Реченька (гет)

— Барбара, что это?

Я отдала листок последней девушке и встала перед озадаченными монашками.

— Ноты.

В церковном зале повисла гробовая тишина. Девушки вытаращились сначала на листочки, потом — на меня.

Нет, а что они хотели? Мне одной за всех отдуваться? Не хочу. Даже если я внезапно овладею глазом Бога и смогу лечить без пения, быть расходной задницей такое себе удовольствие.

— Но разве ноты выглядят так? — осторожно спросила одна из монашек.

Я вздохнула. Местные ноты действительно выглядели по-другому.

— А ты хорошо в них ориентируешься?

Девушка покачала головой.

— Может, кто-нибудь еще?

В ответ тишина.

— Тогда какая разница какие ноты я вам принесла? Смотрите пока на слова.

— Но, Барбара, нам же нельзя…

Начинается!

— Теперь можно. Сестры, вы же не оставите больных без помощи, верно?

Я была уверена, что хотя бы некоторые из монашек подумали что-то вроде «сомнительно, но окей». Насчет остальных не уверена — все как одна промолчали. Главное, чтобы тут не случилось внезапного передела власти. А то вдруг на мое место метит какая-нибудь чересчур набожная особа, которой я сейчас встану поперек горла со своими реформами.

От масштаба планируемого болела голова, но я не знала, как еще сдвинуть течение болезни. Местные лекари ломали голову и присылали все новые отвары и мази. Помимо этого Джинн ждала весточку от Бай Чжу, но путь до Ли Юэ долог, да и дистанционное лечение по письмам — весьма сомнительное занятие.

— Итак. Попробуем для начала спеть первый куплет. Сначала спою я — ваша задача внимательно послушать. После мы споем вместе. Все понятно?

Честно говоря, уверенности, что мой маленький злодейский план сработает, не было.

— ­Со-лнца я-ркий луч,

Путь на-йди во мгле!

Я про-шу — ве-рни,

Что так же-ла-нно мне!⁽¹⁾

Здесь, как в любой церкви, хорошая акустика.

— А теперь вместе: со-лнца я-ркий луч…

Нестройное пение резануло слух, отчего я машинально постучала по клавишам органа, чтобы ноты звучали громче. Монашки такого не ожидали — часть из них испуганно замолчала, часть вздрогнула, а одна одаренная девица и вовсе запела фальшивую ноту еще громче. Зря я так. Это только первый раз, к тому же они не привыкли петь.

— Все хорошо, — выдавила я. — Давайте ещё раз, но помедленнее.

Но это не помогло. Мы повторили первую строку шесть раз, и я не заметила ни малейшего улучшения. Похоже, придется подобраться с другой стороны. Растягивая слога, я принялась отбивать ритм ладонями.

— Со-лнца я-ркий луч…

Девушки терпеливо повторяли за мной, но у многих выходило весьма и весьма криво. Я пропела с каждой по куплету и решила, что уже можно возвращаться к нотам.

— Предлагаю для удобства показывать высоту нот. — Я подняла согнутую руку и вытянула ладонь параллельно полу. — Если следующая нота выше, то поднимаем ладонь вверх, если ниже — опускаем. Постарайтесь делать это пропорционально. Давайте вместе.

Спустя полчаса с трудом разобрали первый куплет. Пели не вместе, фальшиво, и это в один голос. Собственно говоря, мудрить я и не собиралась, но ожидала большего.

— Попробуете без меня?

В ответ — тишина.

Кажется, теперь я понимаю, как мы выглядели со стороны преподавателей: глаза круглые, выражение лиц пустое. Тут даже спрашивать не надо — сразу видно, ничего не понятно. И неудивительно — я же не учитель. По старой памяти-то восстановила процесс разбора нот на хоровом занятии, но ученики-то там уже программу по сольфеджио за первые классы прошли! Да и за плечами у нас были концерты и конкурсы. Наш преподаватель взревел бы после трех-четырех неудачных пропевок с листа. Но до такого уровня нужно петь и петь под руководством настоящего специалиста.

