Мир, что не стал тебе домом (джен)

Голова раскалывалась от гула, а перед глазами стояла стена из густого дыма и пламени. Наконец придя в себя, Рик оглушительно закашлялся. Повернулся на живот и зажмурился. Тут же его лицо скорчило от резкой боли, он протяжно застонал. Что, черт возьми, произошло? Почему все так рвануло? Он сплюнул на крошеный бетон и схватился за голову. Отчего так жарко? Словно его заперли в мусоросжигателе. Совершенно нечем дышать. Легкие были готовы разорваться от внутреннего напряжения. Отчего так мучительно больно? Он чувствовал, как стучат его зубы, кислый металлический вкус изводил своей насыщенностью.

Рваное дыхание только распыляло жар в груди. Только бы потом не оказалось, что он вдохнул лишнего. Не только дыма, от которого глаза даже открыть было тяжело и так зудило в носу. Остался ли кто-то в живых? Почему никто не кричит? Или он оглох, а треск огня — лишь галлюцинация пострадавшего мозга? Надо подняться. Оценить масштаб проблемы. Найти уцелевших и убраться подальше, пока отовсюду не слетелись ненужные наблюдатели. Хотя… отсюда до ближайшего населенного пункта миль сорок, не меньше. Но Рик даже представить себе не мог, сколько времени он провел без сознания, и насколько плачевны последствия произошедшего. Надо укрыться, надо спрятаться. Надо вызвать подмогу. Надо… надо наконец сделать хоть что-нибудь.

Ричард закашлялся хрипло, прикрыв лицо рукой, уже готовый к приступу острой боли. Вдруг он ощутил, как жар собирается в один огромный ком и с аппетитом пожирает его, от лба до подбородка. А на ладонь хлынуло нечто горячее. Кровь?.. Ничего неожиданного, однако у Рика задрожали пальцы. Рик содрогнулся всем телом.

— Лежи, где лежишь. Не двигайся.

Рик осознал, что глух на одно ухо. Слова прорвались сквозь оглушительный шум в голове, и он не понял, с какой стороны от него находился говорящий. Но этот голос он узнал сразу. Ну, конечно. До чего сильно Рик стукнулся головой, раз все события последних дней стерлись из памяти. Это он. Он причина всего. Это он активировал взрывчатку. Мысль осела пеплом на голову. Рик беззвучно засмеялся, и смех перешел в кашель. Или кашель обратился в смех. Рик все не мог прийти в себя и почти не осознавал происходящее вокруг. Но главное он понял. Теперь осталось найти в себе силы, чтобы действовать. Однако… Захватить его сейчас было проще простого. Но этот — Эрик Коллинз — медлил. Наверняка в отчаянии искал, чем можно повязать его, но Рик понимал, что все не закончится так просто.

— У меня пистолет. Если ты дернешься, Богом клянусь, я… я прибью тебя на месте.

Он не уверен в своих словах, заключил Рик про себя. Голос слегка дрожал. Возможно, враг тоже пострадал. Задело взрывом? Нет, вряд ли, он должен был подготовиться. Интересно, насколько тяжело ему стоять? Получится ли рывком выбить почву у него из-под ног и разоружить? Ублюдок. Ублюдок. Он все уничтожил. Рик оскалился. Скрипнули стиснутые от боли зубы.

— Ты будешь лежать так до тех пор, пока сюда не приедет полиция. П-понял? И медики с пожарными. Тогда ты останешься жив, они не дадут тебе сдохнуть. Они захватят нас всех, Дикки. Я раскрою им все, что знаю. И ты — тоже. Если они все же успеют тебя спасти, — Рик услышал едкий смешок и попытался перевернуться на спину. Тело не слушалось, оставалось бессильным. Нужно выиграть для себя немного времени.— Тебе придется раскрыть им все, что знаешь. А знаешь ты много интересного. Ты просто сокровище. Давай дождемся этого момента вместе. Может быть, заодно ты и мне расскажешь, что вы так сильно хотели подорвать? А? Слышишь меня, мразь? Или опять отключился?

Пусть только подойдет, сука. Пусть только подберется поближе. Даже если пристрелит, это уже неважно. Нужно как-то найти в себе силы. Нужно как-то оценить всю ситуацию целиком. Ричард повернул голову в другую сторону, со стоном открыл глаза. В них ударил луч восходящего солнца. Светлеющее небо было невероятно чистое. Ветер гнал дым в другую сторону. Рик глухо захрипел, и каждое слово причинило ему огромную боль.

— У меня… все тело горит… и лицо…

— Тебе очень повезло, что ты себя сейчас не видишь. Не вздумай подохнуть.

— Кто-нибудь… выжил?.. Еще…

— Они тебе не помогут.

— Почему?.. Почему ты?.. Я думал… это Беннет… и Тард…

— В последнее время вы правда принимаете к себе любой сброд, — враг вновь усмехнулся, и осколки стекла захрустели у него под ногами. — Непредусмотрительно. Мне было приятно, когда ты поверил и стал копать под них. Дал мне время собраться. Я удивлен, что никто не решился раньше. Вы неплохо пудрите мозги. Даете надежду. Не верю, что столько времени отдал вам. Столько сил. Ты действительно веришь, что Вирион добивается блага для всех?

— Не для всех… Не верю… Знаю.

— Не удивлен, — наконец вылезло наружу презрение. Но по-прежнему сам не показывался на глаза, прятался где-то позади. Трус. — Я не знаю, сколько еще человек они успеют убить. Но то, что вы задумали сейчас, откроет многим глаза. Надеюсь, эта ошибка положит конец всему сброду, что вы собрали под своим крылом. И так ласково зовете своей семьей.

Рик дернулся, закашлявшись, и его тело наконец изогнулось, послушалось. Он подтянул к себе колени и схватился за живот, едва подняв голову, хрипя. Воздух был тяжел от запаха дыма. Впереди ничего не разглядеть. И никого не услышать от шума в голове, кроме надменного голоса совсем близко. Прежде Рик не обращал внимание, какой противный у Коллинза акцент. Враг оставался где-то позади. Не приказывал держать руки на затылке. Идиот. Просчитаться на такой мелочи было бы очень глупо. Или он принимал его за настолько беспомощного? Тем лучше. Рик стиснул в ладони самый огромный осколок, который только сумел нащупать. Проверил его на остроту и мгновенно порезал палец. Сердце дрогнуло в предвкушении. Он попытался заговорить снова.

— Тебе… кх… тебе все равно не особо… не особо доверяли. Н-но… Ты все же… кх… кажется, ты сумел… сложить два и два… и все подорвать… Кто… помог?..

— Ч-черт. Я, кажется, велел тебе не двигаться. Или ты совсем оглох? Может, мне прочистить тебе уши?

Он сделал еще один заветный шаг, теперь Рик смог понять, что враг справа. Затаил дыхание, но мгновением позже понял, что это отвратительное решение. Снова закашлялся, дурной знак. Следовало дать достойный отпор, но сложно было себе представить, на что хватит сил. Наверняка Коллинз держал его на прицеле, только куда, интересно, целился? В голову? Или спину? Только бы в голову, и все закончится быстро. Рик с трудом сглотнул кровяной сгусток и поморщился от отвращения. Колкое чувство в сжатой руке с каждым ударом сердца набирало силу, и все отчетливее ощущалась пульсация.

— Давно ты… вызвал… копов?.. И как тебе это…

Тупая боль опустилась тяжелым грузом ему на лопатки и придавила к земле.

На груди словно разорвалась кожа. Рик громко застонал, но орудие из руки не выпустил. Кровь полилась под ним, и бетонная труха с жадностью приняла ее. Он осторожно повернул голову и скосил глаза, насколько только мог, чтобы разглядеть врага. И увидел направленное на себя дуло пистолета. Несколько секунд Рик не смел перевести взгляд ни на что другое. Отчего-то до сих пор ему хотелось верить, что Коллинз врет.

— Ты будто нарываешься, Дикки, — он улыбнулся, так же нагло, как и все дни до этого. — Тебе повезло, что я такой терпеливый. И сострадательный. Все же мы с тобой не чужие друг другу.

Рик заставил себя рассмотреть ублюдка внимательнее. На первый взгляд, Коллинз твердо стоял на ногах, но одну он, по своей глупости или от излишней гордыни, опустил Рику на спину. Несмотря на не сходящую довольную ухмылку, он дышал столь же сдавленно, как и сам Ричард, и прижимал к боку левую руку. Его землистое лицо было бледно и грязно, и орехового цвета волосы торчали в разные стороны. Что его ранило?.. Не мог же он пострадать от взрыва.

— Если бы… если бы ты был… хоть немного… с-сострадательным… ты бы… ты бы пристрелил меня… на месте, — Рик выдавил из себя усмешку, и губы растянулись в кривом оскале, впрочем, лишь на несколько мгновений. — Я нужен… нужен живым… только и всего.

— Разве я могу отказать себе в удовольствии и не посмотреть, как ты корчишься? Ты страдаешь таким комплексом Бога, мнишь себя самим Мессией. Но сейчас только и думаешь, как бы пустить себе пулю в висок и не мучиться, — он коротко рассмеялся, чуть расслабив руку, сжимающую пистолет. И, казалось, ему действительно было в этот момент очень смешно. Рик стиснул зубы, нахмурившись, и острая боль вновь пронзила его лицо. Он резко выдохнул, и звук получился похожим на хрип. Вряд ли это подействовало на Коллинза, но он придал себе серьезный и невозмутимый вид. — Я искал любых выживших, от кого может быть польза для полиции. А не лично тебя.

— Тогда… тебе повезло… что остался жив… именно я… — или не повезло, закончил про себя Ричард.

— Здесь становится слишком жарко.

Возможно, он уже не обращался ни к кому, а говорил сам с собой. В том или ином случае, Рик был готов дважды подписаться под этим заявлением. В этот миг он был готов отдать многое за две вещи: за размозженную голову Эрика Коллинза и за глоток холодной воды. Если другие мысли и приходили ему в этот миг на ум, он гнал их прочь без промедления. Сейчас было не время для сожалений. Враг с неудовольствием поднял прижатую к боку руку и вытер тыльной стороной ладони пот. Сама же ладонь оказалась багровой от крови. У Рика заблестели глаза.

— Ладно, — вновь Коллинз словно насильно выпихнул из себя это слово. Тяжесть, прижимающая к земле, исчезла. — Поднимайся. Или ползи. Если сможешь, конечно. Если вздумаешь выкинуть какой-нибудь фокус, я отстрелю тебе что-нибудь. Ногу или половину мозга, тут уж как повезет. Так что лучше не пытайся. У меня есть запасной вариант, если ты сдохнешь, а вот у тебя нет ничего, Дикки.

Рик внутренне сжался. Вот он. Более подходящего момента может уже и не быть. Нужно собраться. Забыть о боли хотя бы на несколько минут. Нельзя больше тянуть. Нельзя позволить схватить себя. Рик изобразил попытку подняться и тихо застонал от усилившихся страданий каждой части его тела.

— Помоги… помоги мне… Не уверен… что я устою на ногах… если… если попытаюсь встать сам…

С небольшим промедлением совсем рядом захрустели бетон и стекло. В затылок ткнулось дуло пистолета. Видимо, Коллинз решил, что намек будет понятен и без всяких слов, ведь он лишь пробормотал себе под нос что-то невнятное. Ничего. Главное — собрать все накопленные силы. И надеяться, что он не нажмет на спусковой крючок рефлекторно.

Коллинз едва успел коснуться спины Ричарда, когда тот оттолкнулся от земли свободной ладонью. Рик резко развернулся и всадил осколок в бедро этой мрази. Но тут же вцепился той же рукой в предплечье Коллинза и дернул в сторону. Выстрел заглушил отчаянный вопль, но дуло было направлено уже выше головы Рика. Падая на спину, он тянул Коллинза на себя, а тот, быстро теряя равновесие, не мог воспротивиться. Враг все еще орал от боли, и тогда Рик с наслаждением ударил его в раненный бок кулаком. Пистолет упал в нескольких сантиметрах от головы, и этот внезапный звук заставил зажмуриться. Но он тут же отбросил от себя Коллинза и попытался перевернуться обратно на живот и схватить оружие. Едва ощутив нагретую рукоятку в порезанной ладони, Рик широко улыбнулся, но в ту же секунду с огромной силой его пнули в ухо. Этого оказалось достаточно, чтобы на несколько мгновений он потерял контроль над собой.

Звон был оглушителен. Ричард не успел прийти в себя, когда на плечо что-то с тяжестью опустилось. А в следующий миг его протяжный стон перешел в надрывный крик. Рик больше не чувствовал ни пистолет, ни то, как шевелятся его пальцы. Он чувствовал лишь резкую боль, усиливающуюся в области локтя. Он перевернулся на спину, безуспешно хватая ртом воздух, и увидел, как скорченный от мучений Коллинз стоит над ним и трясущейся рукой целится ему в грудь. Стоять ему было тяжело, колебался с выстрелом. Тогда Рик понял: он не сделает этого. Трус. Слабый трус.

— Не двигайся!..

Он поспешил этим воспользоваться. Сгреб в кулак все, что лежало под ладонью, и швырнул ему в лицо, резко пнул в колено раненной осколком ноги. Раздался выстрел. Но Рик не закричал от боли, а пуля не угодила ни в живот, ни в лоб, ни в руку. Коллинз со сдавленным стоном пошатнулся вперед, и его оружие глухо стукнулось о землю. Ричард тут же схватил пистолет, единожды выстрелил врагу в грудь. Отдача почувствовалась сильнее обычного. Огрел стволом Коллинза по голове и сбросил с себя повалившееся тело. Обычно левая рука поддавалась контролю хуже, чем правая, но он сразу понял, что не в состоянии пошевелить ею. Кое-как Рик поднялся. Коллинз лежал в грязи, оглушенный, раненный, но еще живой. Стонал, зажимал руками живот и грудь, пытался сориентироваться в пространстве и обнаружить, где Ричард. Лишь сделав это, он словно бы наконец осознал, в каком положении оказался. Он вытянул окровавленную ладонь вперед и с отчаянием посмотрел в темные глаза Рика.

И в ответ Рик оскалился.

Он ощутил отдачу еще раз, прежде чем отвел взгляд от размозженной головы Эрика Коллинза.

Он со свистом втянул воздух, упал на колени и громко застонал. Теперь, когда все было кончено, он вновь почувствовал охватывающую все его тело боль, где-то жгучую, где-то острую, где-то пульсирующую, но везде нескончаемо мучительную. Зубы по-прежнему стучали, до уха доносились собственные хрипы. Второе, поврежденное, так и не могло ничего услышать. Возможно, взрыв повредил барабанную перепонку. Неважно. Пройдет потом. А если и нет — тем более неважно.

Рик осторожно ощупал карманы брюк, но ничего не обнаружил. Вздохнув, он метнул взгляд на мертвое тело. Может быть, еще можно что-то сделать. Шевелиться оказалось даже тяжелее, чем представлялось. Грудь сильнее горела от любого движения. Там ожог, однозначно огромный ожог. Посмотреть на себя со стороны сейчас было бы действительно отвратительным решением. Он старался не выражать никаких эмоций на лице, копаясь левой рукой в карманах трупа. Но даже моргать было тяжело. Хотя кровь, казалось, больше не стекала с подбородка. Если там серьезная рана, то сколько же в ней теперь, должно быть, грязи и пепла. Рик запретил себе размышлять об этом. В карманах не оказалось ничего полезного. Никаких средств коммуникации, даже того, что выдавали для связи с другими агентами. Неужели все уничтожил? Рик застонал, вновь поднимаясь с колен. Правая рука отозвалась острой болью при движении. Он глухо закашлялся, хоть до этого мгновения не позволял себе этого делать. Его прошибло скверным подобием озноба с ног до головы. Возможно, именно это чувствуют люди, сидя на электрическом стуле и обливаясь потом в ожидании агонии и смерти. Вот бы никогда не узнать этого наверняка, мрачно подумал Рик и отступил от тела, шатаясь.

