Свет во тьме и тьма во свете (гет)

Сияющее солнце уверенно карабкалось по небосводу. Редкие облака не застилали ему обзор, но бессменный интерес к земной жизни гнал светило все выше и выше — к зениту, откуда открывается наилучший вид. Земля несильно радовалась такому вниманию: жгущее любопытство накаляло твердь, причиняя неудобство ее обитателям. Сама же жизнь текла своим чередом, размеренно и неторопливо, без каких-либо обещаний новых захватывающих событий. Из отдельных хаотически движущихся точек складывалась единая гармоническая картина, дающая возможность предугадать свои дальнейшие изменения. Так беспорядок образует порядок, ибо равновозможность — неотделимая черта беспорядка, является причиной закономерности.

Усталые и измотанные воины Света постепенно стягивались со всех концов разрозненных и многократно переделенных земель к своей обители. Кто-то возвращался с триумфом, другой неохотно плелся, терзаемый горечью, третьему не вернуться уже никогда. Сознание растворялось в полуденном зное, мысли сливались с дремотой. Врата цитадели не закрывались: в любую минуту мог войти сонный или даже израненный воин. Вообще говоря, воинские подвиги, конечно, не были зажаты временными рамками, но, ввиду особенностей системы транспорта и сложившейся традиции, возвращались сыны Света, большей своей частью, в первой половине дня.

Одним из таких вернувшихся был Хэйрон, "разитель зла". В полудреме сидел он на просторной террасе, откуда хорошо проглядывался широкий белоснежный коридор, протянувшийся на половину всего западного крыла, — одна из "артерий" замка. Ветерок, вольно гуляющий по проходу, касался его лица, внося частичку свежести в этот перенасыщенный дарами солнца день. То и дело в пространстве коридора показывался утомленный собрат Хэйрона. Тот бездумно провожал его взглядом. Терраса пустовала. Кроме первого рыцаря, лишь еще один посетитель оживлял ее. Им являлся тот самый здоровяк, который вступился за Хэйрона в столовой. Даже среди рыцарей Света он славился своей огромной силой, а за его стойкость, товарищи прозвали его Скалой. Скала сидел неподвижно, позволяя расслабиться огромным мускулам, и смотрел вдаль своими добрыми голубыми глазами.

Хэйрон зевнул. Прошло два дня с похищения Сферуса. Два бесцветных дня. С тех пор ничего не изменилось: от Фейтера ни слуху, ни духу, след демона был потерян — священники не смогли без Сферуса выловить его местоположение из Великой Сферы. Герой прозябал от скуки. Нет, без поручений "лучший из лучших", конечно, не остался, об этом говорила хотя бы сегодняшняя заруба, но это все была закуска. Он же желал полноценного сытного блюда. Работа, которую он сейчас выполнял, напоминала скорее холостой ход, призванный не дать механизму заржаветь.

Но еще более угнетала Хэйрона атмосфера, сложившаяся внутри Ордена. Он не видел, но чувствовал перемены, медленно, но верно расползающиеся, словно спрут, во все стороны. Какая-то неразбериха окутала самые верхи, противоречие породило в них трещину, которая под нажимом внешних обстоятельств развивалась в причудливый узор, охватывающий всю обитель. Озадаченный внутренними заботами, Орден едва ли мог уделять внимание внешнему миру. Поэтому Хэйрон "бездействовал", поэтому ситуация с похищением не развивалась. Рыцарь уже давно бы негодовал, если бы сам видел хоть какой лаз из тупика. Бессилие, он чувствовал его все сильнее и сильнее. Привычный ему мир рушился, размываемый неведомыми потоками, а он ничего не мог с этим поделать.

Какая-то фигура, словно белая тень, выскользнула из одного из ответвлений, мгновенно очутилась посреди красного ковра, устилавшего пол прохода, и принялась осматриваться в поисках нужного пути. Инстинктивно Хэйрон перебросил на нее взор. Это была Саура. Как будто почувствовав на себе чужой взгляд, она обернулась, и через мгновение ее губы слегка растянулись в приветливой улыбке, после чего девушка поспешила продолжить свой путь.

