами — понимаем, мол, у самих такое бывает.

— А три недели назад я разговаривал с мамой по каминной связи, и она сначала сказала мне, что собирается съездить в Йер (12), потом упомянула, что ей недавно прислала письмо Анабелла Макнейр, это его кузина, мама училась с ней на одном курсе, а в конце разговора рассказала историю о том, как в лесу неподалеку от маминой виллы недавно потерялась магловская девочка, и маме пришлось выводить ее из леса, изображая добрую фею из сказки, а девочка так восторгалась ею, что мама пожалела ее и не стала накладывать Обливиэйт — вы сами знаете, он может плохо сказаться на детской психике. Мама решила, что девочке все равно не поверят, даже если она и расскажет о том, что ее спасла волшебница — дети часто фантазируют и выдумывают разные истории, в которые не верят взрослые... В общем, когда я услышал все это в течение пятнадцати минут: Йер, Макнейр, лес, Обливиэйт — у меня в голове как будто что-то щелкнуло, и сразу все стертые воспоминания появились в памяти, словно сидели где-то в уголке и только и ждали первой подходящей возможности, чтобы выбраться на поверхность. Ну а потом…

— Потом ты попрощался с мамой и пошел громить собственный особняк, — не то спросил, не то констатировал Рон, а Гарри Поттер отцепил, наконец, пальцы от стола, сфокусировал тяжелый взгляд на Малфое и медленно, через паузы, спросил:

— Ты нашел этого ублюдка, да, Дрей? Что ты собираешься с ним делать?

Драко пожал плечами с деланно-равнодушным видом:

— Я убью его. В принципе, я как раз собирался этим заняться, когда вы меня отыскали. Теперь, когда я все вам рассказал, парни, вы больше не станете меня задерживать, правда?

Рон только фыркнул в ответ, а Гарри покачал головой.

— Нет, Драко, мы не отпустим тебя одного. Это может быть опасным. За Гермиону мы должны отомстить все вместе, верно, Рон?

— Неверно, Гарри, — мягко отозвался Уизли. — Это и вправду может быть опасным, но Драко прав, что все собирается делать один. Так положено.

— Кем положено? — не понял Поттер.

— Кодексом, — терпеливо пояснил Рон. — У каждого чистокровного семейства есть собственный кодекс, в котором написано, что и как полагается делать в подобных ситуациях. Право на месть имеют только мужчины рода.

— Рон, я сто раз слышал от Малфоя о его фамильном кодексе, но никогда и не думал, что он есть в любом чистокровном семействе. Это значит, что и у вас тоже?

— Конечно. Я даже его читал в детстве. Правда, никогда не мог двинуться дальше сорок шестой страницы — почему-то всегда засыпал именно на ней, — улыбнулся шестой сын Артура и Молли Уизли.

— В нашем фамильном кодексе триста восемнадцать страниц, — сухо сказал Драко. — И я знаю их наизусть с девятилетнего возраста.

Рон присвистнул с уважением, Гарри хмыкнул недоверчиво и вдруг глухо застонал, вцепившись обеими руками в свою взлохмаченную шевелюру.

— Драко, я просто не могу в это поверить, просто не могу! Это какой-то страшный сон! Неужели это могло произойти на самом деле?!

— Я думаю, Обливиэйт в той ситуации был самым разумным решением, — тихо произнес Малфой, — хотя, конечно, Гермиона поспешила, накладывая заклинание на меня — из-за этого моя месть запаздывает на три года… Но я не знаю, удалось бы нам это пережить, если б мы оба помнили. Герми, она… — голос его дрогнул, но он тут же взял себя в руки, — она очень сильная девочка, она, наверное, смогла бы выдержать, а я нет. Я бы за эти три года сломался… потому что мне хватило трех недель. Трех недель, в течение которых я смотрю на нее и ежесекундно думаю о том, что ей пришлось испытать когда-то, о том, что она чувствовала, что думала, о том, как ей было больно, наконец! А меня не было рядом, чтобы ее защитить!

Сигарета в малфоевской руке задрожала, и лицо его исказилось от боли. Вокруг Поттера опять заплясали синие искры, и Рон торопливо наложил на их столик Чары Незаметности.

