Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Примечания:
Я просто хотела повеселиться. Больше книжная Алисента, чем сериальная (вы предупреждены, никаких ягнят на жертвенном столе не будет). Эта женщина знала, чего хотела.
Мелеис — богиня любви и плодородия, семьи и материнства. Смесь греческих Афродиты и Геры.
Почему Визерис долбаёб? Помимо всего остального, в начале этого драббла Рейнире каноничные 10 лет.
◤◢◣◥◤◢◣◥◤◢◣◥◤◢◣◥
Вначале Джехейрис проигнорировал, что в валирийском языке у слова dārilaros(1) не было рода (у Вермакса были вопросы); затем Визерис забыл, что сны всегда предупреждали о трагедиях, а не несли благословение (у Тессарион начал дёргаться глаз); и даже все украденные дети не заставили его осознать (Мелеис хотела его голову). Что ж… У Четырнадцати не было власти над андальской девчонкой, но любой, в ком текла валирийская кровь, принадлежал им. И теперь их голоса будут петь лишь для Чёрной королевы. Мелеис сказала своё слово.
◣◥◤◢◣◥◤◢◣◥◤◢◣◥◤◢
«Чем меньше ящерица, тем больше надеется стать крокодилом».
Африканская пословица
Алисента всегда хотела большего, хотя проистекало это из малого. Она родилась младшим ребёнком второго сына. Всё её детство было полно унижений перед дядями и тётями, потому что её отец родился вторым.
Алисента хорошо это помнила. Она молилась три раза в день, но вместо благочестивых чаяний всегда просила у Семерых справедливости для отца и себя.
Отто Хайтауэр превосходил своего брата во всём, кроме того, что родился вторым. Он заслуживал того, чтобы возглавлять их Дом. Алисента всегда знала, что ему было суждено привести Семь королевств к истинной вере и процветанию.
Когда старый король наконец увидел, на что способен её отец, и назначил его десницей, Алисента поняла — они в начале долгого пути, и в его конце она хотела стоять на вершине. Быть тем, кто правит, а не ползает у ног, выпрашивая благосклонность.
Принцесса Рейнира была ступенькой на этом пути. И хотя Алисенте действительно нравились их беседы и девичьи секреты, она всегда знала, что это не продлится вечно. Она праведно, как и было положено, молилась о здоровье королевы Эйммы во время каждого из её трудов, но всегда начинала с прошения о защиты своего Дома.
Будь Рейнира хоть немного благоразумна и уйди в сторону, Алисента милосердно нашла бы для неё хорошую партию и позволила бы мирно растить детей и вести хозяйство. Рейнира искренне верила, что ей суждено править, хотя ни одна дочь не могла наследовать раньше сына. Это был непреложный закон Семи, и даже варварские обычаи Таргариенов не могли воспротивиться этому.
Когда родился Эйгон, их будущий король и настоящий наследник, Алисента плакала от счастья, понимая, что все её страдания были не напрасны. Каждый грех, который она совершила и принесла на алтарь их общему делу, всё это наконец дало свои плоды.
Он был идеален. За всей этой Таргариеновской противоестественностью Алисента видела и овал лица своей матери, и разрез глаз своего отца. Её кровь и плоть будет сидеть на Железном троне. Держа на руках маленького, плачущего Эйгона, она знала, что сделает для него всё и пойдёт на любые жертвы. Даже если Семеро проклянут её после, это будет мизерной платой за счастье сына.
Её идеальный сын… Не переставал плакать, скандалить и надрываться в руках матери, отца, кормилец и, кажется, закрывал рот, только когда ел, чтобы затем продолжить изводить своих родителей, придворных и слуг. Алисента в панике искала помощи у своей тёти и мейстеров. Это был её первый ребёнок, неужели она сделала что-то не так?
— Во имя Пламени, сколько он ещё будет так орать? — Принцессу никто не ждал в детской, и Алисента не желала видеть Рейниру рядом со своими детьми, но стража была всё ещё слишком лояльна к принцессе.
Одна из многих причин, по которой Алисента хотела, чтобы её падчерица держалась подальше от своего брата, заключалась в том, что принцесса верно следовала Четырнадцати, а не Семи. Подобное богохульство не должно было коснуться её детей, не должно вообще было звучать в Красном замке, но король был слишком слаб перед дочерью, чтобы что-то сделать.
Алисента хотела попросить принцессу удалиться и почти умоляюще смотрела на мужа. Она и так предельно устала из-за истерик Эйгона, но случилось… Чудо. Стоило маленьким, ещё почти слепым глазкам Эйгона увидеть свою сестру, как он неожиданно замолчал. Прежде чем Алисента успела сделать хоть что-то, король почти вырвал Эйгона из её рук и всучил Рейнире, как будто её драгоценный малыш был мешком муки, а не будущим королевства.
Алисента почти панически бросилась к Рейнире только для того, чтобы услышать детский смех. В первый раз в жизни её мальчик смеялся. Он тянул свои маленькие ручки к сестре, которая неловко держала его, не зная, как расположить руки. Эйгон тянулся к Рейнире, пытался жаться и всё время что-то мяукал.
— Это чудо, — прошептала одна из служанок, и Алисента бросила на неё яростный взгляд.
Это был её сын. Её плоть и кровь, которую она девять лун носила в себе, ради которой страдала и горела на родильном ложе восемнадцать часов. Из всех людей в мире её малыш тянулся к Рейнире, к наглой девчонке, которая хотела отнять его законное место.
— Что мне с ним делать? — прошипела Рейнира, отрывая от себя ребёнка и держа его на вытянутых руках.
Алисента кинулась к ней, прижимая сына к груди и бросая на Рейниру острый взгляд. Стоило Эйгону оказаться в материнских объятиях, как он начал истошно орать и ворочаться, протягивая свои маленькие ручки к сестре.
Алисента отчаянно посмотрела на свою тётю, которая приехала специально, чтобы помочь ей с первым ребёнком.
— Интересно, — пробормотал Великий мейстер.
И это всё, что он мог сказать?! Эйгон не переставал плакать с момента своего рождения, постоянно страдая.
— Алисента, немедленно отдай ребёнка Рейнире, — приказал Визерис. — И покажи, как правильно держать.
Алисента едва сдержала громкий протест. Она была готова умолять, лишь бы не отпускать Эйгона из рук, но король приказывал, а жена должна была повиноваться. Как бы велико не было её почтение к мужу, но она просто не могла сделать шаг. Ни за что.
Промедление могло выставить её в дурном свете, поэтому тёте пришлось прийти ей на помощь. Леди Редвин осторожно взяла Эйгона из одеревеневших рук королевы. Алисента даже не заметила, что практически впивалась в хрупкое тельце сына. О Семеро! Как она могла?!
— Позвольте, Ваше Высочество, — тётушка была максимально корректна, но холодна.
Она показала принцессе, как правильно держать руки, и затем передала ей Эйгона, оставаясь рядом и поддерживая ребёнка на всякий случай. Алисента никогда не чувствовала большей благодарности к тётушке, чем сейчас. Ей самой едва удавалось сохранять самообладание.
Эйгон сладко замурчал, как никогда милый и счастливый. Он выглядел таким спокойным и умиротворённым, что это разбивало ей сердце. Что она делала не так? За что Семеро наказывали её?
— Удивительно, — завороженно проговорил король, и Алисента почувствовала, как страх поселился у неё в животе.
Она должна была немедленно сказать что-то, отвлечь короля от этой картины, пока он в своей любви к дочери не принял очередное непоправимое решение.
— Видимо, сами Боги указали нам путь, — Визерис радостно улыбался. — Мы перенесём его покои к твоим, и ты возьмёшь на себя присмотр за своим братом. Не нам перечить Богам.
— Ваше Величество, пожалуйста! — Алисента бросилась к мужу, чувствуя себя близкой к безумию. — Это мой сын!
— Я не могу ухаживать за ребёнком! — прикрикнула Рейнира, а Эйгон даже не пошевелился.
Он, казалось, задремал, не понимая, какая вокруг него развернулась битва.
— Ты постоянно жаловалась на усталость, Алисента, — невозмутимо ответил король. — Эймме всегда требовалось много времени, чтобы восстановиться. Отдохни. Тебе нет нужды волноваться, Рейнира, твои фрейлины помогут тебе.
Нет! Алисента почти успела:
— Я уверена, что моя тётя!..
— У меня нет фрейлин! Ты женился на последней!
Рейнира зло притопнула, и леди Редвин поспешила забрать из её рук маленький свёрток. Эйгон не обращал внимания на шум и просто был удовлетворён, казалось, в первый раз в своей жизни.
Алисента бросила испуганный взгляд на короля. Казалось, будто он на секунду отрезвел, став слишком серьёзным.
— О моя дорогая девочка, — его полный вины голос подсказал Алисенте надвигающуюся трагедию. — Я напишу в Долину. Наверняка родственницы твоей матери захотят помочь тебе.
— Правда? — принцесса не выглядела убеждённой.
— Ваше Величество, нет никакой необходимости, я более чем…
Маленькая сучка, видимо, уловила подтекст, и её пухлые губы задрожали, а глаза наполнились слезами.
— Ты опять лжёшь! — закричала принцесса, и слёзы потекли по её щекам.
Эйгон тут же проснулся, присоединяясь к плачу своей сестры.
— О милая, нет, нет! Я клянусь тебе! Сию секунду я напишу в Долину, и тёти и кузины Эйммы прибудут ко Двору! — запаниковал король, сражённый двойным воем.
Рейнира тут же успокоилась, всё ещё смотря на короля с прищуром, но уже довольно. Алисенте захотелось ударить маленькую дрянь. Она опять использовала своё хорошенькое личико и несуществующую вину короля, чтобы добиться своего.