— Какое милое создание, — заметил единственный сосед Хэйрона, также расплываясь в улыбке.

— Пока что, да, — довольно-таки угрюмо отозвался тот.

— Ты о Маркусе? — после короткой паузы осведомился гигант.

Хэйрон коротко кивнул.

— Брось, он не изверг же, в самом деле.

— Возможно, и нет, — Хэйрон задумчиво глядел в след исчезнувшей девушки, — но он ее погубит. Попользует, возьмет от нее все, что ему надо, и выбросит на помойку. Она к этому не готова, она этого не поймет…

Здоровяк пожал плечами.

— Так она никогда не будет готова, покуда не столкнется с этим лоб в лоб. А она столкнется — такова жизнь. Рано или поздно ей придется учиться, а школа Маркуса, может быть жестока, зато проста и доходчива.

— Это будет не школа, а бойня.

Собеседник Хэйрона изумленно на него поглядел.

— Он сожрет все ее мясо, а выкинет только обглоданный скелет, на котором уже ничего не зарастет. И вот тогда она точно никогда ничему не научится!

Герой сидел неподвижно, отстраненно глядя в одну точку. Пред его глазами снова предстал стройный, но хрупкий горный цветок. Мать-природа одарила любимое дитя плодородной почвой и регулярно баловала его обильными дождями, сполна утоляющими жажду земного светила. Уверенно возвышаясь на упругом, мощном стебле над горной травой, светясь силой и энергией, он смело стоит на самом видном месте, озаряя каждое существо белоснежной улыбкой своих лепестков и почитая себя в состоянии если не гору свернуть, то, по крайней мере, дать отпор любой невзгоде. Но к нему уже тянется алчная рука, а он лишь доверчиво тянет ей навстречу свои нежные и мягкие листочки…

— Хм-м… По-моему, ты перегибаешь палку.

Хэйрон беззвучно пожал плечами.

— Маркус, конечно, зачастую ведет себя по-свински…

Ответом ему послужил лишь сухой хмык.

— Но все же он — рыцарь Света, как я, как ты…

«Вот и весь Бернард», — про себя отметил первый рыцарь, — «Если человек относится к благородному кругу, значит он благороден. Какой идеалистический взгляд на жизнь! Хотя, возможно мне стоит у него поучиться? Возможно, намного легче жить, когда не видишь всей этой дряни?»

— Так что, хоть он и эгоистичен, но зла никому не желает.

— Бернард, — наконец обернулся Хэйрон к оппоненту, — дело не в том, что Маркус хочет сломать ей хребет! А в том, что он это сделает. Он привык иметь дело с городскими барышнями, иная из которых ему самому сто очков вперед даст. А эта, — он кивнул в сторону коридора, в котором скрылась Саура, — я не знаю, в клетке ли ее держали, в чулане, но понимает все и ведет себя она как будто ей двенадцать! Если сейчас в нее запустить Маркуса, то от его пламенной страсти там все выгорит так, что еще сто лет расти не будет. Она еще ребенок, если сейчас ее рубануть, то она навсегда так и останется, ни жива, ни мертва.

Молчание. Бернард внимательно разглядывал лицо молодого рыцаря, пока тот не отвернулся.

— Мне кажется, ты слишком низкого о ней мнения. Я, конечно, с ней особо не разговаривал, но думаю, она достаточно зрелая и все понимает. Просто застенчивость и робость делают ее неуверенной в себе.

— Было бы очень хорошо, если бы ты был прав…

Хэйрон встал и подошел к краю террасы. Картина ничуть не изменилась: все также по ковру, не спеша, ходили воины Ордены, все также спокойствие в союзе с тишиной обманывало служителей Света ложной гармонией.

«Чистый человек», — мелькнуло в голове, и губы рыцаря против его воли вытянулись в горькую ухмылку. — «Да уж, с такой чистотой и море нечистот переплыть — не испачкаешься!»