Он представлял себя куском мяса, из которого хотели приготовить сочную отбивную: поколоченным, обжаренным и порезанным. Каждый шаг навлекал на Рика желание лечь и терпеливо ждать гибели. Или тут же потерять сознание и больше никогда не очнуться. Перед глазами у него все плыло, голова не соображала, и ему казалось, что в любой момент он в самом деле может отключиться. Но он медленно, тяжело хромая, ступал сквозь дым и пытался разглядеть свою рацию или хотя бы ту, что принадлежала Коллинзу. Не могло все исчезнуть без следа. В сторону уничтоженных зданий, пожираемых огнем, он старался даже не смотреть. Отчего-то ему совсем не хотелось видеть, во что превратилось место, в котором он провел последнюю неделю, проверяя проделанную работу, а заодно и каждого сотрудника. Недостаточно хорошо, чтобы предотвратить катастрофу. Вовремя понять, что Эрик больше не в состоянии сотрудничать с другими членами Вириона. Вовремя оградить его от совершения ошибки. Если кто-то из тех, кто остался там, под обломками, по каким-то причинам не погиб, Рик все равно не смог бы никак им помочь, облегчить страдания. Он наконец утер рукой глаза, слезящиеся от дыма.

Вдруг он обнаружил черный предмет среди обломков. Всего в нескольких шагах от тела лежала покрытая бетонной крошкой рация, и Рик аккуратно, почти с любовью, оттряхнул ее, опустив на землю пистолет. Она была его собственной. Он не расставался с ней ни на минуту в течение всех этих дней. Только бы и сейчас она не подвела. Он внимательно рассмотрел антенну. Не казалась поврежденной. Коллинз мог изъять устройство незадолго до того, как Рик очнулся. Зажал кнопку и поднес рацию к лицу.

— Это Четвертый. Вытащите меня… отсюда… Если меня… если меня кто- нибудь слышит.

Он просидел без движения несколько секунд, после чего повторил сообщение. Каждое слово сопровождалось болью в нижней половине лица, и Рик, отключаясь, тихо стонал. Приемник должен был быть в ближайшем штабе, но до него довольно далеко. Кто-то мог уже узнать о трагедии и выслать подмогу, но слепо верить в это было бы глупо. Еще минуту из рации ничего не доносилось. Тогда Рик по привычке попытался опустить ее в карман синей рубашки и осознал, что та обгорела сильнее, чем он себе представлял, и впервые остановил взгляд на многочисленных пузырях на коже. Стиснул слишком громко застучавшие зубы, осторожно убрал рацию в задний карман брюк и медленно побрел дальше, стараясь игнорировать дрожь своего тела.

Коллинз говорил, что оставшиеся в живых не смогут помочь. Что он имел в виду? Запасной вариант… Он мог оставить кого-то на более безопасном расстоянии. Но отсюда никого не было видно. Нужно внимательнее вслушиваться. Если не спасшихся, то наступление врагов он должен был определить заранее.

Через несколько минут краем уха Рик различил чужие стоны, больше похожие на плач, более громкие и надрывистые, чем его собственные. Это не мог быть кто-то не из своих. На мгновение его сердце замерло. Постепенно в дыму он начал различать две фигуры, полулежащие у огромного обломка лаборатории. Один человек не шевелился, словно был мертв или без сознания, а другой… другой и был источником шума. Приблизившись, Рик различил в фигуре парня, слишком молодого для переживания подобного кошмара. Но он имел острый ум и подавал большие надежды, и его взяли сюда всего пару месяцев назад, чтобы он помогал и учился у знатоков своего дела. Он еще в двенадцать лет любил развлекаться с пиротехникой, и за это ему часто влетало в Приюте. А сейчас он сидел, спрятав лицо в руках и дрожа всем телом, надрывался в жалобном плаче. Рик приблизился и прошептал:

— Айзек…

Мальчишка испуганно дернулся, подтянул к себе согнутые в коленях ноги, но рук от лица не отнял, только замолк, тихо поскуливая.

— Это я… Рик. Я рад… что ты выжил.

Он внимательно взглянул на второго человека. Яркие побои на лице, изо рта и опухшего носа уже перестала идти кровь. Он, смутно вспоминалось Рику, тоже был из научного отдела. Его лабораторный халат изрядно потрепало, да и вся остальная одежда была выпачкана в земле и бетоне. Он еще дышал, но так и не пришел в сознание. Они не были особенно знакомы — Рик даже не помнил его имени — но никаких подозрений этот человек никогда не вызывал. Ричард знал: он присоединился к Вириону года три назад, когда его выселили за долги из дома. Да, именно этот мужчина выражал тогда благодарность, совершенно не понимая, что при рукопожатии не нужно никого трясти с такой силой. Сейчас он лежал совсем близко к Айзеку, соприкасаясь с ним плечами. Рик опустился на землю рядом с ними с тяжелым вздохом, хрипя от боли. Мальчишка снова дернулся, испуганно вскрикнул. Тогда Ричард заметил еще кое-что. Эти двое были прикованы друг к другу наручниками. Коллинз хотя бы здесь мог использовать мозги по назначению. Но, видимо, от них больше пользы на земле, чем в его пустой голове. Он был слишком уверен, что справится с Риком до того, как второй, из научного отдела, придет в себя и попытается уйти вместе с Айзеком. Почему?

— Спокойно, Айзек… — тихо протянул Ричард, приближаясь к пареньку. Тот весь сжался и на какое-то время вновь затих, но вскоре он продолжил всхлипывать и стонать, не отнимая ладони от лица. Он был напряжен и почти не шевелился, словно готовился быть побитым и старался предугадать, с какой стороны ждать атаки.

— Это Эрик…

Голос Айзека оказался даже более дрожащим и неуверенным, чем можно было предположить. Рик беззвучно вздохнул. Он был, по сути своей, еще совсем мальчишкой, ему не исполнилось и семнадцати, а уже оказался в подобной передряге. Но, по крайней мере, выжил. Уже неплохо. Рик попытался перевести дух. Нужно было отвлечься, чтобы боль не ощущалась такой невыносимой. Он не прекращал стискивать зубы, иначе в один момент закричал бы. К счастью, Айзек вновь заговорил:

— Эрик избил доктора… за то, что он стрелял… Он велел сидеть тихо… И сказал, что не навредит мне… если я буду слушаться… Он обещал… привести помощь… Обещал… что мне помогут… С-сэр… Я, я слышал выстрелы…

— Да… Я решил проблему. Не думай больше… об Эрике.

— Он… он… мертв?.. Я ничего не понимаю… Ничего… Только что все… все было… Х-хорошо… Б-боже… Б-боже… Я не могу… Не могу… Не могу… Пожалуйста, п-помогите мне… Прошу… Прошу…

Чем дольше Айзек говорил, тем более плачущим становился тон его голоса, тем меньше пауз он делал между словами, и тем труднее ему было отдышаться. Он практически выл, не останавливаясь, и Рик заражался этим страхом, что выплескивал на него безутешный мальчишка.

— Тихо, Айзек, — как можно спокойнее протянул он, стараясь придать своему голосу больше уверенности и максимально скрывая страдание. Обжигающая боль в груди продолжала с аппетитом пожирать его, перед глазами то и дело все расплывалось. Тошнота подступала к горлу, а лицо адски горело. Становилось все труднее держать себя в руках. — Скоро… все закончится. Мы живы… И я… я звал на помощь… И сейчас мы попробуем… попробуем вместе еще раз. Тебе нечего бояться. Я рядом с тобой. Где болит? Что с тобой случилось?..

Рик опустил на землю пистолет и вытащил из кармана рацию, молча подержал ее в руке. Вновь посмотрел на паренька. Зажал кнопку и проговорил как можно более собрано: «Это Четвертый. Я нашел двоих из научного отдела. Произошел взрыв из-за умышленных действий одного из агентов. Он устранен. Нам нужна помощь. Он мог вызвать полицию. Возможно, есть еще выжившие. Но мы не в состоянии никого искать. Мы… не в состоянии ничего сделать.» И пока Ричард высказывался, он внимательно следил за реакцией Айзека. Но мальчишка стонал и плакал, пока не затих, чтобы перевести дух.

— Я… я… я ничего… ничего не вижу… Ничего… не вижу… Больно… Так больно… Так больно… Почему они молчат?!

Он взревел, дернулся так сильно, что бессознательное тело мужчины чуть сдвинулось вслед за ним. Рик застыл, не отрываясь наблюдая за этим.

Пришедшая на ум догадка оказалась слишком пугающей, чтобы произнести ее вслух. Он медленно взял Айзека за запястье здоровой рукой и осторожно провел пальцами по прохладной, по сравнению с его собственной, коже.

— Спокойно, Айзек… Я уверен… уверен, нас слышали. А если нет… Я был на связи со штабом… перед… перед этим. Они могли понять… И выслать кого-то, — Рик не мог отделаться от мысли, что говорит это все не несчастному запуганному мальчишке, а самому себе, чтобы унять бьющуюся в груди тревогу, чтобы вздохнуть хоть единожды спокойно и прекратить гадать, через сколько минут за ними придут копы. Даже сопротивляться будет бессмысленно, когда они появятся здесь. — Покажи мне… Покажи лицо. Если там рана, ты мог занести…

Рик не успел договорить. Осторожным движением он отнял ладонь Айзека от его же лица и увидел, как по щеке бежала кровь. Она вытекала из глазницы, а само глазное яблоко не было видно из-за этой красной завесы снизу, и поврежденного, словно надрезанного верхнего века. Однако вместо этого прекрасно был виден торчащий тупым концом кусок стекла. Рика передернуло.

Он стиснул запястье мальчишки с такой силой, что тот застонал еще громче, вряд ли от боли, скорее от прочувствованной реакции.

— Я пытался… пытался вытащить, — скуля, протянул Айзек, пока Ричард рассматривал рассеченный лоб, кровоточащие царапины на носу, губах и подбородке, и множество небольших осколков, впившихся в щеку, висок, носогубные складки. Он схватился за запястье другой руки парня и опустил и ее. Левая половина лица пострадала не меньше; глаз был полностью закрыт, но из века точно так же торчало стекло. Рик попытался что-то сказать. Но не сумел. В голове стало совершенно тихо и пусто на какое-то время. — Я не смог… Я не смог… Пожалуйста… Пожалуйста… Помогите мне… Я ничего… ничего… ничего не вижу… Кто-нибудь… Пожалуйста… Пожалуйста…

Его окровавленные руки вновь потянулись к лицу и быстро скрыли его. Оно и к лучшему, с тяжелым вздохом подумал Ричард и издал тихий стон. Теперь понятно, почему Коллинз не боялся, что задержанные сумеют скрыться прежде, чем он закончит. Рик вновь позвал на помощь, но безмолвие в ответ разозлило его настолько, что он едва не разбил вдребезги свою рацию. Кто-то должен прийти. Должен вытащить их. В штабе должны быть медики. Кто-то, кто сможет на первое время удержать в нем жизнь. А потом… можно укрыться в Приюте. Там никто и не подумает искать. Дети, конечно, могут испугаться, но там, должно быть, наиболее устроенный госпиталь из всех, что есть. И там будет место и для… Для них. Нет, им нельзя видеть его таким. Рик закашлялся и сплюнул кровь на землю. Никак нельзя. Но копы все равно ведь прибудут раньше. Обманывать себя сейчас… Нет, нельзя обманываться. Они не увидят его никаким. И он их — тоже. Рик горько усмехнулся. Он закрыл глаза рукой и потер их, вздыхая и хрипя от боли, что с силой впилась в его лицо. Это плохо, это очень плохо. Нельзя думать об этом сейчас. Все будет нормально. А если нет… О них позаботятся. Их сумеют успокоить и придадут им сил. Обязательно.

— Айзек… — с хрипом позвал он парня. Тот едва заметно дернулся и затих в ожидании. Рик повернул рычажок на раме пистолета, включая предохранитель. —Помоги мне… Выпрями сейчас руки. Насколько можешь. Мне нужно… нужно, чтобы ты подержал кое-что.

Айзек помедлил, но выполнил просьбу. Рик опустил на окровавленные ладони пистолет и велел мальчишке крепко схватиться за ствол. На мгновение на его израненном лице отобразилось удивление и страх, но, казалось, он был и без того слишком напуган, чтобы задавать вопросы. Ричард медленно вытащил магазин и затаил дыхание. Две пули. Всего две. Заскрипели зубы. Не нужно было тратить на ублюдка Коллинза еще одну. Впрочем, что бы это изменило?

Рик с отчаянием осмотрелся. Главное здание по-прежнему было охвачено пламенем, разрушено; огонь перенесся на деревья и, казалось, не собирался умерять свои аппетиты. Они находились достаточно далеко от места взрыва и дым, к счастью, не летел в их сторону. Однако здесь могло стать небезопасно в любую минуту. Рик не сдержал стона. Айзек шевельнулся и случайно задел его правую руку. Перед глазами на какое-то время потемнело.

— Блядь!.. Айзек, не шевелись!.. — Рик потер глаза и под всхлипывания Айзека вставил магазин обратно, выключил предохранитель. Если кто-то придет сюда… Если кто-то придет, нужно быть готовым. Ричард метнул взгляд на бессознательное тело. — Айзек… Давно вас… Эрик здесь оставил?

— Я не знаю, — плача, спустя какое-то время ответил мальчишка. — П- простите меня, сэр… Я не видел… Вы… в порядке?..

— Айзек… Мне нужна твоя помощь… снова. Не опускай пистолет… Возьми его в одну руку. Любую. Не бойся, тебе не придется… не придется его использовать, — Рик устало закрыл глаза, и на какое-то время мир прекратил для него существовать, все проблемы исчезли, все мысли растаяли, а чувства отключились. Он вздрогнул, приходя в сознание. — Айзек… Этот… доктор. Он скоро придет в себя… не сомневайся. Возьми еще это.

Конечно, в этом вряд ли был какой-то смысл, и Рик был готов посмеяться над собственными потугами. Но он вложил в освободившуюся ладонь Айзека рацию и передвинул его большой палец на кнопку.

— Это рация. Ты умеешь… ей пользоваться. Выходи на связь…. связь… раз в пару минут. Если услышишь ответ… не теряйся. Говори с ними. А если будет тихо… продолжай пытаться. Остальное время… говори со мной. Если я не отвечу… все нормально. Зови доктора. Когда он очнется… Ты меня слушаешь?..

— Д-да… Я не смогу… Я не смогу…

— Ты сможешь, Айзек, — Рик чувствовал, как скрипят его зубы, и морщился от боли. Сейчас нельзя потерять сознание, нужно договорить. Иначе, если помощь не придет, надежды будет еще меньше. Он насилу отдышался. — Когда он очнется… ты скажешь… скажешь, что в пистолете… две пули. П-понял?.. Их там две. Две, сука… Да… Так… И ты скажешь… что я приказал оставить в живых тебя. Если придут копы… В живых должен остаться ты… только ты. Ясно?.. Я не хочу… делать это сейчас… пока есть шанс… Ты понимаешь, Айзек?.. Все будет… все будет в порядке. Только делай… делай, как я с-сказал.

Рик лег на спину, закрыв глаза. Земля была такой холодной под ним, а грудь и лицо словно плавились от жара. Он прекрасно понимал, что больше не в силах терпеть, думать, говорить. И это понимание уже не вызывало в нем никаких чувств. Он застонал.

— Э-это Д-ди… Д-ди… Черт… Это… Айзек… П-пожалуйста… Меня кто-нибудь слышит?.. П-прием?.. С-сэр… Вы слышите меня?.. Ответьте!..

— Д-да. С-слышу.

«Если этому доктору из научного отдела хватит духу пристрелить хотя бы меня, это будет уже неплохо», — подумал Рик. Очнуться в руках врагов и быть не в состоянии прикончить себя самостоятельно ему хотелось меньше всего. Но одна только мысль, что он еще может увидеть их, не позволяла пойти на это. Значит, в нем действительно многое изменилось. Он криво ухмыльнулся и тут же едва не зарыдал. Как же он устал терпеть.

