В свете Четырнадцати (джен)

Примечания:

Немного не то, что вы ждали, но из-за Aybige (эта часть посвящается тебе и твоим справедливым возмущениям вокруг того, что Дейрона непозволительно мало) (а ещё — SheymusS, которая с самого начала знала, что этот мальчик достоин большего) я просто не сдержалась и стала готкой. БОЛЬШЕ ДЕЙРОНА БОГУ ИМЕНИ МЕНЯ

Я человек старый. Вы должны понять и простить мой выбор саундтрека. А вообще, Круг всегда идеально ложится на такие тексты. Вы поймёте (или нет).

Маленький драббл о Дейроне в рамках истории с Мелеис. Изначально планы были масштабнее, но автор так заебался с этим переносом выходных и шестидневной рабочей неделей...

«Тебе, моя последняя любовь…»

Дейрон так и не смог влюбиться в Солнечное копьё, сколько бы лет ни прошло. Жар пустыни и смог буйных дней не разбудили в нём чувств, как и молодая жена. Нимерия воплощала в себе всё, чего мог бы желать мужчина, но его взгляд всегда был обращён на буйные волны Драконьего камня. Они никогда не баловали его теплом, но в их промозглой тьме и непокорности Дейрон не видел собственного отражения. Они словно смывали всё наносное, и оставалась только мягкая рука тогда ещё принцессы Рейниры на его плече.

Дейрон больше не видел себя в каждой отполированной поверхности, он только хватался за это ощущение безграничного спокойствия и уверенности, которое всегда излучала сестра. Он подозревал, что за нежным взглядом всегда таилось что-то ещё: очередная тайна или рана, которую нельзя было никому показать. Приходилось принимать это как неизбежное таинство взрослости. Теперь то же самое сквозило в его собственном взгляде.

Это было откровение, невысказанное и тщательно спрятанное за пологом души так хорошо, что даже напыщенная Красная крепость казалась ему большим домом, чем все ройнарские башни с несмолкающим смехом его детей. Не то чтобы Дейрон не любил их. Вовсе нет, но они были закономерным результатом долга. Мартеллы — не Таргариены. Им было не суждено подняться в небо или познать жар драконьего пламени. Это всегда оставляло между ними незримую пропасть.

Дейрон не жалел ни о чём. Он заключил выгодный политический брак, укрепив стабильность королевства на долгие годы вперёд. Одним решением корона смогла избежать многих волнений вокруг укрепления Ступений и экспансии в Эссос. Три Дочери Валирии вернулись в руки «бывших хозяев», и даже годы спустя Дейрон находил эту ситуации до боли забавной. Как минимум потому, что у королевской четы заканчивались дети, а замки только множились.

Дейрон позволил себе слабую усмешку, понимая, что эти воспоминания никогда не перестанут греть его. Странно, наверное, было вспоминать военную кампанию, а не какие-то особые моменты в кругу семьи, но в то время всё наносное тоже смывалось. Не оставалось ничего, кроме голых и чистых эмоций. В другие дни были маски и те самые взгляды, которые всегда скрывали больше, чем показывали.

В драконьем огне, в кровавой жестокости или в невыносимом виде чужих мук свозила голая честность. Он почему-то цеплялся за неё, как утопающий, тянулся всем естеством. Возможно, от того, что сам на неё способен не был. Он никогда не стыдился этого, принимая роль, которую сам же когда-то выбрал.

Дейрон не стремился к невозможному, прекрасно осознавая границы своих способностей и презирая импульсивность и горячность брата или покойного короля-консорта, но в тот момент, когда Вхагар опустилась за стенами Солнечного копья, ему хотелось, чтобы невозможное произошло. Старая драконица плохо воспринимала Дорн. Во времена экспансии всё едва не кончилось тем, что Вхагар вспомнила времена Висеньи и попыталась сжечь ройнарские башни. Дейрон был бы благодарен ей — убери она эти уродливые здания, однако тогда конфликт едва удалось замять. И единственная причина, по которой Эймонд мог оказаться здесь по пути на Ступени…

Королева мертва. Да здравствует Король!

Тебе, моя последняя любовь,

Вложу в конверт

Чуть пожелтевший снимок.

Наивный взгляд,

Приподнятая бровь

И губ незацелованных изгибы.

Храни его на письменном столе,

Где ноты неоконченных мелодий.

Скажи всегда ревнующей жене,

Её причёска вот уж год не в моде.

