С чистого листа (гет)

Работать профессором в Хогвартсе оказалось не так занимательно, как предполагала Гермиона изначально, но от этого оно вовсе не становилось менее увлекательным, хотя возникающие проблемы и расстраивали. Уровень знаний учеников действительно оставлял желать лучшего, поэтому новый профессор бросила все свои силы на исправление ситуации.

С раннего утра и до поздней ночи она сидела в библиотеке, прерываясь только на то, чтобы провести уроки. Гермиона взвалила на себя колоссальную нагрузку, прикрываясь тем, что ей надо подготовить как можно больше материала для студентов, чтобы они не отставали от той программы, которую она для них составила. Постоянная работа с книгами заставила вспомнить о тех временах, когда она на третьем курсе пыталась совместить больше предметов, чем могла осилить. Примерно то же повторялось и сейчас спустя двадцать лет. Но только в этот раз сон покинул ее и не хотел возвращаться. Бессонница вошла в ее жизнь и захватила ее.

Стоило только Гермионе лечь в постель после тяжелого дня и закрыть глаза, как на нее мгновенно, словно ушат холодной воды, обрушивались мысли о разводе и о том, как все могло бы быть. От тоски некуда было бежать, она преследовала ее везде, как только Гермиона оставалась одна и ненадолго отвлекалась от работы, вновь поглотившей ее жизнь. В груди как будто зияла дыра; в одиночестве волшебница отчетливо ощущала ее, но старалась не обращать внимания.

А если под утро и удавалось заснуть, ее неизменно преследовали кошмары, наполненные искаженными сценами из ее прошлой жизни.

С Розой они виделись только на уроках и в Большом зале — обе были слишком заняты: Гермиона работой, Роза — подготовкой к СОВ.

Практически каждую ночь Гермиона бродила по замку, закутавшись в халат, помня о том, что в свое время Гарри помогали от бессонницы прогулки по пустому замку. Слоняться по холодным коридорам было приятнее, чем лежать в постели в смертельных объятиях мучительных мыслей.

Впервые выйдя на такую прогулку, она почувствовала себя школьницей, нарушающей заведенные правила, но успокаивала себя тем, что она теперь профессор и ей позволено бродить по ночам. Но чувство запретного удовольствия все равно захватывало ее, стоило ей выйти из кабинета. Возможно, потому что она сама нарушала правила во время учебы, и, вопреки всякой логике, в глубине души ей это даже нравилось.

Гермиона несколько недель бродила по Хогвартсу, не встречая ни души; каким-то невероятным образом ей удавалось скрываться и от Филча. В одну из ночей в середине октября она как обычно около полуночи покинула свой кабинет и направилась в сторону Астрономической башни, предусмотрительно одевшись потеплее. Ей нравилось бывать именно там. Наверху она могла на какое-то время забыть обо всем и позволить себе побыть человеком, которого ничего не гнетет, свободной от всего.

Последние ступеньки она преодолела во все нарастающем радостном предвкушении свободы. Открыв дверь, Гермиона полной грудью вдохнула морозный воздух и от наслаждения прикрыла глаза. С башни открывался прекрасный вид на замок и его окрестности. Опершись о холодный камень, Гермиона устремила взгляд вдаль.

— Хочешь простудиться и умереть, Грейнджер?

От возникшей молчаливой идиллии не осталось и следа. Нахальный тихий голос разрушил маленький мирок спокойствия.

— Тебе назло буду жить, — Гермиона постаралась вложить в ответ всю переполнявшую ее горечь, вызванную вовсе не колким вопросом Малфоя — к нему она давно привыкла и не обращала внимания.

— На другой ответ я и не рассчитывал, — он подошел ближе и встал рядом.

Какое-то время они молча смотрели в сторону темного горизонта, где соприкасались верхушки темных силуэтов деревьев и безграничного неба. Прохладный ветер овевал лица и поднимал полы халатов.