Настало обеденное время, однако его приход мало что изменил. Сладость чревоугодия могла бы рассеять смуту неопределенности, если бы не одно "но". Хэйрон вновь повернул голову к пустующему столу лордов. Роскошно обставленный, укомплектованный по последнему слову этикета, но лишенный своего главного атрибута — трапезующих, он вызывал немалую озабоченность у столового гарнизона, уже успевшего его накрыть. Это был верный признак, что очередное внеочередное заседание Совета в очередной раз затягивается.

Покончив с трапезой, молодой воин встал и направился к выходу. Казалось, в сами разговоры проникла какая-то серость, оставляющая в сознании едкое послевкусие, почти неощутимое в среде прочих чувств, но не позволяющее войти в привычный ритм. Хотя возможно это просто обман восприятия? Уже стоя в дверном проеме, Хэйрон увидел Фракона, идущего ему навстречу.

— Пожалуй, иногда лучше самому себе поднос носить, — не очень эмоционально поприветствовал Хэйрон друга, — ты еще можешь насладиться горяченьким.

Не реагируя на замечание, Фракон подошел к нему, лицо его выражало серьезность настроя.

— Хорошо, что ты уже свободен. Мне бы хотелось на пару минут тебя занять.

Демилорд ожидающе посмотрел собеседнику в глаза и, после того как тот кивнул, разрешая формальность, повел его в глубь дворца.

— Может, сначала пообедаешь?

— Успею, — не оборачиваясь, отмахнулся советник, устремляясь к лестнице.

Хэйрон молча следовал. Нечасто он видел друга столь сосредоточенным на одном деле и столь серьезным. Обычно тот не показывал своих переживаний, сколь сложны не были проблемы его профессиональной жизни, оставаясь спокойным и, в чем-то, даже веселым в самые глубинные кризисы. Поведение, кое Фракон сейчас демонстрировал, характерно, скорее, для его политической деятельности — как-то раз Хэйрон случайно увидел полемическое выступление друга на заседании и тогда еще подивился: каким разным может быть человек, в зависимости от того, стоит ли он по эту сторону дверей Зала Света или по ту.

Фракон шел все вперед да вперед, зарываясь в гущу коридоров. В ходе этой безмолвной прогулки они двигались преимущественно вверх, что наводило на мысль о возможной цели шествия — Аллее Веры. И действительно, из-за очередного угла выпрыгнула лестница, прямиком ведущая в почивальню лордов. Великолепие Аллеи ослепляет входящего в нее, но на Хэйрона, не единожды посещавшего Зал Света, она не произвела должного впечатления, да и сама Аллея была ему, в общем-то, не нова. Еще минута ходьбы, и они очутились перед дверью в чьи-то угодья, кою Фракон открыл без стука.

Обстановка представшей комнаты была очень уютной, это заметил даже Хэйрон, не отличающийся особой компетенцией в вопросах антуража. Нежные светлые тона, мягкие ткани и обивки наполняли этот спасительный уголок успокаивающей атмосферой, из которой так не хочется выходить в тот мир тревог, что простирается за дверью. Еще одной чертой, отмеченной рыцарем сразу после входа, являлась скромность обстановки. Скромность в том смысле, что интерьер не приукрашался обилием всевозможных драгоценностей, но отнюдь не в смысле убогости: стильную мебель из качественно выделанной кожи и первосортной древесины трудно было обвинить в аскетизме даже очень недалекому человеку.

Ну и, в качестве главного элемента антуража, Хэйрон выделил старца, восседавшего в элегантном кресле. При виде гостей тот неторопливо поднялся. Это был высокий в меру худощавый мужчина, который, похоже, и не слышал о старческой сутулости. Длинная и аккуратно зачесанная белоснежная борода, более подходящая состарившемуся ловеласу, нежели священнику, дополняла классический белый плащ лорда и белый же изящный посох, вопреки обычному, также не содержащий ювелирных изделий.

