Огонь в темноте (гет)

Кто кричал? Этого Лехтэ поначалу не могла понять. Никак. Просто стало вдруг непривычно и так тяжело думать.

Анар светил в окошко ярко и радостно. Тарменэль бросился к ней и склонился. На лице — счастье. На лице и в глазах. Огромное, словно море, и такое же глубокое.

— Сестра, — срывающимся голосом прошептал Тар и взял ее ладонь в свои руки.

— Где я? — спросила Лехтэ, оглядываясь по сторонам.

Точнее, попыталась спросить и попробовала оглядеться. Конечно же, у нее мало что получилось — она сейчас была слабее котенка. Но Тар ее понял.

— Ты дома, сестра, — ответил он и широко, радостно улыбнулся. — У себя дома.

И оба замолчали. Чувствовали, что слова в такую минуту совершенно излишни. Это небо, что раскинулось сейчас за окном, и золотой свет Анара, и вот эта листва над головами говорили за них гораздо лучше, чем они сами при всем желании могли бы сказать.

И еще яблони. Это надо же! Лехтэ сначала не поверила своим глазам. От удивления даже слегка приоткрыв рот, смотрела она на цветущий сад за окном. Сквозь бури и катаклизмы. Сквозь наводнение и землетрясение. Выстояли. Смогли. Все так же гордо растут и тянутся вверх, готовясь прославлять весну, прославлять лето. Прославлять саму жизнь, такую интересную и многообещающую.

— Удивительно, — прошептала Лехтэ.

Брат проследил за ее взглядом и согласно кивнул:

— Да, это чудо.

Отойдя ненадолго, он вернулся через пару минут с какой-то чашей.

— Вот, смотри, — сказал ей решительно, — это надо выпить. Целитель оставил.

Лехтэ в знак согласия прикрыла глаза. Она по-прежнему еще мало что могла понять. Но надо — значит надо.

Подойдя ближе, брат встал на колени и помог ей приподнять голову. Поднес чашу к губам.

Напиток оказался терпким и приятным на вкус. В нем ощущался тонкий вкус рябины и луговых трав, запах меда и свежесть ветра. И вкус росы. Если, конечно, у росы мог быть вкус. Но сейчас Лехтэ точно знала — мог. И этот вкус такой же неповторимый, как вкус самой жизни.

Она допила все до последней капли, облизнулась довольно и улыбнулась светло и ясно. Откинулась на подушки, и Тар поспешил устроить ее поудобнее.

Теперь у нее хватало сил на то, чтобы действительно оглядеться. Лехтэ лежала, оказывается, в своем доме. В том самом, что был ей домом долгих две эпохи. В своей спальне. Все те же занавески и салфетки на столе. На стене картины из дерева.

— Она цела, — заговорил брат, перехватив ее вопросительный взгляд, и принялся объяснять. — Уцелели спальня, кухня и гостиная. Однако часть дома, увы, разрушена.

Лехтэ вновь кивнула, давая понять, что слушает его со всем возможным вниманием, и тогда Тар принес стул и устроился уже более основательно. И продолжил рассказ. Точнее, начал сначала.

— Понимаешь, — говорил он, с ноткой легкой задумчивости глядя в окно. — Я искал тебя. Мне было тревожно. От родных я знал, что до Валимара ты не доехала. Еще нет. Но тогда где же ты? Флот приближался, и мы получили, наконец, приказ оставить пост.

Тирион нолдор почти все покинули по приказу короля. Почти все. И все же я решил искать тебя именно там. Слал осанвэ, но ты не отвечала. Я спешил. Надо было успеть перехватить тебя до того, как нуменорцы высадятся. Но я не успел. Катастрофа настигла раньше.

Брат нахмурился, и сердце Лехтэ дрогнуло. Если он был рядом с Тирионом в момент катастрофы, значит, подвергался такой же опасности. И Тар подтвердил ее предположение:

— Я сам спасся чудом. Наверное, только благодаря упрямству. Мысль, что без меня ты умрешь, не давала мне сдаться. Ведь ты была совсем одна, да еще в таком состоянии!

