Мир, что не стал тебе домом (джен)

— Хэй, зайчишка… Что-то ты совсем сникла… Что произошло? Тебе приснился плохой сон?

Подушечки пальцев щекочут кожу на спине, прокладывают дорожку меж лопаток, снизу-вверх, такие мокрые, такие холодные, такие мягкие.

Останавливаются на шее и гладят особенно нежно, едва касаясь следов удушения; они уже почти не видны и даже не чувствуются. Он размеренно дышит над ее лицом, и ее пустой взгляд улавливает спокойные движения грудной клетки прямо перед собой: при желании можно даже дотронуться, провести ладонью по темным волоскам, пушистым, сухим. Желания нет. В кулаке сжата простынь. Обнаженное тело потряхивает.

Подушечки пальцев на щеке. Проводят сверху-вниз и обратно, лаская, утешая.

— Тише… Это только сон…

Сегодня он чуткий. Откровенно любуется ей, наслаждается возможностью понежиться в постели подольше. Аккуратно зачесывает длинный рыжий локон за ухо, еще раз, еще… Неуверенными движениями приглаживает ее волосы.

Накануне он старательно вымыл их шампунем с цветочным ароматом. Они до сих пор пахнут, так непривычно приятно. Так не пахнут мертвецы — он отлично замаскировал смрад смерти этим шампунем.

Палец проводит по подбородку, прямо под нижней губой. Чуть оттягивает кожу, приоткрывает ее рот. У него снова эрекция, а она снова делает вид, что не замечает. Поднимает растерянный взгляд на его лицо. Он улыбается. Смотрит на нее, как на ангела, полный трепета, робкого счастья. Она та картина, которой он никогда не перестанет восхищаться. Она знает, он часто наблюдает за тем, как она спит. В такие моменты он ее не трогает, даже если особенно хочется. Но сейчас она не спит, и потому он медленно наклоняет голову совсем близко.

Тогда она закрывает глаза. Горячие губы, горячий язык, горячая слюна… Она снова задыхается.

* * *

Тиша проснулась без вскрика, лишь сдавленно втянула ртом воздух.

Напряженное тело обмякло, она выпустила из пальцев простынь. Стерла с лба холодный пот, поморщилась в отвращении, чувствуя, как футболка липнет к коже. Лежать в постели она не смогла дольше нескольких мгновений, пока приходила в себя; иначе сон вновь затянул бы ее в свой бездонный омут. Как можно тише пробралась в ванную, по пути пришикнула на пробудившуюся и рванувшую вслед за ней Шесть. Закрылась внутри. Рвотный позыв удалось удержать. Она прополоскала рот, вцепившись в раковину так крепко, словно намеревалась оторвать ее от стены. Тяжело отдышалась, смыла с лица остатки сна прохладной водой. Поймала на себе взгляд отражения. Ох, черт, подумалось резко ей. Какой же тяжелый будет день.

По обыкновению Приют просыпался в шесть тридцать утра и начинал день с построения всех детей и подростков на улице. Исключением могли себя считать лишь те, кто по счастливому или несчастливому стечению обстоятельств оказывался в больничном корпусе. Первые месяцы Тиша проводила именно там, в тишине и спокойствии, ведь чаще мальчишки здесь заболевали какой-нибудь легкой, но заразной инфекцией, и их помещали в другую палату, подальше от нее, поскольку иммунитет еще не мог полноценно бороться. Все силы организм бросал на собственное восстановление после жизни, подобной пытке. Сейчас Тиша понимала, что ее несказанно жалели в Приюте, позволяя дольше спать, больше есть и не следовать никакому распорядку. Возможно, именно поэтому дети ее невзлюбили, когда, физически выздоровевшая, она начала выходить вместе со всеми на пробежку перед завтраком. Неуклюжая, невыносливая, медленная, слабая. С тех пор мало что изменилось, не правда ли? При мысли, что она снова встретит приютских детей, теперь уже повзрослевших, возмужавших и столь же бесчувственных, как прежде, скрутило живот и рвотные позывы повторились. Чертовски тяжелый день.

Однако, вернувшись в комнату после душа, Тиша поняла, что уже давно не шесть тридцать, и наверняка уже прошел обеденный перерыв, после которого детям давали немного свободного времени, а особенно выделившихся с хорошей стороны подростков отпускали в город на пару часов. Возможно, и не придется сейчас сталкиваться с ними и тем более оставаться в их компании. Можно будет попроситься в палату Рика и не выходить оттуда до самой темноты. Понадеяться, что сегодня ему хватит сил сказать ей хоть слово, удержать на ней взгляд и взять за руку. Совсем как ночью, когда ее колени дрожали слишком сильно, чтобы подойти ближе и позволить себе стать частью воссоединения семьи.

Тиша прочистила горло. Покопавшись, осторожно достала из собранного наспех чемодана коробку с кошачьим кормом. Ей хотелось бы, чтобы голос звучал столь же громко и настойчиво, как мяуканье Шесть сейчас. И вправду — Герцогиня. Тиша насыпала корм в ладонь и опустилась на пол.

— Надеюсь, вы не брезгуете, госпожа, — прошептала она, протягивая руку кошке, пока ее малыши наконец оторвались от сосков.

Тиша произвольно ухмыльнулась. Где-то она услышала, что улыбкой можно убедить себя почувствовать радость. Попытка провалилась. Тиша вздохнула, повернула голову в сторону Тома. И все же ночью ему намного важнее было внимание отца. Возможно, благодаря этой встрече ему стало так спокойно на душе, раз он сумел расслабиться и крепко уснуть.