У Таргариенов всегда было сложно заметить седину или судить о возрасте. Вечно юные и неземные создания, будто из сборника валирийских сказок. Они почему-то умирали слишком рано, если не сгорали в болезни или послеродовой горячке.

Дейрон неожиданно осознал, что до этого момента не видел Таргариена, который мирно ушёл в своей постели.

Он облегчил муки короля Визериса, выбрав самый удобный момент для его смерти. Да и то жалкое создание, что едва могло перевернуться, чтобы слуги забрали ночной горшок, вряд ли можно было назвать полноценным человеком. Королева-стервятник отравилась, но для всех просто оказалась забыта, не оставшись даже на страницах истории. Дейрон проследил, чтобы там не появилось и сноски о её дальнейшей судьбе. Король-консорт Деймон, в конце концов, умер верхом на своём драконе. Его тело так и не нашли. В полёт отправились двое, а назад вернулся только Караксес. Дейрон до сих пор думал, что Его Величество просто сам решил, когда уйти. Невозможный, эгоистичный человек, который отказался умирать на чужих условиях.

Королева Рейнира ушла мирно во сне. Её не тревожили государственные вопросы, долгие заседания и лик сына, Наследника, так напоминавший ей ещё одного мужчину, которого она потеряла. Поддержка Эймонда была тем немногим, что удерживало её на плаву, но Дейрон знал, что это не могло продлиться долго, как бы брат ни старался. Королева медленно угасала, спеша вслед за своим близнецовым пламенем.

Это был лишь вопрос времени.

Дейрон всё ещё не мог представить, что сестры больше не было, что его прекрасная Королева лежала, укрытая белым саваном, а Балерион уже ожидал её душу. Разве могло это всё быть правдой?

Он стоял вместе с остальными в Драконьей яме. Было так светло. Солнце слепило. Лето обжигало жарой. Чёрные одежды держали в удушающей хватке. Дейрон скрывал дискомфорт, желая оказаться в тени крыльев Вхагар или хотя бы не ощущать жара её пламени. Марево поднималось над зажжённым погребальным костром. Казалось, сама реальность плавилась. Эймонд был единственным, кто стоял так запредельно близко, словно пламя и не могло коснуться его.

— Это так неудобно, — тихо пробормотала принцесса Эймма, последняя и самая юная дочь Рейниры, ребёнок, которого она всё же подарила Эймонду. — Жарко, душно, дышать нечем. Так похоже на маму.

Дейрон протянул племяннице руку. Он был противен и мокр от пота. Эймма без промедления вцепилась в него, сжимая отчаянно сильно, словно пытаясь подавить в этом стремлении свои слёзы.

— Наверное, единственное, чего она не умела, — это быть удобной, — глухо добавила принцесса Висенья, обнимая сестру с другой стороны.

Дейрон тихо хмыкнул, игнорируя воинственный взгляд племянницы.

Он знал о её матери много, но сейчас это казалось недостаточным. Таинства, которые принесли ему годы, проведённые бок о бок, и бытность доверенного лица. Этого было так мало. Он провёл, кажется, целую жизнь в Дорне, довольствуясь лишь перепиской, наслаждаясь родной речью только в те редкие встречи, что Дейрон мог себе позволить. Теперь это были просто обрывки воспоминаний.

Его Королева не умела закрывать своё сердце, болезненно перенося каждую потерю, пытаясь прятать слабость за очередной маской. Даже в те дни, когда траур был разрешён ей социальными нормами, сестре всегда казалось, что у неё одной нет на это права. Она же наследница престола, вопреки всем доктринам, вопреки прецеденту Великого Совета 101 года, вопреки всему. Принцесса Рейнира должна была быть идеальной, должна была справиться со всем играючи и сама, потому что каждый её провал лишь укрепил бы веру окружающих в то, что отсутствие члена между ног помешало бы ей править.

Вот так Дейрон знал, что Рейнира была человеком без права на ошибку. Без права на скорбь. Он презирал всех этих жалких свиней, которые рождали сомнения в душе его Королевы. Дейрон ненавидел, что так и не смог ничего сделать, чтобы исправить это. Был слишком юн, чтобы стать поддержкой, чтобы быть опорой, а потом у принцессы уже были другие защитники.

Дейрон снова перевёл взгляд на погребальный костёр, чувствуя только глухую тоску. Он так давно не был дома…

Костёр догорал, а Дейрону становилось всё жарче и жарче, как будто потухающее пламя разгоралось в его груди. А может, он только теперь в полной мере осознал, что новой встречи уже не будет, что Сиракс больше не поднимется вместе с Тессарион в небо, следуя игривому настроению всадника и затевая гонку.

