Остатки каменного сердца (гет)

— Ирисы отцвели, Ольгерд, ирисы отцвели…

Очередная ночь ознаменовалась для страдающего от кошмаров и голосов в голове Ольгерда фон Эверека бодрствованием не по своей воле. В который раз таинственный бесполый голос говорил об ирисах. А после этого фон Эверек просыпался и не мог заснуть. Нахлынувшие резко чувства и эмоции выбивали из ставшего уже привычным уклада жизни. Со временем и «Кабаны» — подразделение реданской армии под командованием Ольгерда — заметили эти изменения.

Удар меча, полученная рана, бессонница — ничего теперь не проходило бесследно. Синяки, раны, нарывы, всё, как у людей, всё болело и доставляло неудобства разной степени. Физическая боль на время давала Ольгерду забыть о горечи и боли душевной. Он старался не вспоминать о прошлом, концентрируясь на якобы новом жизненном пути, но пока мало что изменилось. Лишь боль позволяла ему чувствовать себя живым.

Бесстрашие было с фон Эвереком с рождения, но, как и до встречи с Господином Зеркало, вернулась рассудительность. Когда ты не можешь умереть, можно позволить себе не думать — сразу делать. При угрозе смерти — думать порой приходилось много. С одной стороны, это не давало Ольгерду скучать, с другой стороны, утомляло жутко.

Исключительно в своих мыслях он прозвал этот процесс «сюсюканьем» с ситуацией. Нужно было снова привыкать, иначе никак. Пусть Ольгерд и познал после освобождения только горечь и постоянное чувство вины, он всё же стал надеяться. Словно юный мальчишка, который вот-вот ступит на тропу взрослой жизни, он надеялся и верил, что сможет найти новый смысл своей жизни, новое занятие, друзей.

Эти факторы немного поубавили пыл «Кабанов». В особенности не так давно прибывших «выпивох и гуляк», как выражался сам Ольгерд. Они привыкли видеть атамана лишь в его бессмертном состоянии, и было в диковинку видеть его, такого бесстрашного и невозмутимого, с новой перевязкой на ране, с новым взглядом, полным смятения.

Реданская армия не всегда имела прямой выход на подразделение Ольгерда, тем более, зная его суровый нрав, с ним старались связываться нечасто. И всё же судьба так распорядилась, или случай выкинул очередную карту на стол, но поступило распоряжение для «Кабанов». Это несколько ободрило всех: Ольгерда — сменой места действия, а всю банду — вообще присутствием этих самых действий. Задание имело больше не разведывательный, а карательный характер, что давало надежды награбить побольше и напиться вусмерть в соседней деревне. Некоторые из жителей деревень восточного Велена начали уходить за пределы Ничейных земель, ближе к Туссенту и другим княжествам. Это не нравилось Радовиду. Несмотря на то, что ему хватало проблем с Нильфгаардом и другими врагами, он решил просто так о не забывать этот поступок, «предательство, заслуживающее показательной казни», как он сам это назвал в письме. Проблем особых не возникало, всё казалось прозрачным: выехать за пределы Велена, найти беглецов, а дальше — как дело пойдет. В любом случае, половина должны быть убиты и обезглавлены, другая половина — пленены и возвращены на родину, чтобы рассказать и другим и стать примером того, что может стать при неуважении к Родовиду.

У Ольгерда были подозрения, что распорядился тут не совсем король, скорее, кто-то из командиров, взбесившийся от власти. В любом случае, его это задание полностью устраивало.

Банда осторожно обошла войска Нильфгаарда стороной и двинулась в сторону княжества Туссент. В винный край Ольгерда пока не тянуло, но вот окрестности на границе с ним хоть как-то добавляли красок в серый пейзаж Велена. Пока никаких беглецов не было видно, и фон Эверек позволил себе провалиться в раздумья.

Найти себе достойное занятие — об этом единственный из рода фон Эвереков думал первые несколько дней после расторжения договора с О’Димом. Но стоило только гулящей банде втянуть Ольгерда в очередную авантюру, стоило ему прочувствовать пирушку в уже обновлённом статусе, и он допустил мысль, что всё это для него и другого ему не нужно.

Но со временем вкус еды и выпивки, теплота женского тела и боль от ран стали ощущаться не так ярко. А родные места, тусклые пейзажи и ветреная погода стали нагнетать тоску и уныние. Всё здесь было до боли знакомо, а воспоминания, связанные с этими местами, адски жгли в области сердца. Постепенно банда стала отдаляться от Велена, но не спешила заступать на чужие земли, надеясь перехватить беглецов где-нибудь на границе. От скуки они напали на два-три селения, где всё прошло отлично. Но с первой же встреченной деревушкой покрупнее всё пошло наперекосяк…

Ольгерд очнулся на старой кровати, укрытый медвежьей шкурой. Всё вокруг пропахло дымом, на изголовье кровати висела мокрая тряпка. Могучая грудь мужчины была туго перевязана; с правой стороны чуть выше подмышечной впадины тряпьё пропиталось кровью.

— Отцвели цветы, чтоб их… — причитала (судя по голосу) взрослая женщина в соседней комнатушке.

— Не отцвели, маманя, а завяли. И нечего сюда вообще веленские цветы тащить, — отвечал голос намного моложе.

Попытка подняться не увенчалась успехом. Свалившись обратно на кровать, Ольгерд поднял шум в чужой хате. От его падения полетела пыль, расчихался. Каждый чих отдавался в рёбрах болью.

— Вот ведь… проснулся… а отец как назло ушёл…

— Да ладно тебе, маманя, чего мы сами не справимся?

В узкую комнатку, где лежал Ольгерд, вошла молодая девица. Невысокая, простоволосая, с голубыми глазами и веснушками на щеках. Не мог сказать Ольгерд навскидку, с кем говорит, с ребёнком ли ещё или с молодухой, но держалась она молодцом. И в руках её была новенькая сабля Ольгерда. Только он хотел возмутиться, да не вышло. Он застонал от боли и откинул голову на жёсткой подушке.

— Вот и не дёргайся, негодяй-незнакомец, а то ещё больнее может стать, — она направила на Ольгерда его же саблю. Удивительно, хоть и была она невысока и не настолько мощна телом, а саблю держала уверенно.