— Лорд Лакроу, — представил хозяина Фракон.

Хэйрон почтительно кивнул. Старец ответил, хотя Фракон и не представил рыцаря. Странные туманно-серые глаза лорда облили слугу Ордена непонятным взглядом: сквозь мутную пелену просачивалась какая-то надежда, неуловимая, отеческая.

— Приветствую тебя, Хэйрон.

Голос Лакроу прозвучал громче, чем того можно было ожидать, имея в виду его внешность. Он плавным движением предложил вошедшим сесть, сам также опускаясь в кресло. Хэйрон выбрал кресло напротив хозяина и изучающее осмотрел лорда. Фракон же предпочел просто прислониться к стене правее них, скрестив руки на груди.

— Отголосок твоих подвигов достиг всего, что только способно слышать, но я должен поговорить с тобой на другую тему. И разговор наш имеет первостепенную важность, затмевающую все до единой твои заслуги.

Рыцарь коротко вздохнул и попомнил Сферуса.

— Новая напасть нависла над Орденом, словно грозовая туча над путником. Ни ты, ни кто-либо иной из вашего доблестного сословия еще не встречал такой угрозы.

Слова, изреченные представителем Капитула Веры, далеко отстояли от тех огрызков, что выплевывает рядовой люд, не удосуживаясь их даже как следует обтесать. Четкие, размеренные, произнесенные с идеальной дикцией, они скорее походили на граненые алмазы. Хэйрону даже начинало казаться, что если изо дня в день слушать речь Лакроу на протяжении нескольких лет, то можно выучиться грамоте без каких-либо дополнительных занятий. Правда, он сомневался, будет ли это легче стандартного обучения.

— Никто не мог предвидеть эту опасность, хотя ее предтечею явилось событие, что было на слуху у всех…

Туманный взгляд застыл на лице рыцаря, словно лорд пытался вытянуть что-то из его черепа, причем пытался настолько усердно, что совершено забыл про собственные уста.

— Но, что хуже всего, угроза Ордену исходит не извне, а изнутри его, — наконец промолвил он.

Хейрон прищурился. Все его внимание мгновенно сосредоточилось на старике, что не могло ускользнуть от последнего.

— Ты, конечно, уже уловил этот скверный запах. Видишь ли, Ордену не грозит физическое уничтожение, но уничтожение духовное. Опасность стать марионеткой в чужих руках, куклой, служащей интересам иных.

Хэйрон не издавал ни звука, ловя глазами каждое движение губ лорда.

— А виной всему служит воля и непонимание единственного человека, занявшего чужое место.

— Кларай? — изумился рыцарь.

Лакроу еле заметно улыбнулся и скрестил пальцы перед собой, высвобождая посох, который, однако, остался стоять, словно удерживаемый незримой рукой.

— Именно он. Вообще говоря, перемены естественны при смене лидера, но то, что происходит сегодня, выходит за черту дозволенного.

Воплотитель Совета сделал многозначительную паузу.

— Лорд Кларай возомнил, что он один знает больше, чем все поколения до него. С первого дня существования Орден оставался верен заветам основателей. Но сегодня он забыл, что мы — не государство, и не политический актор. Буквально на днях замещающий Мастера сделал заявление, прямо противоречащее основополагающему принципу Кодекса — «Невмешательству в дела государственные». Его целью является превращение Ордена в политический субъект, обладающий полным набором соответствующих качеств.

— Вы уверены в этом? — несколько скептически отозвался воин.

Старец неторопливо опустил руки на подлокотники, окатив собеседника снисходительным взглядом.

— Поверь мне, доблестный воин, что как ты хорошо видишь брешь в защите противника, так я хорошо вижу намерения политиков.

— Но к чему ему переворачивать все с ног на голову?

