Бакет и Вонка (джен)

«Упаковочный цех» работал, как всегда, отлично. В этом полностью автоматизированном цехе упаковывались конфеты и шоколад фирмы «Bucket and Wonka», а затем поступали в грузовики, на которых их развозили в разные страны мира. За процессом следили умпа-лумпы — человечки, что работали на этой фабрике, построенной самым лучшим кондитером в мире, Вилли Вонкой. Но сегодня кое-что изменилось. Помимо умпа-лумпов в цехе присутствовало ещё два человека, шедшие между конвейерами. И у того, и у другого в руках по три Золотых билета. Разложив Золотые билеты в шесть плиток молочного шоколада, они, взяв две уже упакованные шоколадки с билетами, вышли из цеха. Шесть Золотых билетов, а дети, нашедшие их, попадут на эту самую фабрику.

* * *

По всему маленькому городку, где располагалась шоколадная фабрика, ночью были расклеены листовки.

Лотерея началась...

* * *

Октябрьский вечер. Люди, желающие скорее попасть домой, идут своей дорогой, не замечая ничего и никого вокруг. Ворота фабрики открылись, и с еë территории вышли два человека — мужчина и женщина. Мужчина взял под руку женщину, и они отправились по улице. Мужчине не дашь больше тридцати пяти, хоть ему и сорок четыре, а вот женщина ещё довольно молода — тридцать лет.

Мужчина — Чарли Бакет, один из пятерых счастливчиков, что нашли Золотые билеты Вилли Вонки, и первый из двух владельцев самой большой шоколадной фабрики в истории. А женщина — Элизабет Вонка, дочь Вилли Вонки и вторая из двух владельцев самой большой шоколадной фабрики в истории.

Так как детей у Бакета и Вонки не было, да и парой они не являлись, а время не жалеет никого, они решили повторить идеальный план их, для неё отца, а для него наставника, и сделать такую же лотерею с Золотыми билетами и естественным отбором на этой загадочной фабрике. Вот только билетов шесть, а не пять; владельцев фабрики два, а не один; дети во всём мире стали ещё хуже, ещё избалованнее, ещё тупее...

Месяц назад Элизабет и Чарли заметили двух детей, являвшихся друг другу братом и сестрой, которые жили очень бедно, как и семья Бакетов когда-то, и не входили в превосходящее число испорченных детей. Весь месяц фабриканты всячески следили за ними и вскоре поняли, что именно эти ребята выиграют. Вот только была одна проблема: у родителей мальчика и девочки нет возможности покупать много шоколада своим детям. Да, у них обстановка явно лучше, нежели у Бакетов, ведь каждый месяц они покупали одну шоколадку своим детям, но этого не хватит для того, чтобы присутствовала хоть какая-то вероятность, что эти дети найдут билеты. Сам факт, что детей двое, а родители могут купить только одну шоколадку в месяц, уже говорил о том, что если на фабрику и попадёт ребёнок из этой семьи, то только один, а это совсем не нравилось двум кондитерам. Поэтому сейчас они, взяв с конвейера две шоколадки с Золотыми билетами, направились в магазин сладостей, чтобы лично расположить эти две шоколадки на самом видном месте, а перед домом той семьи положить деньги. Чарли тоже когда-то нашёл деньги и купил на них шоколадку, в которой и оказался тот самый Золотой билет. Позже мальчик много раз спрашивал своего наставника-гения о том, что не он ли всё так подстроил, чтобы билет нашёл именно он, Чарли, но Вилли Вонка отрицал своё участие.

Элизабет и Чарли решили разделиться: она пойдёт к дому и расположит купюры, а он — в магазин, положит шоколадки с билетами.

Магазин сладостей «Bucket and Wonka» находился через дорогу от дома, где жила семья тех двух неиспорченных детей. Элизабет и Чарли остановились у магазинчика, попрощались и разошлись. Женщина подошла к домику, вытащила из-за пазухи пятнадцать долларов, засунула деньги в полулысый куст и пошла обратно к магазину. Почему именно пятнадцать? Потому что фабриканты за месяц наблюдений за этими детьми узнали, что все деньги дети на себя тратить не станут и обязательно разделят с родителями, а может и вовсе всё отдадут. Поэтому Элизабет засунула в куст сумму больше, чем стоимость двух шоколадок. Для магнатов потеря несущественная, а вероятность попадания билетов к нужным детям уже больше.

Через минуту вышел Чарли.

— Всё. Положил.

— Хорошо. Теперь остаётся только ждать...

Чарли снова взял под руку Элизабет, и они стали прогуливаться по улочкам, не теряя из поля зрения домик.

Примерно через полчаса к дому подошёл мальчик, а почти сразу за ним и девочка. Понятное дело, что от них не укрылись деньги, торчащие из куста у входной двери. Кондитеры, увидев, что дети взяли купюры и зашли в дом, сели на скамеечку, расположенную недалеко от магазинчика сладостей, и стали ждать...

* * *

Семья Макса и Дженнифер Томасов жила в доме недалеко от шоколадной фабрики Чарли Бакета и Элизабет Вонки. Семья состояла из четырёх человек: двое детей и родители. Некогда, когда у родителей ещё были деньги на обучение, Макс и Дженнифер увлекались музыкой, ходили на занятия в музыкальную школу учиться игре на скрипке. А когда пришли тяжкие времена и денег стало не хватать, брат и сестра сразу после школы стояли на улице и играли для прохожих. Кому-то из проходящих становилось жалко детей, ведь их заштопанная местами и порой не по размеру одежда выдавала семейное положение, а кому-то нравилась музыка, ведь ребята играли очень даже неплохо, и эти люди могли бросить монетку в коробочку для сбора денег. Самыми дорогими материальными вещами, что были в семье Томасов, являлись две скрипки. Их оберегали больше всего, относились к ним с превеликой осторожностью.

Утром первого октября по всему городу обнаружились расклеенные листовки, в которых сообщалось о шести Золотых билетах и самой лотерее. Понятное дело, что Дженнифер и Макс тоже захотели попасть на фабрику Бакета и Вонки. Но они прекрасно понимали, что, учитывая положение семейного бюджета, неразумно покупать даже две шоколадки, поэтому решили забыть о желании попасть на экскурсию.

Вечером они возвращались домой после очередной уличной игры на скрипке. Дети устали и хотели только поесть и поспать, а ведь ещё и уроки делать! Подходя к дому, они обнаружили пятнадцать долларов, которые застряли в ветках кустика.

— Наверное, ветром откуда-то принесло... — высказал свою догадку Макс

— Пойдём, отнесём родителям.

— А может поищем человека, который потерял их?

— И сколько у тебя на это уйдёт времени?! — вскинула брови Дженнифер. — Может быть, эти деньги оказались здесь ещё утром, и человек, который их потерял, уже далеко отсюда.

— Ладно...