Брат с силой сжал пальцы в кулак, и Лехтэ, потянувшись, ласково накрыла его руку своей. А Тар словно ее не видел. Перед глазами его снова стояла гигантская волна, и он один на равнине. И только мысль, что где-то в городе сестра, что он нужен ей, поддерживает силы и дает возможность бороться.

— Едва волна схлынула, — заговорил он вновь, по-прежнему глядя невидящим взглядом куда-то в сад, — я бросился тебя искать. Трудно передать, что именно я увидел. Все ужасные разрушения.

Брат моргнул и перевел, наконец, вновь осмысленный взгляд на Лехтэ.

— Об этом потом, — в конце концов сказал он, и она кивнула едва заметно, соглашаясь. — Не нужно тебе пока такого знать. Скажу лишь, что я вовремя нашел тебя. Часть дома обрушилась, и я бы ни за что не смог сам вытащить тебя из-под завала, если бы не помощь проходившего мимо целителя.

Лехтэ вздрогнула. Она помнила, как именно выглядела в тот момент, и хорошо сознавала, что именно должен был почувствовать ее несчастный брат. В тот момент, когда увидел ее.

— Жизнь в тебе едва теплилась. Лишь эльфийский слух мог услышать биение твоего сердца. Тот целитель, что был со мной, из последних сил поддерживал в тебе тот слабый, трепещущий огонек жизни, не давая угаснуть. А я…

Тар вздохнул тяжело и запустил руку в волосы. Лехтэ ждала. Она уже догадывалась, что именно он сейчас скажет.

— Я послал осанвэ королю.

— Арафинвэ? — уточнила она.

Хотя вопрос, в общем-то, был излишним. Другого у нолдор не было. Давно уже.

— Да, нолдорану, — подтвердил Тар. — К кому же еще я мог обратиться? Родня далеко. Их в Валимаре я не мог беспокоить. И сообщить подобные новости тоже не мог. Да и чем бы они помогли?

На подоконник опустился воробей и заглянул в спальню темным любопытным взглядом. Тар продолжал:

— Арафинвэ, уточнив детали, сорвался с места и поехал в Лориэн просить Эстэ. Послать в тот момент было некого. Только ехать самому. И скоро она пришла.

— Я видела ее, — подтвердила Лехтэ и взглядом указала вверх, на потолок, — оттуда.

Снова счастье засветилось в глазах Тарменэля. Кажется, мысленно он переживал тот момент, когда валиэ исцелила раны Лехтэ. И позже, когда сестра открыла глаза.

— Тогда остальное ты знаешь, — произнес брат и встал, чтобы поправить Лехтэ подушки. — Она пришла и совершила чудо, собрав тебя заново. А потом пошла к другим эльдар. К тем, кто не успел, подобно большинству, покинуть город, и попал в беду. А теперь…

Тарменэль встал и хотел закрыть окна.

— Нет, не надо, — запротестовала Лехтэ, — я так посплю.

— Ну хорошо, — согласился Тар. — А когда проснешься, то придет лекарь. А я тем временем тебе сварю бульон. Спи, сестреныш. Спи. Теперь все у нас с тобой будет хорошо. Настолько, насколько это возможно.

* * *

Лехтэ закрыла глаза и погрузилась в сон. На этот раз мирный и радостный, светлый. Дающий силы.

И снились ей цветы. Наверное, в этом не было ничего удивительного. Цветы яблони. И Лехтэ, усевшись на привязанные к ветке высокой-превысокой яблони качели, каталась, взлетая при этом до самого неба. И голова слегка кружилась от радости и первозданного, безграничного счастья. И синь неба била прямо в лицо, заставляя жмуриться от удовольствия. Лехтэ смеялась, а качели взлетали все выше и выше, и от ощущения полета перехватывало дыхание.

