Шарфик. Мой призрачный хранитель (гет)

Когда Гермиона уходила на работу, призрак скучал. Он никогда не спал, не тратил время на еду и прочие человеческие дела. Когда он был живым, то уходу за собой посвящал немало времени. Даже будучи егерем умудрялся регулярно мыться, стирать одежду, причесываться… Хотя в лесных условиях это было весьма хлопотно и неудобно. Да еще и коллеги по ремеслу ржали над ним каждый раз, когда видели в его руках расческу. Пытались даже подменить шампунь на красящее зелье. Идиоты. Ну, особо ретивых шутников он приструнил неприятными заклинаниями. Ржать перестали хотя бы в лицо, и портить вещи раздумали. А за краску для волос он бы даже поблагодарил, да много было бы чести. Пусть скажут спасибо, что остались живы после мастерски наведенного сглаза. Впрочем, кровавый цвет, окрасивший почти половину головы, ему понравился — хорошо смотрелся на темно-коричневых, почти черных волосах. Позволял выделиться из толпы.

Он ненавидел быть как все. И тщательный уход за собой, и феерических расцветок шейные платки, и изысканный парфюм — и где только Скабиор раздобыл его — все это служило одной цели: не быть таким, как окружающие. Не то чтобы Скабиор не понимал своего места в этом — в том — мире. Понимал и принимал, и менять не хотел, да и не смог бы. Но он мог менять — себя, хотя бы внешне сохраняя приличный человеческий облик. Что творилось у него в душе, после всех неприглядных егерских дел, а до них и прочих приключений, характерных для Лютного переулка, то было известно одному лишь стакану с огневиски.

Теперь волосы его навсегда останутся серебряными, и услышать аромат парфюма он больше не сможет. Как и взять в руки расческу. Правая рука во время падения в пропасть была сломана, так что он все равно не смог бы причесаться. Скабиора по-прежнему раздражало, что он не способен взаимодействовать с материальными предметами так, как раньше. При жизни. Что же ему делать?

Скука. Тяжкие воспоминания. Чувство вины перед Гермионой, за все. Он чувствовал ответственность за ее будущее. Они были крепко-накрепко связаны — ритуалом, а теперь еще и чувствами. Все это не давало ему покоя.

Гермиона замечала перемены в его настроении. Хорошенько поразмыслив, она нашла способ немного развлечь Скабиора.

Она решила разделить с ним любовь к чтению.

Гермиона копировала страницы книги и заставляла их парить в воздухе по порядку, на расстоянии пары сантиметров друг от друга. Первые страницы висели снизу, с них призрак утром начинал чтение, а последние главы располагались наверху, под самым потолком. Таким образом, к моменту возвращения Гермионы с работы Скабиор прочитывал достаточно, чтобы она взмахом палочки убирала ненужные главы, и в гостиной становилось свободно. По крайней мере, внизу было достаточно места, чтобы Гермиона нормально ходила, сидела на диване с книгой или чашкой чая. Скабиор при этом продолжал читать, зависнув над ее головой. То, что он буквально пропускал через себя наколдованные копии печатного текста, нисколько его не смущало, а наоборот, веселило.

Он читал много и с удовольствием. Много лет подряд ему было не до книг. И вот, после смерти сподобился — проглотил множество маггловских романов, наряду с чисто учебными и справочными пособиями по различным областям магии. В магическом обществе не слишком была распространена художественная литература, и Гермионе с годами это стало казаться несправедливым. Поэтому призрак-хранитель под руководством охраняемого объекта практически получал классическое образование. А Гермионе все интереснее и интереснее становилось с ним разговаривать.

Конечно, полностью это не спасало ее от нравоучительных бесед. Если бы только не вечно всплывающая тема их отношений, то все было бы просто идеально. Насколько это вообще возможно. Не прикасаясь. Только слыша голос. Только глядя в глаза, видевшие лицо смерти.

* * *

— Отпусти меня. Отпусти. Забудь.

— Я не могу тебя отпустить. Не могу. Ты нужен мне. Я отчаянно нуждаюсь в тебе.

— Ты пока не понимаешь. Тебе нужен нормальный парень рядом.

— Мне нужен ты.

— Если бы я не умер, я был бы рядом с тобой.

— Но сейчас ты рядом со мной, хоть ты и умер.

— Ты понимаешь, о чем я говорю. Я даже не могу обнять тебя, и всякое такое… Я не чувствую аромат твоих духов… Знаешь, это как-то выводит из равновесия!

— Мм, неуравновешенный призрак. Обожаю.

— Нужно уничтожить этот проклятый шарф.

— Ни за что!

— Это он держит меня в этом мире.

— Скабиор. Это моя душа держит тебя в этом мире.

— Если б я знал тогда, про тебя и про это всё, я бы сдох, но остался бы жить.

— Смешно ты сказал.

— Да уж. Смешно то, что я всю жизнь старался избегать любви. И вот после смерти сподобился. Лучше бы я в ад попал. Ты должна меня отпустить.

— В ад?

— А где еще мне место?

— Твое место рядом со мной. Раз уж так получилось.

— Ты превращаешь в ад собственную жизнь.

— Со своей собственной жизнью я буду делать то, что я хочу. А я хочу быть с тобой.

* * *

— Гермиона. Мы должны поговорить.

— Мы только и делаем, что говорим. Ты очень интересный собеседник… — Гермиона запнулась.

— Ты хочешь сказать, что тебе жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах, пока я был живой.

— Ты знаешь все, что я могу тебе сказать. Ты знаешь меня лучше всех.

— И я знаю о тебе больше, чем ты сама.

— А вот это уже интересно. И что же ты такого знаешь?

— А вот об этом я и хотел поговорить. Тебе нужно найти себе парня.

— В смысле?

— В том самом смысле! Тебе нужен нормальный живой парень.

— Зачем?

— Затем, что ты плачешь во сне. И стонешь. И… зовешь меня.

— И тебя это напрягает?

— Да, драккл это все раздери! Меня напрягает, что я не могу трахнуть тебя, как ты этого хочешь, потому что я сдох, сдох, понимаешь?!

— И как нам с этим поможет какой-то левый парень?! Если я хочу тебя одного, если я даже, блин, оказывается, во сне зову — тебя, если я люблю одного тебя, пусть ты и сдох! Если я могу говорить с тобой, видеть тебя… — Гермиона всхлипывает.

— Ага, полупрозрачного.

Скабиор скрывается в стене. Он злится.

* * *

Потом он пытался просить прощения. Но Гермиона не разговаривала с ним неделю. Демонстративно не замечала его, обходила как мебель, когда он зависал у нее на пути посреди комнаты или кухни. Отворачивалась, не смотрела на него. А ночью плакала во сне. Он не мог выносить этого. Но и не слышать не мог. И как-то раз он прилетел к ней в спальню, разбудил и попросил:

— Разденься для меня.

Она послушно разделась. Он стал говорить ей милые глупости, разные непристойности, подробно описывал, что и как он хотел бы сделать с ней, просил, чтобы она ласкала себя так, как он бы мог, просил, чтобы она не сдерживала стоны, потому что ему хочется слышать ее… Когда он услышал «Скабиор, я люблю тебя», прерываемое глубокими вздохами, то сказал:

— Ты теперь моя. Только моя. Моя.

— Наконец-то ты это понял.

Гермиона смотрела на него почти счастливыми глазами.