Макс взял деньги, и дети зашли в помещение. В принципе, это был очень уютный дом, даже несмотря на то, что вся мебель выглядела очень бюджетной и явно «повидавшей динозавров». Сам дом был очень старым и потрёпанным, но всё же без щелей и дыр. Двухэтажный. На первом этаже расположились три комнаты: спальня родителей, маленькая ванная и основная, где объединены кухня, столовая, гостиная и прихожая. А на втором этаже находились комнаты Макса и Дженнифер.

— Мам, пап! Мы дома! — крикнула Дженнифер.

— Смотрите, что мы нашли! — Макс протянул маме найденные купюры.

— Ух ты! А где вы их нашли? — спросил отец.

— Около дома, они застряли в кустовых ветках. Сначала мы хотели поискать того, кто их потерял, но потом решили, что этот человек мог потерять их уже очень давно и далеко уйти. Поэтому взяли, — ответила девочка.

Родители долго смотрели на деньги.

— Ну ладно. Вы, наверное, голодные. Идите кушать скорее! — сказала мама и пошла разливать по тарелкам суп.

Томасы-младшие, ни секунды не промедляя, шмыгнули в ванную, чтобы вымыть руки, а затем, усевшись-таки после короткой драки за кресло, в которой победила девочка, приступили к вкусному, как и всегда, ужину.

— Дорогие мои, мы помним про лотерею и Золотые билеты. Вы же наверняка тоже хотите их получить, — улыбнувшись, подмигнула мама. — Ну вот, идите в магазин и купите пару шоколадок. Кто знает, может, удача будет на нашей стороне...

На лицах детей в миг нарисовались улыбки во все двадцать. Дважды повторять не пришлось.

— Спасибо! — сказали хором и отправились в магазин.

В кондитерской у них начали разбегаться глаза от всевозможных сладостей. Карамельки, шипучки, жвачки, тянучки, сахарные бабочки... Но Макс и Дженнифер пришли только за двумя молочными шоколадками, и они, немного поразглядывав огромный ассортимент, целеустремлëнно направились к кассе.

— Можно, пожалуйста, два «восхитительно-сливочных восторга Вонки», — попросила, протянув продавцу десять долларов, девочка.

Тот улыбнулся и забрал деньги, а Макс взял две шоколадки во втором ряду. Решив, что если расстраиваться, то не перед родителями, они, отойдя от прилавка и досчитав до трёх, одновременно развернули плитки шоколадок. И на их лицах одновременно появились удивление, радость и счастье. Они оба держали в руках шоколадки, на которых сверкали Золотые билеты «Bucket and Wonka».

В полном счастье они помчались домой.

— Мам! — крикнул он.

— Пап! — крикнула она. — Мы их нашли! Мы нашли Золотые билеты!

Вся семья очень радовалась найденным билетам. И все четверо точно знали: трепетное ожидание не покинет этот дом вплоть до первого дня зимы.

* * *

Где-то через пятнадцать-двадцать минут мальчик и девочка вышли из дома и направились в кондитерскую. Фабриканты удивились тому, что за столь короткое время дети успели поужинать. А ещë через пять минут из их магазина выбежали, вернее, вылетели те самые дети и с радостными лицами побежали домой. Элизабет и Чарли заметили, как в руках у обоих детей блеснуло золото. Им сразу стало легче. Да, эти дети нашли Золотые билеты и попадут первого декабря на фабрику. А до остальных четверых «счастливчиков» кондитерам не было никакого дела.

С этими мыслями Бакет и Вонка отправились домой, на фабрику.

Вот и наступил тот самый день, который ждали и в то же время боялись все обитатели шоколадной фабрики. Даже несмотря на то, что всё уже спланировано и подготовлено.

Элизабет стояла перед зеркалом. На ней красовались чёрные туфли на небольшом каблуке, чёрные плотные колготки, чёрная юбка, чёрная рубашка, чёрный жилет и бордовый пиджак. Женщина взяла в руки брошь в виде красивой буквы «W», что когда-то являлась неизменным элементом повседневной одежды её отца, и прикрепила к воротнику рубашки. Посмотрела в зеркало. Друзья часто называли её женской версией Вилли Вонки, потому что если не брать в расчёт тот факт, что она девушка, то это была его точная копия: бледность кожи, шоколадного цвета волосы, фиалковые глаза, да и основные черты лица достались от папы, она даже по росту приходилась ниже только на пару сантиметров. Вот только характер немного не такой — у Вилли Вонки он был более капризным.

— Чего-то не хватает… — подумала она вслух, а потом щёлкнула пальцами. — Точно! Шляпа!

Элизабет подошла к прикроватной тумбочке и взяла лежащую на ней шляпу. Не цилиндр, конечно, но сойдёт.

В дверь постучали.

— Да?

Дверь открылась, на пороге оказался Чарли. На нём вся одежда чёрная: туфли, брюки, рубашка и пиджак.

— Элизабет, ты готова? — спросил он у своей подруги.

— Да, я готова, — она подошла к нему, и тот посмотрел на воротник её рубашки.

— Элизабет… — простонал он. — Ты опять?!

— Что «опять»? Говорю же — она удачу приносит!

— Это твои собственные убеждения! — закрыл ладонью лицо Чарли.

— Ну и пусть это мои убеждения. Главное — эти убеждения работают!

— Ладно, всё, пойдём…

Женщина посмотрела на макушку его головы.

— Постой…

Он остановился и встретился глазами с её умоляющим взглядом. Вчера они поднимали эту тему, Чарли не хотел исполнять её просьбу. Мистер Вонка приходился ему другом и очень близким человеком. Когда умерли родители Чарли, Вилли стал ему вторым отцом, а Элизабет — сестрой. А когда и его не стало, Бакет сидел рядом с Элизабет многие часы, даже дни, просто обнимая. Будь он женщиной, то, наверное, тоже плакал бы, но он мужчина, а мужчины не должны плакать. Так его учил дедушка Джордж. Чарли позволил себе слёзы только на похоронах, и то немного.

Наконец он сдался.

— Ладно, давай.

Женщина широко улыбнулась и в порыве нежности и благодарности чмокнула Бакета в щëку... Чарли такого не ожидал и как-то застопорился. Элизабет покраснела. Неловко улыбнувшись и заправив при этом локон волос за ухо, она поспешила к шкафу и открыла дверцу вещевого шкафа. Оттуда, с самой верхней полки, с наивысшей осторожностью достала коробку. А из коробки вынула цилиндр и протянула его Чарли. Цилиндр её отца. Чарли принял его и водрузил себе на голову.

— Всё, пойдëм.

* * *

Элизабет хотела бы устроить кукольное представление, но понимала, что это было бы совсем уж слишком, поэтому они с Чарли просто вышли из главного входа фабрики и встретили гостей.

Экскурсия проходила отлично. Честно говоря, все обитатели фабрики даже не пытались запоминать имена других участников. Им нужны были только Томасы.