— Что же негодяй в хате твоей забыл? — спросил Ольгерд тихо, чтоб не напрягать грудь и горло.

— Не моя это хата. Папенькина хата. Это он так решил.

— Тогда папеньке поклон.

Девушка фыркнула.

— Слушай меня внимательно. Ты здесь чужой. И гость нежеланный. Ты только благодаря отцу вообще дышишь. Не вздумай худо сделать мамане или мне. Я тебя добью твоей же красавицей.

Голос её совсем не дрогнул, а молодость скрасила проявившуюся ненависть на лице. Пугана она была кем или приучена дичиться, Ольгерд не понял, но шутить с ней не стал. Да даже если б и захотел — не смог бы.

— А какие цветы-то там отцвели? — внезапно спросил фон Эверек.

— Аренария, — ответил голос за стенкой.

— Да не отцвели, а завяли, — снова поправила её дочь.

Она никуда не выходила, видимо, решила стеречь его пока не вернётся отец.

До вечера Ольгерда бросало то в жар, то в холод. Он не мог толком связать и пары слов, а вопросов-то у него назрело достаточно.

«Что случилось? Где мои люди? Живы ли они?»

Вопросы крутились в голове друг за другом, а вот воспроизвести их он не мог. Женщина хлопотала над ним, молодая даже носом не повела в его сторону. А к вечеру становилось всё хуже и хуже. Язык ощущался пластиной двимерита, очень тяжёлой, такой, что невозможно было сдвинуть с места.

Сон немного помог. Стало полегче. Несколько раз его омывали водой, пробовали кормить пару раз (пусть даже и есть получалось плохо).

К ночи снова задремал, да только растормошили.

— Давай, здоровяк, нужно тряпки поменять, присядь-ка, — попросил мужской басистый голос.

Ольгерд открыл глаза и увидел пожилого мужчину, огромного, с мозолистыми руками и, казалось, довольно бодрым молодым мужицким лицом. Но выдавала седина и взгляд — старый и мудрый — пронзающий, прячущийся за морщинистыми веками.

— Ты хозяин?

— А ты-то не только рукастый да рубастый, но ещё и догадливый, — мужик попытался приподнять Ольгерда, но опять не вышло. Выругался. — Мазь одну принёс, раны твои полечим.

Незнакомые люди и отсутствие ответов на интересующие его вопросы ввели Ольгерда в ступор. А потом и вовсе заставили запаниковать. Было видно, что убивать его никто не хочет. Вроде бы это не плен. Но где банда? Что случилось? И что будет дальше? Впервые за многие-многие годы Ольгерд почувствовал, как грудь охватывает кольцо тревоги. Он почувствовал себя бессильным и неспособным защитить, а вот это уже было хуже, чем ощущать боль от ушибов и ран. Непонятно было, какими «мазями» такое лечить.

Ольгерд попытался оттолкнуть от себя мужика, в голове пролетела мысль, что всё было зря. И не просто в его жизни, а всё на свете. Всё на свете зря! Хозяин хаты легко справился с сопротивлением, но был в последующем аккуратнее, старался почём зря не трогать своего «гостя».

Когда все дела с ранами и перевязками были завершены, оба выдохнули. Мужик устало уселся у кровати Ольгерда и потянулся за кружкой, которая уже давно стояла на старом пне, служившем столиком. Он заплпом выпил содержимое. По седой бороде потекло красное. Значит, пил вино.

— Ничего кроме этой кислятины нет, — пожаловался он буднично и вытер бороду. — Ну что, кем будешь, атаман?

— И с чего бы тебе меня так называть?

— Как бандюги твои кричали, так тебя и кликаю.

Наверное, не было смысла лгать. Ольгерд кивнул.

— Где они?

— Кто в земле. Кто на земле. В лесу сидят, доседова им полдня-день бегом.

— И почему же я не с ними? Не бросили бы меня, раз атаман.

Мужик посмотрел как-то отстранённо, вспомнил что-то и поёжился.

— Да оттеснили их эти мерзавцы, скоты до денег и баб охотливые. А ты, как понял, что к ним не прорваться, стал яростно хаты чужие защищать. Ох и перерезал же ты народу...

Фон Эверек пока плохо понимал о чём речь, в памяти ничего подобного не всплывало.

— Они меня ищут.

— Стал-быть да, ищут. Да только разделили вас хорошо. Не знаю даже, все ли выживут. В лесу разбойничья шайка ещё... Да и коль найдут, сгубят же тебя. Подлечить нужно хорошень.

Ольгерд фыркнул.

— Не нужна мне твоя помощь. Давай одежду и саблю, к своим я поеду.

Попытка встать хоть и была успешнее предыдущих, но всё же не вышла.

— Давай-давай, бравый, беги. Я просто человек обязательный, знаешь ли, хоть и выгляжу как недалёкое мужичьё. Ты жизнь моим девкам спас, а я тебя излечу. А дальше хоть беги, хоть дерись в новом пекле. Не моё дело.

От бессилия Ольгерд ударил кулаком по кровати, пометался из стороны в сторону, сбил дыхание. Ничего не получалось, ничего не выходило. Почему всё пошло так?

Мужик понаблюдал за этим, а когда фон Эверек успокоился, внезапно спросил:

— Как там в Велене?

— Тебе-то что?

Хозяин пожал плечами, мол нет так нет, и вышел из комнатки. Ольгерду показалось, что после этого разговора хозяина он не видел целую вечность.

Рана заживала, но общее самочувствие лучше не становилось. Хозяин хаты не смог понять, в чём же дело, поэтому как только Ольгерд смог подняться с кровати и худо-бедно перебирать ногами, повёл его к травнице.

— Расскажи мне, что произошло, раз уж помогаешь, — попросил Ольгерд после очень долгого молчания в пути.

Мужчина вздохнул.

— Ишь какой хитрый! Ты вот меня послушай, старого. Я, как это принято у вас там выражаться, ещё с щенячьего возраста вспарывал вепрей и ставил капканы на разную живность. И даже близость к природе не спасла меня: перевидел я столько, что уж тошно жить на этом свете. И всё же стал я тем, кто есть, благодаря родине своей — Велену. Ты ведь тоже с тех мест? Сразу я понял. Так вот ты мне и ответь в первую очередь. Ещё раз спрошу: что же стало с моей родиной?

— Жива. Да только на последнем издыхании.

