Бакет и Вонка (джен)

Элизабет не заметила, как пролетела неделя. Кажется, эти дни стали самыми счастливыми в её жизни за последние два с половиной года. Время рядом с любимым родителем не шло, не бежало, а стремительно летело. День казался коротким, словно длился не дольше часа. С появлением Вилли в работе фабрики поменялось настроение её обитателей, включая умпа-лумпов, которые тоже были в шоке и безумно рады. Эти человечки даже сочинили песню, а потом часа два танцевали у костра в «Лумпаландии».

В тот день, когда отец «воскрес», его ждала встреча с Чарли и четырьмя друзьями. И, конечно, с умпа-лумпами. Вот только если последние попадали на колени и начали ему кланяться, то первые пятеро старались остаться в сознании, хоть Верука с Майком всё же и осели на пол.

Сейчас дело было в «Цехе изобретений». Предыдущий и два нынешних владельца фабрики творили очередное волшебство. Но Чарли за последнюю неделю иногда стал чувствовать себя ненужным. Он видел, как счастлива Элизабет, какой хорошей командой была она с мистером Вонкой. Эти двое понимали и словно читали мысли друг друга, подхватывали идеи и выражения на лету. Однако схожее мышление не мешало им в создании конфет слушать и Чарли, чтобы позже втроём выбрать лучший вариант. Но всё же Бакет порой чувствовал себя третьим лишним.

— Может, добавить лимонный сок? — предположила Элизабет.

— Тогда сладкий вкус будет подкисливать… Да, думаю, подойдёт! — улыбнулся Вилли. — Чарли, а ты что думаешь?

— Я не против лимона. И…может, вишню добавить? — предложил Чарли. Все согласились, а Бакет про себя облегчённо выдохнул.

* * *

Они находились в своём общем кабинете. Чарли и Элизабет занимались чертежом новой машины, а Вилли страдал над, казалось бы, никому не нужными документами.

— Пап, мы всё.

Мистер Вонка встал, подошёл к столу. Склонился над чертежом и с минуту рассматривал его.

— Да, хорошо, — сказал он, не отрываясь от чертежа, — но, если я не ошибаюсь, вы собираетесь поставить треть машины в «Цехе сортировки орехов». Верно?

— Как это? — удивился Бакет, и Вилли указал кончиком карандаша на погрешность. — А. Ой. Это нет, это ошибка.

— Я так и понял, — улыбнулся он и вышел из кабинета. Вернулся через несколько секунд. — Чарли, мне только что сообщили, что в «Желейном цехе» возникли проблемы. Иди туда и помоги, пожалуйста, Августу и трём… И трём другим.

Бакет кивнул, покинул кабинет и направился в другой конец фабрики. Вилли посмотрел на дочь. Она сидела над чертежом, исправляя ошибку, которую допустила вместе с Чарли.

— Пойдём, Элизабет.

— Но… куда?

— Пойдём, скоро сама всё поймёшь.

— Нет. Мне нужно закончить чертёж. Ты ведь знаешь, как часто можешь забыть о чём-нибудь, и ты также знаешь, что я вся в тебя.

— Да, я это знаю. Но пойдём, я тебе кое-что покажу.

Он вышел из кабинета и направился по коридору. Элизабет ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Шли недолго. Вонка-младшая не раз спрашивала отца, куда они направляются, но на все вопросы дочери он лишь загадочно улыбался в ответ. И с каждым разом эта улыбка всё больше казалась Элизабет не столько загадочной, сколько зловещей.

— И всë-таки, куда мы идём? — вновь спросила она.

— Сюда.

Они стояли напротив сплошной стены коридора.

— Сюда? То есть в стену?

Отец ей ничего не ответил. Он лишь подошёл к стене почти вплотную. Снял правую перчатку и приложил руку к стене. В то же время из стены вылез датчик, просканировавший его глаз. На стене высветилась надпись «Вилли Вонка», затем «доступ разрешëн», и потайная дверь открылась. Элизабет застыла в недоумении.

— Заходи, — тихо сказал отец с ухмылкой, которая совсем не понравилась Вонке. Но деваться было некуда.