Цеха решили показать другие, из тех же остался только «Шоколадный цех» — исключительно для того, чтобы оказать то самое впечатление сказочности и оригинальности, и, во избежание повторного засорения шоколадной реки, фабриканты распустили гостей максимум на десять метров вокруг себя. Лодка тоже осталась, вот только доставляла в другие цеха.

Дети действительно со временем стали ещё глупее. Они переплюнули тех, кому досталось во время экскурсии Вилли Вонки, хоть ситуации и походили максимально на предыдущие: девочка упала в один из котлов, — повезло, что в нём температура оказалась оптимальной для человека, — после чего выехала на конвейере в огромном куске желе в «Желейном цехе», где за главного был Август; мальчик попал в тянутель тянучек в «Цехе тянучек», где за главную была Виолетта; ещё один мальчик съел недоработанную конфету-мяч в «Спортивном цехе», где за главного был Майк; девочка потрогала кокон сахарной бабочки, хоть Верука ей и говорила, что дотрагиваться нельзя, в итоге уже вылезшие бабочки облепили её и растаяли, оставив стоять всю липкую в сахаре.

Дженнифер и Макс вели себя послушно, Чарли и Элизабет молились всем, кому можно и нельзя, что не ошиблись в своём выборе. В отличие от Вилли Вонки, владельцы фабрики сразу разрешили Томасам переехать вместе с семьёй, и никакого «Вверх и наружу», просто вышли из фабрики, подождав, пока пресса и камеры «сожрут» других детей с родителями.

После того, как дети были доставлены домой, все шестеро собрались, чтобы обсудить случившееся. Вонка по привычке села рядом с Бакетом, но вдруг уловила, как тот метнул в неë короткий странный взгляд. Это произошло настолько быстро, что Элизабет даже подумала, что ей показалось. С чего бы ему как-то странно..? Тут она вспомнила произошедшее утром. Щëки мигом вспыхнули. К слову, это, как и у папы, на бледном лице выглядело, словно какая-то болезнь. Быстро оценив, не увидел ли кто этой заминки между ней и Чарли, она постаралась на что-нибудь отвлечься, чтобы предательский румянец ушëл. Далеко не сразу, но получилось. В конце-то концов, ничего ведь не произошло, верно? Подумаешь, в порыве чувств. В щëку ведь. Да. В щëку. Не нужно об этом думать. Нужно вернуться к друзьям, обсуждающим воспоминания из детства и произошедшее сегодня.

Бывшие «испорченные» дети увидели, как же глупо смотрелись со стороны, и посочувствовали тогдашнему Вилли Вонке, которому они на время испортили часть производства. После этого все разошлись.

* * *

— Привет мам, привет пап! Экскурсия прошла хорошо, мы с Чарли не ошиблись — Дженнифер и Макс прошли испытания. Завтра днём они должны будут поселиться на фабрике.

Элизабет сидела между двух надгробий, находящихся в одной большой и просторной комнате на минус пятом этаже фабрики, где земля была настоящей. На могилах стояли фотографии в рамках — на одной из них её отец, а на другой — мать. Она, не зная причины, больше привязанности находила к отцу, нежели к матери. Быть может, из-за того, что с папой жила дольше? Мама умерла, когда Элизабет было семь лет. Еë не стало от опухоли головного мозга. Симптомов не было, поэтому мама не знала о болезни, а когда узнала — было уже поздно, и ей оставалось жить всего месяц. Но, несмотря на страшный диагноз, она продолжала быть весёлой и на позитиве, Элизабет и не подозревала, что её мама страшно больна. Папа умер два года назад, на нём сказался возраст, пережитый негатив и, как бы странно ни звучало, сладкое. Да, великого кондитера погубил смысл большей части его жизни. Однако Вилли Вонка по какой-то причине старел будто сильно замедленно, и к концу жизни выглядел лет на двадцать моложе, чем на самом деле, но свой секрет он не рассказал никому, даже дочери. Скорее всего, потому что и сам его не знал.

На похороны мамы пришли родители Чарли, сам парень, Элизабет с отцом, четверо друзей и некоторые умпа-лумпы. Среди пришедших человечков был Точо, друг мамы, с которым Элизабет познакомилась благодаря ей. Потом умерли родители Чарли, Вилли и Элизабет приняли его в свою семью. А потом… Ушёл и отец. На его похороны пришли все умпа-лумпы, включая вождя. Более тысячи маленьких человечков оплакивали своего хозяина, спасителя от смерти и очень доброго начальника, пусть и со сложным характером.

После смерти отца Элизабет впала в депрессию. Всё произошло слишком быстро, она не успела смириться, что единственный родной человек тоже когда-то умрёт. Так и появилось желание быть похожим на него во всём: одежда, привычки, манера разговора и прочее. Этим она всё чаще бесила друзей, в особенности Чарли. Но Верука ей как-то сказала, что в отличие от неё мужчина пытается забыть того, кого ему тоже не хватает, тем самым заглушив боль, но Лиз ему просто не даёт этого сделать.

— Я всё больше и чаще раздражаю Чарли. Может, я действительно перегибаю палку с желанием быть похожей на тебя, пап? Мне так тебя не хватает… И тебя тоже, мам. Наверное, я ненормальная — ну кто разговаривает с могилами?! Но знаете… мне наплевать на тех, кто так считает. Законом не запрещено это делать, так что я ничего не нарушаю.

Внезапно дверь открылась, на пороге оказался умпа-лумп. Когда он увидел хозяйку, то вздрогнул и хотел уже уйти, но Элизабет махнула ему рукой.

— Нет-нет, заходи. Ты мне не мешаешь, — улыбнулась она.

Умпа-лумп зашёл и направился к ней. Остановившись в метре от могил, человечек отвесил поклон. Честно сказать, Элизабет не знала, кому именно тот поклонился, но ей это и не было особо интересно. Умпа-лумп начал что-то показывать жестами. Женщина ещё не знала целиком и полностью лумпаландский язык, но она поняла общую суть.

— Чарли ищет меня? — умпа-лумп кивнул. — Хорошо, иду.

Она вышла из комнаты и направилась за умпа-лумпом к Чарли, который уже полчаса как скакал по фабрике в поисках своей подруги.

Пятнадцатое декабря. Дженнифер и Макс Томас со своими родителями уже две недели живут на фабрике Бакета и Вонки. Они очень хорошие ученики, послушные и умные. Стараются как можно больше запоминать. Их наставники очень ими довольны. На следующий день после их переезда на фабрику, то есть третьего декабря, Элизабет и Чарли устроили им маленькую самостоятельную работу, просто чтобы проверить их знания. Дети почти ничего не знали о кондитерской науке, но всё-таки смогли сделать маленький тортик из трёх бисквитов и прослойкой крема из взбитых сливок.