— Это… Это Айзек… Там… Там есть кто-нибудь?.. П-пожалуйста!.. С-сэр?..

— П-продолжай.

Всхлипы Айзека стали громче, и Рик простонал что-то невнятное даже для самого себя. В голове было слишком пусто. Он словно слился с собственной болью и горел ей, горел, как заваленные под пылающей крышей тела.

— …Сэр?.. Я… Я… что-то слышу… С-сэр?..

Рик ничего не ответил.

С приходом утра мир начинал новую жизнь. В один момент, никто точно и не скажет, в какой, на пробежку выходил первый человек, неспешно следовали в парк владельцы собак, одиночки выбирались на балкон или веранду с чашкой кофе в руках, из чужих окон вылезали влюбленные подростки, чтобы вернуться домой до подъема родных, чьи-то руки складывались в молитве. Кто-то спал, и в спальню врывалось сквозь окно золотое солнце и тормошило лучами за плечо: вставай, я уже здесь. Кто-то вовсе не замечал перемены, для него или нее утро не стало другим циклом, ведь ночь не была концом предыдущего. Но это вовсе не значило, что для таких людей не нашлось бы места в новой жизни. Мир был беспристрастен, и вместе с тем, этим утром каждого ждали совсем разные изменения. Многие едва ли обращали внимание на что-либо; для них одного утра не было достаточно, чтобы ощутить перемену. Многие же заметят чуть позже, но уже сегодня. Многие в это утро собирали по полу осколки прежней жизни, отставляя новую подальше от себя, в самом дальнем углу, ведь она пугала пустотой, неизвестностью; отсутствием того, что придавало существованию ценность. Многие наблюдали за видом, что предстал перед глазами: стены родного дома, тюремная решетка, бескрайнее небо, рассекаемое верхушками деревьев, спящее лицо любимого человека, голое тело — отвращающего. Многие хотели бы, чтобы утро — и новая жизнь — началась немного позже. Многие уже чувствовали и были готовы ее принять.

Для многих это утро не наступило. Мир, в общем-то, врал, что он беспристрастен.

Тиша была подростком, что не впускает в свою комнату других подростков. Тиша не пила кофе. Тиша не любила бегать. Тиша боялась собак, как и многих других вселяющих чувство опасности существ. Тиша не молилась, хоть из раза в раз повторяла про себя: «Пусть все будет в порядке», и кто-то усмотрел бы в этом самую искреннюю мольбу. Тиша была из тех, для кого ночь не стала концом предыдущего цикла. Тиша еще не знала наверняка, что приготовил ей новый день. Она лишь предвкушала, готовилась, ждала. Поскольку знала и ни на миг не выпускала из головы: человек, что подарил ей самую настоящую жизнь, самый дорогой для нее человек, тот, без кого она себе бы не принадлежала, снова пропал, исчез из поля зрения. Что для него принесло это утро? На что он смотрел в этот рассветный час? Отчего на душе было так неспокойно? Тиша отложила роман Диккенса и начала новый день.

Со вчерашнего утра Тиша занималась уборкой. Она до блеска мыла всю посуду, что складывала в раковине после готовки, драила полы в каждой комнате, оттирала полки от пыли и окна от разводов. Она пропылесосила ковры в их с Томом спальнях, даже залезла на чердак и вычистила все там. Еще в десять лет Тиша обнаружила в себе привычку занимать руки этим утомительным делом всякий раз, когда волнение становилось сильнее нее. Даже если по каким-то неведомым обстоятельствам дом оказывался чист, она все переделывала повторно.

К двенадцати часам дня у Тиши не осталось никаких сил, и она повалилась на стул на кухне, запрокинув голову назад и устало вздохнув. Кухня еще не успела переполниться ее волнением, как другие комнаты тихого дома. Ночью она почти не спала: никак не могла отбросить беспокойство хотя бы на время, хотя чтение отвлекло. Ближе к утру в самых маленьких обитателях дома очнулся дух исследователей, и они с громким писком начали бродить по бежевой спальне хозяйки. Тише огромных трудов стоило не раздавить ни одного из них, пока, в полудреме и полутьме она сбегала в кабинет Рика, где на нее с новой силой обрушились тревожные размышления.

Пусть дом остался на ней, Тиша действительно не была одна в этот день. Почти месяц назад, в короткую летнюю ночь, Шесть твердо решила окотиться. Это были не первые кошачьи роды в их жизни. Они обе неплохо справились; никто не погиб и почти даже не запутался в собственной пуповине. У всех троих котят был хороший аппетит и заботливая мама, порой даже слишком: несколько раз она до крови оцарапала Тома, с любопытством присматривающего себе питомца. Должно быть, сейчас только присутствие этих котят немного ободряло.

К часу Тиша закончила с повторной уборкой чердака и, спустившись на кухню, позвонила в Приют, надеясь, что ей позволят поговорить с Анной — одной из немногих, к кому она могла обращаться без волнения в том неуютном месте. Конечно, вряд ли та что-то знала, но это могло принести хоть какое-то успокоение. Однако, когда ответа не последовало, тревога лишь возросла. Все это было не к добру. Случилось ли что-то ужасное и в Приюте? Или Анна была просто слишком занята и не могла ответить? Одно другому не мешало, скорее даже способствовало. Отчего-то у Тиши сложилось впечатление, что от нее намеренно утаивают информацию, и это не означало ничего хорошего. За месяц до ее шестнадцатилетия ее все еще считали маленькой впечатлительной девочкой, готовой разрыдаться от любой плохой новости. Тяжело было признаваться себе в том, что подобное представление не слишком ошибочно.

Из-за этого, может быть, сам Рик попросил в случае его смерти не рассказывать ей напрямую. Тиша уронила голову на руки и легонько стукнула себя по лбу. Он не умер, сказала она себе вслух. Тон собственного голоса заставил ее вздрогнуть.

К четырем часам должен был вернуться Том. Оставалась еще пара часов на приведение дома — и себя — в порядок. Тиша метнула взгляд на календарь, висящий на стене у двери, после чего поднялась, достала с холодильника маркер и зачеркнула клетки; еще два дня августа прошли в ожидании неизвестно чего. Но сегодня вернется Том, а значит, ей будет на кого переключить все внимание. Возможно, ему захочется на вечер уйти в гости к другу, но, может, он не откажется провести время с сестрой. Можно было бы предложить ему поиграть вместе в настольные игры или посмотреть его любимые мультфильмы, или даже сходить к Чарльзу и попросить у него телескоп на вечер. Том так давно хотел, чтобы Рик сводил его в обсерваторию на экскурсию, ему наверняка понравилось бы нечто подобное. Тем более в отсутствие отца его просто необходимо было чем-то отвлечь.

Можно было бы подать происходящее как что-то повседневное. Папа опять задерживается в своей командировке, ну да, это же постоянно происходит, волноваться совсем не о чем. В том, что он не выходит на связь, нет ничего серьезного. Он же бывает так увлечен и занят, что едва ли добирается даже до постели. В ночные часы Рик и не стал бы никогда звонить. Ведь он просто не мог предположить, что его Тиша вместо того, чтобы мирно спать, сидит и беспокоится. В ночные часы и она никогда не стала бы звонить. Ведь должен же был он хоть иногда отдыхать.

Тиша ополоснула руки и вытерла наворачивающиеся слезы. Осознала, что этого недостаточно, и как следует умылась. Распустила волосы, что выглядели попросту жалко в двух растрепанных косичках, которые она заплела еще вчера днем. Еще раз умыла лицо. Рик обязательно будет в порядке, сказала она себе с большей уверенностью. Не следует доверять дурным предчувствиям. Надо просто переключиться. Например, приготовить к вечеру пирог с черникой. Да, Тому он наверняка придется по душе.

Около трех часов дня, когда Тиша замешивала тесто, неподалеку затрещал телефон. Она, словно бы совсем не ожидая этого, резко дернулась, но тут же вскочила и понеслась к нему. Позади с грохотом упал стул, а трубка оказалась испачкана в муке и масле, но девушка едва ли обратила на это внимание. Тиша с замиранием сердца вскрикнула: «Рик?!», но по ту сторону провода раздался лишь звонкий смех, после которого зазвучал девчачий голос, окликающий ее по имени. Тиша и поверить не могла, что может стать еще более мрачной и расстроенной. Это был не Том и даже не знакомый человек из Вириона. Это была всего лишь Барбара — приятельница, возникающая в ее жизни, точно дикий зверь во время гона: как по часам, в конце июня, у нее появлялось резкое желание общаться и проводить время вместе, даже в какой-то степени веселиться, но с началом сентября она исчезала, словно ничего и не было.

Каждая из них жила своей собственной жизнью, и Тиша спокойно к этому относилась. Ей было бы очень даже приятно и несколько лестно услышать приглашение на прогулку к реке, и она сама с радостью позвала бы Барбару в гости на чай с пирогом, если бы обстоятельства позволили ей легко забыть обо всем и расслабиться. Правда, когда та сказала, что на прогулке будет еще ее кузен Брэд, который так сильно любит рыженьких, что им обязательно надо познакомиться, Тиша поморщилась и слишком резко отказалась. Сейчас ей сильнее всего хотелось повесить трубку, ничего не сказав. Лишь бы поскорее освободить линию для чего-то действительно важного. Однако только через пятнадцать минут она вернулась к тесту, еще глубже погрузившись в тяжелые мысли.

В четыре Тиша осознала, что ужасно задерживается. Ей необходимо было добраться до входа в парк, где, как она помнила, должна была пройти встреча родителей и отряда бойскаутов-зверят, впервые выбравшихся со старшими в поход. Тише оставалось еще десять минут пути быстрым шагом, когда она сорвалась на бег. В этот жаркий солнечный день это было не самое лучшее решение, да и платье оказалось не слишком удобным и излишне задиралось.

Она почти сразу покраснела и вспотела. Как хорошо, что по тротуару шло не так много людей, из-за которых Тише стало бы еще более неловко от этой нелепой погони за временем. Лишь раз она чуть не врезалась в спину незнакомого мужчины, выгуливающего своего бигля, наверняка мечтающего о кусочке тени, но, увы, мечтающего напрасно. На этой стороне улицы его и ожидать не стоило, и Тиша сама уже жалела, что не перебежала на менее беспощадную сторону. Ее мысли практически плавились от духоты; впрочем, их содержимое было таким, что от подобной потери никто не расстроился бы. Вскоре девушка увидела впереди огромные металлические ворота с дружелюбной надписью, приглашающей войти. Тиша не могла ей в этом отказать.

Неподалеку от высокой ограды, в тени огромного дуба, стоял статный мужчина, по виду лет тридцати, в серой рубашке с короткими рукавами и крупными нагрудными карманами, и в таких же серых брюках. Тиша провожала Тома в поход, поэтому, присмотревшись, быстро узнала этого человека. Рядом с ним, на траве, лежал крупного размера походный рюкзак, и это подтвердило девушке, что она пришла куда нужно. Как раз когда Тиша, замедлив шаг, приближалась к нему и тщетно пыталась отдышаться, мужчина снял с себя темную шляпу с широкими полями и провел рукой от лба до затылка по своим взмокшим русым волосам. Вид его был несколько утомленный. Как у человека, который простоял здесь слишком долго и просто хотел вернуться домой подальше от палящих лучей. От смущения Тиша поджала губы и стерла со лба пот. Отчего-то она вдруг подумала, что выглядит очень глупо в своем небесно-голубом платье и с таким ужасно красным лицом.

Однако, вдохнув полной грудью, она поспешила напрямую к этому человеку. Ведь рядом с ним, пыхтя и перекрикиваясь, бегали два мальчишки в скаутской форме, во многом отличающейся от той, что была на мужчине. Вместо брюк они носили шорты с продетыми в них светлыми ремнями. Заправленные, но задранные по бокам рубашки выделялись множеством нашивок на карманах и рукавах. Кроме того, на шеях обоих мальчиков были повязаны клетчатые зелено-красные платки. Сама форма была у них цвета хаки, одного из его наиболее светлых и, по мнению Тиши, приятных оттенков. Мальчики гонялись друг за другом, и тот, что убегал от противника, сжимал что-то над собой в кулаке и как будто дразнился. Тиша сразу же узнала в преследователе Тома и невольно улыбнулась. Она не видела его уже неделю, и в такой момент, как никогда, ей просто необходим был кто-то хоть сколько-нибудь родной и близкий.

Тиша подошла к мужчине и вежливо поздоровалась с ним, скромно поклонившись и извинившись за опоздание. Но тот не выразил никакого недовольства произошедшим, и это немного успокоило ее. В конце концов, Том остался не один; второй мальчик наверняка тоже ожидал родителей. Хорошо бы кто-то из них пришел не сильно позже нее. Было бы очень печально, если бы этот ребенок почувствовал себя покинутым и одиноким, когда Том перестал бы за ним носиться и ушел домой. Тиша была готова даже подождать, пока они наиграются вдвоем. Тем более брат успел догнать приятеля, отобрать у него, видимо, свою кепку, но вместо того, чтобы надеть ее на себя, с победоносным смехом побежал прочь. И их игра продолжилась, лишь сменились роли. Тиша с улыбкой наблюдала за ними, и, казалось, волнение ненадолго утихло. Том был так беззаботен и радостен в этот миг, как любой обычный девятилетний ребенок. Он был полон энергии, жизни, и любая трудность была ему нипочем.

Как бы ей сейчас хотелось, чтобы он прожил как можно дольше в таком состоянии и не думал ни о бедах, ни о горестях. Пусть с Риком все будет в порядке, повторила Тиша себе. Пусть спокойствие продлится еще немного.

Мальчики продолжали носиться на траве друг за другом, и в один момент старший скаут, смотрящий за ними, как и Тиша, истратил все свое терпение.

— Волчата! — окликнул он ребят хорошо поставленным голосом, способным не только раздавать команды, но и заставлять выполнять их. Во всяком случае, Тиша была уверена, что она не посмела бы ослушаться, если бы он подозвал ее таким тоном. Вот и мальчики сразу прекратили свои догонялки и подбежали к главному и встали по стойке смирно. После команды «Вольно!» они немного расслабились, но вели себя уже намного более спокойно. Томми надел измятую кепку и, приблизившись к сестре, прямо спросил:

— А где папа? Я думал, он меня встретит.

Том имел одну особенность, которая всегда так нравилась Рику, но иногда расстраивала Тишу. Никогда, если сам не захотел, он не стал бы выдавливать из себя что-то вежливое и приветливое. Он еще плохо умел врать, а притворяться так и вовсе ему было не под силу, хотя, вернее сказать, не по интересу. Том говорил то, что было у него на уме, и в этом было много хорошего. Но сейчас, когда Тиша так сильно хотела подойти и обнять его, ведь ужасно соскучилась, он не стал бы притворяться, что рад ее видеть. Он ожидал встречи с отцом, прогулки с ним по парку, поедания мороженого или хот-догов, рассказа обо всех приключениях разом. О Тише же он вряд ли даже задумывался. Но, может быть, она просто слишком расстраивалась из-за отсутствия Рика и теперь воспринимала все слишком близко к сердцу.

— Папа… Папа задерживается на работе, Том, — ответила она настолько спокойно, насколько только могла. Им нужно будет серьезно поговорить об этом, но не сейчас, дома, во время, а лучше после ужина. Когда она сможет подобрать правильные слова.

— О. Ну ладно. Спасибо, Акела! Я же говорил, что скоро за мной придут! — он обратился к старшему скауту с широкой улыбкой и горящими от гордости глазами. Вновь перед Тишей стоял полный воодушевления ребенок, который сумел доказать свою правоту взрослому.

— Мы хотели проводить Тома до дома, чтобы не стоять здесь слишком долго, вежливым тоном произнес мужчина, смотря Тише в глаза. — Но он сказал, что не хочет разминуться с отцом и случайно потеряться. Я не стал настаивать, и это отняло у всех нас столько времени, примите мои извинения.

