Остатки каменного сердца (гет)

Казалось, Ольгерд не идёт, а отскакивает от почвы, покрытой листвой и сухими ветками. Он шёл быстро, но это не мешало ему прислушиваться к тому, что происходит по сторонам.

Девчонка хозяина немного нравилась Ольгерду, он сознался себе в этом сразу, как рванул в лес на поиски. Прогуляться, да, конечно. Прогуляться, но с чёткой целью — не вернуться одному. Агрессивная. Боится мужиков. А, может, и всех на свете сторонится. Не узнает Ольгерд, если не найдёт её в этом лесу.

Услышал осторожные шаги и выдохнул. Сделал вид, что гуляет. Теперь и вправду можно было пройтись, не спешить. Не ревела, вела себя очень тихо. Может, решила спустить грусть в охоте? Атаман пригляделся — волосы взъерошены, ленты для волос не было. Похоже, бежала дурёха через дебри, боялась идти по тропинке. Сама крадётся, но трясётся, как осинка под ветром.

«Неужто следит за кем девчонка?»

Было похоже на то. Ольгерд решил не пугать «вольчичку», а понаблюдать. Может, свидание у неё с кем? Что удумала?

Со слухом у неё проблем не было. Она улавливала шаги Ольгерда, оборачивалась, но он успевал спрятаться. Ей нужно было слушать что-то ещё, что было впереди. Она раздражалась, спотыкалась о ветки, но всё равно вставала и шла вперёд, пристально наблюдая за кем-то или чем-то.

Фон Эверек держался на приличном расстоянии, он при всём желании не смог бы разглядеть чего-то важного для девчонки.

«Вот, сижу в кустах, выслеживаю дикую девку. Так меняется жизнь смертных? Они всегда сидят в тени и засаде?» — думал он. Конечно, знай бы он, что снова бессмертен, побежал бы не глядя вперёд да загрыз бы всех хоть зубами. Но теперь он был осторожен, и это иногда раздражало, потому что было чем-то непривычным, даже сложным.

И вот «вольчичка» остановилась. Осторожно легла на траву и проползла вперёд, остановившись на небольшом пригорке. Его удачно закрывали ветки старых деревьев, потянуло холодным ветром, Ольгерд предположил, что где-то рядом водоём: река или озерце. Ветер частично помогал девушке, потому что как бы она ни старалась, а шумела. Она остановилась, прислушалась, замерла. Ольгерд бесшумной поступью поспешил к ней и медленно улёгся рядом, стараясь рассмотреть, что же там за пригорком. Девушка испугалась, откатилась вбок, вспомнила, что шуметь нельзя и закрыла себе рот ладонями. Глаза расширились от ужаса, потом бровки подобрались друг к другу, сигнализируя Ольгерду о гневе молодой знакомой. Всем своим видом она транслировала, что пану здесь не место, от злости укусила себе палец до крови.

— За кем это ты увязалась, дикая? — спросил он шёпотом.

Девушка шикнула на него. Замахнулась, чтобы ударить, но передумала. Её трясло от страха. Боится, Ольгерд видел. Боится, но идёт дальше. Значит, не трусиха. Они оба приподнялись на локтях, Ольгерд смог рассмотреть вдалеке опушку, со всех сторон укрытую старыми деревьями. На опушке собрались люди, их набиралось всё больше и больше.

— Сколько их там? — спросил Ольгерд, зная, что у девчонки зрение куда острее, чем у него в последнее время.

Она фыркнула, но всё же ответила, но так тихо, что пришлось напрягать слух:

— Около дюжины мужиков, бедолаги с округи. Есть какие-то пленные, тоже мужики. И одна девка.

Слышно было очень плохо, но Ольгерд разобрал следующее: говорила девка. Голос у неё был мелодичный, но громкий, хорошо поставленный. Словно зазывала она мужиков на махач. Сказала что-то об успехе прошлой «операции» и о необходимости продолжать дело, подключать другой народец и идти дальше. К свободе идти. Мужики что-то выкрикивали, сомневались, но девушка пресекала сумятицу. Ольгерд немного высунулся, чтобы присмотреться, что творится. Ему показалось, что среди связанных он увидел кого-то знакомого, но… Он не успел обдумать это, потому что почувствовал, как что-то ползёт по штанине. Обернулся, увидел «вольчичку», глотающую в ужасе слёзы. Ей очень-очень захотелось закричать, но Ольгерд вовремя откатился в её сторону и с силой прижал к себе, зажал рот широкой ладонью. По штанине медленно ползла змея, а за ней — ещё с десяток сородичей со всех сторон. Все они словно под гипнозом ползли в сторону девки, руководившей сходкой. Ольгерд дёрнул ногой, змея упала на землю. Он стал медленно отползать назад — в траву, а оттуда в лес, потому что почуял неладное. Он уже догадывался, что девка та — ведьма. Так что посмотреть через глаза змей, что творится вокруг, ей было, скорее всего, проще простого. Девчонка в руках Ольгерда извивалась и рыдала, кусала его за пальцы, чтоб отпустил, била его в грудь. Он терпел и старательно отползал всё дальше.