То, что Элизабет увидела, пройдя в проём, она совсем не ожидала увидеть. Она и подумать не могла, что здесь, в её доме, на фабрике, есть такой огромный механизм, о котором она даже и знать не знала. Элизабет прошла немного вглубь помещения. Его нельзя было назвать широким или длинным, но высоким — однозначно. Смотровой мостик, где сейчас стояла Вонка, располагался на самом верху помещения. Если подойти к его краю, то можно понять, что пол помещения находится внизу метрах в двенадцати. Механизм, что работал достаточно громко, пугал своим видом. Видимо, у стен помещения имелась хорошая звукоизоляция, раз никто не слышал такого шума.

Сзади послышался шорох. Подумать только, но Элизабет уже успела забыть о том, что находится здесь не одна. Обернувшись, она мгновенно столкнулась взглядом с темно-фиолетовыми, почти чёрными глазами.

— Ну что, как тебе?

— Ну, я даже не знаю. Почему ты мне раньше не показывал этого помещения? И что это за огромный механизм?

— Я не могу ответить на первый вопрос.

— Почему? — Она только теперь поняла, что её отец изменился ещё в кабинете: его взгляд стал холодным, голос тоже претерпел изменения, только женщина ещё не могла точно сказать, какие именно.

— А вот на второй вопрос я ответить могу, но зачем мне это? Ты и так скоро умрёшь.

— Умру?! — Для Элизабет ещё многое оставалось загадкой, но одно она знала точно — это не её отец. Отец никогда не стал бы озвучивать эти страшные слова в её адрес, он никогда не говорил таким холодным и безразличным тоном, даже когда сердился. — Кто ты?

— Я? А тебе, собственно, какая разница?

— Кто ты? — повторила свой вопрос Элизабет.

— Ну что ж. Я — фабрика. Да-да, — видя вопрос в глазах Вонки, повторила она, — эта самая фабрика. А механизм, про который ты спрашивала, — моё сердце. Да, все считают сердцем «Шоколадный цех», где находится шоколадный водопад, но это не так. Ведь этот механизм, что сейчас расположен за твоей спиной, из небольшого относительно фабрики количества электричества, поступающего сюда, делает его намного больше. Без этого механизма «Шоколадного цеха» в принципе не существовало бы. Потому что без оборудования, работающего на электричестве, этот цех и водопад просто невозможно было бы создать.

— Так. Кто ты и что это за механизм — я поняла. Но теперь объясни мне, пожалуйста, почему ты в теле моего отца, зачем показала мне это место и почему говорила о моей смерти.

— Какая любопытная… — хмыкнула фабрика.

Несмотря на то, что тело, а, соответственно, и голосовые связки были мужскими, тон и манера разговора отчётливо указывали на то, что это говорила женщина. Даже движения были другими, более плавными, но в то же время строгими: лицо немного надменное, обе руки спрятаны за спиной с прямой осанкой, плечи назад, грудь вперёд. Элизабет пребывала в глубоком замешательстве. Кто бы мог подумать, что у здания будет пол, оно сможет мыслить и говорить.

— Что ж. Ты ведь всё равно скоро умрёшь, почему бы тебе и не узнать. Знаешь, случается такое, когда дети приходят к своим родителям, находящимся в предсмертном состоянии, прощают им все их ошибки, и те со спокойной душой сразу умирают. Пусть так будет и сейчас — ты получишь ответы на вопросы и умрёшь.

Элизабет похолодела, но её интерес стал только больше.

Всё началось много лет назад, когда Вилли Вонка торжественно перерезал красную ленточку, его сфотографировали, и он в первый раз по-настоящему, а не для проверки стройки, зашёл в свои владения. Тогда это был молодой человек, ещё совсем недавно являвшийся юным парнишкой. Он мне сразу понравился — такой добрый, весёлый, красивый. Но ещё изначально, при моей постройке, Вилли допустил огромную ошибку. Он просто-напросто немного перестарался, наделяя меня слишком большим интеллектом и, что вышло случайно, некоторыми человеческими факторами, куда вошли и чувства. Да, я влюбилась в него. И вот сюда, к нему на работу, пришли люди. Я молчала, никак не говорила о себе, о своём существовании. Но потом пожалела об этом, ведь могла бы ему и сообщить о краже. Я же видела, кто и когда крал. Но я ничего не сказала, и Вилли было больно. Он закрылся, как он думал, от всех. Я испытала тогда весьма противоречивые чувства: с одной стороны, ему плохо, но с другой — мы остались вдвоём, наедине. Но я молчала, просто наблюдая за ним.