И снова помолчали. Ветер колыхал высокую траву, прохаживался по лесу, поддувая в спины. Ольгерд прочувствовал каждую мурашку, пожалел, что не имеет больше той неуязвимости, что имел раньше. Не всё человеческое, по чему он так иногда скучал, было приятным. А он уж и позабыл… Освежать воспоминания в достаточно уязвимом состоянии ему не нравилось. Мужик накинул на Ольгерда тряпьё, чтоб было теплее.

— Так это, стал-быть… Поэтому ты оттуда бежал?

— Не совсем, хозяин. Я не бежал. Я, скорее, блуждал…

Мужик сжал кулаки, словно очень что-то его раздосадовало. Присел у дороги. Ольгерд устроился рядом, даже обрадовался, что снова организовался небольшой привал. Он устал идти.

— Если б не бабы, никогда бы родину свою не бросил. Уничтожили, суки, нашу жизнь сраные «чёрные» (нильфы, чёрт бы их!) да бешеный Радовид. Ненавижу мразей! А от тебя мне много не нужно, расскажи, что там творится.

Почувствовать тоску по родине да и вообще по кому-либо Ольгерд всё ещё не мог. Вспоминая об Ирис, семье или доме что-то сжималось в груди, было больно. Но тоска и боль не одно и то же. Фон Эверека удивило, что в пожилом мужике осталось ещё что-то тёплое по отношению к месту, где он лишился практически всего. Не по годам бодр, а в душе неистовая тоска. Ольгерд это видел, но понять не мог. Не знал, какие слова можно подобрать, что именно стоит рассказать о Велене. Поэтому промолчал. И мужик на его вопрос тоже никак не ответил.

Чем дольше шли и дальше уходили от хаты, тем чаще приходилось останавливаться. Нестабильное состояние Ольгерда не позволяло двигаться быстрее. В таких условиях вообще сложно было из себя хоть словцо выдавить, оба так и оставались всю дорогу без ответов на свои вопросы.

* * *

Высокая грузная травница бормотала себе под нос. Перемалывала в ступке травы, пока незваный гость нёс воду. Больной с дороги задремал, сон его был беспокойным. Иногда она поворачивала на Ольгерда голову и прерывала поиск нужной травы среди многочисленных мешочков. Прислушивалась к дыханию, хмурилась и возвращалась к своим делам.

С водой вернулся мужик. Он отпил добрую часть из одного кувшина, а второй, наполненный до краёв, протянул травнице.

— Ну и как он? Жить-то будет?

Женщина наблюдала за раненым, сделала вывод, что жить будет. Но не была уверена, что долго.

— Будет. Это яд, да только плохо приготовленный. Да и пан тебе достался, старик, дюже сильный. Будем лечить. Только в новую драку лезть не рекомендую. Нужно отдыхать и набираться сил. Пусть лежит пан, раз ты за него ручаешься, так уж и быть. Друг твой добрый, а?

— Да кто его знает… Зла мне не делал, может, и будет другом.

Ольгерд не подал вида, что проснулся. Он слушал, а внутри всё переворачивалось. Фон Эверек вдруг осознал, что довольно давно (не считая поступка Белого волка) к нему никто не относился с добротой. Неужели убийство одного даёт такое явное поощрение от другого? Да, он с таким уже сталкивался. Но это называлось приказом и обговаривалось всегда заранее. А здесь… Никто ничего не заказывал, никто не распоряжался, а какой-то мужик чувствует себя обязанным и ручается за рубаку. Ольгерд криво ухмыльнулся, ему предстояло многое обдумать и прийти в себя.

Ольгерд не отпускал мысль о поиске «Кабанов». Как бы далеко они ни оказались, он знал, что бросить они его не могли. Связываться с заказчиком не хотелось, но сообщить о произошедшем было необходимо. Как только он оклемался, сразу написал письмо. Да, оказалось, отнести его было некому. Люд боялся ехать в город после резни в соседней, считай, деревне. Также ходила молва, что люди стали пропадать в лесу. Либо бандитов стало больше, либо завелись монстры.

Нужно было собираться в путь. С началом новой недели фон Эверек решил покинуть гостеприимную хату. Общение наладилось только с хозяином, бабы дичились. Жена у хозяина была простая и очень боязливая, лишнего не говорила и не спрашивала. Кормила сносно, лекарства давала вовремя. Хорошая женщина, думал Ольгерд, достойная баба. Дочь же, напротив, была порой чрезмерно бойкой и острой на язык, она старалась не общаться с чужаком, хотя именно с ней Ольгерду порой хотелось поговорить больше всего. Услышать что-то забавное, что может выдать молодой нрав. Но выбор был невелик, приходилось слушать воспоминания хозяина. Хата стояла поодаль от соседей, никто не захаживал. С одной стороны, хорошо, меньше слухов и вопросов. Но с другой — скучно было порой жуть как. Ольгерд помогал по дому и по хозяйству, чтоб совсем уж не завыть. Он стал чувствовать — это было странное ощущение в груди, которое не давало спокойно заснуть. Чем сильнее была мысль о том, что нужно хоть чем-то отплатить за добро, тем сильнее и неприятнее становилось это ощущение. И он вставал, помогал. В процессе и узнавал семью получше.

— Не обращай внимания, — говорил на это хозяин. — Ты ж их спас, благодарны они тебе, конечно. Просто пуганые. К тётке поехали, к сестре жены моей. А там резня вдруг. И тут бандейка твоя. Вот и вся история.

Фон Эверек вздохнул. Эту деревню должны были грабить они. Таков был приказ. А кто-то взял да и опередил их. И вот бандиты внезапно стали героями. Представил атаман, как под его саблю попадается дочь хозяина и поморщился. Не понял, что внутри него произошло, но не смог сдержаться. Открыл глаза и почувствовал что-то, что люди называют, наверное, жалостью. А потом, услышав бабьи голоса на улице, Ольгерд ощутил, как сердце перестаёт клокотать, успокаивается. Какое же облегчение, что они остались живы, что он их не порубил! Правды Ольгерд не сказал, просто кивнул на слова мужика.

— Проездом мы были. И попали в засаду, не ждали такого. Сильные были эти черти. Да только кто они? — спросил Ольгерд, старался сделать это непринуждённо.