Том растянулся на постели, спрятал от солнечных лучей голову под подушкой. Во сне он скинул на пол пододеяльник и лежал теперь на спине, демонстрируя рисунок Дональда Дака на старой майке. Только бы не утратил эту безмятежность с пробуждением. Только бы прошедшая ночь не оставила на нем такое же болезненное клеймо кошмара, какое Тиша ныне ощущала глубоко в груди, так и не сумев с себя смыть жуткое наваждение. Когда она ночью нерешительно пробралась в палату к Рику, покрасневшая до самих кончиков пальцев на ногах от стыда за непослушного брата, и увидела Томми рыдающим, крепко сжимающим руку отца, в ней обрушились остатки надежды на светлое будущее. Если бы Рик в самом деле погиб, что бы она смогла сделать, чтобы избавить брата от отчаяния? Сама ведь столь беспомощно разрыдалась в туалете, едва осталась наедине со своей болью, да и весь день до этого вела себя как никчемная истеричка. Мысли вновь зациклились, остро кололи под ребра. Тиша тяжело вздохнула. Невыносимо тяжелый день. Но день, в котором Рик еще жив.

— Томми, послушай, сейчас нужно немного успокоиться, — говорила Тиша около часа спустя у входа в кабинет мистера Роджерса.

Брат, выспавшийся и бодрый, а теперь еще и сытый, легко отвлекался.

Стоило им выйти из комнаты и дойти до столовой, располагающейся в соседнем здании, Томми решил расспросить ее обо всем, что только приходило ему на ум. С оживлением он оглядывал раскинувшуюся вокруг территорию. С особенным рвением указывал на небольшую спортивную площадку, где с мячом носилась толпа мальчишек, имитируя футбольный матч. На деле они лишь копошились, толкали друг друга и вопили наперебой так громко, что весь Приют, должно быть, их слышал. Том держался рядом, все крутился по сторонам, но не убегал, и Тиша про себя умоляла его оставаться таким же послушным. Видя, как глаза его горят любопытством, она все больше сомневалась, что сумеет в случае чего угнаться за ним.

Напротив медицинского корпуса на подвешенной к дереву шине раскачивалась белокурая девочка, ровесница Тома. Ее худое тело скрывали обноски повзрослевших приютских детей или, может, это была ее собственная одежда, тем не менее потрепанная временем и неаккуратным обращением. Ветка противно поскрипывала от каждого маха колеса. Подле девочки не было никого: ни приятелей, ни старших, ни даже воспитателя, что присмотрел бы и не позволил ей разбить свой чистый лоб о землю. Она не подавала виду, словно ей не было никакого дела до проходящих мимо чужаков. Но стоило Тому помахать ей, широко улыбнувшись и прокричав приветствие — смерила подозрительным взглядом, чуть замедлила шину и показала свой крохотный кулак. В этот миг Тиша не удержала в себе волнение и взяла брата за руку, ускорив шаг.

Едва они вышли после обеда на улицу, где постепенно спадал дневной жар, Томми воодушевленно ткнул пальцем в солнце, нависающее над пропускным пунктом и с гордостью заявил:

— Сейчас я скажу тебе, сколько времени! Нас в походе научили, как можно узнать время по солнцу, представляешь?

В звонком голосе брата не осталось и следа ночного горя. Казалось, он наконец верил, что с папой все будет в порядке. Эта радостная мысль смирила дрожь в теле, усилившуюся после того, как за столом Тиша не переставая следила за тремя парнями чуть старше нее, что все никак не могли или не хотели уйти после трапезы. Оживленно переговаривающиеся неподалеку, иногда посмеивающиеся и бросающие в их с Томом сторону косые взгляды, они были способны в любой момент подойти и перевернуть на пол тарелки с остывающей и, как обычно, подгоревшей едой, а следом швырнуть и ее с братом, а после громко осмеять и пригрозить, что будут ждать ее снаружи.

— Очень необычно, Том, — все никак не выходило выдернуть себя из оторопи. После проглоченного рагу страшно хотелось уснуть, и Тиша из последних сил сохраняла бдительность, высматривая приютских. На первый взгляд казалось, что Приют живет по своему привычному распорядку, и мало кто хотел приблизиться к ним, и тем не менее, в любой момент все могло измениться. В этом месте ни о какой предсказуемости нельзя было даже мечтать.

— Тебе совсем здесь плохо, да? Потому что здесь одни мальчишки и тебе не с кем дружить? Идея! Пойдем, узнаем, как ее зовут! — Том подхватил Тишу за руку и повел в сторону дерева, где все та же девочка в грязных обносках болтала ногами на едва покачивающейся шине. Для чего бы? Только не для того, чтобы и ей рассказать о том, как узнать время по солнцу. Девочки попадали в Приют действительно очень редко, но Тише не приходилось сомневаться, что во многом они не уступали мальчикам. Дружить ей здесь в самом деле было не с кем, и не то чтобы она хотела сейчас это изменить.

— Томми, нет, стой, — она притянула брата к себе. Покрасневший от стихающей жары Том изобразил недоумение. Нужно было хоть на секунду притвориться взрослым человеком. — Я в порядке, просто ночь была тяжелой. И я рада, что у меня есть такой друг, как ты. Другие мне не нужны. Ты покажешь мне время после того, как мы поговорим с мистером Роджерсом, хорошо? Не надо сейчас ни с кем знакомиться. Нас ждут уже очень давно.

— Интересно, почему она сидит тут одна? Я бы тоже покатался сейчас на качелях.

Том словно и не услышал, так хитро сощурился и ухмыльнулся, готовый вырваться и побежать к приютской девочке. Ну что за ребенок. Тиша удрученно вздохнула, стерла пот с лица. Скорее бы все закончилось, и ее отпустили тихо посидеть рядом с Риком с книжкой Диккенса в руках. Роджерс будет невероятно сердит, если они задержатся еще больше. Ну почему все это происходит именно сейчас? Тиша прикусила губу, ощутив, как вновь щиплет глаза и нос. Впрочем, Том вовремя повернулся к ней, тут же преобразившись в лице.

— Хотя тут уныло, как в пещере лесного тролля, одна шина и больше ничего. А у них там — футбол! Надо сказать им, что я лучший нападающий в нашем районе, они просто обязаны меня принять! Потом-потом, я понял, не смотри так! — вновь этот добродушный и полный уверенности смех. На глазах у приютских опасно показывать, как сильно тебе кто-то важен, и все же Тиша нашла в себе силы потрепать Тома по волосам, зачесать непослушные пряди за красные уши. — После, э-э, мистера Джерсона? Дурацкая фамилия.

— Роджерса, Томми. Аккуратнее с ним, он здесь главный.