А еще ей слышался чей-то смех. Отдаленный, долетавший до Лехтэ лишь в виде эха. Наверное, именно поэтому она не сразу его узнала. А узнав, вздрогнула и принялась искать взглядом. Мелиндо! Где же он? Но, увы, найти никак не получалось. Только голос и ощущение нежности и тепла. Лехтэ купалась в этом ощущении, прикрыв глаза, и можно было подумать, будто фэа парит. Парит где-то очень высоко, распластав крылья. Так парят орлы, ловя потоки воздуха. Свободные и сильные. Счастливые. Хозяева собственной жизни. Своей судьбы.

Открыв глаза, Лехтэ даже не сразу поняла, явь ли это уже или продолжение сна. Точно так же виднелось в окне бездонное синее небо, и в небе этом парил орел. Было тихо. Не пели птицы, не стрекотали кузнечики. Лехтэ лежала, устремив взгляд в окно, и на бледных пока еще губах ее играла улыбка. На губах и в глазах.

В это самое мгновение отворилась дверь, и вошел Тарменэль с чашей в руках. По комнате поплыл восхитительный, густой запах бульона, и Лехтэ, невольно сглотнув слюну, поняла, как сильно проголодалась.

Живот ее голодно уркнул, и брат улыбнулся. Подошел ближе и, поставив чашу на стол, помог Лехтэ принять полусидячее положение.

Голова ее немного кружилась. Первое время. Через несколько минут, впрочем, она привыкла.

— Целитель предупреждал, что так будет, — откликнулся брат. — Он сказал, что зайдет через полчаса, так что поешь, пока есть время.

Лехтэ с готовностью протянула руку и взяла чашу. Отпила глоток. Брат ей помогал, придерживая за донце, но в целом Лехтэ справлялась сама. Причем вполне уверенно. Этот факт несказанно обрадовал Тарменэля. Впрочем, даже такой нехитрый процесс отнял у Лехтэ много сил. Поэтому она, допив свой обед, вновь охотно улеглась на подушки.

— Сыграешь потом? — спросила она брата.

— Конечно, — согласился охотно тот.

Помимо прочих достоинств, Тар неплохо играл на арфе. Куда лучше сестры. И хотя знаменитым музыкантом он, конечно, не был, тем не менее игра его доставляла родичам несказанное удовольствие. И, конечно же, обе сестры Тара: и старшая Миримэ, и младшая Тэльмиэль — охотно танцевали под его игру.

Сейчас, конечно, о танцах можно было только мечтать. Лехтэ чувствовала свое состояние и понимала, что, несмотря на вмешательство валиэ, встанет еще не скоро. Ну что ж, да будет так. И в самом деле, ведь ей никто не мешает, прикрыв глаза, воображать себя танцующей. Или же просто вспоминать один из тех танцев, что она танцевала вдвоем с Атаринкэ.

При мысли о муже сердца ее самым краем крыла коснулась грусть. Словно нежным, пушистым перышком мазнула и скрылась, растаяв вдали. Конечно, гораздо приятнее было бы потанцевать с ним вживую, по-настоящему. Но вполне может быть, что однажды это желание еще сбудется. А раз так, то пока надо всего лишь подождать. Чуть-чуть. И не торопить события. Все придет в свое время.

Чуть заметно вздохнув, Лехтэ обвела взглядом комнату и улыбнулась Тару, смотревшему на нее немного встревоженно.

— Все хорошо, — сказала она, и Тар расслабился.

А ведь им в скором времени предстоит много работы. Домик надо будет восстановить. Она ведь должна по-прежнему где-то жить. И по-прежнему в дом отца ей хода не было. Нет, не потому, что родичи бы ее не приняли. Конечно, нет. Напротив, неоднократно звали. Но вернуться в дом отца она не могла, потому что у нее есть муж. Возможно, этот шаг ничего и не значил бы, но сама Лехтэ ему придавала значение. Но уж с домиком ей отец поможет. И отец, и брат. Да и вся остальная родня.