— Н-но это моя вина, — Тиша почувствовала, как у нее горят уши. Наверняка она вся покраснела. Хотя ей ранее казалось, что опоздание было не таким критичным, но сейчас она была готова провалиться сквозь землю от стыда. — А другой мальчик… Его вы проводите до дома, раз родители еще не пришли?

— Это мой сын, Джордж. Все хорошо, — скаут скромно улыбнулся и опустил руку на плечо второго ребенка. Тот, казалось, немного растерялся и смущенно опустил взгляд. Хотя еще совсем недавно, в игре с Томом, он ничуть не уступал в активности. Возможно, он стеснялся в присутствии чужих, подумала Тиша и по-доброму, понимающе ухмыльнулась. В детстве она была такой же, даже более зажатой. Но если этот ребенок был сыном одного из старших скаутов, то, значит, Том все же остался последним. Мысленно Тиша укорила себя за то, что могла бы быть сестрой и получше.

— Спасибо вам, что дождались, — она попыталась не выдать своего грустного настроения. Внимательно оглядев Тома, она пришла к выводу, что он постепенно начинает утомляться от этого пустого разговора. Нужно прощаться.

— Тогда мы пойдем. Спасибо большое за поход, уверена, мальчики в восторге. Расскажешь обо всем за ужином, Том?

Брат, показалось Тише, только сейчас всерьез задумался о ее присутствии здесь. Он поднял скучающий взгляд на нее, но тот тут же сменился на увлеченный. Том резко выпрямился, поставил одну руку на пояс и звонко воскликнул:

— Ну, еще бы! — он тут же с гордостью оттопырил пальцами нижнюю губу и продемонстрировал сестре дырку, на месте которой должен был быть левый боковой резец. — Смотри, это после драки с лесным троллем!

— О, боже, — вырвался у Тиши нервный смешок. Перед походом у Тома начинал шататься зуб, но они с Риком посчитали, что слишком рано идти к дантисту. Что же, теперь в этом, видимо, не было необходимости. Десна, по первому взгляду, не была воспалена. Но насчет этой драки еще нужно узнать подробнее. Неужели Том все же конфликтовал с кем-то в походе? Тиша с волнением посмотрела на главного скаута, но тот лишь хмыкнул.

— Не беспокойтесь, эта история не такая кровавая, как может показаться. К счастью, Том не пострадал. Но в следующий раз, Том, тебе стоит быть аккуратнее и обо всем говорить старшим. Лес любит тех, кто ценит природу и дружелюбен ко всем его обитателям. Даже лесным троллям.

Обычно Том был не слишком в восторге от того, что его поучают чему-либо или даже говорят, что он сделал что-то неправильное. Однако сейчас он слушал взрослого внимательно, без пререканий, хотя наверняка между ними уже заходил разговор об этом. Вступление в бойскауты и этот поход действительно пошли ему на пользу, решила Тиша, но оставила эти мысли при себе. Лишь скромно улыбнулась, когда мужчина выпрямился и опустил руки вдоль тела, велел сыну забрать свои вещи, а после командным тоном назвал Тома Волчонком и резким, четким движением отдал честь. Это прозвище было знакомо Томми еще до становления бойскаутом, но относился он к нему теперь даже с большим воодушевлением и уважением, чем когда его так ласково окликал отец. В этот момент брат, наверно, даже и не думал об этом.

Его движения были еще не такими отточенными и уверенными, как у старшего скаута, однако Том выпрямил спину и поднял, даже чуть задрал голову, а затем прижал мизинец к ладони большим пальцем и поднес руку к виску, старательно вытягивая три остальных пальца вперед. Лицо мальчика сделалось сосредоточенным, он слегка надул щеки, видимо, для придания себе более серьезного вида. Отчего, правда, со стороны выглядел еще более забавно и мило по мнению сестры. Его глаза блестели от восторга, и наверняка Том прилагал немало усилий, чтобы не расплыться в улыбке. Однако Тиша ощутила все его чувства и сделала это за него. До чего же он был счастлив в этот момент. И до чего же сильно он внешне походил на своего отца. Сейчас Тише это стало очевидно, как никогда ранее.

Тот же внимательный взгляд карих глаз, каштановые волосы, растрепанные, грязные и оттого кажущиеся сухими, но обычно мягкие, чуть пушистые. Прямой нос и острые скулы, ровная спина и выносливое тело. Хотя Том был еще совсем ребенком, и, возможно, Тиша преувеличивала их с Ричардом сходство. Все же внешность матери мальчика осталась неизвестной для нее. Может быть, она просто слишком соскучилась по Рику. По поведению Том слишком сильно отличался от отца, и оттого эта иллюзия быстро распалась, когда брат расслабился и побежал к дереву за своим походным рюкзаком.

Тиша вновь поклонилась мужчине и вежливо попрощалась с ним и его сыном, но мальчик лишь сдержанно кивнул, после чего обернулся и помахал рукой Тому, уходя вслед за своим папой. Томми вскоре подскочил к Тише, таща на спине наверняка очень тяжелую ношу, но девушка уже хорошо знала брата и не стала предлагать ему помощь. Все равно он, пыхтя от усталости, отказался бы. Рик поддерживал стремление Тома к самостоятельности, и вмешиваться в это было бы попросту неуважительно.

— А папа говорил, когда вернется? — словно бы невзначай спросил брат, когда они вдвоем вышли из парка.

Тиша внутренне напряглась и какое-то время молчала в попытках сообразить вразумительный ответ. У Рика с этим никогда не возникало проблем: он бы не удостоил собеседника ничем кроме отстраненного и мрачного «нет». Но ей, даже спустя столько лет с момента знакомства, это было совсем не по душе. Возможно именно она воспринимала это слишком серьезно, однако и Тома такие ответы не устраивали. Во всяком случае, сейчас однозначное «нет» его только расстроило и встревожило бы.

— Я уверена, что он просто заработался, — но как-то не слишком уверенно протянула Тиша. Томми возмущенно выдохнул и подтянул сползающий рюкзак.

— Он говорил, что дело пустяковое. И что он вернется до того, как закончится поход, — его голос не казался грустным или рассерженным, но, без сомнений, Тома задела эта ситуация. — Он всегда так. В следующий раз я залезу в чемодан и поеду с ним.

— В прошлый раз он тебя нашел.

— Я не успел зажать нос и чихнул, это было нечестно. Я просто жертва обстоятельств, — Томми усмехнулся и пнул камушек, что встретился им по пути домой.

Все-таки сегодня был замечательный день, если выкинуть из головы пугающее предчувствие, эту полную неизвестность. Солнце было еще высоко над горизонтом, но его лучи уже не казались такими палящими и безжалостными, как когда Тиша бежала на встречу. Пение цикад еще не стихло, но воспринималось менее враждебным и отталкивающим. Прохладный ветерок раскачивал над ними ветви деревьев и ласково дул в спину, слабо развевал рыжие волны Тиши. Они с Томом шли теперь по другому тротуару, по противоположной стороне, и только сейчас она заметила, как на дорогу попадали яблоки.

— Я приготовила джамбалайю, а скоро доделаю черничный пирог. Уверена, ты ужасно проголодался, — Тиша попыталась перевести разговор на более безобидную тему. Томми наверняка будет рад вернуться домой, принять душ и вкусно поесть. Она решила, что сегодня лучше не стоит делать что-то излишне активное, можно просто предложить ему посмотреть что-нибудь вместе. А там, может, и Рик даст о себе знать. И ничего страшного не произойдет.

— Да-а-а… Мы ели в последний раз утром, а потом нам в главном лагере раздали сэндвичи в дорогу. Но на обратном пути мне пришлось отдать свой Джорджу. Ему в утреннюю кашу упал жук, и он не стал ее есть, — Том утомленно вздохнул, но тут же ухмыльнулся и добавил: — Хорошо, что я ему не сказал, что жуки там были почти каждый день.

— Ты молодец, что поделился. Но голодным ходить тоже не дело.

— Зато так больше влезет, — он повернул голову в сторону Тиши и с хитрым прищуром посмотрел на нее. — Особенно пирога. Мне придется совершить настоящий подвиг, чтобы оставить маленький кусочек для папы. Он вернется сегодня?

— Ох, Том… Я не знаю. Честно, не знаю, — в какой-то момент она поймала себя на мысли, что заговорила слишком расстроенным голосом. Тиша потерла лицо руками, убрала с него пот. Надо было все же укрыть чем-нибудь голову перед выходом, но она совершенно обо всем забыла.

— Что-то случилось?

— Нет, я не знаю, просто… Не переживай, я просто не люблю, когда Рик долго молчит.

Тиша обняла себя за плечи и продолжила идти, опустив голову. Она все же не сдержала своего беспокойства, не сумела помолчать до ужина и дать Тому расслабиться после тяжелого для него похода. А ведь наверняка в произошедшем нет ничего настолько серьезного, чтобы тревожить потерявшего мать ребенка. Тиша резко укусила себя за щеку. Вот об этом с ним точно нельзя заговаривать. Она дернула головой и вдруг пришла в себя. Томми больше не шел слева от нее. И справа его тоже не было. Тиша взволнованно обернулась.

Брат стоял позади в десятке футов, которые она успела пройти, погрузившись с головой в свои мысли. Он крепко сжимал в кулаках лямки рюкзака и смотрел на тротуар, нахмурившись. Может быть, следил за дорожкой муравьев, которые ползли совсем рядом с ним и постепенно устраивались у одного из упавших яблок. Оно разбилось при падении и дало сок, и теперь муравьи облепливали его. Может быть, Том просто обдумывал услышанные слова. Нужно поскорее придумать что-то успокаивающее, решила девушка и сделала шаг в сторону брата. Он тут же поднял обеспокоенный взгляд на нее.

— Долго молчит? — переспросил он так, что у Тиши сжалось сердце от резко охватившего ее отчаяния. Почему все сложилось именно так? Неужели никто до сих пор не в курсе, что стряслось с Риком? Может быть, в их отсутствие кто-то уже звонил и сообщал хорошие новости? Или плохие?..

— Я позвоню еще раз, ничего.

Чтобы придать себе уверенности, она сжала ладони в кулаки и мысленно обняла Тома, лишь бы утешить и закрыть его от всех угроз. Он не слишком любил, когда она проявляла свою нежность к нему. Возможно, его это даже злило, пусть Том и не подавал виду, ведь его папа так хотел, чтобы они стали друг другу семьей. В любом случае, Тиша старалась не нарушать его границ даже сейчас. Том беззвучно вздохнул, покачал головой и переступил через тонкую муравьиную полосу. Скромно улыбнулся и сказал:

— Наверно, он просто едет домой, вот и молчит. Может быть, он звонил, когда тебя не было дома. Или грозой снесло провода, и он не может дозвониться. Расслабься, — он подмигнул Тише и побрел дальше.

И как у него только получалось разгонять тучи над своей головой, думала она и не замечала, как сама выдыхает с облегчением. В конце концов, причин молчания могло быть просто огромное количество, и ей не стоило всегда думать о самом плохом, беспокоить всех вокруг своими домыслами. Рик не в первый раз игнорировал ее во время работы, и за все годы пора было уже привыкнуть. Тиша ущипнула себя за руку. Хватит. Лучше поговорить о чем-то еще. К тому же, дома остались незаконченные дела.

— Том, а что за история с троллем? — спросила она спустя некоторое время, когда они вышли на свою улицу, так больше ничего и не сказав друг другу.

— А? — Том поднял голову и удивленно посмотрел на сестру. Но тут же улыбнулся, искренне и широко, словно намеренно демонстрировал дырку, оставшуюся в напоминание о выпавшем зубе. Тиша опустила взгляд, смутившись. Когда он так улыбался, хотелось простить ему любую шалость, потрепать по макушке и поцеловать в щеку, а иногда даже дать денег на карманные расходы. Тиша позволила ему поймать себя на эту удочку вновь, ведь на душе в один миг стало светлее. — О, сейчас! Кхм-кхм. Мы разбивали лагерь ближе к закату. И мы с Ларсом, Кеном и Сыроежкой закончили ставить палатки раньше остальных. Акела сказал нам, что мы можем пойти собрать палок для костра и сходить за водой для ужина. Мы пошли вместе и договорились, что работать будут все. Но Кен ленивый идиот!

— Том, выбирай выражения.

Тогда он набрал полные легкие воздуха и вдруг затараторил:

— Ленивый глупый Волчонок, который попал к нам в отряд только потому, что его мамочке не нравилось, что у него нет друзей, и он стал главным среди нас только потому, что ему одиннадцать, — он снова с шумом сделал глубокий вдох и продолжил: — И ему вообще не понравилось в лесу, он всю дорогу ныл, что его покусали муравьи, и я слышал, как он говорил, что не хотел быть скаутом, а с малышней ему неинтересно возиться, и он не хотел никому помогать, и он не выучил клятв и за всю неделю не сделал ничего полезного! Надо отдышаться, ух. И он первый назвал меня идиотом, все честно!

— Ты все равно не должен говорить таких слов. Уподобляться тем, кто тебя обижает, неправильно. Тем более если ты считаешь себя лучше его. А ты считаешь, верно? — Тиша невольно ухмыльнулась, и Том это заметил. Однако он предпочел не отвечать на подобное замечание, наверняка решив, что оно того не стоит.

Томми с трудом поддавался попыткам сестры воспитывать его, но в этом случае она была не готова ему уступить и сдаться. Хоть Тиша и старалась уважать методы воспитания Рика, она считала просто необходимым брать дело в свои руки, пока он отсутствовал, и вместе с заботой о мальчике занималась и такими неприятными для него нравоучениями. Раньше Том наотрез отказывался даже слушать ее, теперь же делал вид, что пропускает мимо ушей. Значит, рано или поздно, он все же сумеет это принять. А вместе с нравоучениями и ее саму. Эта мысль отчего-то согрела Тише душу.

— В общем, Кен сделал вид, что ушел писать, — заговорил Томми спустя некоторое время с нотками обиды в голосе, хотя довольно быстро он увлекся своей историей и даже и думать забыл о том, чтобы дуться. — Мы сделали без него всю работу, а когда вернулись, его в лагере еще не было. Акела и его взрослый помощник ставили с остальными палатки, и я попросил Ларса сходить со мной поискать Кена. И вот, представь. Густой лес, неподалеку шумит река, а над головой шелестят листья. Где-то стучит по дереву дятел. Но дятел ли это? Может быть, это тролли переговариваются друг с другом? Я записал в блокноте их загадочный шифр. Возможно, они решали, как приготовить Кена и кому какой кусок достанется? Или они хотели похитить нас и заплатить дань лесному Королю? Или… Подумать даже страшно, что еще, да? Я решил не пугать Ларса и не сказал, что происходит. Но намекнул ему не есть ягоды, ведь в них может быть отрава или снотворное, подготовленное специально для наивных дурачков вроде Кена. Ларс думал, это просто игра. Но потом и он все понял. Возможно, он сумел разгадать шифр. Он напрягся, стал прислушиваться и звать Кена. Я понимал, что, скорее всего, больше никогда его не увижу. Но я решил залезть повыше и посмотреть, не найду ли где-нибудь нашего идеального лидера без сознания. Я вскарабкался на дуб и присмотрелся. Вдали от нас дрожали кусты, и я догадался, что, если расправа и происходит, то именно там. Только… Какая-то тихая расправа. По-до-зри-тель-но, не так ли?! Вот и я так решил. Я крикнул Ларсу, чтобы он сходил и все проверил, а сам немного последил и решил спускаться. Но в этот момент я нащупал рукой дупло, и в меня впилось что-то острое. Я уже тогда подумал, что сейчас умру. Я хотел убрать руку от дупла подальше, чтобы схватиться за что-то покрепче. Но я застыл в ожидании худшего. Что-то вцепилось в мои пальцы. Я потревожил маленький народец, который скрывался в дупле от троллей. И они выставили стражу, чтобы я не проник в их дом, и они кололи меня своими маленькими копьями. А потом… в абсолютной тишине… раздался крик, какого я еще не слышал. Кого-то убивали, резали на кусочки, я клянусь тебе, Тиша! Я вздрогнул, дернул рукой и тут же увидел чудовище, что обитало в дупле. Два крошечных глаза смотрели мне прямо в душу. Уверен, это был маленький тролль, которого народец растил как зверушку! И тут же мне на руку прыгнул этот монстр, огромный и рыжий. Совсем как ты! Он, конечно, не ворчал, как плохо называть идиотов идиотами, но все равно! Я закричал, резко замахал рукой и сбросил его с себя. Но тут! Боже мой, Тиша, я думал, что лечу прямо в ад! Я падал, кричал, и демоны хлестали меня ветками по рукам и лицу! Я уже прощался с жизнью, но тут… Ухватился за крупную ветку двумя руками. Тряхнуло так резко, что я не успел прийти в себя, и… Когда я очнулся, все мое тело болело так сильно, что я застонал. И даже… возможно… Нет, я не плакал! Это была живительная вода лесных эльфов, они вернули меня к жизни за мою отвагу в борьбе с маленьким троллем. А изо рта у меня текла кровь, и тогда я понял… Это плата. Плата за то, что я влез на земли священного народца. И я принял эту потерю с достоинством… И хромая, как поверженный воин, побрел в лагерь. Но мои друзья… Мои верные собратья Волчата… Их уже не вернуть… Страшно?

