Волки и Овцы (джен)

Кровь Антонин предоставил уже на следующий день. Об это Малфой узнал от самого Руквуда, который так углубился в изучение возможных ритуалов, что потерял и аппетит, и сон. Люциус переживал, что это станет заметно для кого-то со стороны и дойдёт до Тёмного Лорда, о чём и не преминул упомянуть Августусу. Тот лишь пожал плечами, уверив, что их господину сейчас не до них и их физического состояния. И всё же Малфой переживал. Пусть Лорд в последнее время не появлялся в Мэноре, что было заговорщикам только на руку, но у него повсюду были глаза и уши.

Однако, вопреки всем волнениям, небо не обрушилось. И уже через несколько дней он вместе с остальными выслушивал скупую на эмоции и подробности речь невыразимца:

— Есть несколько новостей: Во-первых, процесс извлечения пропавших в Арке Смерти, возможно, получится ускорить. Незначительно. Всего на пару-тройку недель, но в нашей ситуации это всё же плюс. — Начало уже было не слишком обнадёживающим, и Малфой мысленно готовился к краху своих надежд, проклиная последними словами Лорда, его неуёмную жажду власти и собственную глупость.

— Во-вторых, у нас с господами Эйвери и Лестрейдж есть мысли, как создать артефакт, который упростит поиски остальных частей души Лорда. Благодаря уже имеющемуся хоркуксу это будет несложно. Сложности возникнут, когда Тёмный Лорд поймёт, что они более не в безопасности. Поэтому перед уничтожением хоркуксов нам необходимо ослабить нашего Повелителя. И посему, в-третьих, мне удалось вычислить ритуал, с помощью которого Лорд увеличивает свою мощь.

Это было словно затишье перед бурей. Казалось, сам воздух наэлектризовался и вот-вот разразится оглушительным раскатом грома. Но за окнами всё так же ярко светило солнце, и тонкие ветви ухоженных деревьев лишь слегка покачивались. Малфой уже знал, кто является для Тёмного Лорда своеобразной маггловской батарейкой. Он понял это в тот же вечер, когда Долохов, ничего не объясняя, пообещал достать кровь.

Догадывался ли сам Рудольфус о своей роли в возвышении Повелителя, было не ясно. Он никак не показывал вида, что осведомлён о существовании такой возможности в принципе, но и слишком заинтересованным не выглядел. С другой стороны, Руди вообще порой реагировал совершенно неожиданным образом на разные ситуации: он мог рассвирепеть от какой-то, по мнению Малфоя, совершенно незначительной мелочи, при этом с лёгкостью проигнорировать прямое оскорбление в свой адрес от какого-нибудь жалкого безродного полукровки.

Люциус его не понимал, поэтому его сильно тревожила возможность летального исхода для жертвы ритуала Лорда. Рудольфус мог принять свою участь с достоинством. Но мог и воспротивиться. Ведь даже не беря в расчёт его некоторых странностей, у него был брат, который с таким положением вещей мириться не станет. В этом Люциус тоже ни на мгновение не сомневался. Рабастан крайне редко противится решениям брата, но если упрётся, Руди уступит. И тогда против их скромной компании будет сразу двое Лестрейнджей и, чего нельзя исключать, Долохов.

При таком раскладе шансов у них нет. И не стоило забывать, что Лестрейнджи нужны для реализации планов по внедрению нужных мыслей в головы волшебников Британии. Их личные умения, знания, навыки и связи — всё развеется прахом по ветру, если этот чёртов ритуал нельзя будет обратить вспять, не навредив Рудольфусу.

В эти краткие мгновения молчания, что Руквуд взял на то, чтобы отпить из своего стакана, прежде чем продолжить, Люциус Малфой переживал самые гнетущие за последние месяцы, включая проведённые в Азкабане, чувства. Он так за самого себя не беспокоился, как за жизнь мужа сестры его жены. Его нервная система так раскалилась, что в какой-то момент он вполне осознанно начал планировать убийство Тёмного Лорда собственными голыми руками.