Отворилась дверь, и в комнату вошел целитель. Нет, прежде Лехтэ его не видела, ведь Тирион велик. И все же отличало его что-то. Быть может, выражение глаз, или особенный наклон головы. Словно изучал ее и все-все примечал.

Тар обрадовался, поднялся навстречу.

— Мастер Итарион, — приветствовал он его. — Alasse. Рад видеть.

— Я тоже, — ответил целитель. — Ясного утра. Ну, как настроение?

Последние слова его относились уже к Лехтэ. И та рассказала. Честно, ничего не утаивая. В разговоре с целителем скрытность непозволительна. Конечно, если ты намерен поправиться. Лехтэ собиралась. Теперь да. Твердо и уверенно. Бесповоротно.

* * *

Указания Итариона Лехтэ порадовали. Лежать, побольше есть и набираться сил. Не так уж и сложно. Осмотрев ее, он заявил, что выздоровление продвигается хорошо, а роа и фэа пребывают в гармонии.

— Головокружения пройдут не сразу, — напутствовал он. — Как и слабость. Я оставлю вот тут на столе отвар — выпьешь вечером. И вот эти капли. Десять капель на чашу воды. Пить дважды в день — утром и вечером.

Он поставил на стол к отвару еще один флакончик темного стекла.

— Гулять ей можно? — спросил Тар с волнением, ясно читаемым на его лице.

— Не только можно, но и нужно, — отозвался целитель. — Где еще и поправляться эльдиэ, как не в саду, среди цветов.

Глаза Тара осветились радостью. То ли у него был план какой-то особенный, то ли просто разрешение для него было знаком того, что Лехтэ действительно пошла на поправку. Для нее самой, кстати, тоже.

Итарион попрощался, пообещав зайти завтра, а Тар спросил, присев на край ложа:

— Что ты хочешь на ужин?

Лехтэ честно задумалась. Об изысках организм пока и не думал, но вот чашу квениласа она бы выпила с удовольствием, и притом с большим. И еще каши хотелось. Жидкой, теплой. Ароматной.

Сглотнув набежавшую слюну, она озвучила пожелания брату. Тот серьезно кивнул:

— Хорошо, сделаем. Ну что, теперь пойдем гулять?

— Конечно, пойдем! — поддержала Лехтэ.

Она тут же сделала движение, намереваясь встать, когда брат предостерегающе махнул рукой:

— Подожди!

Поднявшись на ноги, он взял одно из кресел и вынес в сад. В окно Лехтэ видела, как он поставил его под деревьями, а затем вернулся.

Взяв сестру на руки, Тарменэль вынес ее и усадил в кресло. Вынес плед и укрыл заботливо.

— Спасибо тебе, — поблагодарила Лехтэ, глядя брату в глаза.

И во взгляде этом содержалось больше благодарности, больше слов, чем было высказано до сих пор. В самом деле, разве может язык, пусть даже такой совершенный, как язык эльдар, подобрать правильные, подходящие слова, чтобы выразить благодарность за любовь и заботу? За то, как болит и обливается кровью братское сердце при взгляде на сестру? За все то, что он делает для нее, и еще сделает в будущем? Нет таких слов, а те, что есть, никогда не отразят полноту эмоций. Поэтому теперь Лехтэ просто протянула руку и сжала пальцы. И светло улыбнулась.

— Как хорошо, — прошептала она, глядя по сторонам.

Все, буквально все, на что падал взгляд, поражало своей красотой и гармонией. И эти яблони, усыпанные крупными белоснежными цветами. Такими душистыми! И этот плед на ногах с легким растительным орнаментом по краям. Она сама его вышивала долгими летними вечерами, когда нужно было хоть чем-нибудь занять руки. Хотя бы руки, если уж не получалось занять голову. Но вот рисунка она тогда и сама не замечала, как это ни странно. Только сейчас по-настоящему увидела. И удивилась.

А еще, конечно, вон тот забор. Чуть покосившийся под недавним напором камней и воды. Теперь камни убраны, но выровнять его пока не успели. Но до чего хорош! Так бы любовалась и любовалась.