— Не спится? — вполне дружелюбно спросил Малфой.

Вырванная из собственных мыслей новым вопросом Гермиона несколько секунд смотрела на смутно различимый в темноте профиль, прежде чем осознать, что обращался он именно к ней.

— У меня бессонница, — вновь повернув голову, просто ответила Гермиона.

— А чего не выпьешь усыпляющее зелье?

Вопрос был логичный. Но этот вариант Гермиона давно и несколько сотен раз обдумала. Она не хотела привлекать чужое внимание к своим проблемам, а если бы она попросила профессора зельеварения — то есть Малфоя, — об усыпляющем зелье, то это неизбежно вызвало бы вопросы. А котел и ингредиенты для приготовления зелий Гермиона в Хогвартс не взяла.

— Спокойной ночи, Малфой, — с этими словами она развернулась и покинула башню. Лучшей тактикой для ухода от ответа было в прямом смысле уйти. Особенно когда подходящий ответ так и не нашелся.

На следующее утро за завтраком, уже собираясь встать из-за стола, Малфой обернулся к Гермионе и протянул ей небольшую стеклянную бутылку, до краев наполненную светло-фиолетовой полупрозрачной жидкостью. Отличница внутри сразу же подсказала: «Усыпляющее зелье».

Но почему он это делает?

— Оно сильно действует. Принимай понемногу, — добавил он и встал.

Несколько секунд Гермиона ошарашенно переводила взгляд с бутылочки, стоящей около ее тарелки, на дверь, за которой скрылся профессор зельеварения, пытаясь понять, как ей следует отреагировать на такой подарок.

«Может, и правда люди меняются», — пронеслось в голове.

После этой ночи Гермиона впервые за полтора месяца смогла спать спокойным глубоким сном, не боясь, что он превратится в очередной кошмар.

* * *

Как-то утром в конце октября Гермиона неспешным шагом шла к себе в кабинет — выдалось свободное утро без уроков. Около двери кто-то окликнул ее и положил теплую ладонь на плечо. Повернувшись на сто восемьдесят градусов, она сразу встретилась взглядом с радостными ярко-зелеными глазами, пронизывающими до глубины души.

— Гарри!

Гарри Поттер улыбнулся, наклонился и крепко обнял подругу. Издав вздох облечения, Гермиона прикрыла глаза и обвила руками его шею в ответ.

— Я не ожидала тебя здесь увидеть, — она отстранилась и потупила взгляд.

Гермиона намеренно избегала общения с друзьями, потому что она была уверена (и в этом ее было не переубедить), что друзья будут осуждать их решение. Особенно она не знала, как на это отреагирует Джинни, которая, хоть и отзывалась иногда довольно колко об их браке, все же была очень рада иметь сестру в лице Гермионы. Как она восприняла от брата новость о разводе? Этого Гермиона не знала.

— У меня ежегодная лекция по ЗОТИ для студентов старших курсов, — Гарри улыбался. В его лице не было и тени презрения, которого боялась Гермиона, и это успокаивало. — Я специально приехал пораньше, хотел увидеться с тобой.

Инстинктивно ощутив неуловимую напряженную угрозу в его словах, Гермиона сама напряглась, но виду не подала, лишь кивнула в сторону своего кабинета. Гарри упал в кресло перед широким столом из темного дерева, Гермиона опустилась в кресло напротив.

— Давно я здесь не был, — протянул он, оглядываясь по сторонам. Затем его взгляд остановился на сосредоточенном лице подруги. Гарри подвинулся чуть вперед и спросил: — Как ты тут?

— Неплохо. Мне все нравится. Даже кажется, что мы с Розой стали ближе друг другу, — доверительно добавила она.