— Очень, Том, — Тиша не сдержалась и тихо посмеялась. Все эти попытки впечатлить ее были такими напористыми, что ей пришлось попросту сдаться. — Не знаю, смогу ли уснуть сегодня.

Она мягко улыбнулась. В моменты, когда Том был особенно увлечен рассказыванием всех своих фантазий, он становился похожим на маленького заведенного котенка, который играет с собственным хвостом, и от самого процесса он получает такое удовольствие, какое не заменит ни одна мышка на веревочке. По правде говоря, брат постоянно ходил с увлеченным видом, и любая забава, которая сумела вызвать у него интерес, становилась для него источником энергии и счастья. За все четыре года, что Тиша знала его, Том сменил множество занятий, но подобный отыгрыш каких-то незамысловатых сюжетов, пришедших в голову на ходу, был с ним всегда, и особенно это обострялось в моменты, когда ему становилось необыкновенно скучно. Подобным образом он развлекал самого себя, но с огромной радостью делился фантазиями со всем окружающим его миром, стоило лишь проявить любопытство.

— Ну ладно, — Том выглядел крайне довольным собой; он задрал голову и шагал вперед с блаженной улыбкой. Хотя, еще во время рассказа, он периодически вздыхал от усталости. К счастью, дом был уже совсем близко. — На самом деле Ларс просто нашел Кена в кустах, он жевал ягоды, и от неожиданности один из них завопил. Они не признаются, кто именно. Никаких смертей, честно!

— Видимо, своим падением ты распугал всех троллей, — ухмыльнулась Тиша, но тут же вздохнула. — Это было очень опасно, ты мог что-нибудь себе сломать. Не делай так больше, хорошо?

— Все было под контролем, пока не появился этот рыжий монстр! Да и залез я не слишком высоко… И у нас была аптечка. Слушай… Не говори папе, что я мог что-нибудь себе сломать, ладно? Он всегда тебя слушает. Еще запретит мне быть скаутом, — Том проговорил это до того обиженно и опечаленно, что Тиша не посмела подвести его и отказать в этой просьбе. В любом случае, Рик сам ему обо всем скажет.

Они молча перешли дорогу и оказались возле родного дома терракотового цвета. Он не сильно выделялся на фоне других домов и выглядел достаточно прилично, разве что лужайка перед ним постепенно превращалась в подобие диких зарослей на пустыре: Рик редко утруждал себя стрижкой газона, и примерно раз в месяц платил по доллару соседским мальчишкам лет двенадцати, чтобы навели порядок, но при этом не слишком контролировал результат работы. Тома часто обижало, что ему не доверяют такое серьезное дело, а когда из вредности уличал соседей в недобросовестности, никто не придавал этому никакого значения. Однажды у Рика не было при себе мелочи, и тогда он осмелился залезть рукой в банку ругательств, которую сам же пополнял в тайне от сына, чтобы тот поскорее накопил на приставку. И в тот самый момент за этим постыдным занятием застал отца Том. Рик рассказывал эту историю Тише по секрету.

— Он смотрел на меня, как на предателя, — говорил тогда Рик со скромной улыбкой. И в его голосе звучала гордость, которую совсем не удавалось скрыть; он уже и не прятал. — С такой обидой и шоком. «За попытку кражи» меня приговорили к трем часам общественных работ. К походу в кино в субботу. И крепким объятиям. Он такой… ребенок. Никогда не привыкну к этому чувству.

Отчего-то Тише стало не по себе, когда внутри пронеслось это воспоминание. И этот газон, и откровение Рика. Все это отозвалось в ней не светом, которое рождалось в моменты, когда Рик вел себя как обычный человек и любящий отец. Теперь это пробуждало в ней коварное ощущение, с которым она носилась по дому весь вчерашний день и сегодняшнее утро. Предчувствие, что этому совсем скоро придет конец. Однако она тихо открыла входную дверь и впустила Тома домой.

— Всё! — брат с радостью скинул с себя рюкзак и оставил его у стены. Снял кепку и активно почесал грязную и взмокшую от пота голову. — Это был лучший поход в моей жизни! Лес был самым гостеприимным из всех, что я знал! Я стал един с природой! Но все хорошее кончается. Я в душ!

Он тут же рванул наверх, хватаясь за перила и переступая через несколько ступеней разом. Тиша на мгновение задумалась о том, что в его возрасте у нее не было и половины той энергии, что выплескивал Том ежедневно. Она устало вздохнула, подняла с пола брошенную кепку и медленно побрела наверх.

— А, я совсем забыл сказать! — кричал Томас, выходя из своей комнаты в одних шортах. В руках он держал грязные рубашки и носки, и, казалось, мыслями был совсем далеко отсюда, ведь тут же понесся к лестнице, не смотря перед собой, и едва не врезался в Тишу. — Ой.

— И сделать тоже кое-что забыл, — она придала себе самый серьезный вид, на какой только была способна. Том вновь почесал голову и выхватил из ее рук кепку, после чего шагнул в ванную и сложил все в корзину для грязного белья.

— Я случайно. Я думал, ты еще внизу. Не трогай рюкзак, хорошо? Я хочу дождаться папу и рассказать ему обо всем. Там столько всего, о чем нужно записать в блокнот. И папа поможет зарисовать разбитый компас, следы лисицы на земле, палатку у костра, косяк рыб в реке… И пятно крови на футболке с максимальной точностью! Это самое важное! Драку с лесным троллем нужно запомнить на всю жизнь!

Том звонко засмеялся, но Тиша смогла выдавить лишь сдержанную улыбку в ответ. С момента, как Рик забрал сына под свою опеку, они вдвоем вели блокнот, и постепенно его сменил другой, а затем и третий, и вот уже и он подходил к концу. Том настолько же сильно терпеть не мог просиживать штаны за каким-то монотонным делом, насколько сильно любил смотреть, как папа выводит карандашом линию за линией, изредка стирает что-то, а затем заполняет оставшееся пространство текстом. В детстве, а скорее лет до тринадцати, Тиша присоединялась к ним, и Рик с удовольствием принимал ее в их скромную компанию. Том же часто бывал не в восторге. Сперва он даже ревностно оберегал этот ритуал; однако со временем смирился с тем, что у него есть сестра, и допустил до самого сокровенного — сохранения в воспоминаниях.

Тиша пропустила Тома в ванную, а сама побрела в комнату, когда вдруг услышала недовольный писк. Шесть изволила покинуть их совместные покои, чтобы перекусить и возможно даже встретить человеческих детей, которые порой особенно тяготили ее своим вниманием. На лице Рика было проще заметить радость и удовольствие от происходящего вокруг, чем на морде этой кошки. Шесть мягко прошла по коридору, лишь мимолетом потеревшись о ногу хозяйки в знак приветствия. Тише хватило и этого, чтобы на мгновение расслабиться; она с лаской гладила кошку по голове, и та тихо урчала от наслаждения, пусть вскоре и убежала вниз, ведомая голодом. Котята явно оставались недовольны отсутствием мамы, и их писк все учащался, один — рыжий с белыми пятнышками — даже выбежал в коридор и понесся за Шесть. Впрочем, это не помешало девушке загнать его обратно в комнату, пройти к себе, приласкать котенка и ненадолго прилечь. Сегодняшний день выжимал из нее все силы даже быстрее, чем вчерашний.

Спустя некоторое время брат и сестра то ли обедали, то ли ужинали. Том оживленно рассказывал о том, как давал клятвы под небом, полным звезд, в свете костра, и его карие глаза непрестанно горели от восторга. Тиша выслушивала его с вежливым вниманием, хотя она то и дело уходила в себя, отдаваясь мрачным мыслям. Ей стоило быть благодарной за то, что мальчик давал возможность отринуть беспокойство, но по возвращении домой чувства вновь нахлынули на нее, и Тиша совсем с ними не справлялась. Она была уверена, что Том замечает, как ее печальный взгляд то и дело опускается в тарелку, а сама она возит ложкой по рису, не съев и половины порции. Обычно чужое плохое настроение вынуждало его действовать еще более активно и с еще большим воодушевлением преподносить свои истории, ведь он был уверен, что своей манерой рассказа сумеет вызвать неподдельный интерес и отвлечь.

Но после душа Томми сделался еще более уставшим, чем прежде, и он больше концентрировался на поедании джамбалайи, чем на выражении лица сестры.

— Котята уже такие большие, — вдруг услышала Тиша и пришла в себя. Она удивленно взглянула на Тома.

— Что?..

— Я слышал писк и зашел посмотреть, — брат тем временем с удовольствием облизывал ложку и с предвкушением принюхивался к распространяющемуся запаху пирога с черникой. Он широко улыбнулся. — А там на моей старой футболке копошатся малыши. Белый мой! Я уже все решил.

— Если Рик согласится, — если Рик вернется, додумала она про себя и отвернулась от Тома, чтобы проверить пирог, а заодно умыть лицо. — Но ты знаешь, как он к этому относится.

— Да-да, я помню. Но я уже умею заботиться! И Шесть будет не так грустно! Я даже согласен назвать его Шесть Младший, если понадобится. Или любой другой цифрой, как хотите! Хотя мне больше нравится Маршмэллоу — звучит как имя прирожденного лидера. Что думаешь?

— Ах, Том… — Тиша беззвучно вздохнула, но про себя улыбнулась. Он не сдавался и продолжал выдергивать ее из собственных мыслей, и это казалось таким трогательным. Однако она не подала виду. Вместо этого вытащила пирог из духовки и позволила Тому насладиться усилившимся ароматом выпечки. — Я когда-нибудь рассказывала тебе, что я хотела назвать Шесть Герцогиней? Возможно, оно бы ей очень подошло. Но я хотела узнать мнение твоего папы. Почему-то я думала, что для него очень важно, как будут звать котенка, которого он сам принес домой.

Не оттого ли, что в свои семь лет она была слишком запуганным маленьким ребенком, чтобы считать, что у нее есть какое-то право называть котенка самой? Рик привел ее в этот дом точно так же, как Шесть, и это он подарил никому не нужной девочке собственное имя, собственную комнату, собственную жизнь заместо нескончаемых страха и страданий. И никогда не требовал ничего взамен. Но в семь лет Тише нечего было предложить ему, нечем выразить свою признательность, и в тот первый год она была настолько глупа, что считала, что выбор имени для котенка вместе с ним будет казаться чем-то важным.

— Ему не понравилось?..

— Я ему не сказала. Но за все годы, что я знаю твоего папу, я поняла о нем кое-что. Он стремится к краткости во всем. И если котенка будут звать Маршмэллоу… Должно быть, Рик будет звать его просто Котом.

Тиша аккуратно переложила пирог на тарелку и поставила ее на стол перед Томом. Должно быть, именно это сдержало его возмущенный возглас, ведь, когда она повернулась и взглянула на брата, он задумчиво хмурился и надувал щеки. Том наверняка сказал бы что-то еще, если бы в этот момент не раздался телефонный звонок. Они оба резко дернули головой на звук и сперва не двигались с места: Тиша — оттого, что ее сковал ступор, Том — наверняка оттого, что ждал решительных действий от сестры. Однако девушка не успела ничего ни сказать, ни сделать; брат уверенно встал, подошел к телефону и поднес трубку к уху.

— Томас Волчий Клык слушает, — с нарочитой серьезностью протянул он и начал тихо топать ногой, поставив руку на пояс. Наверняка он обратил внимание на то, как Тиша побледнела от страха, и придал себе максимально важный вид, чтобы развеселить ее своими глупостями. Впрочем, Том тут же прекратил свои игры, и, выслушав ответ, с виноватой растерянностью посмотрел на девушку. — Ой, извините, я думал, это папа. Сейчас. Тиша, это тебя. Но не переживай так, это однозначно из твоей крутой школы.

Внутри Тиши все задрожало. Она не сомневалась, что и внешне с головой выдает свое состояние; Том и не скрывал, что заметил резко усилившееся волнение. Она сглотнула, тяжело выдохнула и без какой-либо уверенности взяла протянутую ей трубку. Сейчас все станет известно. Хоть бы это был кто-то из Вириона. Хоть бы с ним все было в порядке. Тому нельзя остаться сиротой. Она и с собственным отчаянием справиться не в состоянии, а об утешении несчастного мальчика в такой ситуации невозможно даже и думать.

— Д-да?

— Тиша, ты здесь. Отлично, уже хорошо, — но, вопреки надежде, с Тишей заговорил не Рик. Голос был женским, серьезным и уставшим, но она узнала человека, который наконец нашел для нее время. Тиша еле сдержала желание разрыдаться прямо здесь и сейчас.

— Анна?.. В-вы… Я так рада вас слышать, — она всхлипнула намного громче, чем могла только ожидать. Как глупо, как же все глупо. Еще даже ничего не известно. Тиша отвернулась от Тома, смахнула слезы и глубоко вдохнула.

Закрыв глаза, она ткнулась лбом в стену и ощутила себя чуть более устойчиво.

— Пожалуйста, не плачь. Артур приедет к вам через три часа. Будь готова его встретить. Он поможет вам собраться и все расскажет. Мне нужно идти. Прошу, будь сильной. Он жив, но… но у нас много работы. Не только с ним. Прости, нужно бежать. Ты сильная девочка, помнишь? Ты не одна. Мы не оставим тебя одну. И скажи это мальчику. Мы не оставим вас в беде. Но я уверена, Рик восстановится. До встречи, малышка.

Послышались гудки, и Тиша кое-как оторвала себя от трубки. Какое-то время ее тело попросту не слушалось, она замерла в неестественной позе и не посмела даже выдохнуть. Глубоко в груди разгоралось жгучее пламя, и его языки уже щекотали и поджаривали ее нутро. Он жив, но у них много работы. Голос Анны эхом раздавался в ее голове и заставлял Тишу всхлипывать снова и снова. Он серьезно пострадал. И пострадал не один. И из-за этого ей так долго никто не отвечал и не звонил. И теперь к ним с Томом приедет Артур. Для того, чтобы проводить с каждым по отдельности сеанс терапии? Тиша не могла в этот момент ни о чем думать. Она словно провалилась глубоко в темную бездну и летела вниз, потеряв все чувства, кроме страха неминуемого падения.

— Тиша?.. Что случилось?.. — услышала она совсем близко голос Тома и зажмурилась сильнее, спрятала лицо в ладонях и осторожно повернулась к нему. Потерла глаза, щеки и с опаской взглянула на взволнованного мальчика.