— Ответить однозначно сможет лишь сам Кларай, — заметил лорд, — однако, наиболее вероятна банальная жажда власти. Пусть он и стал главой Ордена, но в большом мире он — никто. Орден не способен предоставить ни влияние, ни богатство. Конечно, в обмен он дает славу и всенародную любовь, но кто, как не ты знает, сколь ненасытен лорд Кларай…

Хэйрон едва заметно кивнул.

— Но тебе, как и всем прочим служителям Ордена, все эти реформы не принесут ничего кроме горя и позора.

Лакроу отвернулся к окну.

— Участие в большой политике всегда приводит к конфликту интересов, а он выливается в спор мечей. Государство немыслимо без войн. А это означает, что ты будешь делить поле брани не с демонами, а с теми, кого доселе защищал.

Сын Ордена вновь соприкоснулся с мистическим туманом.

— Мы собственноручно похороним свое светлое имя, которое зарабатывали столько лет… — заключил лорд, понизив голос.

— И, что еще хуже, — добавил Фракон, до этого выступавший лишь наблюдателем, — вернем мир в тот хаос, что существовал до появления Ордена.

Хэйрон наклонился к коленям. Взгляд его расплылся в глубине пола. Оба его собеседника хранили молчание, выжидающе глядя на него.

— Но, если все так, как вы говорите, — задумчиво проговорил рыцарь, — почему вы не решите этот вопрос по-своему? Причем здесь я? Политические проблемы и решать надо политически.

— В этом и суть проблемы, — довольно заметил Лакроу, — Лорд Кларай получил кресло Мастера не случайно. Нам требовался человек, чье имя способно сплотить Орден, нам требовался герой. Я и сам, будучи единственным соперником Кларая за престол, поддержал его кандидатуру, отдав предпочтение его опыту и железной воле. И сейчас оба круга держатся за него. В столь угрожающей ситуации они предпочитают довериться Клараю как сильному и надежному лидеру. Даже видя его безумные намерения они закрывают на них глаза, должно быть, почитая это за меньшее из зол.

Белый маг задумчиво провел рукой по бороде. Ожидая продолжения, воин поднял голову с немым вопросом.

— Чтобы подступиться к Клараю, сначала придется сорвать оковы, в которые Совет заключил страх перед Фейтером. Именно это и есть направление наших усилий: моих, Фракона и еще многих других наших единомышленников, чьи интересы я сейчас представляю, будучи неформальным лидером оппозиции. Увы, в политике события развиваются не так стремительно, как в схватке. Поэтому предстоит долгая и напряженная борьба за каждый голос. Но она оправдана, пусть нам приходится пересекать пустыню ради каждой капли воды, однажды поток таких капель смоет массивный камень.

— Но у Кларая есть еще один козырь, — вставил Фракон.

— За сотню миль отсюда тяжело найти человека, не слышавшего его имени, — кивнул лорд, — а уж в замке о его подвигах наслышан даже сторожевой пес. Именно высочайшее влияние на солдат позволяет ему при желании объединить весь Орден в единый кулак. Однако, тот, кто может воссоединить может и расколоть.

Хэйрон выпрямился, вновь примкнув к спинке кресла. Он мог только позавидовать усидчивости Лакроу: за время всего разговора тот оставался почти неподвижен, лишь слегка меняя положение головы.

— Даже если мы убедим весь Совет без остатка, нам будет сложно противостоять Клараю. В крайнем случае, он может представить все происходящее как нежелание святодеятелей подчиняться выходцу из воинского братства. Ни для кого не секрет, что в последние годы пропасть между двумя сословиями ширилась. Если Кларай решится на крайний шаг, лишь богу известно, что за этим последует…

Представитель верхнего круга сделал паузу, словно погружаясь в свои мысли. Предвосхищая следующую фразу, Фракон покосился на друга.

— Ты единственный, чей авторитет в воинской среде не уступает авторитету Кларая. Поэтому мы нуждаемся в твоей помощи…

Закончив, Лакроу спокойно посмотрел в глаза рыцаря.

— Хорошо, но что вы от меня-то хотите? — Хэйрон принял привычную небрежность, позволив себе закинуть ногу на ногу. — Мне бегать по всему замку и каждому встречному говорить: «Кларай не прав»?