И вот они стояли перед дубовой дверью руководителя Приюта, Тиша глядела на его позолоченную именную табличку и старалась унять дрожь в конечностях, чтобы постучать и войти.

— Что бы тебе ни сказал мистер Роджерс, не принимай его слова близко к сердцу, — если бы не любопытствующий нос Тома под рукой, Тиша решила бы, что говорит это сама себе. Главное, не показывать свой страх. — Пожалуйста, дай мне поговорить с ним самой. Не хочу, чтобы он на нас разозлился. Попросим чаще пускать нас к Рику и пойдем к нему в палату.

— Это он вчера пропустил меня к папе? — голос Тома звучал громче, чем следовало бы. Намного громче. Тиша напомнила себе, что нужно хоть как-то дышать, и кивнула. — Он хороший, хотя странный. Папин друг? Он был у папы в палате и вместе с нами не вышел почему-то.

— Коллега. Они коллеги, не друзья, — возможно, прозвучало излишне резко.

С таким человеком могут дружить только подобные ему негодяи. Рик ни за что не стал бы, сказала Тиша только себе, и решительным толчком открыла дверь в душный кабинет мистера Роджерса.

— Здравствуйте, Стюарт, — Тиша едва удержалась от того, чтобы опустить взгляд на совершенно безвкусный ковер перед собой.

Уже несколько лет она не встречала этого человека и с большим удовольствием избегала бы с ним встречи всю оставшуюся жизнь. Стюарт Роджерс производил впечатление лепрекона (хоть внешне он едва ли походил на ирландца, скорее англичанина, да и ничего зеленого никогда не носил), у которого еще более хитрый делец, чем он сам, украл все золото, припрятанное на краю радуги. Только вот если от лепрекона не ждешь пакости большей, чем пинок по ноге исподтишка, то от мистера Роджерса можно было ожидать чего угодно. Отчего в Приюте его назначили главой, девушка имела лишь отдаленное представление. Ночью он не позволил им остаться с Томом наедине с полумертвым отцом. Тиша до сих пор не стряхнула с себя это грязное ощущение, возникшее от одного только презрительного взгляда. При Стюарте она не позволила себе даже заплакать, не то что подобраться поближе к рыдающему брату и крепко обнять его, заговорить с Риком и умолять его остаться в живых.

Все тело Рика стянули бинтами, повязками, а эти стоны, что он и так еле сдерживал, невозможно было игнорировать; Тиша заламывала пальцы, руки, кусала щеку изнутри, как могла подавляла внутренний крик. Если бы не Стюарт, она позволила бы себе даже упасть на колени, подобно Тому, и рыдать, пока глаза не вытекут. Должно быть, и к лучшему, что он присутствовал тогда. Излишняя искренность могла надломить Рика еще сильнее. Но никакой благодарности Тиша не испытала, ни тогда, ни теперь.

Кабинет мистера Роджерса в Приюте отличался своей просторностью, и при этом неизменно его стены давили на девушку со всех сторон, как если бы ее закрыли в коробке с тарантулами. И даже их компанию Тиша предпочла бы компании такого же ползучего, исполненного коварством Стюарта. Обложенный множеством документов и папок стол, шкафы с различными монографиями, литературой по юриспруденции, философии, экономике, истории, каким-то неведомым образом — культурологии, психологии поведения и даже педагогике. Тише сложно было вообразить, чтобы мистер Роджерс хоть раз заглядывал внутрь хотя бы одной из книг, и оттого он создавал впечатление гадкого сноба. Мужчина с сосредоточенным видом выводил скачущим почерком слова на листе бумаги: его ухоженная рука дрожала, пальцы неуверенно удерживали ручку, а по обыкновению надменное лицо морщилось в неудовольствии. Ночью Тиша не могла этого заметить, но теперь обратила внимание на бинтовую повязку на его запястье. Видеть мистера Роджерса в момент слабости оказалось удивительно и, неожиданно для Тиши, неприятно.

Он не сразу поднял глаза на пришедших к нему детей. Однако медленно покачал головой, выпустил ручку. Осторожно массируя ладонь, он оценивающе посмотрел сперва на Тишу, затем на Тома, снял неподходящие его строгому лицу очки с тонкой оправой и как-то небрежно опустил их на стол.

— Выглядишь так, будто долбила кокаин всю ночь, — конечно, не мог не отпустить свой остроумный комментарий. Прошелся взглядом по ее истощенному недосыпом и недоеданием лицу, немытым несколько дней волосам, высохшим и растрепанным, невыразительной одежде, измятой за время отъезда из дома. От смущения Тиша опустила голову. Хоть бы не видел, как слезятся глаза и дрожат губы. — Что нужно? Я занят.

— Вы просили нас зайти к вам. Сказали, что решите, что нам делать дальше, пока Рик не поправится.

— Дети Рика. Точно. А я думаю, почему лицо знакомое, но на нашу не похожа.

Он медленно размял плечи, здоровой рукой потер шею, покачивая головой и закрыв глаза, словно в одно мгновение забыл о посетителях. Стюарт с минуту молчал, несколько раз глубоко вздыхая. Некоторое время без видимого интереса глядел в окно справа от себя и едва заметно улыбался, поглаживал аккуратные усы и бородку. Тиша замерла в ожидании, удерживала Тома за руку, боясь, что тот не вытерпит томительную паузу и выскажет мистеру Роджерсу все, что взбредет в голову, совсем как Артуру вчера. Томми действительно подрагивал, переминался с ноги на ногу и с любопытством осматривался, чесал нос и тихо фыркал, из последних сил скрывая свое состояние. Наконец, Стюарт перевел на сына своего коллеги взгляд — ледяной взгляд стальных пластин в потрескавшемся красными сосудами белке — и спокойно спросил:

— Сопляк, сколько тебе лет?

В отличие от Тиши, Том не растерялся, а сразу же оживился, уверенно подошел ближе к столу и не задумываясь выпалил:

— Девять, сэр. Вы расскажете, что стряслось с папой? Кто… кто хотел его убить? — и его тонкий голос дрогнул лишь единожды. Но мистер Роджерс и бровью не повел.

