Международный инцидент (джен)

Стас с беспокойством наблюдал за тем, как Шурочка опускает ложечку в кофе, размешивает, нарушая рисунок из пенки, поднимает и снова опускает. Раз за разом, одна и та же последовательность движений, подрагивающие пальцы и остановившийся взгляд в никуда. Откат после контакта, знакомый всем молодым экзорцистам, напортачившим с техникой безопасности, забывшим о правиле дистанции с объектом. Вот только Шурочка, несмотря на свою молодость, таких ошибок не делала никогда: слишком хорошо была знакома с их последствиями.

— Что ты почувствовала? — осторожно спросил Ленски, понимая, что ждать, пока Шурочка заговорит сама, придется долго.

— Жертва, — она ответила не сразу, будто пыталась вспомнить, что это значит — говорить. — Аэламэль, расскажи, как освящают ваши яблони, — Шурочка вдруг подняла голову и посмотрела прямо на эльфа. Спокойный и безмятежный взгляд серых, как озерная гладь, глаз прошелся холодом по коже, и Станислав с трудом подавил желание отодвинуться в сторону, про себя радуясь, что объектом внимания оказался совсем не он. Контакт еще продолжался.

— Добровольная жертва, — неохотно отозвался Аэламэль, но не ответить контактеру, когда он спрашивает — трудно. Это скрепы, это обеты, это договор, что был заключен задолго до них, довлеющий над всеми, независимо от воли или происхождения. Договор между явью и навью, скрепивший мосты и запечатавший слишком широко раскрывшиеся двери. — Но мы никогда не проводили ритуал на этой земле.

Словам Аэламэля Станислав не слишком удивился: все же идея сделки была намного старше, чем человечество, и стабильно оправдывала свою универсальность: отдай, чтобы получить что-то. Кровь, жизнь, утекающая энергия — во все времена это считалось весьма ценным даром, лучшей из возможных жертв. И, конечно же, существовала огромная разница между отданным добровольно и полученным насильно. Проблем с последним уж всяко оказывалось намного больше. Чего стоили одни посмертные проклятья, которые могли весь изначальный ритуал вывернуть наизнанку. И если они имеют дело как раз с таким искаженным ритуалом… Ленски стиснул пальцами виски, ощущая нарастающую головную боль: простенькая просьба грозилась вырасти в нешуточную проблему.

— Вот этот! — Шурочка между тем перебрала фотографии и подвинула к нему изображение средних лет мужчины. Строительная бригада, снос старых зданий. Пробыли на промзоне три недели, потом у них провалился под землю экскаватор, кто-то сломал руку, все жаловались на кошмары. После инцидента третьего уровня в бараке — отказались продолжать работу. Вспомнить подробности и обстоятельства труда не составило, но ничего слишком уж нетипичного для промзоны там не было. Разве что поняли, что кто-то пропал почти сразу, но поиски начались только через несколько дней — когда фон утих и стало возможно проникнуть на территорию. Но такие бури на промзоне случались регулярно: примерно каждый второй раз, как очередной хозяин пытался изменить что-то более серьезное, чем заново застеклить окна в офисных зданиях. Естественно, ничего не нашли: ни человека, ни тела, и списки пропавших пополнились третьей фамилией.

— Уверена? — чем именно этот мужчина выделялся из общего списка, Станислав понять не мог.

— Да, — Шурочка решительно кивнула, — я видела именно его. И яблоня… реагировала. Она… недовольна, — стажерка на мгновение сдвинула брови, а потом широко распахнула глаза, будто разом осознала что-то важное. — Жертва. Он — жертва. Но неправильная, не такая, как ей нужна. Но она приняла ее. Потому что ничего другого не было.

— Недобровольная жертва, — Станислав глубоко вздохнул, во всех подробностях вспоминая утренний сон. Картина давней трагедии казалась все более отчетливой и неприятной. — Аэламэль, вот эти даты… — он ткнул пальцем в строку с предполагаемым временем исчезновения, — они попадают под какие-то ваши ритуалы?