— Поди разбери. Я уверен, они до этого и другие деревни грабили. Слыхал же, что творится вокруг. Их рук дело…

«Нет, те деревни были наши…» — подумал Ольгерд, а сам пожал плечами, мол, не знаю, старик, не знаю. Всё складывалось так, будто те, кто опередил «Кабанов», знали о прибытии атамана и его людей, знали, а поэтому были готовы. Но кто мог быть так осведомлён?

Семейство помолилось за то, чтоб их деревню зло минуло. Ольгерд для приличия посидел с ними, а потом вышел прогуляться возле хаты. Чем быстрее он восстанавливался, тем больше движения просило тело. Ему нравилось наблюдать украдкой за дочкой хозяина. Вокруг молоденьких и симпатичных кроме неё не было, а так посмотришь — глаз радуется. Она ходила то по грибы, то по ягоды в лес. Если приходила не с пустыми руками и сталкивалась с Ольгердом, отсыпала ему в руки немного ягод и уходила в дом. На все его попытки заговорить огрызалась или делала вид, что не слышит. С матерью и отцом она улыбалась во весь рот, смеялась. Милая, думал Ольгерд, но дикая. Много разных женщин повидал он за свою жизнь, на самой прекрасной из них был женат. Много воды утекло с тех пор. И радость чувств стала возвращаться с этой, как он её шутливо называл, «вольчичкой». Хорошо было на неё посмотреть, посмеяться над её грубостью. Лишнего себе атаман не позволял в первую очередь из уважения к хозяину, ни разу не притронулся он к его дочери. Да и он подозревал, что попробуй он что-то такое сделать, так она сразу кинется драться. Уж точно лицо расцарапает. А только-только перестало всё болеть. Ради сомнительного любовного приключения Ольгерд не хотел рисковать сохранностью своего тела.

В субботний вечер хозяин притащил половину кабана — ходил с соседом на охоту, зверь попался почти сразу. Тушу разделывали всем домом. Мужик поделился, что ещё никогда ему не было так просто охотиться, кабан, мол, пуганый был, может, загнанный. Странно всё это было, завелось в лесу недоброе что-то. Но даже это не испортило вечернего веселья. Под сочное жареное мясо и настоечку Ольгерд решил не томить старика, ведь тот всё же рассказал, что случилось, пусть и кратко. Он в ответ на это поведал о том, что в Велене: какие дела идут, кто правит, кто умер, а кто родился. Таким довольным хозяина давно никто не видел. Он крепко обнял рыжего атамана, потом вышел на улицу, присел на лавку и расплакался.

— Любит он Велен, что тут говорить. Там вся его жизнь была — родился, женился там, — объяснила жена, настойка тоже развязала ей язык. — Он до меня женат был. В Велене жили они. У него ж пять детей было, всех до одного убили. Парни сгинули кто на войне, кто в разбое. Один защищал мать и сестёр, так его на кол перед домом повесили. А девчонок испортила солдатня, украла и потаскала по роте… Нахлебался он в Велене, а ведь так счастлив был…

Дочь вышла к пожилому отцу, села у него в ногах и крепко держала за руки. Ольгерд помог хозяйке прибраться, потом завёл старика в дом, уложил на кровать проспаться.

Заметил он расстроенную хозяйку на пороге дома.

— Чего стоишь чуть жива?

— Пан, дочурка в лес чтоль уволоклась на ночь глядя… Её все эти рассказы про Велен расстраивают, может, пошла пореветь. Так мне ничего не сказала! Переживаю за неё, чёрт знает что в этом лесу сейчас творится… А я ведь тоже не одного ребёнка потеряла.

Ольгерд кивнул, осторожно похлопал женщину по плечу:

— Пойду перед сном тоже прогуляюсь. Может, нагоню дочурку-то.

Отходя от дома он с силой несколько раз сжал и разжал пальцы, которыми только что коснулся плеча женщины. Странный порыв, который он не сдержал, напугал его.

Казалось, Ольгерд не идёт, а отскакивает от почвы, покрытой листвой и сухими ветками. Он шёл быстро, но это не мешало ему прислушиваться к тому, что происходит по сторонам.

Девчонка хозяина немного нравилась Ольгерду, он сознался себе в этом сразу, как рванул в лес на поиски. Прогуляться, да, конечно. Прогуляться, но с чёткой целью — не вернуться одному. Агрессивная. Боится мужиков. А, может, и всех на свете сторонится. Не узнает Ольгерд, если не найдёт её в этом лесу.

Услышал осторожные шаги и выдохнул. Сделал вид, что гуляет. Теперь и вправду можно было пройтись, не спешить. Не ревела, вела себя очень тихо. Может, решила спустить грусть в охоте? Атаман пригляделся — волосы взъерошены, ленты для волос не было. Похоже, бежала дурёха через дебри, боялась идти по тропинке. Сама крадётся, но трясётся, как осинка под ветром.

«Неужто следит за кем девчонка?»

Было похоже на то. Ольгерд решил не пугать «вольчичку», а понаблюдать. Может, свидание у неё с кем? Что удумала?

Со слухом у неё проблем не было. Она улавливала шаги Ольгерда, оборачивалась, но он успевал спрятаться. Ей нужно было слушать что-то ещё, что было впереди. Она раздражалась, спотыкалась о ветки, но всё равно вставала и шла вперёд, пристально наблюдая за кем-то или чем-то.

Фон Эверек держался на приличном расстоянии, он при всём желании не смог бы разглядеть чего-то важного для девчонки.

«Вот, сижу в кустах, выслеживаю дикую девку. Так меняется жизнь смертных? Они всегда сидят в тени и засаде?» — думал он. Конечно, знай бы он, что снова бессмертен, побежал бы не глядя вперёд да загрыз бы всех хоть зубами. Но теперь он был осторожен, и это иногда раздражало, потому что было чем-то непривычным, даже сложным.

И вот «вольчичка» остановилась. Осторожно легла на траву и проползла вперёд, остановившись на небольшом пригорке. Его удачно закрывали ветки старых деревьев, потянуло холодным ветром, Ольгерд предположил, что где-то рядом водоём: река или озерце. Ветер частично помогал девушке, потому что как бы она ни старалась, а шумела. Она остановилась, прислушалась, замерла. Ольгерд бесшумной поступью поспешил к ней и медленно улёгся рядом, стараясь рассмотреть, что же там за пригорком. Девушка испугалась, откатилась вбок, вспомнила, что шуметь нельзя и закрыла себе рот ладонями. Глаза расширились от ужаса, потом бровки подобрались друг к другу, сигнализируя Ольгерду о гневе молодой знакомой. Всем своим видом она транслировала, что пану здесь не место, от злости укусила себе палец до крови.