Этот наглый полукровка умудрился не только обманом поработить наследников почтеннейших семейств и уже их детей, но и обезопасил свою жизнь за их же счёт. Люциус даже на досуге попытался рассчитать, как давно старший Лестрейндж мог являться донором магии для своего хозяина. И почти сразу пришёл к неутешительному выводу: задолго до того, как их организация обрела вес в магическом сообществе.

Теперь для него было очевидно, зачем такому великому магу, как Волдеморт, понадобился совсем ещё мальчишка в его рядах. Белла должна была его контролировать, как самая верная сторонница. Да, у неё это не получилось. Ведь одной агрессией и истеричностью не заставить делать то, что необходимо такого неординарного человека, как Рудольфус. Всё же, как бы Блеки не кичились своим тёмным наследием и буйным нравом, с Лестрейнджами им не тягаться.

Но это и не было нужно. Из Рабастана получился прекрасный гарант. Руди сделает всё ради безопасности брата. Истину говорят: «Любовь — самая большая слабость». Вспоминая прошлое, Люциус не мог не подметить, что в последние годы жизни отец взбалмошных братьев вёл себя совершенно нелогично. Да и умер он при весьма странных обстоятельствах, совсем по меркам волшебников, молодым.

Малфой уже ни единожды задавался вопросом: знал ли Тёмный Лорд в свои юные годы с кем водит дружбу? Мог ли он намеренно сблизиться с Лестрейнджем не только ради связей, но и в попытке, как оказалось, весьма удачной, добраться до их фамильных тайн? Выходило, что мог. Но сам Лорд Лестрейндж оказался не так предан их общим идеям, как своему Роду.

Люциус не был наивен. Он знал, как и все, у кого были глаза, что Лестрейндж старший сыновьями пренебрегал. Даже не так. Он их презирал. Но они были его единственными наследниками. Даже бастардов на стороне у него не было, о чём он частенько сетовал в обществе своих старых знакомых. Стал бы он рисковать основной ветвью семьи ради полукровки? Конечно, нет. Интересно, знают ли братья Лестрейндж, от чего скоропостижно скончался их отец? Вернее, от чьих рук? И стоит ли использовать эту карту в случае необходимости?

Всё-таки нет. Осведомлены они или нет, Малфой решил не пересекать эти границы, если они сами не дадут на это позволения. Всё же, несмотря на расхожее мнение, Люциус беспринципной сволочью не был. Он не мог с уверенностью утверждать, что сами братья или хотя бы один из них не был привязан к отцу, вопреки открытой враждебности к своей персоне.

А что же Беллатриса? Вероятнее всего, Люциус изначально неверно понял мотивы Тёмного Лорда. Он уже владел наследниками Рода, значит, свободно ими распоряжался по своему усмотрению. Ему нужно было внедрить в эту семью того, кто вскроет все её секреты. Вот только Руди отказался вводить Беллу в Род и даже как-то убедил уже на тот момент не вполне адекватного отца. Сколько тогда слухов поползло об этом странном союзе — все и не упомнишь. Но Лорд не из тех, кто легко отступает от своих планов. Судьба Рудольфуса была предрешена ещё до того, как он появился на свет. Пусть ни он сам, ни его отец, ни даже сам Лорд этого до определённого момента не знали.

Хотя Малфой и ждал в напряжении роковых слов Августуса, всё же чуть было не пропустил их мимо ушей, углубившись в собственные мысли, а услышав, не смог сразу осознать. Дураком Люциус не был, но пояснения Руквуда порой бывали такими мудрёными и занудными, что даже лекции Бинса на их фоне выглядят как увлекательное путешествие по страницам красочного исторического романа для неусидчивых подростков.

Чем дальше невыразимец углублялся в детали и особенности, тем сложнее было уловить саму суть ритуала. И Малфой решил понаблюдать за реакцией остальных. Мальсибер и Рабастан, очевидно, понимали меньше, чем он сам. Зато по лицу последнего можно было прочесть главное: он не знает. Руди ему не сказал. Значит, всё же шансов у Рудольфуса нет. Зная своего брата, он сделал выбор в пользу его будущего и благополучия Магической Британии. Или же он сам не в курсе, и Долохову удалось каким-то образом отвести подозрения? Но как?