Лорд издал легкий смешок.

— В этом нет необходимости. Мы подобрали тебе более изящную роль. Ты будешь нашим тайным оружием, способным в мгновение ока нанести сокрушительный удар туда, куда Кларай не ждет. Это будет не сейчас, но ты обязательно узнаешь, когда настанет время. До сей же поры ты — наши глаза и уши в среде воинов. Ты слышишь их речи, знаешь их мнение, эти сведения очень ценны для нас. Не пытайся насильно изменить точку зрения солдат, будет лучше, если ты будешь вступать в игру, лишь когда разговор сам завернет в это русло.

— По-моему, такое обычно называют шпионажем, — незатейливо подметил воин.

— О нет, не стоит все так утрировать. Шпионаж — это выведывание чужих секретов, деятельность, схожая с воровством, — уточнил политик. — Мы же всего лишь стремимся учитывать мнение наших солдат. Именно этого они сами всегда хотели, так что это отвечает их интересам едва ли не в большей степени, чем нашим.

Лорд снова свел ладони воедино, ожидая возврата к нужной теме.

— Ну что ж, — взял слово Хэйрон, — разумеется, я не могу остаться в стороне, раз уж такое дело. Я с вами.

— Я рад слышать это, Хэйрон, — Лакроу плавно поднялся со своего кресла, увлекая рыцаря своим примером. — Я обратился к тебе не только из-за твоего положения, но и в силу твоего здравомыслия, о котором так высоко отзывался Фракон.

Сам рекомендатель предпочел отвести взгляд в сторону.

— Когда-то единение воинов и духовенства породило Орден Света, — продолжил лорд, — а сейчас я рассчитываю, что такой же союз не позволит ему рухнуть в пропасть.

Дворец уже возвращался к активной жизни, когда Хэйрон спускался с "небес" Аллеи Веры на грешную землю рыцарей. Мутное неопределенное чувство ворошилось внутри. То не была радость, что ему, наконец, показался корень нового бедствия, скорее тот случай, когда узнаешь долгожданную правду, а потом думаешь, что с ней делать. И хоть теперь он в игре, но не знает ни правил, ни напарника, а ведь этому напарнику придется доверять. Оставалось только сохранять верность надежде, что это лишь поверхностные впечатления и что новые обязательства не сильно изменят его жизнь.

Хэйрон старался не придавать слишком большое значение случившемуся, тем не менее, неприятный осадок оставался, и ему требовалось отглотнуть что-нибудь из другого бокала, чтобы смыть его. Но где взять этот бокал? Сам того не заметив, воин очутился у входа в обитель опеки.

— «Вот это номер!» — сам себе поразился рыцарь.

Саура стояла у окна, когда он вошел. Услышав открывание двери, она обернулась. При виде Хэйрона уголки ее губ поползли вверх, однако почти сразу ниспали обратно, увлекаемые печалью.

Комната, приютившая девушку, была заметно скромнее жилища рыцаря, и уж тем более апартаментов лорда. Кровать, шкаф, стол, пара табуреток — обычный набор, позволяющий просто ощутить себя человеком. Бесхитростные белые оттенки стен хорошо гармонировали с деревянной мебелью и полом, укутывая обывателя в одеяло безопасности и спокойствия. Подчиняясь этой гармонии, вся мебель располагалась вдоль стен, лишь стол, занявший центр, претендовал на особые привилегии. Он служил опорой для единственного подсвечника, чье одиночество скрашивало соседство с маленькой вазой, наполненной свежими цветами.

— Я никогда не понимала, почему люди дарят друг другу цветы, — тихо произнесла девушка, вглядываясь в заоконную даль. — Неужели медленная смерть и мучения могут служить символом высоких чувств?

Хэйрон молча подошел к столу. Роскошный букет едва умещался в вазе, контрастируя своей пестротой с блеклым помещением. Рядом лежала бумага, расписанная элегантным почерком. «Для милейшей девушки на свете».