— Ясно, — с полминуты подумав еще, он твердо заговорил: — Рыжая, иди в больничное крыло, там тебе подскажут, чем можно заняться. Малявка пока поживет с остальными.

— Что? Н-но Стюарт, я… — совершенно не к месту и так не вовремя пересохло в горле, и Тиша закашлялась в попытке заговорить громче. Ее глаза беспощадно заслезились, и ей пришлось зажмуриться и отвернуться, лишь бы не выдать себя. Сейчас не время для всего этого, сказала она себе и вновь вспомнила, что нужно дышать, чтобы не потерять сознание. — П-подождите, я отвечаю за Тома, и… Рик не хотел его оставлять в Приюте с другими детьми. М-может, он просто останется со мной?

Мужчина спокойно поднялся и в два шага дошел до окна, уверенными движениями открыл его и вдохнул полной грудью поток свежего воздуха, устремившегося в кабинет. Руками он оперся о подоконник, скрестил ноги и ухмыльнулся, вновь сосредоточился на простирающемся виде снаружи.

— Своим мнением, кстати, ты можешь потом удобрить грядки за больничным корпусом. Все равно там ни черта не растет.

— П-пожалуйста… — Тиша невольно всхлипнула и сразу почувствовала, как краснеет в неловкости. Он даже не посмотрел в ее сторону, лишь слегка опустил голову, подставляя потоку ветра свои светлые волосы. — Том… Т-том очень отличается от ребят здесь. Ему… ему будет тяжело.

— Тиша, ты чего, перестань! Все же в порядке, я тебе говорил, — на этот раз недоумение Тома было абсолютно искренним. Он удивленно поднял брови, поджал губы и растерянно глядел то на сестру, то на мистера Роджерса. Но Тиша не поддалась. Она перевела дух, робко ступила вперед и, жестикулируя руками, точно так выглядела бы настойчивее, попыталась еще раз достучаться до глухого к чужим переживаниям человека.

— Рик… Рик сказал мне заботиться о Томе, пока он занят. Я не могу оставить его.

Тогда Стюарт наконец повернул голову в ее сторону. От одного его взгляда внутри все затряслось.

— А что ты будешь делать, если Рик, например, умрет? Тащить сопляка на своей шее, пока не сдохнешь? Ну, судя по всему, с этим планом ты неплохо справляешься.

Он улыбнулся. Как улыбался много лет назад другой человек, оставшись с ней наедине в комнате, за стенами которой отец впервые за долгое время не бил мать, пока разговаривал с ней. И почему она вообще вдруг вспомнила об этом?

Ужас резким ударом разрезал сердце, и Тиша стремительно побелела. Перехватило дыхание, словно кто-то резко схватил ее за горло. Почему этот вопрос показался ей знакомым? Даже внутренний голос его прежде не задавал. Тиша ощутила, как сильно Том сжал ее мокрую ладонь. Но даже представить себе его выражение лица в этот момент она не решилась. Стюарт продолжил, чуть удержав свою надменность:

— Рик пока даже не умер, а мне уже хочется вызвать тебе реанимационную бригаду. Артур с тобой разберется. О малявке ты сейчас не позаботишься. Так что считай, что добрый дядя Стюарт освободил тебя от указаний Рика. Между нами говоря, вы здесь именно потому, что Рик попросил меня позаботиться о вас, если что-то произойдет. Подумай об этом на досуге, может, перехочешь пиздеть, когда не спрашивали. Свободна. Пошли, сопляк.

И он стремительно вышел из кабинета, вынуждая детей следовать за ним. Не позволяя им перекинуться и словом, Стюарт Роджерс уверенной походкой направился на улицу. Покрасневший и растерявшийся, Том на мгновение приобнял сестру за талию, ткнулся щекой в скручивающийся от тревоги живот.

— Не бойся, мы скоро увидимся, — прошептал он на прощание, после чего побежал за мужчиной. Вскоре они оба исчезли из виду, и Тиша оказалась в коридоре одна.

Все еще не в силах осмыслить произошедшее, она прислонилась к стене и беспомощно вздохнула. Нет, этого не может быть. Все это какой-то дикий сон, нелепая шутка. Роджерс не мог говорить это все всерьез, он точно понимал, как его решение повлияет на них обоих. А ведь Томми даже не представляет, на что хочет обречь его Стюарт — этот жестокий, бесчестный человек! Если состояние Рика ухудшится, если в один день он вдруг покинет их, и его холодное тело скроют под белоснежной простыней, то они останутся здесь. В Приюте — навсегда. Одна только мысль об этом сводила легкие. Никто тогда не будет против, если из непоседливого, живого мальчишки вырастят чудовище, неспособное сострадать, испытывать что-либо, кроме нескрываемой злобы на все живое. Никто не остановит Стюарта, не сотрет с его лица эту надменную улыбку, когда ничего не понимающий ребенок с надеждой смотрит на него и просит рассказать об убийце любимого отца. Черт, это просто невозможно! Рик не может погибнуть, Рик не может допустить этого! Как же он только мог позволить этому негодяю отвечать за их с Томом жизни?.. И что же будет теперь с ней самой, если в один из грядущих дней Рика просто не станет?

Тиша зажмурилась, оживленно потерла виски. Необходимо присесть где-нибудь, как можно скорее. В животе ее безжалостно щекотали личинки червей, они варились в желудочном соке, перемешиваясь в однородную кашу с подгоревшим рагу. Часть из них по кровотоку забралась в мышцы и легкие, и они вгрызались ротовыми полостями в ткани, постепенно вырастая и все сильнее извиваясь. Еще немного, и Тиша захлебнулась в червивом месиве, в порыве кашля нагибаясь к полу. Конечности жалко затряслись, она оперлась ладонями о собственные колени. Порывисто отдышалась. Рик не умрет, с замиранием сердце подумала она и удержала на ресницах выступившие слезы.

— Маленькая леди, вот это сюрприз, — услышала она вблизи мягкий, хриплый голос. За прошедшие годы он нисколько не изменился, и даже сейчас, посреди кромешного кошмара, сохранял в себе ласку и легкую радость. Тиша жалко всхлипнула, поспешно укусила себя за губу, не позволяя себе расплакаться. Вместо этого она выпрямилась, провела большими пальцами по векам, тщетно надеясь не покраснеть.