Сам Антонин, к сожалению Люциуса, совершенно не изменился в лице. Он все последние дни ходил мрачнее тучи, периодически шпыняя каждого, кому не посчастливилось попасться ему на глаза. Прочесть его эмоции было невозможно. Как и Эйвери. Этот, наоборот, слишком открыто переживал и, хоть прекрасно Руквуда понимал, выражал свои чувства так ярко, что сложно было понять, действительно ли последствия ритуала фатальны или его ужасает сам факт существования оного. Трэверс неудобно сидел спиной к Малфою. Макнейр в принципе, этим разделом магии не интересовался никогда. Он явно полагал, что Люциус позже обрисует суть в двух словах. Знал бы он, что тот сам почти ничего не понял.

Рудольфус, в отличие от Уолдена, слушал внимательно. Но опять же, о чём он думал в этот момент? Малфой временами пытался объяснить себе, как у такого яркого, экспрессивного человека, как Руди, получается оставаться сдержанным и совершенно, абсолютно нечитаемым, но терпел крах на этом поприще. Он ведь не скрывал эмоции, так почему Люциус не мог понять, что у него на уме? В очередной раз Малфой про себя взбеленился: «Что не так с этим Лестрейнджем?» И, наткнувшись на довольную улыбку и лукавый взгляд, понял, что его опять считали как открытую книгу. «Совести у тебя нет», — только и подумал с недовольством Малфой. Улыбка человека напротив стала шире, а навязчивое жужжание в голове, которое преследовало последние дни, вдруг стихло.

Глупо было, конечно, так подставляться вновь и вновь, но, Люциус признавал, его это успокаивало. Лестрейнджи обладали притягательностью крупных вольных хищников. Каждый из братьев был по-своему обаятелен и харизматичен. Но в отличие от того же Мальсибера, который имел на первый взгляд те же достоинства, вокруг них царила атмосфера комфорта и безопасности.

Люциус и теперь, зная наверняка, до конца не верил, что они по сути своей всё те же мальчишки, некогда угодившие в клетку, оставив там часть своей жизни, часть своих эмоций, часть самих себя. Он сам не знал, хочет ли видеть их настоящими, или же тот образ, что Лестрейнджи так тщательно поддерживали все эти годы. Он даже не мог сказать наверняка, что из этого образ, а что настоящее. Они, не предпринимая никаких действий, умудрялись запутывать Малфоя в его же собственных домыслах. И всё же им он хотел доверять, как никому ранее.

Странное это желание, но, если подумать, вполне логичное: жене и тем более сыну он не мог рассказать слишком многое, чтобы их не подставить под удар. Северус сам тонул в собственных проблемах, сомнениях и с упорством самоубийцы отказывался от помощи. Макнейр бы и выслушал, и сохранил всё сказанное в тайне, но Люциус терпеть не мог ощущение собственной беспомощности, которое он всегда связывал с задушевными разговорами.

Лестрейнджи же просто нагло влезали в голову. Причём, следовало отдать им должное, обычно в фигуральном смысле. Рабастан, хоть и уступал во многом брату, прекрасно чувствовал людей и был очень лёгок в общении. Несмотря на пылкость и балагурство, он не превращал любой серьёзный разговор в балаган, хотя талант к этому у него явно имелся. Он мог дать совет, когда его просили, мог промолчать, если это было нужно, мог и поддержать в совершенно безумной затее.

Что уж говорить, Лестрейнджам повезло друг с другом. Люциус и сам бы хотел вот такого брата, но, увы, для Малфоев подобное простое желание было несбыточной фантазией. Стоило поблагодарить их достопочтенного предка, подложившего свинью своим потомкам.

Когда обсуждение ритуала плавно перетекло в дискуссию на тему, не менее мрачную, но вместе с тем столь же актуальную, Малфой даже смог расслабленно откинуться на спинку кресла. Кто бы мог подумать, что разговор о хоркруксах снимет с него напряжение? Но едва они успели затронуть столь животрепещущий вопрос, как левую руку ощутимо обожгло. И, судя по всему, Лорд желал видеть всех заговорщиков. Это не сулило ничего хорошего.