— В-всё… Всё в порядке, — промямлила Тиша кое-как и устыдилась собственной глупости. Даже сейчас, когда отпираться бессмысленно, когда все ясно как день, она не сумела найти в себе смелости сказать, как есть. Ее бледное лицо вмиг стало пунцовым. Том медленно покачал головой, вздыхая.

— Если хочешь меня обмануть — делай это убедительно! — воскликнул он с возмущением, но на его лице застыл неподдельный страх, и голос больше не выражал его уверенность. — Что произошло? Кто это был? Это насчет… насчет папы?

Отступать было некуда. Результат был предрешен с самого начала, и теперь надежды не осталось совсем. Тиша протяжно вздохнула, обхватила себя за плечи и из последних сил попыталась не расплакаться. Ей никак не помочь Тому, никак не спасти его от отчаяния, которое обрушится на него с этой новостью. Ей не спасти себя от ужасных последствий. Рик восстановится… Могло ли это быть правдой? Наверняка. Анна была опытным медиком, она не стала бы вселять ложную надежду. Тиша стерла навернувшиеся слезы, нерешительно подняла взгляд на Тома. Тот встревоженно глядел на нее, стоя всего в шаге, но не приближаясь, словно бы сторонился. Он напрягся в ожидании худшего.

— Рик попал в беду, — она хотела сказать это спокойнее и более мирно, но шепот был пронизан ее бессилием и страхом. — Мне не сказали, что случилось. Н-но о нем уже заботятся. И он… Он жив! Только не бойся.

— Конечно же он жив, — помолчав, проговорил Том серьезным тоном. Он вновь хмурился в задумчивости, а его загоревшее за лето лицо заметно бледнело. Тем не менее, выдержав небольшую паузу, он заключил без тени сомнений. — Папа не может умереть. Он не оставит меня одного.

Тиша настолько растерялась, что не нашла, что ответить. Том умел порой сказать нечто такое, что застанет врасплох любого, даже Рика. Но отчего-то после его слов она почувствовала себя чужой, лишней, а все ее чувства — попросту неуместными. Она была уже ни на что не способна и, вопреки просьбам Анны, беспомощно расплакалась. Тиша старалась вытирать слезы, когда они только наворачивались на глазах. Она даже хотела подбежать к раковине и умыться, но перед ней стоял Том и мрачно наблюдал, и поэтому ей страшно было шелохнуться. Он тоже не шевелился и, казалось, не думал предпринимать никаких действий.

— Ты пугаешь меня, — кое-как выдавил Томас из себя, когда Тиша, всхлипывая, стирала с лица слезы в очередной раз.

От его отстраненного, встревоженного тона все замерло в груди. Захотелось спрятаться и никогда больше не показываться ему на глаза. В один момент Тише стало до того противно от самой себя, что она стиснула зубы и хотела было уже ответить, но в этот момент Том, поежившись, в нерешительности приблизился и коснулся ее локтя своей теплой рукой. И от одного этого жеста она ощутила себя той маленькой девочкой, которая так нуждалась в робком утешении Рика, совершенно не знающего подходящих слов. Тиша тяжело вздохнула, всхлипывая, и виновато посмотрела на брата.

— Прости, — прошептала она, сдерживая ком в горле. — Я просто устала. Очень устала. Ты только приехал, а я уже устала. Я не хотела тебя напугать, мне очень жаль, Том.

— Пойдем гладить Шесть и котяток. Это точно тебя успокоит, — Том мягко улыбнулся и тихо хмыкнул какой-то своей мысли. — И устроим с тобой соревнование по поеданию пирога. Спорим, я в два счета тебя обыграю? И ты расскажешь мне, что сказала та мисс. А то я совсем запутался, в какую передрягу угодил папа? Веселился там без меня, а теперь ты плачешь. Уверен, ему очень стыдно. Но мы ему все выскажем, да? Не посмеет без нас выехать из города, будет брать нас на все секретные миссии! Пусть правительство знает своих героев в лицо, ага? Ты только не плачь, ладно?..

Тиша многое могла поставить под сомнение в характере Тома, но в минуты, когда он лишь слегка приоткрывал перед ней свое сердце, она была готова расплакаться от счастья. Он обладал тонким чувством, позволяющим ему вовремя уловить что-то неладное, и, когда он обращал его против чужих страхов и боли, Тиша действительно им гордилась. Она в неловкости улыбнулась, сквозь слезы, и сдержанно кивнула. Том унаследовал от отца силу характера, но душевная чуткость, которую так старательно губил в себе Рик, не пряталась глубоко внутри. Тиша стремилась показывать себя как взрослая, серьезная старшая сестра, но сейчас она вновь ловила себя на укорительной мысли, что в такой критической ситуации, как эта, она повела себя как совсем крохотная беззащитная девчонка, на которую нельзя положиться. Ей страшно хотелось вновь извиниться, однако Том уже вел ее за руку в ее собственную комнату и восторженно реагировал на писк котят. Наверняка брат таил внутри страх и волнение за отца, и все те слова были сказаны с нарочитой уверенностью. Тиша сказала себе, что она должна взять себя в руки, должна быть готова сделать все, чтобы Том не пал духом.

Небо ярко рделось закатом, когда Том услышал звон, доносящийся из прихожей. Тиша не выходила из своей комнаты с того самого момента, как расплакалась на кухне от короткого телефонного разговора. Сам же мальчик несколько раз носился туда-сюда, принося две чашки чая, по очереди одну за другой, сперва для Тиши — с мелиссой, чтобы не переживала, а затем для себя — с молоком, чтобы насладиться насыщенностью и мягкостью вкуса. Он взял и два огромных куска пирога с растекающимся по тарелке черничным соком, чему был безмерно рад, ведь сладкое всегда помогало смотреть на неприятности с улыбкой. Том предложил Тише разделить с ним это блаженство. Ей пирог, как думал Томми, был сейчас даже нужнее, чем ему. Но Тиша к десерту почти не притронулась, и это начинало действительно нервировать.

Сперва Том старался этого не замечать. Котята с азартом охотников бегали вокруг него, сидящего на полу, но реагировали лишь на веревочку, которой он то и дело вилял перед их носами. Белый Маршмэллоу был особенно активен; больше всего Томми позабавило, когда он напрыгнул на свою сестру, что ухватилась лапами и зубами за пойманную жертву и никак не выпускала. Веревка дергалась, виляла из стороны в сторону, прыгала то вверх, то вниз и вырвалась изо рта трехцветной малышки, поскользила по полу Тому в руку, но Маршмэллоу бросился, придавил лапами кончик, а заодно сбил сестру с ног.

Бело-рыжий не решился влететь в эту охоту, пусть и пристально наблюдал за котятами вместе с матерью. Томми широко улыбался, двумя руками тиская малышей, почесывая их пушистые животы, мордочки и мягкие ушки. Все ждал, когда присоединится Тиша, и они поговорят о том, что происходит. Спустя какое-то время она действительно опустилась на пол к ним, даже погладила Шесть и бело-рыжего котенка. Движения ее оставались нерешительными, скованными, и это только подпитывало раздражение.

Тиша много молчала, медленно отпивала чай и прижимала к груди плюшевого, серого от времени зайца и смотрела на разгорающиеся разными красками небеса сквозь открытое настежь окно. Ветер покачивал занавески и ее грязные рыжие локоны, и Том невольно ловил себя на мысли, что Тиша по-настоящему другая. Другая во всем. Иногда она чувствовала близость с папой и вела себя подобным ему образом. Например, как сейчас: папа тоже почти не разговаривал, когда был в плохом настроении. И тем не менее оставалась на какой-то своей волне, которую Том вряд ли сумел бы в полной мере понять.

Тиша была хрупким и ранимым созданием, словно цветок, даже когда старалась хмурить брови, совсем не похоже на то, как это делает папа, говорить, что можно, а что нельзя, совсем не так, как он, и притворяться, будто ничего и не случилось, абсолютно отличаясь в этом от него. Нет, если бы с Тишей случилось что-то ужасное, папа не стал бы делать вид, что все нормально. Он не оставил бы это незамеченным, он сделал бы все, чтобы вырвать Тишу из лап этого «ужасного». Но Тиша была просто ранимым цветком, который очень боялся плохих вестей. Настолько сильно, что не спала и не ела, а только тряслась и сдерживала горький плач.

Том не злился на нее за это. Почти не злился. Только сердце колотилось все быстрее с каждой молчаливой минутой, все сложнее было воображать себя счастливым и беззаботным, и рано или поздно Томас был готов вновь призвать Тишу к ответу, если бы не этот долгожданный звонок в дверь. Приехал мистер Артур Стрейнер, если верить словам незнакомки из телефона. Хоть бы он внес ясность в происходящее. Папа не мог серьезно пострадать, с ним не могло произойти никакой беды. Том мысленно сказал себе, что он никогда не останется один. Он вскочил, отошел от окна, убеждая себя, что это из-за ветра ему вдруг стало так холодно.

Тем не менее Томми стучал зубами, пока бежал по лестнице вниз навстречу гостю. В глубине души он надеялся, что больше никогда не встретит мистера Стрейнера. Но теперь, открыв дверь, содрогнулся всем телом, словно увидел не приятного на вид мужчину, темноволосого, опрятно одетого, бритого и причесанного, а призрака, бледного и равнодушного, следующего по пятам за жертвой и ни на миг не отводящего проницательный взгляд. Впрочем, Артур и вправду сейчас был похож именно на такого призрака, однако его дружелюбная улыбка мгновенно низвела чувство страха. Артур производил впечатление умного и честного человека, обладающего обаятельной внешностью и добрым сердцем, и это очень помогало в те дни, когда Том не желал видеть рядом с собой никого, кроме отца. Когда Томаса особенно сильно изводили ночные кошмары и постоянный страх остаться в одиночестве, мистер Стрейнер пришел в их с папой дом и очень долго учил избавляться от них. Благодаря этому и любви отца мальчик почти не думал об ужасных событиях прошлого. Однако сейчас, вновь видя этого человека перед собой, Том невольно сказал себе, что их встреча совсем не к добру.

Тем не менее, обменявшись теплыми приветствиями, они оба улыбнулись друг другу. Том предложил мистеру Стрейнеру пирог и чашку чая, как сделала бы Тиша, если бы только осмелилась спуститься к ним сразу. Она особенно усердно учила его быть вежливым хозяином. Видя изнуренного гостя, Томас не мог не последовать примеру и указаниям девушки. Тем более, чтобы Артур рассказал все, что случилось с отцом, он должен был хоть немного расслабиться.

Однако он отказался. Не проследовал на кухню, не снял свой бежевый пиджак, в котором наверняка было страшно жарко, не опустился на жестковатый стул, не дождался чая или лимонада, остатки которого стояли в холодильнике после ужина. Не сказал и слова о папе. Артур остался стоять в дверях, пусть и закрыл за собой. Его внимательный взгляд скользил по темно-зеленым обоям прихожей, по белой аккуратной лестнице и остановился на беззвучно ступающей по ней Тише. Она оставалась бледной, лицо чуть опухшим, но, казалось, успела умыться, и глаза с трудом выдавали ее заплаканный вид. Пока Том приветствовал гостя, девушка поправила платье, причесала волосы, теперь же, завидев Артура, быстро спустилась к ним. Тиша поспешила вежливо поздороваться.

— Я очень рад видеть вас вместе, — говорил им мужчина мягким голосом, сдержанно улыбался, не отрывая взгляда от Тиши. Подобное обращение быстро вогнало ее в смущение.

— Спасибо, что приехали так быстро. Мы вас ждали, — Тиша обхватила рукой свое плечо, в неловкости опустила глаза. Держалась рядом с Томом, но словно пыталась за ним укрыться. Даже Артура сторонилась.

Внутри Томаса неуклонно росло недоумение. Оно уже давно не давало ему покоя: с того самого момента, когда Тиша встретила его вместо папы. Что все это значило? Мистер Стрейнер отверг предложение отдохнуть и спокойно поддаться расспросам, но зато с удовольствием продолжил растягивать никому не нужное приветствие. Чем больше Том думал об этом, тем заметнее для самого себя он хмурился, поджимал губы и краснел.

— Почему вы не говорите о папе?! — воскликнул он резко, ступил вперед и упер руки в бока. К лицу стремительно приливала кровь. Если гостеприимный подход Артуру так не понравился, то пусть рассказывает обо всем прямо, решительно заключил для себя Том. Как же это все утомительно! Но тут он ощутил робкое прикосновение к своему плечу, и сразу же вслед за этим поймал на себе взволнованный взгляд Тиши. Томас невольно вздохнул. Он опять ее напугал. Она опять расплачется.

— Ты прав, Том, прости меня. Я увидел твою сестру и решил поздороваться с ней. Мы с вами очень давно не виделись, — но, к счастью, мистер Стрейнер не говорил, что все в порядке, прикрывая собственную слабость и страх. Он глядел не с волнением, а пониманием. Чуть приблизился, провел рукой по волосам и заговорил спокойным, ровным тоном. — Том, ты знаешь, у вашего папы очень опасная и серьезная работа. И он очень ответственно к ней относится. Ему приходится иметь дело с непростыми ситуациями, поэтому он не застрахован от несчастных случаев. Сейчас Рик ранен, однако он быстро поправится, он очень сильный человек, а наши с ним коллеги — профессиональные врачи. Они уже оказали ему медицинскую помощь и внимательно следят за его здоровьем.

— Когда я уезжал, мне сообщили, что все под контролем. Я приехал для того, чтобы отвести вас к папе, все же он не хочет, чтобы вы остались тут совсем одни. Уверен, папа будет очень рад видеть Тишу и тебя, Том. Ваше присутствие поможет ему быстрее выздороветь, ты согласен?

От одной только мысли, что папа и правда будет рад увидеться, Том засиял от счастья; его лицо просветлело, а тело расслабилось, согрелось. Уже совсем скоро! Всю неделю мальчик, в тайне от всех в отряде Волчат, перед сном думал об отце и о том, как же сильно тоскует. За несколько дней до похода папа уехал и оставил их с Тишей совсем одних. Тогда Том постоянно, сразу после завтрака, убегал из дома гулять с приятелями, пока девушка была слишком погружена в чтение своих заумных книжек, чтобы обратить внимание на его исчезновение. Возвращался же ближе к вечеру, уставший, проголодавшийся, с разбитыми коленями и ладонями с содранной кожей. А в один день даже с опухшим лицом, ведь тогда они встретились с идиотом Кеном и подрались, сперва кулаками, а затем и палками.

Кен часто пытался прибиться к ним во время игр, будь то футбольные матчи, которые они устраивали друг с другом, вышибалы или даже простые догонялки, такие скучные по мнению этого, несомненно, очень взрослого и самого умного ребенка. Он ныл о том, что его не берут в группу ребята его возраста, и Том, в тот момент утомленный и вспотевший от беготни, любезно предложил Кену спросить у мамочки, как заводить друзей. Это вызвало смешки среди компании ребят, что подняло Томасу настроение. Хотя, конечно, видеть краснеющую рожу Кена и его дрожащую от обиды заячью губу было по меньшей мере неприятно, и Том быстро попытался смягчиться и все объяснить, но внезапно пухлый, неповоротливый Кен бросился в атаку, и тогда им стало не до разговоров. К счастью, папа уже год учил, как следует драться, и все закончилось бы быстро, если бы приятели не подзадоривали их обоих продолжать колотить друг друга.

Том прекрасно знал, что Тиша поступила очень глупо, когда отчитывала его в течение целого получаса, пока обрабатывала свежие ссадины, синяки и опухший нос. Папа быстро остановил бы ее и сказал, что Томас все сделал правильно. Папа утешил бы и даже тогда, после падения с дерева во время похода, когда Том так неуместно всплакнул от страха, что совсем не может дышать от удара о землю. Когда он так глупо испугался мысли, что с Кеном и Ларсом могло что-то случиться, а он бессилен. Папа пошел и отыскал бы этих идиотов, просто подшутивших над ним, вместо того, чтобы, подобно Акеле, делать вид, что до наступления темноты еще много времени и пока торопиться некуда, а ребята все равно далеко не ушли бы.