Тут со стороны улицы послышались шаги, калитка распахнулась, и в сад Лехтэ вошел Арафинвэ. Увы, но приветствовать его должным образом она не могла. Но тот, кажется, и сам все понимал, потому что поспешил сделать предостерегающий жест, чтоб не вставала.

— Alasse, — поприветствовал он. — Как твои дела?

— Alasse, — улыбнулась Лехтэ в ответ. — Гораздо лучше. Выздоравливаю быстро.

— Так уж и быстро? — поднял брови король, а в глазах его зажегся лукавый огонек. Было видно, что и сам он рад тому, что предстало его глазам.

— Конечно, настолько, насколько это возможно, — поправилась Тэльмиэль. — Я могу уже улыбаться и говорить, и петь, и слушать пение птиц. А совсем недавно даже дышать не могла. Однако…

Тут она погрустнела, и тень печали снова легла на чело. Арафинвэ нахмурился и сделал было движение вперед.

— Я в порядке, — заверила его Лехтэ. — Вот только на фэа все еще тяжело. Вот здесь, в том самом месте, где бьется сердце. Понимаешь…

Как объяснить, что есть та печаль, которая будет с ней навсегда, и никакие отвары не смогут ее убрать, или притупить боль? Печаль, которую навевают мысли о прошлом? О счастье, которое она потеряла, о любимых глазах? Как все это объяснить?

Но король понял. Может быть, потому, что и сам испытывал нечто подобное?

— А нужно ли нам забывать? — спросил он серьезно, глядя Лехтэ в глаза. — Лишь благодаря нашей памяти мы те, кто мы есть. И, как бы ни было тяжело, именно она придает нам сил. А иначе ради чего жить?

Оба замолчали, думая над собственными словами. Пытаясь смириться с ситуацией, не заглядывая в будущее. Найти себя. Не самая легкая в этом мире задача. Как река, которой предстоит проложить новый путь. А ничего не поделаешь — надо. И берега каменисты. Но, конечно, эльдар куда сильнее реки. И она найдет, за что уцепиться. И справится. Конечно, справится. Сможет дальше жить.

Перед глазами Лехтэ, словно отрывок из волшебного, дивного сна, предстало видение. Вот распахивает она дверь, а на пороге стоит Атаринкэ. Бледный, взволнованный. Вот она закрывает лицо руками, говорит что-то. А муж кидается к ней, обнимает. Дождалась? Нет, дождется в будущем. Надо только чуть-чуть потерпеть, чтоб прошло время. Ровно столько, сколько отмерено им судьбой, ни больше, ни меньше. И тогда увиденное случится. А пока пусть сияет ей огонь. Огонь надежды. Словно лучик от свечи в кромешной тьме.

Они молчали, и в молчании этом было больше гармонии, больше поддержки и понимания, чем во всех словах мира.

— Поправляйся, Тэльмиэль, — сказал Арафинвэ. — Очень рад за тебя. За вас обоих.

— Спасибо, государь, — отозвалась Лехтэ.

Арафинвэ, сжав плечо ее на прощание, ушел. А брат, сходив в дом за арфой, сел поблизости, под одним из деревьев, и заиграл.

Заиграл тихую, лиричную, напевную музыку. Под которую так хорошо кружиться, хоть одному, хоть с кем-то в паре. Весной, когда белый цвет облетает с листьев, оседая на платье, на волосах, на руках и ресницах. Музыка льется, обнимает и обвивает. И они кружатся, глядя друг другу в глаза, и в целом мире нет никого счастливей. Нет, и не было никогда.

Снова встало перед глазами видение. Атаринкэ обнимает ее, говорит что-то. А потом подхватывает и несет в спальню. И в распахнутое окно видны сады. Чудятся или нет? Цветут, вот как сейчас, и аромат окутывает, плывет, проникая в каждую клеточку. И дарует наслаждение и утешение. И даже если это всего лишь сон, то это самый красивый, самый чудесный и желанный сон на свете.

