Печать (гет)

— Ну вот, — пробухтел проломившийся сквозь еловые ветви и усыпанный снегом Федька, — мы тут кругами мечемся, его ищем, а он тут со своими полозиями играется.

По следам самого Салазара шли Верея с невысоким худощавым чаровником, которого Салазар видел в пиршественном зале монастыря.

— Этот нелюдь её огнём прижигал, — ответил Салазар, у которого на ладонях, сложенных лодочкой, свернувшись в кольца, лежала не большенькая змейка, которая при этом тёрлась головой о выставленный большой палец, — она же дитё ещё.

— А ты точно знаешь, что здесь никого рядом нет, — спросил Колыч, озираясь по сторонам, — этот, он из Сагды с востока, такие по одному не ходят, с ним целая свита должна быть.

— Ну а как же, здесь они, рядом, — сказал Салазар, протягивая руки, не отпуская змею с ладоней и указав пальцем, — там они, саженях в ста за петлёй ручья, за рогозом, на берегу озера. Их там с две дюжины и воев большинство, спать улеглись, а двое бдят. А этот здесь волшбу какую ни то затеял и жертву, — и Салазар указал на лежащего колдуна.

— Это подсылы, — Федька стукнул кулаком по ладони, — подходы к граду ищут, не иначе.

— Да уже нашли, — сказала тихо Верея, — или, думаешь, они Китеж с берега озера не увидели?

— Не увидели, — ответил Федька, — мысок вон тот в излучине ручья закрывает, чутка не дошли.

Верея посмотрела на Колыча, и тот кивнул, мол, давай.

— Всё одно я за подмогой, — сказала она, — нас всего четверо.

— Да, иди, — Салазар опустил змейку в карман, нашитый на боку суконной мантии, шепнув ей, спи, мол.

Верея с подозрением посмотрела на брата, после показала кулачок и исчезла с негромким хлопком.

Салазар посмотрел на Фёдора, и тот заметил сумасшедшинку в глазах приятеля.

— Ты это чего удумал? — спросил Фёдор. — Не надо, подождём лучше.

— Расскажи, чего умыслил, — спросил Колыч, — только подумай прежде, если хоть один утечь сможет, толпу наведёт.

— Уголёк, уже там все спят и сторожа тоже, — Салазар после драки и в предчувствии продолжения был явно на кураже, и ему нравилось это возбуждение, — а сейчас толпа с гвалтом припрётся и разбудит, те с перепугу и разбегутся.

— И что удумал?

— Да с леса зайдём и покараулим, чтоб не сбегли.

— Дело...

И они пошли по руслу ручья, что на зиму спрятался в камни и лишь изредка в снегу блестела неусыпная вода, показывая, что мороз еще не до конца власть взял.

* * *

Салазар сидел за большим пнём, разглядывая лагерь врагов, да, теперь он точно знал — врагов. А маленькая чёрная змейка уже давно грелась на груди, точнее, в кармане, подшитом на груди мантии Салазара. Она своё дело сделала, и никто не разбудил спящих. Но вот дело уже и к утру двигалось ,и где ватага помощников потерялась, неведомо.

И тут Салазар увидел в полосах неверного лунного света волка. Огромный волчище трусил легко и без шума, будто летел над опавшей листвой, едва присыпанной снегом. Один, за ним второй и третий.

"Ух ты!"

Восемь волков тихо разошлись в дугу вокруг поляны, последний же подошёл к напрягшемуся Салазару и, кивнув лобастой головой, улёгся в двух шагах от него, уставившись на поляну. На шее волка, лежащего рядом, Салазал разглядел амулет с витой вязью, будто змеи сплелись. Салазар видел этот амулет у воина с юга из степей, говорили, что это кайсаки половецкие, а ещё они оборотни-волколаки, таких Салазар ещё не видел, да ещё в деле. Хотя пляску их запомнил, как-то закуражились на пиру; ух и хороша была пляска, чувствовалась в ней звериная мощь. А атаманом ватаги волколаков был крепкий жилистый дядька, седой весь, с длинным чубом до вислых усов и шрамом от правого виска до ключицы.

"Надо же, не зажил на волколаке-то".

На другой стороне поляны от берега озера что-то блеснуло, и волк сразу одним движением встал и, отряхнувшись, пошёл к лагерю, Салазар, подхватившись за ним, наткнулся на предупреждающий взгляд, мол, не беги вперёд, паря.