* * *
Алисента страдала. Только так было можно описать её состояние. Джоселин Аррен, Аманда Уэйнвуд, Элис Редфорт — все Аррен по крови. Откуда только у грёбаной покойной королевы было столько родственниц?! Леди Джейн не поскупилась, прислав лучших дам Долины и рыцарей для личной гвардии Наследницы Железного трона. Леди Редфорт так и провозгласила перед всеми в зале, пока Алисента всё ещё держала плачущего Эйгона. Да как она смела?! Эта женщина не знала своего места!
Элис Редфорт была тётей покойной королевы Эйммы. Ходили слухи, что она холодно приняла принцессу Дейлу и пренебрежительно отзывалась о её беременности. Пыталась ли она теперь загладить вину, защищая единственного потомка своей доброй матери? Она была не самой старшей среди дам Арренов, но самой языкастой, подрывая авторитет Алисенты — королевы! — на каждом шагу.
Всякий раз, когда Алисента шла, чтобы проведать своего сына, леди Редфорт останавливала её, чтобы втянуть в длинную, но обязательную светскую беседу. Алисента не могла просто избавиться от неё на глазах у двора. Даже когда никто не видел, сотни глаз всё равно постоянно оценивали каждый их шаг.
Её тётя справлялась с этим куда более изящно и успешно, но так или иначе затем внимания требовала леди Джоселин Аррен, которая была уже пожилой леди, не так давно вдовой, и её почтенный возраст только придавал ей старческой вредности и цепкости.
Алисента хотела выцарапать старой кошёлке глаза, потому что, когда она добиралась до места, где должен был быть её мальчик, она узнавала, что Рейнира уже забрала Эйгона в другое место.
Алисента умоляла мужа о благоразумии, она рыдала у ног своего отца, прося его что-то сделать, но короля всё устраивало. Плач Эйгона больше не сотрясал покои, он даже охотно шёл на руки других людей, крепко спал, играл со служанками Рейниры и всегда и во всём предпочитал свою сестру.
Так что… Алисента страдала. У неё отняли первенца. Не дозволяли видеться, участвовать в воспитании. Как она могла воспитать будущего короля, если ей даже не дозволяли держать его на руках? Что ей было делать? Она вопрошала отца снова и снова, отчего его злость росла с каждым днём. Как будто это Алисента была виновата в слепоте короля!
Отец отвечал, что король непоколебим в своей вере, что это знак Богов. Он кричал, что это с ней было что-то не так, раз собственное дитя отказывалось от неё. Ей оставалось только пытаться умаслить короля своим телом. Какой жене приходилось прибегать к такому, чтобы просто увидеть своих детей? Как низко пала Алисента?
Всякий раз, когда она хотела коснуться изодранных пальцев, тётушка била её по рукам, напоминая, что королеве не пристало так себя вести. Алисента кивала, чувствуя, как ею всё больше овладевало отчаяние.
Отец говорил, что ей стоило сосредоточиться на укреплении своего положения и наконец приструнить строптивую принцессу, тогда и Эйгон вернулся бы под её опеку.
Алисента преклоняла колени в септе снова и снова, но Семеро молча взирали на неё, оставляя все молитвы без ответа.
* * *
В 109 году на свет появилась Хелейна. До этого момента Алисента и не представляла, как сильно хотела иметь дочь. Маленькое совершенное продолжение её самой.
Она была такой крошечной в день своего рождения и совсем не крикливой. Алисента рыдала от счастья, прижимая к груди свою малютку. Их ждало бы прекрасное будущее, она научила бы Хелейну молиться и вышивать. Они бы вместе играли на арфе. Крошечные детские пальчики неловко бы дёргали струны и…
— Рейнира, посмотри на свою сестру, — Визерис держал на руках малышку. — Разве она не очаровательна? Как мы её назовём?
— Ваше Величество… — Алисента не успела договорить, потому что Рейнира теперь держалась как никогда гордо и дерзко.
Маленькая дрянь совсем позабыла о манерах, как только Джоселин Аррен взялась наставлять её.
— Алисса, — невозмутимо ответила Рейнира, — как бабушку.
— О дорогая, — король расплылся в своей самой нежной улыбке. — Прекрасное имя для принцессы.
— Ваше Величество! — Алисента попыталась приподняться, но согнулась в новом приступе боли. — Я бы хотела!..
Она чувствовала, как по бёдрам потекло что-то горячее, но упорно продолжала двигаться. Нет, они не украдут у неё ещё и дочь. Алисента сражалась бы до последнего, прежде чем они переступили бы через её обескровленное тело.
— Моя королева!
— Ваше Величество!
Крики слились в неразборчивую какофонию, но Алисента продолжала тянуться к своей дочери, даже теряя сознание. Только через её труп, только через…
* * *
Пришедшая в себя королева была безутешна. Ярость и маковое молоко затуманили её разум. Она бросалась на слуг, требуя вернуть её дочь, и всё время рыдала.
Грибок утверждал, что королева сошла с ума, потому что кричала, что падчерица украла у неё дочь, и просила вернуть свою мать(2), а бедные служанки, что пытались удержать королеву, получили кровоточащие раны. Одна даже чуть не лишилась глаза из-за Королевы-Стервятника! Грибок рассказывал эту страшную историю всем, кто был готов слушать, скрючивая свои толстые ручки на манер когтей хищной птицы. Королевским гвардейцам пришлось удержать королеву, чтобы Великий мейстер смог дать ей успокоительное.
Говорили, что из королевского крыла ещё несколько дней слышались крики и громкий плач.
Джоселин Аррен презрительно морщилась, ворча о том, что никто не подготовил дочку безземельного рыцаря к высоким стандартам Красной крепости, и вот что они получили. У них уже были сумасшедшие короли. Что будет теперь? Сумасшедшая королева?
Зато принцессу Рейниру видели в саду вместе со своей сводной сестрой и братом. Говорили, что принцесса Алисса была очень тихой и только едва слышно хныкала, когда хотела есть.
Придворные шептались, не оттого ли это, что девочка с самого рождения находилась вдали от своей матери? Ведь и крикливый принц Эйгон в эти дни был спокоен и шумел, лишь желая привлечь внимание сестры. Словно и не было недель после его рождения, когда вся Красная крепость страдала от его надрывных воплей.
Принцесса Рейнира жаловалась королю, что её сестре, видимо, нужна родная кровь рядом. Но разве могла она сама всё время быть рядом с милой девочкой теперь, когда ей самой нужно больше времени уделять учёбе?
Вняв словам дочери о родной крови, король поспешил вызвать из Материнского дома септу Рейллу, некогда принцессу Таргариенов. О её былом родстве всё ещё напоминали аметистовые глаза и гордый взгляд, который было не вывести никакой Вере. С годами её лицо, конечно, утратило нежные черты, но пожилые дамы говорили, что она всё больше становилась похожа на свою тётю, Добрую королеву, имея не менее драконий нрав.
Когда королева вернула себе рассудок, септа Рейлла уже взяла на себя присмотр за принцессой Алиссой. Король был доволен, в особенности его радовало возвращение блудного родственника. На радостях и в честь рождения ещё одной дочери король велел устроить пир. Он был так весел и опьянён, оттого что их ряды вновь пополнились и в замок прибыла драконья кровь, что вызвал из Цитадели архимейстера Вейгона, дабы тот занялся обучением Наследницы трона. Ибо кто мог лучше обучить будущую королеву Таргариенов, чем сам Таргариен?
* * *
Алисента была королевой. Она повторяла это про себя снова и снова, наблюдая, как служанки поправляли её причёску. Ей хотелось впиться в свои бёдра и до боли сжать кожу, чтобы ослабить это давление в груди.
Алисента была королевой, чьих детей воспитывала принцесса; королевой, чьи дети процветали под опекой дам Долины. Это должны были быть её служанки и фрейлины, которых она одобрила. Это Алисента должна была выбрать для них септ и мейстеров. И всё же, сколько бы она ни умоляла мужа, он был непреклонен в своей уверенности, что детям будет лучше рядом с родной кровью, как будто не Алисента была их матерью, как будто в них не текла кровь Хайтауэров.
Неужели Богам было мало её покаяний? Неужели она совершила столь тяжкий грех? Алисента преклоняла колени перед статуей Матери бесчисленное количество раз. Во всей Королевской гавани было не найти более набожную женщину, чем она.
И что она могла? Сидеть и наблюдать издалека, как Эйгон произносит свои первые валирийские слова своей сестре? Алисента была его матерью, но ей было отказано даже в первом слове, слетевшем с уст её сына.
— Не лучше ли было вначале научить его общему, Ваше Величество? — осторожно поинтересовалась Алисента, прекрасно зная, что находилась с мужем на тонком льду.
По какой-то неясной причине он всегда потакал капризам Рейниры, хотя она была абсолютно избалованной дрянью и нуждалась в исправлении и твёрдой руке септы.
— Всё же вы король Вестероса, а не Валирии, а Эйгон… Ваш сын, — её убивала необходимость таиться и лгать, когда Эйгон очевидно должен был быть назван наследником в день своего рождения.
Она не понимала своего мужа. Видели Семеро, она пыталась, но он годами изводил свою первую жену бесконечными родами в поисках мальчика. Алисента подарила ему здорового сына. С первого раза. И где он был? Где были его мечты о великом короле Таргариенов! Чего ради он зарезал идеальную валирийскую жену?!
— Таргариены завоевали Вестерос не благодаря андальскому наследию, — грубо ответил архимейстер Вейгон.
Если вначале ей казалось, что, несмотря на дурную кровь, он всё же был человеком Веры, то затем Алисента убедилась, что он был ещё более высокомерным ублюдком, чем принц Деймон. Безбожные слова и оскорбления слетали с его языка так же легко, как и валирийская речь. Омерзительное порождение кровосмешения!
Она покраснела, чувствуя очередной завуалированный упрёк за то, что король предпочёл её валирийской невесте, которая к тому же теперь летала на самом большом драконе в мире. Как будто с Алисентой было что-то не так. Она происходила из самого набожного Дома Семи королевств. Никто не поддерживал Веру больше Хайтауэров. Они веками были её оплотом и не сдались даже под гнётом Таргариенов. Не девочке на драконе было с ней тягаться.