Гарри кивнул и опустил взгляд, внимательно изучая свои ботинки, а затем продолжил:

— Гермиона, мне очень жаль, что у вас все так сложилось с Роном, правда. Джинни первое время очень переживала. Мы все, — решительно добавил он, подняв голову и посмотрев в карие глаза. — Ты ничего не писала. Мы решили, что лучше всего дать тебе возможность пережить все в одиночестве, но… напиши ей. Она переживает. Джинни.

Было видно, что Гарри нелегко давался этот разговор. Всегда трудно говорить о том, что тебя беспокоит, особенно тяжело, когда речь идет о разводе твоих самых лучших друзей. Гермиона понимала чувства Гарри и не осуждала его за то, что за два месяца они не попытались связаться с ней и поддержать. В конце концов, она сама постаралась сжечь все мосты, чтобы было проще смириться со случившимся.

— Я все понимаю, Гарри. Я напишу ей. Сегодня же.

Гермионе показалось, что Гарри с облегчением выдохнул. Похоже, он боялся, что она заупрямится, как это нередко бывало, когда Гермиона твердо решала действовать по определенному сценарию, ее было не сдвинуть с проложенной мысленно дороги.

Лицо Гарри озарилось улыбкой. Он провел рукой по непослушным волосам. Но уже через секунду снова помрачнел, сдвинув брови. Похоже, что серьезный разговор только ожидал их впереди.

— И еще, Гермиона, — как можно медленнее протянул Гарри, — Комиссия Министерства по бракоразводным процессам назначила дату, когда вам необходимо будет явиться, чтобы подписать все необходимые бумаги и… Таким образом…

Гарри умолк, вновь вперив взгляд в свои ботинки.

Гермиона резко выпрямилась, словно по ее телу прошелся электрический разряд, и застыла в своем кресле, забыв, как шевелиться. Конечно, за все это время она писала Рону раз или два, спрашивая, занимается ли он их разводом, но не предполагала, что это произойдет так скоро. И теперь она не знала точно, радует это ее или пугает. Подавленные чувства вновь начали подступать к ней, тонкими струйками мрачных мыслей скапливаясь в голове.

— Эта дата. В общем, это будет завтра, — неуверенно добавил Гарри, не получив реакции на свои слова. Сказав это, он протянул ей какой-то сверток.

Резкий звон школьного колокола потряс комнату, в которой царило гробовое молчание.

— Ты прости, мне уже надо спешить. Надо найти Макгонагалл. Гермиона, я… — Гарри не мог подобрать подходящих слов, которые бы выразили всю полноту испытываемого им сожаления, но она поняла его без слов. Что-то невыразительно промычав в ответ, она кивнула.

Хлопнула дверь.

Гермиона пустым взглядом смотрела на пергамент в своих руках. Он был сложен в несколько раз и перевязан ленточкой. На следующий день ей предстояло увидеть Рона. Что она почувствует? Скучала ли она по нему все это время или только по близкому ей человеку, который ушел из ее жизни? Или ей просто не хватало прошлой жизни, где у нее была полная семья, дом, работа?

За ужином в тот же день Гермиона старательно избегала взгляда Гарри и первой покинула Большой зал, попросив Макгонагалл заменить ее на завтрашних уроках, потому что ей необходимо будет вернуться в Лондон на один день. Минерва Макгонагалл поняла ее без поясняющих вопросов, дополнив свое согласие сочувствующим взглядом, от которого Гермионе стало еще больше не по себе.

Оказавшись в одиночестве в своей комнате, она почувствовала, что ручейки тревожных мыслей стали мощнее, а вокруг ее воображаемых ног уже собралось небольшое озеро отчаяния. Игнорируя все это, твердо решив держать себя в руках и не расслабляться, по крайней мере, до вечера завтрашнего дня, Гермиона забралась в постель.

На следующий день Гермиона шла по знакомым коридорам Министерства магии с тяжелым сердцем, которое тем не менее бешено билось в груди. В дальнем конце коридора она увидела высокую знакомую фигуру. Сердце застучало еще яростнее, норовя удариться о грудную клетку. В ушах зашумела кровь.