— За кем это ты увязалась, дикая? — спросил он шёпотом.

Девушка шикнула на него. Замахнулась, чтобы ударить, но передумала. Её трясло от страха. Боится, Ольгерд видел. Боится, но идёт дальше. Значит, не трусиха. Они оба приподнялись на локтях, Ольгерд смог рассмотреть вдалеке опушку, со всех сторон укрытую старыми деревьями. На опушке собрались люди, их набиралось всё больше и больше.

— Сколько их там? — спросил Ольгерд, зная, что у девчонки зрение куда острее, чем у него в последнее время.

Она фыркнула, но всё же ответила, но так тихо, что пришлось напрягать слух:

— Около дюжины мужиков, бедолаги с округи. Есть какие-то пленные, тоже мужики. И одна девка.

Слышно было очень плохо, но Ольгерд разобрал следующее: говорила девка. Голос у неё был мелодичный, но громкий, хорошо поставленный. Словно зазывала она мужиков на махач. Сказала что-то об успехе прошлой «операции» и о необходимости продолжать дело, подключать другой народец и идти дальше. К свободе идти. Мужики что-то выкрикивали, сомневались, но девушка пресекала сумятицу. Ольгерд немного высунулся, чтобы присмотреться, что творится. Ему показалось, что среди связанных он увидел кого-то знакомого, но… Он не успел обдумать это, потому что почувствовал, как что-то ползёт по штанине. Обернулся, увидел «вольчичку», глотающую в ужасе слёзы. Ей очень-очень захотелось закричать, но Ольгерд вовремя откатился в её сторону и с силой прижал к себе, зажал рот широкой ладонью. По штанине медленно ползла змея, а за ней — ещё с десяток сородичей со всех сторон. Все они словно под гипнозом ползли в сторону девки, руководившей сходкой. Ольгерд дёрнул ногой, змея упала на землю. Он стал медленно отползать назад — в траву, а оттуда в лес, потому что почуял неладное. Он уже догадывался, что девка та — ведьма. Так что посмотреть через глаза змей, что творится вокруг, ей было, скорее всего, проще простого. Девчонка в руках Ольгерда извивалась и рыдала, кусала его за пальцы, чтоб отпустил, била его в грудь. Он терпел и старательно отползал всё дальше.

— С нами магия, которая с жертвой этих бандитских отродий станет ещё сильнее, чего вы боитесь, мужики? Величие и слава, вот что вас ждёт! — последнее, что услышал Ольгерд, а дальше девку-ведьму прорвало на истерический хохот.

Уже в лесу Ольгерд отпустил свою дикую спутницу поневоле.

— Только не кричи, иначе погубишь нас. Не кри-чи! — предупредил он.

Девчонка собралась с силами и «одарила» Ольгерда хорошей такой пощёчиной. Хлопок пронёсся по лесу и Ольгерд, которому захотелось почему-то посмеяться, рванул с места.

— Ну, чего встала? Бежим, раз шум подняла!

Дочь хозяина хаты встрепенулась, словно проснулась от долгого сна, и тоже побежала. Она держалась на расстоянии от Ольгерда, но чётко следовала за ним, чтобы они не потерялись. Бежали долго, слышали, как позади кто-то кричит, наверное, пытались искать. Остановились в чаще у деревни, оставалось немного, чтобы вернуться домой. Оба запыхались, свалились на траву. Отдышавшись, Ольгерд, продолжая лежать, спросил:

— И что же это такое было?

— Не доверяю я вашим мужицким прикосновениям, тело моё в бешенстве начинает колотиться.

Ольгерд спрашивал не об этом, очень удивился такому откровению.

— Видела я, что с девицами делают, когда грабят, когда убивают. Когда просто мимо проезжают, останавливаются пожрать и полапать девчонок. Маму мою они однажды так зажали, не посмотрели, что не молодуха уже. Несколько их было. А я сидела, заперла она меня в погребе, дышать не могла…

Фон Эверик словно сам оказался заперт в сыром и тёмном месте. Он до этого прикрыл глаза, но тут открыл широко, а вокруг ничего не прояснялось. Чётко он вспомнил, как со своими «Кабанами» грабил, убивал, как его ребята лапали кого хотели, а он лишь смеялся, потому что знал, что ничего ему за это не будет. Он не платил ничем, пока был бессмертным. И он не знал той боли, которую они могли причинить обыкновенным людям.

— Прости, солнечная, не хотел я тебя трогать, но сегодня причина была: умереть же можно было.

Девушка кивнула, отвернулась. По сгорбленной спине и трясущимся плечам Ольгерд понял, что плачет. Он подсел поближе, но не стал трогать. Ждал, пока выплачется.

— Спасибо тебе, Ольгерд фон Эверек, ты правда спас меня. Я змей боюсь очень, а если б одна там была, выдала бы себя сразу. Но не могу тебя даже объятием поблагодарить, прости.

Ольгерд протянул свою руку. Девушка долго смотрела на неё, а потом очень осторожно протянула свою, но не касалась его пальцев. Он со всей осторожностью коснулся её мизинчика своими пальцами, а потом наклонился и легонько его поцеловал.

— Если надо, «вольчичка», если тебе всё же интересно знать, что бывают объятия приятные и прикосновения мягкие, тёплые, я готов в день по одному твоему пальчику трогать, только скажи. Твой отец тоже спас меня, сил не пожалел. Чего ж мне жалеть такую малость.

Она засмотрелась на свой мизинчик, стерпела это стойко, но было видно, что слегка дрожит. Знал Ольгерд, что интересно ей знать, что такое ласка, но боязно. Знал он, поэтому и проявил нежность. Вдруг как будто вспомнил, как это было. И словно на месте этой девчонки сидит уже его бывшая покойная жена — Ирис. И словно встретились они на свидании, и всё только впереди.