— Все, — сказал Малфой, отдышавшись и докурив сигарету до фильтра. — Все. Хватит. Я не хотел вам говорить, но я не жалею, что я это сделал. Сейчас я пойду и убью его, а вы забудете обо всем, что я вам рассказал и вообще о том, что видели меня сегодня. Я сейчас в Румынии, на драконьем заводе, уже пол часа как распрощался с Чарли Уизли и пошел спать в отведенную мне комнату. Чарли не в курсе происходящего, просто… просто он согласился меня прикрыть, а чтобы иллюзия была совсем полной, я отправил на завод собственный фантом. Он не слишком-то разговорчив, но в состоянии передвигаться рядом с волшебником, который поддерживает его своей магией. Так что алиби на сегодняшнюю ночь мне обеспечено.

— И этот человек удивлялся, что я нашел его по магическому следу! — сказал Гарри Поттер.

— И когда ты успел настолько завоевать доверие моего брата? — спросил Рон Уизли.

— Я сделаю это и постараюсь как-то жить дальше, — продолжал Драко, словно ничего не слыша. — Может быть, моя ночь наконец-то закончится, и я снова смогу видеть солнце.

О главном больше не говорили. Молча сняли чары, расплатились с официантом, вышли на мокрую после дождя улицу и остановились под неверным светом уличного фонаря.

— Пожалуй, вы оба должны принести мне Непреложный Обет, — задумчиво протянул Драко, кутаясь в свой щегольской шарф оливкового цвета.

— Ты спятил? — деловито поинтересовался Рон.

— Мы никогда даже не намекнем Гермионе о том, что нам что-то известно, — сразу же отозвался Гарри. — Мы пообещаем тебе это без всякого Непреложного Обета, Драко. Но что ты будешь делать, если когда-нибудь она сама вспомнит о том, что случилось? Вот так, внезапно, как ты вспомнил?

— Гермиона не вспомнит, — жестко ответил Драко Малфой. — Обливиэйту меня учил Люциус, а у него это заклинание всегда получалось просто превосходно.

И, не давая друзьям опомниться, он выхватил из левого рукава магловского пальто свою волшебную палочку и наложил на них обоих Заклинание Забвения, мгновенно стирая из их памяти воспоминания о том, что этим субботним вечером они встречались с ним сначала в Кенсингтонских садах, а потом в пабе «Виктория». Шорох автомобильных шин заглушил легкий хлопок аппарации Малфоя, исчезнувшего прямо с тротуара подобно призраку, моментально растаявшему во влажном ночном воздухе пустынной улицы…

Драко аппарировал внутрь магазинчика с затейливым названием «Винтажное волшебство». Он был собран и сосредоточен, от внутренних терзаний, мучивших его весь сегодняшний день, не осталось и следа. Драко Малфой больше не задавался вопросом, имеет ли он право убить человека, рожденного как Уолден Макнейр, ставшего Упивающимся Смертью и последний год живущего в магловском Лондоне под Иллюзионными Чарами и чужим именем. Макнейр был виновен во многих преступлениях, и за его поимку британский Аврорат был бы благодарен Малфою до конца его дней. Но Драко Малфоя, лорда и единственного мужчину древнего рода, не интересовала благодарность британского Аврората. Его не смущали также завтрашние магловские газеты, которые выйдут с заголовками: «Страшное убийство на Портобелло-роуд», «Владелец магазина уничтожен неизвестным способом прямо на рабочем месте». И меньше всего на свете волновало Драко Малфоя то обстоятельство, что ему предстоит обстоятельно и неторопливо накладывать Иллюзионные Чары пролонгированного действия на медленно остывающее тело, чтобы оно не начало видоизменяться на глазах у потрясенных маглов. В данный момент действиями Драко Малфоя руководил старинный фамильный кодекс, и, подчиняясь ему, маг тихо прошептал: «Люмос», и когда на кончике его волшебной палочки зажегся огонек, уверенной походкой человека, который хорошо знает, что делает, он поднялся по узкой лестнице на второй этаж, в небольшую квартирку прямо над магазином. И если бы кто-нибудь из друзей и знакомых Драко Малфоя увидел его в этот момент, то всякий поспешил бы убраться прочь с его пути и не мешать ему в осуществлении своей мести, на которую он имел полное право…