Рон мерил шагами расстояние от одной стены до другой. Все в его поведении выдавало внутреннее беспокойство: не каждый день разводишься. Гермиона сама испытывала те же чувства, но внутренняя уверенность в том, что она все делает правильно, вновь проявившись, дала ей дополнительные силы сделать шаг навстречу неизвестности.

— Привет, — голос словно принадлежал какой-то незнакомой женщине, настолько неестественно и глухо он прозвучал. Гермиона не знала, как им лучше поздороваться: можно ли им обняться или достаточно просто приветствия.

Рон, похоже, думал о том же, потому что сначала дернулся в ее сторону, а потом резко опустил протянутую руку и произнес:

— Привет.

Неловкое молчание усугублялось тем, что служащие этого отдела с нескрываемым любопытством посматривали на них. Еще бы: пару месяцев назад Гермиона исчезла из Министерства магии и отправилась преподавать в Хогвартс. Это вызвало определенные пересуды, подкрепляемые тем, что ни Гермиона, ни Рон не комментировали ситуацию. Со временем все прекратилось, но их совместное появление в этом коридоре дало новый толчок слухам.

— Как Роза? — наконец нарушил молчание Рон.

— Прекрасно. Учится, делает успехи в квиддиче, они выиграли первый матч, — озираясь по сторонам, Гермиона заламывала пальцы.

Она уже раскрыла рот, чтобы что-то добавить, как открылась дверь и в щелку выглянула маленькая волшебница, приглашая их внутрь. Внутри у Гермионы все ухнуло и нервно задрожало. Рон взглянул на жену. Их взгляды встретились. Но никто из них не решался первым заходить. Не разрывая зрительного контакта, Рон протянул ей руку, как будто им снова восемнадцать и впереди их ждет счастливое будущее. Хотя оба прекрасно знали, что ждет их за дверью. С благодарностью Гермиона взяла его за руку и первая шагнула в полутьму кабинета.

Через час она вышла из него свободной молодой женщиной в одиночестве (Рон остался попросить служащих о конфиденциальности) и поспешила к лифту. Ей не терпелось поскорее оказаться на свободе, вдохнуть свежий воздух. Сегодня все официально закончилось. И хоть все было правильно, на душе скребли кошки, не давая расслабиться.

Всю обратную дорогу Гермиона старательно игнорировала свои мысли, делая вид, что их не существует, а она сама чувствует себя легко и прекрасно.

* * *

В своей комнате в Ховартсе Гермиона подошла к старинному комоду, чтобы, как обычно, переодеться перед сном, но заметила в углу бутылку с огневиски, которую она купила в Косом переулке несколько месяцев назад, решив, что если боль будет нестерпимой, она сможет заглушить ее, как маглы, — напиться. Сейчас бутылка блеснула в свете настольной лампы, и Гермиона вдруг почувствовала, насколько она устала притворяться сильной, делать вид, что ее все это не трогает, в то время как внутри все бурлит и стонет. Сегодня она оставила позади огромный этап в своей жизни, и пока сделала только маленький шажочек в будущее, согласившись на место преподавателя Хогвартса. Встретит ли она еще когда-то человека, которого сможет полюбить, или ей суждено до конца своих дней быть одиноким профессором трансфигурации? Не об этом она мечтала всю свою жизнь.

Одновременно осознав все эти мысли, Гермиона почувствовала, как водоворот непрожитых, подавленных эмоций обрушился на нее со всей силой, затапливая все существо, снося на ходу все выстроенные за эти месяцы плотины, защищавшие ее от губительных мыслей, тянущих на дно.