Это новое ощущение потери… Дейрон едва сдерживал дрожь — было сложно представить, какая буря скрывалась за безэмоциональной маской Эймонда. Брат, казалось, и не присутствовал здесь, словно его разум затерялся в складках памяти. Эта картина чем-то напоминала Дейрону их мать. Такую же сломленную всеми потерями и спрятавшуюся в самой себе. Мысль, что Эймонда могла постичь та же участь, отдавалась болью где-то между рёбрам.

И давность фото явно подтвердит

Загадка глаз, как у Марины Влади.

Что этой девочки давно потерян след.

А фото так, из юности привет.

Храни его на письменном столе,

Где ноты неоконченных мелодий.

Скажи всегда ревнующей жене,

Её причёска вот уж год не в моде.

Дейрон проследил за тем, как Эймонд бережно прижал к груди урну из драконьего стекла, прикасаясь к ней с таким благоговением, как будто это была величайшая драгоценность, святыня. С таким же выражением лица люди обычно преклоняли колени в храмах и молились в своей самой отчаянной и последней надежде.

У Дейрона почему-то дрожали руки, а возможно, просто сердце. Камень в груди, что остывал годами, забытый за ненадобностью, а теперь вдруг ожил, вспыхнул и пошёл сеточкой трещин, как лёд от перепада температур. Последняя надежда… Яд, который Дейрон отбросил ещё во времена своей юности, но безропотно принял, когда Вхагар прибыла в Солнечное копьё.

Ему хотелось подойти, сказать что-то, но все слова исчезли, облетели, как жухлая листва, от чего осталось только голое и обнажённое нутро.

Отблеск свечей расплывался в причудливые фигуры на отполированной поверхности урны. Дейрон следил за ними, чтобы хоть на секунду отвлечься и сдержаться, не сказать лишнего перед убитым горем Эймондом.

— Она знала, что скоро уйдёт, — голос Эймонда звучал глухо, он баюкал урну в руках, как мать — дитя. — Подготовила всё. Сказала, что будет просто позором, если корона не будет готова к восшествию Джейка на престол.

Кривая усмешка ещё сильнее исказила его лик. В тусклом свете алтаря Балериона он выглядел каким-то совсем гротескным. Словно всё его горе стало на доли секунд видимо и легло на плечи неясными тенями и тяжестью.

— Даже не думала о том, что его восшествие — это её смерть, — продолжал говорить Эймонд, проталкивая через силу каждое слово.

— Так похоже на неё, — повторил Дейрон слова принцессы Висеньи.

— Да, — Эймонд кивнул, срываясь на тихий смех. — Да, пекло меня дери!

Эта вспышка не стала для Дейрона чем-то неожиданным, но он всё равно вздрогнул и отвернулся, рассматривая череп Балериона. Идеально белая кость, как саван Рейниры. Может, стоило заменить его гербом Таргариенов? Нет, Дейрон покачал головой, представляя, как это могли расценить другие, тем более на фоне полукровной внешности Джейкериса.

— И на тебя, братец, — хмыкнул Эймонд. — Опять будешь решать государственные вопросы, вместо того чтобы скорбеть?

Дейрон сделал вид, что не услышал, как чужой голос сломался и подскочил на октаву выше.

— Когда я так делал? — ответил Дейрон, сжимая переносицу двумя пальцами, чтобы вернуть себе ясность мыслей.

Всё дело было в удушливой атмосфере, царившей у алтаря, и только.

— Не смей оскорблять это место общей речью! — рявкнул Эймонд, и Дейрон резко обернулся, скорее чувствуя, чем слыша брата.

Эймонд, вдовствующий король-консорт, яростный всадник Вхагар… Сейчас перед Дейроном стоял просто сломленный мужчина, который лишился единственного в жизни света. Он прижимал к себе урну с прахом Рейниры, и Дейрон не сомневался, что, если он протянул бы к ней руку, Эймонд отсёк и не заметил бы.

— Прости, — едва слышно прошептал Дейрон и почувствовал, как что-то в нём подогнулось.

Не сломалось, конечно, нет, он был уже слишком взрослым для этого. Не треснуло — валирийская сталь, из которой он был сделан, выдержала бы и жар Пекла. Оно согнулось в глубоком поклоне, застыв перед мраморной статуей с ликом молодой женщины, какой он Рейниру и запомнил.

