Хочешь мира... (джен)

В Маар почти невозможно попасть незамеченным, если ты не деви. Если ты деви, все будут делать вид, что тебя нет. Но если цивилы явятся в Маар разыскивать деви, как бы там к этому деви ни относились, людям никто не поможет. Скорее, наоборот. Таково гетто: мир монолитный и разобщенный одновременно.

Розамунд была и права, и не права. Я покинул район в сложные времена, переехал в город на людскую сторону и стал предателем. Да. Но я все равно оставался деви. Этого было не изменить и не отменить. Еще сложнее было объяснить это кому бы то ни было.

Вернувшись на несколько километров назад, я свернул на старую трассу. Ее забросили сразу после того, как построили новую объездную дорогу. Собственно, и трассой это называлось только условно — колдобин и ям было больше, чем асфальта. Местами вообще лежали бетонные плиты, стучавшие по колесам, словно мы поезд. Мы аккуратно крались по ухабам.

Из города нам теперь было не выбраться просто так. Все усложнилось. План-перехват, организованный за пару часов — это сильно. Спрятаться в гетто и выиграть немного времени мы сможем, но за то, чтобы нам — мне — помогли, придется заплатить очень дорого. Тариф «для своих» теперь не действовал.

* * *

Я спрятал машину на тихой улице, где когда-то снимал дом. Задние дворы давно забросили, многие дома пустовали еще в те времена, так что я, выключив фары, встал под укрытие развалин дощатого сарая. Натянув на машину брезент, чтобы как можно больше скрыть ее очертания, я нашарил кое-что в бардачке, сунул в карман и ткнул пальцем в сторону багажника:

— Там есть перекусить и вода. Постарайся не шуметь и ни в коем случае не включай свет. Вернусь утром. И мне нужная моя оплата.

Розамунд ощутимо насторожилась.

— Десяти тысяч хватит, — смилостивился я.

Она не стала спорить и молча отсчитала деньги.

— Это почти все, что у меня есть с собой. Остальную сумму я могу выписать чеком, — сказала она, протягивая мне деньги.

Я не скрываясь, закатил глаза. Иногда смороженная глупость так велика, что на нее даже не знаешь, что сказать.

— Как думаешь, если я попытаюсь его обналичить, полиция приедет к банку за пять или за пять с половиной минут? Твои предположения?

Она развела руками и нервно огрызнулась:

— Я не рассчитывала на такое поспешное бегство, иначе собрала бы чемодан.

Я вышел из закутка в сырую темноту улицы. О да, самая окраина района, тут и деви-то жить не хотели. Сразу потянуло обратно в уют салона машины — волглый воздух просачивался под одежду любой толщины и степени утеплённости. Дыхание парило в полумраке. Я какое-то время стоял, привыкая к забытому ощущению: внутренний барометр шкалит на опасность. Маар ни капельки не меняется.

Итак, для борьбы с противником, который в своем распоряжении имеет силовые структуры и их ресурсы, обычного моего арсенала не хватит. Бегство лишь временное решение. И еще оставался Эрик. Прямо сейчас он был источником ценных сведений для наших преследователей. И я не мог его в этом винить. Я винил лишь себя — знал же, что деви с цивилами не по пути. С другой стороны… И деви умеют быть благодарными — я многим был обязан ему. План в общих чертах у меня был. Осталось уточнить некоторые детали…

Свернув за угол, я повел плечами и закурил. Сколько я здесь не был? Лет пять или шесть? Или даже больше? По параллельной улице прогрохотал трамвай. До нужного места можно было добраться и на транспорте, но я не хотел — в такой час меня бы заметили и запомнили. А вдруг это кому-то пригодится? Усложнять жизнь соперникам гораздо приятнее.

Почти машинально проверяя улицу на возможные угрозы, я шагал до боли знакомыми переулками и дворами. Пока, почти неожиданно для себя, не добрался. Я был совсем не уверен, что найду это место в первозданном виде, хотя до меня доходили слухи, что теперь привратника Маар можно найти тут.

Неисправная вывеска мигала и потрескивала. По асфальту летали обрывки газет и пакетов и разливались глянцевые чернила фонарей и кислотной подсветки. Было неестественно тихо, не считая гудения неона в трубках. Как будто повернув за угол, я пересек черту и вернулся в какую-то другую свою жизнь.