Из камышей и кустов вокруг лагеря проявились пара дюжин фигур, тихо крадущихся во тьме, за ними тихо шли несколько кудесников, их было видно по посохам.

И всё же совсем тихо не получилось: один из спящих вскочил и, вскрикнув что-то, видимо, заклятье, исчез. Как один из волков успел в него вцепиться, было не ясно, но колдун степняков ушёл с волком на спине. Остальных повязали быстро и без особой драки, если кто и сопротивлялся, то недолго.

* * *

Оставив подружек отсыпаться в корзине с соломой в выделенной ему келье монастыря, Салазар спустился в трапезную. Верея была уже за столом и Колыч тоже, а вот Федька спал ещё, небось, увалень. Нет, ради справедливости, Федька мог пахать сутками и колдовать, коли надо, притом натощак, зато потом и отъедался, и отсыпался за троих. Салазар так не мог, ему всё вовремя должно быть, хоть малость отдыха и еды, но вовремя и через малый промежуток времени, а то он злым делался и бухтел как старый дед.

— Здорова, змеелюб, — с улыбкой сказал Колыч.

— Ага, не понятно только, он змей больше любит или они его, — поддела его Верея, — а то глядишь, взаимно.

На злобный навет Салазар только фыркнул смешливо.

— А Федька где? — спросил он Колыча. — Дрыхнет, что ли, ещё?

— Не, — Колыч невесело ухмыльнулся, — он с Резниками сцепился, а поскольку драки запретили, то решили они состязаться в плавании, пошли лёд на озере топить.

— А чего сидите? — спросил Салазар. — Там забава, а вы тут.

— А, сходим ещё, — ответила Верея, — только рано смотреть, вот как поплывут...

В этот момент в трапезную вышел игумен монастыря отец Никифор, поддерживаемый служкой старик, которого очень уважали при княжьем дворе, по словам Колыча. Да и Федька смотрел на старца с восхищением. К тому же оказалось, что дед — полусилок, но не растерялся и не заныл обидой на богов, а по молодости в ратном деле порубежном сильно отличился. И с ним целая свита из монашьей, дружинной да кудесничьей старшин. Подойдя к столу, что на возвышении стоял да скатертным полотном укрыт был, старец облокотился на угол стола и заговорил, оглядывая собравшихся из-под вислых бровей.

— Послушайте меня, чада господни, — заговорил старец тихо, но веско; в трапезной мгновенно утихли не только разговоры, но и шевеления, и иные звуки, будто полог тишины набросили, — вести у меня худые, но каковы есть, — он обвёл присутствующих грустным взглядом и продолжил: — Князь Гюргий не придёт, находники Москву пожгли и сына его в полон взяли. Так что оборонять Китеж придётся теми, кто есть. Кто хочет, может идти с миром.

— Кто хотел, уже и ушёл, — у дверей стояли Федька и младший из братьев Резников; когда они вошли, Салазар не увидел, но, похоже, слышали они всё, — прости, отче, что перебил.

— Есть ещё одно, — сказал Никифор, — нам удалось поимать подсылов, но не всех. К тому же пропал Гришка по прозванию Кутерьма, и есть подозрение, что его имали тати степные.

— Григорий хоть и баламут, но не христопродавец, — высказался вставший из-за дальнего стола высокий плотно скроенный дядька с окладистой бородой, явно из купцов, — знаю, не предаст.

— Как спрашивать будут и кто.

Салазар не рассмотрел говорившего, но, видать, его разглядел Иоан Иоанович, старший из дядьёв Федьки.

— А ты, Пужило, думаешь, у них такой как ты есть? — спросил Царевичев-старший.

Из-за соседнего стола встал кудесник, чёрное платье явно из шёлка, расшито серебром, на поясе в специальном чехлеце под левую руку не то длинный жезл, не то короткий посох. Полностью седые волосы, заплетённые в косички, собранные в хвост. Но главное — лицо: правого глаза не было. Причём, похоже, вместе с костью и частью лица. Левый глаз был белым, без радужки, и потому зрачок чернел на бельме как дыра, притягивая взоры окружающих. И шрам, страшный разветвлённый шрам от правого виска будто стекал до губ и по щеке и шее, теряясь за воротом чёрного шёлка.

— А думаешь, нет, Ваня, — сказал, ухмыляясь, страшноватый кудесник, — я вокруг Хвалынского моря обходил и до Алатын-горы доходил, и скажу тебе, что народы там разные живут и кудесников да колдунов там всяких видел. А если этот их Батхан с собой хоть немногих привёл, то всяко есть кому Гришке душу вынуть.