Этого мужчину она знала с первого дня в Приюте. Едва Рик принес ее в больничное крыло и оставил на детской кровати одну, он договорился с этим врачом о том, что тот позаботится о ней, такой маленькой напуганной девочке. Уже в то время Сэмюэл ходил седым, взлохмаченным стариком, так по-доброму улыбающимся и никогда не грубившим даже самым озлобленным мальчишкам Приюта. Невысокий ростом и неплотного телосложения, он никогда не вызывал ощущение опасности, разве что в момент знакомства. Сейчас его волосы были собраны в низких хвост, а блеклое лицо сохраняло бодрый вид, пусть за прошедшие годы на нем прибавились морщины, а мешки под мутными глазами выдавали его, возможно, даже излишнюю погруженность в рабочий процесс.

Сколько Тиша могла наблюдать за Сэмюэлом, он ни на секунду не терял своей увлеченности и постоянно то пропадал в палатах больных, то застревал часами в крошечной лаборатории, где наверняка трудился над изучением лекарственных препаратов.

Тиша точно не знала, что занимало его изо дня в день, и не вполне представляла, что такой человек забыл в Приюте, но не сомневалась, что Сэмюэл — редкий мужчина здесь, кого можно не бояться, а значит — тот, кто действительно необходим Приюту. И он, и Артур, и Анна — все, кто позволял себе дружелюбие в дни, когда Тише было особенно важно не утратить веру в доброту этого мира, наверняка оказались в очень тяжелой жизненной ситуации, и Вирион не отказался принять их. Нечто подобное произошло с Риком, однако о Вирионе он не особенно стремился говорить с Тишей даже спустя годы; наоборот, чем дольше они знали друг друга, тем с меньшим воодушевлением Рик открывал перед ней свою мрачную сторону. Ожидать откровения от других взрослых здесь было бы совсем глупо. И все же порядочные люди в Приюте были, и один из них показался на виду в тот момент, когда был так нужен.

— Сэмюэл, здравствуйте, — робко выдавила из себя Тиша, пихая червей поглубже в глотку. — Я тоже не ожидала вас увидеть.

Наспех закатанные рукава, засохшее темно-коричневое пятно у кармана молочных брюк, отсутствие часов, но чистейшие стекла толстых очков, стриженные ногти и толстая папка документов в руках, где все файлы наверняка разложены в строгом порядке — Сэмюэл нисколько не менялся.

Внешняя аккуратность его волновала лишь постольку, поскольку она соприкасалась с предметом его деятельности. Руки он всегда держал в чистоте, а полуслепые глаза не терпели пренебрежительного к себе отношения.

— У тебя болезненный вид, милая. Неважно себя чувствуешь?

— Да… Пожалуй, неважно — очень подходящее слово, — в неловкости Тиша потерла плечо. Сэмюэл приблизился, одарил ее своей улыбкой, полной искренней доброжелательности. Даже личинки на какое-то время замерли в животе, прекратили пожирать ее внутренние органы.

— Пойдем-ка сейчас со мной, посидишь немного в детском отделении. Там довольно тихо в последнее время. Никто не побеспокоит, — между тем, в его мягком голосе слышалась потаенная усталость и печаль.

Сэмюэл много времени тратил на то, чтобы позаботиться обо всех детях, кто пострадал по собственной глупости или чужой жестокости, и часто он брал на себя роль не только врача, но и медбрата, и при необходимости следил за всеми непослушными мальчишками, угодившими под его опеку на время лечения или простого осмотра. Оттого большую часть времени он выглядел достаточно измотанным, хоть никогда не подавал виду, совсем как сейчас. Тише вдруг стало так стыдно перед ним за собственную слабость и неспособность самой справляться со своим беспокойством. Это ей следовало сейчас ходить вместе с ним или Анной по палатам и выполнять все их мелкие поручения, но вместо этого она просто стояла на месте, бледная, точно обескровленный труп. Мистер Роджерс выкачал из нее все силы, и сейчас от нее едва ли был хоть какой-то толк.

— Н-но вы шли по какому-то делу. Со мной все нормально. Я не больна, не беспокойтесь. Просто последние дни были… не самыми удачными.

— О, поверь, милая, я догадываюсь. Мне жаль, что Рик оказался в числе пострадавших.

Тиша тяжело вздохнула. Усталость непоколебимо растекалась по всему телу, и вряд ли какие-либо слова смогли бы по-настоящему ободрить. Тем не менее, девушка с радостью приняла бы предложение Сэмюэла: возможно, это помогло бы разобрать бардак в собственной голове. Однако стать еще большей обузой было слишком стыдно.

— Ты говорила с мистером Роджерсом, верно? Он сейчас у себя? — Сэмюэл крепче сжал в руках документы и сделал шаг в сторону кабинета руководителя Приюта.

— Он сейчас с сыном Рика. Боюсь, они ушли, — Тиша виновато опустила голову, словно это из-за нее сорвались планы Сэмюэла обсудить с мистером Роджерсом, видимо, очень важные дела. — Стюарт решил оставить его с другими детьми. Не знаю, когда он вернется.

— Тогда я тем более тут не задержусь. Дай мне минуту, я оставлю ему на столе свой маленький подарок, — он довольно ухмыльнулся и зашел в кабинет мистера Роджерса. Наверняка внутри папки были какие-то медицинские данные детей, собранные за время их пребывания в Приюте. И хоть Тише подобная догадка показалась странной — зачем Стюарту даже в теории могла понадобиться такая информация? — она не стала задавать лишних вопросов. Все же это было совсем не ее дело.

Сэмюэл с той же доброжелательной улыбкой вышел к Тише и почти потянулся приобнять ее за плечо, когда вдруг одернулся и вместо этого почесал седой затылок. Трогательно было заметить, как он до сих пор с вниманием относился к ее нелюбви к прикосновениям, в особенности взрослых мужчин.

Тиша даже покраснела в смущении, ухмыльнувшись про себя: хоть кого-то здесь можно не опасаться.