…Пройдет много лет, в течение которых в жизни Гермионы Грейнджер-Малфой случится огромное количество событий — радостных и грустных, выдающихся и ничем не примечательных, запоминающихся на долгое время и ускользающих из памяти на следующее утро, но никогда и ни при каких обстоятельствах к ней не вернутся воспоминания о том, что случилось с ней в начале октября 2000 года. Гермиона будет прекрасно помнить, как за пару недель до этого она сделала нелепую попытку уйти от своего любимого, услышав обрывок малфоевского разговора с портретом его отца. Она никогда не забудет, чем закончилась эта попытка — нежным примирением с Драко, освободившегося, наконец, от груза вины за смерть Люциуса. Из ее памяти не уйдут и воспоминания о чудесном путешествии на Лазурное побережье Франции вскоре после этих событий; путешествии, где они с Драко впервые за двухлетнюю войну и бесконечный послевоенный год чувствовали себя счастливыми и беззаботными как дети, наслаждаясь жизнью и своей любовью без оглядки и осторожности, простив друг другу все и не вспоминая о той крови и боли, которая осталась в их военном прошлом.

Прошлое настигнет их внезапно — просто однажды, во время прогулки по магловскому кварталу Йера, Драко и Гермиона разойдутся в разные стороны — она захочет еще раз посмотреть на фрески в соборе Святого Павла, а он предпочтет подождать ее в маленькой кофейне на центральной площади, напротив Башни Тамплиеров, а когда Гермиона не вернется и через час после оговоренного времени, Малфой отправится на ее поиски и далеко не сразу поймет, что с ней что-то случилось. Он найдет ее только к вечеру, в роще за городом, рыдающую, растерзанную, с полубезумным взглядом и ссадинами по всему телу. Гермионина палочка обнаружится буквально в двух ярдах, под ближайшей скалой, поросшей рыжим лишайником. Не меньше двадцати минут понадобится Драко, чтобы справиться с охватившими его ужасом и яростью и немного успокоить свою любимую. Еще столько же времени потребуется ему, чтобы с помощью Репаро и разнообразных Заживляющих Заклинаний восстановить ее одежду и убрать с кожи синяки и царапины. После чего онемевшими губами Драко задаст только один вопрос: «Кто это сделал?», а, услышав в ответ: «Уолден Макнейр», прошипит сквозь зубы: «Я убью его», и с трудом удержится от того, чтобы не сорваться с места в ту же секунду и броситься на поиски Упивающегося, который сумел выжить после Финальной Битвы, исчезнуть из поля зрения британских авроров и внезапно, словно гром среди ясного неба, напомнил о своем существовании на берегу Средиземного моря по ту сторону Английского канала (13).

Гермиона Грейнджер-Малфой никогда не вспомнит об этом. Точно так же как не вспомнит и о том, что произошло несколькими часами ранее, когда, повинуясь наложенному на нее Империо, она петляла по узеньким улочкам средневекового города, послушно держа за руку высокого костлявого мужчину с неопрятными полуседыми волосами и обезображенным шрамами лицом. Она не вспомнит, как этот мужчина вывел ее из города, и в сосновой роще, едва скрывшись от людских глаз, первым делом отвесил ей оплеуху, такую, что она отлетела к ближайшей сосне, а из уголка рта тонкой струйкой потекла кровь. Никогда в своей долгой и счастливой жизни Гермионе не придется вспоминать о том, как Макнейр выкручивал ей руки, стаскивая с нее одежду, и пыхтел ей в ухо: «Шлюха!» и «Грязнокровка!», как он насиловал ее, глухо и утробно ворча, и как она пыталась сопротивляться этому насилию, когда действие Империо стало понемногу ослабевать. Гермиона навсегда забудет, что эта пытка казалась ей бесконечной, что, кончив, Макнейр принялся говорить ей гадости и в подробностях расписывать, какую долгую и мучительную смерть он ей приготовил, и как он станет кромсать ее на кусочки Расчленяющим Заклятием, а потом присылать эти куски Малфою — «мерзкому предателю крови» и «долбаному ренегату».

