Реки растают (гет)

Июль

За почти целый год брака с Максимом Соболевым некогда Маша Окулова, а теперь тоже Соболева (она так и не привыкла к новой фамилии и не всегда с первого раза понимала, что зовут именно ее) научилась по одному только взгляду или взмаху руки своего мужа угадывать его настроение. Сейчас, например, Соболев был практически в ярости и хлопнул дверцей машины с такой силой, что на приборной панели тут же вспыхнул какой-то датчик.

Маша даже не вздрогнула. Она мимолетным взглядом окинула Максима и, ничего не сказав, вперилась взглядом в лобовое стекло. Мягко заурчал двигатель, машина тронулась вперед. В тяжелой тишине, которая мешала думать и практически не давала нормально дышать, Соболевы провели практически всю дорогу до дома. Лишь за два поворота до жилого комплекса, в котором Максим купил квартиру той весной, когда оставил Машу и никак с ней объяснился, напряжение как будто бы спало.

— Декан беспокоится за тебя, — совершенно невпопад бросил Соболев и с силой вцепился в руль. — Это прямо-таки трогательно.

— Я сама за себя беспокоюсь, — не стала ничего утаивать Маша и посмотрела на все еще совершенно не дающий о себе знать живот. — Не знаю, есть ли что-то более нервное, чем беременность.

Максим усмехнулся и, припарковав машину, наконец посмотрел на жену.

— Дело не в беременности, — с долей отрешенности в голосе объяснил он. — Он не считает меня надежным человеком. Думает, я падок на молоденьких девочек.

Вот теперь Маша вздрогнула. Левой рукой она инстинктивно прикоснулась к обручальному кольцу, но впервые ее прошибло осознание: если Максим захочет с ней развестись, никакие клятвы и украшения его не остановят.

— Я тебя люблю, — произнесла Маша, почему-то не решаясь на него посмотреть, — а раз так, значит, я тебе верю.

Соболев же не спешил рассыпаться в ответных признаниях. Он невидящим взглядом смотрел куда-то вперед и долго-долго крутил в руках ключи от машины. Максим не хотел этого признавать, но декан задел его за живое.

— Маш, — произнес он вдруг с такой усталостью, что ей стало не по себе, — я бы не посмел жениться на тебе из-за каких-то мимолетных чувств. Пока мы не встретились, любовь казалась мне чем-то эфемерным, чем-то таким, что бывает только в книгах. И я совершал ошибки. У меня было много женщин, была жена. И все это осталось в прошлом. Я люблю тебя. — Маша уже было расслабилась, как вдруг Максим ударил по рулю с такой силой, что взвизгнул клаксон. — Но как меня заебало, Маша, что буквально все вокруг сомневаются во мне. Артем, Рита, мои родители, твои родители, а теперь еще и декан!

Щелкнул ремень безопасности, и Маша, заметно осторожничая, перебралась к мужу на колени. Руль больно упирался ей в спину, и Максим сдвинул водительское сиденье назад. Однажды они уже так сидели — в тот вечер в Новосибирск неожиданно нагрянула Карина.

— Может, они и сомневаются в тебе, — шепотом произнесла Маша и ослабила узел на его галстуке, — но только потому, что не знают тебя настоящего. Знаю только я.

Сейчас ей было плевать, что Артем, например, знаком с Соболевым целую жизнь, а потому наверняка знал о нем то, что Маша узнать никогда сможет. Куда важнее то, что в эту минуту Максим — ее Максим — рядом, а значит, все остальное, как и прежде, теряет какое-либо значение.

— Я не могу без тебя, — повторила она свои же слова из прошлого. — И никогда больше уже не смогу.

В тот вечер — два года назад — поцелуи Максима были горькими от сигарет и отчаяния, и он просил Машу остаться с ним. Теперь просить было не нужно — она его без остатка, они — семья.

— Идем домой? — Максим прикоснулся к Машиным губам, и она вдруг покачала головой, а потом стянула галстук с его шеи. — Мы на парковке.

Но она его даже не стала слушать. Пуговицы на рубашке Максима предательски затрещали, когда Маша, не справившись с ними, дернула полы рубашки на себя.