— Будет вам, дядя, — король миролюбиво улыбнулся, словно и не заметив оскорблений в адрес собственной жены.
— В любом случае разве вас и Рейниру воспитывали не так же, Ваше Величество? — усмехнулся архимейстер.
— О да, дядя, конечно ты прав, — Визерис рассмеялся. — Леди Селтигар служила ещё при моей матери, а затем нянчила и Рейниру.
Алисента поморщилась, чувствуя острое желание прокомментировать результаты этого воспитания: безвольный король, его братец-дегенерат и избалованная принцесса. Ещё одно напоминание о том, что дурная кровь не должна была воспитывать будущего короля.
И всё же ей оставалось только кусать губы. Она не могла пойти против прямой воли Визериса.
* * *
Неужели она была проклята? После рождения Эймонда его постигла та же участь, что и Эйгона. Он не переставал рыдать, пока король не велел послать за принцессой Рейнирой.
Алисента умоляла Матерь успокоить её сына, она молилась о прощении за грехи, о которых даже не знала. Она была готова пойти на что угодно, лишь бы не отдавать своё дитя. Почему все её молитвы оставались неотвеченными? Почему, в конце концов, оставалась только она в отчаянной пустоте своих покоев? Чем она заслужила такое проклятье?
* * *
— Скажи мне, Бетани, Семеро прокляли меня? — тихо вопрошала она, наблюдая из окна, как Эйгон и Хелейна(3) бежали за принцессой, пока Эймонд спал на руках кормилицы.
— Семеро видят вашу набожность, моя королева, — одинаково отвечала ей леди Редвин.
Когда-то Алисента одаривала её глубокими реверансами, покорно опуская глаза, а теперь эта женщина не могла даже присесть без её дозволения. Маленький червячок удовольствия напоминал ей об этом каждый раз.
— Тогда кто? — Алисента кусала губы, сжимая платье до побелевших костяшек.
Эйгон радостно бросался в руки сестры, покрывая её щёки детскими поцелуями. Это должно было быть для неё! Это должна была получать она!
Кто мог так проклясть её? В замке у всех были свои мотивы, да и у отца всегда имелись жалкие злопыхатели. Самым ярким из них был принц Деймон, но Семеро защитили бы её от столь омерзительного язычника. Принцесса тоже не была покорной женщиной Семи. Если уж кто и должен был принять наказание, так это она, за то что выступала против законов Богов и людей.
Так кто же посмел отнять у неё детей?
* * *
Алисента старалась утешать себя тем, что дети ещё были слишком маленькими, что стоит им немного вырасти и понять, что принцесса отняла их у матери, как они станут умолять короля о её возвращении. Она пыталась успокаивать себя тем, что септа наставила бы их на путь истинный и они пришли бы в раскрытые объятия своей матери. Даже если в ней текла дурная кровь Таргариенов, она всё ещё была служительницей Веры.
Минул 114 год, история с Дейроном повторилась. Алисента просила короля отправить мальчика на обучение в Старомест, как гласил древний обычай, но она опять была проигнорирована в угоду принцессе Рейнире. Маленькая дрянь, видите ли, не хотела разлучаться со своим братом.
Однако принцесса расцвела, и наконец-то Алисента нашла на неё управу. Якобы волнуясь за будущую королеву, Алисента убедила короля отправить Рейниру в турне по королевству, дабы найти подходящего жениха.
Наконец-то между ней и её детьми ничего не стояло. Она могла протянуть к ним свои руки. Она ждала этой возможности годами и теперь просто была готова рыдать от счастья.
— Skoriot iksos Nyra?(4) — Эйгон недоверчиво жался к септе Рейлле, цепляясь за её робу, словно опасался Алисенту, свою мать.
Что эта маленькая дрянь рассказала о ней?! Как она смела настроить детей против собственной матери? Ярость исказила лицо королевы. Ей хотелось вцепиться длинными ноготками в горло грёбаной сучке и сжимать-сжимать, пока не раздастся треск.
Возможно, она и не была драконом, но Алисента родила четверых из них. Ей вполне бы хватило огня, чтобы уничтожить избалованную принцессу.
И этот мерзкий язык? Разве Эйгон уже не должен был разговаривать на общем? Куда смотрела септа Рейлла? Её обязанностью было наставить детей на путь Семи!
— Se dārilaros iksos va zȳhon ñuhoso, issa taoba,(5) — невозмутимо ответила септа Рейлла.
Алисенте захотелось ударить её. И это была женщина Веры? Она поощряла ребёнка говорить на этом варварском языке?
— Эйгон, — она постаралась взять себя в руки.
Её дети не заслуживали гнева, они были просто жертвами королевских заблуждений и поняли бы свою мать.
— Тебе не стоит говорить на этом языке. Иди ко мне, твоя мама очень по тебе соскучилась.
— Но мне нравится мой язык. Рейнира говорит, что у меня идеальное произношение, — Эйгон явно неохотно перешёл на общий.
Он перенял Таргариеновское высокомерие Рейниры, отчего ненависть Алисенты стала ещё сильнее. Как она смела испортить её идеального мальчика? Взгляд Эйгона был полон недовольства и каприза, который легко мог перерасти в детскую истерику.
— Я буду говорить только на нём! — важно заявил он.
Алисента отшатнулась, чувствуя себя одновременно разгневанной и отвергнутой собственным ребёнком. Это была её плоть и кровь, и всё же Эйгон вёл себя так… Так грубо и пренебрежительно, будто Алисента снова была простой служанкой, а не королевой-матерью.
— Ты не будешь разговаривать со мной в таком тоне, Эйгон. Я твоя мать!
— Issi konīr mirre tolie ērinnon?(6) — огрызнулся Эйгон, полностью игнорируя её слова.
Юная леди Селтигар поперхнулась и закашлялась, прикрыв рот рукой. Алисента бросила на неё яростный взгляд. Рейнира оставила большую часть своего двора в замке, взяв с собой лишь несколько юных дам под руководством леди Редфорт. Даже вдали от двора дрянь умудрялась чинить ей препятствия.
Септа Рейлла не повела и глазом, оставив без внимания вопиющее пренебрежение к королеве.
— Дети, Ваше Величество, вы должны понять. У принца сейчас такой упрямый возраст, — пожилая септа примирительно улыбалась, как будто её глаза не насмехались над Алисентой.
— Конечно, — сквозь зубы ответила королева, как будто у неё был выбор.
— Хе… Алисса, — попробовала Алисента.
Она была так на неё похожа. Эти чудесные вьющиеся волосы, нежные черты лица. Алисента просто хотела обнять свою дочь и столько всего ей рассказать.
— Принцесса не любит прикосновения, Ваше Величество, — предупредила септа Рейлла, насмехаясь над тем, что Алисента была почти лишена возможности узнать своих детей.
Хелейна держалась за платье леди Аррен, разглядывая вышитых на нём жемчугом соколов.
— Принцесса, может, вы покажете королеве своих любимых жуков? — мягко предложила леди Селтигар.
Она жестом подозвала слугу, который держал в руках небольшой стеклянный аквариум. Целое произведение стеклодувного искусства, в котором копошились какие-то твари. Алисенту затошнило от одного только вида. Она сделала шаг назад, но поспешила одёрнуть себя.
— Золото танцует по-другому, пламя сжигает зелёный плющ. Паук не сплетёт паутину, — пробормотала Алисса и потеряла к ней всякий интерес.
Алисенте хотелось рыдать. Она наконец-то смогла избавиться от избалованной принцессы, но пропасть между ней и её детьми оставалась всё такой же огромной. Что ей ещё нужно было сделать?
Примечания:
Во многом поступки юной Рейниры согласованы и скоординированы дамами Аррен. Они показали ей, как играть на отце, подталкивая его к нужным ей решениям. Как хорошо, что им новая королева как кость поперёк горла, и они с радостью организуют её падение.
Детей можно настраивать в разные стороны. В этот раз пальма первенства не у Али ¯\_(ツ)_/¯ очень жаль, но не жаль.
1) наследный принц/наследная принцесса (высок. валир.)
2) Неизвестно, как звали мать Алисенты, но известно, что Хелейну назвали в честь неё.
3) Это не ошибка, это повествование от лица Алисенты.
4) Где Нира? (высок. валир.)
5) Принцесса в пути, моё дитя (высок.валир.)
6) Других побед не нашлось? (высок. валир.)
Примечания:
Напоминаю, Хелейну назвали Алиссой. А Джоффри — это Лионель.
Мы реабилитируем сучку-Эйгона на нашу сторону, потому что этот сучий ребёнок был забавным, пока не вырос и не стал грёбаным насильником.
«Жестокую истину труднее всего принять».
Джордж Мартин «Игра престолов»
Алисса отрешённо наблюдала за тем, как её мать, королева Алисента, расхаживала по своим покоям. Её зелёное платье впивалось в руки и шею, сжимало стальным обручем грудь, не оставляя места даже для глотка воздуха. Было странно, как королева ещё не задохнулась.
Она всё время пыталась поддерживать какой-то праведный и сдержанный образ в жалких попытках превзойти свою падчерицу. Было трудно тягаться с валирийской красотой, которую всегда знала столица, будучи простой андальской девушкой.
Алисса не думала, что её мать была некрасивой, просто вместо того, чтобы подчёркивать свои густые, медные, вьющиеся волосы, она всегда стремилась спрятать их под платками и плотными обручами. Ни один Таргариен не мог похвастаться такой гривой, а мама пыталась перещеголять богато украшенные наряды принцессы простоватыми платьями и золотыми звёздами.