Сколько времени придется потратить, чтобы получить более или менее приличный результат?..

Через еще один час я окончательно разочаровалась в своих преподавательских способностях и решила подойти к вопросу с еще одной стороны. Сначала попыталась поймать не пойми куда испарившегося Венти, после — практически за руку, чуть ли не угрожая рыцарями Ордо Фавониус, затащила в церковь незнакомого юношу с лирой. Выцепила из больничного крыла самых способных монашек и под отчаянные взгляды собравшихся начала разучивать с ними песню.

К счастью, бард оказался талантливым. Он не только быстро подобрал на слух вокальную партию, но и придумал простенький аккомпанемент, который здорово помог девочкам почувствовать мелодию. Дело пошло гораздо быстрее.

Уже к вечеру наш творческий ансамбль спел перед несколькими больными. В качестве эксперимента выбрали случаи похожей тяжести и поделили на две группы — со мной и без. А для чистоты эксперимента пели в разных комнатах, чтобы не дай бог мое подвывание не услышали больные из второй группы подопытных.

И что-то подсказывало, что к концу дня и монашки, и бард возненавидели предложенную мной песню. Что таить, ненавидеть ее начала уже я.

Возможно, надеяться на чудо было глупо, но как же мне хотелось, чтобы это сработало! Небольшой ансамбль многократно ускорит выздоровление местных жителей и приблизит меня к… Я не знаю к чему.

Венти последние дни не появлялся в «Доле Ангелов», а я слишком плохо помнила канон, чтобы знать, где его еще могло носить.

Но я знала себя — не остановлюсь, закопаюсь по самое не хочу и что-нибудь обязательно упущу, но если остановлюсь, встряну надолго.

Ловить чужие взгляды, видеть незнакомое небо и звезды, вдыхать совершенно другой воздух и не слышать голоса близких людей — сложно. Это сводило с ума. Бесконечно долгий сон выталкивал из головы настоящие воспоминания, и мне порой казалось, что я и впрямь Барбара. Барбара, которая просто ударилась головой и придумала себе иной мир.

Больше всего меня пугало, что прошло не так много времени. Что со мной будет через месяц? Год? Забуду ли я о настоящем мире? А если воспоминания сотрутся настолько, что я потеряю даже шанс вернуться домой? С другой стороны, тогда меня не будет одолевать грусть. Или я буду скучать по тому, что не помню? Врагу не пожелаешь подобной участи — сердце одеревенеет от боли, с которой я справиться попросту не смогу. Не зная источника болезни, исцелить человека практически нереально.

* * *

Эксперимент провалился.

Я окончательно приняла это к концу следующей недели. Мы меняли песни, а девушкам даже понравилось петь с бардом. Он в свою очередь оценил новый способ записи нот.

Мне было не жалко рассказать ему о паузах, некоторых штрихах и других обозначениях.

Мне было все равно.

Провал, конечно, очевидный. Если бы пение любой монашки спасало, то они бы пели, а не носили на руках задерганную до хрипоты Барбару. Возможно, пение любого хила приносило бы хоть какой-то лечебный эффект, но проверять сил не осталось. Это ж что, упрашивать петь Джинн или Сахарозу?

Нет, пение — фишка Барбары. Вернее уже моя.

Но вдруг хватит игры на лире? Впрочем, какая разница: если от наплыва больных уже тошно? Я не различаю их лица и совершенно не понимаю, есть ли смысл в происходящем.

Но одно я поняла точно — я слишком устала.

* * *

Утро нового дня принесло новое осознание — я так и не выполнила все то, что обещала Кэйе. Или вернее сказать, обещала себе.

Поэтому, когда Грейс постучала в полседьмого утра и позвала на завтрак, я не встала, а лишь зарылась под тонкое одеяло с головой.