Из памяти известного Зельевара, любящей и горячо любимой жены и матери троих чудесных детей навсегда уйдут воспоминания о том, как, изловчившись, Гермиона стукнула Макнейра по голове камнем, подобранным ею в траве, как, зажав в кулаке свою волшебную палочку, бежала она со всех ног подальше от того места, где лежал потерявший сознание мужчина, бежала, глотая горячие злые слезы и напрочь забыв о том, что может просто аппарировать. И она никогда не вспомнит, как рухнула на колени где-то среди молодого сосняка, роняя палочку из ослабевших рук, когда бежать больше не осталось никаких сил, и завыла обреченно и страшно, словно молодая раненая волчица. Ни разу за всю оставшуюся жизнь Гермионе не вспомнится, как по этому нечеловеческому вою ее найдет Драко Малфой, и кинется к ней с отчаянием и мгновенно вспыхнувшим пониманием в глазах, а она станет отползать от него, исступленно шепча: «Не трогай меня, Драко, я теперь грязная, не трогай…»

Гермиона никогда не вспомнит о событиях того страшного октябрьского дня, потому что, ответив на вопрос Драко о том, кто это сделал с ней, она позволит ему подняться с травы и поднять себя, она скажет ему, что у нее все в порядке, и она может идти, и даже попросит его внимательно осмотреть ее, чтобы убедиться, что вся одежда цела, а на лице и руках нет больше никаких ссадин и кровоподтеков. Но она не позволит ему углубиться в лес на поиски Макнейра, она не даст ему возможности найти его и сразу же растерзать на сотни клочков, как обещал бывший Упивающийся Смертью поступить с ней самой, грязнокровкой по имени Гермиона Грейнджер. На тот момент в ее душе останутся всего два желания — принять душ и забыть обо всем, что случилось. И руководствуясь этим вторым желанием, Гермиона поднимет полные слез глаза к потемневшим от ярости глазам Драко и тихо попросит его: «Наложи на меня Обливиэйт, Дрей. Прямо сейчас. Пожалуйста…»

В памяти Гермионы не останется и следа о том, как Драко Малфой прислушается к словам своей возлюбленной и сделает так, как она просит, намереваясь облегчить ее участь, отвести в безопасное место и приступить затем к поискам Макнейра. И уж, конечно, Гермиона абсолютно ничего не вспомнит о том, как поднимется одновременно с малфоевской ее собственная рука, и два Обливиэйта прозвучат разом в прохладных сумерках сосновой рощи на скалистом и крутом берегу Французской Ривьеры…

(1) Кенсингтонские сады — лондонский королевский парк в районе Кенсингтон, примыкающий к Гайд-парку. В Кенсингтонских садах находится одноименный дворец, а также мемориал принца Альберта и статуя Питера Пэна.

(2) Портобелло-роуд — улица в районе Ноттинг-Хилл, представляющая из себя огромный блошиный рынок, в многочисленных лавочках и магазинчиках которого можно купить все что угодно — одежду, обувь, посуду, разнообразный антиквариат и даже ювелирные украшения стоимостью в десятки тысяч фунтов. По некоторым данным, антикварный рынок на Портобелло-роуд — самый большой в мире.

(3) Династия Цинь (1644-1912) — последняя монархическая династия Китая.

(4) Уильям Хогарт (1697-1764) — известный английский художник, гравер и теоретик искусства.

(5) Боднатх (Боудданатх, Боддинат, Боуда) — знаменитый буддийский храмовый центр в Непале, на окраине Катманду. Место паломничества буддистов и туристов со всего мира, послужившее также съемочной площадкой для некоторых сцен фильма Бертольдо Бертолуччи «Маленький Будда».

(6) Викторианская эпоха — время правления в Великобритании королевы Виктории (1837-1901). Период промышленной революции, расцвета капитализма, колониальных войн и торжества консервативных ценностей.

(7) «Старбакс» — международная сеть кофеен.

(8) Джон Лобб — английская фирма, производящая эксклюзивную и очень дорогую (от 3500 евро за пару) обувь. Клиентами компании вот уже полтора столетия являются члены королевского семейства, потомственные аристократы и великие артисты. Вся обувь изготавливается по индивидуальным заказам и только вручную.

(9) Названия распространенных сортов чая.

(10) Бар находится по адресу Стратерн-плэйс, 10, и называется «Виктория».

(11) Конечно же, Драко не могла вспомниться строчка из этой магловской песенки. Потому что это песенка «Нога судьбы» в исполнении Бориса Гребенщикова, и вряд ли осенью 2003 года в Лондоне ее распевали на каждом шагу.

(12) Самый южный город-курорт Французской Ривьеры.

(13) Так англичане называют пролив Ла-Манш.