— Пять минут — и мы будем в квартире, — Максим перехватил Машины руки и предпринял очередную попытку ее образумить. — К тому же, это…

«… может быть небезопасно», — хотел сказать он, но не успел. Щелкнув пряжкой его ремня, Маша посмотрела на Максима взглядом, от которого у него перехватило дыхание. Его руки оказались на ее бедрах, с обманчивой ленью забрались под тонкую ткань летнего платья, а после задержались на белье — всего на мгновение. Треск разорвавшего кружева, пьяный взгляд Маши — и Максим, наконец, резко опустил ее на себя.

И понял, насколько этого ему не хватало: глубоких, размашистых толчков, тяжелых Машиных всхлипов и ее царапин, укусов на его коже. Между ними не должно быть никаких полутонов. Все между ними должно быть выкручено на максимум, до недоступного для большинства предела. И поэтому сейчас Максим снова и снова глубоко насаживал всхлипывающую Машу на себя. Она прижалась к нему и целовала-целовала-кусала его шею, чувствуя себя одинаково пьяной и счастливой. Толчки становились все быстрее, руки Максима на Машиных бедрах сжимали нежную кожу все сильнее.

Маша знала — останутся синяки, но ей было плевать. Все, о чем она могла сейчас думать — это лишь о том, что хочется еще. Что ей мало. И Максиму было тоже мало.

Он как смог заправил мятую рубашку в брюки, накинул на Машины плечи свой пиджак и, переплетя их пальцы, повел в сторону дома. Никаких разговоров между ними не случилось: ни в подъезде, ни в лифте, ни даже в коридоре их квартиры.

Маша просто дождалась, когда ее муж закроет дверь, бросила его пиджак куда-то в сторону, а потом, сгорая от взгляда невыносимо карих глаз, опустилась перед ним на колени. Максим подушечкой большого пальца обвел контур ее губ, а потом сделал то, чего она ждал, и Маша жарко застонала от удовольствия, когда почувствовала, как он грубо намотал ее длинные волосы на свою руку.

Это была единственная боль, которую она могла от него вынести.

Но не единственная, которую он ей причинит.

Двадцать девятое августа

— Мне сложно согласиться с тем, что ради любви приходится идти на такие большие жертвы, Максим Михайлович.

— Значит, вы имеете право с этим не соглашаться.

Лукавая улыбка и развязавшаяся лента в темных волосах.

— Вы все же должны заняться своей диссертацией. Тема слишком хороша, чтобы от нее отказываться, Максим Михайлович.

— Вы так думаете?

Свет несколько раз моргнул, а потом и вовсе погас.

— Я уверена в этом.

Десятое сентября

— Почему ты здесь?

Максим пропустил ее волосы сквозь пальцы и сел на пол рядом с диваном. Маша лежала на спине, под пледом, и ее лицо казалось излишне бледным.

— Сегодня совсем плохо, — едва слышно прошелестела она, кутаясь в плед, хотя в квартире было жарко. — Решила немножко полежать здесь, думала, ты скоро приедешь. А уже одиннадцать…

Он отбросил плед в сторону, встал и осторожно взял Машу на руки. Она переживала, что поправилась, а Максиму вдруг показалось, что она, наоборот, стала легче.

— Где ты был? — все-таки решилась спросить Маша, когда он опустил ее на прохладные простыни. — Я не смогла до тебя дозвониться…

Она говорила еле слышно, делала длинные паузы между словами, то ли от того, что была сонной, то ли потому, что все еще плохо себя чувствовала.

— Телефон сел, — Максим лег рядом с Машей и крепко ее обнял. — Прости, маленькая. Пока не пройдет эта идиотская конференция, не будет никакого покоя. Может, вызовем доктора? Ты совсем бледная.

Она покачала головой, а потом закрыла глаза. Через несколько минут, когда Маша уснула, Максим, двигаясь так тихо, чтобы она не услышала, встал с постели. Нужно было зарядить телефон, доделать парочку документов для грядущей конференции… Максим не успел закончить свой список, потому что вдруг услышал:

— Не уходи.