Поколебавшись еще мгновение, она протянула руку к бутылке и поставила ее на маленький кофейный столик перед диваном. Достала бокал, скинула верхнюю мантию, оставшись в строгом костюме. Она уже потянулась левой рукой к пробке, как заметила на руке обручальное кольцо, которое до сих пор не сняла. Решительным движением стянув его с пальца, она положила его на середину столика, быстро плеснула янтарной жидкости и залпом выпила ее, почувствовав, как она обжигает горло, как по телу разливается приятное тепло.

Раз в жизни Гермиона Грейнджер решила проявить слабость: резко наполнив стакан снова, она откинулась на подушки и прикрыла глаза.

* * *

Драко Малфой бодрым шагом шел по коридору. Ему совершенно не нравилась эта долгая прогулка из подземелий до кабинета профессора трансфигурации, но выбора у него не было — ведь Грейнджер не явилась сегодня за журналом. Приблизившись к двери, он остановился и осторожно постучал. Никакого ответа. Вздохнув, он снова постучал чуть громче. Отчаявшись получить ответ, Малфой приоткрыл дверь и зашел:

— Грейнджер? Ты где? Я принес тебе журнал.

Он уже хотел было положить эту злосчастную книжонку на стол и вернуться в подземелья, как из соседней комнаты раздался отчетливый звон стекла. Заинтригованный — чего-чего, а подобного звука в этой комнате он никак не рассчитывал услышать, — Малфой шагнул в сторону приоткрытой двери и, стукнув по дереву один раз, вошел.

Его глазам предстала беспрецедентная картина, еще долго не выходившая из его сознания и поразившая до глубины души, хотя некоторые и сомневались в том, что она у него существует. Гермиона Грейнджер с блаженной улыбкой на лице полусидела-полулежала на диване, откинувшись на подушки и держа в высоко поднятой руке пустой бокал. На столе перед ней стояла бутылка с огневиски, заполненная лишь наполовину.

— Мерлина ради, Грейнджер, что ты делаешь? — в его голосе звучало искреннее удивление.

Гермиона резко повернула голову, качнув ей больше, чем надо, и постаралась сфокусировать затуманенный взор на новоприбывшем. Наконец, догадавшись по цвету волос, кто перед ней, она широко улыбнулась и воскликнула:

— Малфой! Ты очень кстати. Будешь?

Она указала на бутылку на столе.

— Черт возьми, никогда бы не подумал, что такой правильный преподаватель, как ты, способен на нечто подобное. Этот день войдет в историю, — язвительно ответил Малфой, но все же опустился на диван, приняв наполненный бокал. — Что празднуем? Все твои ученики получили высший балл за домашнюю работу, и ты решила это отметить?

Вместо ответа Гермиона мрачно покачала головой и указала пальцем в сторону стола. Присмотревшись, Малфой увидел золотое кольцо, одиноко лежавшее на краю и готовое в любой момент упасть и затеряться, ознаменовав тем самым окончательный разрыв с прошлым.

— Все кончено. Ты как-то спрашивал, почему я его ношу, думаю, что теперь понятно, почему я его все же сняла, — глухим голосом слегка сумбурно прокомментировала Гермиона.

— Что ж, тогда я готов отпраздновать такое знаменательное событие, — с этими словами он сделал большой глоток.

Невесело усмехнувшись, Гермиона последовала его примеру. Она молча смотрела на вновь опустевший бокал, чувствуя, как хоронит внутри себя боль под горячей обжигающей жидкостью, обещавшей ей сегодняшнюю ночь без гнетущего чувства одиночества, которое она так усердно игнорировала все эти месяцы.

К глазам внезапно подступили слезы жалости к самой себе, и только гордость и сидящий рядом Малфой не дали ей возможности выпустить на волю рвущиеся изнутри соленые океаны. Тогда она, в надежде освободиться от душащего давления, заговорила. Сначала медленно, как будто теперь было трудно вспомнить, что происходило в ее жизни последние шестнадцать лет, но затем все быстрее и все более сумбурно рассказывать о том, что так давно гнетет ее, подавляет любые попытки избавиться от боли раз и навсегда.