— Уже давно я слежу за ними. Но в этот раз всё приняло серьёзный оборот. Эта деваха — с соседней деревни. Ведьма чёртова, я видела её, когда наших резали. Она ходила что-то нашёптывала… И она брала в плен тех, кто не помер. И твои там, пан, наверное, есть.

— Думаешь?

— Не проверишь — не узнаешь, пан. Есть подозрения, что это она с бандитами напала на деревеньку, где мы были. И скоро нападут на нашу. Не хочу я этого, Ольгерд фон Эверек, страшно мне ещё смерти видеть. Не хочу, чтоб хату нашу спалили, чтоб маму опять мужики схватили, чтоб отцу кишки выпустили наружу. Не уезжай, пан, пожалуйста. Ты умеешь драться, я видела. Не уезжай, пан, помоги понять, что творится. Поможешь, так, может, и отплатить чем смогу, ты только скажи…

— Не обещай того, в чём не уверена, «вольчичка».

Первым делом Ольгерд всё же снарядил парнишку из деревни ножом, бутылкой самогона и дополненным письмом, которое написал заказчику. Нужно было сообщить о том, что случилось. А вдруг кто-то из «Кабанов» вернулся к королю? Может, они тоже ищут его, но не могут выйти на след? А если все пропали, то была малая надежда, что придёт подмога от армии.

«Выпьет для смелости и добежит до дороги, там, может, увидит кого на коне, поедут вместе, или хоть отдаст письмо. Едва ли дойдёт, но попробовать стоит», — думал Ольгерд, провожая взглядом своего новоиспечённого гонца.

Очень нужно было помочь себе, Ольгерд всегда держал это в голове. Он достаточно окреп, набрался сил и мог уйти в любой момент. Сначала он объяснял себе так: без «Кабанов» никуда, надо их найти. А потом плюнул и услышал в своей голове следующее: «Я не могу бросить этих людей. Должен им я». Они его спасли, они чуть было не погибли, возможно, из-за «Кабанов». И сам Ольгерд искривлялся, навязчивая мысль о том, что он сам мог порубить жену или дочку старика, постоянно вызывала головную боль. Он просто не мог уйти, вот и всё. Помочь другим вдруг стало тесно связанно с помощью себе. Интересно, а ведьмак Геральт руководствовался чем-то похожим, когда рисковал задницей, чтобы помочь самому Ольгерду в его беде?

Прошлое и настоящее смешивалось, одно другому мешало. О будущем думать просто не оставалось времени, хотя именно будущее стало волновать Ольгерда после того, как он снова стал смертным. Правда и ложь, наоборот, стали полярны. В его «старой» жизни было много лжи, но он не обращал на неё внимания, всегда можно было избавиться от лжеца и не бояться последствий. Теперь же от искренности и истинности слов зависела его и жизнь деревенских. Чем проще был народ, заметил Ольгерд, тем проще им давалась правда. Все были испуганы, не умели драться, хотели выжить. И ведь не упрекнёшь, так и было.

Дочь хозяина стала приходить через день. Она будила с утра, приносила завтрак. И всегда напоминала, что они ждут помощи. Чем больше Ольгерд помогал (а учил даже вилами защищаться), тем меньше она напоминала, но захаживать не переставала. На вопрос «Зачем?» пожимала плечиками и говорила, что ей просто так хочется. Кошмары по ночам постепенно приходили всё реже и реже. Но фон Эверек был уверен, что навсегда он от них не избавится.

Пока девчонка следила за странной компанией, Ольгерд показался всем деревенским, попытался поговорить через хозяина хаты, в которой он жил. Все знали, что случилось с соседями. К ним же пришли погорельцы, выжившие родственники. И никто не хотел такой же участи себе. Деревня была небогатой, но кое-что бандиты могли бы себе прикарманить. Делать никто ничего не хотел, а вот искать защитника было дорого. Один Ольгерд справиться бы не смог, но вскользь упомянул, что, не исключено, может прийти помощь. Подготовка деревни к возможной облаве была незаметной, от дома к дому. Где-то оружием служили вилы, где-то — лопата или сковородка. Кто чем был богат. У фон Эверика были сомнения в том, что что-то выйдет. Он представлял, как эти бедные люди забывают всё на свете, когда реальная опасность встанет перед глазами.

В одной из вылазок Ольгерд признал своих парней. Их держали в плену, было их трое, совсем немного от того, что раньше представляли «Кабаны». Нужно было узнать больше о тех, кто их пленил, чтобы мочь подобраться поближе или даже вызволить. Из вылазок Ольгерд узнал, что девица, за которой они следили, вправду обладает каким-то даром. Она могла зачаровывать вещи, колдовать, хотя какой-то серьёзной магии, как от ложи чародеек, например, никто не видел. Скорее всего, она была самоучкой или изгоем, Ольгерд решил для простоты звать её «ведьмой», потому что никто так и не назвал ни разу её имени. Она собирала людей с лесов, с округи, но истинной цели этих сборов назвать никто не мог. Несколько раз её видели с капитаном небольшого реданского отряда, видимо, она его приворожила. Он всегда держался стороной, но обжимались они по лесам да баням только так.

Но как-то страсть овладела обоими не очень вовремя. Ведьма и капитан были недалеко от лагеря и завалились в палатку. Ольгерд оставил свою верную помощницу недалеко от палатки следить за любовниками.

— Любовничают, значит, — услышал Ольгерд характерные стоны из палатки. — Пока они там заняты, у меня будет возможность проникнуть к своим.

«Вольчичка» покрылась мурашками и покраснела. Чем громче стонала ведьма, тем тяжелее было соображать. Что-то особенно приятное собралось внизу живота и медленно поднялось к сердцу, оно колотилось всё сильнее.

— Там же… ох… охрана, — попыталась вернуться в себя девушка.

— Все ушли прочёсывать лес, запасаться едой и грабить проезжих. Я справлюсь с теми, что остались, думаю, без шума. Надо попробовать. Если будет поддержка моих парней, ваша деревня точно выстоит!

Фон Эверек осторожно пожал руку девушки и посмотрел ей в глаза:

— Уходи отсюда потихонечку, я следом за тобой. Хорошо?

Она часто закивала и попятилась назад нехотя отрывая руку. То, что происходило в палатке, никак не покидало её мыслей.