— Милая, своей улыбкой ты обогреешь весь мир, — покинув крошечный домик управляющего, они вдвоем направились в больничный корпус, и Сэмюэл временами уходил в свои мысли, но в один миг вдруг снова заговаривал, выдавая очередной неловкий комплимент. — Я в самом деле рад тебя видеть. Ты так выросла, но осталась все той же девчушкой с ангельской душой. Без тебя тут бывало тоскливо. Конечно, скучно у нас не бывает, по секрету скажу, в этом году ребята к нам попали даже более дикие, чем обычно. Ну, ты знаешь, куча криков, вспышки гнева на старших, пара сломанных носов и выбитых зубов. Один парнишка так сильно разозлился на то, что его заставили чистить зубы, что он чуть не устроил драку с бедным Патриком. Так неудачно поскользнулся, пришлось вправлять ему руку и неделю перевязывать голову, и ты знаешь, после этого его не стало проще уговаривать мыться хотя бы раз в пару дней.

Он коротко рассмеялся, и почему-то Тише захотелось посмеяться вместе с ним, хоть в рассказанном им не было абсолютно ничего забавного. Сэмюэл жестикулировал руками, в искреннем изумлении поднимал брови, еще больше морща лоб и гладкие щеки. Он говорил так увлеченно, что складывалось впечатление, будто в иное время ему совсем не с кем подобное обсудить. От его слов о новых, даже более запущенных мальчишках, Тише вновь сделалось дурно. Проходя мимо того же дерева с шиной, она не обнаружила на ней той девочки, а когда среди носящихся и вопящих дикарей заприметила макушку Тома, внутренне сжалась от волнения и попыталась сконцентрироваться на разговоре с Сэмюэлом.

— Наверно, сейчас тут больше нужна помощь взрослым, — Тиша глубоко вздохнула, опуская плечи. Закатанные рукава халата выдавали рубцующиеся укусы на предплечьях Сэмюэла, некогда глубокие и, должно быть, очень болезненные. Чьи это могли быть челюсти? — Вы, кажется, тоже поранились.

— Ах, это… — Сэмюэл как будто удивился, взглянув на укусы. То ли им самим, то ли тому, что девушка обратила на них внимание. Впрочем, его лицо быстро приняло невозмутимое выражение. — Ничего, уже заживает. Самые страшные укусы в моей жизни, но не смертельно, как видишь, хах.

— На вас напала собака?!

— По правде сказать, это… был ребенок, хах, — от нервной усмешки личинки червей активно зашевелились в животе. — Я был очень неаккуратен, а он — слишком напуган. Так бывает. Я сам виноват, что полез без предупреждения.

— Ох, это… Мне очень жаль.

Что это был за ребенок, который так жестоко набросился на безобидного Сэмюэла? И сколько тут еще таких, ожидающих своего часа, чтобы напасть, искусать и побить, возможно даже толпой, оголтелой, беспризорной. Как та девчонка с злыми глазами, чуть что, готовая демонстрировать кулаки. Тому не место среди них, с ужасом подумала Тиша вновь и остановилась на ступенях больничного крыла, куда еще вчера вела брата за руку и надеялась, что все обернется иначе. Сэмюэл прикрывал рукой глаза от бьющих сквозь линзы солнечных лучей, наблюдал за мальчишками, по-прежнему носящихся по импровизированному футбольному полю.

— Н-новые дети, они… сейчас уже спокойнее? — с робкой надеждой спросила Тиша. Вчера нечто подобное сказал Артур, пытаясь придать ей уверенности в принятом решении приехать в Приют. Но этого оказалось недостаточно; ее голос в отчаянии дрожал. — Стюарт, он… Он решил, что моему брату будет лучше с ними. Я даже не знаю, что и думать. Особенно после всего, что вы сказали. Я-я… Я должна была убедить его не трогать Тома. А если на него тоже… нападут? Он совсем ничего не знает, Рик ему ничего не рассказывал. Он просто ребенок. З-зачем ему быть со всеми остальными?.. Рик не хотел, чтобы Том стал похож на… на кого-то из них. Боже, и почему я ничего не сделала? Я должна была что-то сделать, это из-за меня Тома забрали!

— О, милая, что ты, остановись на секунду, отдышись. И не тяжело тебе держать небо на своих плечах? — Сэмюэл повернулся к ней и опустил ладонь на ее плечо. В один миг она испуганно дернула головой, но не отскочила, лишь посмотрела в его добрые старые глаза. — Стюарт наверняка хотел просто сбавить груз ответственности, который ты на себя взвалила. Если бы Рик оставил все на тебя одну, я бы засомневался, не повредился ли он головой за последние годы. Да и, понимаешь, какое дело. Они к ровесникам подчас гораздо дружелюбнее относятся, чем к взрослым. Не дети их до такой жизни довели. Все с твоим братом будет в порядке, приживется. Тем более, если это ребенок Рика, о-хо-хо, представить даже боюсь, какой у него характер.

В его искренней поддержке хотелось спрятаться от всех проблем, словно в ней таилось пусть и не их решение, но хотя бы спокойствие. Хотелось верить в то, что все сказанное правдиво, а мысли в голове придают реальности вид лишь плоской картинки, до карикатурности жуткой, но никогда не существующей на самом деле. Тиша глубоко вздохнула, попыталась вновь запихнуть личинок глубоко в бурлящий желудок. В один миг она вдруг вспомнила широкую, беззубую улыбку Тома и его рассказ о лесном тролле. Как она поспешно подумала, что брат подрался с другим ребенком в походе, ведь за неделю до разлуки он вернулся домой с разбитым носом и фингалом. Томми не так прост, как иногда хочется думать, пришло Тише в голову. Она потерла слезящийся глаз, совсем как маленькая девочка, решившая, что у сказки на ночь печальный финал, еще не дослушав ее до конца.

— Д-да, Том, он… Если подумать, он не из тех, кто позволяет себя обижать. Не то что я, хах, — Тиша попыталась придать себе более жизнерадостный вид, но сил хватило лишь на кривую улыбку. — Я слишком много думаю в последнее время.