Детская фантазия на этой фабрике всегда приветствовалась, и вот сейчас двое детей стоят в «Думательной комнате», расположенной рядом с «Цехом изобретений», перед своими наставниками. В «Думательной комнате» присутствовало почти всё необходимое для рождения новых идей: повсюду на многочисленных полках разные сладости, как уже выпущенные в свет, так и маленькие бесформенные фигурки, что помогали разбудить фантазию; огромная стопка бумажных листов с кучей ручек и карандашей; маркерная доска, где можно было рисовать и записывать идеи; стены, разрисованные яркими красками; множество листов бумаги, валяющихся на полу, так как убирать их никто не собирался, и решили оставить так, назвав творческим беспорядком. Большой комнатушка не являлась, всего где-то десять квадратных метров.

— Итак, — Элизабет стояла, полная энтузиазма, — нам нужно что-то такое, такое… Ну, что за душу возьмëт и создаст рождественское настроение.

— Олени? — спросил Макс.

— Снежинки? — предложила Дженни.

— Нет… Слишком просто.

— Может, мешок с подарками, и каждый подарок имеет свой вкус? — предложил Чарли, заведомо зная ответ.

— Нет.

Чарли понимал, что мешок с подарками — слишком просто для буйной фантазии Вилли Вонки, а ведь перед ним сейчас его дочь. Она, подражающая отцу во многом, разумеется забраковала такую простую идею. Но попытка — не пытка, попробовать стоило. Тяжело, наверное, будет еë будущему мужу обратить на себя внимание и впечатлить такую особу... Мужчину передëрнуло. «Мужу»... У Лиз ещë всë впереди, и наверняка ей встретится когда-нибудь тот самый. Если, конечно же, она сможет обратить внимание на что-то и кого-то кроме дела своего отца. А он, Чарли Бакет, поведëт себя подобающе старшему брату: поддержит, поможет и защитит от недоброжелателей. Конечно... Именно как старший брат. Как же иначе?

— Ну конечно же! Фейерверки! — воскликнула Элизабет.

— Фейерверки? — переспросила Дженнифер. — Настоящие фейерверки в конфетах? Разве такие конфеты можно будет есть? Да и есть уже такие конфеты…

— Нет, Дженнифер, — улыбнулась Элизабет, — фейерверки не такие, как в «Игровом цехе». Под этим словом я подразумевала то, что когда человек будет есть эту конфету, у него во рту взорвëтся целый фейерверк вкусов.

— Раз будет фейерверк, то, думаю, можно использовать взрывную карамель. Да? — предложил Макс.

— Да, можно, — улыбнулась Вонка. А затем резко повернулась к Бакету, вроде всë ещë улыбаясь, но уже как-то немного по-другому. — А знаешь, Чарли... Мешок с подарками всë же забывать не будем. На всякий случай.

Весь остальной день Чарли Бакет по неизвестной никому причине ходил в приподнятом настроении.

* * *

Элизабет стояла за металлическим столом в «Цехе изобретений», где разрабатывались рецепты для придуманных идей, и листала записную книжку отца, в которой находились все основные формулы. К ней подошёл Чарли.

— Элизабет…

— Да? — она оторвалась от книжки и посмотрела на Чарли, широко улыбнувшись.

Что-то в этих улыбке и интонации Чарли не понравилось. Да, Элизабет съехала с катушек по отцу, во всём подражает ему, но сейчас это всë уже чересчур. Слишком похожа на его эта улыбка, и не в белоснежности зубов дело; слишком похоже это «Да?», с задоринкой и растягиванием гласной. И взгляд… Что-то в нём было не то. Но Чарли сейчас решил не придавать этому особого значения, ведь, быть может, это у него самого уже крыша едет.

— Верука хотела поговорить с тобой. Мне она отказалась что-либо рассказывать, говорит, что это женский разговор. На мой вопрос про Виолетту ответила, что и она приглашена. У вас тут женский заговор, что ли? — Он улыбнулся. А затем притворно нахмурил брови: — Нам с парнями стоит нервничать?

— Нет, конечно. Не стоит, — решив подыграть Бакету, с прищуром сказала она. — Ну что ж. Раз так, то уже иду. — Вонка, ещë раз улыбнувшись, направилась к выходу из цеха.

* * *

Вечер двадцать четвёртого декабря. К празднику уже почти всё готово, доделываются последние штрихи. Вся большая компания, состоявшая из десяти человек, собралась за одним большим столом в «Шоколадном цехе». До Рождества осталось полтора часа.

Сегодня Элизабет удивила как минимум Чарли — пришла в свитере с изображёнными на нём оленями. Кроме свитера на ней — обычные штаны. Никаких рубашек, брюк, пиджаков, даже броши не было, с которой она уже почти не расставалась в последнее время.

Умпа-лумпы, как и каждый год, приготовили представление, состоящее из сборника их самых лучших песен. Правда, в этот сборник попала и довольно весёлая песня про тупого Августа Глуппа тридцатилетней давности. Благо, что Элизабет пришло в голову заранее просмотреть программу песен, а то настроение испортилось бы минимум у Августа.

В полночь все побежали к огромной ёлке, а точнее, к подаркам, что лежали под ней. После разворачивания своего подарка, Элизабет заулыбалась ещё шире — в коробке лежала шляпа. Чарли обнаружил в коробочке свой любимый одеколон, с запахом домашнего печенья. Виолетта получила спортивный костюм, Верука — красивый кулон с топазом, Майк — футбольный мяч с автографом каждого участника его любимой команды, Август — наручные часы, а Томасы — набор посуды и семейную поездку в Гранд-Лейк, которая должна была состояться в феврале.

После получения подарков начались танцы. Элизабет подтолкнула Веруку к Августу, который со временем похудел и немного подкачался, став настоящим красавцем. Мужчина около пятнадцати лет назад начал оказывать знаки особого внимания в адрес дочери богатого мистера Соль, а когда-то избалованная девочка и не знала, что ей делать. Примерно тринадцать лет назад она, под напором двух подруг, вроде бы начала как-то отвечать, но всё находилось в очень неопределённом состоянии. Определяться стало через год, и всего пять лет назад парочка наконец поженилась. Но бывшая мисс Соль отчего-то искала во всём подвох и постоянно проверяла нервы мужа на прочность, то и дело обижаясь. Вот и теперь она устроила бойкот несчастному и думала, достаточно ли тот натерпелся и можно ли уже довериться ему и окунуться с головой в любовь, о чём и хотела переговорить с подругами полторы недели назад. Верука пару минут попрепиралась, но потом сдалась и подошла к Августу.

* * *

Первое февраля. Семь с половиной часов утра. В комнату Элизабет постучал Чарли, зашёл и начал ругаться. Дело в том, что женщина сидела за письменным столом с головой погружённая в документы и даже ещё не ложилась спать.

— Чарли, ну что ты кричишь? — спросила она, глядя на друга.

— Знаешь, обычно в таких случаях говорят «Ты мне кого-то напоминаешь», но если я это скажу, то это будет мягко сказано! — не унимался он. — Ты ещё пол смени, будешь в точности, как он!