* * *

Поправлялась теперь Тэльмиэль быстро. Всего несколько дней прошло, а она уже могла сама вставать, без поддержки, и подходить к окну. К дальнему, откуда была хорошо видна улица. И по этой улице шли нолдор, возвращаясь в дома. Бродили потерянно среди руин, хватались за головы. Но потом, погоревав немножко, брались за дело. И не только мужчины, но и женщины. Разбирали завалы, чинили ограды и приводили в порядок палисадники. Конечно, процесс едва начался, но Лехтэ ясно видела, как совсем скоро из руин встанет вновь хрустальный, белокаменный Тирион. Еще лучше прежнего. В конце концов, нолдор они или нет?

О случившемся в Альквалондэ вести пока приходили смутные. Говорили, что город просто-напросто смыло практически подчистую. Другие же утверждали, что не все так страшно. Впрочем, основная масса телери еще не успела, в отличие от тирионцев, вернуться домой — предстояло еще разобрать завалы в ущелье Калакирья.

Лехтэ стояла, смотрела на город, окутанный белой строительной пылью. Город, поднимающийся из руин. Совсем как она сама. И в эти самые дни она любила Тирион сильнее, чем когда-либо прежде, чувствуя в душе особое родство с ним. И сердце радовалось, билось часто-часто, а на губах ее играла светлая, чуть мечтательная улыбка.

Впрочем, сил пока еще было мало, и потому Лехтэ, постояв немного, возвращалась в постель. А потом приходил брат и нес сестру в сад. И в саду, под яблонями, фэа Лехтэ выздоравливала гораздо быстрее, чем в каком-либо ином месте. А вместе с фэа набиралось сил и крепло роа.

В город скоро вернулись птицы, и одна из них, опустившись на ветку прямо перед глазами Лехтэ, посмотрела на нее внимательно черным глазом, чуть качнула головой, будто приветствуя, а потом запела, весело выводя незатейливую, но такую красивую, жизнеутверждающую, ликующую песню. Словно радовалась тому, что осталась жива и смогла вернуться домой, в родной сад. И сердце Лехтэ живо отзывалось, вторило ей. И все вокруг — и Анар над головой, проливающий щедрый свет на израненный город, и эти деревья с чуть шероховатой корой, которой так приятно касаться руками, и нежная зелень трав — все казалось ей сейчас необыкновенно красивым, гармоничным и правильным. И даже частые мысли о муже не вызывали больше черной тоски, но лишь светлую грусть. И, быть может, то короткое слово «жди», прозвучавшее вслед, оказывало свое благотворное действие, или же видение, что пришло ей вскоре после возвращения из небытия, а возможно, и то и другое, однако Лехтэ снова хотелось жить. Жить и познавать мир. Она была теперь готова к этому. Словно проснулась поутру, сбросив липкие путы ночного кошмара. И хотя тоска по любимому никуда не ушла из сердца, она изменилась, став не преградой ей на жизненном пути, но опорой. Той силой, что поддерживает и помогает идти вперед.

«Как так произошло? — размышляла Лехтэ. — Почему?»

Но ответа она найти не могла. Пока не могла. А впрочем, не очень-то и искала. И не все ли равно, отчего любовь вдруг стала вновь созидающей, а не разрушающей силой? Главное, что она с ней и идет рука об руку, поддерживая на особенно крутых и опасных жизненных поворотах и склонах.

Силы возвращались, вливаясь в роа, разбегаясь по самым мелким жилочкам и уголкам тела. Вот уже Лехтэ могла с поддержкой брата гулять по саду, ощущая босыми ногами живительную свежесть и прохладу земли, когда почувствовала серебряный укол осанвэ. Чей-то зов. Осторожный и словно чуть вопросительный. Судя по всему, собеседник не был уверен, сможет ли она поговорить. Лехтэ откликнулась, ответила на осанвэ, и оказалось, что не напрасно. Мириэль Териндэ. Вот кто звал ее.