— Это точно. Многовато волнений для такой маленькой леди. Остановись ненадолго. Все не так плохо. Проходи.

Детское крыло госпиталя встретило их протяжными криками, заполняющими пустоту светлого коридора. Не прекращающиеся вопли, до того душераздирающие, что Тиша вмиг почувствовала, будто ее собственные голосовые связки дрожат, рвутся до мучительной боли. Следом она услышала громкий удар чего-то тяжелого о пол, звук разбитого стекла и брошенное ругательство, а после и всхлип. Тиша живо представила молодого парня, метающегося по палате в припадке, не находящего себе место от страшных страданий. Она в ужасе посмотрела на Сэмюэла. Тот заметно поменялся в лице, сделался серьезным, даже хмурым. Он побежал на помощь кричащему, и девушка не успела ни о чем подумать, когда бросилась вслед за ним.

— Ди, я здесь, я подхожу, — голос Сэмюэла стал спокойным, уверенным, громким. — Сейчас я возьму тебя под руку и помогу подняться.

Тиша замерла в проходе, растерянно уставилась на единственного пациента в этой палате. В самом деле, молодой парень, очевидно, приютский, стоял на четвереньках, громко стонал от боли и дрожал, словно окаченный водой щенок. Растрепанные волосы цвета пергаментной бумаги казались мокрыми и грязными от пота. Его страдающее лицо было исполосовано многочисленными глубокими порезами, рассеченная нижняя губа кровоточила, и из правой ладони тоже быстро текла кровь. Голова была перебинтована на уровне глаз. Услышав слова Сэмюэла, парень притих и застыл, его тело напряглось еще сильнее. Он молча поддался, когда врач крепко ухватил его за плечо и подвел к кровати с страшно измятой простыней, помог присесть. Бросив взгляд под ноги от смущения, Тиша увидела следы крови на полу, лужу воды и разбитый стакан в ней, а также упаковку аспирина. У стены обнаружилась перевернутая прикроватная тумбочка, на которой дети обычно оставляли личные вещи.

— Дай осмотреть руку, ты порезался, — Сэмюэл склонился над ним, затем отошел к детскому столу у стены, где обнаружилась коробка салфеток. Взяв сразу несколько, мужчина осторожно вытер кровь с ладони парня. — Осколок не застрял. Не шевели рукой, я сейчас вернусь.

— Г-голова раскалывается, — хрипя, протянул парень и вновь едва не сорвал голос, крикнув: — Как же больно, блядь! Я не могу, я не могу больше терпеть!

Он вцепился здоровой рукой в собственные волосы так крепко, будто в любой момент мог их вырвать. Тяжело дыша, стонал, и казалось, что он сдерживается из последних сил, чтобы не вскочить и начать метаться вновь по палате, пока не упадет. Из-за ослепляющей повязки на глазах парень выглядел совершенно беспомощным, и Тиша почти не боялась его. Когда Сэмюэл быстро вышел из палаты, оторопь почти отступила, и она подняла аспирин, тихо приблизилась, переступая через осколки, и выдавила в руку одну таблетку.

— Возьми обезболивающее, — сказала Тиша, надеясь не выдать собственное волнение. Ее голос, казалось, напугал приютского: от неожиданности он вздрогнул, поднял голову и вытянул руки вперед, то ли предупреждая, то ли надеясь защититься.

— Кто здесь?!

— Прости! Я пришла вместе с Сэмюэлом, хотела тебе помочь. Тут аспирин, он тебе поможет, — его реакция оказалась такой внезапной, что Тиша сама забеспокоилась. Она быстро взяла парня за здоровую кисть, положила на ладонь таблетку и отступила подальше. — Вот, еще раз извини!

От собственной нелепости и стыда Тиша покраснела, отошла от парня еще на несколько шагов, пока не уперлась в стену. Он не поднялся и не накричал, даже не усмехнулся. Он сжал в кулаке таблетку и замер, прислушиваясь. Как будто растерялся так же сильно, как и она. Скорее бы Сэмюэл пришел и заговорил с приютским вновь, а тот поскорее забыл о ее существовании. Кровь просачивалась из его порезов на ладони и уже капала на пол с указательного и среднего пальцев и даже с подбородка, и Тише становилось все больше жаль его.

— Тут больше н-никого?

— Никого.

— Надеюсь, ты не врешь. Насчет таблетки — тоже, — Тише показалось, что парень сказал это с сомнением, будто подозревал ее в чем-то недоброжелательном. Однако он наконец решился проглотить обезболивающее.

Она почувствовала себя совсем неловко, когда приютский не сразу попал в собственный рот. Ему, должно быть, было очень страшно в этот момент понимать, насколько он слаб и беспомощен. Вряд ли в таком состоянии он мог представлять собой хоть какую-то опасность. Тиша вздохнула с облегчением, позволила себе отстраниться от стены и даже подняла перевернутую тумбочку. Нужно хоть как-то помочь Сэмюэлу, решила Тиша и присела на корточки, начала собирать стекло, благо кусков оказалось не слишком много.

— Ты… новая санитарка?.. — стерев с подбородка кровь, парень вновь заговорил. Он по-прежнему сбивчиво дышал, но больше не стонал, хоть охрипший голос немного подрагивал.

— Нет, не совсем. Хотя можно сказать и так, наверно, — все же Стюарт, когда так жестоко отказал ей присмотреть за братом, велел прийти сюда и помочь. Анна и Сэмюэл вряд ли отказались бы сейчас от свободной пары рук, пусть по большей части бесполезных, и головы, полной никчемных сомнений и тревожных переживаний. — Да, думаю, да.

— Ты сама еще не поняла, видимо, — парень будто бы усмехнулся, но тут же протяжно застонал, схватившись рукой за голову. — Ну почему он меня просто не пристрелил?! Г-господи…

В этот момент в коридоре раздались быстрые шаги, и Сэмюэл наконец оказался в палате. С собой он нес несколько стеклянных баночек с прозрачными жидкостями, невскрытый тюбик с мазью или гелем, пластыри, для чего-то шприцы. Из кармана халата выпирал желтый пузырек, в котором наверняка лежали еще какие-то таблетки. Погруженный в себя, мужчина не обратил внимание на Тишу, а тут же разложил все принесенное на тумбочке.