Когда они явились на вызов, зал был почти полон, но, к счастью, они не были в числе последних, которых Повелитель встретил показательными круциатусами. Тёмный Лорд был явно чем-то недоволен, но не более, чем обычно. Это позволяло надеяться, что этот день не станет для них последним. Чтобы отбросить даже тень мысли о противостоянии Лорду в его присутствии, Малфой постарался найти образ столь же яркий и вызывающий хоть сколько-нибудь схожие эмоции.

Он силился сосредоточиться на пресловутом Ордене Феникса, на мальчишке Поттеров, от действий которого он лично понёс немалые потери. Надеяться на свои скудные умения в окклюменции и родовой артефакт Лестрейнджей, которым Рудольфус снабдил его, дабы обезопасить их всех, было глупо. К тому же от последнего было мало толку, если не уметь им пользоваться. Он лишь рассеивал внимание, отвлекал от мыслей обладателя. Но Люциус, как считал Руди, думал слишком «громко» несмотря на напускную эмоциональную холодность. Это могло сослужить им всем дурную службу.

Ситуация осложнялась тем, что Тёмный Лорд скрывал за своим недовольством ими что-то ещё. Нечто, о чём мог знать лишь он один, что вызывало в нём эхо беспокойства. И Малфой, которому полагалось быть, как и всем, в неведении, догадывался, что это может быть. И терзался вопросами, которых в его голове быть не могло. Перед его глазами против воли всплывали лица тех, кто, как он надеялся, способен лучше него разглядеть за напускными речами Повелителя так необходимую им информацию. Может, Макнейр, Мальсибер и Рабастан не заметят в одержимости Хогвартсом ничего слишком подозрительного. В конце концов, Поттер действительно может скрываться в замке. Но вряд ли троекратное упоминание за вечер их альма-матер упустят из виду Руквуд, Эйвери и тем более Рудольфус, который… Глаза с красной радужкой прожгли его собственные.

Казалось, в глаза насыпали песка, а голову пытаются расколоть, словно грецкий орех. Тёмный Лорд не мог не обратить внимания на старательно отводимый взгляд своего слуги, и Люциус почувствовал, как он мёртвой хваткой вцепился в его последнюю мысль. Не придумав ничего лучше, Малфой начал хаотично перебирать максимально эмоциональные и вместе с тем безопасные для их общего дела воспоминания, связанные с Рудольфусом, который…

Который парой быстрых, едва видимых взмахов сжигает разом несколько маггловских домов. Который с присущим ему хладнокровием убивает оборотней в гостиной Мэнора. Который бежит со всех ног, вцепившись в сюртук брата. Который ярко вспыхивает за мгновение до того, как сам Люциус погружается во тьму. Рудольфус, который теряет самообладание из-за страха стать чьей-то безвольной игрушкой по воле хозяина.

И тут неожиданно Тёмный Лорд отступает. На его лице на мгновение появляется довольная ухмылка, но Малфой не может быть в этом уверен, ведь она исчезает, не оставив после себя даже призрачного намёка. Но изменения в настроении Лорда слишком очевидны, и Люциус обещает себе об этом поразмыслить, но позже. И уж точно не в компании легилиментов. Хотя Лестрейнджу обо всём этом знать всё же стоит.

Самого Рудольфуса, вопреки ожиданиям, Лорд почти игнорирует: никаких похвал, но и никаких наказаний. А ведь раньше он не упускал возможности как принизить за счёт Лестрейнджа и его талантов остальных, так и продемонстрировать на его примере собственное разочарование в своих последователях. И в обоих случаях Лорд испытывал некое подобие удовлетворения.

До недавнего времени Люциус был твёрдо убеждён: такой подход обусловлен приятельскими отношениями Тёмного Лорда и отца братьев Лестрейндж, а так же незаурядной и резко выделяющейся из общей массы, нередко себе во вред, личностью самого Рудольфуса. Теперь же он знал, что скрывалось всё это время за столь сомнительной честью, и был по-настоящему рад, что она не была оказана ни ему, ни его близким. Рудольфусу оставалось лишь посочувствовать.