Во второй раз я проснулась ближе к десяти. Неспешно умылась, расчесала длинные красивые волосы и заплела две косы. Грейс бухтела где-то у меня за плечом, но после того как я обошла всех и даже спела некоторым по два раза, план работы был официально выполнен. Поэтому я надела самое яркое платье и пошла на главную площадь. На этот раз, наученная опытом, шокировать людей не стала. Спокойно прошлась по улочкам, купила самую вредную, но вкусную закуску и местный травяной отвар.

— Сувениры из Натлана! Сегодня по особой цене! — закричал юноша в пестрой одежде. — Сладости и напитки!

Он стоял за небольшим ларьком, забитым посудой, украшениями и статуэтками. С крыши свисали сушеные диковинные фрукты и пакетики с темным порошком.

Ради интереса я подошла ближе. Кажется, культура Натлана должна быть основана на Южной Америке, а там раньше жили ацтеки, майя и ещё много-много разных племен.

Что ж, а ведь похоже: статуэтки из меди и золота такие же угловатые с причудливые вытянутыми деталями. Изогнутые под девяносто градусов фигуры животных и людей продавались всего за пять тысяч моры. Для сравнения — три кусочка шашлыка на палочке стоили полторы.

— Девушка, возьмите оперенного змея! — протягивая одну из фигурок, пролепетал продавец. — Он милостивый бог и принесет вашей земле плодородие.

Я усмехнулась. Торгаши везде одинаковые.

— Боюсь, Барбатос не поймет, если я приду в церковь Фавония с идолом другого божества.

Юноша ничуть не смутился.

— Тогда попробуйте горячий шоколад. Он вылечит любую заразу!

А вот это уже интереснее. В лечебные свойства горячего шоколада верится с трудом, но напиток обещал быть вкусным. Я попросила глоток на пробу, и юноша налил мне половину маленькой кружечки из кастрюли.

Удушающая острота пробежалась по горлу, выжигая всю сладость напитка. Увы, горячий шоколад Натлана сильно отличался от того, что я пробовала в своем мире. И, очевидно, на моем лице это было написано, раз юноша тут же сделал третью попытку соблазнить меня на покупки:

— Тогда, может, вас заинтересует медная посуда? Вы знаете какими свойствами она обладает?

— Хорошей теплопроводностью.

Думаю, без посуды я точно обойдусь. У нас обыкновенная кухонька, а не ресторан со звёздами Мишлен.

— Ох, а вы, госпожа, умна не по годам. Но у медной посуды есть ещё два важных преимущества: обеззараживающие свойства и сохранения полезных свойств пищи при готовке.

— Даже если она настолько хороша, как вы ее расхваливаете, особенности ухода за ней убивают все плюсы.

Возможно, я не права. Уж слишком я суетливая была в прошлой жизни. Вечно волновалась по поводу и без, все тщательно изучала, во всем сомневалась, а потом бегала с круглыми глазами в попытке понять насколько все плохо. С медной посудой было так же: вроде бы ее продавали, советовали, приписывали помимо обеззараживающих свойств и равномерного нагрева, еще и магические свойства. И количество меди, необходимое для отравления, было велико. Но я знала собственную рассеянность — забуду о правилах ухода через пару недель. К тому же качество внутреннего покрытия под вопросом. Я вон как-то купила себе трубочки из нержавейки, так они заржавели. А потом кислоту заказала для опытов — так с ней тоже что-то не так. Хорошую я в университете использовала не один раз, а эта… Странная, скорее всего с добавками. Но как после такого доверять производителям? А еще я не понимала какой толк от меди, если внутри все равно покрытие. Одна теплопроводность мне даром не нужна. И вообще стоит эта гадость…

Недорого. Что?..

Всего пятнадцать тысяч моры за крупную сковородку, что всего в полтора раза дороже статуэтки размером с ладонь? У статуэтки, конечно, много мелких деталей, но все равно как-то странно. Да и вообще натланцы, видимо, пока не осознали, что продают свои товары по слишком низкой цене.