Элизабет ничего не ответила. Да, она хотела быть похожей на отца во многом, но не спать по ночам не собиралась. Сегодня так получилось случайно, просто бумаги много накопилось, а Вонка не заметила, как пролетело время.

— Ладно, — немного остыл Чарли, — прости, что накричал. Просто…береги себя. И…там Томасы собираются, пойдёшь провожать?

— Да, конечно, — улыбнулась она и встала из-за стола.

За прошедший месяц Элизабет насторожила Чарли. Дело в том, что её поведение всё чаще напоминало ему мистера Вонку: всё чаще при создании какого-нибудь рецепта её взгляд становился безумным, всё чаще она улыбалась улыбками из арсенала отца, всё чаще интонация голоса была как у него. Ещё она уже почти ежедневно носила его брошь. Всё это одновременно и раздражало, и беспокоило Бакета.

Элизабет и Чарли проводили Томасов за ворота фабрики, где тех ждала машина.

— Элизабет, пойдём в «Цех изобретений», мне надо показать тебе то, что вчера сделала Дженнифер, — сказал Чарли, когда они вдвоём зашли в главный коридор.

— Оу, да, конечно. Только мне нужно отнести в «Административный корпус» документы, что я заполняла всю ночь.

— Хорошо, я буду ждать тебя в цехе. Приходи скорее.

Они разошлись: Чарли ушёл в «Цех изобретений», а Элизабет направилась в свою комнату. Войдя, она подошла к столу, села, чтобы поставить печать на последнем документе, и увидела рядом лежащую брошь отца, которую вчера вечером сняла, а утром забыла надеть. Женщина тут же решила исправить ситуацию и приколола брошь.

Тут она встала, направилась к двери и вышла из комнаты. Прошла по нескольким коридорам и спустилась на этаж. Любой заметил бы, что это уже не Элизабет. У Элизабет глаза не были холодными, её лицо всегда выражало эмоции и никогда не выглядело таким серьёзным.

Пройдя ещё несколько коридоров, она остановилась и подошла к стене. Приложила ладонь к определённому участку стены, о существовании которого не знал никто из ныне живущих. Тут же на уровне лица женщины вылез датчик, просканировавший её правый глаз. На стене высветилась зелёная надпись «Элизабет Вонка», а под ней — «доступ разрешëн», после чего часть стены отъехала, открывая потайной ход размером с обычную дверь.

Пройдя в дверной проём, женщина оказалась на металлической смотровой площадке в большом помещении. Перед ней был огромный и сложный механизм. Прикрыв глаза, она довольно ухмыльнулась.

* * *

Спустя пятнадцать минут, проведённых в этой комнате, женщина вернулась в комнату Элизабет. Села за стол, положила руки перед собой и опустила на них голову. Закрыла глаза.

Элизабет вздрогнула и открыла глаза. Подняла голову и посмотрела на бумагу, лежащую перед ней. Потом перевела взгляд на настольные часы.

— О, Господи! — воскликнула она. — Чарли!

Быстро поставив печать там, где нужно, вскочила, собрала все документы и выбежала из комнаты. Добежав до «Административного корпуса», Вонка отдала документы Дорис, что была уже в возрасте, и побежала в «Цех изобретений». Там она встретилась с разгневанным Чарли.

— Ну и где ты была так долго? — спросил он.

— Я…я… Прости, Чарли. Я, кажется… уснула.

— Уснула?! А я говорил тебе: ночью спать надо! — Но затем, глубоко вдохнув и выдохнув, он взял себя в руки и спокойно сказал: — Ладно, пойдём.

После того как Элизабет неожиданно для себя уснула на полчаса, прошла неделя. Она до сих пор не могла понять, как это произошло. С тех пор женщина стала внимательно следить за временем и ложиться спать до полуночи. И надо сказать, что теперь никакого непредвиденного сна не случалось, а мысли стали более ясными. Элизабет начала задумываться, не из-за недостатка ли сна её папа вёл себя странно для полностью здорового головой человека.

Несмотря на ранний час, сегодняшний день уже принёс успехи: придумано четыре идеи и три рецепта, а Чарли редко молчаливо упрёкал Вонку за её подражание отцу. До возвращения Макса и Дженнифер оставалось три недели, что тоже не могло не радовать. Женщина уже успела привязаться к ним и теперь скучала.

Сейчас она шла из «Цеха соков» в свою комнату, чтобы переодеть испачканные вишнёвым соком блузку и юбку. В машине внезапно произошёл какой-то сбой, и рубиновая жидкость разлетелась в разные стороны, попутно любезно зацепив одежду Элизабет. После поворота налево ей оставалось дойти до лестницы и спуститься на один этаж, где уже будет коридор с жилыми комнатами людей. И вдруг справа, из бокового ответвления коридора, послышалось весёлое приветствие:

— Здравствуй, Элизабет!

— Привет, пап! — машинально ответила ему она, не сбавляя скорости шагов.

Только тут до неё дошло, кто с ней только что поздоровался. Резко остановившись, женщина круто повернулась. Перед ней стоял он, её отец собственной персоной, тепло улыбаясь, словно и не было этих двух с половиной лет. Её глаза округлились, рот приоткрылся от шока.

— П-п-папа?!

— Да, это я, — немного грустно улыбнулся он.

И так бледная кожа Элизабет побледнела ещё сильнее. Вонка почувствовала, как мир качнулся перед глазами, в них потемнело, голова закружилась, и всё погрузилось в кромешную тьму.

Вилли поймал дочь в футе от бетонного пола. Поднял на руки и понёс в больничный отсек.

* * *

Элизабет открыла глаза, и в них сразу беспощадно ударил белый свет. Больничный отсек фабрики. Именно здесь, в этой больнице, в родильном зале она сделала свой первый вдох.

Сколько она уже здесь лежит? То, что произошло перед тем, как женщина потеряла сознание, просто не могло быть! Это невозможно! Её отец умер больше двух лет назад. Она своими глазами видела, как закрывали крышку гроба, как опускали в земельную яму. Отец не мог ожить спустя такое время. Он наверняка только померещился Вонке. Умпа-лумп по имени Точо как-то рассказывал юной Элизабет, как её мама тоже видела то, что выглядит иначе или чего на самом деле нет вовсе. До сих пор оставалось загадкой, было ли это связано с её болезнью, но факт, что фантазия играла в такие игры с Розали с самого детства и до момента, пока она не встретила Вилли Вонку, оставался фактом. Видимо, это наследственное...

Справа раздался шорох. Элизабет резко повернула голову, вздрогнула и, тихо пискнув, быстро прижалась к стене, обхватив колени руками. На стуле посетителя сидел её отец. Он смотрел в пустоту, но, увидев её реакцию, будто очнулся.

— Оу, Элизабет, ты проснулась! — тепло улыбнулся он. Но затем обратил внимание на её состояние, и улыбка исчезла. — Элизабет, ты в порядке?

Она смотрела на отца так, словно тот был призраком. В каком-то смысле таковым он сейчас для неё и являлся.