Я еще раз осмотрел темную улицу, вслушался в город и перешел дорогу. Ветер остервенело впился в волосы и одежду, будто отталкивая от входа, и вдруг меня окатило неприятным холодком. В темноте за углом что-то шевельнулось и сразу стихло. Я затормозил. Прислушался. Замер, не решаясь войти в ловушку узкого спуска. Но шорох не повторялся, холод ушел, оставив мерзопакостный осадок от собственного испуга. Я мотнул головой, стряхивая нервное оцепенение, и как можно быстрее проскользнул в провал узкой лестницы, чтобы не подставлять спину. Открыл дверь… И мгновенно оглох.

Названия у бара не было, по крайней мере, официального. Местные звали его попросту «Подвал». На сцене, на которой я в жизни не видел ни одного музыканта, под бьющие по ушам неопознанные басы ритмично подпрыгивала многорукая и многоногая толпа. За барной стойкой, пританцовывая, разливала напитки молодая девчонка из деви с фиолетово-черным ежиком волос. «Подвал» все тот же. Есть вещи, которые не меняются.

Я просочился сквозь чащу разгоряченных потных тел — все трутся друг о друга, как в тараканьем гнезде — и сразу за стойкой вошел в неприметную дверь с бледной табличкой «Администрация». Меня никто не пытался остановить. Сомневаюсь даже, что меня кто-то видел. Здесь музыка ощущалась глухим бу-бу-бу и вибрацией в стенах. За облезлой дверью, которая тоже ничуть не изменилась, всегда был офис хозяйки этого вертепа — Триче. Даже не пытаясь стучать, я просто повернул ручку.

В первый момент я не узнал ее в женщине за столом. Я помнил блондинку с боевой раскраской коренных народов на лице, а увидел успешную адвокатессу с идеологически правильным макияжем, модной стрижкой и в дорогом костюме. Стоя в приоткрытой двери, я приветственно махнул рукой. Триче подняла взгляд от распечатки с цифрами. Миг недоумения, гнева и замешательства. А потом — медленная широкая ухмылка. Из всех деви, что я знал или видел, только у нее одной были настолько длинные хищные клыки, которые она даже не пыталась скрывать.

— Геллерт?.. — не совсем уверенно спросила она, наставив на меня кончик остро заточенного карандаша. — Геллерт Дьёз? Правда, что ли?..

Я пожал плечами.

— Пока еще да.

— Что тебя привело с небес к нам, забытым и убогим? По ту сторону реки тебе уже не рады? — яда в ее голосе хватило бы на целую змеиную свадьбу.

Она была одной из немногих, с кем я поддерживал личные связи до своего бегства из Маар. И, конечно, теперь Триче не горит желанием мне помогать. Если к ней вообще имеет смысл обращаться.

Когда высокое цивильное руководство, устав от напора правозащитных организаций, выплюнуло из недр бюрократического кретинизма эдикт, определивший, наконец, правовое положение полукровок, были запрещены все практики, связанные с кровью или магией на крови. В том числе спонсорство между людьми и деви — добровольное (временами, не очень) жертвование людьми крови для деви, которые в этом нуждались. В Маар ввели части миротворческой гвардии, призванной навести порядок, и началось преследование всех, кто так или иначе был связан со спонсорством, с амулетами-кровниками и прочим специфическим товаром, который можно было раздобыть в Маар.

Начался хаос.

Я не страдал без помощи спонсоров, как некоторые деви. Повезло с генами. Но иногда пользовался их услугами по работе. И это было первой причиной, побудившей меня перебраться из Маар за реку, к цивилам. Бывшие поставщики, выторговывая себе амнистию или наказание полегче, запросто могли указать на меня. А я лишнего внимания не хотел — за мной водились грешки посерьезнее кровников и спонсоров.

А вот Триче… Триче была своего рода знаменитостью — самой известной сводней для добровольных спонсоров и деви в Маар и за его пределами. Уж кого должны были прижать первой, так это ее. А она со своим баром до сих пор здесь и процветает как никогда прежде. Привратник…

Когда я работал в Маар на местного криминального босса, я не раз обращался к ней. Не знаю, что именно заставляло ее мне помогать, но я этим беззастенчиво пользовался. Она одна из немногих знала все ходы и выходы из Маар, которых не знал больше никто. И она же помогла мне организовать бегство некоторым деви, которым грозила смертная казнь после выхода эдикта.

И теперь Триче смотрела на меня оценивающим взглядом, и он отнюдь не был приятным.

Я нырнул рукой в карман пальто и вытащил прихваченную из машины бутылку виски. Да, я предусмотрительный.

— Помянем былое?