Хотя откуда мне знать, что цена низкая? Вдруг в Натлане медную посуду тоннами делают?

Попрощавшись с юношей, я отправилась к Джинн.

Пора бы что-то менять в конце концов.

Джинн сидела за столом в своем кабинете. Судя по сорванной восковой печати, она читала письмо. И раз бумага не с символикой Ли Юэ, то письмо от мамы. Почему? Не буду строить из себя детектива еще больше — пару дней назад мне пришло письмо от Шеймуса Пегга. И его содержание практически не отличалось от прошлого.

— Вернутся не скоро, да?

Она вздохнула.

— А они знают о болезни?

Джинн подозрительно промолчала.

— Только не говори, что нет.

— Знают, — скупо бросила она. — Но они не вернутся.

Я закатила глаза. Справедливости ради — они могли быть где угодно. Гонцы молчали как партизаны, но последний раз в письме упоминался район Натлана. Вернее встреча с Капитано, который направлялся туда. А где их дороги пересеклись и когда — вопрос все еще открытый.

— Ну и черт с ними, — пробубнила я и уже громче добавила: — Скажу сразу: результатов по лечению нет. Я пришла за дополнительным финансированием церкви.

Джинн удивленно вскинула брови.

— Я понимаю, что время сейчас не лучшее, но буду очень признательна, если ты выделишь нам теплые одеяла, свечи, нормальную еду и одежду.

Девушка тихонько прокашлялась, поправляя челку. От ее пронзительного взгляда стало неуютно. С одной стороны — ничего мне не сделают. С другой — ее меч висит на спинке стула. Пару умелых движений рукой, и все. Или меня просто заточат в какой-нибудь темнице, где будут пытать в попытке выяснить куда делась Барбара.

— Как я могу отказать, если сама предлагала тоже самое?

Я с трудом сдержала эмоции. Не пойму я эту церковь — бог алкаш-разгильдяй, власть сама предлагает нормальное обеспечение, а они воротят нос. Для чего? Ради кого?

— Не волнуйся, завтра вам все привезут. — Джинн неловко поправила ворот рубашки. — И не стесняйся обращаться ко мне. Уверена, Барбатос не будет против.

Барбара, насколько я помню, не знала, что Венти и есть Барбатос, а вот Джинн — да.

Нужно ли мне и дальше делать вид, что я не в курсе?

Вроде ничего серьезного, чтобы скрывать, да и вероятность ляпнуть, не подумав, высока.

— Венти рассказал мне кто он.

— Ах, вон оно что… — задумчиво протянула Джинн. Она заметно расслабилась. — Наверняка тебе тяжело это принять. Шеймус всегда учил нас быть смиренными перед Архонтом, но ему нужно совсем другое.

— Я бы сказала, он категорически против смирения.

Джинн кивнула.

— Но есть ли теперь смысл в церкви?

Не то чтобы покинуть по сути рабочее место Барбары было хорошей идеей, но сестрица же на улице не бросит, да?

— Пока болезнь не отступила, церковь распускать нельзя, это вызовет лишние волнения. Но я бы на твоем месте не распускала бы ее до возвращения Шеймуса.

Каюсь, сглупила. Религия всегда была важной частью общества. Стоит вспомнить какие волнения вызвали реформы Никона, хотя казалось бы.

— На эмоциях легко ошибиться, — продолжила Джинн. — Дай себе время свыкнуться с этой мыслью.

А ведь Кэйа вполне мог рассказать Джинн о нашей попойке. Вовремя я призналась — кризис на почве разочарования в религии вкупе с болезнью кажется неплохой причиной вести себя странно.

* * *

Меня разбудили ночью.

Грейс ворвалась в комнату. Ее крик оттеснил остатки сна и заставил меня подскочить, как ужаленную. Сердце заколотилось так сильно, что грудь свело от боли.