Ольгерд достаточно окреп и истосковался по своим, чтобы суметь быстро убрать охрану и отвлечь лишние глаза. Ему также было важно не разбудить незнакомых пленных, которые могли поднять ненужный шум. Он освободил своих, их оказалось всё же четверо. Не было времени на объяснения и объятия, нужно было бежать, потому что стоны в палатке утихли, да и охрана потихоньку приходила в себя. Любовники поняли, что предаваться страсти в лагере было ошибкой, когда заметили пропажу. Они прочесали весь лес, но не нагнали бежавших. Конечно, на такой расклад у ведьмы имелись свои козыри в рукаве…

«Кабанов» в деревне накормили и отмыли, но прятать у себя отказались. Ольгерд настаивать не стал, хоть и видел, что его ребятам, как и ему не так давно, нужно время чтобы оклематься и подлатать раны.

Они разбили небольшой лагерь в лесу неподалёку от деревни, из того, что дали деревенские, сделали себе лежаки. Ольгерд долго разговаривал с каждым из своих людей и не мог понять, что же тогда пошло не так. Им нужно было напасть на деревню, но напал кто-то другой. И они стали защитниками в незапланированной резне. Часть погибла, другие сбежали, а третьи оказались в плену у ведьмы. Все решили, что нужно на неделе выходить на дорогу и ехать в сторону короля, потому что надеяться на письмо Ольгерда ненадёжно. Ольгерду ещё хотелось бы разобраться с мотивами ведьмы, чтоб точно знать, что она не нападёт на очередную деревню. Но он понимал, что, возможно, им придётся уехать раньше, чем свершится нападение, если оно вообще когда-либо произойдёт. Он, вероятно, сделал всё, что мог, и для старика, и для его семьи, и для деревенских.

Ольгерд не стал возвращаться в хату старика, пробыл сутки со своими. Удивился, когда пришла его «вольчичка» с преданностью во взгляде, а не со страхом. Принесла поесть ребятам, спросила, как дела.

— Есть разговор, пан. Если дашь глупой девчонке высказаться, будет хорошо. Жду тебя сегодня на закате у озера в лесу, мы там не раз проходили.

И Ольгерд пришёл, потому что и он хотел поговорить. Сказать, что скоро уедет, что им придётся расстаться, если, конечно, она не хочет поехать с ним… Он хотел её видеть, хотел узнать её мнение. Ему впервые за долгое время перестало казаться, что любая женщина принадлежит ему. Как только он перестал быть бессмертным, он вспомнил, что единственное, что ему принадлежит, да и то не всегда, — это его жизнь.

Она расположилась недалеко от озера, подстелила свой платок, чтобы было удобно сидеть. Ольгерд сорвал по пути цветов, осторожно вручил ей. Она расплылась в нежной улыбке, какую дарила только родителям, особенно отцу.

— Я первая скажу, а то боюсь, что потом не осмелюсь!

Фон Эверек сел рядом и кивнул.

— Мы помогли тебе, а ты помог моей семье, моей деревне.

— Да не помог я ещё, ничего же не случилось.

— Ты нам показал, что мы не пустое место, обратил на нас внимание. Может, нас всех и перережут, но это осознание меня не покинет: я существую, я могу за себя постоять. Спасибо тебе. Но не это главное. Эта ведьма… Она и её охмурёныш что-то пробудили во мне. Я бежала домой, как ты и сказал, что думала только о тебе, пан. Прикосновений я боюсь, но твоих, Ольгерд, очень желаю. Не знаю, что мне с этим делать и как быть…

Ольгерд собрал в себе все воспоминания о том, что такое тепло и забота. И с этим настроем он старался держаться: нежно погладить, сказать хорошее слово, чмокнуть в щёчку. Но чем ближе они были, чем дольше прикасались к коже друг друга, тем смелее становились. Они провели вместе последнюю спокойную ночь.

Ольгерд с двумя «кабанами» отбивался от атаки бандитского сброда. На деревенских нападали плохо подготовленные мужики, а вот на фон Эверека дезертиры — хорошо обученные военные. С ними было сложнее, но если получалось оттеснить их в лес, то преимущество оставалось за Ольгердом, который успел выучить места вдоль и поперёк.

Почему они пришли не раньше, не позже? Из-за Ольгерда, который пытался разузнать, где его команда? Из-за нетерпения и смутных мотивов ведьмы? В любом случае, худшее случилось, нападение произошло. И особенно Ольгерд напрягся, когда на него стали кидаться обыкновенные тупицы, едва умеющие махать ножом, а вот хорошие бойцы, видимо, переметнулись на деревенских. Тактику перевернули наоборот. Кому-то было выгодно скорее вырезать или запугать народ подготовленными бойцами.

В деревне распоряжался капитан, ходивший за ведьмой хвостиком. Ольгерд с трудом прорвался к нему, но всё же смог вступить с ним в бой и ранить. Победа была близко, но ведьма подоспела вовремя. Сначала вспышкой магии ослепила Ольгерда, пыталась пырнуть его ритуальным ножом. Он даже вслепую отбился, опыта было достаточно.

Дрались втроём, Ольгерду доставалось с двух сторон, но он держался, ещё и успел посматривать по сторонам, нет ли где его девчонки и её родителей. Так они отошли немного от места основного боя и жилых домов. Добежали до обрыва и озера. Капитан и ведьма не ожидали такого яростного сопротивления, но теперь Ольгерд был готов к разным выпадам, вовремя уворачивался и парировал, хоть и начинал чувствовать приближающуюся усталость.

Ведьма тоже выдохлась, стала отбиваться оружием, без магии. Ольгерд ударил капитана в грудь, силой удара его отбросило прямо к краю обрыва. И фон Эверек уже занёс меч над пешкой как вдруг резко остановился, развернув меч в сторону. Мышцы рук нещадно заныли, предплечья разрывало от напряжения и боли. Перед капитаном грудью вперёд встала ведьма, потратив последние силы на быстрое перемещение. Она даже не зажмурилась, смело смотрела на Ольгерда и уверенно закрывала собой капитана. Она не шелохнулась, когда меч коснулся живота, одно движение — и он бы пронзил её.

В её глазах, нетронутых страхом смерти, Ольгерд увидел преданность и обожание. Нечто подобное он ещё помнил, носил в сердце грузом, было и у его бывшей жены Ирис. Вместе они начинали с влюблённости, а потом Ольгерд стал одержим другими вещами, а Ирис носила во взгляде верность. Когда Ольгерд не вернулся — это стало болью с маленькой примесью любви. И тут, кажется, Ольгерд понял, что он ошибся. Не ведьма крутила капитаном. Всё было с точностью да наоборот. Это он пользовался ею.