Максим обернулся. Маша все еще спала и сжимала пальцами одеяло, которым он заботливо ее накрыл. Наверное, ей просто что-то приснилось.

Но уйти он так и не решился.

Второе сентября

— Как там дела с вашей диссертацией, Максим Михайлович?

— Она пока все еще на стадии принятия решения о том, стоит ли сейчас за это браться.

Тринадцатое сентября

— Как все прошло?

Спустя три дня Маше наконец-то стало легче. Она даже смогла приготовить ужин, правда, это было до того, как Максим написал, что поел на банкете в честь закрытия конференции. И что вернется поздно.

— Гораздо лучше, чем я ожидал.

Он коротко поцеловал ее в макушку, и Маша услышала едва уловимый, но все-таки терпкий запах алкоголя.

— Я рада, что все удалось, — она искренне улыбнулась. — Сделать тебе чай или кофе?

— Уже поздно. Я в душ, а потом, может, ляжем спать?

Маша на автомате кивнула. Ей все еще было грустно от того, что она перестала быть частью университета, о котором так долго мечтала. Академический отпуск — это, конечно, временно, но сейчас в вузе было как будто слишком много интересных событий.

— Я быстро, — Максим еще раз поцеловал ее — на этот раз в щеку и отдал свой телефон. — Брось на тумбу, пожалуйста.

Маша почти так и сделала, но телефон в ее руке неожиданно завибрировал входящим сообщением.

Это было слишком здорово, чтобы перестать улыбаться. P.S. Пиджак верну во вторник.

Спокойной ночи, Максим Михайлович.

Семнадцатое сентября

— Еще раз спасибо.

Максим взял в руки протянутый ему пиджак, от которого теперь пахло ее духами.

— Вам спасибо за вашу помощь в организации конференции.

Он отошел к кафедре, а она пошла за ним.

— Что-то еще?

Максим обернулся через плечо и снова обратил внимание на ленту в ее волосах. Слишком яркая деталь, чтобы проигнорировать ее.

— Ничего. — Снова очередная лукавая улыбка. — Жаль только, что мы не познакомились раньше.

Девятнадцатое сентября

Маша щелкнула зажигалкой, а потом зажала рот руками, чтобы Максим не услышал, что она здесь даже не плачет, а по-настоящему воет. В раковине, отдавая остатки аромата приторно-сладких духов, сгорала длинная атласная лента.

Тридцатое сентября

По-настоящему она заплакала уже ночью, когда, открыв глаза после коматозного сна, в который провалилась почти сразу же, как поговорила с Артемом, поняла, что Максима нет рядом. Его подушка стала практически ледяной. Маше казалось, что она больше не слышит его запаха.

Вскочив с постели, она села на пол перед туалетным столиком и свалила с него себе под ноги несколько флаконов туалетной воды. Нажимая на дозатор снова и снова, Маша втягивала в себя сложный аромат, но он отчего-то не оседал в ее памяти. Она несколько раз брызнула туалетной водой на волосы, потом на руки, на шею. И все это время продолжала плакать.

И плакала почти до самого утра.

Весь этот долгий месяц она чувствовала, что теряет Максима. И теперь, когда его больше не было рядом, ей будто бы больше нечего было бояться. Все самое страшное случилось в жизни Маши Соболевой уже во второй раз. Разница была лишь в том, что теперь Максим не появится на ее Последнем звонке. Не будет долгого разговора в кабинете литературы. Поцелуев, объятий, цветов.

А будет теперь расследование. И будет суд.

Дрожащими руками Маша вбила пароль от телефона (face-id ее ожидаемо не узнал). Нужно было позвонить отцу — в Новосибирске утро в самом разгаре, пора начать хоть что-нибудь делать. Но вспыхнувшее вверху дисплея уведомление заставило Машу замереть.

На ушко всему журфаку

М.М. Соболев задержан по подозрению в превышении должностных полномочий и…

Она не стала читать дальше, потому что и так знала, в чем обвиняли Максима.

К сожалению, теперь это знал и весь вуз.