— Извини, но можно вопрос? — перебила Элизабет.

— Давай, — губы растянулись в хищной ухмылке.

— Как ты можешь следить за людьми?

— Очень просто: через камеры я вижу, через микрофоны и динамики слышу. Всё? — Кивок в ответ. — Тогда я продолжу. Так вот. Мы остались одни. Но однажды он отправился в путешествие, а вернулся уже не один, а с целым народом. С умпа-лумпами мне пришлось смириться, они мне не мешали и не приносили вреда ни мне, ни Вилли. Он был счастлив, и это главное. Потом он задумался о наследнике. Бакеты здесь — не такой уж кошмар, хоть внимание Вилли уже и делилось. А потом, буквально из ниоткуда, взялась одна блондинка, вскружившая ему голову. Моё сердце было разбито, но я терпела. Вилли был счастлив. А потом появилась ты. И что ты думаешь?! Ему уже было не до меня! Да, он иногда занимался документами, иногда ходил на совещания, но мне этого было недостаточно. Прошу ещё учесть, что он мог спокойно себе сидеть и заниматься делами, открывается дверь, вбегаешь ты, и всё — обо мне он забывает на часа на два, а то и больше. Потом умерла твоя мать — ему плохо, но у него есть ты, и при тебе он не может сидеть и горевать. И из-за того, что ему нужно было быть для тебя и отцом, и матерью, обо мне он теперь вспоминал далеко нечасто. И вот он умер. Я осталась ни с чем, так и не узнавшая его любви. И зачем она вообще существует, эта любовь?! Ведь именно из-за неё происходит большинство проблем.

«Фабрика» смотрела то целенаправленно Вонке в глаза, и той иногда казалось, будто бы в неё сейчас полетят искры, а то и молнии, то куда-то в пространство. «Её» взгляд периодически становился абстрагированным, но это не мешало чувствовать Элизабет, что во всех грехах, которые довели искусственный интеллект до нужды в крике души, виновата она. И даже в том, что любовь существует, ей подвластен конкретный искусственный интеллект, но любовь, как и жизнь, жестока, дана не каждому и не всегда взаимна. Элизабет Вонка всему виной.

— Я начала обдумывать, как мне вернуть моего Вилли. И придумала! — Как же знакома эта эмоция... Брови приподняты, лицо украшает широкая белоснежная улыбка. Элизабет любила папу любым, любила каждую его эмоцию. Даже эту, получившую от Майка клеймо «придурошная». Но сейчас перед ней не отец... — Он здесь, в этом мире. И раз он теперь будет жить вечно, ему уже не нужны наследники. Так что я избавлюсь от тебя, от Бакета и этих четырёх других людей, и от той семьи, что вы недавно приютили. Я буду с Вилли. Только он и я. Умпа-лумпы не в счёт, ведь они просто работники. — Она вдруг посерьёзнела, но перемена эта не предвещала ничего хорошего. — А теперь я отвечу на твой вопрос по поводу того, зачем мы здесь. Ну тут всё просто. Видишь, сзади тебя есть перила, чтобы случайно не упасть с мостика? Так вот, эти перила действительно могут помочь, но всё-таки они низкие. Через них можно с лёгкостью перевалиться. Так что здесь, в этом помещении, ты встретишь свою смерть. И встретишь ты её прямо сейчас, я помогу тебе во всех смыслах — толкну тебя и превращу в фарш при помощи своего сердца.

До Элизабет только сейчас дошло, что за всё время своего рассказа фабрика постепенно приближалась к ней, заставляя неосознанно для самой себя пятиться назад, то есть к перилам. Что ж, это объясняет, почему на неё сейчас так часто смотрели, как удав смотрит на кролика... Она обернулась, обнаружив сзади, в шаге от себя, те самые перила. Сердце уже было видно целиком. Теперь, представ во всей своей красе, оно было ещё страшнее, нежели когда Элизабет только вошла в это помещение. Она сглотнула и повернула голову обратно к фабрике, с ужасом обнаружив, что та уже стоит почти вплотную к ней.