/Alasse, милая, — приветствовала ее мать Фэанаро. — Как ты чувствуешь себя?/

И Лехтэ рассказала. Охотно, отвечая на попутно возникающие вопросы. Говорить осанвэ и одновременно ходить ей было пока тяжело, поэтому она села, и уже сидя продолжила разговор. Она виделась с королевой всего лишь однажды, когда пришла в Чертоги Вайрэ посмотреть на знаменитые гобелены, и теперь живое участие знаменитой мастерицы было очень приятно. Словно весточка прилетела, легким перышком сев на плечо. Весть из прошлого. Или из будущего? А какая разница? Только в вести этой Лехтэ чудилось, что все у нее будет хорошо. Не сейчас, конечно, но потом точно. И от вести этой становилось светло и радостно на душе. А подумай отчего — и сама не знала. Просто хотелось улыбаться и жмуриться, подставив лицо лучам Анара.

«Мелиндо, слышишь ли там, в Чертогах Намо? Я жива! И, Эру, как же это прекрасно!»

Разговор с Мириэль, довольно продолжительный, завершился, и тогда из дома вышел Тар и протянул Лехтэ стакан яблочного сока, ее любимого, и пышную сдобную булочку.

Как всегда, устроившись под деревьями, Тар заиграл. Лехтэ ела, запивая нежную сдобу сладким соком, и смотрела, как опускается за горизонт ладья Ариэн, расцвечивая небо оттенками золотого и алого.

В этот момент калитка распахнулась и вошла Анайрэ.

— Здравствуй, Лехтэ, — поздоровалась она. — Здравствуй, Тар.

Брат кивнул, не прекращая играть, а жена Нолофинвэ, точнее, его вдова, замерла, слушая напевную песню арфы, чуть печальную и невероятно светлую. И такая же светлая грусть отразилась на лице Анайрэ. Чуть вздохнув, она произнесла:

— Спрашивать, как чувствуешь себя, не буду — сама вижу. И очень рада за тебя.

Они еще помолчали, а потом гостья, на прощание кивнув, ушла, осторожно притворив калитку. А Лехтэ, допив сок, откинулась в кресле и подумала, что Анайрэ, пожалуй, ничуть не легче сейчас, чем в недавнем прошлом самой Лехтэ.

Солнышко тем временем окончательно опустилось за горизонт, и Тар, завершив игру, уже встал, собираясь вести сестру в дом, когда с улицы раздалось веселое ржание. Оба вздрогнули, обернулись к калитке, и на лицах их появилась радость.

— Сурэ! — воскликнула Лехтэ, подавшись вперед.

А конь тем временем, перемахнув забор, подбежал и ткнулся в ладонь Тэльмэ носом. Та погладила его, обняла за шею и подумала, что теперь уж точно желать больше нечего. Из того, о чем можно мечтать сейчас, в нынешних обстоятельствах. Ведь какая ни на есть, а имеется крыша над головой, и заботливый брат, и еда, и вода. И даже вот, друг вернулся. А что до остального… Тут только остается ждать. Ждать и верить, что однажды желания сердца осуществятся. И Атаринкэ перешагнет порог.

Что они еще будут счастливы. И не в прошлом, о котором так приятно вспоминать, а в будущем.

И что это будущее у них, у нее еще есть. Обязательно.

* * *

Атаринкэ не мог сказать, сколько прошло времени в мире живых с того памятного разговора с Намо. Его фэа, почти обессилевшая и даже немного угасшая, равнодушно пребывала в предоставленной ей палате. Ничто не вызывало интерес.

Однако вдруг тонкая золотая нить соединила миры и поделилась так необходимым сейчас Искуснику теплом. Его вспоминали живые.

Время шло, и фэа Куруфинвэ стала прежней, а он смог ощутить, что вспоминает любимая, и потянулся в ответ. Атаринкэ постарался передать Лехтэ всю свою любовь и свое огромное счастье от того, что она жива. Именно Искусник постарался показать своей Тэльмэ, что в мире есть много прекрасного и удивительного, что ждать его совсем не обязательно в унынии и тоске.