Гардероб сестры ломился от миррского кружева, тканей Наата и ледяного шёлка Севера. Покойная принцесса Лейна всегда привозила своей дорогой подруге расписные сундуки из далёких путешествий. Покойный муж сестрицы, сир Харвин Стронг, тоже не скупился на драгоценные подарки для супруги. Ожерелья в три ряда, полные сапфиров, рубинов и изумрудов, в тонком обрамлении бриллиантов(1); платья, вышитые тончайшей золотой нитью… Сир Стронг бережно собирал первые чешуйки, что сбросили драконы его детей, чтобы преподнести своей супруге платье, расшитое ими. Оно было больше похоже на доспех и придавало принцессе совсем неземной вид. Алиссе казалось, что примерно так и должна была выглядеть валирийская богиня.
А уж когда дядя Деймон наконец-то женился на сестре, то… У принцессы появился тонкий браслет из валирийской стали. Первый свадебный подарок. Два дракона сплетались на нём в танце. Их глаза были инкрустированы крошечными рубинами и жёлтыми бриллиантами, как символы Караксеса и Сиракс. К браслету также прилагались памятные подвески, которые можно было добавлять по желанию. Принц Деймон сразу преподнёс шесть: в честь сира Харвина, трёх сыновей, новой свадьбы и объединения их семей. В последующие годы он добавил ещё несколько. Вся столица гудела о том, как Услада Королевства приручила Порочного принца. Об этом пели барды, шепталась челядь, и за этот союз поднимали тосты все Золотые плащи и шлюхи столицы. Если, конечно, верить рассказам Эйгона.
О сестре продолжали говорить, даже когда она удалилась на Драконий камень.
Это нельзя было затмить скромностью и набожностью, как бы королева ни пыталась. Алисса не винила её за это. Мама была глупой. В этом не было вины Алиссы. Королева была взрослой женщиной, которая уже давно сама принимала решения, и только ей было нести за них ответственность. Алисса сделала всё, что могла, но мама продолжала пребывать в своём мире фантазий и заблуждений. Она упорно отрицала, что на её стороне не осталось ни одного ребёнка, и строила планы, которые любой из них разрушил бы.
Алисса не думала, что была способна на ярость. Обычно её разум блуждал где-то в сладком тумане, кружился в эфире, наблюдая течение времени и мельчайшие изменения в окружающем мире. Утренний луч солнца играл на крыльях жука. Радужные переливы освещали всю комнату, но замечала их только Алисса. Красота, которой был полон мир, приводила её в восторг.
Казалось, что у неё просто не было времени на злость, но стоило закрасться мысли, что в своей жажде амбиций мама снова попытается навредить Рейнире… Алисса чувствовала, как её кровь закипала. Это было чем-то противоестественным, но в эти мгновения Пламенная мечта рычала у неё в груди.
Алисса знала, что всё было не так просто, что указующая длань Богов отметилась в их нездоровой и почти коленопреклонной любви к старшей сестре. Эйгон регулярно сбегал на Драконий камень, каждый раз утверждая, что Санфайер просто соскучился по Сиракс. Эймонд объяснял свои побеги тем, что лучшего воина, чем Деймон, для тренировок в Королевской гавани просто не было. Алисса ничего не объясняла, а Тессарион Дейрона ещё была недостаточно большой для дальних полётов.
Даже если во всём этом были виноваты Четырнадцать, то было ли это так плохо? В худшие дни Алисса вышивала окровавленный сыр, искалывая себе все пальцы иглой. Эта картина наводила на неё такой сильный ужас, что деревенели пальцы, а любое неосторожное касание оставляло на её теле непроходящий ожог. Ей было тесно в собственной коже.
Сыр и Кровь.
Больше не случатся — это Алисса знала кристально ясно. Боги отвели от неё эту беду. Они забрали и страдания её братьев, и если ценой этого была простая одержимость Рейнирой? Что ж, Алисса с радостью платила бы эту цену снова и снова.
В жизни были вещи куда хуже, чем навязанные Богами чувства.
Алисса пыталась вышивать семиконечную звезду, как всегда просила её мама, но сегодня работа особенно не шла. Её чувствительный слух раздражал стук каблуков королевы по каменному полу.
— Король уже согласился на твой брак с Эйгоном, но теперь он хочет обсудить это с Рейнирой, — королева недовольно зашипела. — Какое отношении эта дрянь имеет к бракам моих детей?
Алисса давно научилась не встревать в монологи своей матери. Вряд ли ей было с кем поделиться своими мыслями. Ей не удалось взять Красную крепость под свой полный контроль, и, казалось, только наедине с дочерью она не боялась делиться своими чаяниями.
Алисса никогда не делала вид, что разделяла её чувства или была с ней согласна.
— Эйгон не женится, — она пожала плечами, с раздражением смотря на плывущую вышивку.
— Конечно, он сделает то, что от него требует долг! — недовольно ответила мама. — Ему давно стоило бы взяться за ум и укрепить своё положение, а не шляться по кабакам и сбегать на Драконий камень к этой!..
Алисса привычно проигнорировала и это. Эйгон должен был стать восьмым в очереди на трон к концу десятилетия, и его это более чем устраивало. Её брат был во многом свиньёй, но Алисса любила его и знала, что, несмотря на это, судьбы чудовища ему удалось избежать.
Эйгон любил Рейниру заискивающей и во многом детской любовью, возможно, видя в ней единственного взрослого, который любил его всегда и безусловно. Он знал, что если будет злоупотреблять своими пороками, то путь на Драконий камень окажется для него закрыт. Это заставляло его придерживаться рамок.
Было ли плохо, что Алиссе нравилось это? Нравилось, что Боги дали ему этот путь вместо начертанного раньше? Было ли плохо, что взамен они забрали у них мать? Даже если она была никудышной, то она была их.
Иногда Алисса задумывалась, каково это иметь родителей. Эти размышления всегда носили теоретический характер, и Алисса быстро их отпускала. Что толку было представлять это, когда Боги уже проложили для них иные дороги? Ей вполне хватало септы Рейллы и сестры.
— И куда делось платье, которое я для тебя заказала? Скоро ужин, а ты ещё не готова? — мама наконец-то обратила на неё внимание, видимо, закончив свою экспрессивную речь.
Алисса поморщилась. Она ненавидела тяжёлые платья, которые выбирала матушка. Они впивались в её кожу, как будто пытались задушить. Ей стоило поблагодарить Богов, за свою валирийскую внешность, иначе бы мама точно пыталась прикрыть все неугодные ей черты лица. Всё, что делало её менее Таргариеном. По мнению самой Алиссы, менее Таргариеном, чем Рейниру или Деймона, её делала разбавленная кровь, а не внешность.
В конце концов, Таргариены были единственным Домом, для которого кровь имела значение, для всех остальных важно было только имя.
Иногда, глядя на то, как её мать прячется за свою одежду, Алиссе казалось, что она так сильно пыталась выглядеть королевой Таргариенов, что забыла о женщине, которой она была. Хайтауэром, не драконом, и это было ясно как Божий день всем, кроме неё. Это вызывало у Алиссы чувство, отдалённо похожее на жалость. Как будто нигде в этом мире для королевы не было покоя.
Алисса знала, что сегодняшний вечер будет последним, который она проведёт в Красном замке под неустанным контролем матери, поэтому ей не было смысла притворяться дальше.
— Оно мне не нравится, — безучастно ответила она.
Рейнира подарила ей целые сундуки платьев из тончайшего кружева и шёлка. Алисса чувствовала себя практически невесомой. Лёгкой, как пушинка. Ей нравились фасоны Лисса. Пёстрые переливы красок и многочисленные слои летящего тюля. Наверное, они довели бы её мать до сумасшествия, но Алисса надеялась, что скоро сможет примерить их всех.
— Иди переоденься, — королева закатила глаза. — Мы должны выглядеть достойно.
Алисса воспользовалась этим шансом, чтобы удалиться в свои покои.
На выходе из комнат её встретил пронзительный взгляд сира Коула. Ей не нравился этот человек. Его вела задетая гордость и обида. Это были плохие спутники для рыцарской верности. К тому же он смел оскорбительно отзываться о её сестре, что рождало в Алиссе желание скормить его своей драконице. Она, конечно, обычно побрезговала бы такой закуской, но без промедления откусила бы ему голову.
Ему стоило быть благодарным за то, что Эймонд ещё этого не сделал.
* * *
Земля опять уходила у неё из-под ног. Алисенте почти удалось уговорить Визериса на брак между Алиссой и Эйгоном. Как бы мерзко ей ни было от этой идеи, она должна была укрепить права Эйгона на трон.
Она каждый день просила у Семи прощения за этот тяжкий грех, но всё это было не напрасно. Когда Королевство снова вернулось бы к свету Семи, они смогли бы разорвать этот ужасный круг кровосмешения, направить династию на путь истины.
Сейчас Алисента должна была быть решительной и сильной. Если однажды Семь попросят её ответить за этот грех, она покорно примет любое их наказание, но кто-то должен был это сделать.
Теперь проблема была в короле. Он решил вначале посоветоваться со своей Наследницей! Где это было видано? Алисенте хотелось кричать. Эта дрянь должна была сидеть и дальше безвылазно на своём проклятом острове!
Алисента была так рада, когда она самовольно вышла замуж за своего дядюшку-дегенерата, надеясь, что Визерис наконец-то очнётся и увидит, что представляла из себя его обожаемая Наследница. Но вместо того, чтобы признать Эйгона следующим королём, он даровал девкам Деймона титулы и благословил этот богомерзкий союз.
Теперь ещё и Алисса вела себя дерзко, едва ли не ставя свою помолвку под угрозу. В её годы Алисента уже знала, что от неё требуется и что такое долг перед своим Домом. Стоило признать, что её милая девочка была абсолютно оторвана от реальности и не осознавала всей серьёзности их положения.
Она проигнорировала её прямой приказ переодеться, и Алисенте осталось только проглотить это, дабы не начинать ссору перед мужем. Если бы только у неё было больше времени для её обучения… Алисента никогда не переставала жалеть, что позволила себе упустить своих детей. Она должна была бороться за них до самого конца, но была слишком юна и опечалена, чтобы сделать всё правильно.
Оставалось только принимать последствия.