— Я здесь, Ди. Давай начнем с руки, потом я обработаю твои глаза и сделаю уколы. Ты не будешь вырываться, договорились?

Даже голос Сэмюэла изменился, стал более глубоким, погрустневшим. Тиша побоялась встревать. Лучше не мешаться, решила она и, взяв со стола салфетку, стала вытирать кровь и воду на полу. Если никто Сэмюэлу не поможет, он все будет делать один. Сколько она себя помнила, он никогда никого ни о чем не просил и даже убирался здесь сам, если Стюарт не отправлял мальчишек. И даже сейчас, когда Тиша могла самостоятельно обработать парню руку, он и не думал о том, чтобы окликнуть ее.

— Тебе нельзя подниматься. Если не хочешь осложнений, больше не вскакивай так. Я закончил, ложись.

Парень молча послушался. Его тело все еще потряхивало, но кровь наконец перестала течь из порезов и рассеченной губы. Теперь Тиша заметила, что он искусал ее, содрал зубами кожу, видимо, в момент, когда боль оказалась слишком невыносимой. Его отчаянный крик еще стоял у нее в ушах, и мороз пробегал по коже от его беспомощного вида. С парнем произошло что-то очень плохое, нетрудно было догадаться. Но Тиша была не в состоянии вообразить себе, где и как приютский мальчишка мог получить порезы по всему лицу и травму глаз, для которой потребовалась повязка. От этого становилось только беспокойнее на душе. Он ведь не мог быть среди пострадавших в том штабе, где работал Рик, правда же?..

Отдышавшись, парень повернул голову в сторону Сэмюэла, заговорил так, словно готов расплакаться.

— Я-я снова забыл, где я и ч-что было утром. Я-я звал х-хоть кого-нибудь… Я не п-понимал, сколько прошло в-времени… Сон это или нет… Д-думал… д-думал, кто-то придет и с-станет меня д-допрашивать. Так хотел пить… И потом г-голова разболелась. И глаза, г-глаза… Боже, почему же так больно?!

Сэмюэл казался задумчивым, обеспокоенным. Наконец, он посмотрел и на нее, тихо вздохнул, сжал желтый пузырек в кулаке.

— Я дала ему аспирин, — Тиша по-прежнему держалась поодаль, стояла с разбитым стаканом в руках, и думала, что выглядит попросту смешно. Ей как будто было не место здесь, такая растерянная, ужасно нелепая. Сэмюэл глянул виновато, мягко улыбнулся ей.

— Скоро полегчает, подожди немного, — обратился он к приютскому.

— Н-не оставляй меня больше одного, — тот, казалось, придал своему голосу такую уверенность, на какую только был сейчас способен. Он скрестил руки на груди, сжался и стал больше прислушиваться, словно надеялся уловить движение Тиши и понять, где она и что делает. — Мне не страшно, н-но… но ты меня понял.

— Я схожу за водой, хорошо? Все равно нужно выкинуть все эти осколки, — раз у парня теперь не было под рукой стакана воды, следовало помочь ему.

Отчего-то Тише не показалась эта идея неуместной. К тому же, Сэмюэл собрался обрабатывать рану приютского, наверняка им обоим необходимо сосредоточиться, и мешаться было бы неправильно. Наблюдать за тем, как парню делают уколы, как ему вновь может стать больно, из-за чего он закричит, застонет, Тише стало неловко, даже страшно. Ей почему-то было совсем неуютно наблюдать за чужой уязвимостью.

— Спасибо тебе за помощь, милая.

Тиша оказалась совсем не готова к тому, что Сэмюэл даже прилюдно станет называть ее милой. Она вновь смущенно покраснела, но выдавила скромную улыбку и поспешила выйти.

Вернувшись, она не обнаружила в палате врача. Парень же лежал на спине, отвернув голову к приоткрытому окну, размеренно дышал и, казалось, даже дремал. На столе Тиша заметила книгу с темно-зеленой обложкой и две белые пилюли, лежащие на записке. Ровный почерк Сэмюэла был ей знаком, отчего не составило труда прочитать: «Пожалуйста, отдохни. Выпей их, если вновь будешь думать слишком много». Холодок пробежал по коже. Порой Сэмюэл бывал чересчур оберегающим и заботливым, но подобный жест показался ей даже пугающим. Нет, он не имел в виду ничего такого. Можно просто не пить и сделать вид, что ничего не было. Тиша попыталась как можно бесшумнее поставить стакан рядом с постелью парня, лишь бы вновь не напугать его неожиданным звуком. Так же тихо она присела на кровать у окна с книгой в руках.

С улицы раздавалось щебетание птиц, гомон мальчишек же стих, и, посмотрев наружу, Тиша не заприметила никого на детской площадке и футбольном поле. Где и в каком состоянии был сейчас Том, она не могла себе и представить. Такой улыбчивый, увлеченный ребенок, он был способен вызвать у приютских самую непредсказуемую реакцию. Возможно ли поверить в благоразумие и добрые намерения мистера Роджерса? В то, что он не позволит ситуации выйти из-под контроля? Что Рик знал, на кого полагается?

Тишу пробирала дрожь от мыслей, что это действительно происходит и ей ничего иного не остается. Но какой же измотанной она сейчас себя чувствовала, стоило только опустить спину на мягкий матрас. Все тело гудело от усталости, а голова потяжелела, словно ее отлили из чугуна в качестве пушечного ядра, и, казалось, ее вот-вот запустят и прошибут ею стену, если она наконец не перестанет думать обо всем, что случилось за эти три дня. Еще вчера Тиша драила весь дом, носилась по жаре, чтобы встретить брата из похода, краснела от стыда перед старшим скаутом и все пыталась выслушать, успокоить, позаботиться, защитить. В конечном счете она превратилась в сухой яблочный огрызок, на который не покусятся даже самые прожорливые муравьи. Бежать больше было некуда, и сил на это не осталось.

Тиша тяжело вздохнула, строго приказала себе не думать и открыла оставленную ей книгу.