Малфой сидел рядом, внимательно слушая и методично отхлебывая новую порцию виски. Его глаза изучали разгоряченное лицо, покрывшуюся красными пятнами бледную шею. Он понимал. Он был один из немногих людей, кто действительно мог понять ее чувства, но не мог ей сказать об этом, поэтому лишь ограничивался неопределенными замечаниями, подозревая, что Гермионе совершенно не нужны его ответы. Что она просто впервые нашла слушателя, который слышит ее. Не перебивая. Не вставляя советы. Просто слушает.

— Иногда я думаю, что все могло пойти по-другому тогда, — говорила Гермиона, не уточняя, что она имеет в виду под «тогда». — Но я все равно люблю Розу, — горячо добавила она так, как будто это должно было объяснить все высказанное раньше, — конечно, люблю. У тебя есть сын, тебе должно быть знакомо это чувство.

— Да, — поддакнул Малфой, делая еще один глоток.

На столе стояла пустая бутылка огневиски.

Внезапно Гермиона замолчала. Она сидела, подперев голову рукой, лицом к лицу к Драко Малфою, который внимательно смотрел в окно за ее спиной на появившиеся за те часы, что они просидели в душной комнате, наполненной жаром камина, звезды. Он перевел взгляд на сосредоточенное, даже в том состоянии, в котором они оба находились, лицо, когда Гермиона замолчала.

Они встретились глазами. И какое-то мгновение изучали затуманенным взором друг друга. То, что произошло в следующее мгновение, ни один из них не мог впоследствии объяснить. Возможно, это было влияние алкоголя, а возможно, им обоим внезапно стало холодно в той прогретой комнате, от того, что душевное тепло не восполнить с помощью открытого огня.

Резко. Одновременно подавшись навстречу друг другу, их губы слились в требовательном настойчивом поцелуе, который с каждой секундой углублялся все больше. В беспорядочном хаосе руки бродили по незнакомым доселе телам, изучая их. Лаская.

Гермиона ощутила, как твердая рука обхватила ее за шею, а другая рука легла ей на талию, забравшись под блузку. Она чувствовала, как чужие пальцы нежно выводят круги на коже, ни на секунду не отрываясь от губ. В какой-то момент сознание покинуло ее, полностью отдавая тело во власть незабываемых ощущений, разжигающих огонь и нестерпимое желание внизу живота.

Это казалось таким естественным, что она не стала сопротивляться, когда почувствовала, что ее груди больше не касается ткань блузки. Наоборот. Гермиона только ближе притянула Малфоя, углубляя поцелуй и помогая ему освободиться от мешавшего и такого ненужного жилета. Быстрее. Резче. Глубже.

Мужские руки в беспорядке водили по оголившемся округлым местам, спускаясь все ниже, двигаясь все настойчивее.

Гермиона выгнулась навстречу, когда Малфой требовательно сжал ее ягодицу. И только в момент, когда его рука двинулась дальше, коснувшись резинки на ее трусиках, внезапная мысль, резкая и ясная, словно молния, поразила ее, заставив разорвать поцелуй и вскарабкаться повыше на диване.

Ее грудь тяжело вздымалась, Малфой тоже глубоко дышал, не отрывая от нее голодного взгляда, полного необузданного желания. Но выдвинутая вперед рука остановила его от дальнейших попыток.

— Это все неправильно, — чувствуя необычайную ясность в голове, проговорила Гермиона.

Все еще не успокоив дыхание, Малфой кивнул и, быстро собрав вещи, покинул ее, снова оставив в полном одиночестве. В смятении, ощущая в груди бешено бьющееся о ребра сердце, Гермиона переводила взгляд с места, на котором секунду назад сидел Малфой, на кольцо на столе, пустые стаканы и часы на каминной полке, показывающие время далеко за полночь. С трудом оторвав руку от оголившейся груди, Гермиона со стоном повалилась на подушки.