Рейнира не стеснялась демонстрировать свою новую беременность. Верх распутства. Как будто она вышла замуж как и положено в Семи, а не перед ликом варварских богов. Ей было тошно смотреть на то, с каким обожанием принц Деймон ухаживал за своей женой.
Эта абсолютная преданность, очевидная всем вокруг… Сколько бы Алисента ни пыталась очернить этот союз, указывая, что Деймон наверняка вернулся к своим старым привычкам, это было просто словами, брошенными на ветер перед лицом реальности.
Жаркое застревало у неё в горле. Грудь сжимало невыносимой хваткой осознание того, что ей это было недоступно.
Выходя замуж за короля, она знала, что Визерис не любил её. В лучшем случае Алисента была удобной слушательницей и податливой плотью. Её смерть не разбила бы ему сердце, он бы не поднял свой меч ради неё. Алисенте и не было это нужно. Визерис должен был сделать её королевой, а её сына — Наследником. И даже на это Слабый король оказался не способен! Рейнира просто должна была стать оскорблением для Деймона, временной заменой, пока Алисента не родила бы сына.
Эймма Аррен не смогла выполнить свой долг. Сокол умер, и Визерис должен был думать о королевстве, но вместо этого он упивался собственным чувством вины, пестуя его, будто его горе было особенным. Он был всего лишь очередным мужчиной, который убил жену в погоне за Наследником. Его дочери не было и десяти именин. Он никогда не спрашивал о её горе, о трагедии девочки, потерявшей мать. Единственное, что он сделал, — это бросил ребёнка на растерзание придворных стервятников.
Почему Алисента была вынуждена унижаться, вымаливать и предлагать собственное тело за то, что и так должно было принадлежать Эйгону? Заключать союзы, готовиться к войне. Всего можно было бы избежать, если бы Визерис просто закончил то, что начал.
В отличие от своего брата, в Визерисе не было ни жесткости, ни силы, которые выиграли бы войны. Возможно, Алисента и считала Деймона немногим лучше, чем грязное животное, но он был мужчиной. Его можно было соблазнить.
Оглядываясь назад, ей всё больше казалось, что отец сделал ставку не на того Таргариена. Деймон был неуправляемой картой, но он боролся бы за будущее своих детей, вгрызаясь даже в плоть собственной династии. Он уже делал это. Если бы только…
Это были невыносимые и бесполезные размышления о том, что могло бы быть. Алисента ненавидела их. Они всегда приходили к ней в минуты наибольшей слабости, на которую у неё больше не было права. Это был путь, который проложил для неё отец, который она прошла с высоко поднятой головой, и теперь только в её руках была сила осветить дорогу для собственных детей. Возможно, сейчас они не понимали, какую опасность представляла для них Рейнира, но всё ближе был день, когда им пришлось бы столкнуться с холодной реальностью, как Алисенте когда-то.
Она пыталась быть доброй к Рейнире. Правда пыталась, но девочка никогда не знала своего места и лгала, даже глядя ей в глаза. Однажды она даже осмелилась поднять на неё руку! На неё, королеву Семи королевств! Греховная натура принцессы была очевидна с самого начала, но никто из её детей так и не смог увидеть правду. Это разбивало ей сердце. Она положила свою молодость, здоровье и все силы на их рождение и воспитание, но они, казалось, всегда видели в ней чужачку.
Она была их матерью! Алисенте хотелось закричать об этом на всю Красную крепость, на весь мир, чтобы хоть кто-то её наконец-то услышал.
— Моя королева предложила помолвку принца Эйгона и принцессы Алиссы, — начал свою речь Визерис, и Алисента в напряжении сжала столовые приборы. — Это был бы прекрасный союз, но они оба выразили своё полное нежелание вступить в брак друг с другом.
Что? Как они посмели пойти к отцу с такими требованиями? Как они не понимали, что Алисента пыталась защитить их?
— Они выразили готовность исполнить свой королевский долг иным образом. Я решил посоветоваться с моей дорогой дочерью, — он улыбнулся Рейнире, и Алисента прикусила язык, чтобы сдержать рвущиеся наружу слова, — моей Наследницей. И очень рад, что это сделал.
Алисента затаила дыхание, боясь поднять взгляд на собственного отца.
— Принц Джейкерис женится на принцессе Бейле, объединив наконец-то наследия Домов Веларион и Таргариен.
Алисента надеялась, что сможет получить руку Бейлы для Эймонда. В конце концов, Рейнира уже отвергла один раз Веларионов. Разве их гордость не была задета?
— А моя дорогая дочка, принцесса Алисса, выйдет замуж за принца Люцериса. Ты станешь прекрасной Леди Харренхола, когда придёт время.
— Ваше Величество! — Алисента должна была что-то сделать, она больше не могла сидеть в стороне. — Как мать, я не могу просто остаться в стороне от выбора судьбы своего ребёнка!
Ларис был лордом-регентом до совершеннолетия Люцериса, и у него не было сил противостоять ни дракону мальчика, ни власти Таргариенов. Его преданность всецело зависела от того, сможет ли Алисента обеспечить ему законное лордство. Он уже сделал достаточно для возвращения её отца на пост десницы и теперь требовал ответного шага, чтобы укрепить собственную власть. Тем более Алисента не могла отдать Рейнире Простор. Только через её труп!
— И считаю этот союз излишним. Алисса ещё слишком молода, чтобы говорить о помолвке, — она отчаянно искала вескую причину для отказа.
— Ты сама хотела её немедленной свадьбы с Эйгоном, добрая сестра, — Деймон нахально улыбался ей. — Разве нет?
Он всегда прикрывался семейными узами, когда хотел оскорбить её. Алисента гордо вздёрнула подбородок. Ублюдку было не напугать её. Как бы сильно его ни раздражало, что она была королевой, он мог только смириться и молча отвешивать ей поклоны. Его место было у её ног с согнутой в почтении спиной. Когда Эйгон станет королём, Алисента знала, кого первым поставит на колени.
— Именно, Алисента, — Визерис недовольно отмахнулся от неё, будто она была назойливой мухой, а не королевой Семи королевств.
— Я удовлетворяю твоё желание.
— И всё же я считаю, что дети ещё слишком малы для свадьбы. Не лучше ли будет заключить долгую помолвку? — Алисента схватилась за свою последнюю соломинку.
Помолвку всегда можно было разорвать.
— Я тоже так думаю, — неожиданно встряла Рейнира. — Моя сестра не должна повторить участь моей матери.
— О дорогая, — опять эта тень вины нашла на лицо короля.
В таком состоянии он был склонен потакать Рейнире, о каких бы безумных вещах она ни просила. Алисента ненавидела это. Ей будто всегда приходилось соревноваться с призраком покойной королевы.
— Хорошо, — король согласился, и это вернуло Алисенте надежду. — Что касается принца Лионеля, по истечению помолвки он женится на принцессе Рейне.
Алисента знала, что сир Лейнор был омерзительным шпагоглотателем и предпочитал проводить время в компании своего оруженосца. Раньше она надеялась, что Рейнире придётся выйти за него. Невозможность зачать детей и тяжесть титула вынудили бы её искать мужчину на стороне. Алисента надеялась, что эти похождения станут причиной её падения, но совершенно неожиданно Веларионы сами отозвали своё предложение. А теперь они явно сформировали союз с Рейнирой, проложив себе дорогу в Простор и к трону.
В отсутствие у сира Лейнора наследников Рейна была самой вероятной кандидаткой на это место, но она была всего лишь девочкой без дракона. Веймонд Веларион никогда не принял бы такого оскорбления. Алисента должна была воспользоваться этим и уничтожить любой союз, который выступал против Эйгона.
* * *
— Где моя дочь? — спросила Алисента у своих служанок.
Каждое утро они с Алиссой посещали септу и преклоняли колени перед ликом Матери. Это был их общий ритуал, маленький мост между матерью и дочерью. Алисента надеялась, что однажды это перерастёт в крепкие узы.
Служанки выглядели немного неуверенными, можно даже сказать, напуганными. Будто не знали, как сказать.
— Ну же! — прикрикнула Алисента, снова предчувствуя беду.
— Принцесса Алисса готовится к отправлению на Драконий камень, Ваше Величество. Её Высочество изъявила желание жить рядом со своим женихом, чтобы лучше узнать его. Его Величество отдал приказ с первыми лучами солнца. Слуги сейчас готовят скарб к погрузке на корабль.
Снова. Это происходило снова. Земля уходила у Алисенты из-под ног: у неё опять забирали детей. Ей казалось, что прошло совсем немного времени, прежде чем она смогла прижать детей к своей груди, отняв от Рейниры. Всё повторялось…
— Ваше Величество! — служанки подхватили её под локти, не давая упасть.
Алисента тут же оттолкнула их, резко выпрямляясь. Чтобы королева Семи королевств!.. Она обязана была немедленно взять себя в руки и отправиться к королю. Даже если бы ей пришлось унижаться перед мужем, уповая на слабость материнского сердца, она бы не позволила забрать её дочь. В тот день, когда Рейнира впервые отправилась на Драконий камень, Алисента поклялась, что больше никогда не потеряет своих детей.
Им бы пришлось переступить через её хладное тело!
Примечания:
Если коротко, то дам Арренов абсолютно не устраивал брак с мужеложцем, и они нашептали Рейнире, чтобы та поставила Веларионам условие: Лейнор должен предоставить доказательства того, что женщина может от него понести. Для этого выбрали женщину, верную своим хозяевам служанку. У Лейнора не вышло. Веларионам осталось только согласиться на внуков. Никто не оскорблён, союз не потерян. А Деймон? Он проебался, опять. И ждал своего десять лет. Вы удивлены? Даже Боги нет.
Вообще, в одной из ранних версий произведения, Мартин сделал сильных мальчиков Рейниры законными (по-моему, она вышла за отца Харвина), но это не спасло её от узурпации и смерти. Так что на самом деле нет никакой разницы — бастарды они или нет. Война — вопрос амбиций, а не законов.
1) Герб Стронгов: три вертикальные полосы (голубая, красная и зелёная) на белом поле.