— Возможно, это напоминание, как недолговечна красота, и что ею надо распоряжаться пока есть возможность? — тихо предположил он.

Саура пожала плечами.

— Люди вечно спешат. Всю свою жизнь они проводят в суете, от того она и кажется им короткой.

— Спешка лишь результат движения, она и наполняет жизнь вкусами и красками. Если остановиться, то в голову полезут такие мысли, что может встать вопрос — а зачем оно вообще все? — он остановился и перевел взгляд на опекаемую. — По-моему, тебе не вредно было бы подсуетиться.

Юница не ответила. Рыцарю до этого не доводилось видеть ее в таком состоянии. Сауру и ранее нельзя было назвать излишне веселой, но сейчас, казалось, сам сверхъестественный свет, исходивший от нее, потускнел. Словно бутоны этих роз, внешне оставшиеся неизменными, но увядающие внутри. Почва реальности оказалась непригодна для сказки?

Тишина и краски солнечного дня продолжали разделять их. Первым недомолвок не выдержал мужчина:

— Знаешь в чем беда цветов? Они слишком зависят от желаний других, поэтому люди мало их ценят и видят в них всего лишь украшение, одноразовое украшение.

Саура склонила голову, оставаясь в плену окна.

— Но для кого-то и люди — всего лишь цветы, — выдохнула она.

— Да, я знаю одного такого…

— Я тоже…

«Еще нет, но скоро узнаешь по-настоящему», — подумалось рыцарю.

Сын Ордена отвернулся в сторону, и сам того не желая зацепился взглядом за букет.

— Но человек волен распоряжаться своей жизнью как хочет, в этом его отличие от них, — отстранено, словно общаясь со стенами, а не с конкретной персоной, заметил он.

— Каждый чувствует себя достаточно сильным, чтобы выбирать свою судьбу, но в реальности всегда найдется тот, кто сильнее…

Рыцарь разочаровано покачал головой.

— Но разве превосходство само по себе вынуждает давить все, что ниже? — продолжала Саура. — Каждая жизнь имеет ценой другие жизни, однако многие свои цены бесцельно повышают, словно могут их перевести в личное благо. И самое странное, больше всего этим злоупотребляют те, кто должен бы выступать за сохранение, те, кто обладают разумом.

— Человек! — в голосе мужчины послышалось нечто сродни усмешки. — Человек всегда выделяет себя в отдельную категорию, просто потому, что он на все смотрит со стороны. На все, кроме себя. У любого есть четкая граница Я — все остальное. Чтобы показать ему, что ты не часть пейзажа, не вещь, ты должна отталкивать его, оказывать сопротивление, — Хэйрон осекся, поняв, что берет хлеб не из того мешка, однако махнул рукой и продолжил. — Каким бы по своей природе он бы ни был, он лишь тогда признает в тебе нечто особенное и сопоставимое с собой, когда ты покажешь ему, что у тебя тоже есть воля, что ты можешь кусаться!

Саура стояла неподвижно, как камень неподвижен в самую ветреную погоду.

— Хотя разум позволяет выйти за пределы своего восприятия…

— Тебе не надо это понимать, — чувствуя, что он сказал больше, чем следовало бы, воин развернулся к выходу, — тебе надо это принять.

Едва раздался первый шаг, девушка оторвалась от пленительной дали. Обернись он сейчас, Хэйрон мог бы разглядеть тот огонек, что не так давно волновал его, ибо сейчас тот был близок как никогда. Однако рыцарем движил иной мотив. Вскоре он покинул обитель опеки. Позитива, как ни странно, не прибавилось.