— С нами магия, которая с жертвой этих бандитских отродий станет ещё сильнее, чего вы боитесь, мужики? Величие и слава, вот что вас ждёт! — последнее, что услышал Ольгерд, а дальше девку-ведьму прорвало на истерический хохот.

Уже в лесу Ольгерд отпустил свою дикую спутницу поневоле.

— Только не кричи, иначе погубишь нас. Не кри-чи! — предупредил он.

Девчонка собралась с силами и «одарила» Ольгерда хорошей такой пощёчиной. Хлопок пронёсся по лесу и Ольгерд, которому захотелось почему-то посмеяться, рванул с места.

— Ну, чего встала? Бежим, раз шум подняла!

Дочь хозяина хаты встрепенулась, словно проснулась от долгого сна, и тоже побежала. Она держалась на расстоянии от Ольгерда, но чётко следовала за ним, чтобы они не потерялись. Бежали долго, слышали, как позади кто-то кричит, наверное, пытались искать. Остановились в чаще у деревни, оставалось немного, чтобы вернуться домой. Оба запыхались, свалились на траву. Отдышавшись, Ольгерд, продолжая лежать, спросил:

— И что же это такое было?

— Не доверяю я вашим мужицким прикосновениям, тело моё в бешенстве начинает колотиться.

Ольгерд спрашивал не об этом, очень удивился такому откровению.

— Видела я, что с девицами делают, когда грабят, когда убивают. Когда просто мимо проезжают, останавливаются пожрать и полапать девчонок. Маму мою они однажды так зажали, не посмотрели, что не молодуха уже. Несколько их было. А я сидела, заперла она меня в погребе, дышать не могла…

Фон Эверик словно сам оказался заперт в сыром и тёмном месте. Он до этого прикрыл глаза, но тут открыл широко, а вокруг ничего не прояснялось. Чётко он вспомнил, как со своими «Кабанами» грабил, убивал, как его ребята лапали кого хотели, а он лишь смеялся, потому что знал, что ничего ему за это не будет. Он не платил ничем, пока был бессмертным. И он не знал той боли, которую они могли причинить обыкновенным людям.

— Прости, солнечная, не хотел я тебя трогать, но сегодня причина была: умереть же можно было.

Девушка кивнула, отвернулась. По сгорбленной спине и трясущимся плечам Ольгерд понял, что плачет. Он подсел поближе, но не стал трогать. Ждал, пока выплачется.

— Спасибо тебе, Ольгерд фон Эверек, ты правда спас меня. Я змей боюсь очень, а если б одна там была, выдала бы себя сразу. Но не могу тебя даже объятием поблагодарить, прости.

Ольгерд протянул свою руку. Девушка долго смотрела на неё, а потом очень осторожно протянула свою, но не касалась его пальцев. Он со всей осторожностью коснулся её мизинчика своими пальцами, а потом наклонился и легонько его поцеловал.

— Если надо, «вольчичка», если тебе всё же интересно знать, что бывают объятия приятные и прикосновения мягкие, тёплые, я готов в день по одному твоему пальчику трогать, только скажи. Твой отец тоже спас меня, сил не пожалел. Чего ж мне жалеть такую малость.

Она засмотрелась на свой мизинчик, стерпела это стойко, но было видно, что слегка дрожит. Знал Ольгерд, что интересно ей знать, что такое ласка, но боязно. Знал он, поэтому и проявил нежность. Вдруг как будто вспомнил, как это было. И словно на месте этой девчонки сидит уже его бывшая покойная жена — Ирис. И словно встретились они на свидании, и всё только впереди.

— Уже давно я слежу за ними. Но в этот раз всё приняло серьёзный оборот. Эта деваха — с соседней деревни. Ведьма чёртова, я видела её, когда наших резали. Она ходила что-то нашёптывала… И она брала в плен тех, кто не помер. И твои там, пан, наверное, есть.

— Думаешь?

— Не проверишь — не узнаешь, пан. Есть подозрения, что это она с бандитами напала на деревеньку, где мы были. И скоро нападут на нашу. Не хочу я этого, Ольгерд фон Эверек, страшно мне ещё смерти видеть. Не хочу, чтоб хату нашу спалили, чтоб маму опять мужики схватили, чтоб отцу кишки выпустили наружу. Не уезжай, пан, пожалуйста. Ты умеешь драться, я видела. Не уезжай, пан, помоги понять, что творится. Поможешь, так, может, и отплатить чем смогу, ты только скажи…

— Не обещай того, в чём не уверена, «вольчичка».