Она умерла, а он остался. Это была такая обыденная вещь. Старшие умирали раньше младших, родители уходили раньше детей, женщины сгибались под тяжестью родов — картина мира, а не его изнанка. Дейрон всегда знал, что так будет, но от этого почему-то было не легче.

Вслед за этим пришла какая-то почти противоестественная пустота. Будто Дейрон открыл глаза, а перед ним была только разверзнувшаяся бездна, и волны Драконьего камня бились о скалы, и ветер сшибал с ног, пробирался под плотный костюм, задирал женские платья, как злобный грузный мужик, а не юный хулиган. Дейрон смотрел на этот холодный и неприветливый мир, и рука сестры больше не ощущалась на плече.

Ему вдруг открылась истина. Он любил солнце: нежиться в его полуденных лучах и подставлять бледную кожу кусачим поцелуями, после которых оставались красные следы. Он мало чем отличался от Тессарион, всей душой презирая сырость, которая пыталась забиться в его кости, и промозглый ветер. Дейрон не любил Драконий камень. Всей валирийской культуры и библиотеки было мало, чтобы избавить его от больных суставов или грелок в постели, которые едва ли согревали. Возможно, дело было в его андальской половине, но холод кусал его за пятки и всегда находил прорехи в одежде.

Дейрон любил Рейниру, и теперь было некому об этом сказать.

Он застыл, как та самая статуя в храме, и отчаянно цеплялся за собственное благоразумие, пытался в потоке мыслей уцепить что-то рациональное и простое, но каждый раз попадалось лишь одно и то же.

Jorrāelagon. Isse glaeson. Isse se vīlībāzma. Isse morghon.⁽¹⁾

Стало так душно, хотя Дейрон уже давно снял нашейный платок, расстегнул камзол и развязал рубаху. В подземелье всегда царила сырость и прохлада — а Дейрон задыхался. Грудь драло, сжимало, будто Тессарион неожиданно заинтересовалась его внутренностями. Он бы не стал её за это сейчас винить. Возможно, часть его даже хотела этого. Может, тогда дышать стало бы легче?

— Она тебе послание оставила. Сказала отдать лично в руки, — Эймонд даже не посмотрел на него, когда достал из внутреннего кармана плотный свёрток.

Дейрон сглотнул. Мир с разбегу встал на место, собрался заново, стоило ему увидеть «Naejot issa jorrāelagon valonqar»⁽²⁾, выведенное таким аккуратным и красивым почерком, какой был только у Рейниры. Когда она в последний раз так обращалась к нему? Когда в последний раз он слышал её мелодичный голос? Видел улыбку? Ловил хитрый и расчётливый взгляд?

Что Дейрон вообще о ней помнил? Это было всё и ничего, будто пески Дорна стесали эту часть его личности, а он и не заметил.

Храни его на письменном столе,

Где ноты неоконченных мелодий.

Скажи всегда ревнующей жене,

Её причёска вот уж год не в моде.

— Рад видеть тебя, дядя, пускай и при таких обстоятельствах, — Джейкерис, как всегда, был дипломатичен, но Дейрон видел усталость и бесконечную печаль в его взгляде.

Он и не заметил, как племянник вырос, раздался в плечах. Он больше не горбился, не склонял головы. Расслабленная походка и ровная выправка всё больше напоминали Дейрону Деймона.

Они были ровесниками, но едва ли так можно было сказать, глядя на затерявшуюся в каштановых прядях седину. Глубокие морщины залегли у его глаз и на лбу. Дейрону хотелось надеяться, что виновны в том были семейные заботы и любовные тайны, потому он сам остался всё таким же магически молодым, и даже андальская кровь не смогла отнять у него этого. Он чувствовал себя фарфоровой куклой, застывшей во времени, нежели человеком.

— Она хотела, чтобы ты короновал меня, — сразу перешёл к делу Джейкерис.

Возможно, у него тоже не было сил на долгие разговоры и расшаркивания.

— И что ты по этому поводу думаешь? — спросил Дейрон, чувствуя себя снова уверенно, на своём месте.

Эймонд был прав: ему было проще заниматься государственными делами, следя за Дорном, коронуя нового короля, чем предаваться чувствам. Это дало ему хотя бы временную передышку перед ужасающими и всеобъемлющими эмоциями внутри.

— Это разумно. Ты старший из Таргариенов, кто может это сделать, — Джейкерис прикрыл глаза и потёр переносицу, а когда снова взглянул на него, на Дейрона уже смотрел абсолютно расчётливый и готовый ко всему человек.

Этим он был так похож на неё…

— Эймонд попросил позволить ему удалиться на Драконий камень, — чего-то такого Дейрон и ожидал.

Эймонд вряд ли смог бы снова смотреть на Железный трон и видеть там чужой лик. Они с Вхагар заслужили свой покой.

— Алисса — это Алисса, — подхватил Дейрон.

— А Эйгон…

— Пизда, — Дейрон ухмыльнулся.

Джейкерис фыркнул. Эта старая шутка ощущалась, как пир во время чумы, как вечное торжество жизни, потому что «смерти нет, помнишь, брат?». Он помнил, Рейнира, помнил, но что было делать, если она всё-таки пришла? Почему ты не сказала? Не подготовила его к этому моменту? К этой неизбежной потере?

— Она хотела не только этого… — Джейкерис поморщился, сталкиваясь с последним желанием матери и ощущением того, что его первое решение, как короля, может быть продиктовано кем-то другим.

— Я знаю, — Дейрон пожал плечами. — А что думает по этому поводу Ваше Величество?

Джейкерис вздрогнул. Новый титул давил на плечи и заставлял горбиться.

— Дом Дракона должен всегда оставаться единым. С этой точки зрения разумно назначить десницей одного из нас. Этого хотел ещё Старый король. Алисса в последнее время совсем плоха, поэтому Люк хочет провести оставшееся ей время в Харренхоле. Лионель ещё не вернулся из экспедиции. Мой брат Эйгон не может в такой ситуации надолго оставить Кровавик. Визерис — лорд-губернатор, заменить его пока что некем. Висенья хороша в битве, но не в политике. Эймма юна, наивна и так далее — выбирай, что хочешь, — Джейкерис методично перечислял все варианты, безжалостно откидывая неудачные, словно пытаясь уверить самого себя, что решение матери было самым разумным в данной ситуации. — Про Эймонда и Эйгона всё уже было сказано. В то же время ты, дядя…

Племянник посмотрел на него с плохо скрываемой усталостью. Дейрон почувствовал лёгкое злорадство. В конце концов, однажды всё этим и должно было кончиться. Он заслуживал этого десятилетия назад, но возможность у него появилась только теперь. Какая ирония. От этого стало горько и немного пусто. Всё должно было случиться при другом монархе.

— Ты был доверенным лицом матери достаточно долго, и я могу признать, что в те годы союз с Дорном был заключён твоими силами, а не моими дипломатическими способностями, — Джейкерис уселся в кресло, окинув круглый стол зала Совета отрешённым взглядом.

— Не преуменьшайте свой вклад, Ваше Величество. Скромность монарху не к лицу, — пожал плечами Дейрон, складывая руки за спиной.

Джейкерис поморщился.

— Ты бы знал, как меня раздражает то, что она была права.

Настала очередь Дейрона фыркать. Он испытывал то же самое.

— А ещё это оставит Тессарион в Королевской гавани или на Драконьем камне. Вы же не хотите, чтобы после моей смерти у Мартеллов оказался без присмотра хотя бы один дракон?

Джейкерис ощетинился. Может, он и был сыном Харвина Стронга, и кровь первых людей текла по его венам, но прежде всего он был Таргариеном, и острое чувство собственничества было ему не чуждо. Если добавить сюда ещё и источаемый Деймоном, почти как яд, валирийский снобизм — получалась гремучая смесь. Дейрон это знал и с удовольствием пользовался.

— Ты и сам знаешь.

— Да, — Дейрон сам участвовал в разработке законов, связанных с драконами и всадниками.

Булавка десницы ждала своего часа, ждала официальной коронации Джейкериса II. Лучшее, что Дейрон мог сделать, это пройти оставшийся ему путь рядом с сыном Рейниры, поддерживая его во всём.

Дейрон улыбался своим мыслям и думал, что она, как обычно, всё знала и оставила для него дорогу домой. Невыносимая женщина!..

Примечания:

Любовь Дейрона — это не что-то именно романтическое или только платоническое. Это что-то бесконечно преданное и замершее на перепутье, неоформившееся в полноценную мысль, отодвинутое на заслонки, чтобы не мешало нести свои обязанности; это прежде всего долг, который не отягощает, а ведёт за собой.

Победила, кст, Шрайкос, следующая часть будет об Эймме-призраке.

1) «Любовь. В жизни. В войне. В смерти». (высок. валир.)

Вернуться к тексту

2) «Моему дорогому младшему брату» (высок. валир.)

Вернуться к тексту