Примечания:
Когда Коль выходит, играет "Eeny-weeny, teeny-weeny// Shriveled little short dick man", и вы не переубедите меня. Он буквально амбассадор этой песни.
Курсив в диалогах — высокий валирийский.
Я хочу ещё раз напомнить, что повествование ведётся от лица конкретного персонажа, что автоматически делает его ненадёжным рассказчиком. Это додумки и мысли Эймонда, это его мнения и отношения.
«Люди, одержимые любовью, становятся слепы и глухи ко всему на свете, кроме своей любви. Они так же не принадлежат себе, как рабы, прикованные к скамьям на галере».
Уильям Сомерсет Моэм «Луна и грош»
Эймонд недовольно поморщился. Голос сира Кристона вызывал у него раздражение и головную боль. Теперь он понимал, почему сестра его отвергла. Стоило Эймонду один раз обмолвиться, что лучшего воина, чем принц Деймон, было не найти во всём Вестеросе, как мужчина пустился в яростные объяснения того, почему это было не так. Выглядело ещё более жалко, чем должно было. Эймонд его не спрашивал.
Принц Деймон участвовал в войнах, сражался с лучшими мечниками Эссоса в своих путешествиях. Что мог противопоставить ему мелкий рыцарь, проводящий свои дни подле королевы? Одно старое сражение на турнире? Которое и сражением-то настоящим назвать было нельзя? Эймонда так и тянуло поднять рыцаря на смех, но не было желания потом выслушивать нотации матери.
Сиру Кристону просто когда-то повезло понравиться маленькой девочке, а теперь он смел бросать оскорблённые взгляды на Наследницу трона, будто она была ему что-то должна. Эймонд не испытывал ничего, кроме презрения к мужчине, который забыл свой долг. Верный щит королевы. Какая жалость. Королевская гвардия должна была быть верна монарху, выполняя его приказы и храня тайны, а не таскаться голодной псиной за королевской пиздой. Рейнира возвысила его, и это была знаменитая дорнийская благодарность? Эймонду хотелось оскопить ублюдка.
Теперь у него были силы сделать это, и защита собственной семьи — достаточно веская причина, чтобы замарать руки.
Все самые яркие воспоминания Эймонда были связаны с его сёстрами и братьями. Он было ещё совсем маленьким, когда Рейнира взяла его в первый полёт на Сиракс. И всякий раз, когда он просил, она находила время, чтобы показать ему небо. Эта непреодолимая жажда полёта была у него внутри с самого рождения.
Эйгон был ленив и с большим удовольствием предпочитал пить или куролесить в Королевской гавани, чем летать на Санфайере. Всадник и дракон были похожи друг на друга: Сайнфайер тоже не любил особо двигаться, зато ему нравилось лежать на солнце, снисходительно принимая скот от хранителей. Эймонд находил это убогим в той же степени, что и забавным.
Он завидовал своим братьям и сёстрам. Из всех детей короля он единственный не заявил права на дракона. Рейнира всегда убеждала его, что он просто был ещё слишком юн. Принцессе Рейнис и принцу Деймону тоже не были даны драконьи яйца. Понадобилось время. Эймонд всегда думал, что нужна была только чужая смерть. И хотя у них были свободные взрослые драконы, Эймонд откуда-то знал, что кому-то тоже придётся умереть ради него.
В детстве эта мысль пугала его особенно сильно, потому что он не хотел получить дракона такой ценой. Сама мысль о потере его братьев или сестёр была мучительна. Он хотел летать бок о бок с семьёй, но не такой ценой.
Когда Рейнира вышла замуж и родила мальчиков, которые пробудили своих драконов в колыбели, Эймонд почувствовал не зависть, а ужас. А если это были они? Если один из этих детей должен будет умереть, чтобы у Эймонда появился дракон? Насколько большую боль это причинило бы его сестре? Рейнира любила своих сильных мальчиков неистовой драконьей любовью. Казалось, что потеря любого из них могла пошатнуть её разум. Как он мог причинить ей такую боль?
Он всегда тянулся к Рейнире. Ей всегда было до него дело, она всегда была готова обнять его и ласково потрепать по макушке, обучая новому валирийскому слову. Эймонд всегда усердно учился, желая порадовать её и получить очередную похвалу.
Всегда, всегда, всегда… Как молитва, как вечное обещание, что он никогда не будет покинут.
Став старше, он порой задумывался о своей матери, королеве, но, если честно, эти мысли всегда смазывались, и он быстро забывал про них. Как будто она была незначительна в той же степени, что и король. Просто смазанные фигуры, что отметились в его судьбе. Эймонд не чувствовал к ним ничего. Он понимал, почему Джейс или Люк так любили свою мать. Это была Рейнира. Его сестра была совершенна настолько, что ни одна из жалких статуй Семи не могла соперничать ни с её добротой, ни уж тем более с драконьим гневом.
Это было предметом его зависти. Не драконы.
Септа Рейлла учила их уважать и почитать своих родителей, но в ней самой не было почтения. Её слова звучали пусто и безлико, она словно спешила быстро проговорить их и перейти к следующему пункту.
Септу Рейллу от архимейстера Вейгона отличала лишь благочестивая маска. Она или Эйрея, но одна из них должна была занять трон после своего отца. Дядя не наследовал раньше племянницы.
Эймонд находил эту мысль забавной. Правда, чем Джехейрис отличался от Мейгора? Он не убил своих племянниц, нет. Он просто задушил их в стенах крепости, лишив прав на драконов и вынудив, в конце концов, бежать как можно дальше от замка. Они были наследницами, их родители были всадниками… Такая бесполезная трата чистой валирийской крови.
Одним решением Мейгор разрубил целые поколения, как и Джехейрис… И Визерис. Эймонду хотелось смеяться от этой непрекращающейся цепочки узурпаторов. И ради чего? Уродливого железного кресла?
Уважай отца и мать…
Эймонд морщился, но слушал, внимал и уважал королевскую волю. Ему не было дела ни до традиций, ни до того, кто был на самом деле прав во всей этой истории. Если это делало его лицемером — то что с того? Рейнира хотела трон — Эймонд положил бы к её ногам куда больше старой железки.
Эйгон был пиздой. При всей любви Эймонда к нему это было так, и никто так не хотел, чтобы Рейнира взошла на трон, как их брат. Разве это было нехорошо? Сестра была старше, её готовил к этому сам архимейстер Вейгон и приглашённые принцессой Рейнис учителя. В конце концов, она хотела этого! Разве это было плохо?
Эймонд в детстве представлял себя рыцарем подле её трона. Белый плащ, меч и вечная клятва защищать королеву и её тайны до конца своих дней. Даже если бы ему не досталось дракона, он бы всё равно смог занять почётное место в истории.
Маме вначале понравились его размышления, но, когда он дошёл до части про королеву, её лицо резко исказилось. Всё спокойствие слетело с неё, и она в гневе влепила ему пощёчину.
В чём была его вина? В том, что он почитал отца своего и его волю? Разве не об этом писалось в так любимых мамой книгах? Почему она была не согласна, если все были довольны?
Эймонда разрывало от этой двойственности. «Почитай отца и мать…» Ни в одной книге не говорилось, что было делать, если они противоречили друг другу. Это был первый раз, когда он столкнулся с вопросами, на которые никто не спешил давать ему ответы. Конечно, он пришёл с ними к Рейнире. Его умная старшая сестра всегда находила время выслушать его, даже если теперь была занята ещё больше.
— О дорогой, мне очень жаль, что меня не было рядом, чтобы защитить тебя, — Рейнира притянула его в объятия, ласково прижимая к груди.
Эймонд почувствовал себя немного смущённым. Она так искренне волновалась за него, как будто он был кем-то очень важным.
— Но послушай меня, милый, — нежный и заботливый голос сестры всегда околдовывал его. — Ты и я — мы драконьей крови, так?
— Да, — кивнул Эймонд, словно в трансе.
Валирийский был их тайным языком. Почти шифром, который они могли использовать, чтобы скрыть от других свои чувства и мысли. Это было чем-то только их. Сокровенным, тайным, важным.
— Ты мой младший брат, и я хочу, чтобы ты был счастлив, ты же знаешь это?
— Да.
— Поэтому какие глупости ни извергала бы королева, ты всегда должен помнить это. Я предам огню любого, кто поднимет на тебя руку, — чувство безопасности и защиты легло на его плечи самым мягким пуховым одеялом. — Деймон когда-то сказал мне это, и теперь я говорю тебе. Кровь дракона течёт густо, дорогой брат. Мы защищаем друг друга перед лицом змей, алчущих нашей силы и власти.
Она нежно поцеловала его в лоб, и Эймонд почувствовал покой. Чтобы ни происходило, на его стороне всегда будет сестра.
На следующий день он убедился в этом самолично. Королева всячески пыталась спрятать это, но украшения и ткань не могли полностью скрыть синяк, оставшийся на скуле. Рейнира невинно улыбалась, люди шептались, но только Эймонд знал правду. Его наполнило приятное чувство важности.
Рейнира никогда не переставала о нём заботиться.
Когда умер сир Харвин, Эймонд был там, чтобы поддержать её. Они все были: Эйгон, Алисса и даже маленький Дейрон, потому что их сестра страдала, хотя изо всех сил старалась держаться сильной перед своими детьми. Эймонд чувствовал некоторую ответственность за этих сильных мальчиков.
Люк жался к нему или к матери, желая спрятать слёзы в чьих-то объятиях. Его кудряшки всё время торчали во все стороны, потому что он не давал никому себя расчесать, и Эймонду приходилось делать это вместо служанок. Люк тихо сопел, как маленький ёжик, но послушно терпел. Эймонд признавал, что мальчик был его любимцем.
Хотя кровь Первых людей оказалась сильнее валирийской, как это часто случалось, маленький Люцерис был копией своей матери. Губы в форме сердца, большие глаза, скулы и пухлые щёки, очаровательная улыбка и яростная импульсивность. Он взял от своей матери всё, кроме цвета волос и глаз. Эймонду было сложно сопротивляться подобному сочетанию.