— Т-т-ты. Ты же ведь это… Т-там, внизу. Я же сама видела!

Вилли Вонка погрустнел.

— Да, это так. В принципе, оно само собой разумеется, что ты в замешательстве, но я бы не хотел разговаривать об этом. По крайней мере, не сейчас. Ладно?

Элизабет кивнула, но не сдвинулась с места. Она сидела, прижавшись к стене, в полутора метрах от восставшего из мертвых. Вилли вздохнул и снова погрузился в свои мысли.

Элизабет любила папу, а он относился к ней с такой теплотой и лаской, с которой, кажется, не относился больше ни к кому, даже к любимой жене. Он вёл дневник, благодаря которому Элизабет узнала о скорой смерти отца. Тогда она нашла дневник на письменном столе в его комнате, пока он принимал душ. В дневнике Вилли писал, что чувствует свой приближающийся конец, и, когда он вышел из душа и спросил у дочери, что случилось, она обняла его и расплакалась. Но быть рядом с ним до самого конца ей не удалось, его нашли умпа-лумпы лежащим на своей кровати с самым умиротворённым выражением лица. И вот сейчас отец появился из ниоткуда, такой же, как и тогда. Создавалось впечатление, что его смерть подстроили, в гроб положили куклу, а сам он до этого времени скрывался. Но это всё выходит очень сомнительно, ведь от кого-кого, а от собственной дочери ему скрываться было незачем.

Прошло около пятнадцати минут. За это время Элизабет немного успокоилась и расслабилась. Теперь она просто сидела в кровати, вытянув ноги, и рассматривала, должно быть, глюк собственного мозга. Вилли похоронили в его обычной одежде, но без перчаток, броши, цилиндра и трости. Сейчас, за исключением броши, эти вещи лежали в шкафу Элизабет. Именно без этих четырёх элементов Вилли сейчас находился.

Ещё через пару минут она пришла к выводу, что глюк это, или не глюк, а сейчас её отец сидит рядом. Собравшись с духом, Элизабет встала с кровати.

— Дочь, ты куда? — спросил Вилли.

— Пойдём, мне ведь нужно отдать тебе твои вещи…

Они дошли до её комнаты в молчании. Элизабет всё время поглядывала на отца, проверяя, не денется ли тот куда. Но он шёл рядом, изучая пол, стены и потолок, чтобы не упустить ни единого изменения за время своего отсутствия. Однако, кроме новых конфет, машин и увеличения бюджета фабрики, особо ничего не изменилось.

Открыв дверь, Элизабет прошла к своему шкафу. Открыв дверцу, она взяла коробку, вытащила из неё цилиндр и протянула его Вилли. Тот взял его в руки. Элизабет словно ждала, когда цилиндр проскользнёт сквозь ладони отца и упадёт на пол, доказывая, что папа — лишь иллюзия, но этого не произошло. Цилиндр оказался у него на голове. Достав маленькую коробочку, она её открыла и вытащила латексные перчатки. Отдавая их папе, женщина случайно коснулась его руки. Настоящая, немного прохладная, какая и была при жизни. Элизабет открыла другую дверцу шкафа, где находились вешалки, и достала оттуда трость. Оставалось только одно. Она подняла руки к воротнику рубашки, чтобы снять брошь, но её остановил отец.

— Не надо, Элизабет. Оставь её себе.

— Но ведь она твоя…

— Считай, что уже нет. Я же вижу, как тебе нравится эта брошь.

Элизабет простояла немного в смятении, а потом быстро подошла к папе и обняла его. «Прилипнув» к горячему телу, женщина только теперь до конца осознала, что умерший человек, которого она так горячо любила, сейчас вернулся, стоит рядом с ней такой же, как и тогда. Настоящий. Вилли немного не ожидал внезапных обнимашек и поэтому застыл на пару секунд, но затем тоже обнял родную дочь.

Элизабет не заметила, как пролетела неделя. Кажется, эти дни стали самыми счастливыми в её жизни за последние два с половиной года. Время рядом с любимым родителем не шло, не бежало, а стремительно летело. День казался коротким, словно длился не дольше часа. С появлением Вилли в работе фабрики поменялось настроение её обитателей, включая умпа-лумпов, которые тоже были в шоке и безумно рады. Эти человечки даже сочинили песню, а потом часа два танцевали у костра в «Лумпаландии».

В тот день, когда отец «воскрес», его ждала встреча с Чарли и четырьмя друзьями. И, конечно, с умпа-лумпами. Вот только если последние попадали на колени и начали ему кланяться, то первые пятеро старались остаться в сознании, хоть Верука с Майком всё же и осели на пол.

Сейчас дело было в «Цехе изобретений». Предыдущий и два нынешних владельца фабрики творили очередное волшебство. Но Чарли за последнюю неделю иногда стал чувствовать себя ненужным. Он видел, как счастлива Элизабет, какой хорошей командой была она с мистером Вонкой. Эти двое понимали и словно читали мысли друг друга, подхватывали идеи и выражения на лету. Однако схожее мышление не мешало им в создании конфет слушать и Чарли, чтобы позже втроём выбрать лучший вариант. Но всё же Бакет порой чувствовал себя третьим лишним.

— Может, добавить лимонный сок? — предположила Элизабет.

— Тогда сладкий вкус будет подкисливать… Да, думаю, подойдёт! — улыбнулся Вилли. — Чарли, а ты что думаешь?

— Я не против лимона. И…может, вишню добавить? — предложил Чарли. Все согласились, а Бакет про себя облегчённо выдохнул.

* * *

Они находились в своём общем кабинете. Чарли и Элизабет занимались чертежом новой машины, а Вилли страдал над, казалось бы, никому не нужными документами.

— Пап, мы всё.

Мистер Вонка встал, подошёл к столу. Склонился над чертежом и с минуту рассматривал его.

— Да, хорошо, — сказал он, не отрываясь от чертежа, — но, если я не ошибаюсь, вы собираетесь поставить треть машины в «Цехе сортировки орехов». Верно?

— Как это? — удивился Бакет, и Вилли указал кончиком карандаша на погрешность. — А. Ой. Это нет, это ошибка.

— Я так и понял, — улыбнулся он и вышел из кабинета. Вернулся через несколько секунд. — Чарли, мне только что сообщили, что в «Желейном цехе» возникли проблемы. Иди туда и помоги, пожалуйста, Августу и трём… И трём другим.

Бакет кивнул, покинул кабинет и направился в другой конец фабрики. Вилли посмотрел на дочь. Она сидела над чертежом, исправляя ошибку, которую допустила вместе с Чарли.

— Пойдём, Элизабет.

— Но… куда?

— Пойдём, скоро сама всё поймёшь.

— Нет. Мне нужно закончить чертёж. Ты ведь знаешь, как часто можешь забыть о чём-нибудь, и ты также знаешь, что я вся в тебя.

— Да, я это знаю. Но пойдём, я тебе кое-что покажу.