Знал, что она не откажется. Мы не раз баррикадировались в «Подвале», когда Маар наводняли очередные погромщики. Однажды вместо того, чтобы строить баррикаду у двери в бар, мы с Триче просто закрылись здесь и полночи горланили похабные песни с одной бутылкой виски на двоих и банкой консервированных персиков на закуску… Или ананасов?.. Проклятье, это было слишком давно. Я только помню, как прикидывал, что разобью эту бутылку о чью-нибудь голову, чтобы успеть достать дробовик бармена из-под стойки.

Триче несколько томительных секунд переводила взгляд с бутылки на мое лицо и обратно, потом отложила карандаш.

— Схожу за льдом и закуской.

— Банку персиков прихвати.

— Абрикосы, Лерт, это были абрикосы, — она улыбнулась с прищуром и открыла маленькую внутреннюю дверь.

Загремел холодильник, потом посуда. Я вошел, сбросил куртку на кожаное кресло, которого тут не было раньше, и окинул взглядом крошечный офис. В комплекте были еще кожаный диванчик, столик орехового дерева и огромный письменный стол, заваленный бумагами и бухгалтерскими книгами. Раньше эта каптерка выглядела поскромнее. Раньше и Триче выглядела попроще — драные от времени джинсы и кроссовки.

Триче поставила на столик тарелку с апельсинами и лимонами, два стакана и миску со льдом.

— Абрикосов, как, впрочем, и персиков, я обычно не держу. Надо было заранее предупреждать о визите — я бы купила, — об ее апломб можно было разбить себе лицо. — За каким хреном тебя принесло, Лерт? — а вот лексикон почти не поменялся.

— По работе. Клиент с причудами, — ответил я, ничуть не покривив душой, и скрутил голову бутылке.

— Пришел сдать кого-то из нас? — равнодушно спросила она.

— Нет, я не осволочился, если ты об этом.

Она фыркнула, не стала ничего комментировать и бросила в свой бокал дольку лимона. Извращенка.

Звякнул лед, и мы, не чокаясь, выпили по первой. Я сразу налил еще. Триче прихватила с письменного стола пепельницу, включила вытяжку, и по каморке поплыл сизый дым. Сквозь его завитки меня разглядывали прищуренные глаза из-под едва подкрашенных ресниц. Я не отставал. За пять лет она изменилась и, в то же время, осталась такой, какой я ее помнил — скорее притягательная, чем красивая, невысокая, энергичная, чуть-чуть злая, будто всегда на взводе. Ей с одинаковым успехом можно было дать и двадцать, и сорок — лицо без возраста… Как некоторые деви, она очень медленно старела. Я подозревал, что она еще из первого поколения полукровок — тех, что помнили облавы и клетки в лабораториях… Тогда их едва не уничтожили из-за смешанной крови. Первых деви спасло только то, что они оказались бесполезны — в них было слишком мало от найдазе.

— Как ты осталась на плаву? — я обвел глазами ее кабинет. — Честно говоря, я не ожидал тебя тут увидеть.

Она осклабилась. Улыбнулась, выставив все свои клыки, без малейшего признака веселья.

— Да уж, не сбежала, как некоторые, при первых намеках на жареное. У меня вполне легальный бар и нет проблем с законом. В остальном — кручусь, — она пожала плечами и обвела кабинет стаканом.- И тогда крутилась, как могла, и сейчас продолжаю.

Ладно, у меня нет ни времени, ни желания ходить вокруг да около.

— Тебя запросто мог сдать любой из твоих спонсоров, чтобы откосить от срока.

Триче пила и задумчиво смотрела куда-то сквозь стены, за пределы материального пространства, и улыбалась снисходительной улыбкой стариков, которые знают то, чего еще не знаешь ты, и предвкушают ждущий тебя сюрприз. Я ненавидел эту ее отсутствующую улыбку — с ней она всегда уходила от тем, которые не собиралась обсуждать. Не глядя на меня, она лениво ответила:

— Мне, знаешь ли, тоже есть о ком и кому насвистеть на ушко. Наверно, побоялись связываться. Я ведь половину этой миротворческой гвардии знаю практически лично…

Я разлил по третьей.

— Давай за старые добрые. Помянем дни, отошедшие в лучший мир. За абрикосы.

Она просмаковала долгий глоток, разодрала зубами дольку апельсина и посмотрела на меня с тем особенным холодноватым прищуром, который я помнил еще по старым временам: деловая Триче.

— Так что тебе надо, Лерт? Зачем пожаловал? Только ты не вешай мне лапшу на уши про то, что просто так зашел. Я знаю, что за твою голову только что награду не назначили.