Я поняла одно: что-то случилось. Что-то страшное.

Грейс притащила меня в больничное крыло. Освещаемый всего несколькими свечами зал тонул в полумраке. Многие больные не спали — силуэты беспокойно мелькали тенями в темноте.

— Сюда!

Меня привели к девочке лет десяти со светлыми волосами. Ее тело сотрясала мелкая дрожь.

«Судорога», — с ужасом поняла я.

Она лежала на мягкой подушке, что спасало от травм головы, и слава богу никто не собирался засовывать ей посторонние предметы в рот. Но на этом мои врачебные познания заканчивались.

— Барбара, пой! — прошипела мне на ухо Грейс.

Во рту пересохло. Я попыталась сглотнуть, но не вышло.

— От кра-я до кра-я, не-бо в о-гне сго-ра-ет, и в нем и-сче-за-ют все на-де-жды и ме-чты, — хрипло протянула я первое, что пришло в голову⁽²⁾.

Голос дрожал. Я лажала мимо нот и мысленно упрашивала, чтобы местное мироздание приняло мою песню-молитву в таком дрянном виде. Петь правильно нет сил. Я едва дышала.

Взяла трясущуюся руку в свою ладонь и начала петь громче. Голос предательски дал петуха, а в груди сдавило. Это неправильно. Так не должно быть.

В голове всплыло воспоминания — у нас дома был какой-то противосудорожный препарат. К счастью, не пригодился, но опасность была. Да и подошел бы он здесь?

— За-сы-па-ай, на ру-ках у ме-ня за-сы-па-а-ай, за-сы-па-ай под пе-нье до-ждя…

— Ей становится лучше, — прошептал кто-то рядом.

Я улучшений не видела — в глазах рябило от слез. Рука девочки обмякла, и я не сразу поняла, что сжала ее крепче, чем следовало.

— Бо-я-ться не на-до — ду-ша мо-я бу-дет ря-дом…

— Барбара, она спит, — дергая меня за плечо, сказала одна из монашек.

Спит? А спит ли? Или уже умерла?..

Протерла глаза — девочка дышит. Слабо, но дышит.

Господи… Так недолго и поверить в высшие силы. Вот только в кого? Здесь богов нет. Здесь архонты, и то их роль весьма сомнительна.

Монашки заметно расслабились.

Некоторые отошли к другими пациентам, кто-то переговаривался совсем рядом — девочку звали Люси, и она попала к нам сегодня. Ее родители затянули с лечением: то ли оставили ребенка с больной бабушкой на время отъезда, а та не отличалась здоровьем, то ли вообще бросили одну на несколько дней.

Итог на лицо в любом случае: Люси в настолько плохом состоянии, что я даже не могла опросить ее, чтобы понять как долго она болеет, с чего все началось и почему она, в отличие от остальных, подверглась судорогам.

Снова повернулась к девочке. Поседею здесь. Точно поседею.

Люси лежала как восковая кукла — бледная, как будто бы ледяная. Она была чем-то похожа на ангела: лицо светлое, расслабленное, а почти белые волосы раскиданы по подушке как ореол. Руки слабые, тонкие и…

— Она не дышит, — вдруг поняла я. — Она не дышит!

Монашки снова заволновались, а я застыла от шока. В голове пролетели воспоминания о парах по БЖД: каждый из нас пробовал реанимировать куклу. У меня, как и у многих, кукла умирала в страшных муках. Мы нещадно ломали бедному «Гоше» ребра. А я еще так и не смогла научиться вдувать необходимое количество воздуха.

— Сделайте что-нибудь, — прошептала я, но никто из девушек не знал, что предпринять.

Кто-то побежал за лекарем, но было уже поздно.

1) Песня "Солнца яркий луч" из м/ф Рапунцель

Вернуться к тексту

2) песня "Потерянный рай" (Ария)

Вернуться к тексту