Он вышел из кабинета и направился по коридору. Элизабет ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Шли недолго. Вонка-младшая не раз спрашивала отца, куда они направляются, но на все вопросы дочери он лишь загадочно улыбался в ответ. И с каждым разом эта улыбка всё больше казалась Элизабет не столько загадочной, сколько зловещей.

— И всë-таки, куда мы идём? — вновь спросила она.

— Сюда.

Они стояли напротив сплошной стены коридора.

— Сюда? То есть в стену?

Отец ей ничего не ответил. Он лишь подошёл к стене почти вплотную. Снял правую перчатку и приложил руку к стене. В то же время из стены вылез датчик, просканировавший его глаз. На стене высветилась надпись «Вилли Вонка», затем «доступ разрешëн», и потайная дверь открылась. Элизабет застыла в недоумении.

— Заходи, — тихо сказал отец с ухмылкой, которая совсем не понравилась Вонке. Но деваться было некуда.

То, что Элизабет увидела, пройдя в проём, она совсем не ожидала увидеть. Она и подумать не могла, что здесь, в её доме, на фабрике, есть такой огромный механизм, о котором она даже и знать не знала. Элизабет прошла немного вглубь помещения. Его нельзя было назвать широким или длинным, но высоким — однозначно. Смотровой мостик, где сейчас стояла Вонка, располагался на самом верху помещения. Если подойти к его краю, то можно понять, что пол помещения находится внизу метрах в двенадцати. Механизм, что работал достаточно громко, пугал своим видом. Видимо, у стен помещения имелась хорошая звукоизоляция, раз никто не слышал такого шума.

Сзади послышался шорох. Подумать только, но Элизабет уже успела забыть о том, что находится здесь не одна. Обернувшись, она мгновенно столкнулась взглядом с темно-фиолетовыми, почти чёрными глазами.

— Ну что, как тебе?

— Ну, я даже не знаю. Почему ты мне раньше не показывал этого помещения? И что это за огромный механизм?

— Я не могу ответить на первый вопрос.

— Почему? — Она только теперь поняла, что её отец изменился ещё в кабинете: его взгляд стал холодным, голос тоже претерпел изменения, только женщина ещё не могла точно сказать, какие именно.

— А вот на второй вопрос я ответить могу, но зачем мне это? Ты и так скоро умрёшь.

— Умру?! — Для Элизабет ещё многое оставалось загадкой, но одно она знала точно — это не её отец. Отец никогда не стал бы озвучивать эти страшные слова в её адрес, он никогда не говорил таким холодным и безразличным тоном, даже когда сердился. — Кто ты?

— Я? А тебе, собственно, какая разница?

— Кто ты? — повторила свой вопрос Элизабет.

— Ну что ж. Я — фабрика. Да-да, — видя вопрос в глазах Вонки, повторила она, — эта самая фабрика. А механизм, про который ты спрашивала, — моё сердце. Да, все считают сердцем «Шоколадный цех», где находится шоколадный водопад, но это не так. Ведь этот механизм, что сейчас расположен за твоей спиной, из небольшого относительно фабрики количества электричества, поступающего сюда, делает его намного больше. Без этого механизма «Шоколадного цеха» в принципе не существовало бы. Потому что без оборудования, работающего на электричестве, этот цех и водопад просто невозможно было бы создать.

— Так. Кто ты и что это за механизм — я поняла. Но теперь объясни мне, пожалуйста, почему ты в теле моего отца, зачем показала мне это место и почему говорила о моей смерти.

— Какая любопытная… — хмыкнула фабрика.

Несмотря на то, что тело, а, соответственно, и голосовые связки были мужскими, тон и манера разговора отчётливо указывали на то, что это говорила женщина. Даже движения были другими, более плавными, но в то же время строгими: лицо немного надменное, обе руки спрятаны за спиной с прямой осанкой, плечи назад, грудь вперёд. Элизабет пребывала в глубоком замешательстве. Кто бы мог подумать, что у здания будет пол, оно сможет мыслить и говорить.

— Что ж. Ты ведь всё равно скоро умрёшь, почему бы тебе и не узнать. Знаешь, случается такое, когда дети приходят к своим родителям, находящимся в предсмертном состоянии, прощают им все их ошибки, и те со спокойной душой сразу умирают. Пусть так будет и сейчас — ты получишь ответы на вопросы и умрёшь.

Элизабет похолодела, но её интерес стал только больше.

Всё началось много лет назад, когда Вилли Вонка торжественно перерезал красную ленточку, его сфотографировали, и он в первый раз по-настоящему, а не для проверки стройки, зашёл в свои владения. Тогда это был молодой человек, ещё совсем недавно являвшийся юным парнишкой. Он мне сразу понравился — такой добрый, весёлый, красивый. Но ещё изначально, при моей постройке, Вилли допустил огромную ошибку. Он просто-напросто немного перестарался, наделяя меня слишком большим интеллектом и, что вышло случайно, некоторыми человеческими факторами, куда вошли и чувства. Да, я влюбилась в него. И вот сюда, к нему на работу, пришли люди. Я молчала, никак не говорила о себе, о своём существовании. Но потом пожалела об этом, ведь могла бы ему и сообщить о краже. Я же видела, кто и когда крал. Но я ничего не сказала, и Вилли было больно. Он закрылся, как он думал, от всех. Я испытала тогда весьма противоречивые чувства: с одной стороны, ему плохо, но с другой — мы остались вдвоём, наедине. Но я молчала, просто наблюдая за ним.

— Извини, но можно вопрос? — перебила Элизабет.

— Давай, — губы растянулись в хищной ухмылке.

— Как ты можешь следить за людьми?

— Очень просто: через камеры я вижу, через микрофоны и динамики слышу. Всё? — Кивок в ответ. — Тогда я продолжу. Так вот. Мы остались одни. Но однажды он отправился в путешествие, а вернулся уже не один, а с целым народом. С умпа-лумпами мне пришлось смириться, они мне не мешали и не приносили вреда ни мне, ни Вилли. Он был счастлив, и это главное. Потом он задумался о наследнике. Бакеты здесь — не такой уж кошмар, хоть внимание Вилли уже и делилось. А потом, буквально из ниоткуда, взялась одна блондинка, вскружившая ему голову. Моё сердце было разбито, но я терпела. Вилли был счастлив. А потом появилась ты. И что ты думаешь?! Ему уже было не до меня! Да, он иногда занимался документами, иногда ходил на совещания, но мне этого было недостаточно. Прошу ещё учесть, что он мог спокойно себе сидеть и заниматься делами, открывается дверь, вбегаешь ты, и всё — обо мне он забывает на часа на два, а то и больше. Потом умерла твоя мать — ему плохо, но у него есть ты, и при тебе он не может сидеть и горевать. И из-за того, что ему нужно было быть для тебя и отцом, и матерью, обо мне он теперь вспоминал далеко нечасто. И вот он умер. Я осталась ни с чем, так и не узнавшая его любви. И зачем она вообще существует, эта любовь?! Ведь именно из-за неё происходит большинство проблем.