— Подпадают, но… не очень точно. Хотя я не знаю, как в тот год светила луна над этими землями.

— Вот как. Вероятно, он просто оказался не в том месте не в то время, испугался или наткнулся на какую-то мелочь. Там всякой энергетической гадости, питающейся страхами, всегда хватало. Навести морок, затащить куда-то и…

— Он высоты боялся, — Шурочка листала личное дело пропавшего, ища какие-нибудь подробности, — поэтому и потащило на второй ярус. Завести, напугать… вряд ли он осознавал, куда идет.

— А потом поздно стало, — Стас мрачно кивнул. — Может быть, даже сам споткнулся и упал, а может, столкнули. В любом случае — умер он точно не сразу, иначе такого резонанса не было бы. Она… все впитала вместе с кровью: страх, боль, проклятие…

— Не повезло, — Шурочка подвинула к себе чашку с уже остывшим кофе и теперь цедила его маленькими глотками.

— Кому именно? — Станислав аккуратно собрал фотографии в папку. От мысли, что придется писать в рапорте и как потом объяснять, почему все это профукали раньше, хотелось приложиться о что-нибудь тяжелое и уйти на больничный. Кто ж знал, что посреди промзоны формируется эльфийское ключ-дерево или как его там кельтские коллеги называли?

— Всем не повезло, — Шурочка сострадательно вздохнула, — а что делать-то теперь, Станислав Михайлович? Очищающие ритуалы проводить?

— Если найдется ритуалист, который их хотя бы рассчитать сможет, — эльф запустил пальцы в волосы, стискивая в кулаке пряди. — Мы… слишком долго ее искали. Если все так, как вы говорите…

— То проще всю промзону Божьим Гневом причесать.

— Нет, — Аэламэль вскинулся, воздух вокруг него словно самую чуточку раскалился, ощутимо запахло озоном и почему-то прелой листвой. Несмотря на то, что Альбион давно находился под влиянием кельтского анклава и филиалов Объединенной христианской церкви там не было со времен изгнания Марии Кровавой, об одном из самых мощных экзорцизмов, что имелся в арсенале христиан, эльф не мог не знать. Белое пламя Божьего Гнева стирало все и вся, оставляя объект, на которой было направлено, стерильно чистым, но совершенно мертвым. В последний раз Божий Гнев применяли во время прорыва на Припяти, где он оставил выжженную пустыню радиусом в пару километров. Конечно, сотворить что-то настолько мощное Nскому Бюро никто бы не позволил, но даже малого варианта хватило для того, чтобы навсегда забыть если не о промзоне, то об эльфийской яблоне точно.

— Не кипятись, — Станислав поморщился, поправляя под воротником один из амулетов, отозвавшийся жаром на чужую силу, — никто пока ничего проводить не собирался. Думать надо.

— А что тут думать, — Шурочка невозмутимо пожала плечами и поправила очки на носу, — надо как-то убедить или яблоню, или жертву, что она — добровольная? Довести ритуал до конца. Он же, если я правильно поняла, неполный?

— Издеваешься? — Станислав преувеличено ласково посмотрел на Шурочку. — Мы, чтоб курицу под порогом закопать, полгода у Управления разрешение на ритуал выбивали, а потом еще год проверки фона терпели. А тут человек, между прочим.

— Запрещено Международной Конвенцией тысяча восемьсот тридцать второго года, — стажерка покрутила в руках ложку, — которую кельты вроде только в девятьсот восемнадцатом подписали, да?

— Подписали.

— Ну нам же никого жертвоприносить не надо… он же уже, того…

Глядя в глаза, полные искреннего непонимания проблемы, Станислав сразу вспомнил, как пообщавшийся с Шурочкой пару минут насчет плакатов китайский коллега резко сбледнул и помещение Бюро поспешил покинуть. Впрочем, сам виноват: спрашивать, что он рисует, у художника, принимающего как должное непростую логику призраков в духе «он отдавил мне ногу, значит, я имею право отравить ему всю оставшуюся жизнь», было чревато неприятными открытиями.