— Отпусти нас. И мы уйдём из деревни.

Она подалась вперёд и с силой вцепилась в грудь Ольерда, чтобы не упасть, потому что не ожидала толчка по спины. Ведьма начала плеваться кровью, а фон Эверек почувствовал лёгкую боль в области живота. Он опустил глаза и всё понял: капитан толкнул любовницу в Ольгерда и пронзил насквозь мечом, чтобы ранить Ольгерда. Атаман бросил камень в сторону убегающего капитана, но тот прыгнул прямо с обрыва. Судя по матерным словам, доносившимся снизу, выжил.

— Власти он хотел, а не меня, власти…

Ведьма плакала и шептала без остановки, пока глаза её, теперь полные разочарования, не закрылись.

* * *

Фон Эверек очнулся в незнакомом месте. Это была чистая светлая комната, казалось, принадлежавшая лекарю или знахарю. Что произошло? С трудом он вспомнил, как принёс тело ведьмы в деревню и потребовал бандитов сдаться. Вспомнил, как попытался прямо-таки извернуться от очередного удара и многочисленных атак, но его хорошенько огрели по голове со спины. Всё же обычный человек, не бессмертный, не всесильный.

Оказалось, это палата королевского лекаря. Ольгерд пролежал без чувств несколько дней, периодически бредил. Реданская армия послала своих бойцов разобраться с пропажей «Кабанов», а по пути встретила пьяного и испуганного вусмерть «гонца» от Ольгерда. Королевский военный начальник не штрафовал, выписал полагающиеся больничные, но давать новое задание не стал.

— Поубавилось у тебя буйных голов, Ольгерд. С таким составом не видать тебе великих дел во имя короля. Поднаберёшь силы, возвращайся. А пока идите своей дорогой, но ежели увижу где с дезертирами или стервятниками — не жди, что спишу по дружбе.

Также он объяснил, что «Кабаны» имели дело с большим и мощным отрядом дезертиров. Капитана, которого, к сожалению, так и не смогли поймать, хотел власти всласть, но чтобы никто не видел. Нападал на деревеньки, выживших забирал в отряд, чем больше деревень грабил, казалось, богател по всем параметрам. И таких, с горечью отмечали реданцы, много по стране и за её пределами.

Что до банды… «Кабанов» и вправду осталось немного. Кто-то погиб ещё при первом налёте, кто-то сбежал из лагеря ведьмы, а другие сложили головы в деревне. Оставшихся реданцы подлечили, выдали снаряжение, оружие и расчёт. И они верно ждали атамана, не расходились.

— Куда мы без тебя, пан? Ежели жирок нарощать надобно, так пойдём, начнём всё сызнова, — пожимали они плечами.

«Кабаны» на время отошли от дел. Стали набирать рекрутов в банду, обучать. Помогали за деньги деревенским, делали мелкие поручения для городских. Поубавив спесь в деревне, Ольгерд понял, что можно махать плугом, не только саблей. Он знал, что ещё вернётся к атаманским делам, просто позволил себе на время заземлиться.

Почувствовав острую необходимость ехать, Ольгерд собрался в путь. Ему нужно было вернуться в место, где его тело и душа претерпевали изменения.

* * *

— Курва, да неужели это сам Ольгерд фон Эверек?

Атаман узнал этот голос, остановил коня и спрыгнул с седла. Он понёсся навстречу ведьмаку и крепко пожал его руку.

— Геральт из Ривии, уж кого-кого, а тебя я тут увидеть не ожидал. Надеялся, твоя скверная рожа меня обойдёт. Куда путь держишь?

— В Туссент. Вино там отменное. Беру перерыв от заказов. Неужели и ты в ту сторону?

— Почти. Заинтересовал. Может, потом и я туда загляну.

Старые знакомые постояли и поговорили обо всём и ни о чём. Ольгерд кратко рассказал, что произошло с ним за последний год, Геральт поведал, что и его не минули приключения.

— Кстати, тут в лесу лежат обглоданные трупы в реданских доспехах, может, среди них и твой капитан-дезертир есть?

— Всё-то тебе, ведьмак, по трупам да падали ходить.

Ольгерд решил, что не будет проверять. Чёрт с ним, этим предателем. Госпожа Судьба и до него доберётся.

— А тебе чего нужно в этих краях?

— Одно место посетить. Сердце болит по одной семье.

— Хм, смотрю, сердце-то теперь не каменное, болеть начало.

«Кабаны» и ведьмак распрощались, двинулись дальше.

Ольгерд вернулся в деревеньку, где что-то закончилось, а что-то началось, там все восстанавливали хозяйство. Его почти год не было в этих краях, а теперь он словно вернулся туда, за день до нападения. А вот и она, его девчонка у знакомого дома, совсем одна с ребёнком на руках.

— Как зовут девчонку?

«Вольчичка» повзрослела, не подала виду, что узнала, что хочет расплакаться и кинуться в объятия; не стала дерзить и выплёскивать злость, которая после исчезновения Ольгерда долго мучила.

— Малька.

— А полностью как?

Девушка опустила глаза. Погладила дочь по рыжему пушку на голове.

— Амалия.

— Красивое имя. Откуда услышала? Почему так не зовёшь при всех?

— Так не поймёт же никто тут! Я, только не говори никому, услышала это имя у каравана. Шли мимо нас какой-то судьбой иностранцы. И там одну красивую девушку так называли. Я уж на сносях была, решила, что ежели девчонка будет, так назову.

Ольгерд тоже погладил малышку по голове. Улыбнулся.

— Где старики?

— Отца закололи, а мать померла от болезни. Мы тут одни справляемся.

Тогда Ольгерд присел на завалинку у дома и тихо заплакал. Ему было не стыдно, что недалеко его «Кабаны», что вот она — мать его ребёнка, о котором он знать не знал. Не стыдно оплакивать потерю, не стыдно, когда сердце болит.

— Со мной поедете?

Девушка кивнула, тут и думать было нечего. Пришёл ведь он — Ольгерд фон Эверек. Не муж, не Бог, не судья — просто любимый человек.