Но папы рядом не было, ни тогда, ни теперь. Будь они вместе, ни с ним, ни с Томом не произошел бы никакой несчастный случай, несмотря ни на какую опасную и серьезную работу. Ни один из них не ушибся бы, и ничья помощь не понадобилась бы. Тиша не ругалась и не плакала бы, хорошо бы питалась и выходила на улицу чаще, и, может быть, даже начала общаться с кем-то из школы, вроде тех парней и девушек, что совсем недавно крутились у их дома и просили Тишу пойти с ними развлекаться. Она была бы куда веселее, ведь ей не пришлось бы постоянно присматривать за домом и мальчиком, которого все так старательно называют ее братом, хотя ни он, ни она друг друга за родных не считают.

Но скоро они сами приедут к папе, и все встанет на свои места.

— Тиша, мы поедем в Приют, Рик сейчас там, — убедившись, что Том со всем согласен, мистер Стрейнер переключился на более серьезный разговор с Тишей. — Вам лучше остаться там на какое-то время, попозже вы с Риком решите, что делать. Там сейчас спокойно, с новыми детьми я работаю уже больше двух месяцев. Тебе не о чем беспокоиться.

— Рик хотел, чтобы мы с Томом никогда там не появлялись… Неужели все настолько плохо?..

Однако состояние Тиши нисколько не изменилось после утешающих слов Артура. Ее голос остался ужасно неуверенным, а на лице застыла такая тревога, какую Том никогда не видел; даже когда она провожала его в школу, и какой-то мальчишка освистал ее и назвал малышкой, она выглядела менее растерянной и напуганной. Ее рука крепко сжала плечо Тома, и это напрягло еще сильнее. Слово «приют» не внушило совсем никакого доверия, насторожило. Нет, ни в каком приюте им с Тишей нельзя появляться, она это очень верно подметила.

— Я ничего не понимаю, что происходит?

— Том, ты заволновался, я понимаю. Не бойся, Приютом мы называем место, где я и другие мои коллеги работают. Там есть частный госпиталь, и твой папа на время остался там, поэтому мы туда и едем, — Артур хотел было сказать что-то еще, но вместо этого он тяжело вздохнул, когда задрал рукав помятого пиджака и посмотрел на аккуратные наручные часы. — Уверяю тебя, что все под контролем. Самое главное — это то, что мы вместе поедем к Рику, да?

Уставшая улыбка мистера Стрейнера совсем не впечатлила Тома, и он еще глубже погрузился в свое недоверие, в кучу вопросов, которые нуждались в очень срочных ответах. Однако при одной только мысли об отце мальчик был готов отринуть сомнения и броситься делать все, что скажет Артур. Тиша, как назло, стояла столбом и ничего не говорила, лишь вцепилась как ворона своими когтями в кожу на плече в попытках взять себя в руки. Том вновь протяжно вздохнул, мирясь со своим положением.

— Тиша расскажет мне все по пути, точно? — с надеждой он обратился даже не к девушке — а к мистеру Стрейнеру, как к единственному взрослому, на которого можно было положиться. Пусть сделает так, чтобы она успокоилась. Иного выбора у них, видимо, больше не было.

— Точно, — Артур, казалось, из последних сил сохранял невозмутимый вид. — У нас еще будет время. Я очень надеюсь, что скоро вы сможете побыть вместе с папой. Но пока тебе лучше быть поближе к своей сестре, хорошо, Том? Мне нужно еще многим поделиться с Тишей, поможешь ей начать собирать нужные вещи в дорогу?

Сказать было совсем нечего. Попытка выбить из Артура информацию могла считаться проваленной. Разговор оставил Тому смутное чувство тревоги, и теперь он лишь острее ощущал, что совсем ничего не может поделать. В полной растерянности мальчик поднялся наверх и принялся выполнять просьбу мистера Стрейнера. Это было необходимо, чтобы они с Тишей попали к отцу — вот все, о чем Том думал, пока небрежно скидывал вместе все подворачивающиеся ему под руку вещи, пока разбирал походный рюкзак, ведь теперь сокровищам лучше было бы остаться дома, а их место следовало занять свежей одежде и дневнику с почти полностью исписанными листами.

Тиша так и осталась там, внизу, и Том так и не узнал, о чем пошел тот странный разговор дальше. Пока девушка не прокралась к нему в комнату, такая же бледная и вялая, он шмыгал носом, особенно часто — когда прятал среди вещей отцовскую металлическую зажигалку — прошлогодний подарок, скрепленный обещанием больше никогда не курить. Наверняка папа будет рад снова подержать ее в руке, мрачно ухмыльнувшись, подумал тогда Том и попытался спрятать от Тиши свои красные глаза. Если папа увидел бы их обоих такими грустными, наверняка и сам расстроился бы, а это не нужно никому. Поэтому стоило быть повеселее, все же совсем скоро они будут вместе.

Сборы прошли в тяжелой тишине. Только покончив с ними, Том в полной мере осознал, как же сильно он устал за сегодняшний день. С самого рассвета он был на ногах, к тому же ночь выдалась слишком уж бессонной. За неделю жизнь в густом лесу порядком наскучила. Тома манило домой желание встречи, которой так и не суждено было случиться. Дорога обратно оказалась утомительнее, чем в лесную глушь, и мальчик не клевал носом только потому, что представлял себя на месте могучего легионера, возвращающегося из военного похода с горсткой выживших солдат. А теперь… теперь его снова ждал длинный путь в неизведанные места, где с папой что-то вытворяли незнакомые люди, лечили его рану; и почему он не мог сам позвонить, чтобы Тиша просто перестала волноваться? Даже на минутку отлучиться и сказать, что все под контролем, было бы достаточно. Денек складывался чертовски долгим и полным томительного ожидания, что вот-вот что-то произойдет. Том ненавидел такие дни.

Он старался держаться в стороне от Тиши, пока они складывали все вещи в черном маверике мистера Стрейнера. Он боялся, что если будет слишком долго находиться рядом, то она не сдержится и расплачется вновь. Смотреть на это Том был совершенно не готов. И все же один раз мальчик подошел и спросил, как быть с Шесть и ее малышами, одного из которых он с таким рвением окрестил своим. Брать их с собой было бы слишком безответственным решением. Оттого Томас и поразился так сильно, когда после долгого молчания Тиша сообщила, что не оставит свою кошку одну. После этого у Тома не осталось сомнений, что родной дом он увидит еще не скоро.

* * *

В некий Приют они приехали глубокой ночью. Долгая дорога выбила из хрупкого равновесия, и Том не смог удержаться от того, чтобы не уснуть на плече Тиши. Возможно, именно это придало ему сил по прибытии. В груди все сжималось от гнетущего ожидания, нарастающего волнения и злости. Отец был совсем близко. Однако, вопреки представлениям, Приют их встречал высоким темным забором, закрывающим обзор от любопытствующих глаз. Увидеть пропускной пункт на обширную открытую территорию неподалеку от небольшого городка было для Тома огромной неожиданностью. Словно они прибыли в секретный объект, охраняемый самим правительством. Все это разжигало в Томми такое неуместное ликование и желание облазить здесь каждый угол, не оставить ни один клочок земли необследованным. Никто не посмеет запретить. Но только потом, когда папа будет в порядке.

Внутри одного невысокого здания по-прежнему велась работа; горел теплый желтый свет, и он был так ярок, что у Тома заболели глаза, стоило заглянуть в незашторенное окно. Мистер Стрейнер припарковался на улице. Он предупредил, что папу лучше всего было бы навестить утром, ведь тот наверняка спит вместе с другими пациентами, однако, получив при этом твердый отказ от обоих изможденных детей, настоял лишь на том, чтобы вещи и гнездо Шесть ненадолго остались в машине. Тиша с неохотой согласилась.

Сквозь дрему, в пути, Томми слышал, как проникновенный мужской голос неустанно усмирял волнение в дрожащем голоске Тиши, как в машине играла приятная музыка, чувствовал, как девушка шевелилась рядом с ним, все реже меняла позу, глубоко дышала, наконец успокаивалась и, должно быть, сама засыпала. Однако, стоило Тому проснуться на пропускном пункте, он заметил, как Тиша не могла усидеть на месте, периодически чесала плечи, ноги, шею. При первой же возможности она фактически выбежала на улицу. Возможно, холодный воздух привел бы ее в чувства, но Том видел, как она вытирала свои слезящиеся глаза, когда он подошел к ней, чтобы взять за руку.

— Прости, Том, — прошептала Тиша, и это стали первые ее слова, сказанные ему с момента, как они отъехали от дома. — Не отходи от меня, здесь легко заблудиться.

— Ты здесь часто бывала раньше? — Томми вытянул себя из неприятных мыслей, пока о его существовании хоть кто-то вспомнил и заговорил.

— Я жила в этом месте до того, как Рик забрал меня к себе, — протянула с опаской девушка, как только они подошли к длинному двухэтажному зданию. — Пока он не забрал тебя, я помогала здесь летом и когда Рика долго не было дома. Артур, я смогу поговорить с Анной?

— Сейчас разберемся. Не уверен, что в такой поздний час ждут гостей, тем более детей. Сегодня все немного переполошились из-за раненых. Нам всем будет лучше отдохнуть.

— Да, мы только… узнаем, в каком Рик состоянии, — Тиша сумела совладать с собой, и голос не выдал ее собственного страха. Том почувствовал, как крепко сжалась ее рука. В волнении он взглянул на ее каменное лицо, до того бледное, что многочисленные веснушки на носу и щеках стали похожи на маленькие островки земли среди бескрайнего белого океана. Немного помолчав, Тиша вновь пришла в себя и обратилась к Томасу: — Мы не будем никому мешать, да, Том?

— А-ага…

После жаркого дня ночной ветер приятно холодил кожу, и все же Том обнаружил, как весь покрылся мурашками, когда входная дверь в медицинский блок закрылась за мистером Стрейнером, и они оказались в пустом бежевом холле. У выхода стояли, словно наготове, тележки для перевозки больных людей, к счастью, никем не занятые. И слева, и справа холл от длинных коридоров отделяли широкие белые двери. Крупные часы на стене напротив показывали без двадцати два ночи, и огромное окно под ними подтверждало это густой чернотой. Справа от него, не доходя до его верхней части, высилась ростовая линейка в виде пальмы, вокруг которой резвились яркие бабочки.

Однако ни одной живой души вошедшие не встретили.

Том уже ни на что не обращал внимания, когда, ведомый по коридору Тишей, он натолкнулся взглядом на тонкую фигуру в белом халате. Взрослая афроамериканка вышла из палаты и тут же направилась в их сторону. Она кивнула мистеру Стрейнеру, и тот поспешил удалиться, оставив детей одних. Тогда же Тиша, неизменно сжимающая Томми за руку, вдруг отпустила его, коротко всхлипнув, и ускорилась навстречу незнакомке. Когда женщина без промедлений обняла ее, Том вдруг ощутил, как стискиваются его зубы и как сильно колотит озноб. Он прижался к стене, стараясь игнорировать происходящее вокруг него. Захотелось крикнуть, громко, чтобы в каждом уголке этого здания было слышно, и папа сам вышел к нему. Чтобы так же крепко прижал сына к груди и обеспокоенно окликнул его «Мой волчонок». Чтобы в этих объятиях перестало быть так холодно, как сейчас.

— Милая, я знаю, как тебе тяжело, — тем не менее продолжал звучать незнакомый, такой отталкивающий своей добротой голос. — Но ты справилась, ты со всем справилась. Мы очень гордимся тобой, слышишь? Мы о вас позаботимся. Рик очень сильный, он поправится.

Тиша продолжала всхлипывать совсем неподалеку, что-то отвечать незнакомой женщине в этом чужом месте, но Том уже не слушал никого. Сохранять спокойствие больше не было никаких сил. Раз Тиша постоянно плакала, а какие-то люди должны позаботиться вместо отца, значит, с ним случилось что-то настолько страшное, что даже нельзя себе представить. Том с дрожью ощущал, как его хрупкий мир вновь неминуемо рушится. Папа поправится, поправится, он самый сильный, сильнее его нет никого на свете. Пусть внутренний голос скажет это еще громче, может быть, тогда он станет убедительнее.

— Т-томми, я здесь, все хорошо.

Том привел себя в чувства, когда Тиша села перед ним на колено и начала мягко гладить его шею. Однако из-за плача ее речь внушала только больше страха. Она хотела обнять Тома, он видел это, и все же, нахмурившись, лишь бы самому не разреветься, скрестил руки на груди и отвернул голову, чтобы не встретиться ни с кем взглядом.

— Где мой папа? В какой он комнате? Я сам к нему пойду, а вы сюсюкайтесь, сколько хотите, — Томас не верил, что произносит это с такой уверенностью, будто совсем чужой для Тиши. Неужели уже окончательно заледенел?

— Я и мои коллеги хорошо позаботились о твоем папе, но сейчас его лучше не беспокоить, малыш, — женщина приблизилась к Тому, и его пробрало от непроницаемого взгляда черных глаз. Этот усталый, ни капли не обнадеживающий тон уже окончательно выводил из себя. — Уже так поздно, этот день был очень тяжелым, нам всем нужно отдохнуть.

— Правда? Тогда отдыхайте, — произнес Том отстраненно, посмотрел на Тишу так, что она, вмиг испуганная, отпустила его, и отдалился на шаг от подскочивших к нему, отвернулся. Готовый разорваться от переполняющих его злости, страха и отчаяния, мальчик застыл в ожидании, но вдруг рванул со всех ног по коридору, отбежал подальше, резко дернул дверь и завопил в палату:

— Папа! Па-а-а-па-а!

Его глаза, отвыкшие от темноты, не сумели зацепиться ни за одну значительную деталь, ни на одном лежащем на койках человеке Том не успел сосредоточиться и признать отца. Все произошло слишком быстро. Его схватили за руку и отдернули, и тогда, ошарашенный происходящим, Том едва устоял на ногах. Женщина бросила в его сторону грубое слово и велела Тише следить за тем, чтобы он вел себя тихо и больше не смел кричать, и сразу же утонула во мраке открытой комнаты. Дверь беззвучно закрылась за ней.

— Боже, Томми, так нельзя, — все еще рыдая, прошептала Тиша. Она удерживала Тома за плечи и роняла ему на волосы свои слезы. — Этим людям нужен отдых. Что же ты делаешь…

Он и сам не понимал, что делает. Думать сейчас у Томаса получалось хуже всего. Он попытался восстановить ритм дыхания, собственного сердцебиения и прекратить клацанье зубов друг о друга. Всплеск этой страшной энергии помог ему сбросить напряжение, но Том чувствовал, как оно вновь накалялось в теле, особенно руках. Он сжал ладони в кулаки. Из палаты вновь выглянула незнакомка, обнявшая Тишу, и вполголоса произнесла:

— Налево. Третья дверь справа. Тиша, не заходите без меня.

После чего вновь исчезла. Тиша шумно выдохнула, словно на шею ей повесили камень, неминуемо придавливающий к земле. Однако она вытерла слезы, осторожно взяла Тома за руку и повела его в указанном направлении, так не сказав ему больше ни слова. В нутре по-прежнему бушевал холод. Но вместо того, чтобы стоять и ждать женщину у палаты, где лежал папа, Тиша прошла дальше, до самого окна, у которого расположился общий туалет.

— Пожалуйста, дай мне минуту, постой здесь, — сказала она, вновь удерживая Томаса. — Посмотри в окно, там видно детскую площадку. Я часто проводила там время, когда была маленькой. Томми, пожалуйста, не подведи меня. Я сейчас вернусь, мне надо… Пожалуйста.

Тиша проскользнула в туалет, и за очередной закрытой перед Томом дверью зашумела вода. Невидящими глазами мальчик смотрел на освещаемую фонарем шину, привязанную к ветке дерева. Лишь досчитав до пятнадцати, с безмолвной совестью он прокрался к палате отца. Она должна понять. В коридоре Том стоял один, все было тихо; в ушах колотилось сердце. Томми на секунду зажмурился, сглотнул, тяжело вздохнул, набираясь смелости. Затем поднес дрожащую руку к ручке двери и… не смог к ней прикоснуться. Вместо этого он отступил назад.