— Значит, приведёт вражин ко граду, — сказал старец, — что ж, остаётся молиться за души наши, ибо сила немеренная идёт на нас. А в граде нашем четыре сотни дружины да ополчение, мужиков сотен с восемь. И это если старым да младым копья дать.

— Займусь ополчением, — буркнул невысокий дядька, в плечах сам себя шире, — не завтра, так послезавтра тати придут, — повернулся и быстрым шагом вышел прочь из трапезой.

— Остальным же гостям, кому жизнь важна, пора и по домам, — старец со вздохом повернулся, собираясь уходить.

— А ты, отче, видать, слышишь не ахти, а?

— Федька, цыть неслух, — зашипел на стоящего руки в боки парня дородная тётка.

— А ты, тётка Аглая, мне рта не затыкай, — набычился Фёдор, — здеся каждый сказать может и чтобы услышали, — он прошёлся взглядом по лицам собравшихся, ища поддержки, — на то и собор собрали.

— А парень-то прав, Аглаша, — прокаркала неопрятного вида старуха, сидевшая в тёмном уголке и мало обращавшая на себя внимание окружающих, — ведь не просто так собрались. И сила в месте сём, и место само, почитай, в серёдке земель наших. Здрав будь, вой Зван.

— Здравствовать и тебе, Лыбедь, — слегка наклонил голову Старец Никифор, — тоже за хорошую драку встанешь?

— А тож, — заулыбалась старуха щербатым ртом, — ты, Зван, молодых послушал бо, а то сидите наверху старыми пнями и, поди, думы про мириться все...

— Вот же какая ты на язык-то пакостная, — плечи старца развернулись, что ли, и в глазах заплясал задор, — вот старая уже, а всё та же...

В стоявшей в трапезной тишине было слышно, как икнула фея-пылюшка, сидевшая под потолком, на железном ободе большого светца.

— Процтитэ, но фы так не договоритэсь ни то чэго полезнофо.

Все гости, до того затаившие дыхание при сцене общения хозяина монастыря с одной из старейших, да и сильнейших ведьм Руси, повернули малость округлившиеся глаза на немолодого мужчину в немецком платье, поверх которого был наброшен теплый овчинный тулуп.

— Я жить здесь нецколко зим и доставить суда мой семиа и хотеть жить и далше. На родина мой сын грозить бэда от монш... э-э-э... монах и палач, и я прити дать битва.

— Во-от, видишь, пень трухлявый, — лыбилась старуха, — даже немец, э, как тя там? — она обернулась к немецкому колдуну.

— Проститэ, — магик шагнул вперёд, поклонился, — Ульбрехт Гальдор.

— Ого, старого пути, — цыкнула зубом старая ведьма, — ну так чего ты придумал-то, не зря же со словом вылез, а?

— Сей град мочно спратать, — помявшись, ответил немец.

Весь народ, набившийся в трапезной, замер от почти кощунственной мысли.

"А что, так можно, что ли?. А как же насчёт подраться?" — светилось в глазах у многих.

— Ишь ты, — Лыбедь почесала бородавку на подбородке, — а ведь и впрямь можно, а? А, Зван?

— Можно, поди, — почесав в затылке, проговорил Старец, — обговаривали, но опять же как отсюда простые люди наружу выходить будут.

Старуха Лыбедь резко взмахнула рукой с зажатой в ней коряжкой, обвитой ленточкой кожи; на полстены пыхнул дневной свет и простёрлось довольно большое поле со снующими по нему чуждыми всем смотрящим людьми, по своим явно не мирным делам.

— Туда твои простые люди собираются, — старуха боднула головой в сторону воинского лагеря, теперь видимого сверху, будто птица зрит.

— Туда — не туда, — с раздражением проговорил Игумен, — всё одно не успеем, они на подходе, а мы князя ждали, только время теряли.

— Так, може, хватит пустое гутарить, — заговорил здоровенный брылястый мужчина, с длинными вислыми усищами с бусинами на концах, заправленными за уши и длинным чубом, намотанным вокруг темени. — Взять та и вдарить с разных сторон, та разбежаться и покружить их по лесам...

— Да и вдарить, — заулыбался Федька, — а?

— И Гришка, поди, только рад будет, ежели его кто "отпустит", — каркнула напоследок старая ведьма.