Темная мрачная стена обступала Мастера по кругу, замыкаясь сама в себе. Безысходность, безнадежность. Безжизненный океан, растворяющий сознание, постепенно отнимая возможность различать реальность. Никакого света, лишь его тень проскальзывала через дверные щели в этот искаженный мир. Невозможно убежать — тонкие невидимые нити опутывали все тело, вызывая ощущения непреодолимого ужаса и колющей боли при попытке сдвинуться с места. Сферус хорошо знал это место, где, казалось, сам воздух был ему враждебен. Эти стены были свидетелями вероятно самой трудной борьбы в его жизни. Борьбы одного против всего, когда ничто вокруг не могло служить опорой, и наоборот: каждый вдох сдавливал его волю. Его истязатели позаботились, чтобы даже свет — извечный друг Сферуса — не мог облегчить его участь. Однако сила, позволяющая ему держаться, заключалась не вовне, а внутри: луч надежды, его последний тайный оплот. Палачи не усердствовали, будучи уверенны, что время также выступает их союзником. Но Мастеру удалось перевернуть колбу песочных часов своей половиной вниз, и каждая выигранная секунда продлевала жизнь его надежды.

Дверь поспешно провалилась в пол, и отвыкшему от освещения взору Сферуса предстал худощавый силуэт. На лице его угадывалась широкая улыбка, хотя желтые глаза горели яростью. Он быстрым шагом вступил в темницу, после чего дверь сразу же закрылась.

— А вы оказались чудным старикашкой, Мастер, — и злобно, и иронично разом отозвался вошедший.

Сферус опустил глаза. Безжизненный океан кажется невыносимым лишь до той поры, пока не перестает быть безжизненным.

— Вы правда полагали, что ваша маленькая ложь что-то изменит? — черный властелин усмехнулся, подходя ближе.

— Все, что интересовало вас, я сказал, — устало ответил Сферус, оставаясь неподвижен в своем металлическом кресле.

Фейтер взглянул на, казалось, сломленного лидера Ордена сверху вниз. Мгновенно улыбка переросла в звериный оскал и также стремительно вернулась обратно.

— Видать, все, да не все!

Повелитель девелета стал неторопливо кружить над старцем, словно коршун. Казалось невероятным, чтобы обескровленный Мастер сумел скрыть свою ложь, но все же.

— Я был там, — продолжил он, его безумный голос звучал насмешливо. — Мы проверили все до единой могилы, и знаете, что? Ничего!

Неожиданно он практически зарычал:

— Парадоксально, не правда ли!? Но ведь для вас это не стало неожиданностью, не правда ли?

Фейтер заискивающе покосился на пленника, тот не шелохнулся.

— Я не могу добавить ничего более…

— Глупый человечишка!

Владыка резко схватил Сферуса за челюсть, потом вдруг плавно расплылся в добродушном оскале на весь рот и стал медленно склоняться к нему.

— Глупый, упрямый таракан, — проговаривал он совершенно спокойно и, как будто, даже заботливо. — Чего ты ждешь? Прекрасно понимаешь же, что не выдержишь. Ты можешь выиграть день, возможно два, но вашу судьбу ты уже проиграл!

Фейтер остановился буквально в дюйме от лица Мастера, его ядовитые кошачьи глаза смотрели точно в глаза пленника. Тот невольно вздрогнул.

— Видать, я стал слишком добрым и обходительным, разбаловал вас, — он аккуратно положил ладонь на голову Сферуса и слегка погладил его седые пряди. — Ты ведь через пять минут будешь мечтать поделиться со мной своими тайнами, а я приду через час, а может даже два!

Сферус молчал. В его руках не было средств, способных выправить его положение. Однако Фейтер не успел продолжить — проход в темный зал снова открылся.

— Мессир, пришло донесение от малефиков, они подтверждают, в гробнице кто-то был, гроб вскрывали.

Темный властелин выпрямился, бросив равнодушный взгляд на доложившего воина. Мастер не поднял глаз, но взор его просиял тем пламенем, что очищает от всех сомнений и терзаний.

— Выводите его, — холодно повелел владыка.

Пока стража поднимала и выводила Сферуса, Фейтер вновь расплылся в хищной усмешке:

— Ты хитер, старикашка, но твой луч надежды станет моим гонцом.