Я пожал плечами. Конечно, я с самого начала понимал, что скрыть это невозможно. Надеялся только на лояльность деви, которые смолчат, если я не задержусь. Так обычно здесь происходило — пока глаза не мозолишь, никто не вмешивается. Миротворцев тут не любят чуть больше, чем предателей.

— Тогда ты понимаешь, что мне надо просочиться сквозь сеть.

— Ну так и уезжай, пока не поздно.

— Поздно. Уже посты расставили.

Триче поперхнулась виски. Долго кашляла, хлопая по груди ладонью. Наконец, осипло прошипела:

— И что ты хочешь, чтобы я сделала? Магию? Метлу тебе подарила или плащ-невидимку? Или, может, поезд на ходу остановила?!

— Брось, Триче. Не прикидывайся овечкой, — я наклонился над столом, опираясь локтями на колени. — Я знаю, что ты знаешь много дорог, ведущих отсюда, о которых больше никто не подозревает. Я тебя спас однажды во время погромов и не напоминал. Теперь твоя очередь. Вдобавок, тебе, думаю, лишним не будет, — я сунул руку во внутренний карман куртки и вытащил амулет-кровник.

Амулет был старый, из тех, которые готовили маги-гематоры во время войны. Триче не чувствовала кровники так, как я. Она не могла ощутить настоящий амулет по исходящей от него магии, но зато она отлично разбиралась в символике найдазе и навскидку могла сказать, что то, что я ей предлагаю — не подделка. Было у меня и еще одно сокровище, но покупать услуги — особое искусство. Предлагать чудом мне доставшуюся и чудом сохранившуюся ампулу с кровью найдазе я не спешил. Успеется. Это был наш с Роз единственный билет из Маар. Деньги тут не так популярны.

Триче задумчиво переводила взгляд с моего лица на покачивающийся у меня в руке кровник, потом с кровника — на лицо. В бокале лениво кружились подтаявший лед и долька лимона. Я напряженно ждал момента, когда надо будет предложить ампулу.

— Я тебе помогу, но ты больше не приходи, Геллерт, — неожиданно сказала Триче, и я, не удержавшись, задрал брови. — Сам знаешь, что в Маар тебе не рады. А есть и те, кто не станет долго ждать, чтобы сдать тебя. Это я тебе в знак доброй воли говорю. За абрикосы.

Я полез за зажигалкой и подкурил. Затянулся. Руки у меня не дрожали так, как дрожало все внутри. Я, не глядя, протянул руку за стаканом и едва его не опрокинул — схватил в последний момент. Черт. Еще одна плохая примета. Обжигающие остатки, прокатившиеся по горлу и груди, были кстати — противная нервная дрожь затихла, не выдав меня.

Сюрприз. Я полагал, что мне придется давить на нее куда сильнее и использовать аргументы куда грязнее, чем старый должок. И уж точно не рассчитывал сохранить ампулу с кровью.

— Я тебя понял. Прости, Триче, у меня сейчас нет особого выбора.

— Завтра на закате тебя и твоего… клиента будут ждать у старого консервного завода. Знаешь, на горе? Приходите налегке, по оврагу. Придется прогуляться.

— Так быстро? — я приподнял брови.

— У меня почти каждый день товар идет, — она закатила глаза с раздражением к моей недоверчивости. — Берешь или нет? Мне надо успеть сообщить, что будет балласт.

Я положил кровник на стол и потянулся за курткой. Триче не смотрела на меня. Ее руки уже по-женски сноровисто прибирали наш импровизированный фуршет.

На выходе из бара, после густого аромата сигаретного дыма и старого пива, кислород рванул в легкие и ударил по всем рецепторам усиленным запахом безнадеги — помойкой, отсыревшим бельем и мочой. Я вдохнул его даже с удовольствием — все чище, чем нездоровая атмосфера подвала.

Итак, завтра на закате…

Триче слишком легко согласилась помочь и даже проглотила напоминание про старый должок. Совсем легко. Да она должна была раздеть меня до трусов, а потом и шкуру снять, поглумившись предварительно. А она… согласилась показать мне один из своих тайных контрабандных маршрутов за один единственный, пусть и старый, кровник. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. И стакан едва не опрокинулся…

Пункт первый плана отменялся. Завтра на закате я вообще должен быть от Маар как можно дальше и без помощи привратника. Вопрос: каким путем?

В наполненном темнотой углу прямо за моей спиной что-то зашуршало. И это точно была не кошка. Бежать было поздно. Я быстро сунул руку за спину и схватил рукоятку ножа, занимая удобную позицию. Что-то медленно надвигалось на меня, будто неуверенное дитя.