«Фабрика» смотрела то целенаправленно Вонке в глаза, и той иногда казалось, будто бы в неё сейчас полетят искры, а то и молнии, то куда-то в пространство. «Её» взгляд периодически становился абстрагированным, но это не мешало чувствовать Элизабет, что во всех грехах, которые довели искусственный интеллект до нужды в крике души, виновата она. И даже в том, что любовь существует, ей подвластен конкретный искусственный интеллект, но любовь, как и жизнь, жестока, дана не каждому и не всегда взаимна. Элизабет Вонка всему виной.

— Я начала обдумывать, как мне вернуть моего Вилли. И придумала! — Как же знакома эта эмоция... Брови приподняты, лицо украшает широкая белоснежная улыбка. Элизабет любила папу любым, любила каждую его эмоцию. Даже эту, получившую от Майка клеймо «придурошная». Но сейчас перед ней не отец... — Он здесь, в этом мире. И раз он теперь будет жить вечно, ему уже не нужны наследники. Так что я избавлюсь от тебя, от Бакета и этих четырёх других людей, и от той семьи, что вы недавно приютили. Я буду с Вилли. Только он и я. Умпа-лумпы не в счёт, ведь они просто работники. — Она вдруг посерьёзнела, но перемена эта не предвещала ничего хорошего. — А теперь я отвечу на твой вопрос по поводу того, зачем мы здесь. Ну тут всё просто. Видишь, сзади тебя есть перила, чтобы случайно не упасть с мостика? Так вот, эти перила действительно могут помочь, но всё-таки они низкие. Через них можно с лёгкостью перевалиться. Так что здесь, в этом помещении, ты встретишь свою смерть. И встретишь ты её прямо сейчас, я помогу тебе во всех смыслах — толкну тебя и превращу в фарш при помощи своего сердца.

До Элизабет только сейчас дошло, что за всё время своего рассказа фабрика постепенно приближалась к ней, заставляя неосознанно для самой себя пятиться назад, то есть к перилам. Что ж, это объясняет, почему на неё сейчас так часто смотрели, как удав смотрит на кролика... Она обернулась, обнаружив сзади, в шаге от себя, те самые перила. Сердце уже было видно целиком. Теперь, представ во всей своей красе, оно было ещё страшнее, нежели когда Элизабет только вошла в это помещение. Она сглотнула и повернула голову обратно к фабрике, с ужасом обнаружив, что та уже стоит почти вплотную к ней.

* * *

Чарли недоволен. И у него припасëн вопрос к мистеру Вонке. Да, машина действительно не работала, перегорела пара электропроводов. Вопрос заключался в том, почему не работал лифт. Когда Чарли зашёл в него и понял, что тот никуда ехать не собирается, он открыл маленькую коробочку в потолке лифта, чтобы посмотреть, всё ли в порядке с лифтом. Никаких проблем Бакет не заметил и решил, что он просто не смыслит в электронике. Отправив разбираться с лифтом умпа-лумпов, он направился в свою комнату пешком. Идти пришлось долго, но желание скорее лечь в кровать оказалось сильнее усталости, поэтому он заставил себя идти быстрым шагом без передышки. Вот он уже идёт по одному из коридоров, от которого до жилых комнат рукой подать, как вдруг услышал странный гул. Раньше он его никогда не слышал. Странно.

Чарли пошёл на звук. Вот он подходит к какому-то дверному проёму, которого раньше, сколько себя помнит, он не видел. С каждым шагом гул усиливался, к нему присоединялись другие шумы. Бакет подошёл к проёму, заглянул внутрь. Помещение ему абсолютно незнакомо, но сейчас было не до того. Первое, что он увидел, — Элизабет, стоящая рядом с низкими перилами. А напротив неё мистер Вонка. Сразу вмешиваться Чарли не стал, решил понаблюдать, что будет дальше.

* * *

Элизабет было очень страшно. Она вдруг поняла, что не хочет умирать. И видеть перед собой такого странного отца, хоть и понимая, что это не он, было очень необычно и странно. Страшно. Она надеялась на чудо. Решила потянуть время.

— Многие говорят, что мой отец — гений. Но кто гений здесь? Тот, кто изобрёл бессмертие, или тот, кто изобрёл того, кто изобрёл бессмертие?

— Знаешь, я как-то не задавалась этим вопросом. Думаю, гений существует в обоих случаях, но их роли разные. Они дополняют друг друга.

Фабрика подошла ближе. Элизабет вжалась в перила, понимая, что если её толкнут, то у неё не будет шансов. Она упадёт. А механизм снизу подсказывал, что в данный момент Вонка проживает последние минуты, а то и секунды своей жизни.

Внезапно что-то изменилось в выражении лица фабрики.

— Элизабет? — этот добрый и ласковый взгляд, интонация голоса. Это был он, папа. — Что ты здесь… Что случилось? — Тут на его лице появилась догадка. Он посмотрел на ворот еë рубашки. — Элизабет, всё дело в броши.

— Что?

— Всё дело в броши. Сними её и выкинь, уничтожь.

— Или же отдай её мне, — и снова этот голос. Элизабет поняла, что фабрика просчиталась, забыла про брошь. В её глазах она увидела едва заметный страх. Значит, брошь действительно что-то значит. Фабрика протянула ладонь Элизабет, чтобы забрать брошь. — Ну же, давай. Отдавай.

— Элизабет, выкинь её.

— Или же отдай мне.

Мозг Элизабет пух от этого всего. Одно тело, но две интонации голоса, две манеры разговора, два выражения лица. Она сняла брошь.

— Умница. Давай, отдавай.

— Выкинь её.

— Но папа, ты ведь тогда… — на её глаза навернулись слёзы. Вилли боялся подойти ближе и обнять дочь, ведь в его сознание могла вернуться фабрика, он не мог её контролировать.

— Отдай брошь мне.

Элизабет стала слабо протягивать руку. Если честно, она не знала, что делает. Но отдавать брошь она точно не будет, ведь папа ей говорил сделать обратное. Она не собиралась его ослушаться.

— Элизабет, — позвал её отец, — я всегда любил тебя, люблю и буду любить. Всегда. Прости, если я был в чём-то виноват перед тобой. Если где-то обидел, чего-то не понял, недоглядел... А теперь прощай, — улыбнулся он, и на его месте снова появилась фабрика. Теперь уже навсегда...

Элизабет, с болью в сердце и душе, резко отдёрнула протянутую руку, развернулась и бросила брошь вниз, прямо в опасный механизм.

— Нет! — крикнула фабрика и начала буквально растворяться в воздухе... Магия? Возможно. Сейчас Вонка не удивилась бы уже ничему.

И вот от фабрики...от папы...уже ничего не осталось.

Мир перед Элизабет качнулся, а затем погрузился во тьму. Она начала падать назад, но Чарли успел подхватить её, прежде чем она перевалилась через перила.