Он и не пытался. Его кровь горела, а разум взывал к сестре, как будто кто-то не прекращал шептать ему на ухо.
Рейнира, Рейнира, Рейнира…
Это могло стать проклятием, но Эймонд искал в этом спасение, какой-то маяк, который осветил бы его путь, провёл сквозь холодные коридоры Красной крепости.
Эймонд просто держался рядом с Люком, следя за тем, чтобы он выглядел по-королевски, а не убегал от служанок неумытым и непричёсанным. Это была такая мелочь.
— Ты ведь знаешь, кому была выгодна смерть десницы? — кривился Эйгон.
Он почти шептал, словно боялся, что его ещё кто-то мог услышать. Эймонд непонимающе смотрел на брата. Иногда особенности окружающей обстановки ускользали от него. Это заставляло его чувствовать себя беспомощным. Он поморщился, пытаясь сосредоточиться.
— Отец уже называл нового десницу?
— Нет, но все знают, что мама пытается уповать на некогда тёплые чувства короля к её отцу, — легкомысленно ответил Эйгон.
— Ты же не думаешь?..
— Я просто повторяю то, что говорят Золотые плащи. Всё случилось слишком вовремя.
Эймонд тогда отмахнулся от его слов, будто сама мысль о том, что мама могла причинить Рейнире такие муки, причиняла ему самому боль. Она бы этого не сделала? Не сделала ведь?
Смерть принцессы Лейны стала ещё одним ударом, который затмил все его размышления. Ему просто некогда было думать о королеве, когда его сестра вновь страдала. Эймонд знал, что она всегда твёрдо держалась перед лицом двора, но ему было позволено видеть, как горе гнуло её спину в безопасности покоев. Как будто ударов было недостаточно, как будто какому-то из Четырнадцати нравилось смотреть, как сестра проливала слёзы.
Алисса говорила, что некоторые вещи были просто неизбежны, потому что судьба не могла отклониться слишком сильно. Она говорила что-то о равноценном обмене, но Эймонд никогда к ней не прислушивался.
Алисса не была глупой (он бы лишил языка любого, кто посмел сказать подобное). Она просто была… Другой. Её витиеватая речь всегда ставила его в тупик. Казалось, что она буквально плела разговор, как паук — паутину. В конце концов, ты путался в шёлке и уже не мог разобраться, как оказался в ловушке.
Иногда ему удавалось угадывать направление её мыслей, но большую часть времени сестра оставалась для него загадкой. Он не испытывал к ней такой жажды, как к Рейнире, но Алиссе это было и не нужно. Она всегда была исключительно добра к нему и утверждала, что его время полётов ещё не пришло.
Когда они все прибыли в Дрифтмарк, чтобы почтить память принцессы Лейны, Эймонд впервые увидел Вхагар. Он знал — она ждала его, она звала его, она нуждалась в нём. Особенно теперь, когда её последняя всадница встретила свой конец в морских пучинах.
Эймонду казалось, что не было ничего, чего он хотел хотя бы в половину так сильно, как оказаться на пляже и прикоснуться к ней, подняться в полёт, но… Каждый раз его останавливала одна единственная мысль — это причинило бы боль Рейнире.
На её плечи легло два траура почти друг за другом. Эту тяжесть она несла в одиночестве. Поэтому он останавливал себя. Как бы сильна ни была его жажда, Эймонд вспоминал слёзы на щеках сестры и её напряжённую осанку — и запрещал себе об этом думать.
В один из дней эта жажда, это застарелое чувство несправедливости и обиды на мир взяли верх. Он выбрался из своих покоев на удивление легко, как будто охраны и не было. Эймонд успел добраться до пляжа, когда обуздал свои желания. К собственному стыду, ему пришлось признать, что сил вернуться у него уже не было. Его, как магнитом, тянуло к старой драконице. Казалось, что она безмятежно спала на песчаном пляже, но Эймонд чувствовал её боль. Он знал, что старое сердце кровоточило, желая разделить с кем-то эту трагедию.
Его снова разрывали на части двойственные чувства, поэтому он просто сидел и смотрел на Вхагар. Желания зудели под кожей, холодный ветер забивался под траурные одежды, и на зубах скрипел песок.
Ему нужно было пойти к Рейнире, ему нужна была её помощь, как и раньше. У неё всегда были ответы на все его вопросы, она всегда была на его стороне. Может, и в этот раз у неё было для него немного понимания?
— Эймонд, это ты? — голос раздался позади него.
Он вздрогнул, чувствуя себя пристыженным, почти пойманным на месте преступления, но это было не так!.. Он знал, конечно, он знал, что было правильно вначале выждать траур, а потом дать возможность детям всадника попробовать заявить права. Это то, что было с принцессой Рейнис, принцем Деймоном и Мелеис. Дань уважения к чужому горю, и он не хотел!.. Он правда не хотел причинять боль своей сестре! Как он мог объяснить ей эту непередаваемую тягу? Эту жажду в глубине своей души?
— Mandia!(1) — Эймонд был в отчаянии.
Казалось, напряжение всех дней просто достигло своего предела, и он почувствовал злые и постыдные слёзы. Эмоции грозились похоронить его под собой, и его руки дрожали так сильно, что он не был уверен, что смог бы сейчас держать меч. Он даже не заметил принца Деймона рядом с сестрой, настолько велики были чувства, захлестнувшие его.
— Брат, что случилось? — наверное, она заметила его нервное состояние и в первую очередь поспешила позаботиться о нём.
Эймонд не заслуживал этого, он ничего никогда не заслуживал.
— Я не собирался… Я не хотел быть не уважительным, — ему казалось богохульством марать валирийский язык этой грязью. — Я просто… Я не мог быть где-то ещё! Я решил, что могу просто посмотреть на неё, что это будет приемлемо! Я не!..
Он икал, чувствуя, что задыхается, что его грудь распирает от давления, а живот сжимается от страха. Эймонд бы просто не мог пережить, если бы Рейнира разочаровалась в нём. Он цеплялся за её образ, как утопающий, как приговорённый. Почему он просто не мог хотеть меньше?
— Мой дорогой мальчик, — нежный голос Рейниры был подобен мёду для его ушей, а её объятия не могли сравниться ни с чем в этом мире. — Почему ты не пришёл ко мне с этим раньше?
— Возможно, у Хайтауэров в крови являться, как воры, среди ночи, — зло хмыкнул принц Деймон.
Эймонд вздрогнул, чувствуя себя ещё меньше и хуже, чем он уже был.
— Заткнись, Деймон, — резко ответила Рейнира, крепче прижимая Эймонда к себе, как будто желая защитить его от всех бед этого мира, даже если это значило отвернуться от своего царственного дяди.
— Помнишь, что я говорила тебе в прошлый раз? — ласково спросила его сестра.
В свете звёзд и луны он едва мог её видеть, но Эймонд просто знал, что она улыбалась, что эта нежная и ласковая улыбка была посвящена ему.
— Да, — он кивнул головой, как болванчик.
— Прекрасно. Значит, сейчас мы вернёмся в замок, а утром поговорим с Рейной и Бейлой, хорошо?
— Ты же не собираешься?.. — в голосе его дяди отчётливо слышалось недовольство и неверие.
— Заткнись, Деймон, — повторила Рейнира всё тем же тоном.
Голос его сестры практически пел. Она крепко взяла его за руку и уверенно отправилась в сторону замка.
Эймонд не мог сдержать улыбки. Приятно было снова чувствовать себя первым, важным.
Утром сестра сделала ровно то, что и обещала. Дядя Деймон, должно быть, уже рассказал своим дочерям суть. Они были настроены враждебно, особенно Бейла, как будто были готовы драться за Вхагар, как будто Эймонд был вором.
Это напоминало ему о собственной неуверенности, но Рейнира поддерживала его, и, если быть совсем честным, Эймонду не было никакого дела до своих кузин и их мнений. Они могли ненавидеть его и дальше — лишь бы Рейнира оставалась на его стороне.
— Ей больно, — сказал Эймонд, чувствуя себя необычайно смелым, когда за его спиной стояла Рейнира, — и одиноко, она горюет. Она зовёт, но я… Было бы неправильно лишить тебя этого шанса.
— Чего ради ты тогда прокрался к ней ночью? — язвительно уточнил дядя Деймон.
Эймонд вспыхнул. Ему всегда говорили, что никто лучше принца Деймона не разбирался в валирийской культуре в Вестеросе и потягаться с ним могли разве что Селтигары. Видимо, врали. Их связь с драконами оставалась священной, и не Эймонду было выбирать, когда этот зов разделил бы его жизнь на до и после. И уж точно не принцу Деймону! Как кровь Древней Валирии он лучше всех должен был это понимать.
— Вы знаете, о чём я! — зашипел Эймонд. — Или разбираетесь в нашей культуре хуже, чем я думал!
— Нашей!.. — как и говорилось в слухах, его дядя не был образчиком терпения и милосердия.
Он вспыхнул так же, как Эймонд, мгновенно.
— Хватит, — Рейнире даже не пришлось повышать голос, чтобы они услышали её и замерли, полные гнева и раздражения, но молчаливые и покорные.
— Девочки, я прошу прощения за то, что мужчины этой семьи не умеют выбирать свои битвы.
Эймонд тут же сник, неловко ёрзая под сильной хваткой сестры.
— Эймонд хотел извиниться. С его стороны было грубо поступать подобным образом на похоронах. Завтра мы вернёмся в Красную крепость. Я знаю, что большая шумиха лишь мешает примириться с горем, — голос Рейниры был печален, и Эймонд не посмел возразить.
Он чувствовал себя почти преданным. У него были все права на Вхагар, почему… Почему он просто не мог?.. Ему так хотелось подняться в небо! Крепкая хватка сестры напоминала о её решении, и ему казалось, что это было наказанием. Рейнира была недовольна его поведением и давала это понять. Эта мысль пугала его. Что-то странное, похожее на панику, дрожало и нарастало в нём. Его пугала не столько возможность потерять Вхагар, сколько мысль об отчуждённости сестры.