— Это в любом случае работа с энергетикой человеческой смерти, то есть под Конвенцию попадает любое взаимодействие, если оно не направлено на упокоение.

— Но мы же как лучше хотим… Или тут этот… морально-этический момент?

К морали и этике Шурочка всегда подходила с большой настороженностью и, насколько знал Станислав, где-то именно тут скрывалась та причина, по которой действительно хороший контактер перебирал бумажки в оперативном отделе. Для профильного отдела тогда еще будущий стажер Кулагина не прошла необходимые психологические тесты.

— Какая разница, насколько это этично, если даже в вашем управлении нет ни одного толкового ритуалиста. Это же первый уровень допуска, если по вашей классификации, — Аэламэля вопросы морали трогали еще меньше, чем Шурочку, а с отделом ритуалов Управления он имел самое близкое и неприятное для обеих сторон знакомство еще в самом начале великого переселения, когда пришлось согласовывать ритуалы для границ. Чуть не поседевшего в процессе эльфа откармливали печеньем под сочувствующее молчание оперативного отдела, а все восемь ритуалистов Управления почему-то внезапно взяли санаторно-лечебный отпуск. Тот шедевр, в который их усилиями превратился классический кельтский обряд, можно было демонстрировать в качестве наглядного пособия, как ритуалы проводить не надо.

— Откуда ему в Управлении взяться, — Шурочка хитро улыбнулась. — Станислав Михайлович, неужели не рассчитаете?

— Не рассчитаю, у меня четвертый стандартный уровень допуска, — сухо ответил Стас, — простые ритуалы общего пользования. Если не знаешь, то даже защитный на Бюро через Соколова выписывали — у него второй.

— А в деле…

— А в дела лазить не надо, там есть слово «личное» и отметка о секретности.

— Я же не специально! Я документы на аттестацию заполняла. Вам же некогда было, — голос у Шурочки как-то опасно задрожал, и Станислав даже устыдился своего слишком резкого тона. Но тема допусков была долгой, болезненной и крепко связанной с его быстрым взлетом карьеры в петербуржском управлении и ещё более быстрой отправкой в далекий Nск.

— Извини. Но допуск-то в любом случае аннулирован. Толку с него.

— Как будто вы от этого расчеты делать разучились…

— А какой был? — осторожно спросил Аэламэль, который в спор вмешиваться не торопился, но слушал очень внимательно.

— Второй. Международный, — неохотно ответил Станислав, преувеличенно внимательно разглядывая прохожих за окном. Система допусков к проведению ритуалов складывалась долго, трудно и сопровождалась множеством споров и казусов: каждое Бюро имело свои ранги и критерии, которые считало единственно обоснованными, и отказывалось признавать чужие. Но все-таки массовые прорывы и необходимость работать вместе специалистам из разных стран породили единую международную систему, состоящую из трех уровней допусков, признаваемых в любой точке мира. Второй уровень допуска по международной классификации позволял Станиславу проводить любые типы ритуалов, в которых было задействовано до пяти экзорцистов — так называемый малый круг. Для яблони и промзоны хватило бы с запасом.

— Международные же допуска нельзя аннулировать. — Под хищным взглядом эльфа, который явно уже что-то мысленно для себя решил, Ленски чувствовал себя неуютно, да и амулеты тревожно потрескивали, реагируя на излишне пристальное внимание.

— Но можно запретить к действию на определенной территории.

— Если подходить с формальной точки зрения, то территория промзоны…

— Попадает под юрисдикцию Новой Византии со всеми действующими законодательными актами. Земля у нас была и остается государственной, а то вашим анклавам только волю дай… — Вопрос собственности, в свое время решенный весьма радикальным образом, даже после реставрации поднимать не стали, хотя многие анклавы выказывали по этому поводу живейшее неудовольствие, но новая императорская семья в доставшееся по наследству имущество вцепилась крепко, так что не помогла даже большая нота в Пражский суд по правам нави.