* * *

Чарли недоволен. И у него припасëн вопрос к мистеру Вонке. Да, машина действительно не работала, перегорела пара электропроводов. Вопрос заключался в том, почему не работал лифт. Когда Чарли зашёл в него и понял, что тот никуда ехать не собирается, он открыл маленькую коробочку в потолке лифта, чтобы посмотреть, всё ли в порядке с лифтом. Никаких проблем Бакет не заметил и решил, что он просто не смыслит в электронике. Отправив разбираться с лифтом умпа-лумпов, он направился в свою комнату пешком. Идти пришлось долго, но желание скорее лечь в кровать оказалось сильнее усталости, поэтому он заставил себя идти быстрым шагом без передышки. Вот он уже идёт по одному из коридоров, от которого до жилых комнат рукой подать, как вдруг услышал странный гул. Раньше он его никогда не слышал. Странно.

Чарли пошёл на звук. Вот он подходит к какому-то дверному проёму, которого раньше, сколько себя помнит, он не видел. С каждым шагом гул усиливался, к нему присоединялись другие шумы. Бакет подошёл к проёму, заглянул внутрь. Помещение ему абсолютно незнакомо, но сейчас было не до того. Первое, что он увидел, — Элизабет, стоящая рядом с низкими перилами. А напротив неё мистер Вонка. Сразу вмешиваться Чарли не стал, решил понаблюдать, что будет дальше.

* * *

Элизабет было очень страшно. Она вдруг поняла, что не хочет умирать. И видеть перед собой такого странного отца, хоть и понимая, что это не он, было очень необычно и странно. Страшно. Она надеялась на чудо. Решила потянуть время.

— Многие говорят, что мой отец — гений. Но кто гений здесь? Тот, кто изобрёл бессмертие, или тот, кто изобрёл того, кто изобрёл бессмертие?

— Знаешь, я как-то не задавалась этим вопросом. Думаю, гений существует в обоих случаях, но их роли разные. Они дополняют друг друга.

Фабрика подошла ближе. Элизабет вжалась в перила, понимая, что если её толкнут, то у неё не будет шансов. Она упадёт. А механизм снизу подсказывал, что в данный момент Вонка проживает последние минуты, а то и секунды своей жизни.

Внезапно что-то изменилось в выражении лица фабрики.

— Элизабет? — этот добрый и ласковый взгляд, интонация голоса. Это был он, папа. — Что ты здесь… Что случилось? — Тут на его лице появилась догадка. Он посмотрел на ворот еë рубашки. — Элизабет, всё дело в броши.

— Что?

— Всё дело в броши. Сними её и выкинь, уничтожь.

— Или же отдай её мне, — и снова этот голос. Элизабет поняла, что фабрика просчиталась, забыла про брошь. В её глазах она увидела едва заметный страх. Значит, брошь действительно что-то значит. Фабрика протянула ладонь Элизабет, чтобы забрать брошь. — Ну же, давай. Отдавай.

— Элизабет, выкинь её.

— Или же отдай мне.

Мозг Элизабет пух от этого всего. Одно тело, но две интонации голоса, две манеры разговора, два выражения лица. Она сняла брошь.

— Умница. Давай, отдавай.

— Выкинь её.

— Но папа, ты ведь тогда… — на её глаза навернулись слёзы. Вилли боялся подойти ближе и обнять дочь, ведь в его сознание могла вернуться фабрика, он не мог её контролировать.

— Отдай брошь мне.

Элизабет стала слабо протягивать руку. Если честно, она не знала, что делает. Но отдавать брошь она точно не будет, ведь папа ей говорил сделать обратное. Она не собиралась его ослушаться.

— Элизабет, — позвал её отец, — я всегда любил тебя, люблю и буду любить. Всегда. Прости, если я был в чём-то виноват перед тобой. Если где-то обидел, чего-то не понял, недоглядел... А теперь прощай, — улыбнулся он, и на его месте снова появилась фабрика. Теперь уже навсегда...

Элизабет, с болью в сердце и душе, резко отдёрнула протянутую руку, развернулась и бросила брошь вниз, прямо в опасный механизм.

— Нет! — крикнула фабрика и начала буквально растворяться в воздухе... Магия? Возможно. Сейчас Вонка не удивилась бы уже ничему.

И вот от фабрики...от папы...уже ничего не осталось.

Мир перед Элизабет качнулся, а затем погрузился во тьму. Она начала падать назад, но Чарли успел подхватить её, прежде чем она перевалилась через перила.