Его мозги сжались в застывшее разнородное желе, а в груди все окаменело. Давно затянувшийся шрам заныл, и кто-то невидимый схватил за горло. Том перехватил ртом воздух, сдерживая на глазах наворачивающиеся слезы.

— М-мама…

В этот же миг в возникшем дверном проеме показался человек. Высокий, складного телосложения, в рубашке с закатанными рукавами и серых брюках. С аккуратной светлой бородкой и усами, острыми скулами, сморщенным от удивления лбом и приподнятой бровью. Пару мгновений они смотрели друг на друга, однако сразу же мужчина без интереса бросил взгляд на часы, что он носил на запястье, прошел в коридор, оставив жителей палаты в темноте, а Тома в неведении, в каком состоянии отец, и прохладным тоном заявил:

— Если через девяносто секунд ты не вернешься в свою постель, я на сутки запру тебя в шкафу.

Незнакомец обступил Томми, брезгливо посторонившись, и успел отдалиться на несколько шагов, когда мальчик, дрогнувшим голосом, неожиданно для самого себя спросил:

— Скажите… папа умер, да?..

Заледеневшие пальцы сжались в кулаках, когда на светлый пол, одна за другой, начали падать крупные слезы. Всякая надежда обрушилась, подобно жилому зданию, и уже никакой ответ ему был не нужен. Томми отгонял мысль слишком долго, но она незаметно подступила к нему сквозь густую метель и крепко обхватила его за голову, ослепила. И все же, когда мужчина не только услышал его, но и остановился, обернулся и цепким взглядом осмотрел Тома с ног до головы, мальчик замер в ожидании чуда. Человек сохранял серьезный, невозмутимый вид, хмурил тонкие брови, присматривался.

— Так ты сын Рика?

Ток прошел по всему телу. Том рвано вздохнул, закрывая покрасневшее лицо руками и стирая с него непрошенные слезы. Всхлипнув, он молча кивнул, так и не подобрав подходящих слов. Незнакомец и не думал хоть как-то прокомментировать состояние Томми. Однако он с прежним недоверием приблизился, сцепив рукой запястье, то, что без часов, но плотно замотанное белой тканью.

— Из моих людей мало кто обременен потомством. Точнее, желанием держать потомство при себе, — в задумчивости заговорил мужчина. — Твой отец жестоко поступил с тобой, как думаешь?

Томми не нашелся, что ответить. Мыслями он был слишком далек от того, что говорил этот человек, чтобы понять, при чем здесь жестокость и потомство коллег папы. Он сделал над собой огромное усилие, чтобы не расплакаться еще сильнее. Холод подступил к самому сердцу. Том вновь вспоминал то, о чем не должен был.

— Пожалуйста, можно мне его увидеть?

— Отчего нельзя? — мужчина вдруг громко усмехнулся. У Тома внутри все сжалось от хлынувшего к груди страха. Кто такой этот человек? — Идем. Рик один из моих любимых экспонатов.

Потребовалось время, чтобы привыкнуть к темноте. Оказавшись в палате, мальчик задрожал от ужаса; стоны дремлющих людей тянулись к нему со всех сторон. Незнакомец ступал вслед за ним, молча наблюдая; найдет ли Том своего отца. Здесь невозможно было что-либо разглядеть. Тогда Томми шепотом позвал папу, в надежде, что тот откликнется, подаст какой-то знак. Но люди, лежащие здесь, были безмолвны. Боль в груди сдавливала сердце и легкие. Том чаще глядел на пол. Папа мог лежать и там, совсем как она, холодный и страшный. Не сдержал всхлип, когда добрался до окна и одернул темную штору, скрывающую свет фонаря. Мужчина остановился рядом, у одной из коек, как раз у окна. Он как-то странно улыбался и все смотрел на лежащего на ней человека. Том в нерешительности приблизился к койке. Страх, что он испытал, приглядевшись, не угасал еще долго.

Его тело было скрыто от глаз множественными плотными повязками, особенно ноги, грудь и живот. Его правая рука была согнута в локте и перебинтована так, что были видны лишь фаланги пальцев и отчасти плечо, а те окровавленные бинты, что стягивали его голову, оставили ему возможность слышать, видеть левым глазом, дышать ртом. Это не мог быть папа. Это мог быть кто угодно, но только не он. Раны были надежно спрятаны, и тем не менее хрипы, вырывающиеся из этого слабого, запеленутого подобно мумии тела, заставили Тома задрожать и опуститься на колени, чтобы ноги не подкосились сами. Мальчик застонал, уронив голову на ладони.

Это была его левая рука, такая сильная, что без труда поднимала маленького Томми над землей. Прикоснувшись к ней дрожащими пальцами и осторожно проведя по коже, словно бы гладя, Том почувствовал, что на ней совсем отсутствуют волосы. Какой же горячей она оказалась.

— П-папа… Не умирай, пожалуйста.

Левая рука вдруг дернулась, и Томми вскрикнул, чем испугал себя еще сильнее. Она медленно приподнялась, точно не слушалась, и с таким трудом согнулась, как будто предплечье было отлито из металла и тянуло вниз. Прерывистое дыхание стало громче и глубже, и вместе с тем отчетливее стали стоны. Мальчик сжался от страха, не в силах оторвать взгляд от перебинтованной головы, что с огромным усилием повернулась в его сторону. Левый глаз открылся, и сухие губы теперь дрожали. Широкая ладонь обожгла Тому щеку нежным прикосновением. Он крепко схватил, обнял отцовское предплечье, ощущая, что рука готова вот-вот упасть обратно. Он больше не думал о том, что может кого-то разбудить. Он оглох и не слышал ничего, кроме собственных надрывных рыданий.

Том замолк лишь тогда, когда неминуемо выбился из сил и закашлялся. Все его тело затекло, по мышцам переливалась ноющая боль, но мальчик не смел шевельнуться, сменить позу и выпустить руку отца из объятий. Ладонь по- прежнему касалась его щеки, но пальцы были абсолютно расслаблены и не стремились погладить, утешить. Тогда Том посмотрел на бинтовую маску вместо лица и поймал на себе страдающий взгляд, полный тоски и отчаяния, какое только мог испытывать такой сильный папа. Его губы вдруг зашевелились, и Томми не расслышал слов, но точно разобрал их. Разрывающееся сердце на секунду остановилось. Он тяжело вздохнул, набрал в легкие как можно больше воздуха.

— А я тебя, пап, — рыдая, смог прошептать он.

Папе все труднее было держать глаз открытым, и вскоре его стоны стихли, сохранились лишь хрипы. Но Том не отпускал его руку еще какое-то время. В походе бойскаутов его научили искать пульс, и в этот миг мальчик был так горд, что безошибочно и быстро нашел его. Как же сильно хотелось поделиться собственным успехом с отцом, но тот, казалось, погрузился в хрупкий сон. Биение его сердца замедлилось, но так и не остановилось, и когда Том убедил себя, что и не остановится, он осторожно положил эту сильную руку на койку и ласково погладил, вытирая кулаком последние слезы.

Лишь затем он заметил, что напротив сидит все тот же незнакомый человек и внимательно наблюдает. За его плечом, шокированная, стояла Тиша и даже не рыдала, а только перепуганно смотрела на папу. Другие пациенты, их было всего двое здесь, кроме отца, по-прежнему не подавали никаких признаков активности. В Томе проснулась жалость к ним, и в глубине души он понадеялся, что не помешал никому из них.

— Твой отец будет в порядке, — вдруг решительным тоном заговорил незнакомец. — Его попытались убить, как и десятки других людей, которых мы не смогли спасти. Но им не удалось и не удастся в дальнейшем. Мы не оставим это безнаказанным, можете не сомневаться.

Впервые за долгий утомительный день эти слова прозвучали убедительно и, в отличие от утешений мистера Стрейнера и той афроамериканки, имели хоть какой-то вес для Тома. Оттого так поразило и даже испугало это признание, что причиной ужасному состоянию отца стало самое настоящее покушение на убийство. Кто-то подстроил трагедию, жертвами которой стали многие люди.

Едва успокоившийся Томас покрылся мурашками. Как же страшно, должно быть, было папе, прежде чем этот кошмар обрушился на него. Знал ли он, что кто-то очень плохой хочет напасть на него и убить?

— Зайдите днем ко мне, я решу, что с вами делать. А сейчас идите спать, — человек посмотрел через плечо на Тишу и брезгливо поморщился. — Здесь стало слишком много соплей.

Девушка вздрогнула, точно лишь сейчас вышла из транса и стыдливо отвернулась.

— Пойдем, Томми, нам правда пора, — кое-как смогла выдавить она из себя, прежде чем покинула палату. Отправляясь вслед за ней, Том в последний раз обернулся на незнакомца, но тот уже успел забыть об их существовании и зашторивал окно, впуская темноту обратно.

Им выделили небольшую комнату в здании, в котором ютились взрослые, работающие здесь. Артур Стрейнер успел перенести сюда все вещи, что они смогли взять с собой, и даже Шесть с котятами уже развалилась на полу. Малыши умилительно пищали, и Томми умудрился погладить каждого из разношерстной троицы, а белого Маршмэллоу даже подержать на руках под внимательным и суровым надзором Шесть. Это немного подняло настроение, тем более котята уже почти не боялись его и нового места обитания.

Здесь практически не было ничего лишнего, и эта комната ничем не отличалась от обычного номера в придорожном мотеле; Томми вспомнил, как когда-то очень давно они с отцом останавливались в подобном на время. Назвать такое место домом не повернулся бы язык. Однако сейчас ни до какого комфорта не было дела. Переодевшись, Том забрался на кровать и бессильно повалился на подушку, уставился в потолок. Сегодняшний день выкачал из него слишком много энергии, чтобы хоть что-то осталось к глубокой ночи. Тем не менее, в комнате горел теплый свет от лампы, а сна не было ни в одном глазу.

Тиша вышла из ванной, смежной с их комнатой, в одной только футболке и трусах в зеленую полоску, и точно так же, истощенная, легла на соседнюю кровать. С того самого момента, как она повторила вслед за незнакомцем, что им пора идти, мальчик не слышал от нее ни слова. Даже когда они были с папой, она так ничего и не сказала. Девушка была такой незаметной, что Томас и не помнил, в какой миг она появилась в палате. Наверняка, прежде чем зайти внутрь, она в растерянности искала его и не могла понять, куда делся такой непослушный и громкий Том. Или, может, сразу догадалась, что он не придал значения ее просьбе. Томми от неловкости поджал губы. Такая напуганная, заплаканная Тиша в глубине души наверняка страшно злилась на него за то, как он поступил с ней. Еще до этого закричал и вывел из себя ту женщину, что так старалась ее утешить при встрече. Поэтому так и не сказала ему ничего. Расстроилась и обиделась. Помолчав еще немного, Том сел на кровати, повернул голову в сторону Тиши и, обнаружив, что она не спит, осторожно произнес:

— Можешь поругаться на меня, если хочешь.

Она тоже посмотрела на него. Глаза оставались красными, сколько она ни ходила умываться. Ее щеки все еще горели после тех слов, что сказал им незнакомец. Наверняка это место вызывало в ней далеко не самые приятные ощущения, оттого и тело ее было так сильно напряжено даже сейчас, когда все было позади, и они оба лежали и могли спать. Ее волосы совсем растрепались, чем придавали еще более растерянный, запущенный вид. Если Тиша и хотела ругаться, вряд ли у нее остались на это какие-то силы. Она беспокойно смотрела и думала о чем-то своем, но в один миг поднялась. Нерешительно забралась на кровать Тома и, столь же нерешительно потянув к нему свои руки, вдруг прижала к себе. Мальчик почувствовал ее теплое дыхание и нежные прикосновения к волосам, на миг застыл в ступоре, но крепко обнял ее в ответ.

Растрогавшись, Том не сдержался и снова заплакал. Как же сильно ему этого не хватало.

— Тиша… — позвал он шепотом, немного успокоившись. — Расскажи, что это за место?

Она по-прежнему ласкала его и, казалось, больше не собиралась плакать, по крайней мере, сегодня. Заговорить с ней о папе Том не решился, как и о том, что происходило перед встречей с ним. Будущее представлялось ему туманным. Все, на что Томми надеялся, касалось скорого выздоровления отца и возможности проводить с ним время. Новое место почти не пугало, по крайней мере теперь, когда он увидел, что жизнь папы оберегают все эти странные, но надежные люди. В Томе наконец просыпалось любопытство ко всему неизведанному.

Тиша помолчала, собираясь с мыслями, а потом вдруг потянулась к выключателю, и в комнате стало темно. Она легла с краю, оставляя побольше места Тому, и тогда он прижался к ней, словно это было для них обоих так естественно и привычно. Пусть в глубине души ему стало неловко, Томми почувствовал себя в безопасности.

— Это Приют, одна из баз организации, в которой работает Рик. Здесь растут покинутые и одинокие дети, которым не слишком повезло в жизни. Взрослые, что здесь работают, разглядели в них потенциал и забрали из разных приютов или прямо с улицы сюда. Тут большая территория, и поэтому здесь смогли обустроить госпиталь. На случай, если произойдет что-то плохое… Как сейчас.

— И… Здесь этим детям хорошо? Папа работает с ними?

— Нет, что ты, Томми, твой папа, он… у него другая работа. Более опасная. Хотя иногда он бывает и здесь по работе, когда привез меня, например, — хоть Тиша выглядела совсем обессиленной, казалось, что слова она подбирала с особым вниманием. — А детям… О детях здесь… заботятся. Как могут. Рик часто говорил мне, что здесь им лучше. И, возможно, он прав. Те, кого я знала, встретились со Злом в прошлом. Им нужна была помощь.

— И ты… тоже? Встретилась со Злом, — затаив дыхание, спросил Том. Тиша никогда не открывалась ему слишком сильно. Это пугало и в то же время интриговало.

— Не будем об этом, Том, — но даже сейчас она не была готова рассказать о себе. Том грустно вздохнул.

— Тогда почему папа забрал тебя отсюда? Разве это не был твой дом?

— Я была не самым подходящим ребенком… для этого места. Из меня все равно ничего не получилось бы. Твой папа это понял и увез меня.

Тома зацепили эти слова. Они вызывали еще больше новых вопросов. Что из Тиши могло не получиться и почему в этом месте она была не самым подходящим ребенком? И как же папа смог это понять? И что же значило — быть подходящим ребенком? Том слишком плохо знал, как так вышло, что они с Тишей нашли друг друга, и почему отец предпочел растить ее сам. Ни он, ни девушка почти ничего не говорили об этом, даже когда Томас намеренно спрашивал. Какие они оба все-таки скрытные, подумал он, зевая.

— Но какое-то время я правда жила здесь… — после недолгого молчания Тиша вышла из раздумий и продолжила. — Очень не хотела это вспоминать. Каждый раз вспоминаю, когда приезжаю сюда. Но, Томми… Мы тут надолго. Пожалуйста, будь всегда осторожен и на виду. Здесь… Здесь действительно особенные дети. Взрослые позаботятся о нас, но… Не хочу, чтобы ты попал в беду.

— Не попаду. Я умею находить друзей, так что все будет отлично. Не переживай, — Том мягко улыбнулся. Он сказал себе, что тоже особенный ребенок. Но решил не делиться этими мыслями с ней, вдруг она только расстроилась бы.

— Когда отдохнем, проведаем Рика. Уже рассветает.

Небо и вправду начинало светлеть, хоть в комнату еще не проникли первые солнечные лучи. Прижимаясь к теплой Тише, медленно поглаживающей его волосы, мальчик совсем расслаблялся. Усталость быстро взяла верх над всеми мыслями, что роились в голове, и Том и сам не заметил, как крепко уснул.