— Положим, допуск на проведение ритуалов и у меня есть, — давление на амулеты исчезло, как будто его и не было, но интуиция расслабляться не советовала совершенно.

— Но можно же и просто рассчитать. Чисто теоретически, — радостно подхватила идею Шурочка. — Ну неужели вам самому не интересно, а?

Станислав очень внимательно посмотрел вначале на Шурочку, потом на Аэламэля, но так и не определился, чей взгляд его в этот момент пугал больше — стойкое ощущение захлопывающегося с двух сторон капкана было более чем отчетливым.

— И не надо давить на мое профессиональное любопытство. Потому что его нет. Совсем. — Все-таки в данном случае здравый смысл и солидная пачка объяснительных, которые Ленски еще с прошлого раза писать замучился, это самое любопытство прекрасно сдерживали. Стас сделал вид, что тихого фырка от эльфа не услышал: ложь тот чувствовал превосходно.

* * *

Станислав дочитал последнюю страницу лабораторного отчета по птицам с промзоны и задумался. Карандаш в его руке будто сам собой чертил поверх печатных страниц график усиления активности, рассчитывал возможные последствия. На самом деле он соврал: чтобы думать, у них было совсем мало времени. Экзорцист аккуратно отложил карандаш и свернул отчет, небрежно запихнул его в задний отдел рабочей папки. Временами он был благодарен закостенелой системе Бюро, до сих воспринимающей слова «электронный документооборот» как особо ругательные, и национальному разгильдяйству, позволявшему и сложные лабораторные тесты проводить исключительно по дружбе, и выносить их засекреченные результаты за пределы Бюро. Последнее официально, конечно же, было запрещено, но с дурной привычкой сотрудников таскать работу на дом никто бороться не спешил. Так что это совершенно ничего не значило. А слишком пристальный взгляд Шурочки можно просто не замечать.

Конечно же, Ленски не собирался тратить свои законные выходные на расчет каких-то там ритуалов. Ему и без того было чем заняться. Станислав навернул пару кругов по квартире, с задумчивым видом помедитировал на пустые полки холодильника, искоса глянул на сероватую завесу переходящего в дождь снега за окном и полез за справочниками. Нужно же как-то бороться со скукой.

Неторопливо тикали настенные часы: секундная стрелка ползла медленно, с задержкой, словно своим примером демонстрировала — торопиться некуда, впереди вечность. Росла стопка стянутых на пол справочников, длинные столбцы расчетов покрывали неряшливую стопку листов, а на чистом листе ватмана, закрепленном прямо поверх журнального столика, выстраивался рисунок основы будущего ритуала. Изначально пятиконечная звезда меняла форму, то разрасталась, то ужималась, поочередно вытягивая лучи в направлении схематично набросанных созвездий; вертелся установленный в уголке стола маленький компас.

Серое утро постепенно набирало силу и краски. Случайный солнечный луч боязливо скользнул в щель между шторами, высвечивая скомканную бумагу, чертежи с характерными пятнами пролитого кофе, пустые чашки, в одной из которых вместо ложки торчал циркуль.

Склонившись над столом, Станислав переписывал начисто законченный расчет, в верхнем углу которого автоматически дорисовал двойной гриф «секретно». Ровным рядам цифр и аккуратно вычерченным схемам не хватало только одного — практического подтверждения. Которое свежерассчитанному ритуалу не грозило ни при каких обстоятельствах. Экзорцист скатал лист в трубку, перетянул резинкой и засунул на верхнюю полку книжного шкафа — к другим таким же совершенно теоретическим изысканиям без шанса на подтверждение. Самое правильное решение. Невозможность удостовериться в собственных выводах… угнетала. Ленски раздраженно потер переносицу и принялся собирать пустые чашки: лучше навести порядок сразу, иначе потом руки до этого точно не дойдут. И Софья Марковна будет недовольна. На мгновение экзорцисту показалось, что в зеркале отразился знакомый силуэт, он потряс головой и потер глаза.

— Все завтра, — твердо сказал он в пустоту, но чашки до раковины все же донес.