Рейнира больше ничего не сказала и покинула солярий. Они хранили молчание вплоть до выделенных ей покоев.
— Сестра… Я не… — голос Эймонда дрожал, он чувствовал себя таким жалким.
Снова.
— Не торопись с выводами, valonqar(2), — Рейнира была царственно спокойна.
Эймонд наконец заметил, что она не злилась.
— То, что ты пытался сделать, было неправильно, — мягко заметила она. — В сложившейся ситуации я не могу просто дать тебе то, что ты хочешь.
— Я понимаю, — тихо пробормотал Эймонд, смотря себе под ноги.
Ему было стыдно, что он так подводил сестру, хотя она всё ещё горевала и носила траур по сиру Харвину.
— Но, если ты не врёшь… — он скорее почувствовал её горький взгляд, чем увидел.
Горечь часто преследовала его сестру в последнее время. Потеря сира Харвина оставила открытую рану на её сердце. Эймонд не мог называть это великой историей любви, но это было больше. Уважение, верность и молчаливая жертвенность. Нежность, забота и страстная влюблённость. Любовь простая и приземлённая, и от того самая прекрасная. Это больше, чем могла иметь его мать.
Сир Харвин видел в Рейнире будущую королеву и относился к ней соответствующе. Когда мечта о белом рыцарстве разбилась о суровую реальность, Эймонд обратил своё внимание на сира Харвина. Он был рыцарем во всех смыслах этого слова; воином, какого ещё стоило поискать; мужем, которого Рейнира заслуживала; любящим отцом.
Последнее всегда отдавало лёгким привкусом зависти. Эймонд научился с этим жить, как жил годами без дракона.
— Вхагар последует за тобой в Красную крепость, и это будет её выбор.
Эймонд поднял удивлённый взгляд на сестру.
— В следующий раз просто приходи ко мне, дорогой брат. — Рейнира хитро посмотрела на него, но попыталась придать своему голосу строгости: — А до того времени я не хочу, чтобы тебя видели где-либо без свидетелей!
— Kessa(3), — Эймонд закатил глаза.
Сестра не злилась на него. Вообще-то она даже помогла ему никого не оскорбить, избежать ссоры с Веларионами и получить то, чего он всегда хотел.
Когда Вхагар последовала за ними в Королевскую гавань, его мама гордо улыбнулась. В её глазах, казалось, зажглась надежда.
— Я знала, что тебе предназначено нечто великое, — её голос был полон радости, но Эймонд не чувствовал ничего, кроме предостерегающего шёпота Эйгона на краю сознания.
Его мать нуждалась в поддержке. Кого-то лояльного, умного и знающего, что делать. Кого-то, кто будет на её стороне по определению. Его тошнило от мелькающих догадок.
Ему нужно было защитить свою семью.
Дядя Деймон вопреки всем прогнозам не покинул Вестерос, а после окончания траура женился на Рейнире. Этот союз был полностью одобрен Веларионами, и у короля не осталось выбора, кроме как праздновать вместе со всеми.
Эймонд никогда не задумывался над тем, какие обиды имели его отец и дядя друг к другу, но ему казалось, что это что-то старое и давно разложившееся волочилось голым скелетом за их спинами. Это было тесно связано с событиями, которые происходили, когда Эймонд был ещё слишком мал, а слова матери были полны скорее яда, чем истины. Иногда он задумывался, как мама ещё не захлебнулась в своей ярости. Казалось, она ненавидела каждый момент, связанный с Рейнирой. Столько обиды… Гнева.
Алисса говорила, что она просто была глупой. И набожной. Её боги не отвечали на молитвы и не преподносили даров или провидений. Сколь бы упорно королева ни приклоняла колени в септе, Алисса качала головой и бормотала, что «павшие не дают ответов», что бы это ни значило.
Эймонд никогда не придавал размышлениям о матери большого значения. Они всегда были подёрнуты лёгкой дымкой тумана, и стоило ему отвлечься, как мысль терялась, растворяясь, как туман по утру. Возможно, это и не было так важно. В конце концов, у него всё ещё была Рейнира и братья с Алиссой.
Он взял бы всё, что они были готовы ему дать. Теперь у него была Вхагар. Он был воином. Может, этого было бы достаточно, чтобы стоять рядом с будущей королевой?
Эймонд не сильно удивился, когда Алисса нашла способ навсегда сбежать из Красной крепости. Она была странной, а не глупой. Двор был слишком удушающим местом для неё. Она получила прекрасную партию. Даже с годами Эймонд не потерял своего фаворитизма, поэтому действительно был рад за сестру.
Он не думал, что Эйгон тоже надолго задержится в Королевской гавани. Его брат сделал бы что угодно, чтобы сбежать из-под фанатичного ока матери и расчётливой руки десницы. Он был частью их плана, но Эйгон не обольщался и всегда помнил — скорее пешкой, чем королём. Способом возвыситься до прежних высот; утвердить главенство Веры, которая едва не пала во времена Мейгора.
Ни что из этого не волновало никого из них. В конце концов, их мать сама всегда говорила, что они полноправные Таргариены. Чего она ожидала теперь? Зелёных одежд? Это было так забавно… И глупо. Алисса слишком часто оказывалась права.
Всё шло своим чередом, и Эймонд не думал об этом, пока на Ступенях не погиб сир Лейнор, спасая своего отца, а лорд Корлис не оказался тяжело ранен.
Эймонд не был глуп, он знал — финальный акт близок, и многое должно было решиться, когда Веймонд Веларион потребовал бы своего. Прихлебатель великого капитана. Очевидно, что он хотел большего, ошибочно думая, что его где-то обделили.
Эймонд никогда не имел с лордом Корлисом долгих разговоров, но он знал, что своё состояние тот сделал сам. У Веймонда было куда больше шансов и возможностей, чем у его родственника. Он упустил всё. Это будет последний.
В другое время Эймонда бы не волновал вопрос наследования Дрифтмарка, но в планах сестры он должен был достаться Рейне и Лионелю. И если она хотела этого, то меньшее, что мог сделать Эймонд, — это преподнести ей его, достойный первой королевы дар.
Он подавил желание ухмыльнуться, насвистывая весёлый мотив. До приезда сестры ему оставалось решить одно маленькое дело. Мелочь на фоне грядущей бури.
— Ящик с апельсинами? — сир Ларджент удивлённо посмотрел на него.
— Он же хотел их продавать, — хмыкнул Эймонд.
В такие моменты его почему-то сравнивали с принцем Деймоном, но Эймонду больше нравилось думать о первой всаднице Вхагар. В конце концов, Рейнире всегда нравилась королева Висенья, разве нет?
Примечания:
Вообще, никто, кроме короля, не может назначать наказания ребёнку короля. За это можно и головы лишиться. Иерархия, хули ¯\_(ツ)_/¯
Хелейна\Алисса получила сестринскую любовь, Эйгона одарили любовью ребёнка к родителю, а Эймонд… Это было ожидаемо, да? Одержимость\поклонение, не так ли?)))) Пока Эйгон буквально гуглит «как съехать от родителей», Эймонд — «милфы религия». Есть идеи насчёт Дейрона? (я-то уже всё решила, но вдруг вы придумаете что-то повеселее)
Условия, в которых росли дети, также повлияли на саму Рейниру. Если вначале это было сильное непринятие, навязывание, то со временем, когда у неё появилась возможность узнать своих братьев и сестру, она прониклась к ним любовью. Теперь у них была возможность стать семьёй. И это желание не было только односторонним. Дело не только в том, что Рейнира их любит — они были рядом с ней, пока Деймон и Лейна были в Пентосе, лишь изредка навещая Вестерос. Они были с ней в её горе. Деймон просто не сразу понял, что ради них Рейнира предаст огню и его в том числе.
Королевство может сопротивляться. В конце концов, вряд ли оно просто примет женщину на троне при живом младшем брате, но оно также может сгореть в драконьем пламени. Ну, вы знаете, эти муки выбора и всё такое. У нас есть один Харренхол — может быть ещё один.
Объясняю реакцию Рейниры. Деймон немного потерял право кидать предъявы, когда разрушил репутацию Рейниры и съебался из Вестероса, оставив её разбираться со всем (да, я всё ещё немного зла, хоть и люблю его) (да, я немного кидаюсь в его огород (или голову), но он заслужил! Вообще, молодая (!) деймира — это моя Римская империя. Я люблю взрослую деймиру, потому что это два взрослых человека, которые несут груз своих ошибок, но молодая деймира? Трагедия. Юная Рейнира — это комната, полная людей, в которой никто не выбирает её. Ребёнка. Всегда есть что-то важнее: трон, наследник, ссора с братом, личные обиды, амбиции, задетое эго, долг, горе. Всегда. Это никогда не Рейнира. Её всегда недостаточно. Я собираюсь написать на эту тему такую зубодробилку, и Деймону придётся многое осознать в «Мейгоре»… Мужчины и эмоции…)
Возвращаясь к Вхагар, Деймон успешно делает вид, что ему ничего не нужно в Вестеросе. Он говорит об этом Визерису прямо. Если Вхагар не ответит Рейне, то по такой логике он может съебаться обратно в Пентос, а не делать вид, что ему есть дело до игры, в которой варится Рейнира. Пока он ещё не успел пообещать ей ничего. Как следствие, Рейнира и не рассчитывает на него. Она не в отчаянии — а просто защищает свои вложения (We are dynasty).
Изначально я реально думала, что Эймонд выждет траур и всё такое, но всё переигралось в процессе. Так что, кому сказала иначе — сори, я не специально.
Вы блять не представляете, как мы сейчас близки к «два мужа для первой королевы». Я просто слабая женщина.
1) Старшая сестра (высок. валир.)
2) младший брат (высок. валир.)
3) Да (валир.)
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу