В свете Четырнадцати (джен)

Примечания:

Я просто хотела повеселиться. Больше книжная Алисента, чем сериальная (вы предупреждены, никаких ягнят на жертвенном столе не будет). Эта женщина знала, чего хотела.

Мелеис — богиня любви и плодородия, семьи и материнства. Смесь греческих Афродиты и Геры.

Почему Визерис долбаёб? Помимо всего остального, в начале этого драббла Рейнире каноничные 10 лет.

---

 

◤◢◣◥◤◢◣◥◤◢◣◥◤◢◣◥

Вначале Джехейрис проигнорировал, что в валирийском языке у слова dārilaros⁽¹⁾ не было рода (у Вермакса были вопросы); затем Визерис забыл, что сны всегда предупреждали о трагедиях, а не несли благословение (у Тессарион начал дёргаться глаз); и даже все украденные дети не заставили его осознать (Мелеис хотела его голову). Что ж… У Четырнадцати не было власти над андальской девчонкой, но любой, в ком текла валирийская кровь, принадлежал им. И теперь их голоса будут петь лишь для Чёрной королевы. Мелеис сказала своё слово.

◣◥◤◢◣◥◤◢◣◥◤◢◣◥◤◢

 

«Чем меньше ящерица, тем больше надеется стать крокодилом».

Африканская пословица

 

Алисента всегда хотела большего, хотя проистекало это из малого. Она родилась младшим ребёнком второго сына. Всё её детство было полно унижений перед дядями и тётями, потому что её отец родился вторым.

Алисента хорошо это помнила. Она молилась три раза в день, но вместо благочестивых чаяний всегда просила у Семерых справедливости для отца и себя.

Отто Хайтауэр превосходил своего брата во всём, кроме того, что родился вторым. Он заслуживал того, чтобы возглавлять их Дом. Алисента всегда знала, что ему было суждено привести Семь королевств к истинной вере и процветанию.

Когда старый король наконец увидел, на что способен её отец, и назначил его десницей, Алисента поняла — они в начале долгого пути, и в его конце она хотела стоять на вершине. Быть тем, кто правит, а не ползает у ног, выпрашивая благосклонность.

Принцесса Рейнира была ступенькой на этом пути. И хотя Алисенте действительно нравились их беседы и девичьи секреты, она всегда знала, что это не продлится вечно. Она праведно, как и было положено, молилась о здоровье королевы Эйммы во время каждого из её трудов, но всегда начинала с прошения о защиты своего Дома.

Будь Рейнира хоть немного благоразумна и уйди в сторону, Алисента милосердно нашла бы для неё хорошую партию и позволила бы мирно растить детей и вести хозяйство. Рейнира искренне верила, что ей суждено править, хотя ни одна дочь не могла наследовать раньше сына. Это был непреложный закон Семи, и даже варварские обычаи Таргариенов не могли воспротивиться этому.

Когда родился Эйгон, их будущий король и настоящий наследник, Алисента плакала от счастья, понимая, что все её страдания были не напрасны. Каждый грех, который она совершила и принесла на алтарь их общему делу, всё это наконец дало свои плоды.

Он был идеален. За всей этой Таргариеновской противоестественностью Алисента видела и овал лица своей матери, и разрез глаз своего отца. Её кровь и плоть будет сидеть на Железном троне. Держа на руках маленького, плачущего Эйгона, она знала, что сделает для него всё и пойдёт на любые жертвы. Даже если Семеро проклянут её после, это будет мизерной платой за счастье сына.

Её идеальный сын… Не переставал плакать, скандалить и надрываться в руках матери, отца, кормилец и, кажется, закрывал рот, только когда ел, чтобы затем продолжить изводить своих родителей, придворных и слуг. Алисента в панике искала помощи у своей тёти и мейстеров. Это был её первый ребёнок, неужели она сделала что-то не так?

— Во имя Пламени, сколько он ещё будет так орать? — Принцессу никто не ждал в детской, и Алисента не желала видеть Рейниру рядом со своими детьми, но стража была всё ещё слишком лояльна к принцессе.

Одна из многих причин, по которой Алисента хотела, чтобы её падчерица держалась подальше от своего брата, заключалась в том, что принцесса верно следовала Четырнадцати, а не Семи. Подобное богохульство не должно было коснуться её детей, не должно вообще было звучать в Красном замке, но король был слишком слаб перед дочерью, чтобы что-то сделать.

Алисента хотела попросить принцессу удалиться и почти умоляюще смотрела на мужа. Она и так предельно устала из-за истерик Эйгона, но случилось… Чудо. Стоило маленьким, ещё почти слепым глазкам Эйгона увидеть свою сестру, как он неожиданно замолчал. Прежде чем Алисента успела сделать хоть что-то, король почти вырвал Эйгона из её рук и всучил Рейнире, как будто её драгоценный малыш был мешком муки, а не будущим королевства.

Алисента почти панически бросилась к Рейнире только для того, чтобы услышать детский смех. В первый раз в жизни её мальчик смеялся. Он тянул свои маленькие ручки к сестре, которая неловко держала его, не зная, как расположить руки. Эйгон тянулся к Рейнире, пытался жаться и всё время что-то мяукал.

— Это чудо, — прошептала одна из служанок, и Алисента бросила на неё яростный взгляд.

Это был её сын. Её плоть и кровь, которую она девять лун носила в себе, ради которой страдала и горела на родильном ложе восемнадцать часов. Из всех людей в мире её малыш тянулся к Рейнире, к наглой девчонке, которая хотела отнять его законное место.

— Что мне с ним делать? — прошипела Рейнира, отрывая от себя ребёнка и держа его на вытянутых руках.

Алисента кинулась к ней, прижимая сына к груди и бросая на Рейниру острый взгляд. Стоило Эйгону оказаться в материнских объятиях, как он начал истошно орать и ворочаться, протягивая свои маленькие ручки к сестре.

Алисента отчаянно посмотрела на свою тётю, которая приехала специально, чтобы помочь ей с первым ребёнком.

— Интересно, — пробормотал Великий мейстер.

И это всё, что он мог сказать?! Эйгон не переставал плакать с момента своего рождения, постоянно страдая.

— Алисента, немедленно отдай ребёнка Рейнире, — приказал Визерис. — И покажи, как правильно держать.

Алисента едва сдержала громкий протест. Она была готова умолять, лишь бы не отпускать Эйгона из рук, но король приказывал, а жена должна была повиноваться. Как бы велико не было её почтение к мужу, но она просто не могла сделать шаг. Ни за что.

Промедление могло выставить её в дурном свете, поэтому тёте пришлось прийти ей на помощь. Леди Редвин осторожно взяла Эйгона из одеревеневших рук королевы. Алисента даже не заметила, что практически впивалась в хрупкое тельце сына. О Семеро! Как она могла?!

— Позвольте, Ваше Высочество, — тётушка была максимально корректна, но холодна.

Она показала принцессе, как правильно держать руки, и затем передала ей Эйгона, оставаясь рядом и поддерживая ребёнка на всякий случай. Алисента никогда не чувствовала большей благодарности к тётушке, чем сейчас. Ей самой едва удавалось сохранять самообладание.

Эйгон сладко замурчал, как никогда милый и счастливый. Он выглядел таким спокойным и умиротворённым, что это разбивало ей сердце. Что она делала не так? За что Семеро наказывали её?

— Удивительно, — завороженно проговорил король, и Алисента почувствовала, как страх поселился у неё в животе.

Она должна была немедленно сказать что-то, отвлечь короля от этой картины, пока он в своей любви к дочери не принял очередное непоправимое решение.

— Видимо, сами Боги указали нам путь, — Визерис радостно улыбался. — Мы перенесём его покои к твоим, и ты возьмёшь на себя присмотр за своим братом. Не нам перечить Богам.

— Ваше Величество, пожалуйста! — Алисента бросилась к мужу, чувствуя себя близкой к безумию. — Это мой сын!

— Я не могу ухаживать за ребёнком! — прикрикнула Рейнира, а Эйгон даже не пошевелился.

Он, казалось, задремал, не понимая, какая вокруг него развернулась битва.

— Ты постоянно жаловалась на усталость, Алисента, — невозмутимо ответил король. — Эймме всегда требовалось много времени, чтобы восстановиться. Отдохни. Тебе нет нужды волноваться, Рейнира, твои фрейлины помогут тебе.

Нет! Алисента почти успела:

— Я уверена, что моя тётя!..

— У меня нет фрейлин! Ты женился на последней!

Рейнира зло притопнула, и леди Редвин поспешила забрать из её рук маленький свёрток. Эйгон не обращал внимания на шум и просто был удовлетворён, казалось, в первый раз в своей жизни.

Алисента бросила испуганный взгляд на короля. Казалось, будто он на секунду отрезвел, став слишком серьёзным.

— О моя дорогая девочка, — его полный вины голос подсказал Алисенте надвигающуюся трагедию. — Я напишу в Долину. Наверняка родственницы твоей матери захотят помочь тебе.

— Правда? — принцесса не выглядела убеждённой.

— Ваше Величество, нет никакой необходимости, я более чем…

Маленькая сучка, видимо, уловила подтекст, и её пухлые губы задрожали, а глаза наполнились слезами.

— Ты опять лжёшь! — закричала принцесса, и слёзы потекли по её щекам.

Эйгон тут же проснулся, присоединяясь к плачу своей сестры.

— О милая, нет, нет! Я клянусь тебе! Сию секунду я напишу в Долину, и тёти и кузины Эйммы прибудут ко Двору! — запаниковал король, сражённый двойным воем.

Рейнира тут же успокоилась, всё ещё смотря на короля с прищуром, но уже довольно. Алисенте захотелось ударить маленькую дрянь. Она опять использовала своё хорошенькое личико и несуществующую вину короля, чтобы добиться своего.

* * *

 

Алисента страдала. Только так было можно описать её состояние. Джоселин Аррен, Аманда Уэйнвуд, Элис Редфорт — все Аррен по крови. Откуда только у грёбаной покойной королевы было столько родственниц?! Леди Джейн не поскупилась, прислав лучших дам Долины и рыцарей для личной гвардии Наследницы Железного трона. Леди Редфорт так и провозгласила перед всеми в зале, пока Алисента всё ещё держала плачущего Эйгона. Да как она смела?! Эта женщина не знала своего места!

Элис Редфорт была тётей покойной королевы Эйммы. Ходили слухи, что она холодно приняла принцессу Дейлу и пренебрежительно отзывалась о её беременности. Пыталась ли она теперь загладить вину, защищая единственного потомка своей доброй матери? Она была не самой старшей среди дам Арренов, но самой языкастой, подрывая авторитет Алисенты — королевы! — на каждом шагу.

Всякий раз, когда Алисента шла, чтобы проведать своего сына, леди Редфорт останавливала её, чтобы втянуть в длинную, но обязательную светскую беседу. Алисента не могла просто избавиться от неё на глазах у двора. Даже когда никто не видел, сотни глаз всё равно постоянно оценивали каждый их шаг.

Её тётя справлялась с этим куда более изящно и успешно, но так или иначе затем внимания требовала леди Джоселин Аррен, которая была уже пожилой леди, не так давно вдовой, и её почтенный возраст только придавал ей старческой вредности и цепкости.

Алисента хотела выцарапать старой кошёлке глаза, потому что, когда она добиралась до места, где должен был быть её мальчик, она узнавала, что Рейнира уже забрала Эйгона в другое место.

Алисента умоляла мужа о благоразумии, она рыдала у ног своего отца, прося его что-то сделать, но короля всё устраивало. Плач Эйгона больше не сотрясал покои, он даже охотно шёл на руки других людей, крепко спал, играл со служанками Рейниры и всегда и во всём предпочитал свою сестру.

Так что… Алисента страдала. У неё отняли первенца. Не дозволяли видеться, участвовать в воспитании. Как она могла воспитать будущего короля, если ей даже не дозволяли держать его на руках? Что ей было делать? Она вопрошала отца снова и снова, отчего его злость росла с каждым днём. Как будто это Алисента была виновата в слепоте короля!

Отец отвечал, что король непоколебим в своей вере, что это знак Богов. Он кричал, что это с ней было что-то не так, раз собственное дитя отказывалось от неё. Ей оставалось только пытаться умаслить короля своим телом. Какой жене приходилось прибегать к такому, чтобы просто увидеть своих детей? Как низко пала Алисента?

Всякий раз, когда она хотела коснуться изодранных пальцев, тётушка била её по рукам, напоминая, что королеве не пристало так себя вести. Алисента кивала, чувствуя, как ею всё больше овладевало отчаяние.

Отец говорил, что ей стоило сосредоточиться на укреплении своего положения и наконец приструнить строптивую принцессу, тогда и Эйгон вернулся бы под её опеку.

Алисента преклоняла колени в септе снова и снова, но Семеро молча взирали на неё, оставляя все молитвы без ответа.

* * *

 

В 109 году на свет появилась Хелейна. До этого момента Алисента и не представляла, как сильно хотела иметь дочь. Маленькое совершенное продолжение её самой.

Она была такой крошечной в день своего рождения и совсем не крикливой. Алисента рыдала от счастья, прижимая к груди свою малютку. Их ждало бы прекрасное будущее, она научила бы Хелейну молиться и вышивать. Они бы вместе играли на арфе. Крошечные детские пальчики неловко бы дёргали струны и…

— Рейнира, посмотри на свою сестру, — Визерис держал на руках малышку. — Разве она не очаровательна? Как мы её назовём?

— Ваше Величество… — Алисента не успела договорить, потому что Рейнира теперь держалась как никогда гордо и дерзко.

Маленькая дрянь совсем позабыла о манерах, как только Джоселин Аррен взялась наставлять её.

— Алисса, — невозмутимо ответила Рейнира, — как бабушку.

— О дорогая, — король расплылся в своей самой нежной улыбке. — Прекрасное имя для принцессы.

— Ваше Величество! — Алисента попыталась приподняться, но согнулась в новом приступе боли. — Я бы хотела!..

Она чувствовала, как по бёдрам потекло что-то горячее, но упорно продолжала двигаться. Нет, они не украдут у неё ещё и дочь. Алисента сражалась бы до последнего, прежде чем они переступили бы через её обескровленное тело.

— Моя королева!

— Ваше Величество!

Крики слились в неразборчивую какофонию, но Алисента продолжала тянуться к своей дочери, даже теряя сознание. Только через её труп, только через…

* * *

 

Пришедшая в себя королева была безутешна. Ярость и маковое молоко затуманили её разум. Она бросалась на слуг, требуя вернуть её дочь, и всё время рыдала.

Грибок утверждал, что королева сошла с ума, потому что кричала, что падчерица украла у неё дочь, и просила вернуть свою мать⁽²⁾, а бедные служанки, что пытались удержать королеву, получили кровоточащие раны. Одна даже чуть не лишилась глаза из-за Королевы-Стервятника! Грибок рассказывал эту страшную историю всем, кто был готов слушать, скрючивая свои толстые ручки на манер когтей хищной птицы. Королевским гвардейцам пришлось удержать королеву, чтобы Великий мейстер смог дать ей успокоительное.

Говорили, что из королевского крыла ещё несколько дней слышались крики и громкий плач.

Джоселин Аррен презрительно морщилась, ворча о том, что никто не подготовил дочку безземельного рыцаря к высоким стандартам Красной крепости, и вот что они получили. У них уже были сумасшедшие короли. Что будет теперь? Сумасшедшая королева?

Зато принцессу Рейниру видели в саду вместе со своей сводной сестрой и братом. Говорили, что принцесса Алисса была очень тихой и только едва слышно хныкала, когда хотела есть.

Придворные шептались, не оттого ли это, что девочка с самого рождения находилась вдали от своей матери? Ведь и крикливый принц Эйгон в эти дни был спокоен и шумел, лишь желая привлечь внимание сестры. Словно и не было недель после его рождения, когда вся Красная крепость страдала от его надрывных воплей.

Принцесса Рейнира жаловалась королю, что её сестре, видимо, нужна родная кровь рядом. Но разве могла она сама всё время быть рядом с милой девочкой теперь, когда ей самой нужно больше времени уделять учёбе?

Вняв словам дочери о родной крови, король поспешил вызвать из Материнского дома септу Рейллу, некогда принцессу Таргариенов. О её былом родстве всё ещё напоминали аметистовые глаза и гордый взгляд, который было не вывести никакой Вере. С годами её лицо, конечно, утратило нежные черты, но пожилые дамы говорили, что она всё больше становилась похожа на свою тётю, Добрую королеву, имея не менее драконий нрав.

Когда королева вернула себе рассудок, септа Рейлла уже взяла на себя присмотр за принцессой Алиссой. Король был доволен, в особенности его радовало возвращение блудного родственника. На радостях и в честь рождения ещё одной дочери король велел устроить пир. Он был так весел и опьянён, оттого что их ряды вновь пополнились и в замок прибыла драконья кровь, что вызвал из Цитадели архимейстера Вейгона, дабы тот занялся обучением Наследницы трона. Ибо кто мог лучше обучить будущую королеву Таргариенов, чем сам Таргариен?

* * *

 

Алисента была королевой. Она повторяла это про себя снова и снова, наблюдая, как служанки поправляли её причёску. Ей хотелось впиться в свои бёдра и до боли сжать кожу, чтобы ослабить это давление в груди.

Алисента была королевой, чьих детей воспитывала принцесса; королевой, чьи дети процветали под опекой дам Долины. Это должны были быть её служанки и фрейлины, которых она одобрила. Это Алисента должна была выбрать для них септ и мейстеров. И всё же, сколько бы она ни умоляла мужа, он был непреклонен в своей уверенности, что детям будет лучше рядом с родной кровью, как будто не Алисента была их матерью, как будто в них не текла кровь Хайтауэров.

Неужели Богам было мало её покаяний? Неужели она совершила столь тяжкий грех? Алисента преклоняла колени перед статуей Матери бесчисленное количество раз. Во всей Королевской гавани было не найти более набожную женщину, чем она.

И что она могла? Сидеть и наблюдать издалека, как Эйгон произносит свои первые валирийские слова своей сестре? Алисента была его матерью, но ей было отказано даже в первом слове, слетевшем с уст её сына.

— Не лучше ли было вначале научить его общему, Ваше Величество? — осторожно поинтересовалась Алисента, прекрасно зная, что находилась с мужем на тонком льду.

По какой-то неясной причине он всегда потакал капризам Рейниры, хотя она была абсолютно избалованной дрянью и нуждалась в исправлении и твёрдой руке септы.

— Всё же вы король Вестероса, а не Валирии, а Эйгон… Ваш сын, — её убивала необходимость таиться и лгать, когда Эйгон очевидно должен был быть назван наследником в день своего рождения.

Она не понимала своего мужа. Видели Семеро, она пыталась, но он годами изводил свою первую жену бесконечными родами в поисках мальчика. Алисента подарила ему здорового сына. С первого раза. И где он был? Где были его мечты о великом короле Таргариенов! Чего ради он зарезал идеальную валирийскую жену?!

— Таргариены завоевали Вестерос не благодаря андальскому наследию, — грубо ответил архимейстер Вейгон.

Если вначале ей казалось, что, несмотря на дурную кровь, он всё же был человеком Веры, то затем Алисента убедилась, что он был ещё более высокомерным ублюдком, чем принц Деймон. Безбожные слова и оскорбления слетали с его языка так же легко, как и валирийская речь. Омерзительное порождение кровосмешения!

Она покраснела, чувствуя очередной завуалированный упрёк за то, что король предпочёл её валирийской невесте, которая к тому же теперь летала на самом большом драконе в мире. Как будто с Алисентой было что-то не так. Она происходила из самого набожного Дома Семи королевств. Никто не поддерживал Веру больше Хайтауэров. Они веками были её оплотом и не сдались даже под гнётом Таргариенов. Не девочке на драконе было с ней тягаться.

— Будет вам, дядя, — король миролюбиво улыбнулся, словно и не заметив оскорблений в адрес собственной жены.

— В любом случае разве вас и Рейниру воспитывали не так же, Ваше Величество? — усмехнулся архимейстер.

— О да, дядя, конечно ты прав, — Визерис рассмеялся. — Леди Селтигар служила ещё при моей матери, а затем нянчила и Рейниру.

Алисента поморщилась, чувствуя острое желание прокомментировать результаты этого воспитания: безвольный король, его братец-дегенерат и избалованная принцесса. Ещё одно напоминание о том, что дурная кровь не должна была воспитывать будущего короля.

И всё же ей оставалось только кусать губы. Она не могла пойти против прямой воли Визериса.

* * *

 

Неужели она была проклята? После рождения Эймонда его постигла та же участь, что и Эйгона. Он не переставал рыдать, пока король не велел послать за принцессой Рейнирой.

Алисента умоляла Матерь успокоить её сына, она молилась о прощении за грехи, о которых даже не знала. Она была готова пойти на что угодно, лишь бы не отдавать своё дитя. Почему все её молитвы оставались неотвеченными? Почему, в конце концов, оставалась только она в отчаянной пустоте своих покоев? Чем она заслужила такое проклятье?

* * *

 

— Скажи мне, Бетани, Семеро прокляли меня? — тихо вопрошала она, наблюдая из окна, как Эйгон и Хелейна⁽³⁾ бежали за принцессой, пока Эймонд спал на руках кормилицы.

— Семеро видят вашу набожность, моя королева, — одинаково отвечала ей леди Редвин.

Когда-то Алисента одаривала её глубокими реверансами, покорно опуская глаза, а теперь эта женщина не могла даже присесть без её дозволения. Маленький червячок удовольствия напоминал ей об этом каждый раз.

— Тогда кто? — Алисента кусала губы, сжимая платье до побелевших костяшек.

Эйгон радостно бросался в руки сестры, покрывая её щёки детскими поцелуями. Это должно было быть для неё! Это должна была получать она!

Кто мог так проклясть её? В замке у всех были свои мотивы, да и у отца всегда имелись жалкие злопыхатели. Самым ярким из них был принц Деймон, но Семеро защитили бы её от столь омерзительного язычника. Принцесса тоже не была покорной женщиной Семи. Если уж кто и должен был принять наказание, так это она, за то что выступала против законов Богов и людей.

Так кто же посмел отнять у неё детей?

* * *

 

Алисента старалась утешать себя тем, что дети ещё были слишком маленькими, что стоит им немного вырасти и понять, что принцесса отняла их у матери, как они станут умолять короля о её возвращении. Она пыталась успокаивать себя тем, что септа наставила бы их на путь истинный и они пришли бы в раскрытые объятия своей матери. Даже если в ней текла дурная кровь Таргариенов, она всё ещё была служительницей Веры.

Минул 114 год, история с Дейроном повторилась. Алисента просила короля отправить мальчика на обучение в Старомест, как гласил древний обычай, но она опять была проигнорирована в угоду принцессе Рейнире. Маленькая дрянь, видите ли, не хотела разлучаться со своим братом.

Однако принцесса расцвела, и наконец-то Алисента нашла на неё управу. Якобы волнуясь за будущую королеву, Алисента убедила короля отправить Рейниру в турне по королевству, дабы найти подходящего жениха.

Наконец-то между ней и её детьми ничего не стояло. Она могла протянуть к ним свои руки. Она ждала этой возможности годами и теперь просто была готова рыдать от счастья.

— Skoriot iksos Nyra?⁽⁴⁾ — Эйгон недоверчиво жался к септе Рейлле, цепляясь за её робу, словно опасался Алисенту, свою мать.

Что эта маленькая дрянь рассказала о ней?! Как она смела настроить детей против собственной матери? Ярость исказила лицо королевы. Ей хотелось вцепиться длинными ноготками в горло грёбаной сучке и сжимать-сжимать, пока не раздастся треск.

Возможно, она и не была драконом, но Алисента родила четверых из них. Ей вполне бы хватило огня, чтобы уничтожить избалованную принцессу.

И этот мерзкий язык? Разве Эйгон уже не должен был разговаривать на общем? Куда смотрела септа Рейлла? Её обязанностью было наставить детей на путь Семи!

— Se dārilaros iksos va zȳhon ñuhoso, issa taoba,⁽⁵⁾ — невозмутимо ответила септа Рейлла.

Алисенте захотелось ударить её. И это была женщина Веры? Она поощряла ребёнка говорить на этом варварском языке?

— Эйгон, — она постаралась взять себя в руки.

Её дети не заслуживали гнева, они были просто жертвами королевских заблуждений и поняли бы свою мать.

— Тебе не стоит говорить на этом языке. Иди ко мне, твоя мама очень по тебе соскучилась.

— Но мне нравится мой язык. Рейнира говорит, что у меня идеальное произношение, — Эйгон явно неохотно перешёл на общий.

Он перенял Таргариеновское высокомерие Рейниры, отчего ненависть Алисенты стала ещё сильнее. Как она смела испортить её идеального мальчика? Взгляд Эйгона был полон недовольства и каприза, который легко мог перерасти в детскую истерику.

— Я буду говорить только на нём! — важно заявил он.

Алисента отшатнулась, чувствуя себя одновременно разгневанной и отвергнутой собственным ребёнком. Это была её плоть и кровь, и всё же Эйгон вёл себя так… Так грубо и пренебрежительно, будто Алисента снова была простой служанкой, а не королевой-матерью.

— Ты не будешь разговаривать со мной в таком тоне, Эйгон. Я твоя мать!

— Issi konīr mirre tolie ērinnon?⁽⁶⁾ — огрызнулся Эйгон, полностью игнорируя её слова.

Юная леди Селтигар поперхнулась и закашлялась, прикрыв рот рукой. Алисента бросила на неё яростный взгляд. Рейнира оставила большую часть своего двора в замке, взяв с собой лишь несколько юных дам под руководством леди Редфорт. Даже вдали от двора дрянь умудрялась чинить ей препятствия.

Септа Рейлла не повела и глазом, оставив без внимания вопиющее пренебрежение к королеве.

— Дети, Ваше Величество, вы должны понять. У принца сейчас такой упрямый возраст, — пожилая септа примирительно улыбалась, как будто её глаза не насмехались над Алисентой.

— Конечно, — сквозь зубы ответила королева, как будто у неё был выбор.

— Хе… Алисса, — попробовала Алисента.

Она была так на неё похожа. Эти чудесные вьющиеся волосы, нежные черты лица. Алисента просто хотела обнять свою дочь и столько всего ей рассказать.

— Принцесса не любит прикосновения, Ваше Величество, — предупредила септа Рейлла, насмехаясь над тем, что Алисента была почти лишена возможности узнать своих детей.

Хелейна держалась за платье леди Аррен, разглядывая вышитых на нём жемчугом соколов.

— Принцесса, может, вы покажете королеве своих любимых жуков? — мягко предложила леди Селтигар.

Она жестом подозвала слугу, который держал в руках небольшой стеклянный аквариум. Целое произведение стеклодувного искусства, в котором копошились какие-то твари. Алисенту затошнило от одного только вида. Она сделала шаг назад, но поспешила одёрнуть себя.

— Золото танцует по-другому, пламя сжигает зелёный плющ. Паук не сплетёт паутину, — пробормотала Алисса и потеряла к ней всякий интерес.

Алисенте хотелось рыдать. Она наконец-то смогла избавиться от избалованной принцессы, но пропасть между ней и её детьми оставалась всё такой же огромной. Что ей ещё нужно было сделать?

 

---

Примечания:

Во многом поступки юной Рейниры согласованы и скоординированы дамами Аррен. Они показали ей, как играть на отце, подталкивая его к нужным ей решениям. Как хорошо, что им новая королева как кость поперёк горла, и они с радостью организуют её падение.

Детей можно настраивать в разные стороны. В этот раз пальма первенства не у Али ¯\_(ツ)_/¯ очень жаль, но не жаль.

---

1) наследный принц/наследная принцесса (высок. валир.)

Вернуться к тексту

2) Неизвестно, как звали мать Алисенты, но известно, что Хелейну назвали в честь неё.

Вернуться к тексту

3) Это не ошибка, это повествование от лица Алисенты.

Вернуться к тексту

4) Где Нира? (высок. валир.)

Вернуться к тексту

5) Принцесса в пути, моё дитя (высок.валир.)

Вернуться к тексту

6) Других побед не нашлось? (высок. валир.)

Вернуться к тексту

Примечания:

Напоминаю, Хелейну назвали Алиссой. А Джоффри — это Лионель.

Мы реабилитируем сучку-Эйгона на нашу сторону, потому что этот сучий ребёнок был забавным, пока не вырос и не стал грёбаным насильником.

---

 

«Жестокую истину труднее всего принять».

Джордж Мартин «Игра престолов»

 

Алисса отрешённо наблюдала за тем, как её мать, королева Алисента, расхаживала по своим покоям. Её зелёное платье впивалось в руки и шею, сжимало стальным обручем грудь, не оставляя места даже для глотка воздуха. Было странно, как королева ещё не задохнулась.

Она всё время пыталась поддерживать какой-то праведный и сдержанный образ в жалких попытках превзойти свою падчерицу. Было трудно тягаться с валирийской красотой, которую всегда знала столица, будучи простой андальской девушкой.

Алисса не думала, что её мать была некрасивой, просто вместо того, чтобы подчёркивать свои густые, медные, вьющиеся волосы, она всегда стремилась спрятать их под платками и плотными обручами. Ни один Таргариен не мог похвастаться такой гривой, а мама пыталась перещеголять богато украшенные наряды принцессы простоватыми платьями и золотыми звёздами.

Гардероб сестры ломился от миррского кружева, тканей Наата и ледяного шёлка Севера. Покойная принцесса Лейна всегда привозила своей дорогой подруге расписные сундуки из далёких путешествий. Покойный муж сестрицы, сир Харвин Стронг, тоже не скупился на драгоценные подарки для супруги. Ожерелья в три ряда, полные сапфиров, рубинов и изумрудов, в тонком обрамлении бриллиантов⁽¹⁾; платья, вышитые тончайшей золотой нитью… Сир Стронг бережно собирал первые чешуйки, что сбросили драконы его детей, чтобы преподнести своей супруге платье, расшитое ими. Оно было больше похоже на доспех и придавало принцессе совсем неземной вид. Алиссе казалось, что примерно так и должна была выглядеть валирийская богиня.

А уж когда дядя Деймон наконец-то женился на сестре, то… У принцессы появился тонкий браслет из валирийской стали. Первый свадебный подарок. Два дракона сплетались на нём в танце. Их глаза были инкрустированы крошечными рубинами и жёлтыми бриллиантами, как символы Караксеса и Сиракс. К браслету также прилагались памятные подвески, которые можно было добавлять по желанию. Принц Деймон сразу преподнёс шесть: в честь сира Харвина, трёх сыновей, новой свадьбы и объединения их семей. В последующие годы он добавил ещё несколько. Вся столица гудела о том, как Услада Королевства приручила Порочного принца. Об этом пели барды, шепталась челядь, и за этот союз поднимали тосты все Золотые плащи и шлюхи столицы. Если, конечно, верить рассказам Эйгона.

О сестре продолжали говорить, даже когда она удалилась на Драконий камень.

Это нельзя было затмить скромностью и набожностью, как бы королева ни пыталась. Алисса не винила её за это. Мама была глупой. В этом не было вины Алиссы. Королева была взрослой женщиной, которая уже давно сама принимала решения, и только ей было нести за них ответственность. Алисса сделала всё, что могла, но мама продолжала пребывать в своём мире фантазий и заблуждений. Она упорно отрицала, что на её стороне не осталось ни одного ребёнка, и строила планы, которые любой из них разрушил бы.

Алисса не думала, что была способна на ярость. Обычно её разум блуждал где-то в сладком тумане, кружился в эфире, наблюдая течение времени и мельчайшие изменения в окружающем мире. Утренний луч солнца играл на крыльях жука. Радужные переливы освещали всю комнату, но замечала их только Алисса. Красота, которой был полон мир, приводила её в восторг.

Казалось, что у неё просто не было времени на злость, но стоило закрасться мысли, что в своей жажде амбиций мама снова попытается навредить Рейнире… Алисса чувствовала, как её кровь закипала. Это было чем-то противоестественным, но в эти мгновения Пламенная мечта рычала у неё в груди.

Алисса знала, что всё было не так просто, что указующая длань Богов отметилась в их нездоровой и почти коленопреклонной любви к старшей сестре. Эйгон регулярно сбегал на Драконий камень, каждый раз утверждая, что Санфайер просто соскучился по Сиракс. Эймонд объяснял свои побеги тем, что лучшего воина, чем Деймон, для тренировок в Королевской гавани просто не было. Алисса ничего не объясняла, а Тессарион Дейрона ещё была недостаточно большой для дальних полётов.

Даже если во всём этом были виноваты Четырнадцать, то было ли это так плохо? В худшие дни Алисса вышивала окровавленный сыр, искалывая себе все пальцы иглой. Эта картина наводила на неё такой сильный ужас, что деревенели пальцы, а любое неосторожное касание оставляло на её теле непроходящий ожог. Ей было тесно в собственной коже.

Сыр и Кровь.

Больше не случатся — это Алисса знала кристально ясно. Боги отвели от неё эту беду. Они забрали и страдания её братьев, и если ценой этого была простая одержимость Рейнирой? Что ж, Алисса с радостью платила бы эту цену снова и снова.

В жизни были вещи куда хуже, чем навязанные Богами чувства.

Алисса пыталась вышивать семиконечную звезду, как всегда просила её мама, но сегодня работа особенно не шла. Её чувствительный слух раздражал стук каблуков королевы по каменному полу.

— Король уже согласился на твой брак с Эйгоном, но теперь он хочет обсудить это с Рейнирой, — королева недовольно зашипела. — Какое отношении эта дрянь имеет к бракам моих детей?

Алисса давно научилась не встревать в монологи своей матери. Вряд ли ей было с кем поделиться своими мыслями. Ей не удалось взять Красную крепость под свой полный контроль, и, казалось, только наедине с дочерью она не боялась делиться своими чаяниями.

Алисса никогда не делала вид, что разделяла её чувства или была с ней согласна.

— Эйгон не женится, — она пожала плечами, с раздражением смотря на плывущую вышивку.

— Конечно, он сделает то, что от него требует долг! — недовольно ответила мама. — Ему давно стоило бы взяться за ум и укрепить своё положение, а не шляться по кабакам и сбегать на Драконий камень к этой!..

Алисса привычно проигнорировала и это. Эйгон должен был стать восьмым в очереди на трон к концу десятилетия, и его это более чем устраивало. Её брат был во многом свиньёй, но Алисса любила его и знала, что, несмотря на это, судьбы чудовища ему удалось избежать.

Эйгон любил Рейниру заискивающей и во многом детской любовью, возможно, видя в ней единственного взрослого, который любил его всегда и безусловно. Он знал, что если будет злоупотреблять своими пороками, то путь на Драконий камень окажется для него закрыт. Это заставляло его придерживаться рамок.

Было ли плохо, что Алиссе нравилось это? Нравилось, что Боги дали ему этот путь вместо начертанного раньше? Было ли плохо, что взамен они забрали у них мать? Даже если она была никудышной, то она была их.

Иногда Алисса задумывалась, каково это иметь родителей. Эти размышления всегда носили теоретический характер, и Алисса быстро их отпускала. Что толку было представлять это, когда Боги уже проложили для них иные дороги? Ей вполне хватало септы Рейллы и сестры.

— И куда делось платье, которое я для тебя заказала? Скоро ужин, а ты ещё не готова? — мама наконец-то обратила на неё внимание, видимо, закончив свою экспрессивную речь.

Алисса поморщилась. Она ненавидела тяжёлые платья, которые выбирала матушка. Они впивались в её кожу, как будто пытались задушить. Ей стоило поблагодарить Богов, за свою валирийскую внешность, иначе бы мама точно пыталась прикрыть все неугодные ей черты лица. Всё, что делало её менее Таргариеном. По мнению самой Алиссы, менее Таргариеном, чем Рейниру или Деймона, её делала разбавленная кровь, а не внешность.

В конце концов, Таргариены были единственным Домом, для которого кровь имела значение, для всех остальных важно было только имя.

Иногда, глядя на то, как её мать прячется за свою одежду, Алиссе казалось, что она так сильно пыталась выглядеть королевой Таргариенов, что забыла о женщине, которой она была. Хайтауэром, не драконом, и это было ясно как Божий день всем, кроме неё. Это вызывало у Алиссы чувство, отдалённо похожее на жалость. Как будто нигде в этом мире для королевы не было покоя.

Алисса знала, что сегодняшний вечер будет последним, который она проведёт в Красном замке под неустанным контролем матери, поэтому ей не было смысла притворяться дальше.

— Оно мне не нравится, — безучастно ответила она.

Рейнира подарила ей целые сундуки платьев из тончайшего кружева и шёлка. Алисса чувствовала себя практически невесомой. Лёгкой, как пушинка. Ей нравились фасоны Лисса. Пёстрые переливы красок и многочисленные слои летящего тюля. Наверное, они довели бы её мать до сумасшествия, но Алисса надеялась, что скоро сможет примерить их всех.

— Иди переоденься, — королева закатила глаза. — Мы должны выглядеть достойно.

Алисса воспользовалась этим шансом, чтобы удалиться в свои покои.

На выходе из комнат её встретил пронзительный взгляд сира Коула. Ей не нравился этот человек. Его вела задетая гордость и обида. Это были плохие спутники для рыцарской верности. К тому же он смел оскорбительно отзываться о её сестре, что рождало в Алиссе желание скормить его своей драконице. Она, конечно, обычно побрезговала бы такой закуской, но без промедления откусила бы ему голову.

Ему стоило быть благодарным за то, что Эймонд ещё этого не сделал.

* * *

 

Земля опять уходила у неё из-под ног. Алисенте почти удалось уговорить Визериса на брак между Алиссой и Эйгоном. Как бы мерзко ей ни было от этой идеи, она должна была укрепить права Эйгона на трон.

Она каждый день просила у Семи прощения за этот тяжкий грех, но всё это было не напрасно. Когда Королевство снова вернулось бы к свету Семи, они смогли бы разорвать этот ужасный круг кровосмешения, направить династию на путь истины.

Сейчас Алисента должна была быть решительной и сильной. Если однажды Семь попросят её ответить за этот грех, она покорно примет любое их наказание, но кто-то должен был это сделать.

Теперь проблема была в короле. Он решил вначале посоветоваться со своей Наследницей! Где это было видано? Алисенте хотелось кричать. Эта дрянь должна была сидеть и дальше безвылазно на своём проклятом острове!

Алисента была так рада, когда она самовольно вышла замуж за своего дядюшку-дегенерата, надеясь, что Визерис наконец-то очнётся и увидит, что представляла из себя его обожаемая Наследница. Но вместо того, чтобы признать Эйгона следующим королём, он даровал девкам Деймона титулы и благословил этот богомерзкий союз.

Теперь ещё и Алисса вела себя дерзко, едва ли не ставя свою помолвку под угрозу. В её годы Алисента уже знала, что от неё требуется и что такое долг перед своим Домом. Стоило признать, что её милая девочка была абсолютно оторвана от реальности и не осознавала всей серьёзности их положения.

Она проигнорировала её прямой приказ переодеться, и Алисенте осталось только проглотить это, дабы не начинать ссору перед мужем. Если бы только у неё было больше времени для её обучения… Алисента никогда не переставала жалеть, что позволила себе упустить своих детей. Она должна была бороться за них до самого конца, но была слишком юна и опечалена, чтобы сделать всё правильно.

Оставалось только принимать последствия.

Рейнира не стеснялась демонстрировать свою новую беременность. Верх распутства. Как будто она вышла замуж как и положено в Семи, а не перед ликом варварских богов. Ей было тошно смотреть на то, с каким обожанием принц Деймон ухаживал за своей женой.

Эта абсолютная преданность, очевидная всем вокруг… Сколько бы Алисента ни пыталась очернить этот союз, указывая, что Деймон наверняка вернулся к своим старым привычкам, это было просто словами, брошенными на ветер перед лицом реальности.

Жаркое застревало у неё в горле. Грудь сжимало невыносимой хваткой осознание того, что ей это было недоступно.

Выходя замуж за короля, она знала, что Визерис не любил её. В лучшем случае Алисента была удобной слушательницей и податливой плотью. Её смерть не разбила бы ему сердце, он бы не поднял свой меч ради неё. Алисенте и не было это нужно. Визерис должен был сделать её королевой, а её сына — Наследником. И даже на это Слабый король оказался не способен! Рейнира просто должна была стать оскорблением для Деймона, временной заменой, пока Алисента не родила бы сына.

Эймма Аррен не смогла выполнить свой долг. Сокол умер, и Визерис должен был думать о королевстве, но вместо этого он упивался собственным чувством вины, пестуя его, будто его горе было особенным. Он был всего лишь очередным мужчиной, который убил жену в погоне за Наследником. Его дочери не было и десяти именин. Он никогда не спрашивал о её горе, о трагедии девочки, потерявшей мать. Единственное, что он сделал, — это бросил ребёнка на растерзание придворных стервятников.

Почему Алисента была вынуждена унижаться, вымаливать и предлагать собственное тело за то, что и так должно было принадлежать Эйгону? Заключать союзы, готовиться к войне. Всего можно было бы избежать, если бы Визерис просто закончил то, что начал.

В отличие от своего брата, в Визерисе не было ни жесткости, ни силы, которые выиграли бы войны. Возможно, Алисента и считала Деймона немногим лучше, чем грязное животное, но он был мужчиной. Его можно было соблазнить.

Оглядываясь назад, ей всё больше казалось, что отец сделал ставку не на того Таргариена. Деймон был неуправляемой картой, но он боролся бы за будущее своих детей, вгрызаясь даже в плоть собственной династии. Он уже делал это. Если бы только…

Это были невыносимые и бесполезные размышления о том, что могло бы быть. Алисента ненавидела их. Они всегда приходили к ней в минуты наибольшей слабости, на которую у неё больше не было права. Это был путь, который проложил для неё отец, который она прошла с высоко поднятой головой, и теперь только в её руках была сила осветить дорогу для собственных детей. Возможно, сейчас они не понимали, какую опасность представляла для них Рейнира, но всё ближе был день, когда им пришлось бы столкнуться с холодной реальностью, как Алисенте когда-то.

Она пыталась быть доброй к Рейнире. Правда пыталась, но девочка никогда не знала своего места и лгала, даже глядя ей в глаза. Однажды она даже осмелилась поднять на неё руку! На неё, королеву Семи королевств! Греховная натура принцессы была очевидна с самого начала, но никто из её детей так и не смог увидеть правду. Это разбивало ей сердце. Она положила свою молодость, здоровье и все силы на их рождение и воспитание, но они, казалось, всегда видели в ней чужачку.

Она была их матерью! Алисенте хотелось закричать об этом на всю Красную крепость, на весь мир, чтобы хоть кто-то её наконец-то услышал.

— Моя королева предложила помолвку принца Эйгона и принцессы Алиссы, — начал свою речь Визерис, и Алисента в напряжении сжала столовые приборы. — Это был бы прекрасный союз, но они оба выразили своё полное нежелание вступить в брак друг с другом.

Что? Как они посмели пойти к отцу с такими требованиями? Как они не понимали, что Алисента пыталась защитить их?

— Они выразили готовность исполнить свой королевский долг иным образом. Я решил посоветоваться с моей дорогой дочерью, — он улыбнулся Рейнире, и Алисента прикусила язык, чтобы сдержать рвущиеся наружу слова, — моей Наследницей. И очень рад, что это сделал.

Алисента затаила дыхание, боясь поднять взгляд на собственного отца.

— Принц Джейкерис женится на принцессе Бейле, объединив наконец-то наследия Домов Веларион и Таргариен.

Алисента надеялась, что сможет получить руку Бейлы для Эймонда. В конце концов, Рейнира уже отвергла один раз Веларионов. Разве их гордость не была задета?

— А моя дорогая дочка, принцесса Алисса, выйдет замуж за принца Люцериса. Ты станешь прекрасной Леди Харренхола, когда придёт время.

— Ваше Величество! — Алисента должна была что-то сделать, она больше не могла сидеть в стороне. — Как мать, я не могу просто остаться в стороне от выбора судьбы своего ребёнка!

Ларис был лордом-регентом до совершеннолетия Люцериса, и у него не было сил противостоять ни дракону мальчика, ни власти Таргариенов. Его преданность всецело зависела от того, сможет ли Алисента обеспечить ему законное лордство. Он уже сделал достаточно для возвращения её отца на пост десницы и теперь требовал ответного шага, чтобы укрепить собственную власть. Тем более Алисента не могла отдать Рейнире Простор. Только через её труп!

— И считаю этот союз излишним. Алисса ещё слишком молода, чтобы говорить о помолвке, — она отчаянно искала вескую причину для отказа.

— Ты сама хотела её немедленной свадьбы с Эйгоном, добрая сестра, — Деймон нахально улыбался ей. — Разве нет?

Он всегда прикрывался семейными узами, когда хотел оскорбить её. Алисента гордо вздёрнула подбородок. Ублюдку было не напугать её. Как бы сильно его ни раздражало, что она была королевой, он мог только смириться и молча отвешивать ей поклоны. Его место было у её ног с согнутой в почтении спиной. Когда Эйгон станет королём, Алисента знала, кого первым поставит на колени.

— Именно, Алисента, — Визерис недовольно отмахнулся от неё, будто она была назойливой мухой, а не королевой Семи королевств.

— Я удовлетворяю твоё желание.

— И всё же я считаю, что дети ещё слишком малы для свадьбы. Не лучше ли будет заключить долгую помолвку? — Алисента схватилась за свою последнюю соломинку.

Помолвку всегда можно было разорвать.

— Я тоже так думаю, — неожиданно встряла Рейнира. — Моя сестра не должна повторить участь моей матери.

— О дорогая, — опять эта тень вины нашла на лицо короля.

В таком состоянии он был склонен потакать Рейнире, о каких бы безумных вещах она ни просила. Алисента ненавидела это. Ей будто всегда приходилось соревноваться с призраком покойной королевы.

— Хорошо, — король согласился, и это вернуло Алисенте надежду. — Что касается принца Лионеля, по истечению помолвки он женится на принцессе Рейне.

Алисента знала, что сир Лейнор был омерзительным шпагоглотателем и предпочитал проводить время в компании своего оруженосца. Раньше она надеялась, что Рейнире придётся выйти за него. Невозможность зачать детей и тяжесть титула вынудили бы её искать мужчину на стороне. Алисента надеялась, что эти похождения станут причиной её падения, но совершенно неожиданно Веларионы сами отозвали своё предложение. А теперь они явно сформировали союз с Рейнирой, проложив себе дорогу в Простор и к трону.

В отсутствие у сира Лейнора наследников Рейна была самой вероятной кандидаткой на это место, но она была всего лишь девочкой без дракона. Веймонд Веларион никогда не принял бы такого оскорбления. Алисента должна была воспользоваться этим и уничтожить любой союз, который выступал против Эйгона.

* * *

 

— Где моя дочь? — спросила Алисента у своих служанок.

Каждое утро они с Алиссой посещали септу и преклоняли колени перед ликом Матери. Это был их общий ритуал, маленький мост между матерью и дочерью. Алисента надеялась, что однажды это перерастёт в крепкие узы.

Служанки выглядели немного неуверенными, можно даже сказать, напуганными. Будто не знали, как сказать.

— Ну же! — прикрикнула Алисента, снова предчувствуя беду.

— Принцесса Алисса готовится к отправлению на Драконий камень, Ваше Величество. Её Высочество изъявила желание жить рядом со своим женихом, чтобы лучше узнать его. Его Величество отдал приказ с первыми лучами солнца. Слуги сейчас готовят скарб к погрузке на корабль.

Снова. Это происходило снова. Земля уходила у Алисенты из-под ног: у неё опять забирали детей. Ей казалось, что прошло совсем немного времени, прежде чем она смогла прижать детей к своей груди, отняв от Рейниры. Всё повторялось…

— Ваше Величество! — служанки подхватили её под локти, не давая упасть.

Алисента тут же оттолкнула их, резко выпрямляясь. Чтобы королева Семи королевств!.. Она обязана была немедленно взять себя в руки и отправиться к королю. Даже если бы ей пришлось унижаться перед мужем, уповая на слабость материнского сердца, она бы не позволила забрать её дочь. В тот день, когда Рейнира впервые отправилась на Драконий камень, Алисента поклялась, что больше никогда не потеряет своих детей.

Им бы пришлось переступить через её хладное тело!

 

---

Примечания:

Если коротко, то дам Арренов абсолютно не устраивал брак с мужеложцем, и они нашептали Рейнире, чтобы та поставила Веларионам условие: Лейнор должен предоставить доказательства того, что женщина может от него понести. Для этого выбрали женщину, верную своим хозяевам служанку. У Лейнора не вышло. Веларионам осталось только согласиться на внуков. Никто не оскорблён, союз не потерян. А Деймон? Он проебался, опять. И ждал своего десять лет. Вы удивлены? Даже Боги нет.

Вообще, в одной из ранних версий произведения, Мартин сделал сильных мальчиков Рейниры законными (по-моему, она вышла за отца Харвина), но это не спасло её от узурпации и смерти. Так что на самом деле нет никакой разницы — бастарды они или нет. Война — вопрос амбиций, а не законов.

---

1) Герб Стронгов: три вертикальные полосы (голубая, красная и зелёная) на белом поле.

Вернуться к тексту

Примечания:

Когда Коль выходит, играет "Eeny-weeny, teeny-weeny// Shriveled little short dick man", и вы не переубедите меня. Он буквально амбассадор этой песни.

Курсив в диалогах — высокий валирийский.

Я хочу ещё раз напомнить, что повествование ведётся от лица конкретного персонажа, что автоматически делает его ненадёжным рассказчиком. Это додумки и мысли Эймонда, это его мнения и отношения.

---

 

«Люди, одержимые любовью, становятся слепы и глухи ко всему на свете, кроме своей любви. Они так же не принадлежат себе, как рабы, прикованные к скамьям на галере».

Уильям Сомерсет Моэм «Луна и грош»

 

Эймонд недовольно поморщился. Голос сира Кристона вызывал у него раздражение и головную боль. Теперь он понимал, почему сестра его отвергла. Стоило Эймонду один раз обмолвиться, что лучшего воина, чем принц Деймон, было не найти во всём Вестеросе, как мужчина пустился в яростные объяснения того, почему это было не так. Выглядело ещё более жалко, чем должно было. Эймонд его не спрашивал.

Принц Деймон участвовал в войнах, сражался с лучшими мечниками Эссоса в своих путешествиях. Что мог противопоставить ему мелкий рыцарь, проводящий свои дни подле королевы? Одно старое сражение на турнире? Которое и сражением-то настоящим назвать было нельзя? Эймонда так и тянуло поднять рыцаря на смех, но не было желания потом выслушивать нотации матери.

Сиру Кристону просто когда-то повезло понравиться маленькой девочке, а теперь он смел бросать оскорблённые взгляды на Наследницу трона, будто она была ему что-то должна. Эймонд не испытывал ничего, кроме презрения к мужчине, который забыл свой долг. Верный щит королевы. Какая жалость. Королевская гвардия должна была быть верна монарху, выполняя его приказы и храня тайны, а не таскаться голодной псиной за королевской пиздой. Рейнира возвысила его, и это была знаменитая дорнийская благодарность? Эймонду хотелось оскопить ублюдка.

Теперь у него были силы сделать это, и защита собственной семьи — достаточно веская причина, чтобы замарать руки.

Все самые яркие воспоминания Эймонда были связаны с его сёстрами и братьями. Он было ещё совсем маленьким, когда Рейнира взяла его в первый полёт на Сиракс. И всякий раз, когда он просил, она находила время, чтобы показать ему небо. Эта непреодолимая жажда полёта была у него внутри с самого рождения.

Эйгон был ленив и с большим удовольствием предпочитал пить или куролесить в Королевской гавани, чем летать на Санфайере. Всадник и дракон были похожи друг на друга: Сайнфайер тоже не любил особо двигаться, зато ему нравилось лежать на солнце, снисходительно принимая скот от хранителей. Эймонд находил это убогим в той же степени, что и забавным.

Он завидовал своим братьям и сёстрам. Из всех детей короля он единственный не заявил права на дракона. Рейнира всегда убеждала его, что он просто был ещё слишком юн. Принцессе Рейнис и принцу Деймону тоже не были даны драконьи яйца. Понадобилось время. Эймонд всегда думал, что нужна была только чужая смерть. И хотя у них были свободные взрослые драконы, Эймонд откуда-то знал, что кому-то тоже придётся умереть ради него.

В детстве эта мысль пугала его особенно сильно, потому что он не хотел получить дракона такой ценой. Сама мысль о потере его братьев или сестёр была мучительна. Он хотел летать бок о бок с семьёй, но не такой ценой.

Когда Рейнира вышла замуж и родила мальчиков, которые пробудили своих драконов в колыбели, Эймонд почувствовал не зависть, а ужас. А если это были они? Если один из этих детей должен будет умереть, чтобы у Эймонда появился дракон? Насколько большую боль это причинило бы его сестре? Рейнира любила своих сильных мальчиков неистовой драконьей любовью. Казалось, что потеря любого из них могла пошатнуть её разум. Как он мог причинить ей такую боль?

Он всегда тянулся к Рейнире. Ей всегда было до него дело, она всегда была готова обнять его и ласково потрепать по макушке, обучая новому валирийскому слову. Эймонд всегда усердно учился, желая порадовать её и получить очередную похвалу.

Всегда, всегда, всегда… Как молитва, как вечное обещание, что он никогда не будет покинут.

Став старше, он порой задумывался о своей матери, королеве, но, если честно, эти мысли всегда смазывались, и он быстро забывал про них. Как будто она была незначительна в той же степени, что и король. Просто смазанные фигуры, что отметились в его судьбе. Эймонд не чувствовал к ним ничего. Он понимал, почему Джейс или Люк так любили свою мать. Это была Рейнира. Его сестра была совершенна настолько, что ни одна из жалких статуй Семи не могла соперничать ни с её добротой, ни уж тем более с драконьим гневом.

Это было предметом его зависти. Не драконы.

Септа Рейлла учила их уважать и почитать своих родителей, но в ней самой не было почтения. Её слова звучали пусто и безлико, она словно спешила быстро проговорить их и перейти к следующему пункту.

Септу Рейллу от архимейстера Вейгона отличала лишь благочестивая маска. Она или Эйрея, но одна из них должна была занять трон после своего отца. Дядя не наследовал раньше племянницы.

Эймонд находил эту мысль забавной. Правда, чем Джехейрис отличался от Мейгора? Он не убил своих племянниц, нет. Он просто задушил их в стенах крепости, лишив прав на драконов и вынудив, в конце концов, бежать как можно дальше от замка. Они были наследницами, их родители были всадниками… Такая бесполезная трата чистой валирийской крови.

Одним решением Мейгор разрубил целые поколения, как и Джехейрис… И Визерис. Эймонду хотелось смеяться от этой непрекращающейся цепочки узурпаторов. И ради чего? Уродливого железного кресла?

Уважай отца и мать…

Эймонд морщился, но слушал, внимал и уважал королевскую волю. Ему не было дела ни до традиций, ни до того, кто был на самом деле прав во всей этой истории. Если это делало его лицемером — то что с того? Рейнира хотела трон — Эймонд положил бы к её ногам куда больше старой железки.

Эйгон был пиздой. При всей любви Эймонда к нему это было так, и никто так не хотел, чтобы Рейнира взошла на трон, как их брат. Разве это было нехорошо? Сестра была старше, её готовил к этому сам архимейстер Вейгон и приглашённые принцессой Рейнис учителя. В конце концов, она хотела этого! Разве это было плохо?

Эймонд в детстве представлял себя рыцарем подле её трона. Белый плащ, меч и вечная клятва защищать королеву и её тайны до конца своих дней. Даже если бы ему не досталось дракона, он бы всё равно смог занять почётное место в истории.

Маме вначале понравились его размышления, но, когда он дошёл до части про королеву, её лицо резко исказилось. Всё спокойствие слетело с неё, и она в гневе влепила ему пощёчину.

В чём была его вина? В том, что он почитал отца своего и его волю? Разве не об этом писалось в так любимых мамой книгах? Почему она была не согласна, если все были довольны?

Эймонда разрывало от этой двойственности. «Почитай отца и мать…» Ни в одной книге не говорилось, что было делать, если они противоречили друг другу. Это был первый раз, когда он столкнулся с вопросами, на которые никто не спешил давать ему ответы. Конечно, он пришёл с ними к Рейнире. Его умная старшая сестра всегда находила время выслушать его, даже если теперь была занята ещё больше.

— О дорогой, мне очень жаль, что меня не было рядом, чтобы защитить тебя, — Рейнира притянула его в объятия, ласково прижимая к груди.

Эймонд почувствовал себя немного смущённым. Она так искренне волновалась за него, как будто он был кем-то очень важным.

— Но послушай меня, милый, — нежный и заботливый голос сестры всегда околдовывал его. — Ты и я — мы драконьей крови, так?

— Да, — кивнул Эймонд, словно в трансе.

Валирийский был их тайным языком. Почти шифром, который они могли использовать, чтобы скрыть от других свои чувства и мысли. Это было чем-то только их. Сокровенным, тайным, важным.

— Ты мой младший брат, и я хочу, чтобы ты был счастлив, ты же знаешь это?

— Да.

— Поэтому какие глупости ни извергала бы королева, ты всегда должен помнить это. Я предам огню любого, кто поднимет на тебя руку, — чувство безопасности и защиты легло на его плечи самым мягким пуховым одеялом. — Деймон когда-то сказал мне это, и теперь я говорю тебе. Кровь дракона течёт густо, дорогой брат. Мы защищаем друг друга перед лицом змей, алчущих нашей силы и власти.

Она нежно поцеловала его в лоб, и Эймонд почувствовал покой. Чтобы ни происходило, на его стороне всегда будет сестра.

На следующий день он убедился в этом самолично. Королева всячески пыталась спрятать это, но украшения и ткань не могли полностью скрыть синяк, оставшийся на скуле. Рейнира невинно улыбалась, люди шептались, но только Эймонд знал правду. Его наполнило приятное чувство важности.

Рейнира никогда не переставала о нём заботиться.

Когда умер сир Харвин, Эймонд был там, чтобы поддержать её. Они все были: Эйгон, Алисса и даже маленький Дейрон, потому что их сестра страдала, хотя изо всех сил старалась держаться сильной перед своими детьми. Эймонд чувствовал некоторую ответственность за этих сильных мальчиков.

Люк жался к нему или к матери, желая спрятать слёзы в чьих-то объятиях. Его кудряшки всё время торчали во все стороны, потому что он не давал никому себя расчесать, и Эймонду приходилось делать это вместо служанок. Люк тихо сопел, как маленький ёжик, но послушно терпел. Эймонд признавал, что мальчик был его любимцем.

Хотя кровь Первых людей оказалась сильнее валирийской, как это часто случалось, маленький Люцерис был копией своей матери. Губы в форме сердца, большие глаза, скулы и пухлые щёки, очаровательная улыбка и яростная импульсивность. Он взял от своей матери всё, кроме цвета волос и глаз. Эймонду было сложно сопротивляться подобному сочетанию.

Он и не пытался. Его кровь горела, а разум взывал к сестре, как будто кто-то не прекращал шептать ему на ухо.

Рейнира, Рейнира, Рейнира…

Это могло стать проклятием, но Эймонд искал в этом спасение, какой-то маяк, который осветил бы его путь, провёл сквозь холодные коридоры Красной крепости.

Эймонд просто держался рядом с Люком, следя за тем, чтобы он выглядел по-королевски, а не убегал от служанок неумытым и непричёсанным. Это была такая мелочь.

— Ты ведь знаешь, кому была выгодна смерть десницы? — кривился Эйгон.

Он почти шептал, словно боялся, что его ещё кто-то мог услышать. Эймонд непонимающе смотрел на брата. Иногда особенности окружающей обстановки ускользали от него. Это заставляло его чувствовать себя беспомощным. Он поморщился, пытаясь сосредоточиться.

— Отец уже называл нового десницу?

— Нет, но все знают, что мама пытается уповать на некогда тёплые чувства короля к её отцу, — легкомысленно ответил Эйгон.

— Ты же не думаешь?..

— Я просто повторяю то, что говорят Золотые плащи. Всё случилось слишком вовремя.

Эймонд тогда отмахнулся от его слов, будто сама мысль о том, что мама могла причинить Рейнире такие муки, причиняла ему самому боль. Она бы этого не сделала? Не сделала ведь?

Смерть принцессы Лейны стала ещё одним ударом, который затмил все его размышления. Ему просто некогда было думать о королеве, когда его сестра вновь страдала. Эймонд знал, что она всегда твёрдо держалась перед лицом двора, но ему было позволено видеть, как горе гнуло её спину в безопасности покоев. Как будто ударов было недостаточно, как будто какому-то из Четырнадцати нравилось смотреть, как сестра проливала слёзы.

Алисса говорила, что некоторые вещи были просто неизбежны, потому что судьба не могла отклониться слишком сильно. Она говорила что-то о равноценном обмене, но Эймонд никогда к ней не прислушивался.

Алисса не была глупой (он бы лишил языка любого, кто посмел сказать подобное). Она просто была… Другой. Её витиеватая речь всегда ставила его в тупик. Казалось, что она буквально плела разговор, как паук — паутину. В конце концов, ты путался в шёлке и уже не мог разобраться, как оказался в ловушке.

Иногда ему удавалось угадывать направление её мыслей, но большую часть времени сестра оставалась для него загадкой. Он не испытывал к ней такой жажды, как к Рейнире, но Алиссе это было и не нужно. Она всегда была исключительно добра к нему и утверждала, что его время полётов ещё не пришло.

Когда они все прибыли в Дрифтмарк, чтобы почтить память принцессы Лейны, Эймонд впервые увидел Вхагар. Он знал — она ждала его, она звала его, она нуждалась в нём. Особенно теперь, когда её последняя всадница встретила свой конец в морских пучинах.

Эймонду казалось, что не было ничего, чего он хотел хотя бы в половину так сильно, как оказаться на пляже и прикоснуться к ней, подняться в полёт, но… Каждый раз его останавливала одна единственная мысль — это причинило бы боль Рейнире.

На её плечи легло два траура почти друг за другом. Эту тяжесть она несла в одиночестве. Поэтому он останавливал себя. Как бы сильна ни была его жажда, Эймонд вспоминал слёзы на щеках сестры и её напряжённую осанку — и запрещал себе об этом думать.

В один из дней эта жажда, это застарелое чувство несправедливости и обиды на мир взяли верх. Он выбрался из своих покоев на удивление легко, как будто охраны и не было. Эймонд успел добраться до пляжа, когда обуздал свои желания. К собственному стыду, ему пришлось признать, что сил вернуться у него уже не было. Его, как магнитом, тянуло к старой драконице. Казалось, что она безмятежно спала на песчаном пляже, но Эймонд чувствовал её боль. Он знал, что старое сердце кровоточило, желая разделить с кем-то эту трагедию.

Его снова разрывали на части двойственные чувства, поэтому он просто сидел и смотрел на Вхагар. Желания зудели под кожей, холодный ветер забивался под траурные одежды, и на зубах скрипел песок.

Ему нужно было пойти к Рейнире, ему нужна была её помощь, как и раньше. У неё всегда были ответы на все его вопросы, она всегда была на его стороне. Может, и в этот раз у неё было для него немного понимания?

— Эймонд, это ты? — голос раздался позади него.

Он вздрогнул, чувствуя себя пристыженным, почти пойманным на месте преступления, но это было не так!.. Он знал, конечно, он знал, что было правильно вначале выждать траур, а потом дать возможность детям всадника попробовать заявить права. Это то, что было с принцессой Рейнис, принцем Деймоном и Мелеис. Дань уважения к чужому горю, и он не хотел!.. Он правда не хотел причинять боль своей сестре! Как он мог объяснить ей эту непередаваемую тягу? Эту жажду в глубине своей души?

— Mandia!⁽¹⁾ — Эймонд был в отчаянии.

Казалось, напряжение всех дней просто достигло своего предела, и он почувствовал злые и постыдные слёзы. Эмоции грозились похоронить его под собой, и его руки дрожали так сильно, что он не был уверен, что смог бы сейчас держать меч. Он даже не заметил принца Деймона рядом с сестрой, настолько велики были чувства, захлестнувшие его.

— Брат, что случилось? — наверное, она заметила его нервное состояние и в первую очередь поспешила позаботиться о нём.

Эймонд не заслуживал этого, он ничего никогда не заслуживал.

— Я не собирался… Я не хотел быть не уважительным, — ему казалось богохульством марать валирийский язык этой грязью. — Я просто… Я не мог быть где-то ещё! Я решил, что могу просто посмотреть на неё, что это будет приемлемо! Я не!..

Он икал, чувствуя, что задыхается, что его грудь распирает от давления, а живот сжимается от страха. Эймонд бы просто не мог пережить, если бы Рейнира разочаровалась в нём. Он цеплялся за её образ, как утопающий, как приговорённый. Почему он просто не мог хотеть меньше?

— Мой дорогой мальчик, — нежный голос Рейниры был подобен мёду для его ушей, а её объятия не могли сравниться ни с чем в этом мире. — Почему ты не пришёл ко мне с этим раньше?

— Возможно, у Хайтауэров в крови являться, как воры, среди ночи, — зло хмыкнул принц Деймон.

Эймонд вздрогнул, чувствуя себя ещё меньше и хуже, чем он уже был.

— Заткнись, Деймон, — резко ответила Рейнира, крепче прижимая Эймонда к себе, как будто желая защитить его от всех бед этого мира, даже если это значило отвернуться от своего царственного дяди.

— Помнишь, что я говорила тебе в прошлый раз? — ласково спросила его сестра.

В свете звёзд и луны он едва мог её видеть, но Эймонд просто знал, что она улыбалась, что эта нежная и ласковая улыбка была посвящена ему.

— Да, — он кивнул головой, как болванчик.

— Прекрасно. Значит, сейчас мы вернёмся в замок, а утром поговорим с Рейной и Бейлой, хорошо?

— Ты же не собираешься?.. — в голосе его дяди отчётливо слышалось недовольство и неверие.

— Заткнись, Деймон, — повторила Рейнира всё тем же тоном.

Голос его сестры практически пел. Она крепко взяла его за руку и уверенно отправилась в сторону замка.

Эймонд не мог сдержать улыбки. Приятно было снова чувствовать себя первым, важным.

Утром сестра сделала ровно то, что и обещала. Дядя Деймон, должно быть, уже рассказал своим дочерям суть. Они были настроены враждебно, особенно Бейла, как будто были готовы драться за Вхагар, как будто Эймонд был вором.

Это напоминало ему о собственной неуверенности, но Рейнира поддерживала его, и, если быть совсем честным, Эймонду не было никакого дела до своих кузин и их мнений. Они могли ненавидеть его и дальше — лишь бы Рейнира оставалась на его стороне.

— Ей больно, — сказал Эймонд, чувствуя себя необычайно смелым, когда за его спиной стояла Рейнира, — и одиноко, она горюет. Она зовёт, но я… Было бы неправильно лишить тебя этого шанса.

— Чего ради ты тогда прокрался к ней ночью? — язвительно уточнил дядя Деймон.

Эймонд вспыхнул. Ему всегда говорили, что никто лучше принца Деймона не разбирался в валирийской культуре в Вестеросе и потягаться с ним могли разве что Селтигары. Видимо, врали. Их связь с драконами оставалась священной, и не Эймонду было выбирать, когда этот зов разделил бы его жизнь на до и после. И уж точно не принцу Деймону! Как кровь Древней Валирии он лучше всех должен был это понимать.

— Вы знаете, о чём я! — зашипел Эймонд. — Или разбираетесь в нашей культуре хуже, чем я думал!

— Нашей!.. — как и говорилось в слухах, его дядя не был образчиком терпения и милосердия.

Он вспыхнул так же, как Эймонд, мгновенно.

— Хватит, — Рейнире даже не пришлось повышать голос, чтобы они услышали её и замерли, полные гнева и раздражения, но молчаливые и покорные.

— Девочки, я прошу прощения за то, что мужчины этой семьи не умеют выбирать свои битвы.

Эймонд тут же сник, неловко ёрзая под сильной хваткой сестры.

— Эймонд хотел извиниться. С его стороны было грубо поступать подобным образом на похоронах. Завтра мы вернёмся в Красную крепость. Я знаю, что большая шумиха лишь мешает примириться с горем, — голос Рейниры был печален, и Эймонд не посмел возразить.

Он чувствовал себя почти преданным. У него были все права на Вхагар, почему… Почему он просто не мог?.. Ему так хотелось подняться в небо! Крепкая хватка сестры напоминала о её решении, и ему казалось, что это было наказанием. Рейнира была недовольна его поведением и давала это понять. Эта мысль пугала его. Что-то странное, похожее на панику, дрожало и нарастало в нём. Его пугала не столько возможность потерять Вхагар, сколько мысль об отчуждённости сестры.

Рейнира больше ничего не сказала и покинула солярий. Они хранили молчание вплоть до выделенных ей покоев.

— Сестра… Я не… — голос Эймонда дрожал, он чувствовал себя таким жалким.

Снова.

— Не торопись с выводами, valonqar⁽²⁾, — Рейнира была царственно спокойна.

Эймонд наконец заметил, что она не злилась.

— То, что ты пытался сделать, было неправильно, — мягко заметила она. — В сложившейся ситуации я не могу просто дать тебе то, что ты хочешь.

— Я понимаю, — тихо пробормотал Эймонд, смотря себе под ноги.

Ему было стыдно, что он так подводил сестру, хотя она всё ещё горевала и носила траур по сиру Харвину.

— Но, если ты не врёшь… — он скорее почувствовал её горький взгляд, чем увидел.

Горечь часто преследовала его сестру в последнее время. Потеря сира Харвина оставила открытую рану на её сердце. Эймонд не мог называть это великой историей любви, но это было больше. Уважение, верность и молчаливая жертвенность. Нежность, забота и страстная влюблённость. Любовь простая и приземлённая, и от того самая прекрасная. Это больше, чем могла иметь его мать.

Сир Харвин видел в Рейнире будущую королеву и относился к ней соответствующе. Когда мечта о белом рыцарстве разбилась о суровую реальность, Эймонд обратил своё внимание на сира Харвина. Он был рыцарем во всех смыслах этого слова; воином, какого ещё стоило поискать; мужем, которого Рейнира заслуживала; любящим отцом.

Последнее всегда отдавало лёгким привкусом зависти. Эймонд научился с этим жить, как жил годами без дракона.

— Вхагар последует за тобой в Красную крепость, и это будет её выбор.

Эймонд поднял удивлённый взгляд на сестру.

— В следующий раз просто приходи ко мне, дорогой брат. — Рейнира хитро посмотрела на него, но попыталась придать своему голосу строгости: — А до того времени я не хочу, чтобы тебя видели где-либо без свидетелей!

— Kessa⁽³⁾, — Эймонд закатил глаза.

Сестра не злилась на него. Вообще-то она даже помогла ему никого не оскорбить, избежать ссоры с Веларионами и получить то, чего он всегда хотел.

Когда Вхагар последовала за ними в Королевскую гавань, его мама гордо улыбнулась. В её глазах, казалось, зажглась надежда.

— Я знала, что тебе предназначено нечто великое, — её голос был полон радости, но Эймонд не чувствовал ничего, кроме предостерегающего шёпота Эйгона на краю сознания.

Его мать нуждалась в поддержке. Кого-то лояльного, умного и знающего, что делать. Кого-то, кто будет на её стороне по определению. Его тошнило от мелькающих догадок.

Ему нужно было защитить свою семью.

Дядя Деймон вопреки всем прогнозам не покинул Вестерос, а после окончания траура женился на Рейнире. Этот союз был полностью одобрен Веларионами, и у короля не осталось выбора, кроме как праздновать вместе со всеми.

Эймонд никогда не задумывался над тем, какие обиды имели его отец и дядя друг к другу, но ему казалось, что это что-то старое и давно разложившееся волочилось голым скелетом за их спинами. Это было тесно связано с событиями, которые происходили, когда Эймонд был ещё слишком мал, а слова матери были полны скорее яда, чем истины. Иногда он задумывался, как мама ещё не захлебнулась в своей ярости. Казалось, она ненавидела каждый момент, связанный с Рейнирой. Столько обиды… Гнева.

Алисса говорила, что она просто была глупой. И набожной. Её боги не отвечали на молитвы и не преподносили даров или провидений. Сколь бы упорно королева ни приклоняла колени в септе, Алисса качала головой и бормотала, что «павшие не дают ответов», что бы это ни значило.

Эймонд никогда не придавал размышлениям о матери большого значения. Они всегда были подёрнуты лёгкой дымкой тумана, и стоило ему отвлечься, как мысль терялась, растворяясь, как туман по утру. Возможно, это и не было так важно. В конце концов, у него всё ещё была Рейнира и братья с Алиссой.

Он взял бы всё, что они были готовы ему дать. Теперь у него была Вхагар. Он был воином. Может, этого было бы достаточно, чтобы стоять рядом с будущей королевой?

Эймонд не сильно удивился, когда Алисса нашла способ навсегда сбежать из Красной крепости. Она была странной, а не глупой. Двор был слишком удушающим местом для неё. Она получила прекрасную партию. Даже с годами Эймонд не потерял своего фаворитизма, поэтому действительно был рад за сестру.

Он не думал, что Эйгон тоже надолго задержится в Королевской гавани. Его брат сделал бы что угодно, чтобы сбежать из-под фанатичного ока матери и расчётливой руки десницы. Он был частью их плана, но Эйгон не обольщался и всегда помнил — скорее пешкой, чем королём. Способом возвыситься до прежних высот; утвердить главенство Веры, которая едва не пала во времена Мейгора.

Ни что из этого не волновало никого из них. В конце концов, их мать сама всегда говорила, что они полноправные Таргариены. Чего она ожидала теперь? Зелёных одежд? Это было так забавно… И глупо. Алисса слишком часто оказывалась права.

Всё шло своим чередом, и Эймонд не думал об этом, пока на Ступенях не погиб сир Лейнор, спасая своего отца, а лорд Корлис не оказался тяжело ранен.

Эймонд не был глуп, он знал — финальный акт близок, и многое должно было решиться, когда Веймонд Веларион потребовал бы своего. Прихлебатель великого капитана. Очевидно, что он хотел большего, ошибочно думая, что его где-то обделили.

Эймонд никогда не имел с лордом Корлисом долгих разговоров, но он знал, что своё состояние тот сделал сам. У Веймонда было куда больше шансов и возможностей, чем у его родственника. Он упустил всё. Это будет последний.

В другое время Эймонда бы не волновал вопрос наследования Дрифтмарка, но в планах сестры он должен был достаться Рейне и Лионелю. И если она хотела этого, то меньшее, что мог сделать Эймонд, — это преподнести ей его, достойный первой королевы дар.

Он подавил желание ухмыльнуться, насвистывая весёлый мотив. До приезда сестры ему оставалось решить одно маленькое дело. Мелочь на фоне грядущей бури.

— Ящик с апельсинами? — сир Ларджент удивлённо посмотрел на него.

— Он же хотел их продавать, — хмыкнул Эймонд.

В такие моменты его почему-то сравнивали с принцем Деймоном, но Эймонду больше нравилось думать о первой всаднице Вхагар. В конце концов, Рейнире всегда нравилась королева Висенья, разве нет?

 

Примечания:

Вообще, никто, кроме короля, не может назначать наказания ребёнку короля. За это можно и головы лишиться. Иерархия, хули ¯\_(ツ)_/¯

Хелейна\Алисса получила сестринскую любовь, Эйгона одарили любовью ребёнка к родителю, а Эймонд… Это было ожидаемо, да? Одержимость\поклонение, не так ли?)))) Пока Эйгон буквально гуглит «как съехать от родителей», Эймонд — «милфы религия». Есть идеи насчёт Дейрона? (я-то уже всё решила, но вдруг вы придумаете что-то повеселее)

Условия, в которых росли дети, также повлияли на саму Рейниру. Если вначале это было сильное непринятие, навязывание, то со временем, когда у неё появилась возможность узнать своих братьев и сестру, она прониклась к ним любовью. Теперь у них была возможность стать семьёй. И это желание не было только односторонним. Дело не только в том, что Рейнира их любит — они были рядом с ней, пока Деймон и Лейна были в Пентосе, лишь изредка навещая Вестерос. Они были с ней в её горе. Деймон просто не сразу понял, что ради них Рейнира предаст огню и его в том числе.

Королевство может сопротивляться. В конце концов, вряд ли оно просто примет женщину на троне при живом младшем брате, но оно также может сгореть в драконьем пламени. Ну, вы знаете, эти муки выбора и всё такое. У нас есть один Харренхол — может быть ещё один.

Объясняю реакцию Рейниры. Деймон немного потерял право кидать предъявы, когда разрушил репутацию Рейниры и съебался из Вестероса, оставив её разбираться со всем (да, я всё ещё немного зла, хоть и люблю его) (да, я немного кидаюсь в его огород (или голову), но он заслужил! Вообще, молодая (!) деймира — это моя Римская империя. Я люблю взрослую деймиру, потому что это два взрослых человека, которые несут груз своих ошибок, но молодая деймира? Трагедия. Юная Рейнира — это комната, полная людей, в которой никто не выбирает её. Ребёнка. Всегда есть что-то важнее: трон, наследник, ссора с братом, личные обиды, амбиции, задетое эго, долг, горе. Всегда. Это никогда не Рейнира. Её всегда недостаточно. Я собираюсь написать на эту тему такую зубодробилку, и Деймону придётся многое осознать в «Мейгоре»… Мужчины и эмоции…)

Возвращаясь к Вхагар, Деймон успешно делает вид, что ему ничего не нужно в Вестеросе. Он говорит об этом Визерису прямо. Если Вхагар не ответит Рейне, то по такой логике он может съебаться обратно в Пентос, а не делать вид, что ему есть дело до игры, в которой варится Рейнира. Пока он ещё не успел пообещать ей ничего. Как следствие, Рейнира и не рассчитывает на него. Она не в отчаянии — а просто защищает свои вложения (We are dynasty).

Изначально я реально думала, что Эймонд выждет траур и всё такое, но всё переигралось в процессе. Так что, кому сказала иначе — сори, я не специально.

Вы блять не представляете, как мы сейчас близки к «два мужа для первой королевы». Я просто слабая женщина.

---

1) Старшая сестра (высок. валир.)

Вернуться к тексту

2) младший брат (высок. валир.)

Вернуться к тексту

3) Да (валир.)

Вернуться к тексту

Примечания:

Вы должны понимать, что получить титул сира не так уж сложно, когда твой брат глава Дома, золота у вас хоть жопой жуй, и вы известный род. Даже Отто был сиром, хотя в физической форме замечен не был. Вся эта мишура вокруг рыцарских турниров покупается\продаётся и не имеет никакого отношения к реальной схватке. Понятное дело, что есть такие люди, как Харвин, Деймон, Вестерлинг и т.д., которые скорее плюнут вам в лицом, чем согласятся на такое, но... Они воины, а не рыцари или наёмники. Они сражаются, потому что хороши в этом, и не нуждаются в том, чтобы зарабатывать этим на хлеб. Добавьте сюда кучу мелких, локальных турниров, всякие происшествия и т.д. В общем, реально несложно.

Оооо, сколько заблуждений есть в этой главе.

---

 

«Любой зад можно поместить на трон, но не любая голова достойна короны».Джулиан Вильсон

 

Дейрон с яростью смотрел на своего деда. Корона не имела права вмешиваться в наследование без крайних на то причин. Например, при отсутствии завещания и наследников первой и второй линии, при угрозе гражданской войны…

— Корона не вправе вмешиваться! — он сделал шаг вперёд, загораживая Веймонда Велариона.

Если они не решат это словами, то кровь окропит тронный зал, потому что Деймон Таргариен не пройдёт мимо оскорбления собственной дочери.

Его не задела ярость, на секунду промелькнувшая на беспристрастном лице дедушки. Он может катиться в Семь Преисподней, где ему и самое место. Мерзкий паразит на теле слабого короля. Он знал, что первым делом Рейнира выкинула бы его туда, где король нашёл, лишив Хайтауэров той поддержки, кою они имели до этого момента.

— Лорд Корлис ещё жив и вполне ясно выразил, кого он желает видеть Наследницей, — последнее слово он прошипел, смотря прямо в алчные глаза Веймонда. — Это зафиксировано Цитаделью и короной, это внутреннее дело Дома Веларион. Неужели теперь корона может вмешиваться в дела наследования любого Дома, игнорируя волю его главы?

Не имело значения, что эти зажравшиеся идиоты не желали видеть во главе самого богатого Дома девчонку без дракона, дочь Деймона Таргариена. Они должны были думать о том, в чьи дела ещё сможет вмешаться корона, если они сейчас дадут этому прецеденту ход. Пусть трясутся за свои шкуры и наследия. В конце концов, страх всегда был сильнее уважения.

— Принц Дейрон, я попрошу вас не вмешиваться в дела суда, — процедил десница.

Дейрон хмыкнул. Если бы он не вмешался — кто-то бы уже был мёртв, не от рук принца Деймона, так благодаря Эймонду.

Тело Кристона Коля отправилось в Эссос в ящиках, полных апельсинов, ещё вчера, а весть о том, что присягнувший щит королевы променял её на портовую шлюху, охватила Королевскую гавань, как пожар. Брат знал, что делал, и без угрызений совести обнажил бы меч снова, почувствовав угрозу планам сестры.

Дейрону не было особого дела до жалкого идиота в белом. Он был никудышным выбором изначально и передавал свою запачканную верность, как святую невинность, от одной влиятельной женщины к другой. Это был предел его способностей? Королевская гвардия не станет его оплакивать.

Эймонд долго терпел упрёки этого человека в адрес их будущей королевы. Всякому терпению приходил конец. Теперь другой человек находился на очень тонкой грани благоразумия двух принцев Таргариенов. Ни один из них не славился добродетельным нравом.

Стоило ли начать делать ставки на то, кто первым доберётся до идиота Велариона? Дейрон окинул Веймонда презрительным взглядом, прежде чем занять своё место. Он попытался.

У Веймонда Велариона были все возможности — если не превзойти Морского змея, то хотя бы возвысить свою собственную вотчину. Теперь он цеплялся за последнюю соломинку, и, поверьте Дейрону, она приведёт его в пекло, если он не отступит сейчас же.

Мама могла заблуждаться сколь угодно долго, но все знали о яростной любви принцев Таргариенов к своей старшей сестре. Веймонд должен быть одним из этих людей, но он верил словам женщины без власти и дракона.

— Корлис при смерти и бредит, в ином случае он никогда бы не пошёл на такое! — горячо настаивал Веймонд.

Дейрон просто молча считал.

— Мой брат прав, мы не можем лишить лордов и леди Вестероса их законного права на выбор наследника. К тому же внуки наследуют раньше племянников, — его прекрасная сестра оставалась образцом спокойствия, удерживая ситуацию от полного хаоса. — И в следующий раз, когда вы забудете о том, что речь идёт о принцессе крови, я предложу своему мужу принести ваш язык… Сир Веймонд.

Голос Рейниры слегка дрогнул на титуле, будто она замешкалась на секунду, думая, как его назвать, но ничего иного не нашла. Это была провокация в чистом виде. Дейрону было интересно, клюнет ли Веймонд, потому что его дражайшая сестра тоже была в ярости.

Зал начал шептаться. До всех наконец-то начал доходить масштаб этого дела и власть, которую оно могло бы дать короне. К сожалению, для Веймонда отступить сейчас — значило потерять то последнее, что у него осталось.

«Жаль, — подумал Дейрон, — он мог быть живым идиотом».

Он чувствовал это в том, как сгустился воздух в зале. В напряжении, в преддверии бури. Рука Эймонда расслабленно поглаживала эфес меча, принц Деймон легкомысленно улыбался, и за этим никогда не скрывалось ничего хорошего. Драконы уже раскрыли пасти и теперь просто решали, кто начнёт трапезу первым.

Он на секунду задумался. Веймонд Веларион мог бы послужить хорошим уроком для остальных. Драконы не умели прощать. Это была прерогатива Семи. Стоило ли приблизить эту встречу?

— И тем не менее разве корона может проигнорировать опасения одного из своих самых преданных вассалов? — сладкий голос деда заставил Дейрона поморщиться.

Верные вассалы? Раны, оставленные Советом 101 года, кровоточили и тридцать лет спустя. Глупо было думать, что Корлис Веларион мог бы забыть такое оскорбление и отпустить его. Нет, верность Веларионов вернул обещанный брак. Следующая королева и поддержка притязаний принцессы Рейны. Это был взаимовыгодный союз, который сцепил края старых ран.

Дейрон не мог сказать, что все обиды забылись. Он видел, как всё было сложно до сих пор между принцессой Рейнис и принцем Деймоном. Не помогало и то, что её единственные внучки всегда занимали сторону отца, отказывая женщине, которая так и не соизволила почтить Пентос и их своим присутствием. Было неудивительно, что в бабушке принцессы больше видели незнакомку.

Да, побег Деймона с леди Лейной был горячей темой для обсуждения. Они поженились без чужого дозволения, в Боги знали какой вере, облетели весь Эссос и так и не попросили прощения ни за что из этого. Добавьте к этому старую рану от того, что принц Деймон предпочёл слабого брата самой принцессе Рейнис, и получите взрывоопасную смесь опаснее всякого драконьего огня.

— Просьбу о помощи или попытку захватить власть, которую Морской змей никогда бы ему не дал в здравом уме? — язвительно уточнил Эйгон.

Дейрон совсем не ожидал от него такого, но, увидев слегка покрытый поволокой взгляд, он понял, что его брат уже успел найти где-то кувшин вина. К двум убийственным Таргариенам добавился один пьяный с языком без костей. Чем же это могло кончиться?

— Довольно! — прикрикнул десница, чувствуя, как контроль над ситуацией утекает из его рук.

Дейрон предполагал, что дед надеялся всё решить быстро, обрубив своим решением любые попытки протеста. Было слишком легко использовать королевскую власть. Для идеальной реализации не хватало лишь одного — умного союзника.

Дейрон достаточно знал свою сестру, чтобы понимать, что она не собиралась играть против десницы честно. Нет, в этом у неё были связаны руки, и если сам король не решил бы притащить сюда своё разлагающееся тело, то ей оставалось бы только смотреть. Однако в тот момент, когда Веймонд Веларион забудется и с его губ слетит первое оскорбление, он будет мёртв, а суд прерван. Такая простая формула. Возможно, была своя выгода в том, что попустительство короля так долго позволяло людям говорить без задней мысли.

Теперь было гораздо проще вздёрнуть всех не особо умных, разве нет?

Остальные отпрыски Веймонда встретили бы свою смерть до того, как успели бы подать новое прошение. Эймонд и принц Деймон без труда позаботились бы об этом. Достаточно кричаще, чтобы напомнить королевству, что с Домом Дракона лучше не связываться, но не достаточно, чтобы десница мог что-то вменить. Хотя часть Дейрона хотела бы посмотреть на этот суд. Просто, чтобы увидеть лицо деда, когда Эймонд начал бы покрывать собственного дядю, а принц Деймон — своего племянника. Если между ними и было что-то общее, то это любовь к хаосу.

И всё же Дейрон отвлёкся. Спор успел приобрести новое развитие, и Эймонд напряжённо замер, как змея перед укусом. Кто-то должен был поджечь фитиль.

— Ну же, скажи это, — насмешливо протянул принц Деймон.

Дейрон почувствовал, как буря замерла на одну секунду, прежде чем сорваться с цепи.

— Она всего лишь девчонка без дракона! Дочь дочери! У неё нет прав ни на Плавниковый трон, ни на что иное!

Он успел заметить, как блеснула усмешка на губах Рейниры, прежде чем Эймонд и принц Деймон пришли в движение. Алисса закрыла глаза и отвернулась, прячась за принцессой Рейнирой. Его хрупкая сестра уже знала, что будет дальше.

Тёмная сестра сняла ровный скальп чуть выше губ Веймонда. Она прошла, как нож по маслу, с такой лёгкостью, что Дейрон вновь восхитился возможностями валирийской стали. Эймонд был всего на несколько секунд позже. Его меч был подарком Рейниры, привезённым издалека, с необычной формой клинка. Невероятно лёгкий и острый, он разил человеческую плоть, если и не так легко, как Тёмная сестра, то не хуже. Лезвие рассекло тело Веймонда пополам, ровно от живота и до остатков головы.

Люди закричали от ужаса, и Дейрон поморщился. Он никогда не любил шумные возгласы. Разве нельзя было ужасаться потише?

Кишки вывалились наружу, как будто Веймонд был выброшенной на берег рыбой. Ошмётки мозга и головы лежали рядом, а кровь заливала тронный зал. «Кровь дракона течёт густо», — любила повторять его сестра, когда вставала на их защиту в детстве. Не было ни дня, чтобы она не оставалась верна их Дому и семье. Дейрон запомнил это на всю жизнь и никогда не позволял себе быть чем-то меньшим, чем благодарным. Было немного забавно, что теперь кровь Веймонда легко разливалась по залу, как талые воды весной. Он мнил себя драконом, чтобы противостоять им? Или воображал себя морской бурей? Солёное море его не спасло.

Стража взялась за оружие, но нерешительно замерла перед двумя принцами.

— Он может оставить свой язык себе, — насмешливо фыркнул Деймон, протирая клинок о плащ Веймонда.

— Принц Деймон, что вы?.. — голос десницы был как никогда яростным и громким.

Сцена быстрой и такой непринуждённой жестокости заставила его сбиться всего лишь на секунду и опереться на Чёрное пламя.

— Будьте осторожны с мечом, дедушка. Говорят, им убили Мейгора. Кто знает, сколько ещё узурпаторов он может пронзить? — оскалился Эймонд, убирая свой клинок в ножны.

Дейрон едва сдержался от того, чтобы присвистнуть. А его мать точно не согрешила когда-то с принцем Деймоном? Просто это многое бы объяснило. Слишком многое. Хотя вряд ли бы принц Деймон пал так низко в своих стандартах. Он даже шлюх предпочитал с валирийскими чертами⁽¹⁾.

В любом случае это был ожидаемый расклад событий, и он не понимал, как его мать могла ждать чего-то другого.

— Что ты там устроил?! — кричала она на Эймонда.

Его брат не выглядел хоть сколько-то заинтересованным в нотациях сегодня. Впрочем, ничего нового.

— Он оскорбил принцессу крови. Убивали и за меньшее, — Эймонд даже не поднялся со стула, продолжив нагло ухмыляться и вертеть в руках свой кинжал (тоже подарок Рейниры).

— Ты!.. — королева-мать поморщилась, цепляясь за стол, словно это могло вернуть ей силы и равновесие. — Ты хоть представляешь, каких трудов мне стоило найти союзников для твоего брата? Как трудно удерживать власть, когда все, казалось бы, одурманены речами Рейниры?

— Принцессы Рейниры, — невозмутимо поправил её Эймонд. — Она всё-таки твоя будущая королева.

Эйгон присвистнул, хотя Дейрон в данном случае был с ним согласен.

Их мать отшатнулась, прижав руку к груди, как будто Эймонд ударил её этим клинком, а не просто спустил с небес на землю. Впрочем, казалось, что Эймонду надоели её заблуждения, а может, просто его кровь ещё не остыла после недавней расправы. Может, ему хотелось сделать кому-то больно, и королева была слишком лёгкой мишенью.

Он плавно встал, так похожий в этот момент на принца Деймона. С таким же шальным взглядом и наглой ухмылкой. Дядю хлебом не корми — дай побыть сукой.

— Не стоит делать такое лицо, мама, — он почти промурлыкал это обращение. — У тебя нет власти, на твоей стороне не осталось драконов, и если ты думаешь, что я подниму Вхагар во славу короля Эйгона, то у меня для тебя плохие новости.

Всё это время он медленно подбирался к ней, как зверь к своей добыче. Не говорить королеве правду — это игра, в которую её дети очень быстро научились играть. Они позволяли ей жить в мире своих заблуждений, кивая в нужных моментах и не обращая внимания на её изменнические намёки. Говорили ли в них остатки детской привязанности? Та самая пресловутая любовь ребёнка к родителю? Дейрон не знал, но сейчас казалось, что пьеса подошла к своему концу. Герои снимали маски, обнажая истину. У мамы ещё были шансы выйти из этой ситуации живой. Если бы она только вняла доводам рассудка.

— Я обрушу её пламя на всех, кто воспрепятствует восхождению Рейниры на трон. Их семьи от первого до четвёртого колена — все будут казнены за предательство воли короля Визериса, — Эймонд едва склонился к ней и добавил насмешливо, — разве не этому учит Вера? Чтить приказы короля своего и мужа? Может, и тебе стоит начать?

Он резко развернулся и зашагал к выходу, явно не намереваясь продолжать этот диалог и даже не смотря на них.

— Я думаю, что вам пора открыть глаза, Ваше Величество, пока Ваша слепота не кончилась казнью. Веймонд Веларион тоже верил, что до этого не дойдёт.

Хлопнули двери в покои, и Дейрон фыркнул. Сколько драмы. Ублюдок⁽²⁾. Сказал, что хотел, оставив разбираться с последствиями других. Точнее Дейрона, потому что Эйгон пытался незаметно сбежать через окно. Дейрону просто было интересно — не свернёт ли он себе шею. На это было бы очень забавно посмотреть. Если двор узнает, что предполагаемый будущий король (по версии королевы) умер, по пьяни упав с балкона… Это ещё больше подорвёт позиции королевы-матери. Не самый плохой расклад для принцессы Рейниры. Однако Алисса могла расстроиться: ей странным образом нравился Эйгон, поэтому долгом Дейрона было не позволить этому случиться.

Король был всё хуже с каждым днём. Это значило, что совсем скоро борьба за власть должна будет перейти к открытым действиям. Дейрон не желал смерти своей королеве. Отчасти, потому что любил её, отчасти, потому что жалел, слишком хорошо понимая, какая роль была отведена женщинам в их мире, но жалость не меняла его преданности. Принцесса Рейнира была наследницей. Так пожелал король Визерис, и так должно быть.

В конце концов, каждый делал свой выбор сам.

Перед рассветом Дейрон просматривал письма, которые королева-мать велела своим служанкам отправить этим утром. Они были на грани. Близки к изменническим, но достаточно безобидны, чтобы королева могла отбрехаться. На взгляд Дейрона, было достаточно уже того, что он использовал плебейское «отбрехаться», чтобы доказать вину.

Королева искала союзы и подтверждала те, что всегда зрели в тени короны. Дейрон поморщился.

Ланнистеры. Конечно, он подозревал их самыми первыми. Послание к ним выглядело самым узорчатым, льстивым и открытым из всех. Это даже можно было назвать дипломатическим флиртом. Она почти торговала рукой Эймонда, надеясь, что львы клюнут на это. Как же, задетая гордость лорда Ланнистера должна была склониться. Принцесса Рейнира ведь уже когда-то отказала им. Задела хрупкое эго. Стоило ещё тогда прирезать их, как собак. Втихую, чтобы не ждать удара в спину.

Дети Веймонда. Такой очевидный вариант. Она пыталась осторожно балансировать между сочувствием и стыдом за действия принца, предпочитая не упоминать Эймонда, который наслаждался происходящим не меньше.

Конечно, там были Хайтауэры, многие большие и маленькие дома Простора, а также Запада, но эти письма сквозили фальшивой любезностью и больше были похожи на крики о помощи, чем на предложение о союзе. Тонкое искусство переговоров всё же стоило доверить их дедушке, а не полагаться на свой королевский опыт.

Он бросил письма в камин и велел служанке убираться.

Дейрон мог затаиться в тени, а потом с ужасом наблюдать за развитием военных действий. Тогда предатели сгорели бы со своими Домами, но его близкие оказались бы в опасности. Он верил, что есть иной способ. В конце концов, люди умирали и от всяких мелочей. Необязательно было сжигать весь амбар для того, чтобы вытравить крыс. Достаточно знать, где они кормятся, и оставить яд. Дейрон без задней мысли отдал бы на это всю свою жизнь. Он медленно, но с особой тщательностью искоренил бы всех, кто был причастен к раздору вокруг его Дома.

Как жаль, что у него не было времени и жернова войны уже пришли в движение. Необходимо обрезать нити, не оставить королевству иного выбора. Дейрону всегда казалось поэтичным взять все грехи мира на себя. В конце концов, чего не сделаешь ради своей королевы.

* * *

Алисента не чувствовала ног, когда упала в кресло. Собственный сын обошёлся с ней подобным образом. Как он мог? Предать всё, ради чего Алисента проливала слёзы, ради чего ложилась на родильное ложе? Разве она сделала недостаточно, чтобы возвысить собственных детей? Чтобы проложить им дорогу к величию?

Тепло камина едва могло согреть её одеревеневшие пальцы. Без сира Кристона ей стало совсем одиноко. Единственный человек, в котором она никогда не сомневалась и который всегда был на её стороне… Алисента прикрыла глаза рукой, отчаянно желая сбежать от слухов. Он не мог предать её. Часть её неистово в это верила, не позволяя себе сомнений ни в чём, но другая… Эта маленькая и слабая девочка кривила губы в вымученной улыбке. В конце концов, никто никогда не выбирал Алисенту. Это всегда была королева, податливая плоть или благородная кровь, не она.

Когда-то ей казалось, что любовь отца продиктована искренними семейными чувствами. Даже если он ставил благополучие рода выше неё, Алисента знала, что это было правильно, что таков их долг, но втайне надеялась, что он делал это всё ещё и ради неё. Ради простого женского счастья, о котором мечтала любая девочка.

Изысканные наряды, дом — полная чаша, обходительный муж. Даже если в этом браке не было бы любви… Что ж, такая мелочь. Она, в конце концов, никогда не была достаточно наивной, чтобы верить в сказки.

Оглядываясь назад, она должна была догадаться, что он делал это ради себя и своей крови на троне. Он так жаждал вернуть их былое величие; укрепить власть, в которой ему всю жизнь отказывали, что в этой погоне совсем забыл про неё. Она осталась неясной фигурой позади, а потом и в тени его чаяний. Яд недоверия к нему был причиной её самых тихих молитв, но даже всему свету Великой септы было не очистить её душу от этого греха.

А те крохи, за которые так отчаянно цеплялась Алисента, забрала себе Рейнира. Она хотела забрать у Алисенты всё? Неужели маленькой жадной принцессе было мало всего того, что она получала уже просто по праву своего рождения? Ей нужно было увидеть свою фрейлину абсолютно разбитой и несчастной?

Вначале это были дети. Алисента до сих пор не могла вспоминать без боли те времена. Каждого ребёнка буквально вырывали из её рук, не давая больше взглянуть. И это её называли безумной! Королевой-стервятником! После того, как она просто отчаянно пыталась бороться за своих детей! Чего стоила теперь материнская любовь, если двор всячески отвергал её?

У неё забрали единственную отраду в холодных стенах Красной крепости. Разве не имела она права на месть? На борьбу до последнего вздоха?

Затем был сир Кристон, о котором всегда грезила Алисента. Рейнира знала, всегда знала, как мало мечтаний позволяла себе подруга. Это был единственный грех, который Алисента пронесла через свою юность. Глупая и такая самонадеянная влюблённость в дорнийского рыцаря.

Алисента чтила святость его клятв. Бедный сир Коль… Распутная принцесса воспользовалась им и выкинула за ненадобностью, как очередную игрушку, которая ей надоела. Рейнира никогда не уважала клятв, не понимала их сакрального смысла и тяжесть обетов. Конечно, откуда взяться этому представлению у избалованной дряни? Королю стоило больше времени уделять тем, кто вился вокруг его дочери. Впрочем, его можно понять. У него были более важные вопросы.

Королева Эймма должна была озаботиться поведением принцессы, выбрать няню и септу, привлечь фрейлин, но даже это оказалось ей не под силу. Алисента поморщилась. Эта женщина не сделала ничего, кроме рождения больных и мёртвых детей. Удивительно, как Рейнира вообще появилась на свет от такой слабой плоти.

Самый тяжкий грех Алисенты заключался в том, что она позволила такому чудовищу приблизиться к своим детям. Она должна была стараться лучше, быть хитрее. Она была так юна и слаба. У неё не было опыта в придворных сражениях или точного понимания, чего от неё ждала знать. Без своей матери, которая должна была бы провести её через эти тернии, ей было не на кого опереться. Леди Редвин больше пеклась о благополучии своего дома, забывая о том, что превыше всего она была Хайтауэр и служила королеве Хайтауэров.

Алисента поморщилась, понимая, что в текущей ситуации у неё осталось не так много союзников, и она не могла себе позволить оттолкнуть ещё и Редвинов. Она нервно прикусила подушечки своих пальцев. Почему всё возвращалось к началу? Почему ей вновь приходилось унижаться и лебезить перед этой женщиной? Она была королевой! Уже два десятилетия!

Алисенте хотелось кричать. Она чувствовала, как это удушающее чувство опасности и неизбежности сжимало стальным обручем её грудь. Почему все её старания отвергались судьбой? Неужели она была недостаточно набожной? Недостаточно искренней в своих молитвах?

Что же ей было делать? Где искать теперь поддержки? И что делать с Эймондом? Он вёл себя столь варварски и омерзительно в суде. Поставил свою преданность ей под сомнения перед глазами всех этих знатных людей. А потом?.. Как он смел нести такой вздор?! Рейнира королева?! Женщины не могли править! Таков был непреложный закон Богов, и не людям было с ними спорить. Неужели её мальчик позабыл свою Веру, свои обеты? Позабыл о Семи?

Алисента чувствовала себя загнанным в угол зверем.

Великий мейстер делал всё возможное для того, чтобы продлить жизнь короля Визериса, продлить эпоху мира, но Незнакомец был всё ближе. Неотвратимость судьбы и тяжесть долга довлели над всеми ними. Алисента могла сокрушаться из-за этого, из-за глупости своих детей, а могла что-то сделать. Могла предпринять шаги уже сейчас.

Да, да, да! Она не будет сидеть на месте! Всё ещё можно было исправить.

Она вскочила, чувствуя, как энергия переполняет её вновь. Надежда зажглась, как маяк Хайтауэров, вновь освещая её путь. Казалось, ещё совсем недавно она была маленькой девочкой, которая искала пощады от кошмаров у очага, и кем она стала теперь? Королевой-матерью, светом для целого континента. Алисента не могла позволить себе отступить. Рейнира привела бы Семь королевств к хаосу и разрухе. Её развязное поведение уже говорило само за себя.

Алисента прикрикнула, чтобы служанки принесли ей писчие принадлежности. Если найти верные слова, провернуть их, как ключики, в чужих сердцах, то даже самые сомневающиеся поймут важность воцарения Эйгона. Алисента годами наблюдала за своим отцом, следила за перешёптыванием двора и училась на своих же трагедиях. Она бы нашла слова.

От долгого письма болели пальцы и рука слегка подрагивала. Сотни черновиков были отброшены в сторону. Ей всё ещё нужно было соблюдать осторожность, но решение принято. Ещё до рассвета её предложения мира, поддержки и процветания покинут Королевскую гавань и устремятся к лордам королевства.

Всё будет хорошо?

Алисента даже снизошла до протянутой руки для Рейниры. Всё ещё можно было исправить.

Она резко дёрнулась, когда дверь открылась, и в её покои бесцеремонно ворвался Дейрон.

Её младший сын. Признаться честно, его Алисента понимала меньше всех своих детей. Ей так и не дали шанса узнать его получше, но из того, что она видела… Он так преданно следовал учению Семи, не отступая от него даже перед лицом их общей выгоды. Алисента видела в нём себя. Такой юный, наивный и прекрасный, ещё не сломавший крылья в этой удушливой клетке.

— Что такое? — взволнованно спросила Алисента. — Что-то произошло?

Он бы не позволил себе такую дерзость, не случись ничего ужасного. Неужели?.. Его Величество?..

— Отец… — прискорбно начал он, закрывая за собой двери.

Алисента приложила руку к груди, позволяя себе одну секунду слабости и прощая в этой тихой молитве своему мужу все грехи. Да прибудут с ним Семеро.

Когда она снова открыла глаза, готовая действовать, то Дейрон уже был слишком близко. Она разглядела пятна крови на его щеке и камзоле. Что?.. Алисента даже не успела отшатнуться или вскрикнуть, когда мир начал падать и она вместе с ним, а потом стало темно, и больше не было никаких страхов.

* * *

Дейрон шёл к твердыне Мейгора в приподнятом настроении. Последние месяцы он провёл в удушливом и жарком Дорне. Хотя Тессарион определённо там нравилось. Она могла рассекать небосклон и сколь душе угодно долго охотиться на левиафанов. Его девочка любила простор. Ему же всегда больше нравилась свежесть и свирепость Драконьего камня.

Ступени стали новым торговым путём после того, как Вхагар, Мелеис и Вермакс сожгли Тирош и склонили Мирр и Лисс в недолгой войне. Оказалось, всё, что нужно было, чтобы подчинить Ступени и покончить с нестабильностью региона, это один королевский приказ.

Дейрону было даже смешно от того, что проявленная единожды жестокость уберегла их народ от затяжной войны и пролитой крови. Ах, если бы раньше… Но это уже была другая песня, которую он не намеревался запевать сейчас. В конце концов, даже ему выделяли не так много времени для посещения вдовствующей королевы.

По меркам пленников Чёрных клеток, вдовствующая королева Алисента проживала в шикарных условиях. Да, решётки на окнах, стража и ограниченность в передвижениях, но удобная кровать, сытная и хорошая еда и прогулки в закрытой части сада. Не каждый горожанин мог себе это позволить. В своём великодушии королева Рейнира даже разрешила мачехе посещать замковую септу в Седмицу. Ну, и самое главное, по мнению Дейрона, вдовствующая королева была ещё жива. Головы многих представителей «зелёной» партии покинули их шеи ещё в ночь смерти короля Визериса.

Это была единственная милость, которую Дейрон себе позволил и о которой умолял сестру. Он знал, что в лучшем случае это сомнительно. Его мать всё ещё пыталась сопротивляться, но куда проще было позволить ей это сделать и получить доказательства мятежа.

Старомест сгорел вместе со Звёздной септой. Караксес не знал пощады и в лучшие годы. Ланниспорт был разграблен Грейджоями. Единственные, кто был спасён, это леди Ланнистер, в девичестве Вестерлинг, вместе со своими детьми, которые ныне носили ту же фамилию. Утёс Кастерли пал под натиском пламени Вхагар и при поддержке Тессарион и Лунной Плясуньи. Дейрон не считал тех, кто склонился или сгорел по пути туда. Западные земли и Простор подверглись земельному переделу, но, на взгляд Дейрона, это стоило бы сделать давно, дабы сбалансировать распределение ресурсов.

Только глупцы выступали против единой династии Дома Дракона. Они могли просто смириться, но предпочли сгореть. Какая жалость.

Старый мир рухнул. Сгорел в драконьем пламени, но на его месте родился новый. Дейрон не имел ничего против. В конце концов, он сам подтолкнул события в нужном ему направлении. Однако его мать… Для неё оказалось слишком тяжёлым ударом понимание того, что её просто использовали, как наживку. Она так и не смогла смириться с этим, и порой Дейрону казалось, что окончательно повредилась умом.

— Сегодня чудесный день, Ваше Величество, — даже при своих нечастых посещениях он всегда оставался подчёркнуто вежлив, как будто ничего не изменилось.

Дейрон не знал, приходили ли другие его братья и сёстры, или только он считал своим долгом навещать вдовствующую королеву.

Ответом ему была тишина. Дейрон уже привык к ней. Он спокойно уселся в свободное кресло и посмотрел на мать. Казалось, что весь её образ выцвел и истрепался. Возможно, дело было в простой одежде, которую она теперь носила, но Дейрон видел это в потускневшем взгляде и жёстких, как солома, волосах. Её слабая фигурка скукожилась в кресле, едва прикрывшись тёплым покрывалом. Как будто ничто уже не могло согреть её тонкие кости. Дейрон видел перед собой крестьянку, а не бывшую королеву.

Столь жалкая картина отчего-то наполняла сердце несвойственной ему жалостью. Он выполнил свой сыновий долг насколько мог. О чём было теперь жалеть? И всё же часть его думала, что было бы лучше — убей он королеву в ту ночь? Яростная королева Алисента, королева-стервятник, тогда бы не превратилась в столь убогое подобие себя самой.

Но она была жива, а времена уже не те, чтобы казнить королев.

— Прости, давно не заходил, — каждая встреча напоминала безответный рассказ, в котором мать никогда не задавала вопросов. — Был занят переговорами в Дорне вместе с наследным принцем. Их жара иссушила меня. Я не знаю, почему Тессарион нравятся солнечные ванны.

Дейрон усмехнулся сам себе. Его драконица была прекрасна в свете солнца.

— Вермакс, по крайней мере, понимает меня лучше. Тоже не любит палящее солнце.

— Что касается Эйгона? — диалог с пустотой. — У него всё хорошо. Сбежал в Эссос сразу после коронации Её Величества. Оно и к лучшему. Тогда… Ему было лучше держаться подальше. Не волнуйся за него. Сестра выделила ему пособие, да и драконы всегда были в моде. Говорят, что он влюбился в женщину-воительницу из бойцовских ям. Выкупил её, дал свободу, а теперь таскается, как скулящий щенок, требуя внимания от хозяйки. Всё-таки он всегда был больше кобелём, чем драконом. Его Величество, король-консорт Деймон, не перестаёт смеяться каждый раз.

Дейрон всматривался в лицо матери, но не находил там и проблеска эмоций. Была ли Алисента Хайтауэр вообще здесь или давно сгинула, придавленная виной, болью и трагедиями своей жизни? За всё время он так и не нашёл ответа на этот вопрос.

— Алисса… Что можно сказать о сестре? У неё всё хорошо. Недавно справили её свадьбу. Ей так идёт миррское кружево, ты бы видела, мама. Она была такой воздушной и лёгкой. Не могу сказать, что она была с нами всю свадьбу, но гости держали своё мнение при себе. Можно думать всё что угодно, но принц Люцерис может быть весьма импульсивен, когда дело касается защиты его семьи, тем более в его собственном доме. Я думаю, что у них всё будет хорошо. Вдали от двора и на своей земле… Жизнь всё расставит по местам.

Дейрон с теплотой подумал, что ему будет не хватать улыбок Алиссы, когда он… Но стало быть об этом в конце.

— С Эймондом сложнее. Боюсь, тебе это не понравится, но видели Боги, мама, к этому всё шло годами. Он женился на Её Величестве. Стал вторым мужем, хотя сестра чётко выразилась, что больше не желает иметь детей. Мы в начале думали, что это будет сложно, потому что Его Величество, король-консорт Деймон… Имеет трудный характер, но тогда было столько проблем и угроз, что они — ты не поверишь! — сработались. А всего лишь надо было позволить им вместе сжигать города и войска. Семейные проблемы Таргариенов всё ещё имеют крайне странные способы разрешения, но я рад, что никто из нас не умер. Значит, это того стоило.

Он заметил, как его мать едва заметно вздрогнула на последнем предложении. Именно такие реакции порой вызывали у него стойкое ощущение, что его хотя бы слушали, что где-то глубоко внутри этой слабой оболочки всё ещё пряталась королева Алисента. Дейрон старался вызвать её реакцию, привлечь внимание, не стесняясь бить по больному.

— А я? Знаешь, обычно я последователен. Прихожу по расписанию, но не в этот раз. Не знаю, заметила ли ты. Возможно, это наша последняя встреча. Я женюсь. На принцессе и наследнице Дорна, Нимерии. У них тоже есть эта любовь к одному конкретному имени, знаешь ли. Стараюсь искать что-то общее. Это выгодный политический союз. Семь королевств сейчас нуждаются в единстве, а наша королева — в стабильности. Да и Дорн заинтересован в этом. Особенно теперь, когда на Ступенях строится замок для принца Эйгона-младшего. Драконы берут их в кольцо. Так что… Это что-то вроде прощания, мам или Ваше Величество, как хочешь.

Ответа не последовало. Дейрон и не надеялся на него. Он стряхнул невидимые пылинки со своих коленей и решительно встал. Пора было покончить с этой затянувшейся семейной драмой.

— Знаешь, не хочу, чтобы ты считала меня извергом.

Он достал из внутреннего кармана маленький флакончик и поставил его на стол, прямо перед матерью.

— Это случится быстро. Больно не будет, ты просто уснёшь. Выбор за тобой.

Возможно, это что-то сломало в королеве Алисенте или разбило тот стеклянный сад, в который она себя посадила. Отчасти Дейрон даже ожидал подобного. Последняя яркая звезда на небосклоне. Уйти тихо — слишком скучно, это было бы непохоже на точку.

— Дейрон! — она кричала, отчаянно бросаясь на тяжёлые двери.

Глупая. Только бы разбила своё и без того слабое тело.

Дейрон не обернулся. Его выбор был сделан давным-давно даже без его ведома. Оставалось только пожинать плоды.

 

Примечания:

Я изначально задумывала дать всем детям разные типы любви. Эйгон — любовь ребёнка, Алисса — сестринская любовь, Эймонд — одержимость, а Дейрон — да, да, преданность поданного своему монарху.

Да, Дейрон — это, буквально, грязные суки не шарят за мамок, похуй на хейт, мы не носим панамок!.. как вам погода в Королевской гавани, не слишком ли жарко в этом году?

«Теперь было гораздо проще вздёрнуть всех не особо умных, разве нет?» — здесь должен быть вот этот смайлик ?

Да, Визерис не пришёл. Здесь никто не оскорбляет саму Рейниру и не угрожает её правам, поэтому он так и не поднялся. Да.

А теперь самое интересное. У меня есть две идеи для следующей истории этого сборника (наконец какая-то кровь, планируются казни и всё такое??), я реализую в конце концов обе, но даже Тессарион не знает, сколько это займёт времени. Поэтому я предлагаю вам выбрать, с кого мы начнём. (Напоминаю, что валирийский пантеон — нераскрытая тема, поэтому я верчу им, как хочу).

Анонимный опрос для желающий у меня на странице: https://fanfics.me/message689305

 

1) «Перед вратами Шрайкос»

Шрайкос — Богиня начала, конца, переходов и земных проходов. Она провожает души в загробный мир, проводит новые в этот мир и отвечает за сохранение вечного цикла смерти и жизни.

Описание: Шрайкос отказывает душе Эйммы в переходе в загробную жизнь. Её неупокоенная душа оборачивается призраком Красной крепости. Чем обернётся для истории появление мстительного духа, единственная цель которого — защита своего дитя?

Возможно появление юмора, я прямо вижу сцену, в которой после сцены в борделе на Деймона валятся все гобелены, мебель бросается под ноги, и он кричит: «Я знаю, Эймма, я, блять, понял, что проебался». Но и будет сцена с удушением Визериса. Так что трагикомедия.

 

2) «В водах Караксеса»

Караксес — Бог моря, воды, штормов и бурь, близнец Мераксеса. Он чистое воплощение водной стихии, её мощи, неумолимости и переменчивости. Его суровый нрав порождает ураганы и водовороты, вызывает волны-убийцы и шторма. Его просят о милости рыбаки и моряки. Его имя очень подходит Караксесу (дракону) с его змеевидным телом, как у морских гадов, и дурным характером.

Описание: Рейнира не получает дракона, но она рождена под морской звездой. Она — дитя моря и Древней Валирии. Деймон учит её ходить под парусом, показывает, как управлять кораблём. Рейнира любит его, но восхищается Морским змеем. Если она на корабле, то любые шторма преодолимы, любая буря не преграда. Из-за частых изгнаний Деймона и непонимания её страсти другими море — всё, что остаётся у неё.

В одиночестве Красного замка Рейнира понимает, что скорее умрёт, чем продолжит терпеть унижения Алисенты или выйдет замуж за противных ей воздыхателей. Доведённая до отчаяния Рейнира повторяет судьбу другой принцессы Таргариенов — бросается в Черноводный залив, собираясь найти покой океане. Дитя Караксеса не может умереть в его водах, но её отчаяние приводит океан в ярость.

На Вестерос обрушиваются ливни и грозы; море рвут на части шторма, переворачивая корабли и обрушиваясь на прибрежные регионы; ледяной дождь свирепствует на Севере. Принцессы всё нет, а Бог продолжает злиться, что же будет дальше?

Тут юмора не будет. Если вы можете представить, чем плохи обильные осадки, то вы понимаете, что пострадают все. Оставлю загадкой, насколько и как это можно исправить.

---

1) В сериале этого не показали, но у Мисарии была бледная кожа и белые волосы, поэтому её называли БЕЛОЙ змеёй.

Вернуться к тексту

2) Ублю́док (устар., от глагола «ублюдить, блудить») — выродок, нечистокровный; у людей — незаконнорождённый потомок «чистокровного, благородного» родителя.

Вернуться к тексту

Примечания:

Немного не то, что вы ждали, но из-за Aybige (эта часть посвящается тебе и твоим справедливым возмущениям вокруг того, что Дейрона непозволительно мало) (а ещё — SheymusS, которая с самого начала знала, что этот мальчик достоин большего) я просто не сдержалась и стала готкой. БОЛЬШЕ ДЕЙРОНА БОГУ ИМЕНИ МЕНЯ

Я человек старый. Вы должны понять и простить мой выбор саундтрека. А вообще, Круг всегда идеально ложится на такие тексты. Вы поймёте (или нет).

Маленький драббл о Дейроне в рамках истории с Мелеис. Изначально планы были масштабнее, но автор так заебался с этим переносом выходных и шестидневной рабочей неделей...

---

 

«Тебе, моя последняя любовь…»

Дейрон так и не смог влюбиться в Солнечное копьё, сколько бы лет ни прошло. Жар пустыни и смог буйных дней не разбудили в нём чувств, как и молодая жена. Нимерия воплощала в себе всё, чего мог бы желать мужчина, но его взгляд всегда был обращён на буйные волны Драконьего камня. Они никогда не баловали его теплом, но в их промозглой тьме и непокорности Дейрон не видел собственного отражения. Они словно смывали всё наносное, и оставалась только мягкая рука тогда ещё принцессы Рейниры на его плече.

Дейрон больше не видел себя в каждой отполированной поверхности, он только хватался за это ощущение безграничного спокойствия и уверенности, которое всегда излучала сестра. Он подозревал, что за нежным взглядом всегда таилось что-то ещё: очередная тайна или рана, которую нельзя было никому показать. Приходилось принимать это как неизбежное таинство взрослости. Теперь то же самое сквозило в его собственном взгляде.

Это было откровение, невысказанное и тщательно спрятанное за пологом души так хорошо, что даже напыщенная Красная крепость казалась ему большим домом, чем все ройнарские башни с несмолкающим смехом его детей. Не то чтобы Дейрон не любил их. Вовсе нет, но они были закономерным результатом долга. Мартеллы — не Таргариены. Им было не суждено подняться в небо или познать жар драконьего пламени. Это всегда оставляло между ними незримую пропасть.

Дейрон не жалел ни о чём. Он заключил выгодный политический брак, укрепив стабильность королевства на долгие годы вперёд. Одним решением корона смогла избежать многих волнений вокруг укрепления Ступений и экспансии в Эссос. Три Дочери Валирии вернулись в руки «бывших хозяев», и даже годы спустя Дейрон находил эту ситуации до боли забавной. Как минимум потому, что у королевской четы заканчивались дети, а замки только множились.

Дейрон позволил себе слабую усмешку, понимая, что эти воспоминания никогда не перестанут греть его. Странно, наверное, было вспоминать военную кампанию, а не какие-то особые моменты в кругу семьи, но в то время всё наносное тоже смывалось. Не оставалось ничего, кроме голых и чистых эмоций. В другие дни были маски и те самые взгляды, которые всегда скрывали больше, чем показывали.

В драконьем огне, в кровавой жестокости или в невыносимом виде чужих мук свозила голая честность. Он почему-то цеплялся за неё, как утопающий, тянулся всем естеством. Возможно, от того, что сам на неё способен не был. Он никогда не стыдился этого, принимая роль, которую сам же когда-то выбрал.

Дейрон не стремился к невозможному, прекрасно осознавая границы своих способностей и презирая импульсивность и горячность брата или покойного короля-консорта, но в тот момент, когда Вхагар опустилась за стенами Солнечного копья, ему хотелось, чтобы невозможное произошло. Старая драконица плохо воспринимала Дорн. Во времена экспансии всё едва не кончилось тем, что Вхагар вспомнила времена Висеньи и попыталась сжечь ройнарские башни. Дейрон был бы благодарен ей — убери она эти уродливые здания, однако тогда конфликт едва удалось замять. И единственная причина, по которой Эймонд мог оказаться здесь по пути на Ступени…

Королева мертва. Да здравствует Король!

 

Тебе, моя последняя любовь,

Вложу в конверт

Чуть пожелтевший снимок.

Наивный взгляд,

Приподнятая бровь

И губ незацелованных изгибы.

 

Храни его на письменном столе,

Где ноты неоконченных мелодий.

Скажи всегда ревнующей жене,

Её причёска вот уж год не в моде.

 

У Таргариенов всегда было сложно заметить седину или судить о возрасте. Вечно юные и неземные создания, будто из сборника валирийских сказок. Они почему-то умирали слишком рано, если не сгорали в болезни или послеродовой горячке.

Дейрон неожиданно осознал, что до этого момента не видел Таргариена, который мирно ушёл в своей постели.

Он облегчил муки короля Визериса, выбрав самый удобный момент для его смерти. Да и то жалкое создание, что едва могло перевернуться, чтобы слуги забрали ночной горшок, вряд ли можно было назвать полноценным человеком. Королева-стервятник отравилась, но для всех просто оказалась забыта, не оставшись даже на страницах истории. Дейрон проследил, чтобы там не появилось и сноски о её дальнейшей судьбе. Король-консорт Деймон, в конце концов, умер верхом на своём драконе. Его тело так и не нашли. В полёт отправились двое, а назад вернулся только Караксес. Дейрон до сих пор думал, что Его Величество просто сам решил, когда уйти. Невозможный, эгоистичный человек, который отказался умирать на чужих условиях.

Королева Рейнира ушла мирно во сне. Её не тревожили государственные вопросы, долгие заседания и лик сына, Наследника, так напоминавший ей ещё одного мужчину, которого она потеряла. Поддержка Эймонда была тем немногим, что удерживало её на плаву, но Дейрон знал, что это не могло продлиться долго, как бы брат ни старался. Королева медленно угасала, спеша вслед за своим близнецовым пламенем.

Это был лишь вопрос времени.

Дейрон всё ещё не мог представить, что сестры больше не было, что его прекрасная Королева лежала, укрытая белым саваном, а Балерион уже ожидал её душу. Разве могло это всё быть правдой?

Он стоял вместе с остальными в Драконьей яме. Было так светло. Солнце слепило. Лето обжигало жарой. Чёрные одежды держали в удушающей хватке. Дейрон скрывал дискомфорт, желая оказаться в тени крыльев Вхагар или хотя бы не ощущать жара её пламени. Марево поднималось над зажжённым погребальным костром. Казалось, сама реальность плавилась. Эймонд был единственным, кто стоял так запредельно близко, словно пламя и не могло коснуться его.

— Это так неудобно, — тихо пробормотала принцесса Эймма, последняя и самая юная дочь Рейниры, ребёнок, которого она всё же подарила Эймонду. — Жарко, душно, дышать нечем. Так похоже на маму.

Дейрон протянул племяннице руку. Он был противен и мокр от пота. Эймма без промедления вцепилась в него, сжимая отчаянно сильно, словно пытаясь подавить в этом стремлении свои слёзы.

— Наверное, единственное, чего она не умела, — это быть удобной, — глухо добавила принцесса Висенья, обнимая сестру с другой стороны.

Дейрон тихо хмыкнул, игнорируя воинственный взгляд племянницы.

Он знал о её матери много, но сейчас это казалось недостаточным. Таинства, которые принесли ему годы, проведённые бок о бок, и бытность доверенного лица. Этого было так мало. Он провёл, кажется, целую жизнь в Дорне, довольствуясь лишь перепиской, наслаждаясь родной речью только в те редкие встречи, что Дейрон мог себе позволить. Теперь это были просто обрывки воспоминаний.

Его Королева не умела закрывать своё сердце, болезненно перенося каждую потерю, пытаясь прятать слабость за очередной маской. Даже в те дни, когда траур был разрешён ей социальными нормами, сестре всегда казалось, что у неё одной нет на это права. Она же наследница престола, вопреки всем доктринам, вопреки прецеденту Великого Совета 101 года, вопреки всему. Принцесса Рейнира должна была быть идеальной, должна была справиться со всем играючи и сама, потому что каждый её провал лишь укрепил бы веру окружающих в то, что отсутствие члена между ног помешало бы ей править.

Вот так Дейрон знал, что Рейнира была человеком без права на ошибку. Без права на скорбь. Он презирал всех этих жалких свиней, которые рождали сомнения в душе его Королевы. Дейрон ненавидел, что так и не смог ничего сделать, чтобы исправить это. Был слишком юн, чтобы стать поддержкой, чтобы быть опорой, а потом у принцессы уже были другие защитники.

Дейрон снова перевёл взгляд на погребальный костёр, чувствуя только глухую тоску. Он так давно не был дома…

Костёр догорал, а Дейрону становилось всё жарче и жарче, как будто потухающее пламя разгоралось в его груди. А может, он только теперь в полной мере осознал, что новой встречи уже не будет, что Сиракс больше не поднимется вместе с Тессарион в небо, следуя игривому настроению всадника и затевая гонку.

Это новое ощущение потери… Дейрон едва сдерживал дрожь — было сложно представить, какая буря скрывалась за безэмоциональной маской Эймонда. Брат, казалось, и не присутствовал здесь, словно его разум затерялся в складках памяти. Эта картина чем-то напоминала Дейрону их мать. Такую же сломленную всеми потерями и спрятавшуюся в самой себе. Мысль, что Эймонда могла постичь та же участь, отдавалась болью где-то между рёбрам.

 

И давность фото явно подтвердит

Загадка глаз, как у Марины Влади.

Что этой девочки давно потерян след.

А фото так, из юности привет.

 

Храни его на письменном столе,

Где ноты неоконченных мелодий.

Скажи всегда ревнующей жене,

Её причёска вот уж год не в моде.

 

Дейрон проследил за тем, как Эймонд бережно прижал к груди урну из драконьего стекла, прикасаясь к ней с таким благоговением, как будто это была величайшая драгоценность, святыня. С таким же выражением лица люди обычно преклоняли колени в храмах и молились в своей самой отчаянной и последней надежде.

У Дейрона почему-то дрожали руки, а возможно, просто сердце. Камень в груди, что остывал годами, забытый за ненадобностью, а теперь вдруг ожил, вспыхнул и пошёл сеточкой трещин, как лёд от перепада температур. Последняя надежда… Яд, который Дейрон отбросил ещё во времена своей юности, но безропотно принял, когда Вхагар прибыла в Солнечное копьё.

Ему хотелось подойти, сказать что-то, но все слова исчезли, облетели, как жухлая листва, от чего осталось только голое и обнажённое нутро.

Отблеск свечей расплывался в причудливые фигуры на отполированной поверхности урны. Дейрон следил за ними, чтобы хоть на секунду отвлечься и сдержаться, не сказать лишнего перед убитым горем Эймондом.

— Она знала, что скоро уйдёт, — голос Эймонда звучал глухо, он баюкал урну в руках, как мать — дитя. — Подготовила всё. Сказала, что будет просто позором, если корона не будет готова к восшествию Джейка на престол.

Кривая усмешка ещё сильнее исказила его лик. В тусклом свете алтаря Балериона он выглядел каким-то совсем гротескным. Словно всё его горе стало на доли секунд видимо и легло на плечи неясными тенями и тяжестью.

— Даже не думала о том, что его восшествие — это её смерть, — продолжал говорить Эймонд, проталкивая через силу каждое слово.

— Так похоже на неё, — повторил Дейрон слова принцессы Висеньи.

— Да, — Эймонд кивнул, срываясь на тихий смех. — Да, пекло меня дери!

Эта вспышка не стала для Дейрона чем-то неожиданным, но он всё равно вздрогнул и отвернулся, рассматривая череп Балериона. Идеально белая кость, как саван Рейниры. Может, стоило заменить его гербом Таргариенов? Нет, Дейрон покачал головой, представляя, как это могли расценить другие, тем более на фоне полукровной внешности Джейкериса.

— И на тебя, братец, — хмыкнул Эймонд. — Опять будешь решать государственные вопросы, вместо того чтобы скорбеть?

Дейрон сделал вид, что не услышал, как чужой голос сломался и подскочил на октаву выше.

— Когда я так делал? — ответил Дейрон, сжимая переносицу двумя пальцами, чтобы вернуть себе ясность мыслей.

Всё дело было в удушливой атмосфере, царившей у алтаря, и только.

— Не смей оскорблять это место общей речью! — рявкнул Эймонд, и Дейрон резко обернулся, скорее чувствуя, чем слыша брата.

Эймонд, вдовствующий король-консорт, яростный всадник Вхагар… Сейчас перед Дейроном стоял просто сломленный мужчина, который лишился единственного в жизни света. Он прижимал к себе урну с прахом Рейниры, и Дейрон не сомневался, что, если он протянул бы к ней руку, Эймонд отсёк и не заметил бы.

— Прости, — едва слышно прошептал Дейрон и почувствовал, как что-то в нём подогнулось.

Не сломалось, конечно, нет, он был уже слишком взрослым для этого. Не треснуло — валирийская сталь, из которой он был сделан, выдержала бы и жар Пекла. Оно согнулось в глубоком поклоне, застыв перед мраморной статуей с ликом молодой женщины, какой он Рейниру и запомнил.

Она умерла, а он остался. Это была такая обыденная вещь. Старшие умирали раньше младших, родители уходили раньше детей, женщины сгибались под тяжестью родов — картина мира, а не его изнанка. Дейрон всегда знал, что так будет, но от этого почему-то было не легче.

Вслед за этим пришла какая-то почти противоестественная пустота. Будто Дейрон открыл глаза, а перед ним была только разверзнувшаяся бездна, и волны Драконьего камня бились о скалы, и ветер сшибал с ног, пробирался под плотный костюм, задирал женские платья, как злобный грузный мужик, а не юный хулиган. Дейрон смотрел на этот холодный и неприветливый мир, и рука сестры больше не ощущалась на плече.

Ему вдруг открылась истина. Он любил солнце: нежиться в его полуденных лучах и подставлять бледную кожу кусачим поцелуями, после которых оставались красные следы. Он мало чем отличался от Тессарион, всей душой презирая сырость, которая пыталась забиться в его кости, и промозглый ветер. Дейрон не любил Драконий камень. Всей валирийской культуры и библиотеки было мало, чтобы избавить его от больных суставов или грелок в постели, которые едва ли согревали. Возможно, дело было в его андальской половине, но холод кусал его за пятки и всегда находил прорехи в одежде.

Дейрон любил Рейниру, и теперь было некому об этом сказать.

Он застыл, как та самая статуя в храме, и отчаянно цеплялся за собственное благоразумие, пытался в потоке мыслей уцепить что-то рациональное и простое, но каждый раз попадалось лишь одно и то же.

Jorrāelagon. Isse glaeson. Isse se vīlībāzma. Isse morghon.⁽¹⁾

Стало так душно, хотя Дейрон уже давно снял нашейный платок, расстегнул камзол и развязал рубаху. В подземелье всегда царила сырость и прохлада — а Дейрон задыхался. Грудь драло, сжимало, будто Тессарион неожиданно заинтересовалась его внутренностями. Он бы не стал её за это сейчас винить. Возможно, часть его даже хотела этого. Может, тогда дышать стало бы легче?

— Она тебе послание оставила. Сказала отдать лично в руки, — Эймонд даже не посмотрел на него, когда достал из внутреннего кармана плотный свёрток.

Дейрон сглотнул. Мир с разбегу встал на место, собрался заново, стоило ему увидеть «Naejot issa jorrāelagon valonqar»⁽²⁾, выведенное таким аккуратным и красивым почерком, какой был только у Рейниры. Когда она в последний раз так обращалась к нему? Когда в последний раз он слышал её мелодичный голос? Видел улыбку? Ловил хитрый и расчётливый взгляд?

Что Дейрон вообще о ней помнил? Это было всё и ничего, будто пески Дорна стесали эту часть его личности, а он и не заметил.

 

Храни его на письменном столе,

Где ноты неоконченных мелодий.

Скажи всегда ревнующей жене,

Её причёска вот уж год не в моде.

 

— Рад видеть тебя, дядя, пускай и при таких обстоятельствах, — Джейкерис, как всегда, был дипломатичен, но Дейрон видел усталость и бесконечную печаль в его взгляде.

Он и не заметил, как племянник вырос, раздался в плечах. Он больше не горбился, не склонял головы. Расслабленная походка и ровная выправка всё больше напоминали Дейрону Деймона.

Они были ровесниками, но едва ли так можно было сказать, глядя на затерявшуюся в каштановых прядях седину. Глубокие морщины залегли у его глаз и на лбу. Дейрону хотелось надеяться, что виновны в том были семейные заботы и любовные тайны, потому он сам остался всё таким же магически молодым, и даже андальская кровь не смогла отнять у него этого. Он чувствовал себя фарфоровой куклой, застывшей во времени, нежели человеком.

— Она хотела, чтобы ты короновал меня, — сразу перешёл к делу Джейкерис.

Возможно, у него тоже не было сил на долгие разговоры и расшаркивания.

— И что ты по этому поводу думаешь? — спросил Дейрон, чувствуя себя снова уверенно, на своём месте.

Эймонд был прав: ему было проще заниматься государственными делами, следя за Дорном, коронуя нового короля, чем предаваться чувствам. Это дало ему хотя бы временную передышку перед ужасающими и всеобъемлющими эмоциями внутри.

— Это разумно. Ты старший из Таргариенов, кто может это сделать, — Джейкерис прикрыл глаза и потёр переносицу, а когда снова взглянул на него, на Дейрона уже смотрел абсолютно расчётливый и готовый ко всему человек.

Этим он был так похож на неё…

— Эймонд попросил позволить ему удалиться на Драконий камень, — чего-то такого Дейрон и ожидал.

Эймонд вряд ли смог бы снова смотреть на Железный трон и видеть там чужой лик. Они с Вхагар заслужили свой покой.

— Алисса — это Алисса, — подхватил Дейрон.

— А Эйгон…

— Пизда, — Дейрон ухмыльнулся.

Джейкерис фыркнул. Эта старая шутка ощущалась, как пир во время чумы, как вечное торжество жизни, потому что «смерти нет, помнишь, брат?». Он помнил, Рейнира, помнил, но что было делать, если она всё-таки пришла? Почему ты не сказала? Не подготовила его к этому моменту? К этой неизбежной потере?

— Она хотела не только этого… — Джейкерис поморщился, сталкиваясь с последним желанием матери и ощущением того, что его первое решение, как короля, может быть продиктовано кем-то другим.

— Я знаю, — Дейрон пожал плечами. — А что думает по этому поводу Ваше Величество?

Джейкерис вздрогнул. Новый титул давил на плечи и заставлял горбиться.

— Дом Дракона должен всегда оставаться единым. С этой точки зрения разумно назначить десницей одного из нас. Этого хотел ещё Старый король. Алисса в последнее время совсем плоха, поэтому Люк хочет провести оставшееся ей время в Харренхоле. Лионель ещё не вернулся из экспедиции. Мой брат Эйгон не может в такой ситуации надолго оставить Кровавик. Визерис — лорд-губернатор, заменить его пока что некем. Висенья хороша в битве, но не в политике. Эймма юна, наивна и так далее — выбирай, что хочешь, — Джейкерис методично перечислял все варианты, безжалостно откидывая неудачные, словно пытаясь уверить самого себя, что решение матери было самым разумным в данной ситуации. — Про Эймонда и Эйгона всё уже было сказано. В то же время ты, дядя…

Племянник посмотрел на него с плохо скрываемой усталостью. Дейрон почувствовал лёгкое злорадство. В конце концов, однажды всё этим и должно было кончиться. Он заслуживал этого десятилетия назад, но возможность у него появилась только теперь. Какая ирония. От этого стало горько и немного пусто. Всё должно было случиться при другом монархе.

— Ты был доверенным лицом матери достаточно долго, и я могу признать, что в те годы союз с Дорном был заключён твоими силами, а не моими дипломатическими способностями, — Джейкерис уселся в кресло, окинув круглый стол зала Совета отрешённым взглядом.

— Не преуменьшайте свой вклад, Ваше Величество. Скромность монарху не к лицу, — пожал плечами Дейрон, складывая руки за спиной.

Джейкерис поморщился.

— Ты бы знал, как меня раздражает то, что она была права.

Настала очередь Дейрона фыркать. Он испытывал то же самое.

— А ещё это оставит Тессарион в Королевской гавани или на Драконьем камне. Вы же не хотите, чтобы после моей смерти у Мартеллов оказался без присмотра хотя бы один дракон?

Джейкерис ощетинился. Может, он и был сыном Харвина Стронга, и кровь первых людей текла по его венам, но прежде всего он был Таргариеном, и острое чувство собственничества было ему не чуждо. Если добавить сюда ещё и источаемый Деймоном, почти как яд, валирийский снобизм — получалась гремучая смесь. Дейрон это знал и с удовольствием пользовался.

— Ты и сам знаешь.

— Да, — Дейрон сам участвовал в разработке законов, связанных с драконами и всадниками.

Булавка десницы ждала своего часа, ждала официальной коронации Джейкериса II. Лучшее, что Дейрон мог сделать, это пройти оставшийся ему путь рядом с сыном Рейниры, поддерживая его во всём.

Дейрон улыбался своим мыслям и думал, что она, как обычно, всё знала и оставила для него дорогу домой. Невыносимая женщина!..

 

---

Примечания:

Любовь Дейрона — это не что-то именно романтическое или только платоническое. Это что-то бесконечно преданное и замершее на перепутье, неоформившееся в полноценную мысль, отодвинутое на заслонки, чтобы не мешало нести свои обязанности; это прежде всего долг, который не отягощает, а ведёт за собой.

Победила, кст, Шрайкос, следующая часть будет об Эймме-призраке.

---

1) «Любовь. В жизни. В войне. В смерти». (высок. валир.)

Вернуться к тексту

2) «Моему дорогому младшему брату» (высок. валир.)

Вернуться к тексту